6. Рассеянные негрские племена Восточной Африки
| «Осколки с наковальни народов». |
| * * * |
Прошло не более столетия с тех пор, как страшные передовые отряды зулусов начали приводить в смятение восточную часть Южной Африки. Эти удары не были первыми, но спокойная работа культуры вновь создавала мирные и относительно удобные условия существования. Когда Шпильберг в 1602 г. посетил Софалу, он нашёл там негров, вооружённых луками; оружием зулусов служили копья. Гораздо южнее Саби выдвигались первые форпосты спокойного и трудолюбивого населения, для которого обработка полей не была побочным делом: это были племена Тонга страны Газы. Они и теперь ещё живут в своей прежней родине, но в рассеянном виде или в подчинении у небольшого числа воинственных зулусов. Той же участи подверглась вместе с ними бо́льшая часть народов на нижнем Замбези и Ньяссе, которые до последних лет, до образования бечуанского царства Баротсе, представляли крайнюю политическую раздробленность. В замечательном договоре между Англией и королём Капеллой в Тембе в 1823 г. было с точностью [192] обозначено, что на одной кв. миле (легуа) не должно быть более одного начальника. Соединяя все эти племена в особую группу и отделяя их от западных племён Замбези, мы делаем это потому, что у последних уже в прежнее время происходили смешения между земледельцами и завоевателями, которые должны были приводить к возникновению больших и до известной степени прочных государственных образований; на востоке, напротив, всё находится в брожении, из которого могут выработаться упорядоченные условия лишь с помощью европейских колониальных властей.
Самые южные жертвы зулусов, тонги (тонга), представляющие вместе от 30 до 40 тысяч душ, вследствие этого раздробления и своего мирного характера, явились для зулусов лёгкой добычей, когда они около 60 лет тому назад вторглись в Газаланд. Это новое владычество было всего пагубнее для цветущего скотоводства тонгов, которое неудержимо возбуждало алчность завоевателей; некоторые племена разводят теперь собак вместо рогатого скота. В том, что мы действительно здесь имеем дело с народом, который всем своим образом жизни существенно отличается от кафров, нас убеждает следующее: тонги — самый южный народ, у которого можно найти одежду из древесной коры, какую мы вновь встречаем на севере почти у всех земледельцев Восточной Африки. В особенности эта одежда (а также и язык) указывает на культурное родство с более крупным народом манганджей.
Манганджи (манганджа), или ваньясы (ваньяса), образуют несколько племён на озере Ширве и на южном и западном берегу Ньяссы. Их политическая сила и экономическое процветание были уничтожены главным образом завоевательными походами зулусов (здесь мазитов). В прежнее время, рассказывает Ливингстон, все манганджи были соединены под властью их главного начальника Унди, от озера Ширвы до реки Лоангвы. Согласно преданию, они пришли с запада или северо-запада, на что, по-видимому, указывает и их имя «марави», что на их языке означает северо-запад. В лингвистическом отношении они принадлежат к одной группе с тонгами и магинджами. Это — темнокожий народ, по-видимому, более тёмный в прибрежной низине Ньяссы, чем на окружающих плоских возвышенностях, и хорошо сложённый. Ливингстон указывает у некоторых настоящий греческий профиль. Они мало воинственны, трудолюбивы (за исключением некоторых племён низины на Ньяссе), искусны в земледелии и ремёслах и известны своей церемониальной вежливостью. Манганджи пользуются одинаковым презрением мазитов и арабов. Кроме мужества и чувства самостоятельности, во многих местах под давлением завоевания они утратили и хозяйственную энергию (см. стр. 144).
Области обитания манганджей тянутся в настоящее время по левому берегу Замбези, от устья Шире к северу почти до 12° с. ш. В долине Шире и его притоков, около озера Ширвы и затем на западном берегу Ньяссы, они живут в качестве старейших из нынешних обитателей. Более крупные племенные деления представляют настоящие манганджи на юге, маравии на юго-западе, по ту сторону Киркских гор, малимбы (малимба) и матумбоки (матумбока) на западном берегу Ньяссы и мачевы (мачева) к западу от последних до Лоангве и к югу до Замбези. Извне в эти места обитания с востока и юго-востока проникли вайяи (ваяйо), с юга — баньяйи и с севера — бабизы (бабиза), и отчасти сделались оседлыми, отчасти же, как большинство вайяев, завладели в качестве номадов частью страны. Когда Ливингстон впервые прибыл в эту область, манганджи, почти ещё в несмешанном виде, жили только на плоской возвышенной Децы, приблизительно между 14° и 15° ю. ш. Мачевы держались почти в независимом положении на юге и [193] на западе своей прежней области; около Казунгу, в четырёх днях пути к западу от южного конца Ньяссы, они были особенно многочисленны. Все эти народы вместе с более южными макуями в новейшее время называются общим географическим обозначением ваньясов.
Манганджи одеваются в шкуры, по большей части козьи, которые обёртываются вокруг бёдер, а женщины их — в ткань из хлопка, или буаце, собственного приготовления, которою они покрывают себя, начиная от груди, со времени же появления торговли невольниками — в бумажные ткани европейского производства; в большом употреблении здесь и материи из коры. Мужчины особенно гордятся своими причёсками, разнообразие которых заслуживает удивления. В этих причёсках всего охотнее воспроизводятся буйволовые рога по обеим сторонам головы, лучи, скрепляемые длинными гибкими полосами коры, расходящиеся во все стороны, длинные косички, ниспадающие на спину, и т. д. Некоторые удлиняют свои волосы, вплетая в них кору или луб, другие гладко выбривают их, а у иных племён выше Тете мы находим даже чёрные парики из ифе (Sanseviera). Приближаясь с юга, мы здесь в первый раз встречаем пелеле, или губное кольцо, которое в виде деревянного кольца с вставленной в него оловянной чашечкой с диаметром, доходящим до 6 см, носят в верхней губе. Женщина никогда не показывается публично без пелеле, за исключением времени траура по умершем. На Ровуме это странное украшение мы встречаем и у мужчин, и лишь в исключительных случаях дополнением кольца верхней губы служит цилиндрическое остриё, втыкаемое в нижнюю губу у самой десны. Кольца в верхней и нижней губе встречаются и у племён вблизи Цумбо, на Замбези. В некоторых странах уже много лет тому назад пример вайяев заставил исчезнуть губное украшение. Кроме того, манганджи носят до сих пор железные или медные кольца на шее, руках и ногах. Одно племя на Луйе носит единственную медную серьгу от 6 до 10 см в диаметре, наподобие египтян. Там часто можно видеть длинные рубцы татуировки. У мужчин и женщин встречаются короткие поперечные линии над самым носом, на лбу и на щеках. Отдельные племена татуируются остроугольными фигурами, различными у разных племён, от головы до ног; другие покрывают себе всё лицо, и в особенности нос, бородавкообразными рубцами. Некоторые так подпиливают верхние передние зубы, что они напоминают зубы крокодила; другие вырезают их с помощью кремней, в виде полумесяца; третьи выбивают в них треугольные промежутки. Нужны крепкие зубы негров, чтобы при таком уродовании сохранить их в таком здоровом виде, чтобы к ним, когда они постепенно сотрутся до самого корня, можно было применить поговорку относительно стариков: «Он жил так долго, что зубы и дёсны у него сравнялись».
Так как манганджи в этническом дуализме, резко выступающем именно в их местах обитания, представляют оседлый, мирный и страдательный элемент, оружие в практическом смысле не играет у них большой роли, но, будучи искусными кузнецами, они в настоящих областях железа снабжены оружием гораздо больше, чем их более воинственные, кочевые соседи. Главное оружие и у этих народов составляют копья, луки и стрелы и, кроме того, изящно украшенные ножи. Копья их, так же как у народов Замбези, отличаются тяжестью вследствие того, что наконечники их состоят из больших, многогранных клинков, и древки охвачены железными кольцами. Луки их принадлежат к простым восточноафриканским формам и достигают двух метров высоты. Некоторые племена возбуждают страх отравленными зазубренными стрелами; к ним принадлежат обитатели Ширэ, поблизости [194] Момбы. Манганджи в прежнее время показывались не иначе как с луком и стрелами.
