7. Народы Замбези и Лунды
| «И человек в этих областях более развит, чем обитатель стран к югу от Замбези». |
| Голуб. |
Замбези не только служит границею умеренной и тропической южной Африки. Своей нижней половиной он составляет разделительную линию между южноафриканскими и внутреннеафриканскими народами. Как бы ни были велики различия между северными и южными бечуанами, какими бы своеобразными ни казались нам юго-восточные кафры, у южных африканцев всегда имеются некоторые общие черты, которые противополагают их обитателям всей экваториальной Африки. Зулусские племена составляют переход лишь в ограниченной области, в качестве [222] хищников и скотоводов-кочевников. Этот факт не нарушает правила, в силу которого южные и экваториальные африканцы являются отпрысками одного и того же племени, но во многих важных сторонах различаются
между собою. Многое обуславливается различными внешними отношениями. Земледелие заступает место скотоводства. Большое различие существует между кафрским правителем, высшей задачей которого является присмотр за стадами рогатого скота в несколько десятков тысяч голов, и [223] Муатой Ямво, который тщательно, как величайшую драгоценность, воспитывает несколько подаренных ему коров и быков. Такое же различие в образе жизни мы видим между бамангватами к югу от Замбези, которые наполовину питаются молоком, и манганджами к северу от этой реки, которые вообще не пьют молока. И тем не менее мы здесь видим одну общую черту. В тёплом климате более благоприятные условия способствуют возделыванию маниока, хлопка, тропических плодов, а на востоке и риса. Земляной орех попадается всё чаще и чаще. Превосходство внутреннеафриканцев над их собратьями, живущими к
югу от Замбези, боящимися воды, в судостроении и рыболовстве является уже неоспоримым. Но они подвинулись дальше и почти во всех ремёслах, чему отчасти содействуют их мирные наклонности и ещё более — близость старого, давно уже остававшегося нетронутым центра всех искусств и ремёсел в бассейне Конго. Так как суровая военная организация далее к северу ослабевает, то щит и копьё перестают уже быть характерным вооружением и заменяются красивыми луками с утолщёнными концами (см. рис., стр. 37). Благодаря резьбе палицы получают более разнообразные формы. Особенно заметный у бечуанов и зулусов, принадлежащий главным образом восточноафриканскому плоскогорью, кожаный щит почти совсем отсутствует. В постройках на Замбези впервые появляются прямоугольные хижины, отступающие от типической для Африки конусообразной формы, и эти народы вообще, благодаря прекрасному материалу, искуснее в постройках, чем южноафриканцы. Из разнообразия утвари выделяются в особенности различные музыкальные инструменты. Маримба (см. рис., стр. 21), двойной колокольчик (см. рис., [224] стр. 228) и деревянный барабан встречаются здесь в первый раз. В одежде кожа и мех исчезают всё более и более и заменяются материями из древесной коры и тканями из туземных прядильных растений. Короче сказать, мы стоим на пороге средней Африки.
Когда Ливингстон проник в эту область с юга в качестве первого путешественника с научными целями, культурная граница была передвинута к северу вследствие недавнего завоевания макололов, но это была та же граница, какую мы видим в настоящее время на Замбези. Из описаний названного путешественника мы можем заключить, что в стране Лунда он перешёл через самую важную этническую границу из всех, с какими он ознакомился в своих путешествиях. Уже в физическом строении его поразил сильнее выраженный негрский характер. Он называет «балундов настоящими неграми, на голове и на теле которых гораздо больше шерсти, чем у бечуанских или кафрских племён». Среди них можно найти более тёмных и более светлых. «Но, — прибавляет он (мы в особенности указываем на это наблюдение, так как уже в этом месте оно опровергает допущение значительного физического различия между кафрами и более северными неграми), — если они и имеют общее сходство с типичным негром, то я не мог убедиться, что наш идеальный негр является настоящим типом. Между ними встречаются внушительные, красивые головы и фигуры». Если Замбези может служить культурной границей на востоке, то на западе отступления от южноафриканского типа начинаются уже гораздо южнее. Здесь, как и повсюду, существуют постепенные переходы. Выше мы назвали отличительным признаком культурной границы преобладание земледелия над скотоводством, и на западе эту отличительную этническую грань мы находим на границе настоящей степи уже непосредственно к северу от страны дамаров. Обитатели страны овамбов приводят нас незаметно к племенам бассейна Замбези.
Направляясь к северу, через степи Дамараланда, почти до самого восемнадцатого градуса широты, мы спускаемся прямо из кустарников колючей мимозы в волнистые, засеянные хлебом равнины. Этот резкий контраст производит приятное впечатление. «Напрасным старанием было бы, — восклицает Андерсон, — описать наше восхищение. Достаточно сказать, что вместо бесконечной кустарной степи, где каждую минуту иглы мимозы угрожали вырвать нас из седла, пейзаж представлял теперь, по-видимому, безграничное поле жёлтого хлеба, усеянное многочисленными мирными хижинами и залитое тёплым светом тропического солнца. При этом поднимались местами исполинские, раскидистые, темнолиственные плодовые деревья и многочисленные веерообразные пальмы, отдельно или группами. Это казалось нам элизиумом». Такова страна овамбов. Вся область её плодородна, хотя и не отличается избытком воды. Она принадлежит к степным местностям с дождливым временем, достаточным для хлебных посевов. Овамбы относятся к воде с величайшим почётом.
Овамбами называют жителей полосы земли, заключающейся между Кунене, Окаванго и приблизительно 19° ю. ш. Имя «овамбо» употребительно у гереросов, но, по-видимому, это — лишь видоизменение слова «аайямба» или «овайямба» (богатые), каким называют себя сами овамбы. Кунене в лучшем случае играет роль политической границы, так как живущие оттуда к северу уумбандьи должны быть родственны с племенами амбо. К северу границу между Кунене и Окаванго, как кажется, образует лесистая полоса, вовсе не населённая, по утверждению овамбов. Сами овамбы распадаются на одиннадцать более или менее значительных племён. Они — не первый земледельческий народ, встречающийся в Западной Африке с юга, но вообще среди земледельческих народов Африки это — один из [225] самых мирных и деятельных. Соответственно этому, они живут относительно довольно плотно. Гальтон сообщает, что он в среднем на 5 км мог насчитать до 30 посёлков, хотя холмистое строение местности не позволяло видеть на далёкие расстояния. Он полагает, что на каждый посёлок приходилось 30—40 душ. Более обширных поселений не встречается в Амболанде, а лишь группы небольшого числа посёлков, так как население живёт повсюду среди своих полей.
Овамбы представляют несущественные различия от гереросов по физическому строению и цвету кожи, но, быть может, стоят ещё ближе к горным дамарам: это — некрасивые, костистые люди, с резкими чертами, весьма мускулистые. Язык их лишь диалектически отличается от наречия гереросов: «принеси огня» у овамбов «ella omulilo», у гереросов — «et omuriro». Эти народы, однако, с трудом понимают друг друга.
Земледелие, господствующая черта в жизни этих племён, опирается главным образом на два вида проса — дурру и Eleusine. Бобы также возделываются повсюду, а маис встречается редко; южная граница маиса проходит от Кунене и Окаванго до озера Игами. Поля этого хлеба часто тянутся, прерываемые лишь пешеходными тропинками, на целые мили. Весьма замечательно, что овамбы употребляют навоз для удобрения своих полей. Собранный хлеб хранится в особых плетёнках в виде ульев с диаметром несколько больше одного метра, поставленных в грубо сделанных треножниках, острым концом вниз. Эти зернохранилища прикрываются крышами, сплетёнными из ветвей. Рядами таких хранилищ там измеряется богатство, так же как у нас величиною амбаров. Кроме хлеба, важнейшим продуктом земледелия является табак. Часть его отдаётся правителю в виде подати, и в то же время он представляет у овамбов обращающееся повсюду средство обмена. Его размельчают в деревянных сосудах, и, по-видимому, он невысокого качества. Здесь возделываются также местные разновидности тыкв и арбузов. Значительно и разведение рогатого скота, который, однако, за недостатком выгонов, приходится гонять на пастбища, удалённые на несколько дней пути, откуда он возвращается уже после жатвы и затем кормится на жнивье. Весь скот считается собственностью правителя, и в этом заключается объяснение, почему народ отдаётся скотоводству лишь с небольшим усердием.
Пища овамбов состоит главным образом из густой просяной каши и молока. Они всегда в свою пищу прибавляют соль, противоположно гереросам, которые никогда этого не делают. В их области встречаются залежи соли. Питьём служит для них пиво из проса, опьяняющее лишь весьма мало, и жидкость, похожая на водку, которая добывается из плодов Sclerocarya Schweinfurthiana. Этот напиток преимущественно потребляется в апреле, когда «туземцы кажутся настоящими чертями и для европейцев пребывание среди постоянно пьяной толпы становится адом» (Шинц).
Жилища окружены палисадами, внутри которых скучены хижины, житницы, дворы, хлевы и пр. Только одни ворота вводят в это скопление хижин, похожее на деревню. Местожительство правителя или короля, которое во времена Гальтона и Андерсона распространялось на пространстве с поперечником около ста метров, уподоблялось садовому лабиринту от множества огороженных дорог, которые шли во все [226] стороны. Открытое пространство с лёгким навесом от солнца служит местом игр для молодёжи. Жилые хижины имеют круглую форму.
