Светлокожие племена Южной и внутренней Африки
I. Африка и индоафриканский круг народов
| «Африка — полуостров восточного материка». |
| О. Пешель. |
Мы должны иметь в виду Африку, если хотим понять африканцев. Судьба народов обуславливается почвой, по которой двигаются люди, откуда они извлекают пищу, которая заставляет их скучиваться и распространяться, и небом, определяющим меру достающихся на их долю теплоты и сырости; к этому надо присоединить ещё растения и животных, дающих средства пропитания, одежду и украшения, бывающих друзьями, помощниками и спутниками, но среди которых иные бывают врагами человека. Африка — самая западная часть массы суши, которая в сплошном виде покрывает треть восточного полушария и почти так же далеко, как Австралия, выдвигается к югу. Южный край Старого Света заключает большой бассейн, западный край которого окаймляет Африку, а восточный — Австралию. На этом океане, носящем название Индийского, лежат самые большие острова Африки и Азии — Мадагаскар, Борнео, Суматра, Ява, и полуострова Сомалийской земли, Аравии, Индии и Индокитая. Далеко за пределы его тянутся к востоку земли и острова, так далеко, что можно поставить вопрос — могло ли необитаемое пространство между островом Пасхи и Южной Америки в течение долгого времени служить препятствием для распространения народов, которые уже оставили за собою втрое большее протяжение. Говоря об этнографии народов Африки, мы всегда должны помнить об этой большой полузамкнутой бухте, которую можно назвать индоафриканским Средиземным морем. Моря разделяют земли и соединяют народы. В Мадагаскаре поселились народы, ближайшие родичи которых живут на противоположном крае в Суматре, и всё, что в Африке можно назвать культурою, напоминает Южную Азию. Африка и Австралия обращены к югу, в пустое пространство Южного Ледовитого океана; к западу от Африки простирается бедный островами Атлантический, а к востоку от Австралии — богатый островами Тихий океан, но и тот, и другой лишь в недавнее время сделались мировыми морями с распространёнными сношениями. Это неблагоприятное, конечное и окраинное положение только с одной стороны допускает сношения. В этом и заключается причина отсталости народов южных частей Африки и Австралии. Неблагоприятные условия эти исчезли, когда были открыты пути по Атлантическому и Тихому океанам: открытие морского пути в Индии вокруг южной оконечности Африки означало для последней [696] открытие южной экваториальной половины её, в особенности южной оконечности, для сношений и культуры. Африка — не вполне самостоятельная часть
света, как окружённые со всех сторон морем мировые острова Америка и Австралия, так как Африка связана с Азией Суэцким перешейком. [697] Поэтому по строгой географической терминологии её следовало бы называть юго-западным полуостровом последней. Если это соединение имело не больше 15 миль ширины и представляло собой пустыню, то всё-таки оно было мостом для сношения и движения народов. И богатое островами Красное море в самом широком месте имеет не более 50 миль, а у Баб-эль-Мандеба — 4 мили. Ещё у́же пролив, отделяющий у Гибралтара Африку от Европы. При этом надо иметь в виду и ряды островов Средиземного моря от Сицилии до Кипра, ведущих к северу и северо-востоку, к европейским и малоазиатским берегам. Север и восток поэтому представляют собою стороны и направления связей и сближений Африки. Этнография Африки имеет общую основу со Старым Светом, преимущественно с Азией. На западе и на юге Африка удалена от всех других частей света — от Южной Америки на 300, от Австралии — на 900 миль.
Соображая возможность достигнуть по морю более отдалённых берегов Африки и оттуда таким же путём других частей света, наша мысль невольно останавливается на форме названного материка. Ей недостаёт расчленения на заливы и морские бухты, полуострова и острова, столь выгодного для мореплавания. Так как этот материк лишён морских рукавов, то племена внутренней части его всегда были отрезаны от сношений с европейцами; обыкновенно береговые племена служили торговыми посредниками между ними и европейцами (Ливингстон). Если мы длину берегов Европы выразим цифрой 1, то эта длина в Африке выразится лишь 0,22. Только северо-восточные и северные берега, насколько они граничат с Красным и Средиземным морями, выказывают большее разнообразие, но именно здесь климатические условия способствуют образованию пустынь, распространяющихся в некоторых местах до берега моря. Мадагаскар, единственный большой остров этого материка, вёл обособленное существование.
И другие моменты действовали задерживающим образом на культурное развитие Африки. То, что у большего пространства земли отнимается относительно доступности недостаточным расчленением, отчасти может быть заменено реками. Но в Африке и эта замена не имеет большого значения вследствие формы поверхности: внутренняя часть, плоскогорье, окружённое горами, заставляет реки спускаться порогами к узкой низине. На их далеком пути внутрь материка некоторые реки, правда, сливаются с большими внутренними озёрами и являются важными средствами сношения для местных потребностей, но дороги к морю отрезаны для них.
