С. Западные африканцы
II. Негры Западной Африки
| «Народы теснили другие народы, и постоянная смена внешних жизненных условий, так же как смешение и покорение, производили пёстрый результат народной смеси, которая на наших глазах, подобно делению клеток до бесконечности, постоянно вступает в новые фазы». |
| Георг Швейнфурт. |
Нижний уступ, которым заканчивается в сущности однообразный спуск Африки к Атлантическому океану, от Кунене до Сахары, представляет западноафриканскую береговую страну, плоскую или волнистую, шириною от 6 до 20 миль. За нею следует более узкая переходная ступень в виде горной области высотою до 1000 метров; при выходе из неё находятся самые нижние пороги прибрежных рек. Позади неё простираются к востоку необозримые плоскогорья внутренней части материка. Таким образом, в Западной Африке берег не может быть местностью, предназначенною к самостоятельному развитию как по величине, так и по обособленности положения: он всегда оставался выдвинутою вперёд частью внутренней Африки. В отдельных местностях береговая полоса совершенно исчезает, и возвышенности подступают к самому морю, как, например, в тёмных лесных полосах Золотого берега, в Сьерра-Леоне, в вулканической горной области Камеруна и на возвышенном берегу Бенгуэллы. Наоборот, перед побережьем лежат плоские полосы дюн и лагун, в нескольких милях к западу и к югу от угла Нигера; это — болотистые места, едва возвышающиеся над морем, на длинных, спокойных лагунах которого происходит беспрепятственное сообщение между отдалёнными местами берега, каковы Акасса и Лагос. На устьях больших и малых рек — Вольты, Нигера, Масляной, Камерун, Огове́, большие наплывы дельты увеличивают эти плоские полосы. Дельта Нигера, мощная наносная область, постоянно растущая от частых наводнений, образует одновременно ворота в Судан и в северную часть Центральной Африки. До самого озера Чад не приходится переходить ни одной возвышенности более 300 метров. Не так просторны ворота Конго, где уже ниже устья Куанго попадаются 42 порога (водопады Ливингстона), ведущие из плато среднего течения Конго в относительно небольшой отдел низменности, которую они целые столетия отрезали, по крайней мере для европейцев, от внутренней страны. Выше своего расширения Конго течёт в узкой долине с крутыми стенами, столь мало доступной, что Стэнли своё знаменитое первое путешествие по этой реке должен был отклонять часто на целые мили в сторону от реки. На обширных протяжениях нет места даже [338]
[339]
тропинке для мула. Многочисленные притоки не только врезаются в виде каналов и затрудняют сообщение, но своей густой растительностью представляют туземцам опорные пункты для нападения на торговые караваны. Таким образом, помимо нижнего течения, в береговой стране Западной Африки значение Конго для сообщения и расселения невелико, поэтому он не мог и не может сделаться Нилом Западной Африки.
Острова, лежащие перед западным берегом, вообще мало расчленённым, редко бывают настолько велики и многочисленны, чтобы население их могло вступать в полезное общение с материком. То обстоятельство, что все острова, лежащие не совсем близко к берегу, не были обитаемы во времена, предшествовавшие европейцам, доказывает слабое развитие прибрежной жизни, которой вместе с тем недоставало самостоятельности и плодотворных контрастов.
В климате, по большей части жарком и влажном (некоторые пространства западного берега принадлежат к самым обильным дождями областям материка), развились некоторые весьма плодородные местности (см. табл. «Лагуна в Северном Лоанго» выше). На рынке Фритауна можно встретить из года в год самые красивые и разнообразные тропические плоды. Береговые пространства, как, например, в Акиме и Фанти, самые плодородные на Гвинейском берегу, изобилующие гаванями и водою, где существует в избытке корабельный лес, показывают, что природа не везде отказала африканскому человечеству в возможности развития судоходства. Здесь от времён первого поселения были скучены европейские фактории и форты. На севере и юге, в Сенегамбии и Лоанде, лежат очень жаркие области, и саванна здесь подходит к самому берегу. Для развития европейско-африканских отношений имеет значение нездоровый характер, проистекающий от противоположностей климата болотистых береговых пространств. Некоторые торговые станции европейцев, каковы Гран-Басам, Ассини и Дабон, покинуты по этой причине, а другие, каковы Лагос и Акасса, ежегодно теряют много людей от опасных лихорадок. Эти лихорадки не щадят и негров, но так как они на берегу лучше питаются, то, несмотря на это обстоятельство, они нередко превосходят физической силой и красотою своих собратьев внутри материка. Расовое смешение, вероятно, имеет при этом некоторое значение. Берег в тесном смысле часто остаётся незаселённым, и поселения лежат всего чаще на границе прилива. В Того, как и в Северной Камерунской области, берега гуще заселены, чем склон плоскогорья, но часть берега Батанги остаётся пустынной. Как и повсюду на земле, население скучивается здесь близ устьев рек.
Господствующее направление ветра — юго-западное, кроме пассатов обоих полушарий, в то время, когда солнце стоит к северу от экватора, проявляющееся на суше в виде сильного муссона, не может поощрять негров пускаться в открытое море в их челноках, похожих на ореховые скорлупы.
В растительном мире, роскошном при достаточной влажности на берегу и в глубже лежащих местностях внутренней страны, обилие полезных растений достаточно велико, хотя уже на первых возвышенностях плоскогорья, около Конго и Огове́, проявляется характер саванны, поддерживаемый и в то же время распространяемый обычным выжиганием. Оба туземных полезных растения в Африке, самые важные в торговле, масличная пальма (см. рис., стр. 338) и кофейное дерево, встречаются в диком виде в этих областях; первая («друг негра», со времени прекращения работорговли наиболее развивающийся предмет вывоза Западной Африки), по преимуществу в стране нижнего Нигера, образует леса и на Конго покрывает целые острова. Масличная пальма [340] растёт не только во всей этой области, но встречается во всей стране Конго до Уэлле и поднимается вверх по Нигеру и Бенуэ, но, несомненно, здесь на берегу, где она распространена повсюду от Сенегамбии до Анголы, находится главное место её развития, и здесь она по преимуществу употребляется в дело. Западноафриканский вид кофейного дерева (Coffea liberica), по-видимому, гораздо выше арабского или восточноафриканского. В более высоких местностях произрастает в виде дерева весьма важный для суданской торговли орех гуру (Sterculia), и каучуковые лианы имеют широкое распространение во влажных лесах.
Животный мир Западной Африки беден в сравнении с южно- и восточноафриканским, в особенности в южно-экваториальной части. На тамошних рынках вяленые крысы образуют предмет торговли, и шкуры антилоп продаются по дорогой цене, доступной только для богатых.
Области Гвинеи и Сенегала богаче в этом отношении, но слон и здесь оттеснён настолько далеко, что Западный берег потерял уже много своего прежнего значения для торговли слоновой костью. Юго-западный берег богат рыбой; Мосамедес снабжает сушёной рыбой нижний Конго и Габун.
На вытянутом вдоль береге на севере и на юге широкие, подступающие к морю пустыни составляют естественные границы, которые вообще могут быть обозначены Сенегалом на севере и Кунене на юге. Негры, занимающиеся земледелием и торговлей, повсюду между этими местами приближаются к морю, ограничиваемые с севера и с юга кочевыми обитателями степей и пустынь, часто в типическом распределении. Они расселены плотно на берегу, довольно редко у самого края его и опять плотнее в более отдалённой внутренней стране; так они живут преимущественно в Того и в Камеруне. Более всего разделяет их на этом длинном протяжении Гвинейский залив, в углу береговой линии, направляющейся по меридиану и по кругу широты. На этом месте находится большая лингвистическая граница семейства банту, и от Рио-дель-Рей к северу группируются разнообразные во многих отношениях негрские языки в более тесном смысле. Смешение языков в верхней Гвинее, противоположно лингвистическому единству банту, является почти неразрешимым. В Сьерра-Леоне, где, правда, поселение освобождённых рабов создаёт величайшее разнообразие народов, встречаются вместе представители 200 различных негрских племён и 150 различных языков. К этому присоединяются своеобразно искажаемые неграми европейские языки, и, кроме того, языки фулахский и арабский. Если даже то, что связывает их, помимо общности языка, особенно типично для [343] негров в физическом и духовном отношении, в нравах и происхождении, то им свойственно многое, отделяющее их от внутренних племён, вызывающее в них многие изменения от соприкосновения с европейской, христианской культурой. Западная Африка на всём протяжении между Сенегалом и Бенгуэллой, испытала всего раньше и всего продолжительнее христианское влияние, представителями которого были
сперва исключительно португальцы или европейцы, находившиеся у них на службе. Впоследствии к ним присоединились французы, голландцы, англичане и по временам датчане, немцы и испанцы. Немногие поощряющие и многочисленные неблагоприятные влияния европейских поселений до недавних десятилетий ограничивались узкой береговой полосой, которая только по ту сторону 10° ю. ш. в прежних колониях португальских преступников, Анголе, Мосамедесе и Бенгуэлле медленно и с колебаниями распространялась внутрь материка. Ещё в нашем столетии [342] береговой участок Киссамы между Анголой и Бенгуэллой не вполне был покорён португальцами, и даже в последние десятилетия они отступили к внутренней границе, так как их теснили сонги, бангалы и киоки. К северу от Конго европейцы начали лишь недавно, побуждаемые соревнованием к приобретению внутренних стран, подвигаться от береговой полосы внутрь. И негрское государство Либерия остаётся чисто береговым: его притязания на обладание внутренними областями прекращаются уже в десяти милях от берега. Тем большее значение имеют теснящиеся к берегу силы, совершенно иные в обоих больших
отделах Западной Африки. Большие и малые вторжения, беспрерывно напирающие на берег изнутри, и там, и здесь имеют важное значение, но в различном смысле, и оказывают различные действия. Этнографическое разнообразие, существующее на этом берегу, сводится к двум противоположным типам — берегового негра, занимающегося торговлей, усвоившего некоторые безнравственные черты и привычки цивилизации, в некоторых случаях заключающего в себе и белую кровь (несомненно, Ангола, область тропического западного берега, наиболее изобилующая европейцами, заключает их около ⅒ в общем составе населения), и внутреннего негра, в котором больше воинственности, хищничества и твёрдой политической организации. Этот последний также стремится занять место в заманчивой береговой торговле и достигает этого «медленно и почти незаметно, как пробирается вперёд песчаная блоха его страны» (Цинтграф). Правда, это — не единственная причина вторжений, которые должны были происходить в западном направлении ещё задолго до прибытия европейцев (ср. выше, стр. 296), но с течением времени они должны были развиваться сильнее, и недавно удачно протеснившиеся туда фаны откровенно признаются в этом, хотя и не хотят, подобно фулахам, прибегать к пророческим толкованиям вроде того, что кому будет принадлежать морской берег, тот будет господствовать над целым миром. Однако, на юге, где португальцы уселись в качестве колонистов, этому движению уже давно был поставлен предел, и оно обнаруживается, главным образом, в странах к северу от Конго. [343]
Всё, что касается происхождения и родства, на Западном берегу указывает на восток. Нет никаких признаков, которые говорили бы о западных, атлантических или заатлантических отношениях до прибытия европейцев. Начиная от овагереросов и овамбов, ближайших родственников которых надо искать в области Ньяссы, до родственников степных фулахов и мандингов (дьолофов, сереров, веев и их соплеменников), выступающих на берегу у Сенегала и на мысе Пальм, мы повсюду видим восток двигающимся к западу. Это стремление часто подтверждается исторически и выражалось на наших глазах в замечательных передвижениях народов.
Фаны (пагуины или мпонгве) лишь в последние 60 лет достигли морского берега и распространились там с такой быстротою, что уже теперь им принадлежит ряд поселений между Габуном и мысом Лопес, между тем как береговые племена, между которыми они вдвинулись, оказываются сильно раздробленными. «Ввиду таких активных характеров, — говорит Ленц, — различные мелкие народности на левом, южном берегу Огове́ не играют никакой роли, и даже многочисленные и сильные акелли, или бакалаи, воинственный лесной народ, отступают перед фанами. Обитавшие прежде на этом берегу окоты, апинги и оканды уже в течение последних лет были вытеснены на острова Огове́ или на левый берег реки. Сознавая своё бессилие, они не пытаются оказывать какое-либо сопротивление, позволяют своим собственным начальникам продавать себя в качестве рабов и едва осмеливаются появляться в своих прежних местах обитания». На вопросы о том, откуда пришли фаны, получается ответ, что они вышли из страны Ндуа и с озера Тэм, откуда постоянные войны вынудили их к выселению. Им понадобилось от 5 до 11 месяцев, чтобы дойти оттуда до Габуна, причём они три дня шли и два дня отдыхали. Все племена между Табуном и мысом Катарины, мпонгвы, орунги и коммы, говорящие одним языком, жили прежде гораздо далее внутри материка. Король Кенгуэца показывал Дю Шайю прежние места обитания своего народа, около 9 нем. миль выше по Фернандо Васу. Точно также ишоги подвигаются к западу, как и другие народы. П. Делорм в конце 1880 г. на Огове́ нашёл бакалаев повсюду оттеснёнными на левый речной берег, между тем как фаны заняли правый и готовы были покорить всю эту область, так же как они сделали это на Рембо и в стране Комо (Комми). Они представляют собою более сильный народ, свободный от [344] пороков, не знающий рабства и человеческих жертв. Окоты на Огове́ жили раньше в большем числе на правом берегу Оканде, ещё за десять лет до того времени, когда о них писал Ленц (в 1874 г.), что они все отступили на левый берег перед мпонгвами. О вторжении фанов в Камерунскую область ср. стр. 379.
Уже во внутренней стране Камеруна ограничиваемые приблизительно Саннагой другие народы воспринимают новую культуру, и новый в этих странах фанатически проповедуемый ислам представляет то же движение к морскому берегу, отчасти в иных формах, не как грубое массовое движение, покоряющее и вытесняющее, но как могучее культурное и религиозное влияние. И здесь мы часто встречаемся с проникающими вперёд негрскими народами и с преданиями о прежних местах обитания, лежащих гораздо далее внутри материка. Но или первые сделались уже носителями этого влияния, или ислам, пользуясь оставляемыми ими пробелами, быстро следует за ними. Так, первоначально галлины во внутренней части Либерии теснились к берегу, отыскивая там землю, а теперь они все принадлежат к носителям ислама, который с помощью их, несмотря на видимо усердную пропаганду христианства в Либерии, прокладывает себе путь к морскому берегу. Усиление культуры по направлению внутрь страны на южной половине прибрежья так же пассивно и менее значительно сравнительно с тем, что мы видим в северной половине, то есть от Либерии или Сьерра-Леоне к северу. Там всё растет и улучшается, начиная от табака, более крепкого скота мандингов, красивых кожаных работ (см. рис., стр. 346) до улучшения хозяйственных и общественных отношений, прямым влиянием мавританства и ислама, носителями которого являются даровитые, с весьма смешанной кровью гаусы, мандинги, дьолофы и их соплеменники. Мусульмане, которые впервые в начале истекающего столетия прибыли в Ашанти в качестве торговцев, достигли уже многих мест морского берега. И здесь христианство встречается с исламом, и теперь уже получается такое впечатление, что, подобно мавританскому влиянию на промышленность мандингов, и умственное воздействие этих народов, влияющих изнутри страны, возвышается над малосамостоятельными приверженцами христианской культуры в Либерии, Сьерра-Леоне и пр., несмотря на производившиеся ими опустошения в бесконечных войнах.
Западным африканцам предсказывали лучшую участь после их соприкосновения с европейцами. Но здесь обнаруживается слабость их характера. Негры, находившиеся в сношении с европейцами на берегу моря, подвергались не меньшей порче вследствие различных и новых для [345] них соблазнов, являвшихся для них там, чем вследствие несправедливого и бесправного обращения. Им, видимо, недоставало способности удерживать и упрочивать лучшее из того, что они получали. Печальные слова Бастиана о потомках христианских королей Конго оправдываются на
всём Западном берегу: «К моему разочарованию, я должен был заметить, что дыхание цивилизации, которое некогда могло повеять на обитателей Конго, прошло бесследно, и что они давно уже вернулись к тому же равнодушию, лишённому энергии, в котором тёмная раса вообще проводит свою жизнь». Португальцы нашли в туземцах народы, живущие [346] рыбной ловлей, охотой и земледелием, опытные в некоторых искусствах, но грубые по своим нравам, деспотические по формам правления, низко стоящие по религиозным воззрениям и обычаям.
Цивилизующее влияние, которое казалось лёгким на этой ступени, европейцы оказали уже впоследствии. За путешественниками, которые открывали новые страны, следовали эксплуататоры, и искание золота, а впоследствии ещё более прибыльный вывоз уроженцев этой страны в Америку всего более создали оживлённые сношения с западноафриканским берегом. Европа долгое время только пересаживала дикие отпрыски своей культуры в занадноафриканскую народную жизнь. Всё благородное должно было погибать под сорными травами. Туземцы не видели никакой разницы между нравами пришельцев и своими собственными; прежде у туземцев право гостеприимства, преданность и верность считались [347] священными, а христианские торговцы искореняли это противоположным образом действий, и грубость продолжала оставаться господствующей силой. Только ослепительные сокровища Европы, пленяющие детей, и европейские манеры находили добровольных подражателей, и туземные приёмы в работе и искусстве исчезли. Так продолжалось и в следующие века, и теперь, когда торговля рабами прекратилась, деморализующее значение оказывает громадный привоз спирта. Для новых держав, выступающих здесь колонизаторами без всяких традиций и упрёков совести, в течение последних лет для Германии и Бельгии представляется превосходный случай избежать прежних ошибок других и создать нечто лучшее собственными способами.