Манганджи как земледельцы занимают одно из передовых мест среди народов внутренней Африки. На их способности и склонности к земледелию основываются надежды на благоприятное развитие плоских возвышенностей на Ньяссе, Кафуе и Лоангве, которые могут быть доступны и для белых. Окрестности английского поселения Блэнтайр на Ньяссе с тех пор, как для негров явилась возможность спокойного труда, производят приятное впечатление полей европейской деревни. Манганджи чрезвычайно привержены к своему участку земли, вследствие чего путешественники жалуются на их крайне недостаточное знание проезжих дорог. Все жители деревни выходят вместе на полевые работы, и там часто можно видеть мужчин, женщин и детей, занятых делом, между тем как грудные дети, один около другого, лежат под тенью куста; нередко односельчане работают всем своим составом на поле третьего лица или начальника за угощение пивом. Когда приезжает кто-нибудь чужой, начальника зовут домой с полевой работы. Ливингстон находил на западном берегу Ньяссы в первобытном лесу расчищенные места, занимавшие от двух до трёх квадратных километров. Даже соседство страшных мазитов не отвлекает от работы трудолюбивых мачевов; они расставляют стражу в то время, когда обрабатывают в долинах свои плантации, готовые при первом предостерегающем крике бежать в горы, в свои укреплённые деревни. Приближаясь с юга, здесь в первый раз приходится видеть возделывание хлопчатника. Ливингстон видел поля, занятые этим растением в 1,5 моргена, и, по его словам, каждая зажиточная семья владеет участком хлопкового поля. В области Ширэ в мирные времена едва ли можно найти деревню, где несколько человек не занимались бы очисткой, пряжей и тканьём хлопка. Впрочем, со времени распространения торговли рабами в области Ньяссы и Ровумы вдоль торговых путей возделывание хлопка сделало шаг назад, так как арабы наводнили страну дешёвыми тканями. Известную изобретательность обнаруживают обитатели долины Ширэ: они обрабатывают маис в глубоком иле, причём сперва в каждую ямку всыпают песок, кладут туда семена и опять прикрывают их песком. В сухое время можно видеть, как женщины поливают плантации из тыквенных сосудов, и мужчины настолько обрезают ветви тенистых деревьев на полях, что они немного отнимают света от растений. При первом взгляде на поля в области Ширэ, епископ Маккензи высказал: «Я думал в Англии, что я, между прочим, могу научить этих людей полевому хозяйству, но теперь я вижу, что они понимают в нём гораздо больше, чем я». Нет возможности удержать носильщиков или проводников из этого народа, как только выпадут первые капли дождливого времени (в конце октября), так как в это время они должны обрабатывать свои плантации. Некоторые из них проходят по стране вдоль и поперёк, отыскивая дикий мёд, причём часто руководителем им служит медовая птица. Другие собирают в лесу длинные крепкие отпрыски куста Securidaca longepedunculata, из которых добывается волокно буаце; преимущественно женщины прядут его и приготовляют из него грубую ткань, употребляемую для одежды. Из коры дикой смоковницы они приготовляют материю, а из её сока — каучук. Подчинение мазитам привело для манганджей потерю большей части их стад. Они вовсе не доят коров, потому что молоко не употребляют в пищу. Они не едят и яиц, и поэтому мало держат кур. Но у племени матумбоков, отличающемся от них во многих отношениях, часто встречаются куры и голуби, похожие на египетских. Вместе с [195] чёрными курдючными овцами манганджи держат и коз. Настоящими скотоводами их страны являются те, кому они подчинены. Охота также доставляет им немного, но они неразборчивы в пище и в голодное время едят даже во множестве мышей. Мужчины пьют много пива, приготовление которого лежит на обязанности женщин. Быстрое брожение понуждает к скорому истреблению его. В сезон пальмового вина целые семьи отправляются в лес, чтобы провести «осень» под своими пальмами. Манганджи добывают соли гораздо более, чем нужно для удовлетворения их потребностей, в соляных болотах Ширэ, где целые племена поселяются временно для выщелачивания ила. Целые флотилии выдолбленных лодок занимаются рыбной ловлей, и в особенности жители Ньяссы отличаются искусством судостроения. Сушёная рыба имеет большое распространение как предмет торговли. Ливингстон пожелал однажды купить рыбы в одной из бухт Ньяссы и обращался ко многим рыбакам во время лова, но все они отправляли его к владельцам, которым принадлежала рыба.
Деревни манганджей ограждены столбообразными молочаями (молочаи препятствуют росту травы и противятся огню), бамбуками или дикими смоковницами. Они обыкновенно невелики и там, где война не слишком разредила население, лежат не далее одного километра одна от другой. Хижины делаются круглыми. Поблизости Замбези пытаются строить четырёхугольные хижины с глиняными стенами по португальскому образцу. Тенистая площадь на конце деревни служит местом совещания для её жителей. Поблизости деревни отделяют обыкновенно труднодоступное или окружённое частоколом место в виде убежища на случай опасности; там устраиваются и помещения для запасов. Чаще, чем вследствие болезни и смерти или по причине истощения почвы, деревни покидаются из-за разорения от войны и переносятся в самые неприступные места. На Ньяссе встречаются деревни на сваях с сотнею хижин на одном помосте. Ливингстон рассказывает: «Когда мы ехали вниз по Ширэ, мы нашли в широком поясе папируса, кругом озера Памаломбе, в которое расширяется река, несколько скрытых там семейств манганджей, изгнанных из мест своего обитания нападениями вайяев. Папирус рос так плотно, что он, будучи пригнут, мог держать их маленькие временные хижины, хотя он поднимался и опускался под ногами, как тонкий лёд. Тому, кто проезжал мимо, никогда бы не пришло в голову, что здесь живут человеческие существа». Когда в 1860 г. вайяи широким потоком проникли к югу, вытесненные манганджи разбежались по островам и болотистым берегам озера Ширвы или поселились под защитою вновь появившихся там макололов на нижнем Ширэ. Победоносные вайяи, в свою очередь, были отброшены в болотистые земли верхнего Ширэ зулусским отрядом, который в 1865 г. перешёл через эту реку. Независимые мачевы живут на горах, между тем как плантации их находятся в долине.
Манганджи искусны и в ремёслах и во множестве изготовляют для продажи мотыги, ножи и наконечники копий и стрел. Между тем как они устраивают плавильные печи предпочтительно в муравьиных кучах, и заброшенные печи такого рода вместе с кучами окалин часто виднеются к западу от Ньяссы, у матумбоков, на западном берегу этого озера, в каждой третьей или четвёртой деревне можно найти печь, имеющую форму бутылки, около двух метров высоты, предназначенную для плавления железа. В железных работах мачевы искуснее других. Кузнецы часто бывают старшинами деревни. Прядение и тканьё хлопка весьма распространено и на Ширэ, и на Ньяссе. На озере Ширве в большом количестве выделывается глиняная посуда с различными украшениями. Местное население искусно также и в плетении [196] водонепроницаемых корзин, циновок, находящихся по нескольку в каждой хижине, и сетей. Торговля этими произведениями местной промышленности была отодвинута на задний план торговлей рабами, которую производили португальцы на Шире и на Замбези, а арабы ещё энергичнее на Ровуме. В то время, как войны между манганджами и вайяями выродились под конец в охоту за невольниками, причём первые играли страдательную роль, местная торговля пала, и страна была наводнена европейскими товарами. Оживлённую самостоятельную торговую деятельность проявляют женщины западных манганджей или базенгов. Местами замечаются следы гинекократии и материнского права, даже среди ваньямвезиев брат матери решает, какое имя должно быть дано ребёнку.
Начальники деревень являются единственными представителями и политической организации, единственными властителями и судьями. Обыкновенно только обработанная земля признаётся чьей-либо собственностью, а необработанная считается ничьею; впрочем, маравии на Тетэ добровольно признали право португальцев на известные участки их области, которые были давно уже приобретены ими и которыми они не пользовались. Вследствие [197] бессилия этих мелких властителей они часто скрывают своё звание от чужеземцев, чтобы избежать их требований, а другие вовсе не пускают чужеземцев в свою деревню. Манганджи — столько же преданный, сколько вежливый, народ. Каждого начальника на деревенской площади «подданные» его приветствуют громким хлопаньем в ладоши. Тем не менее эти властители продавали во множестве преданных им людей вайяям за два или за три локтя материи за каждого. Звание начальника переходит по прямому наследству, и лишь в случаях сомнения оно передаётся потомку его сестры. Часть мачевов, подчинённая вангонам, получает начальников от вангонского властителя, живущего около двух дней пути к югу от юго-западной оконечности Ньяссы.
Слова Ливингстона относительно манганджей на западном берегу Ньяссы, что они вообще хорошо знают реки и притоки, но плохо знают их обитателей, могут быть применены ко многим диким народам, так как природа нейтральна, а люди враждебно настроены друг против друга. Тем не менее немногие чувствуют себя в такой степени под постоянной угрозой врагов, лишёнными защиты и спокойного жизненного равновесия, как эти бессильные осколки народов, живущие между вторгшимися к ним разбойниками и работорговцами, как между молотом и наковальней. Замечательно, что к наименее теснимым племенам принадлежало племя в долине верхнего Ширэ, которое во времена Ливингстона управлялось женщиной Ньянго. Впрочем, женщины у манганджей вообще не лишены известного влияния, что зависит отчасти от сравнительной малочисленности их: хищнические экспедиции и охота за невольниками по преимуществу похищают женскую часть молодёжи. Большинство 20 000 туземцев, которые, по расчёту Юнга, ежегодно выводились из страны около Ньяссы, состояло главным образом из женщин и детей.
На нижнем Замбези соседство португальцев оказывало благоприятное влияние на туземцев; путешественник, подвигающийся с юга, неизбежно приходит к этому заключению. Относительно культурными следует в особенности назвать племена на Цумбо, каковы базенги и бапенди на северном берегу, матанди к югу от реки, между тем как баленги составляют беспокойный элемент населения и ещё в 1888 г. совершили набег на Цумбо в количестве 2000 человек. На дельте Замбези, напротив, насильственное вторжение «культуры» вместе с работорговлей оказало скорее разрушительное влияние: прежние народные ремёсла, ткацкое и кузнечное, здесь почти забыты.
Ливингстон указывает народ бадемов (бадема), живущий в рассеянном виде среди южных манганджей. Они занимаются и земледелием, но больше рыбной ловлей, охотятся за дичью в ущельях своей страны, окружённых переплётшимися баобабами, и подозрительно относятся к чужеземцам. Они, по-видимому, находятся в известном подчинении у манганджей, занимая такое же положение, как пигмеи внутри материка. Ближе всего стоят к манганджам баньяи, или банабии (банабиа), на южном берегу Замбези и на Умзангани, к которым принадлежат бамбиры, чаще описываемые как отдельное племя. Места их обитания тянутся от устья Кафуе до Тетэ, и они связаны в качестве южного и западного отростка со своими соплеменниками на Ньяссе. К баньяям принадлежат и так называемые шидимы (шидима) у Тетэ. По всей вероятности, к ним принадлежат также и банайои (банайоа), живущие в свайных хижинах на нижнем Мабабэ, платящие дань бамангватам. Цвет кожи баньяев часто бывает светло-бурый, и португальцы считают их одним из самых красивых и сильных народов Африки. Женщины их носят пелеле, впрочем, небольшое и [198] сделанное из олова, и выпиливают отверстие в верхних передних зубах. Баньяи — усердные земледельцы, кузнецы и искатели золота. Они не лишены воинственности и некогда употребляли большие луки, ядовитые стрелы и тяжёлые копья. Хижины их часто ставятся на сваях. Они вполне приняли язык машонов, играющий роль обиходного языка у соседних племён. Между тем как их соплеменники, живущие к северу и к востоку, утратили всякую политическую самостоятельность, они сохранили нечто вроде республиканского феодализма. Начальник выбирается из потомков сестры умершего начальника. Нередко довольно продолжительное время между смертью последнего и выбором нового бывает временем беззакония, и тогда в особенности чужеземцы оказываются без всякой охраны. Новый начальник получает всё имущество прежнего вместе с жёнами и детьми. Дети и родственники начальника не могут быть продаваемы в рабство. Дети прежнего начальника часто покидают родную деревню и становятся властителями на своей новой родине. Главным среди таких мелких начальников был прославившийся своим богатством «император Мономотапы», потомки которого в настоящее время занимают места мелких начальников католозов (одного из племён бамбиров). Имя его, Мотапэ, вместе с словом моно (муэне, мана и пр.), то есть начальник, составило это название, получившее незаслуженную известность, значение которой может быть понято, если на неё смотреть с южноафриканской точки зрения: так, Мономотапа заслонял собой всю внутреннюю Африку. Португальцы долго платили дань начальнику каталозов за право торговли в его области и в то же время должны были платить её мелким начальникам, которые без всякого стеснения повышали её у самого Тетэ.