Африка — часть света плоскогорий и низин. При общем взгляде она представляет собою одно большое плоскогорье, которое в среднем имеет в высоту 300 метров. Спик сравнивал его с опрокинутым блюдом, дно которого воспроизводит внутреннее плоскогорье, возвышенный край — горные хребты на берегах, а скат — покатые полосы низин. Низина, страна ниже 300 метров, до некоторой степени лишь случайно примыкает у берегов моря и у нижнего течения рек к краю сплошной возвышенности или внедряется в её прорывы. Горы ни по ширине, ни по высоте не возвышаются значительно над плоскогорьями; это — отдельные цепи или группы, часто лишь приподнятые участки равнин или небольшие группы вулканических гор, отдельные вершины которых поднимаются за линию фирна. Все эти образования связываются между собою только плоскогорьем; здесь нет господствующего горного хребта, как в Америке, и нет общей связи с краем центрального плоскогорья, как в Азии. Строение гор в Африке носит характер раздробленности. Африка никогда не была в состоянии создать или поддержать контрасты культурного развития, в которых природа отказала ей. В ней не было преград для переселений и не было [698]
непосредственного соседства самого роскошного плодородия, и скудости почвы или суровости климата, вынуждающих к кочевому образу жизни. В [699] Африке есть пустыни, но в ней нет исторических поприщ, и её степи образуют край пустынь и переход их в лесистые местности.
Африка большей массой, чем какая-либо другая часть света, лежит между поворотными кругами и выдвигается из более холодных умеренных поясов. Поэтому климат её теплый, сухой и материковый. Из двух главных элементов тропического климата, Африка более обладает теплотою, чем влажностью; осадки её по своему годовому распределению имеют тропический характер. Когда солнце поднимается всего выше на небе, выпадает максимум дождей. В тропиках наступление их служит гранью года, противополагающею дождливое время года сухому. Только от среднего Конго до Укереве дождь падает во все времена года и создаёт распространённую в других тропических странах роскошь растительного покрова, в особенности в обширной, столь важной в этнографическом отношении лесной области. На берегах Наталя и Гвинеи дождливое время удлинняется муссонообразными морскими ветрами, дующими от более прохладного моря к раскалённой суше. Но это — только климатические острова в широком море северного пассата, который по всей Сахаре до области Конго не встречает других препятствий, кроме собственного ослабления, увеличивающегося с проходимым им расстоянием. Если пустыня не выступает так резко, как в Северной Африке, если и Калахари скорее можно назвать степью, то скудные дождём области встречаются здесь и под экватором. Южный пассат также суживает область дождей, лесов и земледелия, в особенности с юго-запада, почти, за исключением нескольких градусов, до экватора. При этом надо вспомнить, что ночь есть зима тропиков. Распространённые и равномерные возвышенности способствуют быстрой смене дневного тепла и ночной свежести, чему соответствует почти общая склонность к сухости. И это составляет принадлежность континентального климата. Плодородие почвы при недостаточности количества осадков порождает в Африке опасные столкновения увеличивающихся человеческих масс с уменьшающимся количеством пищи. В Нубии, Кордофане, Сеннааре, Дарфуре и во всём Центральном Судане мы видим ту же картину: засуху, саранчу, голод.
Растительный мир Африки представляет в общем скорее признаки тропической жары, чем тропической влажности; следы засухи и недостатка воды, несмотря на значительные внутренние различия, кладут на него общий отпечаток принадлежности одному материку. Средиземноморская флора в северной окраине вскоре вырождается в бедную видами и формами флору Сахары. В тропической области преобладают саванны с высокой травой, с рассеянными по ним деревьями, из которых чаще образуются рощи, чем леса. Так в настоящем Судане возникают открытые ландшафты, похожие на парки. В сырых низинах [700] первобытные леса, расширяющиеся из узких «галерей» долинных впадин, занимают большое пространство, в особенности в средней и верхней стране Конго, но во всей области едва можно насчитать половину видов, соответствующих ей, гораздо менее обширных областей Азии и Америки. Пустынный характер имеет флора Калахари и юго-западной береговой полосы, степной — флора капской земли. Так отражает в себе растительный мир распределение осадков. Правда, в каждой естественной провинции Африки мы находим небольшое число полезных растений (каучуковое дерево, камедевую акацию, чёрное дерево, красильные деревья, орех кола), но культурных растений, которые не только удовлетворяют минутную нужду, но и могут служить опорою развития основывающегося на обработке почвы или постепенного движения вперёд к высшим
целям, здесь не слишком много. При этом, относительно многих полезных растений может ещё быть сомнение в их африканском происхождении. В исторические времена, благодаря египетскому, арабскому и европейскому влияниям, пшеница, ячмень, маис, рис, табак (серьёзные специалисты по географии растений ставили вопрос — не имеет ли табак коренного африканского происхождения, так как немыслимо, чтобы он с открытия Америки мог пустить такие глубокие корни в нравах народа), бататы, а в новейшее время и картофель. Американский маниок на западе и в средине Экваториальной Африки сделался самым питательным растением. Африканское земледелие такими нововведениями было несомненно приведено к глубокому преобразованию. И в культурном отношении Африка, когда у неё ещё не было маниока, маиса и табака, была совершенно другой страной. Главным образом благодаря видам проса (см. рис., стр. 696) африканское земледелие получило мощное распространение, но происхождение этих ценных хлебных растений лежит во мраке. К сожалению, семейство полезных растений, приносящее, быть может, бо́льшую пользу, чем другие, семейство пальм имеет в Африке меньше представителей, [701] чем в Азии и Америке. Во всяком случае, финиковая пальма одна делает возможным обитание на пустынном севере, а масличная пальма (см. рис., стр. 698) представляет до сих пор единственный предмет вывоза Средней Африки, который может соперничать с рабами и слоновой костью.