Понижение культурного уровня по направлению к морскому берегу обнаруживается не только в поразительном различии между береговыми неграми и магометанами внутренней страны (например, обитателями Золотого берега и мандингами): оно выступает и у языческих народов, далеких ещё от ислама и непосредственного влияния арабов, из которых многие принадлежат внутренним странам и по материальной культуре не уступают своим мусульманским соседям. Сравнительно с последними береговые негры стоят так же низко, как и по отношению к первым. Таким образом, здесь мы имеем дело с давней противоположностью. Ислам в долине Нигера и на плоскогорье мандингов не первый вызвал расцвет высшей культуры: он способствовал только разрастанию её в почве, которая давно уже подвергалась обработке действовавшими с севера влияниями берберского, финикийского, греко-римского и христианского происхождения.
Неграм Западного берега, гораздо дольше, чем неграм востока, «кафрам», в обширном смысле, приписывали настоящие негрские признаки. Тогда существовало стремление какую-либо часть Африки предоставить «настоящим», то есть обезьяноподобным неграм. Можно с уверенностью сказать только, что восточные африканцы заключают в своих жилах больше азиатских составных частей или в расовом смысле больше благородной крови, чем более удалённые от этих влияний западные африканцы. Но и эти последние давно уже не походят на те карикатуры, какими их представляли во времена плохих этнографических изображений. Бастиан высказался почти уже 40 лет тому назад о невозможности найти условный негрский тип, что было результатом его западноафриканских исследований. В то же время описания образованных и много видевших наблюдателей и путешественников показывают нам всё менее и менее отклонений от общего негрского типа, и притом отклонений, которых нельзя назвать неблагоприятными. Даже в болотах дельты Нигера живут негры более светлого цвета, чем крусы или дьолофы. Гюсфельд резюмирует свои впечатления о лоангах и родственных им племенах в следующих словах: «Строение их тела по большей части оказывается весьма выгодным для них; черты их лица [348] часто обнаруживают интеллигентность, прогнатизм мало развит, поражающая длинноголовость встречается редко, и весьма вероятно, что большая часть черепов держится на границе между средне- и длинноголовыми. Цвет кожи их тёмно-бронзовый, и уклонение в сторону более светлых оттенков замечается чаще, чем в сторону более тёмных. (Ср. также выше, стр. 4 и след.). Попытку установить особую западноафриканскую негрскую расу можно считать безнадёжною с ещё большей уверенностью, чем в то время, когда мы высказывались против неё в первом издании этой книги. Значительные различия образа жизни между обитателями побережья и внутренней страны, правда, порождают различия внешнего вида, но их никак нельзя признать расовыми. Во внутренней стране Батанги действительно живут в лесу малорослые люди светлого цвета, не имеющие прочных поселений и существующие только охотой. Рассказывают, что они проторили первые тропинки через лес. Это — беглецы рассмотренных в I томе народцев аккоа, или окоа. Во всяком случае, береговые племена, находящиеся в сношении с европейцами, часто производят более благоприятное впечатление, чем бедные лесные обитатели. Но это заключается в образе жизни и смешении и поэтому не имеет общего распространения. Живущие на берегу эвейцы при более обильном мясном питании и работе на море становятся сильнее и выше своих соплеменников внутри страны. Дуаллы темнее, чем соплеменники их баквирии, живущие далее внутри, так же как и береговые племена в Акеме. Если береговые обитатели в общем живут лучше, то они более страдают от занесённых к ним и местных болезней. Смешение действует разрушительным образом, в особенности в старых португальских колониях, где при большом числе мулатов негр, чувствующий себя ближе к португальцам, различает чёрных, португальцев и белых.
В настоящее время надо довольно далеко углубиться внутрь, чтобы найти одежду, которая лет 400 тому назад считалась местною и на [349] берегу моря, но затем, вследствие усиленного ввоза тканей, готового платья и украшений и всемогущего стремления к подражанию, всё более и более исчезала у туземцев. Португальские миссионеры приписывали себе заслугу введения одежды из пальмовых материй среди конгских негров, но выделка этих тканей заходит далеко за пределы сферы их влияния. Внутри страны единственной общей основой одежды является прикрытие спереди материей из коры или шкурой, или даже листком или веткой; мужчины вообще там более одеты, чем женщины. Воинственные племена, каковы фаны, дольше держались скудной одежды, чем торговые на морском берегу. Среди этих последних кабинды и теперь ещё снимают одежду, идя в битву. Лопес в числе промыслов народов царства Конго упоминает изготовление материи из коры дерева энсада (без сомнения, одного из видов смоковницы) и затем выделку кож с помощью мангловых или мангрововых корней. Оба эти промысла в настоящее время у заданных африканцев находятся в упадке. Хлопчатобумажные материи вытеснили туземные изделия и способствовали более полному прикрытию. В Анголе Бухнер находил девушек с непокрытою верхнею частью тела только по эту сторону Сонго. Одежда состоит в настоящее время у типичных негров Лоанго из довольно длинного, со множеством складок, передника около бёдер, на который идёт так много ткани, что он ночью, будучи развёрнут, может прикрывать всё тело. Выходить неодетым здесь едва ли считается менее неприличным, чем у нас. Только детей просто опоясывают шнурком. Торговля постепенно ввела здесь чулки всех цветов, куртки, мундиры и ливреи. Камерунские негры носили даже высокие белые женские чулки. Такие предметы в особых случаях, например, при встречах с белыми, часто надеваются один на другой, как бы это ни было неудобно. К женскому туалету у только что названных и других цивилизованных дам морского берега относится подушка, накладывающаяся сзади, служащая для грудного ребёнка, которого редко не бывает у них, и в то же время играющая роль украшения. Этот почти неизбежный спутник своей матери обёртывается в кусок ткани, который, связанный спереди, удерживает его на этом сиденье. Довольно загадочною является цель встречающихся в разных местах (ср. т. I, стр. 223 и 525) шнурков, обвивающих, наподобие чулок, ноги женщин Невольничьего берега.
Прикрытия головы играют видную роль. На берегу Лоанго ткут заканчивающиеся остриём шапки из растительных волокон, часто с красивыми выпуклыми рисунками; носить эти шапки имеют право только знатные лица. Далее к северу появляются острые шапки из шкуры антилопы, связанные с высоким общественным положением или нравственною жизнью. Почётные шапки начальников нередко густо покрываются бусами. Крайне обильное, безвкусное употребление бус или, лучше сказать, злоупотребление ими вообще является признаком западноафриканской художественной промышленности. Отличие женщин бангалов составляет тонкая полоска жёлтой меди на лбу. Причёски просты у женщин камерунских негров, которые коротко стригут волосы, и сложнее у бангалов, выбривающих себе части черепа; у басунтов, «самых привлекательных из этих народностей к северу от Конго» (Пехуэль Лёше), волосы с помощью угля, сажи и масла земляного ореха скручиваются в маленькие отдельные комочки, вследствие чего голова получает вид виноградной лозы, густо усаженной ягодами. Большая головная шпилька аширов напоминает головное украшение сандехов. Для той же цели употребляются иглы дикобраза. Коса составляет принадлежность военного убранства воинов фанов (см. рис., т. I, стр. 85). Негритянки в Лоанго обертывают себе голову куском ткани в виде тюрбана (см. рис., т. I, стр. 88). [350]
Натирание всего тела растительным маслом, и вместе с тем обсыпание красящими веществами, употребляются повсюду. Так, иногда можно видеть басунтов, правая половина тела которых окрашена в чёрный, а левая — в ярко-красный цвет. На морском берегу пёстрое раскрашивание масок (см. табл. «Оружие и утварь C.-Зап. Африки», фиг. 17), быть может, является воспоминанием расписывания и татуирования лиц. Кроме того, басунты любят украшать всё тело красными и голубыми бусами. В большом городе Западной Африки, как, например, в Абеокуте, населённом различными племенами, каждое из них можно отличить по татуировкам, так как каждое племя, а в племенах каждый клан и даже каждый род, обладает своим узором, или гербом, изображаемым на коже. Эгбы узнаются по трём параллельным чертам на каждой щеке; ёмбы проводят вертикальные полосы от висков к челюстям (см. также рис., стр. 344). У свободнорождённых женщин бывают две или три линии или шнурообразные рубцы, которые идут от кулака на тыльной части руки вверх и огибают заднюю часть шеи наподобие шейной повязки. Они называются «силками для мужей». Нередко случается, что женщины татуируют околососковый кружок тёмно-синим цветом. Апосы в Того делают себе на груди шишкообразные рубцы. Ещё оригинальнее украшения бречиев, которые именуются словом, означающим на языке ибо «благороднорождённый». Они отделяют кусок кожи на лбу, которая ниспадает наподобие кровли над бровями и носом. Это частное скальпирование многим стоит жизни, но тот, кому удалось это «облагоражение» физиономии, пользуется высшим почётом. Расписывание тела красной краской есть признак воинственных намерений и служит отличительным знаком для женщин, недавно разрешившихся от бремени. Лёгкая татуировка на висках, лбу, плечах, груди или животе употребительна у всех не слишком цивилизованных западных африканцев; у некоторых татуировка незначительна, а другие, как, например, негры-дуаллы, татуируют себе лицо и грудь самыми разнообразными способами. Кроме того, они выщипывают себе ресницы, так как, по их мнению, они препятствуют остроте зрения и легко вызывают воспаление глаз. По глазам, лишённым ресниц, дуаллов нетрудно отличить от крусов, сходных с ними в других отношениях. Во время танцев они особенно охотно обвешивают себя хлопающими и звенящими привесками в виде колец на руках и на ногах, ниток бус, колокольчиков и т. п. Жёны фанов носят колокольчики ниже пояса, что, вместе с причёсками, заставляет думать об их происхождении с востока. Своё сравнительное благосостояние они вообще любят выставлять напоказ. Молодые девушки в возрасте невест часто появляются обвешенными таким множеством бус, что едва могут двигаться. Проволока из жёлтой или красной меди не играет здесь такой важной роли, как в Восточной Африке, но применяется в виде браслетов спиральной формы во внутренней части берегов Невольничьего и Батанги. Бусы, колокольчики и другие побрякушки и хлопушки, по-видимому, здесь более в моде, хотя нередко ещё можно найти более старинные и солидные металлические украшения. Из предметов украшения на берегу Лоанго настоящие кораллы ценятся всего выше, золото совсем не ценится, а серебро и, ещё чаще, медные и железные кольца имеют значение фетишей. Благодаря торговле преувеличенная оценка безделушек, служащих для украшения, значительно уменьшилась: береговой негр предпочитает предметы практического значения стеклянным бусам. Если он и разыскивает их, то по большей части с намерением поднести в виде подарка какой-либо наивной красавице.
Одежда ангольцев некогда напоминала одежду негров верхнего Нила (она состояла из перекрещивающихся на груди и плечах [351] железных цепей, из головного украшения в виде перьев и длинной одежды от пояса до ступней). Подобно этому, в настоящее время в этих странах только у фанов можно найти в общем употреблении кожаный щит (см. рис., стр. 345, фиг. 3). Лопес приписывает обитателям Конго длинные щиты, почти вполне прикрывающие человека, из твёрдой кожи и метательные копья. Копьё, лук и стрелы были главным оружием; вместе с ними носили и железный нож. Названный писатель противопоставляет им вооружение людоедов анциков — короткие луки, обмотанные змеиной кожей, с тетивами из травяных стеблей, маленькие стрелы, которые они носили в руке, короткие кинжалы в ножнах из змеиной кожи и боевые топоры. На теле они носили широкие кожаные ремни. Благодаря влиянию торговли на племена Западного берега многие из них не изготовляют сами никакого оружия, и в этом отношении стоят ниже внутренних племён. Оружием их является почти исключительно кремнёвое ружьё. Ударные и метательные копья, луки, стрелы и щиты в качестве обычного оружия почти неизвестны на морском берегу. Европейские торговцы заключили между собой молчаливое соглашение не ввозить туда никакого огнестрельного оружия,
кроме кремнёвых ружей, так как оружие лучшего качества нужно для их собственной безопасности. Для этих ружей продаётся порох самого обыкновенного сорта, который носят в сумках или рогах (ср. рис., стр. 342). Снаряды для стрельбы приготовляются на месте: туземцы сами куют железные пули, но наряду с ними употребляют медь, железняк и маленькие кусочки камня, которые на близком расстоянии наносят тяжёлые раны. Обыкновенно в эти ружья кладётся слишком большой заряд, так как громкий звук выстрела считается очень важным. В числе оружия у западных африканцев характерное значение получает кинжал, из которого образовался короткий меч (см. рис., стр. 35 и 345—347 и т. І, стр. 101, внизу, фиг. 2). Начиная от Габуна, это оружие, неизвестное во многих странах Африки, попадается всё чаще и чаще, чем более мы приближаемся к северу и вместе с тем к вероятному «центру» мавританской культуры. Художественность западноафриканцев применяется и к этому оружию, и они самым разнообразным образом украшают клинки, рукоятки и ножны. Обыкновенно клинок бывает широкий, в 20—30 см длины, иногда в виде пламени, заостряющийся к концу, обоюдоострый, с желобком для крови или пучком выпуклых рёбер и желобков, сходящихся на конце. Иногда он бывает узкий, реже — изогнутый. В этом случае он имеет одно лезвие, и спинка его просверлена, зазубрена или украшена каким-либо иным способом. Рукоятка чаще всего вырезается из дерева в форме креста и украшена резьбою, железной или медной проволокой. Ножны на Габуне делаются обыкновенно из змеиной кожи, а в других местах — из кожи или из дерева, и бывают обыкновенно внизу такой же или несколько большей ширины, чем вверху, но встречается и более простой вид, а именно: плоский кусок дерева, обтянутый двумя или тремя проволоками, куда вставляется оружие. Нигде в Африке это оружие, среднее между кинжалом и мечом, не имело такого широкого распространения, как там, где было сильно арабское влияние. Оно часто попадается и в Восточной Африке, где постепенно принимает более скромную форму ножа, какой кафры носят обыкновенно на верхней части руки. А мечеобразный кинжал, напротив, чаще носят на поясе или на седле (см. рис., стр. 347). Щиты отступают перед огнестрельным оружием; [352] у фанов, отвергающих лук, они встречаются в формах, сходных с формами нильских копьеносцев (см. рис., стр. 345). Круглый щит, часто с диаметром до 1,5 метров, покрывающий всадника, исходит вместе с суданским влиянием из внутренней части материка.
В стране между Нигером и морем мы встречаем простые луки умеренной величины и грубой работы без всяких украшений, кроме нескольких колец ротанга или полосок из шкур. О них можно сказать, что они отчасти напоминают азиатскую форму. Луки, которые Флегель вывез с Бенуэ, меньшей тщательностью выделки также отличаются от прочих изделий этой области. Они кажутся до некоторой степени
выродившимися. Если мы оставим в стороне отрицательное свойство несовершенной работы и следы срединного выгиба, тогда на всех этих луках области Нигера и Бенуэ и принадлежащего к ней побережья замечается идея прикрепления тетивы посредством просверливания или зарубки, чуждая настоящему африканскому луку в других местах. Эта прихотливость, эта бесформенность, в сравнении со строгими правилами укрепления тетивы у восточно- и внутреннеафриканского лука, производит впечатление какого-то оскудения. Мы можем это видеть даже на луке с Золотого берега в Берлинском музее, где тетива из кожи связана на одном конце с луком железной полосой. Луки гаусов Мюнхенского музея, привезённые губернатором Циммерером с Невольничьего берега, выказывают правильно повторяющееся, но вполне своеобразное прикрепление тетивы. На дерево не обращено никакого внимания. Оно слегка согнуто на той стороне, где прикреплена тетива. К концу прилегают крепко кусочки кожи, как бы приклеенные к нему. К некоторым приделаны петли для подвешивания из той же красной кожи, какую мы видим в наших музеях [353] на красивых кожаных сумках и ножнах из области мандингов. Тетива представляет скрученную полоску кожи и твёрдо держится на постепенно суживающемся конце, между тем как к другому она привешена в глубоком боковом надрезе. Этот необычный способ прикрепления тетивы вместе с изгибом лука, очевидно, заимствован от азиатских форм; подражание здесь выступает ясно. Один конец тетивы обыкновенно для запаса далеко заматывается назад. Относящаяся сюда форма, вместе с тем, несомненно, напоминающая юг, стала известна нам благодаря экспедиции старшего лейтенанта Моргена в Вути, во внутренней стране Камеруна. При различной высоте, между 193 и 152 см, луки эти сделаны из тёмного дерева, гладко выструганы и на одном конце имеют сильно отогнутое книзу остриё длиною до 3 см, а на другом конце просверлены на расстоянии 2 см от него, и снабжены сильно скрученной тетивой из кожи, концы которой по большей части замотаны назад. Несколько сплющенный полукруглый разрез выказывает на нижней стороне более или менее широкое плоское углубление, такое же, как у луков с Кассаи. Охрана для руки и снаряд для натягивания тетивы обнаруживают ещё яснее, выражающееся уже в усаженном бахромою кожаном колчане, мавританское влияние.