Связь между племенами, живущими на Ньяссе, и береговым населением, испытавшим многочисленные смешения, поддерживается племенами внутри страны Келимане, Мозамбика и Кильвы, сильно поредевшими от хищнических набегов южных кафров. Эти племена тесно примыкают к племенам Ньяссы. Мверы (мвера), по-видимому, лет 50 или 60 тому назад были гораздо далее, чем ныне, распространены к югу, чрез Мазази до Ровумы. Часто повторявшиеся нападения южных соседей оттеснили их, так же как распространявшихся ещё далее макуев (макуа[1]), живущих к югу от мверов. Правда, они гораздо многочисленнее, чем их северные соседи, но сила их была гораздо больше несколько десятилетий тому назад. Тем не менее они всё ещё господствуют на пространстве в пять градусов широты и долготы, на берегах Ровумы. На этом пространстве существует несколько подразделений, или ветвей макуев, из которых самые важные — восточные макуи (ломве, медо и мана), отличающиеся особою татуировкою; в то же время им всем свойственны рубец на лбу в виде полумесяца и общий язык с незначительными диалектическими различиями. Макуи были всего более ослаблены в последние десятилетия вторжением в их среду вайяев. Чтобы избавиться от гнёта правительства Маканджилы, они предоставили вайяям, искавшим в небольшом числе места для поселения, часть своей земли, удерживая на неё право собственности, как и на ту землю, которую они предоставили английскому миссионерскому посту освобождённых рабов в Мазази. Однако вайяи хитростью и наглостью сумели превратиться постепенно из людей зависимых в властителей. В описаниях макуев отмечается развитие чувства семейственности и охранение чести их жён и дочерей. Но они несколько тяжеловаты и [199] слишком привержены к своей земле, хотя по трудолюбию не уступают вайяям, представляющим полную противоположность макуям, так как они считают своих жён почти общей собственностью и, вследствие этого, обладают малоразвитым чувством семейственности, но в то же время деятельны и подвижны. В управлении их нет такой патриархальной доверчивости, как у макуев: оно сплошь проникнуто деспотическим характером. Отличительную особенность тех и других составляет то, что почти все макуи говорят на языке вайяев, тогда как последние весьма редко пользуются языком макуев. Почти легендарным представляется народ мавиев (мавиа), к югу от Ровумы, между средним течением этой реки и Мозамбикским берегом. Их изображают в виде горных жителей, ходящих в своей стране без всякой одежды и надевающих только короткий передник, когда они отправляются к другим племенам. Их описывали также в высшей степени замкнутыми и негостеприимными, отказывающими чужеземцам в пище и питье. У них женщины и мужчины носят губное кольцо.
Чтобы дорисовать картину народов в области Ньяссы и его притоков, мы должны коснуться ещё нескольких мелких племён, живущих под защитою гор, окружающих озеро с севера. В стране Конди, прилегающей к северо-западному углу Ньяссы, замкнутой в краях плоскогорья, поднимающихся от 2000 до 2500 м и открытых только к востоку, всё население состоит из вакингов (вакинга), которые по причине внутренних несогласий спустились сюда с гор. От западной границы их начинается крутой подъём к высоко лежащей стране Ньике, гористой области, почти не обработанной, с пастбищами для коз и небольших количеств рогатого скота. Население её представляет отважный, грубый горный народ без всякой внутренней связи; каждый мелкий начальник деревни является королём и собственной властью разрешает споры с грабящими мерерами. По ту сторону гор Чингамбо начинается страна Иньямванга, лесистая область с немногими открытыми местами, вполне самостоятельная. Мкализа составляет границу её со страною Мамбве, в которой травянистые пространства и лесистые хребты перемежаются между собою, и главное местечко которой, Муличучу, лежит почти на 1500 метров высоты. Отсюда спускаются в плодородную страну Улунгу, на южном берегу Танганьики, где население настолько разрежено опустошениями разбойничьих племён, что оно могло удержать лишь небольшие поселения в наиболее защищённых местах. В Итаве Томсон нашёл обитателей только на устьях рек.
Мы обращаемся в заключение к группе народов, которая в пространственном, а отчасти и в этническом отношении, примыкает к племенам Ньяссы и, с другой стороны, образует переход к обитателям южной экваториальной части внутренней Африки. В то же время по своей подчинённости и ослабленности воинственными племенами зулусов эти народы примыкают к манганджам, макуям и подобным им. [200]
В пространстве между западным берегом Ньяссы и Бангвеоло, от Локушвы до южного берега Танганьики, живёт значительно рассеянный, своеобразный во многих отношениях народ бабизы (бабиза), который, по словам Ливингстона, имеет такой вид, «как будто к нему примешана кровь бушменов; многие из них могли бы сойти за бушменов или готтентотов». Они одеваются в ткань из коры, подпиливают остриями свои зубы и носят волосы собранными в сетку на затылке. Мелко истолчённой древесиной тёмно-красного дерева (моломбва) они обсыпают себе волосы и платье. Бабизов можно узнать по татуировке на лбу и подбородке. Их упрекают в скрытности, себялюбии и завистливости. Область обитания их принадлежит к странам, подчинённым мазитам, вследствие чего они живут в крайней бедности и угнетении. В странах, находящихся под угрозой вторжения, они обрабатывают через большие промежутки небольшие круглые площадки в лесу. Когда Ливингстон, в своём последнем путешествии 1873 г., прибыл в деревню Ишитамбо, он нашёл её почти пустою. Жатва поспела, и по старому обычаю жители построили себе шалаши из крыш своих хижин. Всего скуднее живут дикими плодами, кореньями, листьями и грибами бабизы, подвластные бабемпам. Скотоводство их повсюду ничтожно; только начальники их имеют, по-видимому, по несколько штук рогатого скота, овец и коз. Более крупные деревни окружены палисадами, а в некоторых случаях даже сухими рвами. О техническом искусстве бабизов мы знаем только, что они изготовляют платья из древесной коры или луба и циновки из стеблей Raphia. Их торговая деятельность с тех пор, как они были оттеснены мазитами, ограничивается участием в торговле рабами. Приветствие их состоит в хлопании в ладоши и в откидывании себя сидящими назад, так что спина почти касается земли. Начальники, впрочем, мало имеющие власти, окружают себя женщинами, которые с топорами в руках и с вымазанными лицами исполняют пляски по образцу мужчин. В праздничные дни мужчины выходят без ружей, только с луком, стрелами и копьями.
В защите болотистых местностей около Бангвеоло и Моэро живут так называемые болотные бабизы, смешанный народ из различных [201] беглецов, в котором есть нечто общее лишь вследствие его образа жизни наподобие амфибий.
Бабизы строят свои жилища на возвышенных местах, уединённых благодаря окружающим их воде и болотам. Подобно манганджам, пользующимся муравьиными кучами в качестве сторожевых башен, они также пользуются этими естественными возвышениями, которые в дождливое время часто представляют единственные твёрдые и сухие места в море наводнения, засевая их дуррой и маисом. Описываемые бабизы усердно разыскивают клубни растения лотоса и сердцевину папирусового кустарника. Для многих рыбная ловля служит единственным источником пропитания. Их маленькие лодки годятся только для того, чтобы двигаться с помощью шестов по затопленным лугам. В этом отношении лучше снабжены бабизы Бангвеоло, мбогвы (мбогва). Четыре самых больших острова этого озера населены довольно искусными рыбаками, обладающими лодками, вполне удобными для плавания.
От соседних племён эти люди отличаются головными украшениями с выступами из меха в виде ушей, имеющими некоторое сходство с головными уборами гереросов. В характере болотных бабизов также замечается нечто своеобразное: «Островитяне всегда имеют склонность оставаться на месте, чувствуя себя безопасными в своих естественных укреплениях» (Ливингстон). В эти труднодоступные болота они были вытеснены мазитами. Опыт научил их, что гораздо лучше не приходить в слишком тесное соприкосновение с другими. Когда Ливингстон, отыскивая истоки Нила, за несколько дней до своей смерти расспрашивал многих бабизов — известно ли им что-нибудь о горе, откуда вытекают четыре источника, он получил ответ, что все, кому прежде случалось ходить далеко, уже умерли. В прошлые времена, как рассказывают, город Маленга был сборным пунктом бабизов, занимающихся торговлей, но они были изгнаны оттуда мазитами, и сами удалились в эти болота. Между тем как болотные бабизы живут на восточном берегу озера, более сухой и плодородный южный берег укрывает другие немногочисленные остатки того же племени, представляющие собою по преимуществу земледельцев. Они тщательно оберегают свои посевы и во всякую минуту готовы к бегству.