Утварь и оружие овамбов (см. рис., стр. 223) сделаны очень тщательно. Из дерева выделываются блюда, ложки и сосуды для питья. В виде земледельческого орудия у них употребляется только короткая мотыга. Из их оружия особенно замечательны кинжалообразные ножи с рукояткой и ножнами из дерева и кожи, отчасти украшенные медными бляхами или плоской отделкой из медной проволоки. Их постоянное вооружение состоит из ассагаев и кирри. Лук и стрелы, встречающиеся теперь довольно редко, походят на подобное же оружие гереросов, имеют полтора метра длины и изготовляются из гибких листовых черешков Hyphaene ventricosa. Стрелы снабжаются костяными или железными наконечниками и, по свидетельству Шинца, неизменно отравляются млечным соком Apocynacee. Колчан овамбы носят под левой рукою на ремне,
проходящем через правое плечо, а кинжал висит у них на поясе или на ремне на верхней части руки; стрелы они носят по большей части просто в руке. Копьё длиною более двух метров имеет значение скорее колющего, чем метательного оружия. И женщины носят оружие в виде ножа, похожего на кинжал, которое служит исключительно для обороны. Хотя в этой стране не встречается ни железной, ни медной руды, но овамбы добывают оба металла, получая руду от бушменов, живущих в горах. Из железа и меди они изготовляют главные предметы своей торговли: из первого — ножи и наконечники копий и стрел, а из последней — кольца и бусы. Во время пути они несут эти предметы в плетёных корзинках, на обоих концах длинных палок. Не совсем обделанный клинок ассагая или локоть нанизанных железных бус при Андерсоне оплачивался целым быком. Главнейшим предметом их внешней торговли была прежде слоновая кость. На другом берегу Кунене они сходятся с чёрными торговцами, говорящими по-португальски, и выменивают слоновую кость на бусы, железо, медь, раковины и каури. То, что из выменянных товаров не нужно им самим, они распродают на юг и на восток. Кроме скота, наибольшую ценность представляли для них бусы. В их собственную страну в прежнее время чужеземные торговцы являлись только из ближней страны дамаров. К каравану Андерсона и Гальтона присоединилось от 70 до 80 дамарских женщин, которые [227] все отправлялись к овамбам — одни, чтобы найти себе работу, другие — намереваясь там выйти замуж, а третьи — с целью распродать свои пояса из раковин. Они выменивали на них хлеб, табак, бусы, и пр.
Одежда овамбов выделяется несколькими замечательными особенностями от одежды соседних племён и выказывает всего более сходства с костюмом дамаров. Широкий кожаный пояс, с которого свешивается спереди двойной клинообразный передник из дублёной брюшной бычьей кожи, охватывает бёдра мужчин (см. рис., стр. 222). Сзади насажены две твёрдые, выступающие кожаные шишки. Женщины
носят передник из кожи, но сверх него ниспадают многочисленные полоски в виде веера с нанизанными осколками скорлупы страусовых яиц. Мужчины и женщины, достигнув состояния возмужалости, выбивают себе передний зуб в середине нижней челюсти. Женщины носят волосы возможно длинными и увеличивают массу их втиранием жира и красной земли. На руках и ногах они носят медные кольца, из которых многие весят от 1 до 1,5 кг (см. рис., стр. 225). Медные браслеты составляют отличие жён правителя.
Овамбы любят музыку и танцы. Как только начинает смеркаться, население собирается для плясок на дворе правителя; факелы из пальмовых ветвей придают этой сцене нечто особенно живописное. Любимым зрелищем являются и пляски бушменов, которые составляют нечто вроде телохранителей правящего лица. Пользуясь своим замечательным даром подражания, они по большей части воспроизводят движения какого-нибудь животного.
О характере овамбов приходится слышать не совсем выгодные отзывы. Шинц называет их покорными и подобострастными [228] перед более сильными, гордыми и высокомерными перед подчинёнными; названный автор приписывает им эти черты вместе с упорной приверженностью к старинным формам деспотического управления. Он ни в чём не мог заметить их честности, которую хвалят Андерсон и Гальтон; только строгость законов подавляет в них склонность к воровству; тем более беспристрастной является похвала его их целомудрию и семейной жизни. Кроме того, овамбы вежливее, чем, например, гереросы.
У правителя Нангоро было 106 жён. Женщины оплачиваются рогатым скотом. В доме правителя престол наследуется сыном или дочерью первой жены. О других политических отношениях и в особенности об истории овамбов, мы не имеем сведений. Мы знаем только, что вследствие их богатства и могущества для гереросов они служат предметом уважения и страха, и те не осмеливаются мешать их торговле. Гальтон встретил нескольких гереросов из Омаруру на возвратном пути из земли овамбов, куда они ходили с целью принести извинение за несколько случаев кражи. Среди овамбов попадаются различные чужеземцы, которые, по-видимому, находятся отчасти в положении рабов. Гереросами овамбы пользуются как пастухами, а бушмены, отличающиеся богатыми украшениями и взимающие на юго-востоке дань с гереросов, составляют нечто вроде постоянной армии. Между тем как к первым относятся с презрением, так что ни одна женщина из овамбов не выйдет замуж за герероса и не покинет своей страны, последние стоят на равной ноге с овамбами и, по выражению Гальтона, могут назваться «натурализованными». Но они не кажутся вполне независимыми. Андерсон говорит: «Большое число бушменов живёт среди овамбов, к которым они находятся в некотором роде в состоянии подчинения и родства». Этими словами он указывает на те условия, которые были разъяснены нами выше в I томе.
В дополнение мы упомянем о племени бакубов (бакуба), принадлежащем также к переходной области между южной и средней Африкой; они живут к северо-западу от Нгами, у Тиоге, признают своё родство с племенами на упомянутом озере, но считают себя гораздо выше их. Они строго отделяют себя от бечуанов и не хотят, чтобы их называли бакобами, то есть «рабами» на языке сичуане, а называют себя и своих соплеменников бакубами. Их соседи на озере Нгами называют их бавеками (бавеко). Они живут довольно плотно, и главное местечко их, обозначаемое на картах как «город Лелебе» по имени начальника Лелебе, правившего там лет около тридцати тому назад, лежит почти на восемнадцатом градусе южной широты. Они занимаются земледелием и мало промышляют охотой, хотя страна их изобилует дичью; по крайней мере, первых европейцев всего настоятельнее просили о том, чтобы они стреляли слонов и бегемотов для туземцев. Так как бакубы через посредство торгового народа мамбариев находятся, по-видимому, в частых сношениях с португальцами [229] на западном берегу, у них достаточно огнестрельного оружия, и они даже делятся порохом с племенами на озере Нгами. Единственными предметами их вывозной торговли служат слоновая кость и рабы. Вероятно, они заимствуют от овамбов множество массивных медных колец (см. рис., стр. 225), которыми они обременяют члены своего тела. Бавеки редко покидают свою страну, но внутренние сношения их весьма оживлённы. Они принадлежат к самым страстным курильщикам; их почти всегда приходится видеть с трубками, длиною более метра, и они так дорожат ими, что, по мнению Грина, скорее расстанутся с одною из жён, чем с трубкой. Из их технических произведений особенно высоко ставится резьба по дереву; удачные образцы этого искусства представляют резные человеческие головы или фигуры животных на табачных трубках и палицы (кирри).
Чем ближе подходим мы с юга к более богатым дождями полям бассейна Замбези, тем интенсивнее становится земледелие и тем заметнее должно быть его влияние на характер и образ жизни населения. Если это теоретическое положение не везде соответствует фактам, то причины такого уклонения выясняются нам из отношения племён Ньяссы к завоевателям зулусам; отсюда же мы видим, почему здесь, на окраине степи, должны были возникать более крупные царства, так же как на южной границе Сахары. Народ, смешанный из завоевателей и покорённых, обитает в речной области Замбези, и, если мы ещё местами, как, например, при покорении баротсов макололами, видим, что завоевание не прекратилось и в наше время, то в других местах мы можем, по крайней мере, с помощью этих наблюдений, делать заключения о подобных же процессах в прошедшие времена. Ничто не говорит нам о новых завоевательных экспедициях, но всё говорит о том, что история и здесь повторяется с утомительным однообразием.