Барабан (см. рис., стр. 348) есть основной и главный инструмент и поэтому употребляется начальниками для сигналов. Камерунские негры на своём сигнальном барабане «элимбе», эллиптическом, выдолбленном куске дерева, длиною в 0,5 метра, с желобообразным отверстием на узкой стороне, могут давать сигналы, представляющие настоящую телеграфную систему. Кроме деревянных барабанов, у них есть барабаны, обтянутые шкурой. В числе струнных инструментов там можно найти как арфообразные (см. рис., стр. 20 и 362), так и лирообразные. На одном часто встречающемся струнном инструменте пять струн, сделанных из волокон пальмового листа, помещаются над резонансной декой. Маримбы, состоящие из палочек, подвергаются здесь разнообразным превращениям; палочки передвигаются над резонансным ящиком в разные стороны, вследствие чего изменяется высота их тона; число их неопределённо и может доходить от пяти до тридцати. Бренчать на маримбе может каждый, но, так же как и на нашем фортепиано, лишь немногие играют на ней с известным искусством. Среди духовых инструментов можно найти дудки, вырезанные из дерева, а также сделанные из какого-то круглого плода, буйволовые рога с очень громким звуком и известные всего более полые слоновьи клыки с боковым отверстием для надувания на конце (см. рис., стр. 360). Но всего интереснее так называемые «пунги»: четыре слоновых клыка, обделанные в виде рогов, различной величины, на которых всегда играют вместе. Лопес описывает военные музыкальные инструменты ангольцев — деревянные свирели, обтянутые кожей, треугольные железные пластинки, по которым бьют прутьями, и, наконец, дудки из слоновых клыков. Далее, достойна упоминания витая палка, по которой [354] движется взад и вперёд маленькая полая просверленная во многих местах тыквенная чашка и которая употребляется в качестве «барабана фетишей» при процессиях. Другие трещотки изображены нами на стр. 19 и 351. Двойные колокольчики, распространённые и здесь в виде знаков начальников (см. рис., стр. 228), по мере того, как мы углубляемся внутрь (М. Бухнер называет их «самым характерным инструментом лундов»), приобретают все более и более художественные украшения, часто в значительном количестве.
Деревни, хотя и торговые, не велики: «города» на Конго, «резиденции» на Гвинейском берегу — лишь более крупные деревни, в которых бывает более 2 тыс. жителей только в том случае, когда на них отражается суданское влияние. Даже в таком благоприятном положении, как на Стэнли Пуле, более значительные местечки попадаются лишь в весьма малом числе. Нкунга и Мбангу на восточном краю, группа деревень в округе, называемом Ншаша, при входе с запада, Кинтамо (Леопольдвиль) с 1500 жителей, Мфва, группа из 4 или 5 небольших деревень против Браццавиля, из которых каждая имеет своего начальника, — всё, что заслуживает быть названным почти на 30 милях береговой линии. В южном направлении внутрь страны лежит ещё Лема, известный рынок слоновой кости. Там, где хижины отдельных лиц лежат среди плантаций, наподобие мыз, как, например, у баньянгов, или во многих мирных местностях верхней Гвинеи, группа хижин теснится всегда около хижины начальника или торговой площади. Способ постройки по большей части весьма непрочен; в государстве Конго оправдалось вскоре наблюдение португальцев в Анголе, что разрушение деревни не служит чувствительным или продолжительным наказанием. Дома для собраний, являющиеся в то же время помещением торговцев, где всегда горит огонь, стоят посредине камерунских деревень на площади, отличающейся часто тенистым деревом. На нижнем Конго, в стране миниатюрных королей, хижины начальников выдаются своими низко спускающимися крышами, образующими нечто вроде веранды, и искусно сплетёнными тростниковыми стенами.
На Западном берегу можно найти и прямоугольный, и круглый стиль построек. Первый господствует вдоль Конго, затем в области Огове́, Габуна и Камеруна и поддаётся значительному развитию в отношении размеров и удобства. Благодаря ему возможно прямое расположение улиц, то есть дома стоят один около другого вдоль широкого прохода (см. рис., стр. 92), между тем как конический стиль ведёт к расположению по кругу или к рассеянным постройкам. План всегда один и тот же — прямоугольник, разделённый промежуточными стенами, так что образуются кухня, комната для женщин, комната для [355] мужчин и хлев для скота. Эти помещения открываются все особыми дверями на общий двор, где стоят корыта для приготовления пальмового масла, а в больших хозяйствах — открытые сараи и хлева. Многие жилые помещения покрыты красиво сплетёнными циновками. Конический стиль жилищ, в котором повторяются известные формы, встречается у южных племён: в Бенгуэлле, в Анголе и, к нашему удивлению, также у племён верхней Гвинеи. Хижины деревни крусов близ Монровии — четырёхугольные, красиво сплетённые из бамбука и пальмового луба; почти у самой этой деревни лежит город веев с круглыми хижинами из глины. Так, четырёхугольный стиль господствует в Трибу, а круглый — в Адели (Того). О нём почти только и можно сказать, что он с небольшими изменениями повторяет собою известные формы от ульеобразных хижин киоков до круглых глиняных хижин ашантиев.
Деревни на морском берегу часто оставляют впечатление зажиточности, которое придаёт им торговое посредничество; величина их (на берегу Дагомеи Вайдах, Агомэ и Агомэ-Сива имеют более 5 тыс. жителей) часто бывает значительной и положение их привлекательным. Изящные хижины Кинг-Бельс-Тауна лежат в тени леса из бананов, кокосовых пальм, манговых и других плодовых деревьев и образуют широкие, далеко разветвляющиеся улицы и площади. Они длинны и прямоугольной формы. Только фундамент, подставка высотою в метр, делается из глины, а стены самих хижин состоят из циновок, чрезвычайно красиво сплетённых из черешков пальмовых листьев. Опрятные и изящные кровли состоят из листьев перистой пальмы, вложенных друг в друга наподобие черепиц. Менее отрадный прогресс в этих хижинах представляют крепкие, выступающие замки дверей. На Камерунских горах можно найти длинные дома на сто человек. Видоизменение этих построек во внутренних саваннах обуславливается недостатком пальмовых листьев. Там кроют травою, и изогнутая крыша служит обычным местопребыванием кур, кошек и коз. В странах, где часто происходят столкновения, не бывает недостатка в заборах и рвах; деревни располагаются тогда на горных вершинах или на других трудно доступных местах. В прибрежных горах Бенгуэллы Кэмерон нашёл деревню с тройным заграждением. Обмазывание стен и полов навозом перенесено из Судана на берег верхней Гвинеи, и с этой целью коровий и конский навоз продаются на рынке в Абеокуте. Черепа животных в виде охотничьих трофеев прикрепляются к коньку крыш.
Земледелие свойственно всем западноафриканским народам и заключается, главным образом, в возделывании маниока (см. рис., стр. 338), маиса, ямса, земляных орехов, коко (Caladium esculentum) и нгонды, вида тыквы, семена которой толкутся и варятся. На добывание масла, но не на возделывание масличной пальмы, обращено большое внимание. Первое ограничивается необходимым у торговых народов на берегах [356] Батанги и Камеруна, между тем как оно стоит замечательно высоко в некоторых местах верхней Гвинеи, например, на Невольничьем берегу, где пользуются для него каждой пядью земли и где продажа земли запрещена под страхом смертной казни. Но это процветание имеет ограниченный характер. Такого распространённого и трудолюбивого земледелия, как у многих народов внутренней части этого материка, нельзя найти в разлагающихся условиях и на гораздо менее плодородной почве береговой области. Обширные пространства остаются не расчищенными или покрытыми диким кустарником: Стэнли, во время пребывания на нижнем Конго, должен был в течение нескольких лет получать почти всё своё продовольствие из Европы. Незначительное разрыхление земли для посадки маниока является здесь единственной земледельческой работой (см. рис., т. I, стр. 88). Страх расхищения в
этих политически не обеспеченных странах препятствует более производительной работе. Земледельческим орудием служит двухконечная мотыга, ввозимая из Европы или встречающаяся в стране верхнего Нила. Многие предметы земледелия ввозятся из других стран. Бастиан рассказывает о Сан-Сальвадоре, что он славится качеством и количеством своей капусты, которая, вероятно, подобно гороху и бобам, происходит из огородов прежних миссионеров.
Свиньи и куры доставляют бо́льшую часть мясной пищи. В Аньянге, во внутренней части Того, разводится множество свиней, между тем как в окрестностях её их нет вследствие влияния ислама. Свиньи весьма распространены также в Бенгуэлле и Кимбунду. Рогатый скот можно встретить лишь местами — более в верхней Гвинее, где он разводится мандингами и гауссами, чем далее на юге. Бесспорно, внутренние страны благоприятнее для разведения рогатого скота, чем морской берег; в Анголе оно прекращается на португальской границе. Скотоводами являются здесь бангалы и бонды. В некоторых странах, например, во внутренней части Камеруна, коза — самое распространённое домашнее животное. Весьма знаменательный факт заключается в том, что на западноафриканском побережье не ведётся ни одно из вьючных животных, употребительных в других странах. Мулы, которых привозили, вскоре умирали. Лошади распространяются на берегу из страны Гауссы, [357] но не достигают настоящего процветания. Несколько конских заводов можно встретить на плоских возвышенностях Анголы, но порода эта мелка и слабосильна. Быки, разводящиеся как нельзя лучше на жирных пастбищах Амбаки, и в возвышенных местностях берега употребляемые для верховой езды, пригоняются на берег лишь тогда, когда они предназначены на убой, так как там их удаётся сохранить живыми только самое короткое время. Вероятно, причина этого заключается в кормовых травах, которые изменяются уже на небольших расстояниях до такой степени, что перемещение животных из одного округа в другой всегда вызывает болезни. Верблюды, которых пытались ввозить с Канарских островов, выдерживали здесь весьма
непродолжительное время. По прежним известиям, ангольцы откармливали и ели собак. В верхней Гвинее вместе с другими курами можно найти цесарок. Пчеловодством занимаются здесь так же, как в области верхнего Нила: для этого употребляются искусственные колоды в виде цилиндров из коры, около 1,5 метров высоты. Эти колоды кладутся в горизонтальном положении на высоких деревьях, к которым привязывается волшебное средство для охранения от воров. Таким способом добывается воск, вывозимый из Бенгуэллы и Лоанды. В питании негров Конго и Анголы самую видную роль играют жареные ломти маниока, жжёные земляные орехи, сухая фаринья или приготовленная из неё каша. Для изготовления этой муки служат деревянные ступки, стоящие перед каждым домом, и обыкновенно дети занимаются толчением корня кассавы. Тапиока, получаемая при этом как побочный продукт, употребляется почти исключительно европейцами. В дельте Нигера приготовляют так называемый палаверовый соус из свежего пальмового масла, а в Конго, напротив, пальмовые орехи едят сырыми. На нижнем Конго к этим пищевым веществам распространённое рыболовство прибавляет ещё продукты, которые высушиваются и рассылаются в другие места. [358]
Отдельные племена со страстью отдаются охоте; охота на слонов и буйволов внутри страны и в настоящее время производится с успехом. Но в Камерунских горах считается торжеством, когда большое общество охотников принесёт домой дикобраза, антилопу или дикую свинью. В известных местностях берега главную роль в питании играют устрицы, и в Лагосе существует особый класс, вероятно, низший из всех рабочих, который занимается ловлей устриц. Там едят других слизняков и крабов. Известные прихотливые особенности в выборе кушаний коренятся, быть может, столько же в забытых племенных запретах, сколько и в утраченном христианстве, которое на этих берегах в XVI в. основывало многочисленные миссии. Кушанья поедаются не беспорядочным образом, а соответственно определённым, твёрдо установленным обычаям и правилам. На берегу Лоанго женщина, когда она варит маниок, берёт отдельные куски не рукою, а с помощью зелёного листа. Умывание рук и полоскание рта после еды распространены повсеместно. Всегда, когда это возможно, там едят на циновке. С величайшей готовностью негры разделяют еду друг с другом. Приправы из пряных трав к супам и кашицам и пристрастие к стручкам испанского перца показывают, что эти негры знакомы с пряностями больше многих других. Они не страдают также от недостатка соли. Вблизи прежней германской станции Чинчочо изготовление соли производилось в больших размерах путём фильтрования и выпаривания воды соляной лагуны. На севере оно ещё проще: там до Ньонга тянется ряд соляных камер, в которых прямо вываривается морская вода в плоских, доставляемых торговлей медных чашах. Глубже внутри материка, например, в области истоков Огове́, соль добывается из внутренних озёр, составляя важный предмет торговли батекехов и апфуров.
В Гвинейской области господствуют в сущности те же обычаи относительно кушаний, хотя здесь привились уже многие европейские обычаи. Фаянсовые чашки принадлежат уже к домашней посуде, и столовые ножи, вилки и ложки составляют предметы роскоши, встречающиеся у некоторых туземцев, подражающих европейцам. Единственный опьяняющий напиток, какой эти народы варят сами, представляет пальмовое вино, но водка, губительная по количеству и качеству, ввозится сюда европейцами. Едва ли в какой-либо другой части Африки она распространена в такой степени, как здесь; Западный берег, находящийся под влиянием христианских народов, в этом отношении невыгодно отличается от мусульманского Восточного берега.
Коноплю и табак курят здесь из широких калебасс, превращаемых в трубки с помощью воткнутого в них тростника. Негры Лоанго употребляют для этой цели короткие трубки; длинные трубки с чубуком из высверленного бананового стебля встречаются лишь далее к северу. У первых может показаться, что женщины курят больше мужчин. Маленькие калебассы в виде табачниц употребительны здесь так же, как и в Южной Африке. Во внутренней области Камеруна употребительно быстро оглушающее втягивание дыма, заключённого в растительной трубке.
[К таблице: Оружие и утварь Юго-Западной Африки.]
| 1. Меч фанов (Габун). | 10. Патронная сумка (Лунда). | 19. Идол (Конго). |
| 2. Начальнический жезл (Сото). | 11. Сумка для копий (Лунда). | 20. Идол (Бома). |
| 3. Украшенные секиры (Огове́). | 12. Ожерелье из львиных зубов (Габун). | 21. Идол (Лоанго). |
| 4. Украшенные секиры (Огове́). | 13. Резной фетиш (Балуба). | 22. Идол (Масоабе). |
| 5. Махалка от мух (Бангала). | 14. Ожерелье из бус (Габун). | 23. Головное украшение начальника (Лунда). |
| 6. Кинжал фанов (Габун). | 15. Ожерелье из бус (Габун) | 24. Знак начальника (Балуба). |
| 7. Секира из Западной Африки. | 16. Повязка из бус (Габун). | 25. Плетёная тарелка (Ангола). |
| 8. Ложка, для пальмового вина (Лунда). | 17. Повязка из бус (Габун). | 26. Плетёная тарелка (Ангола). |
| 9. Меч фанов (Габун). | 18. Идол (Амбриц). | 27. Плетёная корзинка (Ангола). |
| 28. Корзинка с крышкой (Ангола). |
[359]
Важнейший предмет вывоза в Западной Африке в настоящее время представляет, бесспорно, пальмовое масло, которое выжимается туземцами из раздавленной мякоти пальмовых орехов, правда, без особого труда, но зато так небрежно, что часто получается только одна треть заключающегося в них масла. Существуют различные способы добывания его — самый тщательный, вероятно, на берегу Лоанго, а самый небрежный у бассов на нижнем Нигере. Готовое масло в чашах из тыквы и глиняных кружках относится на берег и там выменивается на деньги и товары в факториях. Место продажи его отличается величайшим оживлением и обладает своеобразной физиономией, представляя собою биржу в африканском духе. Толпы негрских женщин среди крика и визга ставят на землю тяжёлые горшки с маслом, торгуются с жестами, смехом и бранью с покупателями и при удовлетворительном соглашении вместе разыскивают горючий материал, чтобы растопить масло. Настоящее возделывание этого полезного дерева, доставляющего также волокна для плетения, материал для крыш, пальмовое вино и, наконец, съедобных гусениц, до сих пор ещё встречается редко. На многих деревенских площадях это дерево образует правильные рощи; ещё чаще попадается оно в виде живой культурной руины на опустелых местах прежних деревень.