[202]
Широкая, постепенно ниспадающая холмистыми ступенями береговая страна составляет особенность Восточной Африки. Так как она занимает более широкие обитаемые пространства перед плоскогорьем, то она сообщает востоку культурное преимущество перед западом, где нет ни Наталя, ни Занзибара. Именно, с востока сделаны были самые успешные шаги к знакомству с внутренней частью материка. И перспектива ближайшего будущего относительно связи морских берегов со внутренней Африкой соединяется с восточной стороной её. Если какая-либо часть Африки может способствовать усиленному развитию зародыша культуры, заложенного в её народах, то именно эта, и мы испытываем некоторое разочарование, видя в оседлых составных частях восточноафриканского населения более высокое развитие культуры и более сильную государственность лишь в далёком расстоянии от берега. Помимо арабских поселений, берег в этом отношении беднее внутренней части. Чем объясняется это непропорциональное отношение, господствующее настолько, насколько негрские народы касаются восточного края Африки, между тем как ничего подобного нельзя найти у хамитических и семитических племён? Попадающиеся местами работы из Унгуу, Уньямвезии пр (см. рис., стр. 199) доказывают, что некогда здесь существовал более высокий культурный уровень. Прежде всего арабские работорговцы, затем воинственные орды кафров, приводящие юг в неспокойное состояние, и, наконец, проникшие с севера кочевые народы — галласы, сомалии, масаи и пр., всё опустошавшие и грабившие, распространяли полную необеспеченность среди вообще в Африке более слабых, оседлых земледельцев, а лет около 15 тому назад они в виде конных отрядов появились и к югу от экватора. Оседлому населению, очутившемуся между этими жерновами, лишь при самых благоприятных обстоятельствах может предстоять лучшая [203] доля, чем их родичам на Ньяссе и на Ровуме. Эти племена восприняли многие этнографические признаки пастушеских народов, в особенности в вооружении (см. рис., стр. 202). Но, несомненно, более всего повредила им работорговля, настоящей областью которой являются страны, лежащие за береговой полосой, и от которой народы, терзаемые ею, искали защиты даже у галласов и масаев. При всех успехах, которыми обязано им береговое население, арабы были всё-таки проклятием этих стран. Редко бывали случаи сознательного благоприятного действия этих властителей береговой полосы на туземцев, как, например, насильственное прикрепление хищнических «мнимых зулусов», мазитов или мавитов на Ровуме по приказанию занзибарского султана. В настоящее время эпоха господства арабов уже прошла, и вместе с нею торговля рабами на морском берегу идёт к своему угасанию. До самого Угого влияние арабов и суагелиев изменило с внешней стороны прежние нравы негров. До этих пределов мы не находим ни рогатого скота, ни кож, а только ввозные бумажные материи для одежд, и арабский меч в кожаных ножнах, более короткий и широкий спереди, вместе с простыми луками восточноафриканской формы и стрелами в кожаном или деревянном колчане. Фантастические причёски всё более и более исчезают, и голова гладко выстригается. Просверливание губ исчезает повсюду, а ушей — уже у многих; напротив, бусы и многочисленные медные кольца и даже целые связки нанизанных бус там носят на поясе.
Части Уньямвези и в особенности Уньяньембе, прилегающие всего ближе к дорогам, ведущим через Казех или Табору к Танганьике и Укереве, выказывают в своём развитии черты, типичные для африканских стран, находящихся под арабским влиянием. Обитателям этих стран приходится много терпеть от занзибарских арабов. Когда Спик в 1857 г. в качестве первого европейца путешествовал по этой дороге, арабские купцы жили в стране чужеземцами; когда он в 1861 г. вновь оказался на той же дороге, арабы были уже крупными местными землевладельцами и вели войну с туземным властителем страны. Этот процесс, повторявшийся и во многих других странах внутренней Африки, необходимо вытекает из существующих условий. Чужеземные купцы, арабы и суагелии просят о разрешении пройти через страну, внося за это пошлину, основывают товарные склады, приходящиеся по сердцу начальникам, так как они отвечают их стремлениям к вымогательству и к тщеславию. Затем пришельцы обогащаются и заводят связи, вследствие чего навлекают на себя подозрения, подвергаются притеснениям и преследованиям и отказываются платить поборы, возвышающиеся с их благосостоянием; наконец, при каком-либо из неизбежных споров о наследстве престола арабы берут сторону одного из претендентов, обещающего им быть податливым, и этим вовлекаются во внутренние раздоры страны, и часто в бесконечные войны. Так, Мирамбо своё враждебное отношение к арабам объяснял в одном из свиданий со Стэнли невыносимым высокомерием этих последних. Там встречается нередко и женское управление; администрации германских владений Восточной Африки чаще всего приходилось иметь дело с женщинами правительницами. Спик рассказывает даже, что преемницей одной начальницы явилась её служанка. По сведениям Баумана, первые ваньямвезии прибыли на морской берег 70 или 80 лет тому назад.
В таких обстоятельствах более слабая раса испытала общую участь слабых в неравной борьбе: она была вытеснена в менее благоприятные местности, обеднела, опустилась и стала неспособной к образованию более крупных государств. Отдельные мелкие племена удержались на высшей ступени преимущественно там, где природа их [204] мест обитания доставляла им защиту, как это было с вазагарами или джаггами на горных высотах, или там, где они могли принимать участие в арабской торговле, как, например, маконды (маконде), по-видимому, сходные с макуями.
Следуя по караванным дорогам, ведущим к большим озёрам и прежде всего в Уджиджи, по которым в настоящее время средним числом проходит ежегодно до 100 тысяч негров и обитатели которых поэтому стали известны раньше и лучше других, мы попадаем сначала в выступающую всего дальше к берегу страну Узарамо. Она составляет первый подъём к краевым горам восточноафриканского озёрного плоскогорья, а также и границу его. Она покрыта плоскими холмами, обильной травой и лесом, но, как все области, откуда вывозятся невольники, имеет редкое население. Деревни в ней немногочисленны и невелики. Прежде, чем они стали известны благодаря торговле, вазарамы внушали страх в качестве придорожных разбойников, причём боялись не столько их самих, сколько их отравленных стрел. Однако, когда проникли в их область, они оказались крайне слабыми, покинули сами свои лесные убежища, завели поля и деревни, и среди них можно было путешествовать без оружия. Вазарамы (вазарамо) кормятся продажей своих коз и своего хлеба в прибрежных местечках, одеваются в бумажные ткани почти так же, как и суагелии (см. рис., стр. 196), смазывают себя салом и охрой и строят четырёхугольные дома, между тем как вазегуги живут до сих пор в круглых хижинах.
Узагара простирается от сферы влияния Мгеты в Кингани, на востоке, до края плоской возвышенности внутри материка и представляет горную страну, в которой горы, там, где культура не расчистила их с помощью огня и топора, покрыты обильной кустарной и древесной растительностью. Несмотря на красоту этой страны и благоприятное положение её вблизи от Занзибара, жители её, вазагары (вазагара) — жалкие и робкие создания. Они живут по большей части на труднодоступных горных вершинах, в круглых травяных хижинах. Четырёхугольные большие глиняные хижины (тембе) встречаются отдельно только в направлении к Угого. Вазагары наполовину ведут кочевую жизнь, наполовину занимаются земледелием. Когда приближались караваны, они предпочитали, боясь работорговцев, скрываться в свои горные деревни. «Бледного цвета, лишённые мужества, боязливые и робкие они постоянно боятся нападения в этой стране, где каждое человеческое существо имеет рыночную ценность». Это замечание Спика напоминает нам, что мы здесь имеем дело с одним из самых притеснённых, слабых и подавленных народов. Некоторые из них носят куски ткани на пояснице, а другие прикрываются только передником из травы. Кэмерон описывает виденное здесь странное шейное украшение из рядов медной проволоки, поднимающееся вертикально от шеи, наподобие железного ошейника масаев (см. рис., стр. 170). Медь в виде ручных и шейных колец масаев и негров, украшения палиц [205] сомалиев и в новейшее время украшения ружей, может быть названа характерным металлом Экваториальной Африки. Узагара в политическом отношении состояла из нескольких независимых округов. После того, как сюда с запада проникли хищники вадириги (вадириго, см. ниже) и утвердились на удобных местах, здесь совершается такое же смешение народов, как и повсюду, в местах обитаниях более слабых рас.
Южнее живут вазегуги (вазегуга), которые лет около десяти тому назад управлялись королевой, супругом которой был один из мелких начальников, а наследником — её младший брат. Язык здесь тот же, что и в области Узарамо, но политической связи между обеими областями не существует. Непосредственно к востоку от описываемой области живут вадои (вадоэ), которые строят свои деревни по большей части на горах или в других труднодоступных местах. Страна их разделена на четыре части, и каждая из них находится под управлением начальника (мвене), которому, в свою очередь, подчинены деревенские старшины. Ненавидимые соседями за своё людоедство и похищение людей, они, несмотря на многие нападения, удержались до сих пор в своих крепких позициях. Патер Баур передаёт маловероятное предание о «старейшинах», которые переселились сюда из Маньемы, и полагает, что это происхождение доказывается, помимо общего обычая людоедства, также и языком. Многочисленные мелкие племена на Руфиджи не образуют политического союза. В диалектическом отношении вазарамы соединяются с вадоями в одну родственную группу, так же как вазегуги с жителями Унгуу и вазагары с вакамами.