Среди некоторых народов области Замбези можно заметить с особою ясностью остатки прежних вторжений и передвижений, так как у них встречается тесное смешение южных и среднеафриканских нравов, с преобладанием этих последних. Сюда относятся макалаки (макалака), которые в земледелии не уступают ни одному из племён Замбези и в этом отношении стоят гораздо выше своих прежних властителей — макололов. Скотоводство их, напротив, незначительно; кроме того, той части народа, которая подчинена матабелям, эти последние запрещают держать скот. Они выкапывают и выплавляют много железа и могут назваться хорошими кузнецами. Главным оружием их служат копья, которых они всегда носят в руке по четыре и по пять, и большие щиты. Одежда их отчасти состоит из шкур, отчасти из материи, изготовленной из коры баобаба: это — первая материя из коры, какую мы встречаем на юге. Они резко отличаются от своих восточных соседей неприкосновенностью зубов и отсутствием прободения губ и носа. Женщины бреют себе голову, оставляя только часть волос на темени в виде шапки. Они отличаются также искусством управления своими выдолбленными лодками, длина которых доходит до четырёх метров. Постройка хижин их некогда была лучше; в настоящее время они живут в рассеянном виде между матабелями и баротсами и настолько обеднели, что значительная часть их в этом отношении не превосходит бушменов. Замечательно, что и в этом положении они отличаются опрятностью. Рано утром они моют себе руки и лицо и в полдень купаются. И об опрятности, и об удобствах они имеют более высокое представление, чем бечуаны; кроме того, приходится слышать похвалы об искусстве их в изготовлении предметов украшения. Форма приветствия их заключается в мерном хлопании в ладоши, что сопровождается такими же торжественными [230] словами и длится около минуты. Их обычаи при сватовстве и свадьбе близко напоминают те же обычаи у бечуанов. Если они несправедливо обвиняются в воровстве, они клянутся в своей невинности над огнём. Противоположно своим соседям, мужчины при постройке хижин и обработке поля берут на себя более труда, чем женщины. Ливингстон противополагает высокое уважение детей макалаков к своим матерям меньшему развитию этого чувства у макололов.
Макалаки живут по обеим сторонам Замбези, а к югу от этой реки в горах около устья Квагги, встречаются остатки народа, которого Чапмэн называет башапатанами (башапатани), а о. Терёрде
манансами, или басапатанами; очевидно, это — ветвь макалаков, с которыми у них является общим бритьё головы, женская одежда из шкур, пристрастие к земледелию, почти полное отсутствие скотоводства, постоянное сопровождение речи хлопаньем в ладоши и любовь к музыке. И они не выходят из хижины без пучка копий и, кроме того, ещё носят с собой боевой топор. Но они уже подражают своим соседям в выпиливании верхних зубов и, подобно им, носят палочку, унизанную бусами, в носовой перегородке. В нравственном отношении они, быть может, стоят ниже всех в этой области.
Противоположно этим южным африканцам, передвинувшимся к северу, байеи (байейе) на озере Нгами, очевидно, являются остатками народа, оттеснённого к югу или оставшегося на этом месте и в настоящее время окружённого и покорённого бечуанами; этот народ во многих отношениях напоминает готтентотов и бушменов. Байеи (называемые также бакобами или макобами) живут на северном и северо-восточном берегу Нгами и по сети его притоков вверх до Чобе. Название байеи [231] (люди) они присваивают себе сами, а господствующие над ними бамангваты применяют к ним наименование бакобов или макобов, то есть рабов или слуг. По внешности они напоминают овамбов, а по языку сходны с гереросами. Некоторые щёлкающие звуки произошли, вероятно, от долговременного соседства байеев с бушменами. Положение их среди других народов, группирующихся около озёрного бассейна, указывает, что они давно уже поселились здесь; на самом деле, они — настоящий озёрный и речной народ, который в защите своих озёр и протоков разучился сражаться и впервые не от бечуанов получил своё невоинственное название бакобов. Согласно преданию, их предки изготовляли луки из стеблей клещевины, и, когда эти стебли изломались, они отказались вообще от изготовления луков; щиты они заимствовали уже от бечуанов, приписывая своё покорение лишь первоначальному отсутствию этого оружия. Короткие копья с зазубринами представляют единственное оружие, которым они умеют владеть. Ливингстон называл их «квакерами Африки». Во времена Лечулатебе один из начальников бамангватов был наместником правителя над всеми бакобами; они не только платили дань, но по отношению к начальникам своих властителей не пользовались никаким покровительством законов. Северный отдел их в это время эксплуатировался таким же образом макололами (см. выше, стр. 142).
Байеи строятся всегда на берегах или островах; в их стране это означает, что жилища их бо́льшую часть года находятся в воде. Но они, по-видимому, давно уже привыкли к сырости. От постоянного хождения в воде подошвы их стали так мягки, что им трудно идти продолжительное время по твёрдой почве. Только часть их занимается земледелием, которое предоставляется женщинам. Мужчины их тем искуснее в управлении своими однодеревками. Они проводят в них больше времени, чем в своих хижинах, почтя постоянно поддерживают огонь, готовят пищу и едят. Они также искусны в рыбной ловле как удочками, так и вершами или сетями из волокон Hibiscus. Для лёс служит им род льна ифе (Sanseviera), растущего массами вблизи речного берега. Они весьма опытны в лучении рыбы и в охоте за бегемотами; они выкапывают для дичи, идущей на водопой, много скрытых западней, так что небезопасно ходить вблизи их деревень. Много пищи даёт им и вода в своих растениях: они едят корень, стебель, листья, цветы и семена лотоса, семена и корни некоторых видов ситника и в особенности корни тсетлы (Juncus serratus), которые в голодные годы служат главной пищей и для бечуанов. С замечательным хладнокровием женщины их ныряют за этимй корнями в водах, кишащих крокодилами. Дурными годами для байеев бывают те, в которые воды поднимаются, и эти источники пищи лежат слишком глубоко. До покорения их бечуанами, у них были, по-видимому, большие стада, а теперь имеются только козы и куры.
Хижины байеев имеют форму ульев и покрыты циновками. Мужчины ещё в 50-х годах переняли одежду бечуанов, а женщины носят пояса из бус гереросов. Они придерживаются обрезания наравне со своими властителями.
Формальный переход из южной в среднюю Африку обозначается границей царства Баротсе, историю которого мы изложили при описании макололов, одного из племён басутов, до вступления на престол Сепопо (см. стр. 141). Прибавим к этому, что «царство Баротсе» с 1892 г., в силу договора, открыло свою область Южноафриканскому обществу. Это — первое из больших царств внутренней Африки, в какое мы попадаем при переходе из умеренной в жаркую [232] часть материка. Это — уже не военные, деспотические царства юго-востока. Хотя деспотизм также лежит в основе их, но он уже не опирается на народ закалённых и обученных воинов, а только на трусость и подчинённость племён, над которыми начальник с неустановленным наследованием своего достоинства держит бич и секиру господствующего произвола. Население этих государств отличается отсутствием внутренней связи, и, говоря о них, не может быть речи о крепкой, сплочённой силе. По указанию Голуба, в царстве, которое он называет Марутсе-Мабунда, живут 18 более крупных племён, разделяющихся на 83 более мелкие племени. Каждое племя, сильное или слабое, может сегодня или завтра сделаться господствующим; в действительности ни одно из них не имеет над другим существенного превосходства в отношении культуры или внутренней силы. Ничто в такой степени не выказывает недостатка настоящей силы у этих племён, как факт, что временное господство макололов оставило самые глубокие следы в языке и обычаях покорённых. С того времени сисуто, язык басутов, сделался правительственным языком в каждом царстве; те, которые некогда подчинены были им, гордятся теперь хотя бы каплей крови басутов, текущей в их жилах.
По своему отношению к государству население состоит из господствующего класса, рабов и платящих дань. Господствующими являются только баротсы по обеим сторонам Замбези, в плодородных низинах. На севере и северо-востоке от них живут мабунды (мабунда). Те и другие считают большинство других народов царства подчинёнными себе. К королю, как неограниченному властителю и обладателю страны и её обитателей, стекаются все подати и сборы. Другими источниками доходов служат, кроме конфискованных имуществ, поместья короля, в которых хозяйство ведётся отчасти целыми колониями предназначенных для этого подданных, а отчасти многочисленными жёнами короля, с их ещё более многочисленной свитой. Наконец, верным доходом правителя является его строго соблюдаемое право — быть единственным купцом в своей стране. Сепопо часто покупал у белых торговцев целые повозки товаров стоимостью от 3 до 5 тысяч фунтов стерлингов. Будучи первым торговцем своего народа, начальник в то же время является единственным продавцом для него, и в этом заключается обильный источник политического влияния. Все эти столь желанные бусы, ружья, порох и свинец, ножи, водка, разноцветные бумажные ткани проходят через его руки, и он дарит или даёт на подержание то, чем не пользуется сам. Такое временное пользование всегда касается огнестрельного оружия, которое остаётся вечной собственностью короля. Поэтому заведующий арсеналом играет роль одного из главных лиц в числе окружающих короля; он же бывает обыкновенно одновременно с этим начальником всех обрабатывающих металлы, что напоминает ремесленные касты Северо-Западной Африки. Вся торговля с западным берегом и с югом значительно [233] поднялась в последние сорок лет (Ливингстон совершил своё достопамятное путешествие из Шешеке в Лоанду с главною целью открытия прямого торгового пути к Атлантическому океану), и с давнего времени мамбарии, туземцы западного берега, ежегодно являющиеся на Чобэ и Замбези для закупки рабов и слоновой кости по поручению своих португальских хозяев, пользуются большим влиянием у правителей между Бенгуэллой и_Мозамбиком.