Промышленность западных африканцев, которая в упорядоченных государствах по западносуданскому образцу распределяется по кастам или цехам (в Абеокуте есть пять главных цехов: кузнецы, плотники, ткачи, красильщики и горшечники), находится в северной части до самого берега моря под восточными, высшими влияниями и сохранила своеобразный негрский характер только в узких полосах, тогда как в южной части действием европейских влияний она много утратила своей оригинальности. Превосходные качества выказывает железная промышленность яундов во внутренней области Камеруна, плавильни которых можно узнать издали по остроконечным крышам; в некоторых местах промышленность эта выдаётся особой выделкой художественных украшений, тогда как в других она стоит довольно низко. Там можно говорить о настоящей художественной промышленности, так как большое число употребительных предметов всегда бывают украшены деревянной резьбой (см. рис., стр. 356 и 368), вышивками из бус, литыми и коваными изделиями. Кожаные работы мавританского стиля проникли сюда из внутренней страны, но изготовляются уже в весьма красивом виде в Абеокуте и других негрских городах (см. рис., стр. 342 и 346 и табл. «Оружие и утварь Юго-Западной Африки» выше). [360]
Скудные зачатки искусства часто бывают довольно странными. На таких местах, где почва совершенно обнажена, бабвенды на Конго делают продолговатые углубления, вроде трещин, имеющие форму кругов или известных предметов, например, колёс, повозок, судов и т. п. Стэнли впервые ознакомился с ними, проезжая через эти страны. В эти трещины они кладут камни, часто принося их издалека, так как скалы у них по большей части покрыты рыхлой массой латерита. Художники берегов Конго и Лоанго с особым пристрастием занимаются изображением грубых рисунков на стенах, исполняемых обыкновенно самыми яркими красками. Вблизи берега они изображают суда, морских птиц, пароходы и т. п., а внутри страны — пляшущие или вытянутые фигуры, господ, окружённых рабами, пальмы и т. п. В изображении безобразного ни один народ не превосходит западных африканцев, которые так любят скульптуру, что не довольствуются карикатурными изображениями и, противоположно восточным африканцам, с особенной охотой изображают человеческие фигуры в виде изваяний предков и пугал, горшков, трубок и т. п. (см. рис., стр. 41 и 47). Не говоря уже о присущей им непристойности, они по большей части грубо воспроизводят природу или вдаются в безобразное преувеличение. К этому надо прибавить неискусную работу, в особенности в изготовлении идолов. Вставка вместо глаз блестящих белых каури или осколков фарфоровых блюдечек, помещение на животе четырёхугольного кусочка зеркала представляют такие детские искажения, что над ними можно было бы только посмеяться, если бы дело не шло о богах этих людей.
Это искусство всего более достигает своей цели, когда оно выказывает тщательность подражания или смелость стиля, как, например, во многих изображениях животных. Мы имеем право предположить европейское влияние в больших группах со множеством фигур, изображённых на слоновой кости (см. [361] рис., стр. 360), которые по преимуществу обитатели берегов Лоанго и Камеруна некогда выполняли с помощью одного лишь острого гвоздя. Карикатурноcть прикрывается здесь стремлением к естественности, и мы видим, что художники из Конго и Габуна в своей грубой обыденной работе приобрели достаточно уменья, чтобы с успехом выполнять заказы европейцев (за фигуры, вырезанные на слоновых клыках, платится по одному шиллингу).
Вырезанные из слоновой кости отдельные фигуры и более геометрические орнаменты на музыкальных рогах, кубках, ложках и т. п. выказывают иногда немалую техническую ловкость и ещё большее воображение. Любимыми мотивами являются ящерицы и змеи, имеющие, без сомнения, и некоторое религиозное значение (см. рис., т. I, стр. 72). И на оружии, преимущественно на рукоятках боевых топоров, встречаются разнообразные украшения, показывающие, что здесь в действительности из грубого художественного стремления развилось несколько ветвей промышленности. Часто украшение далеко заходит за пределы своей цели, как, например, на боевых топорах, украшенных бусами и нанизанными раковинами. На изображённой на стр. 359 отлитой из меди палке члена тайного общества негров абониев (см. стр. 373) металлическая промышленность выказывается с художественной стороны. Сюда же относятся простые арабески, высеченные или вделанные в клинки боевых топоров, и широкие ножи, которые позволяют видеть искусство ковки этих западных африканцев в благоприятном свете. То же самое можно сказать об их кинжалах. Их глиняные изделия также обнаруживают известную художественность (см. рис., стр. 357), но представляют, очевидно, самые слабые продукты их промышленности везде, где на них не действовало облагораживающим образом мавританское влияние; напротив, их плетёные работы (см. рис., стр. 352 и 354) и ткани (см. табл. «Оружие и утварь Северо-Западной Африки», фиг. 11) часто бывают и красивы, и крепки. Растения, доставляющие материал для тканья, которым занимаются только мужчины, и для плетения, имеют на берегу многочисленных и разнообразных представителей. По преимуществу употребляются в дело волокна масличной и бамбуковой пальмы, панданусов и ананасов, а на Золотом берегу — и дикорастущего хлопчатника. Туземцы смотрят на набивные и белые ткани, доставляемые к ним торговцами, как на нечто чуждое, хотя почти всегда носят их; они держатся обычая являться на собрания (палаверы) особого значения исключительно в африканских растительных тканях, изготовление которых некогда стояло гораздо выше, чем теперь. Лопес даёт [362] поразительное описание тканей анциков, которые они изготовляли из пальмовых нитей, и сравнивает их с бархатом и камчатными тканями. Эта промышленность отступила вовнутрь материка (см. выше текст и табл. «Художественные произведения народов южного Конго») и в настоящее время ограничивается производством шапок для торжественных случаев и циновок. Материю из коры носят часто, между прочим, во внутренней части Батанги, где из луба изготовляют шнурки и верёвки.
Независимо от случаев, когда оказывается недостаток в материале, как, например, для резьбы по слоновой кости, некогда особенно процветавшей у дуаллов, мы видим ослабление настоящей творческой силы в искусстве. Европейское влияние ничем не заместило утрату своеобразного, исконного, настоящего. Бастиан противопоставляет «карикатурных, лишённых стиля идолов из береговой области, где туземцы, вследствие сношений с европейцами, в течение нескольких столетий превратились в жалкий сброд нищих», идолу из царства Лунды, с головным украшением, который напоминает идола, носящего название «Атеф», и другим резным изделиям в «отчасти египетском стиле».
Из всех промыслов судостроение и кораблевождение у морских берегов и на реках Западной Африки являются, быть может, единственными, которые существенно развились под влиянием белых, так как береговое волнение на большом протяжении не допускает возможности плавания на мелких судах. Правда, Лопес уже говорит о лодках на Конго, вмещающих до 200 человек, но отмечает первобытное искусство гребли и отсутствие руля. Прежнее развитие судостроения в дельте Конго связано с работорговлей. Обитатели нижнего Конго, по свидетельству Владислава Мадьяра, были превосходные судостроители, несмотря на простоту своих инструментов: «Уже многие из построенных ими кораблей, нагруженные 400—500 рабами, ходили в Бразилию и на Антильские острова». Область устья Конго ещё немного лет тому назад была небезопасна благодаря муссоронгам, народу речных пиратов, не пропускавших беспрепятственно ни одного невооружённого судна. Изобретение, по-видимому, вполне принадлежащее этим береговым племенам, представляет употребительная на ангольском берегу двойная лодка, состоящая из двух лодок, связанных между собою, и с находящимся между ними полым пространством, так что она, как буй или бакен, держится на поверхности и никогда не может перевернуться. Когда наступает благоприятный момент, её быстро сталкивают в море и быстрой греблей выводят из области волнения прежде, чем её захватит ближайшая волна. В неё надо садиться с подогнутыми ногами, в углубление между изгибами обоих килей, перед негром, который гребёт и правит с помощью широкого, лопатообразного весла. Обитатели Камеруна строят разукрашенные (см. табл. «Оружие и утварь Северо-Западной Африки», фиг. 18) однодерёвки на 100 человек. Искусные в мореплавании крусы верхнегвинейского берега делают на простых лодках далёкие поездки у берегов, но правильное береговое плаванье в настоящее время, как и 300 лет тому назад, повсюду производится европейцами с помощью чёрного экипажа, среди которого крусы являются особенно искусными и даже необходимыми. [363] Лодки жителей внутренних плоских возвышенностей, скудных водою или прорезанных только быстро несущимися реками, — довольно жалки, и переправ там встречается мало.
Уже часто указывавшийся выше торговый талант негра широко обнаруживается на длинном протяжении берега. Первый культурный успех Стэнли и его спутников на нижнем Конго заключался в привлечении туземцев к обмену и к исполнению услуг носильщиков. Такой знаток, как Монтейро, утверждает относительно береговых пространств, принадлежащих португальцам, что торговля оказывалась, несмотря на усилия всех миссионеров и других друзей человечества, единственным орудием культуры. От Бенгуэллы до Сенегамбии повсюду известные народные группы являются представителями этой деятельности, причём часто торговля на внутренних рынках предоставляется женщинам; в Дагомее вообще торгуют только женщины, так же как и в некоторых областях внутренней части Того. Там, где появляются гауссы, торговля достигает высшего расцвета и значения, и ею занимаются богатые люди и правители. Бигеньосы из Бенгуэллы снаряжают целые караваны: некоторые в один раз отправляют товара тысяч на 20 марок. На севере караваны меньше и расстояние короче; из Камеруна и Батанги редко выходит более 12 лиц, обыкновенно членов одной семьи. Ограничения работорговли положили конец большому торговому движению, которое почти без исключения было весьма прибыльно. Некогда знаменитые торговые места, как Бонни или Кимбунду, пришли в упадок, и возникли новые, как Лагос и Нун (Акасса). Уменьшение числа слонов, быстрое истребление каучука, истощение залежей золота внесли сюда свою долю, но зато тем более расцвела розничная торговля, в которой негры принимают более самостоятельное участие. Португальские торговцы в Кассанже и Маланже, амбакисты, лингвисты и все торговые посредники других наименований тяжело испытывают на себе последствия обычая тамошних негров — носить свои товары даже за сотни миль на берег, чтобы там торговать ими за свой счёт. Действующие здесь бангалы (бангала) принадлежат к лучшим торговцам среди негров, так же как далее на севере обитатели Батанги, Камеруна, Старого Калабара и Бонни. Не все одинаково хорошо приспосабливаются здесь: германская экспедиция на Лоанго встретила главное препятствие более быстрого движения вперёд в невозможности найти носильщиков. Нигде торговля не входит так глубоко, как здесь, в жизнь народов, в особенности в их общественное и государственное развитие. Король Белль из Камеруна, настоящий торговый царь, который поддерживал торговые станции по всему течению Мунго и этим способом управлял страною в коммерческом и политическом отношении, — настоящее явление западноафриканской жизни. В Салаге торговля процветала более, чем в столь же удачно расположенном и населённом Йенди, так как там купцы меньше должны были платить поборов. Пока процветала работорговля, существовали тесные и прочные отношения между негрскими правителями и торговцами или капитанами судов. В каждой негрской деревне был маклер, который, как только приходил корабль, появлялся тотчас же на его борте, для переговоров относительно рабов, золота и слоновой кости. Корабль этот переходил у берега из одного места в другое, пока не забирал полный груз, который везде подготавливался для него. Так возникли звания торгового вице-короля, торгового первого министра и т. п. [364]
Типичными береговыми торговцами являются дуаллы (дуалла), которые перед многими обитателями этих берегов отличаются большим преимуществом — уменьем работать и зарабатывать, и притом с достаточной выдержкой. В этом отношении они походят на крусов. Они не только облагали сборами торговлю изнутри и внутрь страны, насколько она проходит по их берегу, но сумели взять её в свои руки и ведут её с ревностью, которая боязливо и всевозможными средствами устраняет всякий след конкуренции. Это — нация торговцев, выказывающая в узкой области такую же беспощадность и стремление к монополии, как и мировые торговые нации. Правда, от своих соседей они отличаются благосостоянием, но в малом виде выказывают такое же пренебрежение к земледелию и такую же сильную потребность в обладании бесчисленными рабами, как некогда финикияне и карфагеняне. С помощью жён и рабов, они с трудом производят потребное для них количество бананов и ямса, и берег их славится дороговизною жизненных припасов. О более притязательных культурах, каковы культуры маиса, кофе и хлопчатника, у них не может быть и речи. Почти все вымениваемые ими товары они получают изнутри страны. Склонность к монополии свойственна им всем. Так же как прежде, южные бангалы старались загородить дороги к Кассаи, дуаллы делали то же с дорогами к Бенуэ, — первые посредством силы, а последние разными хитростями и ложными слухами. Фурно встретил на Огове́ такую искусственно возбуждённую панику, что он находил лишь покинутые деревни, а Кунда старались задержать в Камеруне, уверяя, что проехать там можно лишь в сухое время. На Бенуэ оказалось, что жители берегов реки старались загородить доступ чужим судам с помощью сетей. Флегель справедливо видел важное значение Бенуэ в том, что эта река нарушает монополию. Народы внутренней страны или вынуждены были таким образом к окольным путям, подобно тому, как окваи до приобретения ими независимости должны были проходить через Кумази или вынуждены были платить пошлины; когда они отказывали в них, им приходилось вступать в борьбу, так же как несколько лет тому назад баны внутренней части Камеруна боролись с йеноями. В Дагомее ещё в недавние годы запрещался въезд чужеземцам и изучение ими местного языка. Тот, кто уничтожает поборы, как мудрый правитель Салаги, всего вернее способствует процветанию торговли. Некоторые племена сумели достигнуть известной неуязвимости страхом, внушаемым их волшебными фетишами. «От них, — говорит Бастиан, — конечно, нельзя надеяться получить какие-либо сведения, так как вся их политика направлена к тому, чтобы сношения свои держать по возможности в тени». Следовательно, и в этом они походят на древних финикиян. К тому же относятся, без сомнения, и рассказы о людоедах.
Главные сношения внутренних племён происходят по случаю недельных базаров. На нижнем Конго, где неделя состоит из четырёх дней, каждый день в известном пункте происходит торг, на котором нет недостатка в торговцах и покупателях. Посетители просто выменивают свои товары или пользуются голубыми бусами в качестве платёжного средства. На морском берегу эти детские предметы обмена — бусы, ручные зеркальца и т. п. — давно уже потеряли ценность, и вместо них там требуются водка, ружья и бумажные ткани. Повсюду, где господствуют усиленные сношения с европейцами, обращается и чеканная монета. Каури, ценившиеся прежде на Конго, там уже более не ходят, между тем как в области Нигера они образуют общераспространённую монету. Сам король Конго заставлял прежде собирать каури на берегу Анголы. В Бонни и во внутренней части Камеруна в виде платёжных [365] средств употребляют подковообразные медные кольца, похожие на нубийские браслеты, но непригодные даже для детской руки; на нижнем Нигере употреблялись некогда треугольные железные пластинки. Иногда встречаются законы относительно числа коз и рогатого скота, каким может обладать богатый человек, так же как в других местах правительство старается регулировать монетное обращение. К сожалению, в увеличивающейся массе водки, какую европейцы употребляют всего чаще в виде средства обмена с племенами, с которыми они приходят в соприкосновение, является ценность, соответственная всему, что негры могут доставить. Нормой для многих видов западноафриканской торговли, в особенности слоновой костью, является полоса, номинально принятая мера, которая, быть может, вначале была действительно железной полосой определённой длины, а теперь составляется из различных товаров, по соглашению между обеими сторонами. Точно также в португальской области «peça», бывшая первоначально куском бумажной ткани, находится в известном соотношении с водкой, порохом и другими товарами.
Торговый дух проникает и в семью, и покупка жён здесь ещё более торговое дело, чем у других африканцев. Средняя цена женщины у дуаллов 900—1200 марок, а часто и дороже, если отец её занимает видное положение. Жёы считаются полною собственностью мужей, которые могут их дарить, ссужать и продавать. Но так как они составляют самый дорогой предмет торговли, то это случается лишь в особенно важных случаях, как, например, при заключении мира между враждующими племенами или в виде выкупа за убийство. При нарушении супружеской верности возмездие заключается в том, что соблазнитель должен уплатить известную сумму; если же он не в состоянии этого сделать, то он становится рабом оскорблённого супруга. Сожжение жён начальников, нарушивших свой долг, вместе с их соблазнителями, по-видимому, встречалось в Лоанго.
Хозяйственный элемент настолько проходит через все фазы семейной жизни этих негров, что нужно пристально всматриваться в неё для убеждения в том, что основание семьи не имеет у них другой цели, кроме умножения собственности. Молодой человек, вступающий в работоспособный возраст, нанимается на службу и старается различными способами (кабинды или крусы — мореплаванием, дуаллы и бангалы — торговлей) обеспечить своё существование, причём он бывает как нельзя более бережлив. Как скоро у него окажется достаточно имущества, он покупает себе жену и, чем более богатеет, тем более пополняет свой гарем. Каждая из этих жён должна расчистить в лесу известное место и посадить там маниок или земляные орехи, за которыми она не только сама должна ухаживать, но и носить их на рынок и продавать там. Не каждый супруг проходит безнаказанно под сенью такого обширного семейного счастья. «В Околломе, — рассказывает Бастиан, — мой хозяин провёл меня с печальным видом чрез извилистые и перекрещивающиеся ходы своего жилища, во внутреннем покое которого он спал. Он имел основание так тщательно ограждать себя, так как двадцать раздражённых неприятельниц жили на его дворе, и он справедливо мог проклинать тот час, когда богатство расположило его окружить себя ими».