К этой стране примыкает на западе Угого, волнистая равнина, далеко простирающаяся за пределы политического понятия, связанного с этим именем. Страна Угого при незначительном объёме распадается на многочисленные, независимые округи, состоящие из нескольких деревень. Правители этих округов проявляли прежде свою власть в вымогании «гонго», дорожной пошлины, взимаемой с путешественников. И среди вагогов живёт ещё известное число хищнических вадиригов в особых деревнях. Сила вагогов в новейшее время почти исчезла. Между тем как прежде они ассимилировали племена ваньямвезиев и отчасти вакимбов, теперь они приняли многие нравы и обычаи своих притеснителей-масаев и, между прочим, вероятно, сделавшиеся впервые известными им через вакамбов, тиски для верхней части руки с целью укрепления её мышц (см. рис. выше). Мпвапва, на западном склоне гор Узагары, на краю лесной области, отрезывающей этот округ от плоской возвышенности Угого, местечко, часто посещавшееся миссионерами и купцами, в настоящее время является важным опорным пунктом германского влияния. Имеющие совершенно не африканский характер глиняные дома, тембе, здесь выступают впервые как преобладающие жилища и затем почти на всём протяжении области без истока служат обычными жилищами всего оседлого населения. Угого есть средоточие тембе; в Уньямвези строят круглые хижины. Боковая длина тембе может доходить до ста метров. Они состоят из остова из брусьев, стены которого высотою не более двух метров покрыты [206] глиною; плотным слоем глины покрыта и плоская крыша для защиты от дождя. Тембе окружают в виде четырёхугольника внутреннее пространство, в котором стада проводят ночь. Одно или два входных отверстия в наружной стене запираются крепкими деревянными дверями; различные комнаты и постройки ради большей безопасности от неприятельских нападений имеют выходы только на двор; кроме того, во многих местностях наружные стены снабжены бойницами. У ваньятуров (ваньятура) и других народов области Маньяры с тембе соединены подземные убежища. Тембе являются особенно неудобным жилищем в дождливое время, когда они наполняются сыростью и плесенью.
Мпвапва как пограничная область Угого имеет население, состоящее из представителей различных племён (по преимуществу вагогов, вазагаров, вакуев, арабов и суагелиев) и обладает международным характером, поэтому Уньямвези, страна Лунных гор и истоков Нила, самая оживлённая и важная торговая страна внутренней Африки вследствие пересечения в ней караванных дорог, ведущих к Танганьике и к Укереве, по-видимому, не раз была провинцией береговых арабов. Уньямвези облегает узел этих дорог, Казех или Табору, сделавшуюся политическим центром и под германским управлением. Уньямвези (лунная страна) была некогда одним из самых больших царств в Африке и равнялась, по расчёту Спика, по своему пространству Англии, но в течение своей новейшей истории распалась на несколько мелких государств. Большая часть её лежит на плоской возвышенности высотою от 1000 до 1200 метров, служащей водоразделом между Укереве, Танганьикой и Луфиджи. На севере она понижается к Укереве, южный край которого лежит в её пределах, и здесь она заключает в себе плодородные местности Уманды и Узанды. Эта северная часть называется туземцами Узукума (полуночная страна), противоположно южной, Утакаме (полуденная страна). Эта область вообще одна из самых плодородных и населённых на экваториальном востоке. Обитатели её, ваньямвезии (ваньямвези[2]), более многих других племён этих стран способны и склонны пользоваться такими преимуществами. Цвет кожи ваньямвезиев темнее, чем у их соседей в Угого и Узарамо. Вообще, они отличаются тонким строением костей и часто резкими чертами лица. Мужчины дома носят две шкуры на поясе или вместо них материю из древесного луба (зани), а на полевых работах или в дороге надевают козьи шкуры через плечо, поперёк тела. Женщины носят лубяные или бумажные материи на поясе и кусок ткани, прикрывающий грудь, но обыкновенно это заменяется шнурком, к которому куски ткани должны быть прикреплены. Оба пола выбивают треугольное отверстие между двумя внутренними резцами верхнего ряда; оба носят бусы на шее и кольца из хвостовых волос жирафа [207] (замбо) на руках и на ногах. Кроме того, женщины носят спирали из проволоки жёлтой или красной меди, а мужчины — тяжёлые медные кольца на нижней части руки. Обрезание у них неупотребительно, так же как у вазегугов и вазагаров. Мужчины и женщины курят табак или коноплю и много пьют, но они — усердные работники и под присмотром своих начальников (мтеми) хорошо обрабатывают землю. В качестве колонистов в новой стране они превосходят все другие негрские народы и благодаря этому свойству им предстоит, вероятно, важное значение в разработке обширных пустых пространств внутренней части Восточной Африки. В виде торговцев или носильщиков их можно встретить повсюду между Занзибаром и Уджиджи. Маис широко распространён среди них; там можно найти и рис, но туземцы не любят его, и арабы уже потому предпочитают возделывание его, что его у них меньше крадут. Ваньямвезии на собственных ткацких станках ткут бумажные ткани, которые, конечно, не могут выдержать конкуренции с ввозными материями. Здесь и ещё более в прилегающей с северо-востока соседней стране Узиндже выковываются сердцеобразные мотыги, покупаемые караванами; здесь тянут также тонкую железную и медную проволоку и изготовляют изящные железные трубки, приспособляемые к табачным трубкам. Скотоводство, несмотря на пристрастие народа к мясной пище, мало развито, между тем как пчеловодство, как почти повсюду в этих областях, ведётся с большим усердием.
Ваньямвезии распадаются на несколько племён, которые отчасти и внешним образом отличаются друг от друга. Самые значительные из них вагараганцы (вагараганца), живущие далее всех на востоке, затем вазунги (вазунга) на западе, ватакамы (ватакама) на юго-западе, вакононги (вакононго) на юге и составляющие переход к народам озёрной области вазинджи (вазинджа) и вазукумы (вазукума) на севере. В виде пастушеского народа среди них живёт племя ватузи, ветвь вагумов, которые мимоходом завладели этой страной. О них см. выше, стр. 187 и след.
Ваньямвезии, вследствие общения с арабами, продолжающегося уже многие десятки лет, в экономическом отношении настолько вступили на их путь, что немалая часть их, быть может, целая треть мужчин, ежегодно берёт дорожный посох и посвящает себя торговле рабами и слоновой костью и службе в качестве носильщиков между Занзибаром и Уджйджи. На юго-восточном берегу Танганьики лет около десяти тому назад переселенец из Уньямвези с помощью нескольких колонистов такого же беспокойного характера основал настоящую разбойничью деревню, место сбора и убежища для работорговцев, где всегда множество рабов находилось под рукою для обмена на порох и огнестрельное оружие. Сословие профессиональных разбойников (руга-руга) получило в Уньямвези выдающееся развитие, и искусные предводители шаек пользуются даже некоторой популярностью. Прежде, чем они были разбиты немцами и вынуждены к постоянному пребыванию в Уссуи, вангоны (ватуты) распространяли свои разбойничьи набеги до южного берега Большой Ниянцы и в западную часть Уньямвези. Они находились последовательно то в союзе, то во враждебных отношениях с Мирамбо (см. выше, стр. 148) и другими начальниками ваньямвезиев. [208]
Уньямвези своими областями Увинза, Кавенде и Уконинго простирается до редконаселённого восточного берега Танганьики. На юго-восточном берегу к нему примыкает страна вафипов (вафипа) с более густым населением. Мирные вафипы, цвет кожи которых колеблется между светлым и самым тёмным бурым цветом, — земледельцы с незначительным скотоводством и искусные ткачи бумажных материй. У них нет рабства, но они стараются подкрепить свой народ беглыми невольниками. На озере Риква можно упомянуть охотничий народ мараунгу, находящийся в торговых сношениях с Уньямвези.
По дороге из Занзибара в Уджиджи мы видели негров преимущественно под влиянием арабов, поэтому нам интересно будет взглянуть на те племена, которые к северу от этой дороги испытывают ещё большие притеснения масаев и галласов, не допускавших никакой прочной политической организации между Абиссинией и Занзибаром. Племена эти, подобно вагогам и ваньямвезиям, подвергались антропологическому и этнологическому разложению, в высшей степени поучительному для нас. Здесь мы по преимуществу имеем в виду вакамбов (вакамба) и ваников (ваника[3]). Вакамбы живут к югу от экватора, приблизительно между 1°30′ и 3°, и на западе гористый склон озёрного плоскогорья служит для них границею, но не защитой. На востоке они так глубоко врезались в область живущих по направлению внутрь страны и к югу от Момбаса ваников, жилища которых начинаются от миссионерской станции Раббаи, что могли установить непосредственное сношение с берегом. Но для них, так же как и для их соседей, ваников и вапокомов, не открывается свободного пути внутрь материка, потому что между ними и государствами вагумов на Укереве врезались кочевые орды масаев и вакуафов. Поэтому караваны часто имеют при себе до 2000 мужчин, вооружённых ружьями. Эти караваны отличаются величайшим порядком и повиновением, но, тем не менее, в прежние времена многие из них отступали перед копьями масаев.
Вакамбы и ваники — настоящие племена банту, имеющие большое сходство с вазагарами, вазамбарами и их соплеменниками. Но воинственные соседи сделали их более мирными. Те из них, которые живут на границе степи и земледельческой области, в местности с неправильными осадками, стоят в культурном отношении ниже своих соседей. Вакамбы обладают большими стадами рогатого скота, коз и пр., но отчасти занимаются земледелием и лишь в сухие годы совершенно переходят к пастушеской жизни. Они изготовляют железные, обоюдоострые мечи арабского типа и продуктами своего земледелия, в особенности табаком, и продуктами скотоводства ведут оживлённую меновую торговлю с береговыми магометанами, причём принимают от них и деньги в виде монет. Они оставляют на затылке, по кафрскому обычаю, пучок волос, вроде венчика. Главное оружие их составляют лук и стрелы, тогда как копьё и щит употребляются исключительно их притеснителями. Северная часть Укамбы носит название Китуи. Ваники живут уже в хижинах с двухскатной кровлей, по арабскому образцу, а вакамбы сохранили ещё конусообразную постройку. Они находятся под властью нескольких деревенских старшин, пользующихся чисто личным уважением. Средоточие религиозной и политической жизни ваников составляет «муанза», доступная только начальнику, в честь которой справляются шумные празднества; этот таинственный предмет представляет деревянный инструмент, похожий на волчок и издающий своеобразные гудящие звуки (см. рис., стр. 49). Обрезание у ваников также [209] празднуется особенно торжественно. Гиена считается у них родоначальником всего народа, и поэтому умерщвление этого животного признаётся большим преступлением. Вакамбы не погребают умерших, а только бросают их в кусты. К тому же кругу принадлежат и вадиги (вадиго), племя, занимающееся врачеванием и колдовством и живущее внутри страны по направлению от Момбаса. Вадиги носят соломенные повязки на верхней части руки и на колене, а на лодыжках — кольца из мешочков, наполненных горохом и издающих шум вроде трещотки.