Серпа Пинто отмечает в царстве Луи, как он называет царство Баротсе, министерство военное и иностранных дел, а Голуб приводит целую иерархию придворных и чиновников с различными классами. Короля окружает интимный совет, состоящий из палача, шести врачей (колдунов), надсмотрщиков над лодками, надсмотрщиков над оружием и нескольких полицейских, а совет в более обширном смысле составляется из придворных сановников и живущих поблизости старших и низших начальников. Но под этими чинами не следует представлять себе отдельных должностей с установленной компетенцией, как это, по-видимому, сделал Серпа Пинто: такой деспот, как Сепопо, например, велел постепенно умертвить всех членов второго из названных советов. Интимный совет есть скорее табачная коллегия или пивное общество в африканском духе, чем государственный совет.
Вмешательства произвола в судопроизводство можно ожидать, конечно, лишь в непосредственной близости от деспота; в большей части царства тяжёлая рука его чувствуется гораздо менее. Там выступают старшины обществ, козаны — судьи. Впрочем, при Сепопо, если только позволяло расстояние, все более тяжкие преступления подлежали суду его самого и его совета. При незначительной цене человеческой жизни смерть при этом всегда была недалеко, и палач не по одной только форме является одним из первых сановников при дворе. Убийство, бегство из царства, заговор с врагами, продажа мёда и слоновой кости, кража королевского имущества и в особенности подозрение в колдовстве неминуемо навлекают смерть, которой в последнем случае для формы предшествует шуточное подобие божьего суда. Обвинённый считает себя осуждённым, если только при дворе есть какое-нибудь основание для неблагоприятного отношения к нему. Поэтому многие старались, как только получали предостережение о возможности обвинения, спастись бегством на юг через обе реки. Другие умерщвляли себя, когда видели, что, несмотря на свою невинность, доказанную тем, что яд извергался рвотой, они всё-таки были обвинены и [234] приговорены к сожжению. Пойманные во время бегства отчасти падали под ударами преследователей, отчасти приводились обратно для казни. Осуждённые, которые пытались спастись бегством, а затем возвращались добровольно, и при ходатайстве белых или кого-нибудь из уважаемых начальников просили о снисхождении при своём прибытии в Шешеке встречали милостивое обхождение, но через несколько дней после того опять подвергались осуждению. В резком противоречии с этим произволом является снисходительное отношение к краже. Вор наказывается только тогда, когда он сознаётся или когда бывают свидетели кражи, и при этом забота представить обвиняемого на суд возлагается на обкраденного. Драки с ранениями и другие более лёгкие проступки наказываются принудительными работами на королевских полях или рабством. В тех случаях, когда король не имеет какого-либо особого интереса или недоброжелательства по отношению к обвиняемому, он предоставляет суд над ним своему совету.
Обращаясь к частной жизни народов этого царства, мы должны оговориться, что описания касаются по преимуществу более известных
племён южной половины его. Малоизвестные до сих пор северные племена должны, впрочем, во многом иметь сходные черты с народами Лунды. К батокам и родственным им племенам мы вернёмся несколько ниже (стр. 236); о макалаках мы уже говорили (стр. 229).
Одежда баротсов примыкает более к южным, чем к северным племенам. Мужчины носят обыкновенно кожаные передники или мелкие шкуры на поясе. Бумажные ткани европейского происхождения употребляются только племенами, чаще соприкасающимися с белыми. Своими плащами, вроде каросов, племена, населяющие царство Баротсе, значительно отличаются от большинства племён, живущих к югу от Замбези. Они любят круглую форму испанского плаща, доходящего до бёдер. Замужние женщины носят плащ, доходящий до колен, и юбку из шкуры рогатого скота шерстью внутрь, наружная сторона которой натирается корою благовонного дерева. Значительная часть потребности в украшении удовлетворяется амулетами, носимыми на теле. Попадая туда с юга, в первый раз приходится видеть в большом числе одно над другим кольца из железа, жёлтой и (реже) красной меди на руках и на ногах. Материал для этих украшений, по преимуществу жёлтая и красная медная проволока, привозится из других мест. Эти кольца встречаются всего чаще в самом Шешеке у баротсов и макалаков, а к северу и северо-востоку они попадаются всё меньше и меньше, и над ними берут перевес железные кольца собственного производства. Из слоновой кости вырезаются кольца толщиною в палец, многочисленные мелкие цилиндрические сосуды, палочки и пластинки, прикрепляемые к волосам. Головные шпильки из зубов бегемота и длинные деревянные гребёнки для волос также [235] находятся в употреблении. В железных работах в царстве Баротсе прежде выше других стояли батоки; в настоящее время две ветви племени баротсе, матотели и мангеты, заменили их, и сами батоки приобретают от них железные орудия.
Плетёные работы жителей царства Баротсе-Мабунда заслуживают величайшей похвалы. К самым простым принадлежат шарообразные мешки для зернового хлеба, изготовляемые из травы или из коры баобаба, и затем корзины в виде цилиндрической трубки, снабжённой деревянной или кожаной ручкой у отверстия, наглухо закрытой внизу, сделанной из коры и сшитой лыком. Плетёные работы в более тесном смысле слова представляют корзины-макулуа, изготовляемые из листовых частей веерообразной пальмы. Они имеют причудливые, разнообразные формы и со своей плотно закрывающейся крышкой вполне соответствуют назначению запирающихся ящиков или ларцов. К лучшим ручным работам принадлежат корзины макенке, которые баротсы плетут из трудно поддающихся обработке корневых волокон куста, похожего на клён; один из их видов снабжён плотной, входящей в выемку крышкой. Украшения делаются с помощью вплетаемых волокон с тёмной окраской. Среди кухонной утвари первое место занимают сосуды из глины без ручек, простой, но весьма правильной формы. Некоторые из них отличаются более тёмными и более светлыми украшениями, а другие — тем, что они отшлифованы, но не глазированы. Глиняные сосуды в виде урн, употребляемые для хранения хлеба, имеют исполинские размеры. Между тем как глиняные сосуды являются по большей части работою женщин, деревянные сосуды выделываются мужчинами, преимущественно мабундами. Все деревянные сосуды внутри и снаружи выжигаются железными инструментами и имеют густой чёрный цвет. Высушенная корка различных видов тыквы, часто превращаемая в сосуды, также снабжается иногда выжженными рисунками (см. рис., стр. 230).
В вооружении обнаруживается здесь большее разнообразие, чем в южной Африке, ввиду чего при известном консерватизме этих народов можно предположить различные действия пёстрого этнического смешения. Между тем как деревянная палица служит для нападения, деревянная палка длиною в два и более метра, обмотанная на обоих концах спиралью железной проволокой, служит для обороны. Щиты, изготовляемые из крепких кож рогатого скота, вероятно, введены были впервые макололами, так как имеют форму бечуанского щита и до настоящего времени ещё мало распространены. Главным оружием южных племён царства являются метательные и колющие копья, которые стоят гораздо выше копий бечуанов и макалаков. Ассагаи начальников, длиною от 1,5 до 2 метров, считаются знаком высших сановников. Ручной ассагай отличается отполированным до половины продольным возвышением на поверхности лезвия и короткой крепкой рукояткой, нижний конец которой нагружен железной полосой толщиною в палец. Боевой ассагай длиною от 1,75 до 2,5 метров лёгок, снабжён длинным древком и употребляется как метательное оружие. Употребительны также короткие и длинные охотничьи копья с зазубринами. Копьё для слонов всё состоит из железа, на нижнем конце имеет утолщение или расширение и снабжено на середине коротким кожаным чехлом. Кинжалы баротсов (см. рис., стр. 232) выдаются своей изящной работой; ножны и рукоятки их сделаны из твёрдого дерева, покрыты резьбою и вычернены, наподобие чёрного дерева, посредством выжигания. Большой труд затрачивается на накладные украшения, которыми покрываются широкие поверхности тонкого клинка. Боевые топоры (см. рис., стр. 226) выказывают у разных племён царства весьма [236] различные формы. Они удобнее и легче, чем топоры к югу от Замбези, и лучше сделаны. Между тем как на топорах бечуанов, кафров, макалаков и матабелей тонкие клинки часто неплотно вставлены в рукоятку, описанные топоры плотно пригнаны к топорищу из твёрдого дерева.
Так же как разнообразие этих военных орудий, для всех, привыкших к однообразию южной Африки, кажется изумительным разнообразие музыкальных инструментов, служащих отчасти военным, отчасти мирным целям и составляющих у племён Замбези целые оркестры.
Народы этой области представляют нечто выдающееся и в постройке своих хижин (см. также стр. 89). Без сомнения, это относится только к племенам с прочными местами обитания, но не к тем, которые держатся лишь короткое время избранных ими самими или указанных им мест периодически, ради жатвы, рыбной ловли или охоты. Деревни, настолько близко, насколько позволяют ежегодные наводнения, строятся у реки и обыкновенно окружены кольцом хижин; в них живут рабы, которые должны в ближайшей окрестности обрабатывать поля своих господ, возделывать хлеба или стеречь стада. Деревни, кроме того, здесь содержатся гораздо чище к югу от Замбези, ближайшею причиною чего является, помимо большей личной опрятности, избыток воды. Королевские жилища окружены эллиптической изгородью и охвачены снаружи двумя концентрическими кругами, из которых в каждом насчитывается от 6 до 8 хижин с отдельными дворами, занимаемых главными жёнами. В следующем круге находятся королевская кладовая, кухня, хижина для оркестра, а в четвёртом, наружном круге, стоят дом для совещаний, устроенный в европейском вкусе, и хижины для служителей и служанок. Начальники живут в обширном концентрическом круге, охватывающем все королевские жилища, причём каждому начальнику с точностью отмерено место его жительства.