Лицам семейств правителей и в этом отношении предоставляются значительные выгоды. В Лоанго принц мог жениться на каждой женщине, вручив ей кольцо из слоновой кости, и даже малолетних девочек обеспечить для себя таким же способом на будущее время. Точно также и принцесса могла выбрать себе мужа, если он только не был принцем или белым и не проливал человеческой крови. Даже в том случае, когда он был рабом, дети принцессы становились [366] принцами. Те же права имели принцессы в Акеме. Они могли своим выбором простых землепашцев возводить в начальники и заставлять своих супругов отправлять к родителям прежних жён.
В учреждениях Западного берега заключаются ещё многие остатки материнского права. Дети принадлежат матери, которая почти всегда воспитывает их. Если она умирает, муж должен заплатить родителям жены, чтобы получить право удержать при себе детей. Правящие лица женского пола встречаются часто. Лишь у немногих племён, как, например, у ибов, узаконено мужское наследование, хотя женщина в других отношениях занимает там высокое положение. Королева фантиев вступила в спор за право наследования престола, желая положить основание собственному народу. Джагги также управляются королевами. Своеобразное положение Лукокеши рядом с Муатой-Ямво, по-видимому, распространяется и к западу. Знаменательно, что сказание лундов об основании царства пришедшим откуда-то из чужой страны охотником, сумевшим снискать любовь царствующей королевы, повторяется во многих странах, между прочим, и у бигеньосов. Положение женщин возвышается ещё более поддерживающимся во многих случаях правом наследования по женской линии. Даже престол королевства Конго, в котором миссионеры могли лишь на короткое время ввести другой порядок наследования, переходил к сыну сестры короля. И в прославленных амазонках Дагомеи сохранился остаток гинекократии. Дело не ограничивается знаменитой гвардией, которой командует королева Дада, солдаты которой смотрят на себя, как на мужчин, и одеваются так же, как и они, но женщины помогают управлять царством, советуются с первым министром, минго, и королева по отношению к женщинам имеет право жизни и смерти; только её сыновья могут называться принцами, и всем другим сыновьям короля запрещено под страхом смертной казни открывать их происхождение.
В тесной связи с браком находится обособление мальчиков и девочек, приближающихся к возрасту возмужалости, в хижинах среди леса (на берегу Слоновой кости — в волшебном лесу, или «гри-гри»), где они со своими сверстниками получают окончательное воспитание и где обручённые девушки часто остаются до самой свадьбы. Мальчики сперва содержатся очень строго, но затем посвящаются в развлечения мужчин, получают новые имена, питаются по большей части обкрадыванием полей и садов, что они производят под руководством своего вождя, и представляют собою, как будто они были убиты лесным духом и затем ожили. Если они ещё не были обрезаны, это происходит при вступлении их в лес. Вожди их, так же как фетишские знахари и пляшущие на похоронах, носят плащи из листьев и маски, (см. рис., стр. 55 внизу и табл. «Оружие и утварь Северо-Западной Африки», фиг. 17) совершенно так же, как дук-дуки у меланезийцев (см. т. I, стр. 276), а в Лоанге — плащи из перьев, принадлежащие к интересным остаткам старинной художественной промышленности.
Рабы у всех западных африканцев составляют существенную составную часть домашнего хозяйства, а у начальников — основу их власти. Они исполняют в особенности ту часть работы, которая не касается торговли. Часто они живут в особых деревнях (деревни нинга в Камеруне) и обыкновенно не испытывают жестокого обращения. Но их качество «вещи» понимается их господами с такой последовательностью, что в тех случаях, когда является необходимость человеческой жертвы, их хладнокровно убивают. Путешественники рассказывают, что начальники, когда им не удаётся похитить людей их чужого племени, тайно заставляют отрубать головы своим рабам, чтобы выставить их в виде трофеев. На самом деле упрёк «ты не убил человека, [367] ты — дитя» — самый тяжёлый, какой может быть обращён к ним. При этом стремлении не щадить и безобидных чужеземцев, убивают даже калек. Большие охоты за рабами до сих пор составляют в Дагомее прочно поддерживаемое учреждение, так сказать, выражение жизни государства, и рабы до последнего времени вывозились отсюда.
Образование государств в наше время в этой области гораздо реже, чем на востоке Африки, принимало значительный и прочный характер. В отдельных благоприятных местах завоеватели становились властителями обширных областей, но власть их всегда была преходящей. Ещё и теперь смелые разбойники занимают какую-либо деревню на торном торговом пути и распространяют оттуда свою власть, наподобие рыцарей-грабителей. Как удивились французы, когда они в страшной Мургуле, которая высасывала соки из всей местности Бирго, нашли жалкое разбойничье гнездо. Вероятно, дело было несколько иначе в эпоху, предшествовавшую европейцам, от которой сохранились остатки гораздо более могущественных политических и социальных организаций, чем мы видим это в настоящее время. Пышные и жестокие негрские царства, каковы Бенин, Дагомея или Ашанти, окружены политически разложившимися племенами и в этом отношении представляют много сходных черт с древними Перу и Мексикой. Строго обособленное, наследственное высшее сословие мфумов, на котором главным образом лежало управление округами, и затем личное дворянство более преходящего характера, составлявшееся из детей и внуков принцев, заслуженных или пользовавшихся расположением правителя придворных чиновников, причём оба эти сословия пользовались твёрдо установленными привилегиями, представляли в Лоанго сильную опору правительства. Даже династическая традиция своей неопределённостью обнаруживает нынешнюю шаткость государственной идеи. Поддержанию предания мало содействует обычай клясться именами великих предков или коронование вайдахских королей в прежнем местах обитания своего племени даже и тогда, когда оно уже было утрачено.
Так же как завоевания джаггов на юго-западном берегу должны были пройти почти без следа, так как они не опирались на какую-либо сильную и прочную организацию, и другие народные волны после краткого подъёма опять опускались: после них исчезли и те христианские короли Конго, целые династии которых приводились португальцами прежнего времени. Экспедиция капитана Эллиота 1883 г. в область Куйлу Ниади не встретила никакой более или менее крупной политической организации. Таким образом, вся провинция могла быть приобретена без всякой борьбы, с незначительными пожертвованиями на подарки, и во всём бассейне Конго, в сущности, только чужеземцы, всего более арабы, оказали стойкое сопротивление основанию европейской колонии.
До времени более обширных захватов европейцев на Гвинейском берегу и прежде, чем изнутри более обширные царства, в особенности Дагомея, выдвинулись к берегу, географы перечисляли на нём целый ряд королевств и республик по большей части с самыми незначительными владениями. Эти царства повторяли собою в меньшем масштабе государства берега Лоанго и ещё в большей степени, чем эти последние, находились под влиянием торговли. Можно сказать даже, что они в большинстве случаев возникали соответственно несколько преждевременно выражавшемуся желанию европейцев принимать участие в торговле независимо от соседей с правой и с левой стороны и на берегу. История Золотого и Невольничьего берега учит нас, что европейские державы часто находили в своих интересах поддерживать эти притязания. Так, в конце прошлого столетия 40 фортов и укреплённых факторий голландцев, англичан, датчан и португальцев стояли одни на Золотом [368] берегу, без собственных владений, пользуясь только дружбой ближайших мелких властителей.
Главным атрибутом начальника считается трон (см. рис., стр. 28). При первом приёме португальцев (1491 г.) у короля Конго в его столице находился трон из слоновой кости, украшенный деревянной резьбой на ручках и поставленный на высоком помосте, так что его отовсюду можно было видеть при самом многолюдном собрании. На плечах короля висел конский хвост, знак королевского достоинства, и голову его прикрывала сплетённая из тонкого пальмового луба шапочка, похожая на митру. Рядом с этим там существуют многие монополии на одежду и украшения. Нередко только правителям и принцам принадлежит право пользоваться зонтиками и гамаками в виде носилок, а также ходить в башмаках. Высшее сословие в Лоанго исключительно присваивало себе украшения из слоновой кости, одежду, прикрывавшую плечи,
тонкие циновки и шапки. Только оно могло пользоваться одной из разновидностей испанского перца. В Дагомее народу не дозволено было употребление стульев и деревянных дверей. Король Акры ещё теперь носит на празднествах присвоенную только ему острую шляпу из шкуры антилопы, с пером поверх неё; жрецы носят подобную же шляпу из шкуры рогатого скота, к которой прикреплён кусочек шкуры той же антилопы. В Лоанго ещё и в настоящее время «высшие» обитатели страны говорят местным языком с примесью особых слов и с особыми ударениями. Мы не должны оставить без внимания и один из самых действительных атрибутов западноафриканского правителя палку, вооружённый которою правитель Акема ходит ночью по улицам, чтобы загонять домой запоздавших подданных. Совершенно иной вид представляет появление этих королей при нынешних обстоятельствах. В настоящее время короли предпочтительно украшаются отбросами европейских ветошников, и остатки знаков их достоинства находятся в резком противоречии со скудостью их обстановки. Сравнительно исполнен достоинства выход одного из отпрысков конгских королей в Сан-Сальвадоре, который, кроме низко спускающегося передника, надевает белую рубашку для прикрытия верхней части тела, носит на шее серебряный крест и в руке держит меч. Спутник Бастиана приветствовал этого человека, согласно придворному церемониалу, как принца королевской крови: он стал на колени, три раза коснулся лбом земли и обсыпал себе лицо [369] и голову пылью прежде, чем перевёл приветствие. Употреблявшееся прежде лизание подошв ног теперь отменено.
На юге в легендах и нравах династий слышится традиция Лунды, а с другой стороны, — новая власть европейских колоний. Основание царства Бигэ и португальского владычества рассказывается следующим образом. В прекрасную дочь начальника Бамбы (в этой области употребителен обобщённый португальцами титул «соба») влюбился приехавший на охоту Бигэ, женился на ней, покорил окрестный народ и положил основание этому месту, называющемуся до сих пор его именем. Часть народа Бамбы переселилась туда, Бигэ и сам имел с собой большую свиту, и таким образом возник новый народ. Один из преемников Бигэ продал своего брата Кангомби в Лоанду, где этот последний сделался любимым рабом губернатора. Вследствие этого часть народа Бигэ возмутилась и послала в Лоанду выкупить Кангомби. Но господин его отказался от всякого выкупа и отправил его с подарками и португальской свитой на родину. Так португальцы попали в Бигэ. Кангомби сверг своего брата и, когда тот потом ещё раз хотел проникнуть в страну, отдал его гангуэллам на съедение. Как рассказывают, это произошло три или четыре поколения тому назад.
Начальника окружает совет, члены которого назначаются из лиц благородного сословия или деревенских старшин. Многих начальников окружают благородные лица, которые должны собирать и выносить его слюну, особое лицо, носящее его стул, и шут, на обязанности которого лежит поддержание чистоты вокруг хижины, представляющей собою дворец. Всего более начальника обременяет цепь «чины», напоминающая высокое положение, связанное с полинезийским табу, в силу которой в Лоанго даже лица благородного сословия не могут спать на месте, окружённом водой, — всё равно, остров ли это, или корабль, — или переходить через известные реки. Многие начальники могли оставлять своё жилище только ночью и не должны были видеть ни моря, ни лошади, ни белого человека. Такой начальник был несчастным пленником, с которым имели право сноситься лишь его видимый заместитель и трое из старшин, оборачиваясь к нему спиною. Как и в других местах у негров, здесь не сообщают народу о смерти начальника; труп его истлевает в хижине, и затем кости погребаются в самой хижине или около неё. Затем наступает междуцарствие, о каком мы уже говорили выше (см. стр. 63), когда прекращается действие всяких законов. Колдуны всегда находят того, кто причинил волшебством смерть покойному, и этого преступника, конечно, умерщвляют. Старейшины тем временем отыскивают правоспособного наследника престола; при этом один отряд на одной стороне охотится за антилопой, у которой отсекается голова, а другой так же отрубает голову первому человеку, какого он встретит. Обе головы служат знахарям для волхвования, чтобы освятить начало нового правления. Главной жене у многих племён принадлежит право наследования престола; у других она занимает такое же положение, как лукокеша в Лунде.
Гвинейский берег с 1445 г. всего чаще посещался европейскими кораблями, и потому известия о тамошнем политическом положении были особенно обильны. Несмотря на то, что человеческие жизни уничтожались там войною, работорговлей и жертвоприношениями, там нигде не проявлялось неограниченного деспотизма. Ашанти при первых королях пользовалось такой свободой, что, по свидетельству Баудича, деспотическая Дагомея избегала ближайших сношений с Ашанти, чтобы её подданные не могли ознакомиться с вольностью, господствовавшей там. По преданиям Ашанти, основатель царства Саи-Тото сосредоточил свою власть в Кумасси и соседних городах и управление последними поручил [370] начальникам, обязанным лишь присутствовать в столице на известных празднествах. Впоследствии при дворе Ашанти большое число придворных занимало положение наместников и правителей покорённых округов, которые они посещали по большей части лишь для взимания дани. При этом они были до известной степени ответственны за взносы управлявших в действительности местных начальников. Баудич указывает на сходство этой системы с древнеперсидской, как её описывает Геродот. Рядом с этими придворными самые важные места занимали начальники шпионов и тайной полиции. Когда перед восстанием магометан в Дагомее, угрожавшим в 1855 г., в короткое время были устранены 3000 лиц, то это произошло деятельностью страшных «королевских людей», лазутчиков и тайных убийц, основывавших свою неутомимую и беспощадную работу для пользы государства на проникающем всюду шпионстве. Известно, что в Дагомее при каждом представителе короля, называемом обыкновенно «авогадо», состоят несколько шпионов. Шпионы наблюдают за сношениями между европейцами и местными жителями, и купцы в Вайдахе (Уайдахе), береговом пункте Дагомеи, остерегаются брать к себе на службу подданных короля. Негр по легкомыслию и в минуты возбуждения часто проговаривается бранными словами даже по отношению к высшим, а в Дагомее всякий, кто скажет или предпримет что-либо против короля, должен считать себя безвозвратно погибшим. Таким путём удавалось здесь поддерживать в течение столетий прочную власть, не имеющую подобной себе во всей Западной Африке, от Сенегала до Кунене. Между тем, в Камерунской области, где ещё лет десять тому назад только два торговых князька, Белль и Аккуа, управляли всеми дуаллами, в короткое время целый ряд младших начальников поднялся на высоту, «на которой стоят правители».
Повсюду народ в известных случаях вмешивался в дела правления, а в большинстве государств участие его в этих делах было даже обычным. Эвейцы управляются королём, власть которого ограничивается советом старшин его столицы. Законы должны быть предварительно представлены на рассмотрение старшин других городов и, в конце концов, — всего народа. В городах существует полная административная и судебная коллегия с начальником во главе, а в деревнях только один старшина из той семьи, на земле которой построена деревня. Амаку на Золотом берегу, где в 1787 г. французы основали поселение, показывает пример того, что там называли республикой: весь народ решал общие и внешние дела на больших палаверах, между тем как местные дела рассматривались кабоширами, или наследственными начальниками деревень, обыкновенно наживавшимися от торговли и зависевшими от купцов. Король был только историческим и религиозным почётным лицом. Кабоширы одни устроили в 1786 г. уступку земли Франции. Когда король ашантиев Саи-Куамина не вернулся по желанию начальников в своё царство, а остался в соседнем Двабине, он был смещён по определённой форме, имевшей вид закона, брат его посажен «на стул», а первому были отправлены жёны и рабы, с которыми он должен был удалиться в лес и там построить уединённую деревню. Впрочем, брат его царствовал лишь несколько дней. Когда островные государства биссагосов описываются вполне монархическими, противоположно олигархиям соседних народов, то здесь можно представить себе лишь приобретённые преимущества временного характера. Так, главный кабошир в Амаку обладал своим достоинством, создававшим ему почётное положение в его деревне благодаря тому, что это место покорено было его предками. Существовали области, как, например, распавшаяся на несколько округов страна Тиммене́, позади Сьерра-Леоне, где вообще не было известно никакой [371] власти. Майоссо, где Фозе в 1882 г. участвовал в палавере вместе с начальниками, было, по-видимому, историческим местом, а не политическим центром.
Авторитет правителей и вместе с тем политическая связь этих стран, естественно, ослабевают с распространением законной торговли. Вследствие этого становится возможным для каждого частного человека приобрести богатство и влияние. В настоящее время каждый, имеющий возможность доставать порох и огнестрельное оружие, считает себя независимым, и королевская власть ещё более потеряет значение, когда никто её не захочет принимать на себя, чтобы не подвергаться тягостным церемониям.
Бесконечно повторяющиеся переговоры и совещания начальника и его сановников носят на берегу прославленное имя палавера. Палавером называется здесь каждое совещание между несколькими лицами, вместе с теми спорами, какими оно сопровождается. Всего опаснее считается волшебный палавер, на котором рассматриваются частые процессы ведьм, и всего более там любят, как и в других местах, палаверы с потреблением водки.
При неподвижной социальной организации, какая прежде была в стране Конго, безысходные споры между двумя благородными лицами разрешались поединком. После того между ними ставился факел, который сгорал, и этим исчерпывалось время искупления вины.