Новый этнический круг открывается этими рассеянными земледельцами, оказывающимися обломками, раскиданными волнами галласов, масаев и вакуафов, нахлынувшими с севера. Смешение с хамитической кровью придало этой расе более благородный характер, весьма выгодно выступающий в том образе, какой даёт Ганс Мейер в своём симпатичном описании правителя джаггов, Мареаля из Марангу (см. рис., стр. 214). Но в политическом и экономическом отношении это влияние сделало народ этот слабым и бедным там, где не было защищённых
мест, как, например, на склонах Килиманджаро, дававших им возможность свободного развития. С внешней стороны они во многом подражают своим хищническим угнетателям. Вследствие этого возникло странное смешение туземного и чужеземного, прежде всего в скотоводстве. В качестве кочевых скотоводов они не могут пользоваться рабами, потому что они увеличивают их обоз, поэтому конечной целью их является похищение скота. Охоту за рабами здесь заменяют набеги на стада рогатого скота, и там, где они угрожают, даже при самых благоприятных обстоятельствах скотоводство незначительно, как мы видим это у западных вакамбов, и оно увеличивается лишь к востоку, вместе с большей безопасностью. «Страх грабежа имеет определённое значение во всей Восточной Африке как препятствие для культурного развития» (Ганс Мейер); действие его простирается не только на рогатый скот, но и на железные орудия и пр. В сравнении с масаями и их соплеменниками, вакамбов нельзя назвать настоящими пастухами. Присматриваясь к нравам этих полускотоводов в отношении их к своим стадам, мы получаем такое впечатление, что происхождение этих обычаев надо искать у настоящих скотоводов, презирающих земледелие и ведущих кочевую жизнь к западу от места обитания вакамбов. Эти последние позволяют женщинам принимать участие в уходе за скотом, тогда как у первых в основе всех обычаев относительно стад лежит устранение женщин, которые не смели даже войти в краль и тем менее доить коров. Масаи, умерщвляя скот, колют его в затылок, а вакамбы душат его. Вакамбы не держат лошадей и верблюдов и даже не пользуются ослом в качестве вьючного животного, а, по-видимому, только откармливают его для убоя. При своём свободном, [210] бродячем образе жизни масаи и вакуафы — воинственные народы с законченной организацией, между тем как оседлые вакамбы боятся битвы в открытом поле. Наоборот, вакамбы и их соплеменники стоят выше своих беспокойных соседей во всём, что требует оседлой, устойчивой и постоянной работы. Всего более занимаются они земледелием, позволяющим им пользоваться более разнообразной пищей. Земледелию они предаются с такой страстью, что она удивляет даже европейцев. Замечательнее всего их искусственное орошение полей. И сама жизнь их в прочных, плотных хижинах из глины и хвороста удобнее, чем жизнь номадов в лёгких шалашах из ветвей, и более безопасна от хищных животных и неприятеля, хотя это не мешает им чувствовать страх за своими изгородями из колючих растений с запирающимися дверями. Они вывозят свой табак на берег моря и вообще занимаются ремёслами и торговлей. При виде этих столь противоположных народов невольно приходит в голову, что соединение их в одно государственное целое послужило бы к благу тех и других. Тогда явилось бы такое положение, какое мы видим в Уганде и Уньоро, где плодовитость спокойной работы земледельца вместе с подвижностью и способностью к управлению кочевых скотоводов создаёт самые цветущие государства Центральной Африки.
Влияния пастухов на многие внешние признаки этих негрских народцев порождает среди них даже под сильным гнётом живейшее стремление к подражанию своим притеснителям, что ведёт к самому забавному обезьянству: так, например, большие щиты и копья мало подходят к их невоинственному характеру. Женщины свои медные и железные спирали на шее, руках и ногах и шкуры вокруг бёдер, а мужчины своё недостаточное одеяние и окрашивание красной краской заимствовали от воинственных масаев. Весьма своеобразны татуировки, которые у вакамбов состоят в круглом пятне посредине лба, а у вагуенов — в чёрной полосе, идущей через лоб до корня носа, а также огромные деревянные отрезки, украшенные железом, в ушах, растягивающие мочки до 8 см, и столь же большие, украшенные бусами серьги. Подпиливание остриями верхних и выбивание средних резцов встречается у вазамбаров и вагуенов. [211]
К этим остаткам народов, потерявшим самостоятельность, принадлежат вапокомы (вапокомо), к врагам которых принадлежит и султан Виту. Стеснённое положение всего более сделало вапокомов трусливыми. Их копья длиною в 3 метра так же не страшны в их руках, как и лук с отравленными стрелами, которые они выменивают у вабонов. Зато они усердно занимаются земледелием, рыболовством и судоходством, а отчасти и охотой в лесах на Тане. Даже галласы, у которых к северу от Таны сомалии отняли стада и заставили их быть пастухами чужих стад, а на Сабаки даже земледельцами, смотрят с презрением на подчинённых им, похожих на суагелиев, земледельцев вапокомов. Они менее презирают похожих на галласов и платящих им дань охотничьих народов вабони, вассаниа и валангуло (арьянгуло). Вабоны — бродячий, охотничий народ на севере страны
Виту; они не знакомы с земледелием и, вследствие этого, преимущественно должны питаться кореньями и дикими плодами лесов. С ними сходны родственные им, живущие южнее ваты (вату).
Кроме того, достойны упоминания жители Узамбары. Главное племя, вазамбары, или, как они сами себя называют, вашамбасы (вашамба́), — среднего роста и крепкого сложения. Племенным знаком их служит небольшой углублённый рубец посредине лба. Их первоначальная одежда из кожи почти совершенно вытеснена ввозными бумажными тканями. В качестве оружия у них встречаются мечи, копья и небольшие луки со стрелами, наконечники которых сделаны из железа или из отравленного дерева. На севере распространена метательная палица. У них уже в значительном числе можно найти огнестрельное оружие, а щиты более не употребляются. Земледелие ведётся у них с большим старанием, в особенности возделывание бобов.
Пастушеское племя вамбугов (вамбугу) на северо-западе страны также принадлежит к народам банту, но с сильною хамитическою примесью. Отчасти они находятся в услужении у правителей вазамбаров в виде пастухов. Их более утончённые черты лица, так же как и кожаная одежда, приближают их к масаям. Над вазамбарами господствует немногочисленное чужеземное племя, которое, согласно преданию, переселилось из Нгуру или Джагги, вакилинды (вакилинди). До 1867 года правящая семья жила в Вуге, а затем в Вазинде. Народ [212] ненавидит их и уже поэтому склонен к дружбе с иноземными властями, и более всего с арабами. Падение арабского могущества изменило это положение, и, между прочим, в этом случае германская колонизация содействовала перевороту, который, надо надеяться, установит более прочно и благоприятно участь этих трудолюбивых земледельцев в Восточной Африке.
На плодородных и здоровых склонах Килиманджаро, в хорошо орошённом поясе, между 1000 и 2000 метров высоты, ваджагги (ваджагга)
сохранили своё независимое положение. Как настоящий горный народ они разделяются на многочисленные мелкие племена, которые Ганс Мейер исчисляет в двадцать, с областями в среднем в 0,8 кв. мили, и с общим населением в 46 тысяч. Оружие ваджаггов состоит из превосходных копий, которые употребляются только как колющее оружие и вывозятся торговцами к соседним народам. Многие из копий масаев, с широкими клинками, в наших коллекциях вышли из кузниц ваджаггов, арушей и их соплеменников. Поразительно длинные клинки прежде были шире и только с 1887 г., как сообщает Ганс Мейер, стали делаться у́же вследствие новой моды. Впрочем, обе формы появились лишь после ввоза европейской железной проволоки, значительно содействовавшего развитию железной промышленности; прежние копья, с короткими клинками, сохранились и до настоящего времени [213] в отдалённых местностях Килиманджаро. К упомянутому оружию надо прибавить ещё длинные мечи в красных кожаных ножнах и щиты такой же формы, как у масаев. Одежда из шкур существует и теперь; девушки носят нитки из бус на поясе, откуда спадает лоскуток из кожи или другой ткани, величиной с игральную карту; одежда замужних женщин гораздо полнее. Отдельные незначительные местечки составляют владения начальников, имущество которых состоит только из одного скота. Поэтому главною целью бесчисленных раздоров является похищение скота; в то же время поля подчинённых намеренно не опустошаются. Границы там, где переход всего легче, защищены рвами. К ваджаггам принадлежат рассеянные по южному склону Меру, живущие среди своих полей вамеры (вамеру), находящиеся в ближайшем родстве с арушами.
Вагуэны (вагуэно) и вапары (вапаре) как в пространственном, так и в этнографическом отношении, занимают среднее место между ваджаггами и вазамбарами; от тех и других они отличаются тем, что влияние масаев на них было более глубоким. Их прославленная железная промышленность (кузнецы и здесь занимают [214] особое положение в народе) уступает той же промышленности у джаггов. Вследствие нападений этих последних красивая горная страна их оскудела и отчасти обезлюдела. В качестве культурной группы, которая своим мирным, трудолюбивым и зажиточным состоянием привлекала к себе не один раз джаггов, ватаветы (ватавета), обитатели превосходного культурного оазиса на Килиманджаро, стоят отдельно и в лингвистическом отношении, так как говорят наречием вагуэнов и вапаров. Поселения вакуафов (вакуафи), пастушеского племени, похожих на масаев, которому победоносными соплеменниками его была навязана оседлая жизнь, встречаются во многих местах на Килиманджаро, в особенности в Аруше. В Тавете вакуафы живут под властью ваджаггов.