Главным занятием здесь является земледелие, наиболее прибыльное в плодородной низине среднего Замбези, внутренней дельте, которая, подобно нильской дельте, ежегодно затопляется водою и покрывается вновь тучным илом. Во время наводнения баротсы выселяются на пограничные возвышенности, а после спада воды спускаются с них, проводят борозды для спуска вод и сеют или сажают. Главными работницами являются женщины, за что им и достаётся определённая часть урожая. Главный хлеб составляет кафрское просо; кроме того, возделываются обыкновенное просо, маис, дыни и тыквы, земляной орех, два вида бобов, сахарный тростник (который там только жуют для утоления жажды) и табак; из последнего делают твёрдые комки в виде ковриги хлеба или сахарной головы, и эти комки просверливаются и нанизываются на бечёвки. Хлопок возделывается и обрабатывается только на востоке. По исчислению Голуба, семья из пяти человек для своей потребности занимает два или три земельных участка от 2500 до 3000 кв. м. Скотоводство, вследствие распространения мухи цеце, невозможно почти в целой трети страны на юге. Рыбная ловля производится, в особенности на Замбези, в обширных размерах, а для охоты на водяную антилопу Сепопо держал на реке плот, который двигался с помощью сорока гребцов.
Так же как на юге макалаки, на востоке батоки (батонги), населяющие оба берега и острова́ Замбези, от водопадов вниз до Кафуе, отличаются во многих отношениях от баротсов и близкородственных им бундов и представляют естественный переход к племенам на Ньяссе и Танганьике. Цвет кожи их там, где нельзя предположить никакой примеси, оказывается весьма тёмным. Потерпев у [237] водопадов Замбези сильное поражение от макололов на пути их на север, батоки разделились на две части: западные батоки остались подчинёнными макололам, а восточные освободились от этой зависимости. Ливингстон оба эти отдела нашёл разделёнными необитаемой широкой полосой земли в шесть дней пути, на которой было много следов разорённых деревень и избитых стад. Ещё ранее макололов они подверглись грабежу и истреблению от Синголы, завоевателя, пришедшего с северо-востока. Легенда рассказывает о нём, что он привёз с собою множество кузнечных мехов, и этим способом наконечники стрел накалялись перед выстрелом. После того, как батоки в 60-х годах были вытеснены матабелями, они сами в 70-х годах оттеснили шакундов, разбойничье племя беглых португальских рабов. Зелоус нашёл в 1877 г. их страну совершенно опустошённой этими последними. Таким образом, каждое десятилетие являлся новый враг. Вследствие сходства их языка с наречием мозамбикских негров, обитавшие на южном берегу реки и на реке Квагге получили название «мозбикцев» от проникавших туда европейских торговцев и охотников. Чапмэн, наоборот, нашёл большое сходство между их языком и языком гереросов.
Мужчины у батоков прикрываются спереди узкой кожаной полосой, а женщины одеты в кожи или ткани, усаженные бусами и раковинами в виде красивых, по преимуществу треугольных, узоров. Небольшие плащи из шкур, вроде воротников, надевают только в исключительных случаях. Женщины украшают носовой хрящ палочкой с бусами, а мужчины носят кольца в ушах. Выбивание верхних передних зубов при наступлении возмужалости является обычаем, которого Себитуане не мог уничтожить, несмотря на самые строгие наказания: они желают походить на быков, между тем как походили только на зебр, пока зубы у них были все сполна. Головные уборы разнообразны: волосы сплетаются вместе с волосами животных то в высокий узел или пучок на темени, то в виде кисти, висящей с одной стороны над ухом, наподобие остроконечной шапки. Прежде все батоки заплетали свои волосы так, что они стояли в виде гребня шлема на темени. На востоке выбривают кругом нижнюю часть головы и оставляют в средине нечто вроде круглой шапки, окрашенной в красный цвет. В числе их оружия упоминаются короткие деревянные отравленные метательные копья, тяжесть которых увеличена насаженными на конце древка шарами из глины и буйволового навоза. Батоки прилагают много труда к своим полям, которые окружены западнями от буйволов и слонов. Прежнее богатство скота, существовавшее до нападений макалолов и матабелей, теперь совершенно исчезло: остались только куры и собаки. От того времени, когда распространено было скотоводство, у батоков сохранилось, впрочем, искусство дубления с помощью древесной коры. Они добывают соль и ведут ею торговлю вниз по реке, выменивая её по преимуществу на такие товары, которые португальцы привозят с восточного берега. Они были также искусными кузнецами и, находясь под властью макололов, всю свою дань уплачивали в виде мотыг. Таким образом, все мотыги, которыми тогда пользовались в Линьянти, исходили от батокских кузнецов. В настоящее время промышленные искусства их находятся в упадке; даже постройка хижин крайне первобытна. Только в гончарном деле они выказывают ещё довольно много сноровки и умеют изготовлять ткани из дикорастущего хлопка. Вероятно, в лучшие дни они были успешными охотниками за слонами. Ливингстон видел на могиле начальника батоков, Секоте, ограду из семидесяти слоновых клыков с остриями, обращенными внутрь, и, кроме того, тридцать таких клыков на могилах его родственников. Одновременно [238] с этим он видел деревенскую изгородь, унизанную 54 черепами матабелей. Форма приветствия батоков напоминает употребительную далее на западе: они бросаются на спину, катаются из стороны в сторону и при этом хлопают себя по бёдрам и кричат «кина бомба». В политическом отношении различные неприятельские вторжения сильно раздробили их; все их большие деревни распались на мелкие, где они считают себя безопаснее, и многие осколки их племён окончательно удалились в горы. Отдельные жилища, совершенно необычные для туземцев этих стран, сделались у них, по указанным причинам, весьма частыми. Замечательно, что Замбези образует местами границу между баротсами и матабелями, но не с батоками: из подданных начальника батоков Сичори, которому принадлежат деревни на обоих берегах, живущие южнее платят дань матабелям, а северные — баротсам.
На востоке царство Баротсе не отделяется никакими естественными границами от своих соседей. Здесь к области покорённых батоков подступает полоса, где батоки сохранили независимость под властью собственных начальников; к северу от них живут самые энергичные враги баротсов — машукулумбы, о которых Голуб сообщил нам весьма ценные подробности. В машукулумбах (машукулумбе) мы можем видеть смешанный народ: главные составные части его почти совсем слились, но в нём ясно ещё можно распознать свойства пастушеского народа. Небольшое число его живёт к югу от Лумге, главная масса — к северу, приблизительно между 27° и 29° в. д. Собрания хижин машукулумбов, группирующихся кругом загородки для рогатого скота, близко напоминают деревни зулусов. Большие стада рогатого скота доставляют не только главную часть пищи, но и одежды: мужчины ходят совершенно обнажёнными, а женщины носят мех вокруг бёдер и реже вместе с тем плащ из древесной коры; девушки моложе двенадцати лет довольствуются поясом из коры, с которого свешиваются ремни в виде бахромы. Характерны громадные острые шиньоны мужчин, для которых употребляются волосы женщин и рабов. Эти сооружения, доходящие до 110 см, в среднем имеют 30—40 см длины. Главным оружием служит метательное копьё длиною в 2,5 метра. В политическом отношении господствует полное раздробление: каждая деревня находится в натянутых отношениях с соседними деревнями. Этим объясняется недоверчивый и неприязненный характер машукулумбов, который может оказаться роковым для каждого пришельца в их область. На войне убивают предпочтительно женщин, для того, чтобы [239] ослабление враждебного племени было более продолжительным. Деревья, украшенные черепами, служат приметами хижин начальников, около которых они стоят. Несмотря на всё это, и здесь существуют известные торговые сношения. Так, деревня Дилука, например, является значительным рынком для шкур диких животных, часто попадающихся в западни (см. рис., стр. 238).
В политическом отношении к царству Баротсе-Мабунда принадлежали несколько лет тому назад и некоторые народы запада, по крайней мере настолько, насколько они платили дань Сепопо. В отсталом состоянии скотоводства, в усиленном развитии железной промышленности, в оживлённой торговле, в четырёхугольной форме хижин у них уже можно видеть переход к западным береговым племенам. С другой
стороны, некоторые частности, например, формы луков, какие Фет привёз из внутренней страны Бенгуеллы, напоминают народов Кассаи. Самые значительные из них — гангуеллы (см. рис. выше), лухацы и амбуеллы.