При частых денежных штрафах и алчности этих народов, среди них распространён обычай с известным произволом обращать в подлежащие наказанию преступления множество мелких проступков или недосмотров. У некоторых народов, как, например, у бигеньосов и киоков, этот обычай, называемый мукано и милонга, сделался крайне обременительным, в особенности для чужеземцев. В отыскивании оснований для мукано фантазия негров неистощима. Штраф по произволу переносится на других лиц, так что вождь каравана должен иногда платиться за неискупленные мукано своих предшественников. Если умирает кто-либо, на ком тяготело мукано, то на лицо, беззаботно вступающее в жилище умершего, переносится мукано последнего. Самыми частыми случаями для мукано являются действительные или мнимые нарушения супружеской верности, к которым развращённые негры подстрекают своих жён на торговых дорогах Бигэ и Кимбунду, чтобы иметь основания для вымогательств.
Государственные доходы со времени прекращения работорговли сводятся на незначительные пошлины и наёмную плату за места (европейские торговцы на реке Камеруне платят негрским начальникам области, где они живут, ежегодный сбор), а там, где находятся торговые дома, — на штрафные деньги. У охотничьих и земледельческих народов внутри страны начальник обыкновенно получает от своих подданных пиво и пальмовое вино, слоновые клыки, львиные и леопардовые шкуры и правую заднюю часть каждой дичи.
Экзогамия выступает в виде отдельных примеров или следов. В Лоанго она касается только высших лиц, так как там все принцы и принцессы считались братьями и сёстрами и могли жениться лишь вне своей страны. Она проявляется как ясно выраженный народный обычай между мпонгвами Габуна и орунгами на мысе Лопес. Ограничение определённой торговой области первобытными торговыми договорами можно отметить у дуаллов. Тангваны Южной Камерунской области не должны были доходить до Саннаги, а только до страны начальника Чинги. Стэнли встречал ещё в области Конго союзы с агрессивными целями. Войны не всегда вспыхивают разом. Часто им предшествуют переговоры, причём стороны, чтобы, разгорячившись, не броситься друг на друга, [372] кладут в промежутке линию из древесных веток, через которую нельзя переходить. Посылка горящего факела у лоангов служила знаком войны. Обширные пограничные пустыни, необитаемые леса в 6—10 миль шириною изолируют и охраняют государство и доставляют обильную охоту.
Уважение, оказываемое известным животным, например, игуане в Бонни и акуле, которой прежде приносились в жертву дети в Старом Калабаре, указывает на старинные тотемы. Таким образом, племена ашантиев, фантиев, варсаев, акимов, ассинов и аквапимов не только связаны общностью языка, которая, по словам Баудича, превосходит сходство наречий Древней Греции: столь же тесно охватывает их связь общей племенной организации, указывающая на первоначальную общность владения этих племён и подтверждаемая настоящим положением вещей. Существует 12 племенных фамилий, члены которых пёстро рассеяны среди этих племён, будучи отделены друг от друга и в пространственном, и в политическом отношении. Эти семьи называются аквонна (буйвол), абротту (хлебный стебель), аббради (пизанг), эссонна (дикая кошка), аннёна (попугай), йоко (красная земля), инчва (собака), абади (?), аппиади (слуга), чвидам (пантера), агуна (роща масличных пальм), думина (?). В отдельных семьях можно найти ашантиев рядом с фантиями, акимами или представителями других племён. Быть может, в основе их не всегда лежит общее происхождение, но служащие должны принадлежать к одному подчинённому классу, так же как семья масличной пальмы состоит из торговцев; в неё принимались и португальцы. Четыре рода — аквонна, эссонна, инчва и чвидам — считались старинными и благородными. В Анголе убивший крокодила должен был доставить желчный пузырь ближайшему начальнику, который вместе с некоторым количеством извести зарывал его в уединённом месте. В Лоанго и пузырь леопарда считается ядовитым, а в Дагомее это животное признаётся священным. Племена дагомеев и ашантиев называют себя по именам животных, как племена бечуанов. И эта связь с живой природой нисходит до мельчайших животных. Бухгольц часто находил на Золотом берегу у подножья термитовых холмов глиняные куколки самца и самки, обложенные особыми кореньями, углём и другими предметами (см. выше, стр. 46).
Западноафриканские суды божьи своим широким распространением и применением сильных ядовитых веществ приобрели печальную известность. Чтобы снять клятву, жрец заставляет стороны пить горькую воду, которая должна убить клятвопреступника. Эта горькая вода содержит на нижнем Конго экстракт коры нкассы, с очень сильным ядом, действующим на сердце. Растение это принадлежит, вероятно, к семейству Asklepiadeae. Неравномерное действие его объясняется тем, что оно быстро вызывает рвоту, и желудок вместе с нею освобождается от ядовитого вещества. Противная партия часто бросалась на жертву уже при первых содроганиях, чтобы изрубить её ножами. Племена Анголы пронизывают труп острым колом. Для усиления божьего суда служит клятва, которая даётся только в этом случае и имеет силу или только для семьи дающего её, или для всего народа. Чтобы воспрепятствовать самоубийству проглатыванием языка, дагомейцы просверливают своим пленным щёки сзади или привязывают к языку деревянный крест.
При этих клятвах и других важных случаях, требующих участия жрецов, производится и ворожба с частями человеческого тела, которая незаметно приводится к людоедству. Серпа Пинто рассказывает об одном празднестве, которое от времени до времени устраивает начальник Биге́ и на котором съедаются тела пяти человек [373] без голов вместе с бычьим мясом частью в жареном, частью в варёном виде. В старинных описаниях португальцев, у Цуккелли и у других, все обитатели Бенгуэллы и Анголы представлены людоедами, причём упоминаются даже деревянные вилки для человеческого мяса, но в особенности с этим качеством изображаются «гиаги», которых узнают по голой макушке, подпиленным зубам и трём рубцам на щеках. Людоедство приписывается также киссамам, к югу от Коанцы. Относительно людоедства обитателей нижнего Конго существовали многие утверждения, но они никогда не были доказаны. Впрочем, не может быть сомнения в том, что во внутренней части Западной Африки людоедство продолжает ещё существовать. Хотя в новейшее время нельзя отметить строго проверенных случаев каннибализма среди этих народов, но соответственные ему обычаи указывают, что втайне он ещё держится. Напомним, что у камерунских племён новый начальник, наследуя звание своего предшественника, по большей части отца, считается облечённым в своё достоинство не ранее того, как он открыто или обманом умертвит одного или нескольких человек и отдельные части тела их, даже внутренности, разделит между родственниками и соседними начальниками. Черепа несчастных жертв сохраняются и играют роль на поминках в качестве украшения могил или сосудов для питья (см. рис., т. I, стр. 127). У мпонгвов в миниатюрных домах, между жилыми домами или позади их сохраняется несколько ящиков с известью или охрой. Владелец для предохранения от опасности натирает себе ими кожу, отправляясь на охоту, рыбную ловлю или в путешествие, но обыкновенно в этих ящиках хранятся также черепа предков или родственников. Когда в дом приезжает гость, владелец соскребает немного земли с черепа и примешивает её к пище, предлагаемой гостю, в уверенности, что ему будет полезно воспринять в себя часть вещества предков хозяина. Человеческие черепа и челюсти составляют самые любимые орнаменты.
Тайные союзы и на берегу верхней Гвинеи, и на юге играют важную роль. Мы уже встречаем их в старинных преданиях бундов, которые положили конец опустошительному людоедству союзом охотников за буйволами (Empacasseiros португальцев), из которого возник целый народ. В прошлом столетии в Бенине играл видную роль союз абониев, или огбониев (ср. стр. 361), который при посвящении членов заставлял их пить человеческую кровь, связывал их страшными клятвами, запрещал всякое проникновение посторонних лиц под страхом смерти, и своими смертными приговорами, которые его члены слепо исполняли, приобрёл настоящую террористическую власть. Мы можем это считать откликом обычаев ньенго, когда на празднествах парра-парра у дуаллов происходит ряд единоборств между двумя общинами, причём борцы появляются в костюме «ньенго», охраняющем их от всякого неприязненного обращения. Он состоит из далеко отступающего пояса из сухих пальмовых листьев и причёски, соединяющей все волосы в одну вертикально стоящую косу. Единоборство происходит по определённым правилам под наблюдением секундантов, которые вмешиваются при малейшем нарушении правил борьбы. Женщины, которым нет места в союзах мужчин, образуют свои тайные союзы. Женское «франмассонство» Ньемба противополагается мужскому союзу Нда.
Народы западноафриканского берега между готтентотами и обитателями великой пустыни принадлежат к двум большим группам негрских языков. От 21°, или устья реки Нгаб, до точки пересечения параллели 4° с внутренним углом Гвинейского залива живут представители языка банту, а отсюда на запад до Сенегала пёстрые ряды [374] «суданских негров». Мы познакомились уже с скотоводами-овагереросами, на крайнем юге (см. стр. 151), единственным из западноафриканских негрских народов, которые ведут скотоводство на берегу чисто восточноафриканским способом. Мы перешли их северную границу (см. стр. 224), которая служит в то же время южной границей преобладающего далее к северу населения, и в овамбах видели самый южный из западноафриканских земледельческих народов. Овамбы и овагереросы выказывают близкую связь со своими восточными родственниками; позади обоих бушмены занимают обширные пространства. Перейдя через Кунене, мы видим себя среди народов, выказывающих до своей северной границы сумму общих признаков, которые можно назвать среднеафриканскими. Здесь мы встречаем татуировку, кожаная одежда исчезает вместе с скотоводством, появляется земледелие и обнаруживающееся уже у овамбов высшее развитие ремёсел, воплощающееся в ткацком станке, в более тщательной постройке хижин, в более тонкой выработке различных предметов, в особенности луков и стрел, но всё это развивается вполне свободно лишь внутри материка, так как на берегу подвергается разложению от соприкосновения с высшей культурой. И вскоре, в Анголе и на Конго мы встречаемся с более крупными государственными образованиями, которые, впрочем, отчасти развились лишь под влиянием оживлённой работорговли.
Значительное диалектическое родство, в пределах общей принадлежности к банту, обнимает племена португальских провинций — Бенгуэллы, Мосамедеса и Анголы, и обитателей бассейна нижнего Конго до Дандеха. Это — члены группы бунда. Ее называют также группой Анголы, так как в Анголе язык кимбунда сделался Lingua Geral: уже около трех столетий словари его издаются в Лиссабоне, и он стал языком миссионеров и купцов во всей Западной португальской Африке. Язык бунда разделяется на южный и северный от Коанцы. Вдоль всего берега разлагающие влияния сильно изменили негров этого семейства. Они приняли христианство, говорят на португальском языке или на смеси этого языка с бундой и называют себя претосами; негросами они с презрительной двусмысленностью называют тех, кто остались в стороне от их движения. В торговом населении, зависящем от Лоанды и Бенгуэллы, Маланже и Бигэ, особое значение имеют две группы — амбакисты, бывшие первоначально обитателями округа Амбака, в бассейне Лукаллы, и бигеньосы, обитатели Бигэ на водоразделе Коанца-Кунене, нечто вроде касты купцов, вожаков караванов и носильщиков. На них оказывали влияние не одни европейцы, но и подвижные кабинды (кабинда) (см. рис., стр. 376) с нижнего Конго, которые прежде ввозились массами и теперь ещё переселяются сюда. Точно также негры рабы различного происхождения и смешения, привозившиеся или переселявшиеся сюда из Бразилии, и довольно многочисленные переселенцы из Мадеры и Гоа, вследствие происхождения их с Канарского берега, называются канарийцами. Климат Анголы и Бенгуэллы не даёт португальцам возможности продолжительного пребывания там и основания семьи. Вследствие этого тем более процветают там смешанные потомки бундов и кабиндов. Многие негрские нравы случайно обнаруживают более глубокое происхождение, как, например, упоминаемое Мадьяром и Луксом открытое предложение jus primae noctis[1] бедными девушками, чтобы приобрести выкуп для брака. Португалец идёт столь же далеко в приспособлении к негрским нравам, и таким образом развилось более тесное единение обеих рас, чем в какой-либо другой африканской колониальной области. Со времени прекращения работорговли, которая обезлюдила Анголу и Бенгуэллу, численность населения значительно увеличилась. С тех пор, как в 1878 г. рабство формально уничтожено, образование [375] смешанной расы быстрыми шагами идёт вперёд. В самой южной колонии Мосамедесе в более умеренном климате португальский элемент поддерживается в более чистом виде. Здесь можно видеть даже португальских рыболовов на необычайно богатых рыбою берегах.
К северу от Кунене баньянеки (баньянека) и банкомбы образуют известное число небольших племён, ведущих своё происхождение с верхней Коанцы. По их словам, они были вытеснены оттуда бананами (банано), жителями гор. Хотя они по большей части занимаются земледелием, но вся их жизнь, вплоть до погребения в шкуре рогатого скота, выказывает следы связи с их стадами, напоминающие южные народы. Наряду с другими бундами обрезание считается у них важным, торжественным событием. На правом берегу Кунене живут басимбы (басимбо), или симбебы. К северу от Мосамедеса живут на морском берегу бакуанды (бакуандо) и бакуиссехи, а в береговых горах баканкалы (баканкала), которым Ногейра приписывает частью смешанные, частью чистые бушменские признаки. Вообще, во всей Южной Анголе меньший рост, более светлый цвет и более широкие лица указывают на сильную примесь этих народов, о сплочённом распространении которых далеко внутрь материка мы уже упоминали выше, в I томе. Рядом с ними живут мундомбы (мундомбе), сильный пастушеский народ, полукруглые хижины которых, кожаная одежда и сандалии во многом напоминают скотоводов, живущих далее к югу. Название амбуеллов (амбуелла), народа, живущего севернее, встречалось нам уже на верхнем Кубанго (см. выше, стр. 240), напоминая значительные движения этих народов, один из членов которых был оттеснён до самого морского берега. К югу от Либоллы попадаются малорослые, грязные киссамы (киссама), которые ещё в 40-х годах были людоедами, а в настоящее время занимаются добыванием соли и доставляют для внутренней торговли столь важные соляные плиты. Несмотря на тесное общение с португальцами, они сохраняют ещё некоторую независимость. В одежде их кожа соединяется с материей из коры; в волосы они вплетают попеременно нитки бус и волокна растений. Наконец, по ту сторону Коанцы мы находим ядро этого семейства — настоящих мбундов (мбунда), рослых, поддающихся образованию людей, которые некогда своим воинственным характером производили впечатление на европейцев, а в настоящее время предпринимают смелые торговые экспедиции в качестве помбейров (помбе — кусты, сертано португальцев). В близком родстве с ними находятся сонги (сонго), между Коанцей и Куанго, и живущие далее на юго-западе внутри страны гангуеллы (ср. стр. 239).
Сказания бундов о северо-восточном происхождении, которое отодвигается к XVI в., связывают народы к югу от Дандеха с обитателями нижнего Конго, за черту которого они во времена прибытия португальцев оттеснили внутренние народы, пришедшие, вероятно, из окрестностей великих озёр. Тот, кто замечает непрерывные народные передвижения внутри материка, найдёт естественным, что они распространились до морских берегов и могли наполнить обширные области народами одинакового происхождения. Всего легче при этом вспомнить о фанах, которые в северной части занимающей нас области уже в историческое время действительно нашли дорогу к морскому берегу в некоторых местах и стремились проложить её в других. Как и можно ожидать, при своеобразности диалекта, связывающего народы между Дандехом и Рио-дель-Рей, лежит множество этнографических совпадений, которые к югу и к северу от Конго указывают на восток. Уже Карл Риттер, по поводу обтянутых змеиной кожей луков анциков, вспоминал племена верхнего Нила; вооружение фанов напоминает также о бассейне Конго, а в одежде и строении хижин существует дальнейшее сходство между [376] верхним Конго и береговой страной к северу и к югу от реки (ср. стр. 294).
Если обитатели нижнего Конго, мушиконги и баконги южного и муссоронги северного берега и далее лоанги, не испытали влияния европейских торговцев и миссионеров так же глубоко, как ангольские негры (настоящей колонизации здесь не было), то прежняя самостоятельность их давно уже уничтожена. Царство Конго есть лишь политическая тень, как и всякое другое негрское царство, и «король в Сан-Сальвадоре» не имеет власти даже над соседними деревнями, куда он, по уверению Вольфа, не показывается из боязни подвергнуться побоям. У устья Конго некогда стоял город Бома, жалкие хижины которого, вмещавшие до 500 человек, уже сильно разочаровали Тёккея, самый большой невольничий рынок, посещавшийся преимущественно торговцами из Ливерпуля. Это место окружено было остатками старых плантаций в виде одичалых кустов хлопчатника. Но уже в Ноки следы европейского влияния становились менее заметны, и никто не знал тогда о народах на юге и на севере, о «лесных людях», привозивших рабов. Здесь был найден первый из самостоятельных мелких начальников, которые называли себя чину (тьену или хину), сидели на львиных или леопардовых шкурах, неприкосновенных ни для кого под страхом смертной казни, и кощунственно обратили крест в фетиш.