Вандороббы (вандороббо), бродячие охотники, вынуждаемые необходимостью служить масаям, живут во временных хижинах близ Узери, на восточном склоне Килиманджаро. Вместе с родственными им племенами мидгу и валангуло (см. стр. 180 и след.), подчинёнными сомалиям и масаям, их считают последним остатком настоящего африканского первичного населения, которое должно было подчиниться завоевателям, пришедшим с северо-востока (Гильдебранд). Но следует ли избирать такую возвышенную точку зрения при суждении о народах, меняющих места своего обитания по столь многим причинам? Прежде всего надо отметить, что «вандороббо» в устах масаев есть общее выражение для охотничьих племён, [215] независимо от их происхождения, и затем следует припомнить, как широко распространены в этих странах отдельные земледельческие и промышленные колонии негров. Фишер встретил поблизости озера Найваши земледельческих вазегуйев (вазегуйю) того же племени, какое жило близ Танги на морском берегу. «По-видимому, оно много лет тому назад появилось здесь, гонимое сильным голодом». Точно так же Гёнель объясняет настоящее положение вандороббов[4] «неурожаями или подобными причинами», которые несколько десятилетий тому назад вытеснили их из мест обитания к западу от Баринго. Они говорят на языке масаев (см. стр. 181), и какова бы ни была их политическая зависимость, во всяком случае, в значительной степени зависят от них экономически, так как они не могли бы прожить одной охотой и
разыскиванием дикого мёда (они охотятся за слонами с метательными копьями в виде гарпунов, отравленными сгущённым соком дерева морио) и по временам вынуждены покупать скот у масаев. Вследствие этого они никогда не встречаются далеко от последних. Некоторые вандороббы, впрочем, освободились от этой зависимости, занимаясь торговлей или состоя в услужении у оседлых племён.
О. Бауман в последние годы открыл ещё другие народы с подобным же положением в области между Килиманджаро и истоками Нила. Вафиомы (вафиоми), с языком, по-видимому, совершенно своеобразным, который не принадлежит ни к группе банту, ни к нильской (масайской) группе, и вамбугвы (вамбугве), говорящие на одном из наречий банту, занимаются земледелием и живут к югу от озера Маньяра в глиняных хижинах (тембе). В сторону Угого, к югу от них, живут также говорящие на диалекте банту ваньятуры (ваньятуру), которые, противоположно крепким и трудолюбивым вамбугвам, [216] находятся в упадке. Ванеги (ванеге) — охотничий народ, бродящий между Ираку и Узукумой, а близкородственные им васандауи — ветвь их, сделавшаяся оседлой. Те и другие говорят на своеобразном языке с щёлкающими звуками.
В экваториальной части восточного берега арабский элемент имеет многочисленных представителей, но он не создал таких прочных образований вместе с оседлыми африканцами, как в Египте, Нубии и Абиссинии. Влияния его более рассеяны, и положение сборных пунктов арабских торговых и завоевательных экспедиций часто изменялось. Арабы, пока они были ещё язычниками, не основывали в Восточной Африке настоящих государств, не устанавливали законов и не выступали в качестве завоевателей и колонизаторов; они основывали только торговые дома. В самой Аравии они не обладали политическим единством и были разделены на многие племена, находившиеся в несогласии между собою. Только тогда, когда они стали магометанами, торговые отношения их приняли политический характер. В то же время утвердились они более прочно на этих берегах, с которыми, впрочем, давно уже были знакомы. Могдишу, Килоа (основанный в 365 г. Геджры) и Софала были уже прочными поселениями, когда португальцы в 1498 году достигли этих берегов и Васко да Гама отплыл в Индию с арабскими лоцманами с берега Суагели; арабы ещё раньше селились на Коморенах и в Мадагаскаре. В конце XVII века имамы маскатские предприняли завоевательное движение к этим берегам, в 1698 году взяли Момбас, а позднее вместе с Занзибаром приобрели господство до мозамбикского берега. С того времени страна между экватором и мысом Дельгадо стала подчинённой Маскату, пока в 1858 г. при разделе наследства не образовалось особое Занзибарское султанство под властью Саид Меджида, получившего известность в истории открытия нильских озёр. Средоточием этого господства был остров Занзибар величиною в 130 кв. миль и с 210 тыс. жителей; более двух третей их составляют свободные и обязанные службой негры, и около 6000 индусов, которые большую часть торговли держат в своих руках. Остальная часть состоит из арабов в довольно пёстром смешении, господствующих здесь и на противоположной [217] береговой полосе, важной для этого счастливого острова в качестве опорной и исходной точки коммерческих, а затем политических предприятий, благодаря которым арабские торговцы и ислам достигли нильских озёр гораздо раньше европейцев. Достаточно напомнить, что прямое влияние занзибарского султана распространялось до Танганьики! Занзибар превзошёл все другие места между бухтой Альгоа и мысом Гвардафуй как торговый город и исходный пункт значительного политического и нравственного влияния. Влияние арабов на берегу и внутри основывалось прежде всего на их оживлённой торговле, а затем на их личных и культурных преимуществах. Сношения с Аравией и Индией поддерживали двухмачтовые суда, по большей части арабского производства и с арабским экипажем, уходившие с северо-восточным муссоном и возвращавшиеся с юго-западным. В предшествующие века эти сношения охватывали более обширные круги, как показывают многочисленные старинные китайские фарфоровые вещи, которые Ленц видел в арабских домах Ламу. Между островом Занзибаром и материком пользовались только туземными барками, которые привозили на остров слоновую кость, копаловый лак и каучук, и в особенности рабов, а отсюда эти товары отправлялись в Индию, Аравию и Египет.
В чужеземном населении Занзибара по преимуществу выдаются арабы, индусы, баньяны, персы, негры, суагелии, мадагассы и коморенцы. Арабы, хозяева острова, часто обладают большими имениями, обширными плантациями и многочисленными рабами. В их руках находилась главным образом торговля с внутренней частью материка, и ежегодно многие из них отправлялись туда с большими караванами и значительной свитой, останавливались в Таборе, Уджиджи или других торговых центрах и посылали лучших рабов за покупкою слоновой кости и новых невольников. Всё купленное собиралось в их главных квартирах, а через несколько лет они возвращались в Занзибар, чтобы распродать свои товары и сделать новый запас для дальнейшей торговли. Нередко случалось и случается, что такие высшие рабы, посылаемые арабами, с помощью своих господ становятся самостоятельными и основывают конторы занзибарских домов глубоко внутри материка. Бывает также, что они растрачивают вверенные им товары или теряют в одном из многих и частых переворотов торговли и затем уже не решаются вернуться в Занзибар. Они поселяются там, где их застанет этот момент, и подобные колонии встречаются в Карагве, Уганде, даже в области Конго (Типпу Типп). Именно в Уганде влияние их особенно чувствительно в политическом и религиозном отношении.
Арабское влияние во внутренних странах не всегда основывается на богатстве и могуществе. Нередко корни многих торговых королей этих стран глубоко лежат в почве. Не все их караваны — большие торговые караваны, находящиеся в распоряжении влиятельных купцов, хорошо вооружённые и богато снабжённые товарами. Охота к странствованиям и стремление к наживе заставляют и других людей подвергаться трудностям этого далёкого пути. Кэмерон встретил в Узагаре маленький караван кузнеца, который направлялся в Уньяньембе, чтобы там, по исправлении огнестрельного оружия, попытать счастья в борьбе с Мирамбо. Кроме того, «это была смешанная масса, соединившаяся для взаимной защиты; она состояла из мелких отрядов, руководимых арабскими рабами и бедными свободными людьми, которые могли [218] собрать лишь два или три груза и столько же рабов для переноски, но, полные надежды, стремились в страны баснословного богатства, где, по их мнению, слоновая кость употребляется для огораживания свиных хлевов и для изготовления дверных косяков».
Целые две трети населения состоят из негров. К ним принадлежат прежде всего так называемые вангваны (вангвана), составляющие неизбежную составную часть каждого каравана. Имя вангвана означает господ, в отличие от рабов на плантациях. Эти вангваны родились, быть может, не в Занзибаре, но в виде рабов прибыли из внутренних стран, натурализовались здесь и выучились языку кисуагели. Некоторые из них приобрели свободу, но большинство их — рабы, которые своим господам отдают часть заработка за разрешение вступать на службу к европейским путешественникам. Они обращены в магометанство или, по крайней мере, должны были подвергаться обрезанию, чтобы быть «чистыми», то есть чтобы иметь возможность убивать животных для своих господ. Большинство их имеет, однако, очень мало понятия об учении своей религии и редко или никогда не читают предписанных молитв. «Более двух лет, — говорит Уилсон, — многие из них находились у меня в услужении, и я никогда не видал, чтобы из них кто-нибудь молился, за исключением одного раза, когда нас застигла страшная буря на озере Виктории и едва не опрокинула нашу лодку». Хотя они почти все — выходцы из внутренней Африки, но они смотрят с величественным презрением на своих чёрных братьев и называют их «вашенци», или дикари. Но у них самих характер настолько негрский, что именно при сравнении с арабами выражается вполне их племенное родство. Когда вангван возвращается с полными карманами из внутренних стран, он покупает себе новый костюм и тросточку и некоторое время разыгрывает из себя щёголя: он ест и пьёт, как нельзя лучше, и кутит целые ночи с приятелями. Когда он истратит все деньги, что случается обыкновенно через несколько недель, он продаёт своё платье, опять надевает лохмотья и рад, когда его кто-нибудь возьмёт на службу в новое путешествие.
Ватудимы (ватудиму), или рабочие люди, по всей вероятности, коренные жители Занзибара, которым принадлежал этот остров до завоевания его арабами. Они живут в маленьких деревнях, рассеянных по острову, и говорят наречием, существенно отличающимся от городского. Они находятся в известной зависимости от арабов, которую нельзя, однако, назвать рабством, и уже не выделяются в физическом отношении. Прежде, вероятно, было иначе, а в настоящее время они в расовом отношении столь же мало своеобразны, как и класс ремесленников, напоминая более ремесленные касты Западной Африки, чем самостоятельное этническое племя, за какое их принимают лишь поверхностные наблюдатели.