В состав гангуеллов входят несколько племён на юге и на востоке от Биге́. На западе они вдвигаются в область верхнего Кубанго, где Серпа Пинто встретил первую гангуелльскую деревню в стране Самбо. К востоку от Биге́ в их власти находятся все переправы через Куанзу, но главная область их лежит к югу оттуда. Язык и нравы их повсюду одинаковы, и они различаются только политическими формами и племенными названиями; мы находим союзы племён под названием нгемба, кимбанде (см. рис., выше), массака, гонзелло, выше Кунене до границ овамбов. Эти племена описываются как преданные земледелию при малом развитии скотоводства, как искусные кузнецы и отчасти как торговцы, которых по ловкости и искусству можно сравнить с бигеньосами. Кимбанды, как говорят, возделывают и прядут хлопок, подобно живущим к востоку от них лухацам (лухаце), одежда которых часто изготовляется также из древесной коры; среди мужчин этого племени распространён обычай выпиливать треугольное пространство между двумя верхними резцами. У кимбандов мы находим раскрашивание лица зелёной краской поперечными и продольными полосами на лбу и щеках. Причёски различаются у [240] разных народов, и наиболее оригинальными являются поперечные и продольные возвышения у кимбандов, делающих из своих волос подобие то гребней шлемов, то фантастических дамских шляп. Огнестрельное оружие распространено уже у большей части этих племён. Боевые топоры из железа (см. рис., стр. 226) и разукрашенные палицы, отчасти приближающиеся к стилю киоков (см. табл. «Оружие и утварь Юго-Западной Африки», фиг. 2), принадлежат, наряду со стрелами, луками и копьями, к вооружению их воинов. Совершенно обособленное положение занимает виденный Серпа Пинто овальный зулусский щит, проникший в область Ньяссы. Лухацы употребляют камень и сталь для добывания огня и получают кремни от живущих к северу от них киоков, с которыми имеют много общего.
К лухацам примыкают на востоке амбуеллы (амбуелла), где они занимают всю область верхнего Куандо, часто смешиваясь с лухацами. Они говорят тем же языком, как и гангуеллы. Некоторые особенности позволяют видеть в них переходную группу к народам Замбези. Они в гораздо большей степени земледельцы, чем все их западные соплеменники. Подвигаясь с запада, в их области впервые приходится встречать обширные площади посевов, и не в лесу, а на открытых местах. С этим связано и более плотное население её. Скотоводство, напротив, развито у них ещё менее, чем у лухацей, которые, по крайней мере, держат коз, тогда как у амбуеллов можно видеть только собак и кур. Это объясняется, как и у некоторых племён макалаков, частыми неприятельскими нашествиями. Многие деревни амбуеллов построены на сваях в болотах; хижины их малы, четырёхугольны, с острой крышей. Амбуеллы искусны в судоходстве и в рыбной ловле. Железные наконечники своих копий и стрел они изготовляют сами и сами ткут на ткацких станках пряжу из разводимого ими хлопка. Приветствие их заключается в громком хлопанье по груди.
В царстве Баротсе мы видели политическое образование, в котором сила южных завоевателей соединилась с мирной культурой тропических земледельцев. Подобные же условия могут объяснить нам происхождение того царства, которое некогда занимало бо́льшую часть внутренней Африки, на южной окраине области среднего Конго. Это — царство Муаты Ямво, о существовании которого португальские торговцы в Анголе знали уже в конце XVI в., когда на морской берег привозились рабы, рассказывавшие о народе Матиам, сильном властителе и столичном городе, приблизительно, в ста днях пути внутри материка. В 1846 г. португальский торговец Родригес Граса в первый раз прошёл по дороге в Мусумбу, знаменитую столицу и резиденцию короля, дороге, которую купцы из корыстных целей описывали крайне опасной. За ним последовали в 1870 г. Лопес де Карвальо, а в 1875 г. — доктор Погге, которому мы обязаны первым подробным описанием замечательного негрского двора. Макс [241] Бухнер в 1880 г. имел возможность существенно пополнить эти сообщения и описания. На западе это царство, с некоторыми вассальными государствами, простирается почти до Куанго, а на юге — до 12° ю. ш. На востоке отношения к царствам Муаты Казембе и Касонго не совсем определённы. Тот и другой властители считаются родственными по крови царствующей семье Лунды. Неясность эта ещё больше на севере, где граница 1880 г. (необходимо точнее определять время, потому что границы эти «подвижны») в восточной половине доходила почти до 8°, а в западной — до 5° ю. ш., и где, как мы знаем теперь из указаний Висмана, Л. Вольфа и др., более густо населённые области ставили предел стремлениям к расширению правителей Лунды.
Среди многочисленных народов царства Лунды, по-видимому, мы видим только представителей так называемого элемента банту. «Пигмеи» живут гораздо севернее. Никто из лиц, посещавших Мусумбу, не видал в этом месте, где сходятся люди из всех частей царства, народов существенно иной расы или культуры. Бухнеру, когда он расспрашивал о карликах, показали горбатого калеку. Из всех этих народов лишь настоящий народ Лунды, лунды[1] (лунда) — самый распространённый и влиятельный, так как все остальные подчинены ему. Ливингстон указывает в нём светлые элементы; муату ямво Погге нашёл светло-бурым, а лукокешу — ещё светлее, «вроде мулатки». Лунды путешественникам, приезжающим с морского берега, кажутся вообще красивыми, рослыми, с мало вывороченными губами. Наряду с лундами самым значительным народом являются киоки (киоко), которые в последние десятилетия всё более и более выдвигались на первый план. Переселившись сюда с запада, в качестве искусных охотников, кузнецов и торговцев они в последние годы, по-видимому, нарушили политическую связь царства и даже раздробили его.
Одежда у более бедных состоит из куска шкуры или местного плетения, обвязанного вокруг бёдер, а более зажиточные носят только фасенду (бумажную материю), привозимую с берега, которая облекает мужчин от пояса до колен или икр; у женщин эта покрышка гораздо короче, настолько, что Ливингстону они казались почти обнажёнными. У богатых дам полоса фасенды висит сзади, как шлейф, который носит за ней невольница. Эти дамы, скорее с целью украшения, чем прикрытия, носят кусок леопардовой шкуры или фасенды на груди. Пояса из чёрной кожи ценятся довольно высоко. У женщин выпиливаются оба верхних средних резца в виде полукружия и выбиваются соответственные нижние. Татуировка, которая у них более употребительна, чем у киоков или сонгов, распространяется на грудь, руки и живот; расписывание всего тела, по большей части четырёхугольными фигурами из белой глины или белыми точками и крестами, встречается во всей области Лунда. В торжественных случаях тело натирается и растительным маслом. У мужчин фантастические причёски представляют всё, что можно придумать в этом отношении. Знатные лица носят в виде кос или рогов торчащие назад и наперёд парики из бус, которым придаётся особенная ценность, и муата ямво дарит их своим начальникам. В его собственном парике воткнуто красное перо [242] попугая. Подобно тому, как лунды на Лулуа для украшения своей причёски втыкают в неё на затылке палку длиною в фут с пучком из перьев, в бороду вплетаются соломинки, придающие ей такую же длину. Женщины стригут себе волосы и, кроме того, выстригают на середине, над лбом, треугольник, вершина которого лежит на темени; в торжественных случаях они вплетают в волосы бусы (см. рис. ниже). Так же как у женщин, у рабов волосы коротко острижены. Обычай втыкать в носовую перегородку или в ушную мочку кусочки тростника нельзя назвать общераспространённым; точно также употребительные в стране Касаи медные и железные кольца на руках и голенях в Лунде встречаются реже. Важную роль, отчасти даже политического характера, здесь играет лукано, браслет, обмотанный слоновыми сухожилиями (см. стр. 245 и 247). Шнурки из бус на шее, а также рога и другие талисманы, приходится видеть часто; мужчины нередко носят на голове деревянные полумесяцы, наподобие диадемы.
Помимо ружей, которые ещё лет десять тому назад позволялось иметь только знатным лицам, оружие лундов составляют более крупные, из цельного железа метательные копья, затем небольшие пики с деревянной рукояткой и зазубренным наконечником и стрелы с железным, разнообразной формы или с четырёхгранным и желобчатым наконечником, нередко также отравленным. Лунды утверждают, что их яд не так силён, как яд их северных соседей-людоедов, и в битвах несут большие потери, причиняя себе уколы ног отравленными шипами терновника. Лук принадлежит ещё к южно- и восточноафриканской форме, но уже с севера проникает форма Касаи. К военному снаряжению лундов принадлежит также известное среднее оружие между мечом и ножом, которое носят в кожаных или деревянных ножнах, на шнурке, перекинутом через плечо. Парадным оружием является небольшой топор, носимый также через плечо, по преимуществу в Западной Лунде и у киоков. Для резанья и другой ручной работы служат кинжалообразные односторонние ножи, которые торчат между поясом и кожей, с остриём, направленным вверх.
Лунды не страдают избытком утвари. В их хижинах встречаются циновки, головные скамейки, горшки из глины, из которых самый большой, «куфе», служит для брожения пальмового вина, калебассы и земледельческие орудия, а у богатых — и несколько плетёных корзин. В плетении они менее искусны и взимают с северных подданных в виде дани простые циновки. Масса европейских тканей, вероятно, заглушила ткацкое искусство у лундов. Тупенды (тупенде) и балубы занимаются ещё этим искусством. Как кузнецы они уступают киокам, из которых муата ямво выбирает своих придворных кузнецов. Кроме железа, употребляется для украшения красная и жёлтая медь, самый благородный металл лундов, получаемый ими с Западного [243] берега; отчасти они сами перерабатывают этот металл, а отчасти кузнецы выделывают тонкую медную проволоку для обматывания застёжек. Кроме того, у них можно видеть искусно вырезанные палицы и начальнические жезлы из дерева (см. рис., т. I, стр. 70) и разные мелочи из слоновой кости.