Можно сомневаться в том, составляли ли когда-нибудь Конго с Лоандой и Лоанго большое царство; во всяком случае, португальцы отметили здесь как совершившийся факт распадение его на мелкие государства. Безуспешность чисто церковной миссии нигде не была доказана так наглядно, как в вырождении христианства на нижнем Конго. Фетиши, обвешанные крестами, считаются у негров священными, и нигде суд божий с помощью ядовитой коры (ср. стр. 372), называемый едением каске, не пустил таких глубоких корней. Сильнее, чем в других местах, естественно, было здесь влияние масс рабов, приводившихся изнутри материка. Вероятно, часть сильных и красивых фигур, в особенности среди мушиконгов, может быть сведена к этой примеси. Весьма тёмные, почти синевато-чёрные негры с замечательно складчатой кожей живут на некоторых островах нижней части реки. К северу от Конго сидят кабинды (см. рис. выше), самое промышленное из всех племён Конго, которых можно видеть до Бенгуэллы во всех португальских приморских местах занимающимися различного рода службой, в особенности в качестве искусных матросов. Близкородственны им прославившиеся в качестве горшечников и кузнецов мавумбы, которым приписывается еврейское происхождение. Евреи, изгнанные из Португалии, поселились, вероятно, в Сан-Томэ и отправили туда один из своих отпрысков. Как говорят, Лоанго в виде провинции царства Конго достигало до Куилу, столицы его, которая в настоящее время состоит из нескольких «шимбеков» (негрских хижин и факторий); в ней насчитывалось до 15 тыс. жителей. Лоангские негры вместе с кабиндами принадлежат к группе бафиотов, близкородственной обитателям Конго. Три приморские государства её давно уже исчезли, христианство её так исказилось, что за крещением следует обрезание, и [377] немногие из них восприняли высокие хозяйственные качества своих южных соседей. Напротив, их жизнь, как видно из нашего общего обзора, показывает, что у них ещё много старинных, странных обычаев.
Позади них, ближе к северу, обитают западные батекехи в сухой, песчаной, высоко лежащей области, образующей к западу от
Франсвиля водораздел между Конго и Огове́, и в верхней области Алимы. Лебаи Нгонко, приток Ликоны, на севере является крайним пунктом, до какого простирается область батекехов. Здесь население так редко, что во многих местах приходится ехать целый день, не встречая человеческих жилищ. Дома построены по четырёхугольному плану, и деревни не велики. Здешний диалект банту, по-видимому, всего более походит на наречие верхнего Огове́, то есть Адумы. Главным пищевым средством и важнейшим предметом земледелия является маниок. [378] Оружие народов верхнего Огове́ составляют простой африканский лук, стрелы, которые носят в колчане из шкур, с крышкой, копья с зазубринами и узкий прямоугольный с закруглёнными концами кожаный щит. Боевой топор и короткая сабля с изогнутым концом встречаются реже; метательных ножей вовсе нет. По ту сторону Куилу мы находим рядом со многими разложившимися, старыми и всё-таки не созревшими народами молодой народ, единственный, который в этой обширной области создал нечто похожее на политическую власть, или в нынешнем положении которого заключается зародыш политического образования более или менее важного значения. Это — фаны (фанги[2]), мпонгвы (см. рис., стр. 382 и т. I, стр. 85). В настоящее время это — народ, наиболее внушающий страха между Нигером и Кунене. Несмотря
на свою молодость, он сумел оставить такое сильное впечатление. Фаны вытеснили многие народы из их мест обитания, заняли их место и покорили их соседей. Они одни оказывали европейцам стойкое сопротивление; французы могут многое рассказать об этом. Хотя их сходство в физическом строении, характере, языке и нравах с окружающими племенами негров банту исключает возможность коренного различия, но достаточно того, что они обладают воинственной организацией и лучше вооружены, чтобы казаться соседям высокоорганизованным народом. От Габуна до Браззавиля все туземцы мирны и кротки, за исключением вечно задорных пагуинов (Боллей). Почти обнажённые, с заострённо подпиленными передними зубами, часто с (как французы говорят, по-мусульмански) обритой головой, обвешанные в виде украшения шкурами леопардов и диких кошек, всегда с оружием в руках (прежде всегда с копьём и метательным ножом, см. рис. выше) и с коротким мечом, по арабскому образцу, на шее, они, поразительно напоминая зулусов, выступают против негров, вооружённых луком и копьём, между Камеруном, Табуном и Огове́; уже своими военными плясками, дикими угрожающими и боевыми кликами они составляют предмет [379] страха и удивления, так же как и охотники за слонами, и, по возможности, подражания. К счастью, они нигде ещё не дошли до политической сплочённости и теперь едва ли уже дойдут до неё, так как повсюду морской берег закрыт для них европейскими владениями, и вскоре будут проложены дороги через их области. Они раздроблены на множество деревенских владений, из которых каждое само по себе не опасно; между ними не бывает недостатка в раздорах. Но, без сомнения, у них есть нечто вроде национального чувства, свойства крайне редкого в Африке, сохранившегося благодаря глубоко залегающей традиции. Как будто руководимые одной и той же идеей, они теснятся к западному и северо-западному берегу, не одним лишь путём грубых завоеваний, но вместе с тем и путём колонизации. Именно это сочетание придаёт прочность их успехам и сообщает их завоеваниям редкую устойчивость. Видим ли мы в этом народе завоевателей и колонизаторов обломок более значительных народных масс, которые некогда занимали морской берег, или фаны составляют продукт ограниченного военного духа в одном племени, или, что ещё вероятнее, военной касты, — всем им одинаково свойственно предание о переселении с востока. То обстоятельство, что фаны являются ближайшими соседями германской колонии в Камеруне, придаёт их успехам особый интерес. Кроме Огове́, где они занимают уже морской берег, они ближе всего подходят к нему против островка Элоби, где первая деревня их лежит на реке Муни, при впадении Конгуе, затем на реке Икуку, где они в деревне того же имени пока живут лишь временно и занимают особый квартал в виде длинной грязной улицы. В Батте Целлер слышал, что усердный пешеход может дойти в 6—7 дневных переходов до границы фанов; так как негрские переходы невелики, то этим обозначается расстояние в 12—15 миль. Но и здесь они живет во временных хижинах, постройка которых разрешена им властителями страны, поэтому они так часто встречаются на берегу в качестве носильщиков. На Нтембе Крампель столкнулся уже с противодействием фанов, а на правом берегу они ещё в 1890 г. приблизились к берегу. Им вообще свойственна известная подвижность, полезная для их предприятий, так как в Африке политическая и торговая энергия идут рука об руку. Уже в Батте появились люди, жившие на Муни, Габуне и Огове́. Фаны распространяются, впрочем, не только благодаря соединению воинственных и хозяйственных качеств, но и благодаря своему быстрому размножению, «вследствие того, что молодым девушкам в детском возрасте оказывается необходимое бережное отношение».
По ту сторону лесистого и поэтому на ширине 8—10 миль населённого очень редко и даже вовсе не населённого крутого ската плоскогорья, на самой плоской возвышенности внутренней части живёт население, которое до Саннаги и во внутренней стране южной камерунской области в сущности одинаково. Нас ознакомили с ним путешествия Браццы и Крампеля к югу от Нтембе. Под различными именами (мы назовём только племена, которых Кунд считает особенно важными, — бане, йеундо, тинга, булеи) опять скрываются фаны. Но это общее название так же неизвестно им, как мпонгвы или пагуины. Они — рослые, сильные люди тёмно-бронзового цвета, часто с правильными чертами лица; мужчины одеваются в материю из коры, женщины старательно прикрываются спереди банановым листом, а сзади — красно-бурым хвостом из волокон, напоминая в этом наряде женщин бонгов или сандехов на верхнем Ниле и Уэлле. Родство фанов заходит далее на север, чем их имя. Такой важный признак, как отсутствие лука, столь высоко развитого у их восточных соседей, выступает как у фанов, так и у йеундов, которых можно видеть почти всегда только с копьём во внутренней части Батанги. Ближайшее родство с фанами открывается не в одних [380] диалектах различных камерунских племён, и предание о переселении с юга можно найти у касьюев (касьюа), внутри Южной Камерунской области. И нгамбы, живущие позади устья Крибы, на краю плоскогорья, так же смотрят на своё происхождение. Они — уже ближайшие соседи наступающих на них с реки Кампос, или Нтембе, булеев, принадлежащих уже к фанам. К северу от них живут бакоки (бакоко), или мвелли, родственные обитателям Камеруна, во внутренней стране Батанги, в области между Саннагой и Ньонгом, где они весьма неравномерно распределены в первобытных лесах до края берега, на который они не выступают. Лишь к югу от Ньонга живут на берегу сходные с дуаллами обитатели Батанги, бапуки и банаки, которые, по их словам, также пришли с юга. Кунд вынес впечатление, будто всё население к западу от внутренней плоской возвышенности свидетельствует о недавнем переселении.
К северу эта полоса расширяется. Так как мы уже на Саннаге и Ньонге находили более плотные населения, то и на разветвляющейся бухте устья реки Камеруна мы встречаем торговый народ дуаллов (дуалла), близко стоящий к бакокам. Они сами говорят, что некогда жили на северо-западной стороне Камерунских гор. В конце XVII в. здесь процветала работорговля, которая, по-видимому, привела их к морскому берегу, так как в это время мы в первый раз слышим об их имени. По аналогии с фанами и другими внутренними народами, теснящимися к берегу, этот процесс должен был следовать медленно за движением торговли и колонизации. Более глубокое сходство между этими торговцами и воинственными, сильно расширяющимися племенами, в особенности в развитии мужества и жестокости, а также и в физиономии, по-видимому, благоприятствует подобной связи. По мнению Целлера, наречия дуаллов и фанов различаются между собою приблизительно так же, как немецкий и голландский языки. Когда немцы положили основание своему господству в камерунской области, численность дуаллов насчитывалась в 26 тыс.; они находились под управлением многочисленных мелких начальников, которые по большей части управляли одной деревней, между тем как два более крупных начальника, Белль и Аккуа, были, по-видимому, ограниченными во многом вождями, каждый одной половины народа. К дуаллам стоят всего ближе живущие вблизи гор племена — бимбии (бимбиа), далее, баквири, то есть лесные люди, самое многочисленное горное племя, поселения которых остаются почти без изменения в первобытном лесу. Самое большое из этих поселений — Буэа, деревня, которая может выставить 400 вооружённых людей. Переселившиеся с Фернандо По люди Виктории отрезают баквириев от берега. Эти переселенцы принадлежат к оскудевшим в этнографическом смысле, оттеснённым испанцами и португальцами внутрь их острова бубам с Фернандо По, которые, вероятно, так же мало могут назваться коренными жителями своего острова, как и известные под именем анголяросов, давно уже сделавшиеся самостоятельными обитатели Сан Томэ, происходящие от кораблекрушения португальского невольничьего корабля.
К северу от реки Камеруна, через несколько дней пути по ту сторону станции Баромби, на Слоновом озере, мы попадаем в область, не затронутую ни береговой, ни внутренней торговлей, батомов и мабумов, на реке Мунго; они до сих пор ещё носят передник из материи из коры, обильно татуируют себя продолговатыми рубцами на плечах, спине и животе и подпиливают себе верхние резцы. Среди них живут многочисленные невольники из внутренних стран, байонги, высокие, мало татуированные люди, которые, подобно фанам, подпиливают в виде острия два средних резца и курят табак через полые стебли растения коко. [381]
За батомами и мабумами живут на Мунго баньянги, трудолюбивый земледельческий народ. Их опрятные прямоугольные хижины стоят отдельно на плантациях, а там, где живёт начальник, соединяются в прямоугольники, узкие стороны которых замыкаются домами для собраний. У них можно встретить ткани из внутренних стран; материя из коры превратилась лишь в пояс или лоскут величиною с носовой платок. От Саннаги к северу решительно господствуют исходящие от Бенуэ западносуданские влияния. Конные гауссы достигают уже этчх мест; их каури можно найти даже к югу отсюда. Голубые и белые бурнусы из суданских и европейских тканей попадаются всё чаще и чаще; уже к северу от Дьонга можно найти ульеобразные хижины и возделывание сорго. Вооружение состоит здесь из луков прекрасной работы, сильно напоминающих азиатскую форму (см. выше, стр. 352), исполинских щитов из буйволовой кожи и вместе с тем из многочисленных копий. Баронды (барондо) и бакунды (бакунду), родственные дуаллам, — последние племена банту к юго-востоку от безлюдного пограничного леса, лежащего между Рио-дель-Рей и Калабаром, между названными и первыми племенами ибосов.
Народы северного и западного гвинейского берега связывает, противоположно остальным неграм, отрицательная черта отличия от единства языков банту, а также и их краевое распространение между внутренним плоскогорьем и морем, между внутренними магометанско-мавританскими и береговыми европейскими и североамериканскими влияниями. Оттеснённые между пастушескими народами и морем земледельцы на гвинейском берегу, между Зелёным мысом и Нигером, занимают передовое положение, которое, помимо пользования преимуществами морского берега, благодаря судоходству является только окраинным положением и не могло создать ничего своеобразного. В настоящее время их, конечно, нельзя представить себе ни в политическом, ни в этническом отношении без чуждых влияний, которые тесно сплелись со всем их существом. Первоначальные элементы обнаруживаются лишь в виде остатка. Открытие этих берегов португальцами — важнейшее событие в истории этих народов, но немногим уступают ему и позднейшие события истории мусульманского влияния. В 1807 г. «мавры» впервые выступают в политике ашантиев с просьбою о помощи. В 1816 г. первые мавры показываются в Лагосе. Но вообще на этих берегах преобладало европейское влияние, хотя нигде не проникало далеко вглубь материка. Закон политического развития, благодаря торговле, создал множество мелких береговых царств, которые вошли в сношения с европейцами и в то же время для удовлетворения спроса на рабов пытались распространиться внутрь страны, но затем постепенно стали жертвою надвигающегося колониального расширения.
Между Камеруном и Нигером прежде всего живут эфики, уже в течение многих десятилетий посещаемые миссионерами, а ранее того славившиеся своим каннибализмом. Подобно аквам, которых они при переселении из Калабара всосали в себя и которые живут среди них в качестве илотов, они принадлежат к группе Ибо. Многое говорит об их появлении в северном или восточном направлении. Несомненно только, что их нравы, способ постройки и многое другое находится под влиянием, идущим с Нигера. Члены того же большого семейства ибосов (ибо), связанного общностью языка, они живут от Старого Калабара до Йорубы, будучи в особенности господствующими племенами нижнего Нигера. Название это имеет несколько большее значение, чем многие другие африканские собирательные имена. Некогда в Америке все рабы, происходившие из стран Нигера и соседних местностей, назывались «ибо»; язык [382] ибо, употребительный в торговле, lingua franca средней части верхней Гвинеи, представляет собою наречие ибосов нижнего Нигера. В дельте Нигера существует несколько включений ибосов, но на Нуне говорят на языке акасса, ветви языка эйо, или идиу, далее к востоку — на языке немпе, или брасс, ветви того же языка, которому купцы и миссионеры придали большое распространение до самой области Бонни. Сюда примыкает область
широко распространённого внутри языка эфика, который в качестве перехода к начинающемуся к востоку от Рио-дель-Рей языка банту камерунцев представляет известный интерес для немцев. Сведения прежнего времени позволяют предположить, что раньше многие из низменных болотистых или песчаных, изрезанных лагунами и водяными потоками берегов были мало обитаемы. Торговля, очевидно, и сюда привлекла народы к морю изнутри материка, и под влиянием некогда процветавшей работорговли здесь образовались настоящие торговые народы. Но полосы, непосредственно граничащие с морем, и теперь ещё пусты, и торговля начинается там, где прекращается крупное судоходство. Татуировка и подпиливание зубов почти исчезли; первая некогда указывала у ибосов строгие сословные различия, которые на высшей ступени обозначались также повязками с маленькими колокольчиками вокруг колена. В настоящее время у жителей Акассы употребительно обозначение первенства звёздочкой, татуированной на лбу. Обрезание ограничивается рабами; возделывание земли превратилось в садоводство, и, кроме того, продовольствие поддерживается рыбной ловлей. Только торговлей, в которой считаются особенно искусными обитатели Бонни и эфики со Старого Калабара, там занимаются со страстью. Гетчинсон рассказывает, что ещё в 1857 г. при входе в Старый Калабар в море [383] торжественно бросали раба, чтобы обеспечить или облегчить прибытие европейских кораблей.