Не обособление, а смешение составляет этнографическую примету узких островов у берегов Занзибара. То же самое можно сказать о прибрежной области. Здесь мы встречаемся с характерным собирательным понятием суагели, происхождение и сущность которого Отто Керстен изображает следующими словами: благодаря тысячелетнему смешению арабов с негрскими береговыми племенами, а также продолжающемуся в течение столетий ввозу рабов почти из всех племён Восточной Африки, в особенности с юга, произошло постепенно такое смешанное население, что под конец нельзя уже было держаться строгих различий разных составных частей, тем более, что привезённые издалека негры в короткое время принимали здешний язык и обычаи, забывали своё происхождение и родину и одинаково называли себя суагелиями, как будто их предки давно уже обитали в этой стране. Среди тех, которые называют себя суагелиями, мы находим, вследствие этого, все оттенки цвета [219] кожи и все посредствующие ступени физических свойств, от предполагаемых коренных обитателей до переселившихся сюда арабов. Так как и среди последних редко встречаются представители чистой крови, то и среди оседлых уже в течение нескольких поколений негров можно найти лишь немного не смешанных семейств. Следы этого смешения ясно можно заметить не только в физических признаках, но и в языке и во всём образе жизни отдельных лиц и целого народа. Влияние высшей расы на низшую не во всех отношениях было благоприятным: народ суагелиев ещё не достаточно однороден, чтобы обнаружить положительные качества настоящего смешанного народа, совершенно слившегося между собою вследствие совместного жительства в течение нескольких столетий без дальнейшего притока чуждой крови. Суагелии — вообще сильного и красивого сложения, скорее полны, чем худощавы, и обладают приятными, даже изящными лицами, с несомненными семитическими чертами (см. рис., стр. 196). Но в этнографическом отношении они во многом примыкают к арабам. По крайней мере, зажиточные, то есть обладающие не менее как четырьмя рабами, и не зависящие от своей личной работы суагелии могут быть причислены к арабам. Этот смешанный народ свой язык, представляющий наречие банту с примесью арабских и индийских слов, а в последнее время немецких и английских, сделал обиходным языком в значительной части Восточной Африки. Штульман находил язык и костюм суагелиев даже у вакусов, в области Ньянгве. Суагелии по своему торговому духу, отвращению от тяжёлой работы и приспособляемости, доходящей до трусости, могут назваться настоящим торговым народом, поэтому их, так же как евреев или армян, можно найти в виде отдельных лиц или небольших групп во всякой деревне, у каждого правителя, преследующих торговые цели, которые прежде заключались главным образом в разыскивании невольников. Под внешним лоском мусульманства они остались настоящими неграми, как это показывают в особенности их сказки и поговорки.
Между ними и племенами, причисляемыми ещё в культурном отношении к неграм, стоят сильно смешанные с арабами и тесно связанные с ними и в политическом отношении береговые племена типа вамримов (вамрима), которые, противоположно другим племенам, смешанным с арабами, в социальном, а в прежнее время и в политическом отношении, вполне отделены от арабов и поэтому ещё скорее превращаются в негров. Оманы называют их не родственниками, а «аайям», соплеменниками. Они образуют узкую полосу на берегу, где ими некогда управляли собственные начальники под верховной властью занзибарского султана, ведут ленивую жизнь среди своих плантаций, продуктами которых снабжают остров Занзибар и моряков и которые они заставляют обрабатывать жён и рабов. Главным предметом наживы для них некогда был грабёж караванов, проходивших через их область, в особенности из внутренних стран, со слоновой костью и рабами. Этим объясняется непропорционально большое число мелких гаваней на этом берегу, из которых каждый начальник хотя одну старался присвоить себе, главным образом, конечно, в интересах более [220] лёгкого вывоза рабов. «Деревня состоит из 2—3 дюжин глиняных хижин, с хорошо проветриваемыми, поднимающимися на сваях крышами; она соединена узкой тропинкой с берегом, и каждая хижина окружена высоким забором, заключающим в себе двор и жилище женщин, детей и домашних животных. Некоторые надстраивают над хижинами нечто вроде второго этажа из хвороста и досок, служащего складом для товаров или спальней. К этому сочетанию хижин примыкают местами группы ульеобразных жилищ рабов и бедняков» (Бёртон). Только более богатые вамримы ведут такой же образ жизни, как арабы, а более бедные живут, как негры. Мрима редко появляется в обществе без копья или палки. Женщины закрывают себе лицо только в исключительных случаях и вкладывают серебряную или медную запонку, а за недостатком её — даже кусочек маниока в левую ноздрю и растягивают с помощью кусочка дерева или копала, или же бетелевого ореха свои уши до безобразной величины. Их причёски весьма разнообразны: некоторые бреют волосы над ушами и лбом, а другие располагают их свитками, так что голова имеет вид дыни; твердые пряди, стоящие как рога, встречаются и здесь. Несколько шерстистые волосы соответствуют этому чисто африканскому стремлению к оригинальным причёскам.
И между арабами Восточной Африки чистокровные потомки переселенцев из Омана становятся всё более и более редкими. Даже в семье правителей часто можно заметить сильно выраженный тип мулатов. Вследствие процесса смешения и арабы позднейшего переселения быстро утрачивают прекрасный цвет и красивые черты лица, а потомков первых переселенцев на берегу трудно уже отличить от коренных жителей. Нельзя считать общим правилом, чтобы арабы-мулаты на этом берегу представляли упадок в физическом и умственном отношении. Но, действительно, третьи поколения такого смешения так же негрообразны, как и тёмные племена внутренней части материка. Лоб, глаза и волосы часто ещё носят на себе признаки более благородной расы, между тем как скулы, толстые губы и скошенный назад подбородок обнаруживают негрские приметы. Впрочем, даже более чистокровные креолы, родившиеся на острове или на берегу Занзибара, заменяют энергичный темперамент арабов более мягким, как это свойственно и баньянам на этом берегу. По описаниям, они ленивы и рассеянны, хотя смышлёны и хитры, и история не противоречит этой характеристике. Образованность арабов на восточном берегу Африки носит такой же колониальный отпечаток. С 7—8 лет, при трёхгодичном обучении, он научается читать Коран и писать старомодным почерком, «менее совершенным, чем куфический». Кроме того, его выучивают нескольким молитвам и песням. Затем он начинает помогать отцу в его делах или на плантации и в то же время предаётся пьянству и любовным похождениям. Сюда проникло из Индии и курение опиума. Когда он, в возрасте от 17 до 18 лет, начинает чувствовать действие такой развращённой жизни, он женится и совершенно предаётся своим делам и своей семье. Он редко посещает Занзибар, где его раздражают стеснения полуцивилизации восточного общества и пренебрежение, с каким относятся к чёрному цвету кожи. Но он не перестаёт носить тюрбан и длинную жёлтую одежду как знак своего арабского происхождения.
Роль арабов в основанных, в сущности, ими, хотя и с широкой помощью вангванов, и в особенности ваньямвезиев, торговых местечках, каковы Табора, Уджиджи, Ньянгве и др., вытекает из их торговых отношений. Едва ли кто-либо из арабов во внутренних странах пришёл туда с намерением основать колонию. Все они — только странствующие купцы, которые по различным причинам остались жить во внутренних торговых местечках. Среди этих эмигрантов мы [221] находим банкротов, беглых преступников, политических беглецов и других, имеющих основательные причины держаться подальше от Занзибара и морского берега. Другие остаются во внутренних странах из стремления к наживе. Торговля является общим занятием для них и, предпочтительно, некогда тесно связанные между собою отрасли торговли рабами и слоновой костью. Но между арабами, поселившимися в пастушеских местностях, некоторые обладают большими стадами рогатого скота и обширными пахотными землями. Они оказывают немаловажное влияние на культуру внутренней Африки. Там, где они поселились, они всегда пытаются возделывать свои овощи и плоды. Так они ввели туда дынные деревья, сладкие бананы, манго и лимоны, ананасы, гранаты и в особенности пшеницу и рис. В их главных местопребываниях они господствуют как неограниченные правители, и некоторые держат сотни рабов: Типпу Типп выступил во время пребывания Стэнли в Ньянгве с 700 вооруженными людьми. Дома таких властителей укреплены. Уджиджи и Ньянгве лежат в центре первоначальных скоплений таких укреплённых арабских усадьб. В Уганде ещё 25 лет тому назад они составляли небольшую колонию поблизости резиденции Мтезы, и христианская миссия может многое рассказать об их влиянии.
Ввиду незначительных сил их, они выказали поразительно быстрое распространение. В 1871 г. они начали селиться в Кареме, на юго-восточном берегу, у вафипов, а уже через десять лет играли там значительную политическую роль. Спик между первым и вторым посещением Уньямвези (в 1857 и в 1861 г.) нашёл большую перемену. Тогда арабы были купцами, а теперь они уже были землевладельцами с большими имениями и хорошо вооружёнными отрядами рабов. Их неизбежное вмешательство в политические дела оказывало преобладающее влияние в течение двух десятилетий на историю такой обширной страны, как Уньямвези, и более или менее на всю область между Индийским океаном и верхним Конго. И восстание 1888—1889 гг. показало, как они смелы и какое влияние оказывают на население. Политика их заключается в том, чтобы сеять раздоры и извлекать из них свои выгоды. Когда им удаётся вызвать ссору, они пользуются своим преимуществом, заключающимся в высшем умственном развитии и лучшем вооружении.
Примечания
- ↑ Бродящих повсюду охотников за слонами, которых можно узнать по их смелому взгляду, называют в Восточной Африке также «макуа», нисколько не связывая их с одноимённым народом в Мозамбике.
- ↑ Название ваньямвези, по сведениям О. Баумана, есть лишь собирательное имя, употребляемое арабами и другими береговыми жителями.
- ↑ Описательные имена: вакамба — путники, странники, ваника — люди пустыни.
- ↑ Ндороббо значит, на языке масаев, «лишённые скота», то есть неимущие люди, бедняки, обозначая таким образом социальное различие, вполне соответствующее этнографическому положению.