Музыкальными инструментами являются маримба, или негрское фортепиано, негрская цитра, барабан и кингуву. Кингуву[2], узкий деревянный барабан, выдолбленный из одного куска, с продольной щелью, по которому бьют каучуковыми палочками, представляет собою инструмент, с помощью которого совершаются официальные сообщения. Оркестры из двух музыкантов на маримбах и одного на кингуву, предшествующие правителю и другим знатным особам с музыкой или дающие высокопоставленным лицам серенады, Погге находил «вовсе недурными». Формой приветствия служит хлопанье в ладоши; перед знатными особами следует, кроме того, бросаться на землю и посыпать себя пылью. Выражение почёта и радости при виде почётных и дружественных лиц обозначается у народа свистом и завыванием. Относительно муаты ямво эта почтительность заходит очень далеко: его придворные досуха вытирают места, на которые он плюнул, и чихание властителя приветствуется окружающими криками, свистением в пальцы и т. д.
Обитатели Лунды — почти чистые земледельцы. Хотя обыкновенно одни женщины обрабатывают почву железными мотыгами с короткой рукояткой, но и мужчины от времени до времени отправляются на поля, чтобы пособить им или за чем-нибудь присмотреть. Важнейшие продукты их земледелия — прежде всего маниок, затем бататы, земляные орехи, ямс, бобы, маис, просо, бананы (пока ещё довольно редкие), сахарный тростник, ананасы, табак, хлопок и пенька. Там пользуются плодами масличной и винной пальмы, но не возделывают их. Сбережение полевых плодов, к удивлению, здесь почти не производится или лишь в небольших размерах, между тем как это делается весьма тщательно далее к западу у сонгов, киоков и других народов. Самое большее несколько початков маиса или земляных орехов подвешивается под крышею хижины. Скота здесь нет. Погге рассказывает, что у покойного муаты ямво было стадо в несколько сот голов; во время анархии, между его смертью и избранием его преемника, народ перебил их. Преемник его очень желал возобновить стадо, но не мог этого достигнуть, хотя Лунда, благодаря своим превосходным пастбищам, лежащим к востоку от Лулуа, вполне пригодна для скотоводства. Знатные лица заставляют невольников носить себя на плечах, и даже женщины не пренебрегают этим способом передвижения. Там можно найти коз, кур, собак, реже — чёрных овец и свиней. Так же как дальше на юге, и здесь любимую пищу составляют мелкие млекопитающие, и прежде всего мыши и крысы, так как крупная охота при скудности животных в стране мало приносит прибыли. Кроме рыбы, лунды едят ещё гусениц и кузнечиков. Там повсюду пьют пиво из проса (гарапа) и пальмовое вино, которыми по правилу угощают гостей. Маис не употребляется для варки пива; табак возделывается обыкновенно лишь для собственного употребления, и его курят из водяной трубки (мутопа), состоящей из маленькой тыквы, наполненной водою, и глиняной трубки.
Хижины лундов, имеющие форму хлебной печи, с плоской кровлей, так низко спускающейся к земле, что она как будто лежит на ней, состоят из кампиновой травы, покрывающей остов из пальмовых [244] стеблей; хижины эти по большей части не выше двух метров. Хижины муаты ямво и его придворных разделены перегородками на небольшие помещения. Бедные люди довольствуются одной хижиной, а богатые обладают целыми комплексами их — для самих себя, для своих жён, для запасов, для рабов и пр.; обыкновенно всё это окружается общей четырёхугольной изгородью из живых растений. Дворец муаты ямво образует среди «Мусумбы» маленький отдельный городок. Деревни в Лунде часто отличаются относительно большим порядком, так как они построены более или менее связно и правильно; широкая, прямая дорога перерезает их в виде главной улицы, перед входом которой часто ставится четырёхугольное первобытное сооружение из дерева в качестве ворот и жилища фетиша.
Царство Лунда есть абсолютное ленное государство. Начальники (муата, моно, муэне) могут во всех внутренних обстоятельствах поступать самостоятельно, пока это позволяет муата ямво. Обыкновенно наиболее важные и далеко живущие начальники один раз в год посылают караваны с данью в Мусумбу; живущие особенно далеко оттягивают на более продолжительное время уплату дани, а более мелкие начальники, живущие вблизи столицы, посылают её по несколько раз в год. Некоторые присылают слоновую кость, Казембе — соль и медь, северные области плетёные товары, другие начальники — рабов и [245] шкуры, а живущие ближе к берегу — ткани (фасенда) и порох. Кроме дани, требуется и войско. Пока это исполняется, муата ямво не заботится сам о замещении их престолов, что производится в различных частях царства Лунды на различных основаниях. Для того, чтобы эти отношения не становились слишком свободными, он удерживает сыновей или родственников начальников, платящих ему дань, при своем дворе, и, кроме того, в его полиции, всем внушающей страх, имеются средства для наказания непокорных.
Рядом с муатой ямво занимает место в качестве высшей сановницы лукокеша, незамужняя женщина (см. рис., стр. 244). Она имеет решающий голос при выборе нового муаты ямво, считается матерью всех представителей этого звания и ближайших к ним лиц, имеет особый двор и владеет известными округами, которые только ей платят дань. Как муата ямво, так и лукокеша, должны происходить от одной из двух главных жён предшествующего муаты ямво, амари или темен (материнское право); тот и другая избираются четырьмя высшими советниками государства, и если выбор муаты ямво должен быть утверждён лукокешей, то и выбор последней утверждается первым. Бухнер очень удачно назвал эти замечательные отношения формальным сплетением двух государств и государственных властей в одной стране. О происхождении этого порядка и вообще царства Лунды один из прежних муат ямво рассказывал следующее: в Лунде жил начальник Ямво с двумя сыновьями и дочерью. Народ его был неискусен в ремёслах и слаб, а он умел приготовлять пальмовое вино и плести циновки. Когда однажды он плёл циновку и поставил перед собой горшок с водой, нужный при этой работе, пришли оба сына его, подумали, что в этом сосуде вино, и потребовали его для себя; когда он им дал воду, они рассердились, возникла ссора, и они убежали. После этого Ямво отверг обоих сыновей и передал «лукано» (см. стр. 242) своей дочери (называвшейся, по Бухнеру, Луеш-а-Нкунт). Она не вышла замуж и после его смерти вступила в управление. В это же время жил на востоке важный начальник Томбо-Мокуло. У него было четыре сына, и из них старший и младший, «сын государства» и «сын оружия», отправились на север и образовали там царства, которые назвались по их именам — Каньика и Майю. Третий сын Кибинда, охотник, не имевший ни титула, ни звания, пришёл в Лунду, получил руку царствовавшей там принцессы и управлял страною под именем её отца, к которому после многих счастливых войн прибавлено было имя муата, то есть великий отец.
Отсюда можно заключить во всяком случае, что царство Лунда, имевшее тогда меньшие размеры, было гинекократией прежде, чем этот чужеземец пришёл с востока. С этим временем связывается настоящая историческая эпоха настолько, по крайней мере, что брат Луеш-а-Нкунт поссорился с чужеземцем и отправился на запад через Куанго, где и основал царство Касандже. Это движение, согласно с известиями из истории Анголы, вызвало столкновение со знаменитой королевой Шингой, которая крестилась в 1622 г. Поэтому у обитателей Лунды и Касандже, по Бухнеру, существовали одинаковые предания о происхождении их государств и о своём взаимном родстве; своеобразное звание лукокеши, по-видимому, установилось для поддержания интересов её самой и её друзей. С тех пор в государстве брал перевес то характер гинекократии, то андрократии, смотря потому, кто стоял выше из двух лиц царствующей пары. Этому учреждению было не чуждым стремление к смягчению превышений власти главы государства: Бухнер рассказывает случай, когда тогдашняя лукокеша с успехом [246] противодействовала наклонности муаты ямво к казням, и, по сообщениям конца 80-х годов, муата ямво был умерщвлён по проискам лукокеши, которая, однако, также, по-видимому, пала жертвой внутренней неурядицы.