От Нигера до Вольты простирается плоский Невольничий берег, доступ к которому затрудняется сильным прибоем, но зато многочисленные лагуны позади песчаных кос облегчали торговлю, именем которой назван этот берег. Две этнические группы подвигаются здесь к морю. Отправляясь с востока, мы встречаем йорубов (йоруба), с которыми обитатели некогда весьма известного государства Бенина, самого восточного из более крупных негрских государств Гвинейского берега, согласно преданию, состоят в родстве, хотя по языку и отличаются от них. Родичей их мы находим в мелких группах в области Нигера, во внутренних странах до Дагомеи. Эгбы, эбы, икты, эйи — таковы некоторые из имён, какими называют себя ветви этого семейства языков, носящего общее название наго. Негры по наружности, но уже несколько облагораженной суданским влиянием, они по характеру и склонностям более походят на выше стоящих народов внутренних стран, чем на береговых негров. Подвижные, трудолюбивые, искусные земледельцы и ремесленники, они охотно скучиваются в больших городах (Ибадан 150 тыс., Илорин — 100 тыс., Ойо — 80 тыс.) и напоминают гауссов, имевших, очевидно, большое влияние на них, но нравы их более мягки. Во многих описаниях они изображаются образцовым народом. С того времени, как фулахи в 1830 г. основали Илорин, они находятся под их влиянием и на севере, на Муссе, которая против Раббы впадает в Нигер, они соприкасаются с областью Сегу. На берегу моря была некогда самая значительная страна с населением этой группы — Бенин, которая заходила за дельту Нигера и считалась остатком ещё более крупного внутреннего государства между Калабаром и Вольтой. Жители его, употреблявшие в пищу откормленных собак и носившие различные татуировки в виде племенных знаков, вели самую оживлённую работорговлю во всей верхней Гвинее. Этим объясняются встречающиеся у них следы португальского языка и христианства. Далее к западу лежит ещё более крупный центр европейского влияния и торговли на берегу, Лагос, на острове близ Бадагри, прежней метрополии работорговли, где Ричард Лендер, чтобы доказать безвредность своих намерений, в 1830 г. выпил сосуд с ядом, к счастью, без всяких последствий. Лагос, благодаря притоку изнутри, с каждым годом становится всё более и более сборным пунктом чёрных мусульман, которых здесь просто называют общим именем гауссов; в последние 20 лет число их возросло почти в 30 раз.
Старинное королевство Вайдах (Фидах) некогда простиралось от реки Вольты и близко подходило к нынешнему Лагосу. С внутренней стороны оно граничило с Дагомеей. В 1723 г. Ардрах, находившийся сперва в союзе с Вайдахом, а в 1727 г. сам Вайдах, были покорены Дагомеей. Впоследствии главным торговым пунктом была Айюда, где имел пребывание и старшина белых, явокан. В настоящее время здесь находятся французские владения. К западу оттуда Дагомея подступает к морю. Дорога к главному городу её Абоме проходит через развалины Аллады, которая 200 лет тому назад была одним из самых больших городов Западной Африки. На Огуне, которая на восток от этой области вливается в море, лежит замечательный вольный город эгбов Абеокута, один из величайших городов внутренней Африки, население которого некоторыми исчисляется в 120 тыс., между тем как объём его наружных стен занимает 4 немецкие мили. Город находится на том месте, на котором в 20-х годах его основали негры, бежавшие из невольничьих караванов и собравшиеся здесь во множестве, но ядро его носит название Акэ, старинной столицы эгбов. Его [384] можно считать самым выдвинутым из городов йорубов, которые вполне сходны с ним по внутреннему управлению и по внешнему виду, будучи такими же неправильными собраниями домов.
Около области Вольты группируется выдающееся семейство западноафриканских негров, группа чи, или вольта, заключающая в себе наречия чи, аква, эве, гуан и аватимэ. По внутреннему направлению она достигает до Нигера. Прежде всего к западу от Огуна живёт большой народ эвеев, эвейцев, или ассигехов, которые, как предполагают, переселились с северо-востока, из области близ Нигера. Там мабии говорят, вероятно, самым чистым наречием; наряду с ними следует в особенности отличать ветви дагомейцев и крепиев. Эвейцы — не очень тёмная, рослая разновидность негров, которые некогда за свою понятливость, вежливость и опрятность высоко ценились в качестве рабов. Возвращаясь из Португалии и Бразилии, где их называли минами, они приобретали большое влияние на родном берегу и, наоборот, переносили в Америку свои местные нравы и всего более — своих жрецов фетишей, водунов. Фоны, известные с XVII в. под именем дагомейцев, — в историческом отношении самая значительная ветвь этого народа. До своего крушения в 1893 г. их сильно централизованное и во многих отношениях, а именно, в отношении торговли и путей сообщения, хорошо управлявшееся государство, остававшееся, впрочем, строго замкнутым, подобно Ашанти, воздавало божеские почести своему королю, «двоюродному брату леопарда», и истребляло множество человеческих жизней. Самою известною особенностью его были амазонки, окружавшие короля.
В холмистой стране Того, между береговой полосой и Вольтой, живёт плотное население невоинственного, деятельного племени (крепи) эвейцев. Наряду с торговым посредничеством, ткацким, гончарным и кузнечным ремеслом, оно отчасти успешно занимается земледелием, основу которого составляет возделывание маиса и ямса. Начиная от верхней Вольты, скотоводство становится повсеместным. Стада в сотню коров, которых доят ежедневно, встречаются довольно часто. Выделка сыра свидетельствует о суданском происхождении скотоводства в этих областях. Непосредственно позади морского берега население так густо, что неурожай неизбежно ведёт за собою голод. Каждый участок земли тщательно обрабатывается с применением плодопеременной системы и выпалывания сорных трав; цены на землю дошли до преувеличенных размеров, и во многих местах продажа земли запрещена под страхом смертной казни (Франсуа). По достижении холмистой местности мы видим вместо этих трудолюбивых, мирных людей более задорных и подвижных, которые, по Л. Вольфу, «по их внешности и обращению более производили впечатление дикарей, чем обитатели нижнего Конго до Леопольдвиля или обитатели Анголы до Куанго». Цветущее земледелие здесь кончилось, а вместе с ним и густое население, доходившее, вероятно, до тысячи жителей на 1 кв. милю; невольничьи экспедиции ашантиев, которым они были подчинены (последствия особенно опустошительных набегов 1869—73 гг. чувствуются ещё до сих пор) подействовали здесь опустошительно. Клинг из Бисмаркбурга в Капу ехал два дня по безлюдной местности. Правда, здесь попадаются большие деревни, которые свидетельствуют об оживлённых сношениях, но между ними есть неземледельческие поселения, служащие только для торговли и сбора пошлин. Впрочем, здешние властители часто пытались извлекать прибыль простыми притеснениями и грабежами караванов.
Холмистая местность Адели, в береговой холмистой стране Того, оказывает влияние своими могущественными фетишами, для которых существует правильный культ в прославленном священном месте Переу. Соседние племена являются сюда для разбора своих ссор и подчиняются [385] состоявшемуся решению. В этой области Л. Вольф мог основать станцию Бисмаркбург. Кебу и Бапоссо — местности, соседние с Адели; с севера примыкает к нему небольшая область Тиннэ. Ислам, выдвинувший своих проповедников уже до береговой равнины и подчинивший своему
влиянию в области верхней Вольты почти всех правящих и знатных лиц, нашёл для себя весьма важный центр в Салаге, в названной области. Салага, благодаря своему положению на побережье и в верхней дуге Нигера, в точке пересечения дорог из Сегу, Бандьягары, Тимбукту, Сая и Кироташи, и мудрой политике своего правителя, является одним из самых влиятельных торговых мест Западного Судана, в особенности по торговле рабами, которых здесь продаётся ежегодно до 15 тыс. В то же время это — один из наиболее неправильно построенных и грязных городов. Клинг насчитывает в нём до 6 тыс. хижин, а Бингер — по меньшей мере 6 тыс. жителей. К юго-востоку от Салаги лежит торговая местность Кратьжи, с оживлённым гаусским городом Кете. Далее к северу живут бедные и дикие груссии, женщины которых ходят обнажёнными, изолированный народ, напуганный охотами за невольниками, распространявшимися в особенности к северу и к северо-западу, и сделавшийся настолько недоверчивым, что проход через его страну оказывается затруднительным. Наряду с луками с мочальными тетивами, здесь встречаются ножи с изогнутой рукояткой и ударные кольца.
К западу от Вольты мы вступаем в область Золотого берега, где прежде всего встречаем большую народную группу Оджи, или Га, ветви которой — фантии, асимы, акимы, васаи (васау), данкиры (данкира) — живут до Тануе. К самым многочисленным туземным государствам примыкают во множестве колонии европейцев, не приобретая в них влияния, как в других пунктах Гвинеи. Уже в XVII в. из внутренних стран, вероятно, с Нигера, появились инты (инта), [386] народ, основавший могущественные государства в верхней Гвинее, в особенности Ашанти, которое в течение известного времени охватывало почти весь Золотой берег вместе с глубокой внутренней областью. Несмотря на различия диалекта, которым в восточной части Золотого берега говорят в Аккре и Аквапиме, некогда самостоятельных
свободных государств, аккры сходны с интами обычаем обрезания, и фантиями также причисляются к последним. Живущие на северо-западе и вытесненные ашантиями в горы бронги, или потозы (варвары), в лингвистическом отношении принадлежат к группе оджи. По своим собственным преданиям, ашантии — настоящий народ завоевателей; по мнению европейцев, они принадлежат к лучшим народностям Гвинеи: они понятливы, трудолюбивы и мужественны. В своё нынешнее место обитания они переселились из страны, лежавшей близко у моря, и основали своё царство, покорив западных интов и некоторые мелкие народы. Баудич считает вероятным, что это выселение заключало несколько недовольных семейств, которые затем примкнули к родной стране; они должны были прийти с юго-востока, где находились города Думпасси и другие значительной величины. Некоторые данные указывают на повторные выселения. Предводителем выселения называют Саи-Тоту или Саи-Туту (Саи повторялся в правящей фамилии Ашанти так же часто, как Юнана в той же семье Дагвумбы) — национальный герой, который лишился жизни в борьбе с одним из акимов, и именем которого до сих пор клянутся в Ашанти. Ему приписывается основание Кумасси. О его способностях рассказываются необычайные вещи. Одновременно с тем, сыном сестры этого героя, по имени Бойтинне, основано соседнее царство Двабин, тесно связанное с Ашанти и, быть может, сперва бывшее наиболее значительным. Бойтинне завладел самым большим из существовавших тогда городов, Двабином, между тем как Саи-Тоту предоставлено было основать Кумасси. Всё это произошло в начале XVIII столетия. Преемник Саи-Тоту понудил соседние страны — Гаман, Конг и Дагвумбу — к уплате ему дани. Васау, Асим, Аквамба и [387] Аквапим были покорены позднее; Аккра, называющаяся свободным государством, также находилась под покровительством Ашанти. С конца прошлого века, в течение которого одни акимы восемь раз возмущались против ашантиев, эти завоевания распадались на мелкие части. В настоящее время Ашанти, составляющее только пятую часть прежнего, с поверхностью около 1500 нем. кв. миль, занимает лишь внутреннюю часть Восточного Золотого берега. Ашанти, вследствие открытия независимого рынка Кантамбо, утратило на морском берегу монополию торгового посредничества, и власть его настолько ослабела, что, по словам Брандона, приказания короля исполняются только в округе в 12 милях около столицы. Нынешний властитель Куако Дуах обращается к английскому губернатору за разрешением внутренних разногласий.
На Берегу Слоновой кости лингвисты различают две группы языков: мандэ (веи, песси, коссо) и кру (басса, кру и гребо, дех). Географы прежнего времени называли здесь небольшое королевство Басса на западном берегу реки Иссини, королевство Иссини на реке того же имени и у моря, с главным городом Ассоко, и маленькое королевство Гиомере между этим последним и мысом Аполлония. Название «берега злых людей», тянущегося к западу от Пальмового мыса, к которому по ту сторону реки Андреа примыкает «берег добрых людей», указывает, по-видимому, состояния полного беззакония. Самостоятельных областей, впрочем, ни на том, ни на другом берегу не существует. Сильный народ крусы живут на западной половине этого берега, а малоизвестные авеквомы, или авикомы (куа-куа), — на восточной, являясь усердными посредниками и носильщиками, ведущими в больших размерах и самостоятельную торговлю своими продуктами, преимущественно, пальмовым маслом. Крусы (Кру[3]), или гребы (гребо) (см. рис. выше и на стр. 385), живущие на восточной и западной стороне мыса Пальмас, благодаря искусным матросам и рабочим, которых они поставляют европейцам, занимающимся мореплаванием и торговлей в Западной Африке, сделались одним из самых важных народов этой стороны материка. К удивлению, они не принадлежат к неграм более благородного типа: физиономия их безусловно грубее, чем у их более мягких соседей веев, находящихся под влиянием живущих около них мандингов и вследствие этого более цивилизованных и усерднее предающихся ремёслам и [388] земледелию. Но физическое строение крусов плотно, сильно, манера держать себя отличается сознательностью, и их пристрастие к морю, с которым на своей родине они имеют дело в качестве рыболовов и береговых разбойников, выказывает их мужество, тем более, что берег их окружён кольцом опасного волнения. Без крусов в топках и трюмах кораблей и в складах факторий западноафриканская торговля совершенно немыслима. Они не только ради этого занятия переселяются на берег, но и основали там целый ряд поселений. Сьерра-Леоне, Гранд-Басса и Монровия имеют свои «города крусов». Подобно этому, как некогда работорговля щадила их ради приносимой ими пользы, в настоящее время они обогащаются законной торговлей, становятся зажиточными и всё более и более распространяются. Веи и бассы в последние годы также выселялись в качестве рабочих. Они вместе с крусами работали на Конгской железной дороге и на Панамском канале.
На Хлебном, или Перечном, берегу географы прошлого века знали племена фольжа, или квольжа, и царство Месурадо. Хотя там и теперь ещё живут негры, но они представляют уже совершенно другую картину. Голахи, от которых можно вывести прежнее племенное название и которые живут на среднем, несудоходном течении реки Св. Павла, представляют в настоящее время один из самых грубых народов, замыкающийся от всяких сношений, воинственный, хищнический, никогда не покидающий оружия. Зависимыми от себя считает их новый народ либерийцев, состоящий из настоящих, вернувшихся из Америки негров и из «конгосов», то есть чёрных, отбитых с невольничьих кораблей. Те и другие держат себя в известном обособлении; последние выдаются в качестве охотников. С тех пор, как в 1820 г. первая экспедиция освобождённых рабов высадилась на мысе Месурадо (в течение года их могло высадиться до 30 тыс. человек), тысячи негров выселились сюда из Соединённых Штатов, привозя с собой христианство, английский язык и лоск европейских нравов с американским оттенком. Свободное государство Либерия образовалось здесь, и область его выдвинулась внутрь, в сторону живших до самого берега чёрных братьев, частью мирным путём, частью с помощью той же грубой силы, какую по отношению к ним употребляли белые. О малоудовлетворительных условиях этого искусственного государства мы говорили уже выше, на стр. 344. Галлины (галлина), к западу от реки Манны, походят на веев, и племена их, выдвинувшиеся к морскому берегу, говорят на языке этих последних. По направлению внутрь материка живут многочисленные мелкие племена, из которых самое крупное бузи, или тома. К северу, в местности, лежащей внутрь от Шерборо, живут мендии в области, которая, по свидетельству Менциса, разделяется на 12 больших округов, где будто бы есть города с 3—4 тыс. жителей. Напротив, на берегу моря договоры о присоединении, заключённые с Англией в 1883 г., обнаружили лишь мелких начальников. Вероятно, к этому племени относятся сведения недавнего времени о похищении людей и людоедстве во внутренней области Шерборо.
Мы уже говорили о прежнем поселении освобождённых рабов на берегу Сьерра-Леоне. Здесь жили некогда племена темнех и буллом, состоящие из сильных, частью красивых негров, более походивших по благородным чертам лица на сузов и родственные им племена, чем более южные племена. Темнехи заставили булломов разделиться на южную и северную половины, и распространение их могло указывать, что и здесь произошло движение изнутри к берегу моря: первое из них живёт в Шерборо, а последнее достигает до залива Сьерра-Леоне. Здесь английские друзья человечества в 1787 г. приобрели от [389] темнехов полуостров Сьерра-Леоне и поселили там беглых рабов или отбитых на море с невольничьих кораблей. Эта колония, распространившаяся постепенно по всей области между французскими владениями и Либерией, в настоящее время представляет самую пёструю этническую смесь. Отсюда вышли известные во всей Северо-Западной Африке, говорящие на негро-английском языке «сьерралеонцы», искусные ремесленники и купцы, игравшие роль и в экспедициях европейцев. Фритаун вообще оставляет более благоприятное впечатление, чем Монровия. Эти преимущества зависят не столько от пёстрого смешения, сколько от суданского влияния, выражающегося в красивых длинных голубых таларах женщин и в количестве 4 тысяч магометан, обитающих в одном Фритауне.
Примечания
- ↑ Jus primae noctis — (лат.) право первой ночи. — Примечание редактора enlitera.ru
- ↑ Кунд говорит, что он всегда слышал это имя произносимым, как фанг или фанк.
- ↑ Это часто употребляемое имя неверно выводится от английского crew (судовый экипаж). Уже в XVII в. оно употреблялось Даннером и другими в таком смысле, что можно предположить происхождение употребляемого kruboy юнгакру от Гребо или Крао, названия небольшого племени гребов. Замечательно, что crumanos по-португальски означает в Западной Африке несвободных, а croo-men по-английски — свободных рабочих из Либерии.