Муата ямво обладает многочисленными жёнами, между тем как у лукокеши есть только один «спутник», которого она обвешивает всевозможными украшениями, будучи сама одета очень просто. В этом «шамоана», как его называют, очевидно, можно предположить фикцию первоначального верховного положения лукокеши, так как его называют женским именем. Бухнеру этот «мужчина с могучими формами» рекомендовался в характерных словах: «Смотри, я только жена, но я жена важной особы». Правящая пара окружена придворным штатом сановников, «каннапумба», и аристократией свободных туземцев, «килоло». Четыре каннапумбы, главные сановники, благодаря тому, что им предоставлен выбор муаты ямво и лукокеши, пользуются значительным влиянием и совещаются по всем важным вопросам с правящей парой. Правитель может передать этот сан только сыновьям прежних каннапумб от свободных женщин. Из аристократии, или килолов, назначаются послы и чиновники, представители исполнительной власти, полицейские (лукуата), вожди партии охотников за слонами (кибинда) и начальники округов. К этим килолам принадлежат все сыновья муаты ямво от свободных женщин; известное число их постоянно сопровождает правителя, преимущественно для того, чтобы он не пил и не курил, так как в состоянии невменяемости он может совершить много жестокостей. Отдельные килолы имеют хижину в ограде дворца и исполняют придворную службу, но при назначении смертной казни ни они, ни кто-либо другой не должны видеть, как правитель ест или пьёт. К низшему придворному штату принадлежат жрецы фетишей, кузнецы, парикмахеры, кухарки, музыканты и т. п. В числе их занимает своё место и палач, не достигая, однако, выдающегося положения, как в других негрских царствах. Он обратил на себя внимание Погге усами, которых нельзя было видеть ни у кого другого в Мусумбе. Наконец, к придворному штату принадлежат сильные рабы, которые носят правителя на своих плечах, а также и те, которые носят его носилки.
На последнем месте можно назвать самую обширную, хотя не самую действительную часть государственной машины Лунды, народное собрание, в котором каждый килоло может свободно высказывать своё мнение; к этим собраниям большинство правителей относится с уважением. Муата ямво появляется в этом собрании и извещает его о своих решениях, когда он думает, например, предпринять поход. Государственные учреждения заботятся на первом месте о благе и спокойствии Мусумбы, о предупреждении злого и споспешествовании доброжелательного колдовства, о надзоре за поведением замужних женщин, о наказании за преступления против короля и высших лиц, об охранении нравственности и собственности, о ведении торговли с западом, войнах, хищнических экспедициях и охоте за невольниками. Три последние цели тесно связаны между собою и составляют бо́льшую часть «внешней политики». Но, к сожалению, они принадлежат известной частью своею и внутренней политике, так как постоянно действующие экспедиции, состоящие обыкновенно из 200—400 молодых людей из Мусумбы, свободных и рабов, не всегда направляют своё оружие против деревень чуждых племён, а делают это и в границах своего царства. Ежегодная экспедиция, прибыль которой составляет правильную статью бюджета, всегда недалеко отходит от столицы. Лукокеша, так же как и властитель, которого несут на носилках, снаряжают этот поход с большим торжеством, как бы поддерживая постоянное [247] положение войны и грабежа. То, что добудут невольники в этих походах, вполне принадлежит правителю, и при этом ещё — половина пленных, взятых свободными людьми, что при известных обстоятельствах представляет значительный доход. Разрушенные бараки для рабов в Кимбунду и теперь ещё позволяют видеть размеры, в каких эти экспедиции поддерживали торговлю рабами.
К сношениям с иностранцами относится и обращение с торговыми караванами, приходящими в Мусумбу; двор заботится о них, отводит им места для стоянок и вообще принимает их под своё покровительство, не допуская применения к ним всей тяжести местных законов. Всё, что делается при этом, находится под непосредственным надзором муаты ямво.
Когда муата ямво заболевает, народу предъявляется требование, чтобы он колдовством отгонял злых духов от ложа властителя. Когда он близок к смерти, его преемник, относительно которого обыкновенно уже раньше состоялось соглашение, отправляется в обществе четырёх высших сановников к лукокеше, чтобы получить её согласие. Во время погребения прежнего властителя новому торжественно вручаются знаки его достоинства: лукано — браслет из слоновой кости, обтянутый слоновыми сухожилиями, который, впрочем, может быть даваем в виде ордена и который также носит лукокеша, большой пучок красных перьев попугая, серповидный скипетр из железа и ковёр. Новый властитель присутствует при погребении. Торжественно разукрашенного покойника несут на носилках к реке Каланги. Многочисленные провожатые совершают на реке всевозможные обряды и волшебные действия, причём добывается новый огонь трением дерева и раздаётся по всей Мусумбе. Затем труп несут к священному месту Энцаи, где все двенадцать муат ямво похоронены в кругу, и опускают его в сидячем положении в четырёхугольную яму, которая покрывается пальмовыми листьями и сверху засыпается землёю. Во время церемонии умерщвляют у входа мальчика и девочку. Новый правитель проводит затем ночь на открытом воздухе и в течение следующих восьми дней оплакивает в особых хижинах своего предшественника. На девятый день лукокеша и сановники отводят его в «кипангу» (изгородь, воздвигаемую на месте прежней, которую уже сожгли за это время). Там поселяется лукокеша и весь двор, так что при каждой перемене правителя меняется и столица. Но столицы, или Мусумбы, властителей основывались недалеко друг от друга на плодородной равнине, между реками Каланги и Луиса. У Казембе столицы переносились после смерти и других замечательных людей, например, Ласерды.
Царство Лунда — самое большое в ряду мелких негрских государств, живущих вполне по его образцу и в более или менее заметной зависимости от него. Между муатой кумбана и муатой ямво мы находим полную аналогию. Первый охотно позволяет называть себя муата ямво и также носит лукано — браслет толщиною в 4 см из человеческих сухожилий, но у самой его деревни живёт начальник, подчинённый настоящему муату ямво, являющийся его представителем и с помощью находящихся при нём килолов собирающий дань для Мусумбы. Самый значительный и самый отдалённый из этих правителей — казембе, властитель самого восточного из государств, платящих дань Лунде. Оно уподобляется своей организацией этому последнему и имеет своим центром местечко, называемое на старинных картах просто «Казембе», лежащее между озёрами Моэро и Бангвеоло, в низине шириною около 15 км, где в настоящее время возникает уже седьмая [248] столица. На пространстве нескольких квадратных километров рассеяны без всякого порядка хижины около тысячи жителей, окружённые четырёхугольными изгородями. «Дворец» казембе обнесён тростниковой изгородью, на сваях ворот которой можно видеть множество человеческих черепов.
Сам казембе представляет собою нечто вроде муаты ямво в уменьшенном виде. Когда казембе принимал Ливингстона, он сидел перед своей хижиной на четырёхугольной скамейке, под которой были подостланы шкуры леопардов и львов. Он был в одежде из белой и голубой бумажной ткани с красной обшивкой, что напоминало женский костюм. На руках, на ногах и на голове у него были вышивки из бус; на голове его возвышалась ещё корона из жёлтых перьев. Все начальники пришли под прикрытием огромных зонтиков и уселись направо и налево от него так же как и несколько групп музыкантов. Палач, с широким мечом и орудием вроде ножниц для обрезания ушей, на спине, также находился там, и, кроме того, там были ещё карлик и придворный шут неопределённого северного происхождения. Безухий советник изложил поступки и желания путешественника. Затем казембе удалился с достоинством, чтобы осмотреть подарки, причём два пажа несли его шлейф. Многочисленные придворные были без ушей и без кистей рук, свидетельствуя о прихотях этого властителя, который, однако, имел так мало силы, что арабы в его присутствии вместе с ним подшучивали над его слабостью. Жестокости этого казембе с начала 60-х годов повели к тому, что его густонаселённая страна вскоре стала безлюдной. Неудивительно поэтому, что, между тем как Перейра говорил (несколько преувеличивая) о 20 тыс. воинов, Ливингстон в 1867 г. сомневался, чтобы казембе мог поставить на ноги тысячу человек. Он вообще стал беднее, так как и охотники за слонами оставили его, потому что он не хотел делиться с ними прибылью ни при каких условиях. Он был несчастлив и в душевном отношении: совесть мучила его, и когда он кого-либо видел во сне два или три раза, он удалял его со своей дороги. Двор его отличался пышностью; известное число мужчин одеты были в леопардовые шкуры и при этом носили большие деревянные маски.
Зависимость Казембе от царства Муаты Ямво многим казалась сомнительной. Там случались неправильности в уплате дани, о которых мы знаем и от новейших путешественников, посещавших и другие государства, платящие дань Лунде. После того, как казембе три года подряд не платил никакой дани, он в декабре 1875 г. в первый раз послал караван с невольниками, медью и солью в Мусумбу. Как говорят, это произошло вследствие нападений на город Казембе хищных зверей, разрывавших людей. По объяснению знахарей, это было наказанием за неповиновение казембе муате ямво. Но в Мусумбе Погге слышал об этом следующий рассказ. Один из муат ямво послал большую экспедицию в сопровождении многих знатных лиц на восток, на поиски соли. Она действительно нашла большое количество её. По возвращении на родину посланные, однако, обманули своего господина, боясь, что если они откроют ему о существовании страны, богатой солью, то он заставит их идти туда вместе с ним, а им не хотелось покидать свою страну. Но один из невольников, находившихся при них, рассказал муате ямво о стране с солью, и тот назначил его предводителем военной экспедиции; он завоевал эту страну и управлял ею в качестве начальника, платящего дань муате ямво.
Примечания
- ↑ Лунды называют себя карунд, во множественном арунд (Киоко Марунд). Форма единственного числа калунда как название народа неправильно употребляется в немецкой литературе об Африке (Макс Бухнер).
- ↑ Ки — префикс, означающий увеличение или уважение, так как этот барабан составляет собственность правителя (Макс Бухнер).