Африка, по отношению к своей величине, есть страна самая богатая млекопитающими. Так как важнейшие домашние животные принадлежат к классу млекопитающих, то здесь должны были существовать наиболее благоприятные условия для того, чтобы обзаводиться ими. Тем не менее большинство их — внеафриканского происхождения. Африканцы разводят рогатый скот, овец, коз, свиней, верблюдов, лошадей и кур и держат также собак и кошек. Признаком эфиопской зоологической провинции является, однако, полное отсутствие рогатого скота, свиней, коз и верблюдов в диком состоянии. Таким образом, остаются только осёл (лошадь появляется на египетских памятниках лишь при XVIII династии) и собака, для которых возможно допустить местное происхождение, домашняя кошка, для которой это происхождение несомненно, цесарка («нумидийская курица» древних) и общераспространённая медоносная пчела. Обилие антилоп различных видов могло бы доставить полезных для человека животных, и приручение страуса с успехом производится в новейшее время. Африканский слон, по-видимому, никогда не был приручён, подобно индийскому; позволительно усомниться в справедливости мнения Швейнфурта, будто в «регрессе» африканского слона можно видеть действие общей отсталости культуры в Африке. Значительную часть Африки можно назвать охотничьей областью, богатой дичью. За исключением нижних египтян, ни один народ не живёт настолько исключительно земледелием и скотоводством, чтобы от времени до времени не поддерживать себя охотой; кроме того, настоящие охотничьи народы распространены по всей Африке. Точно также народы, странствующие вдоль рек, пользуются их рыбным богатством. Бедны животными только пустыни, обширные области запада и лесистая часть внутри материка. В числе хищных животных, до саранчи включительно, мы встречаем много вредных для человека. После войн матабелей в 70-х годах львы и леопарды так привыкли к человеческому мясу, что на Cреднем Замбези они сделались настоящим бичом населения. Слоны, носороги и бегемоты опустошают поля, и кафрский буйвол, — быть может, самый опасный для человека из всех жвачных. Крокодилы водятся во всех водах от Нила до Оранжевой реки, но в Африке вообще меньше ядовитых змей, чем в других жарких странах. Зато ей свойственно большое обилие вредных насекомых из семейств двукрылых и саранчи. Ядовитые мухи, в особенности муха цеце, делают невозможным разведение рогатого скота и лошадей в обширных областях Южной и Средней Африки. С другой стороны, многие двукрылые приносят пользу своими личинками в областях, столь бедных животными: ничто, могущее быть съедобным, не пропадает для африканцев.
[702]
Для большинства африканских народов положение их относительно других групп человечества определяется несомненной принадлежностью их к индоафриканцам. Африка, так же как Индия, получала притоки населения с севера, но здесь тёмное население не могло исчезнуть в массе светлых пришельцев. При смешении светлых элементов с тёмными последние до настоящего времени имели здесь перевес в распространении, численности и жизненной энергии. Мы не будем разлагать Африку на расовые области, но отметим единство значительного большинства народов этой части света и укажем некоторые различающие их оттенки.
Естественных границ, которые служили бы безусловной преградой для переселения народов, в Африке не существует. Правда, пустыни
затрудняют сообщения, но не уничтожают их возможности, соединяют в качестве убежища остатки самых отдалённых народов и создают немногочисленные, но широко распространяющиеся смешанные расы: некогда берберское население оазисов Ливийской пустыни находится в настоящее время на пути полного превращения в негров. Строение гор и речные системы в Африке действовали скорее связующим, чем разъединяющим образом. Поэтому обособляющим моментом можно признать только собственное сознание народов. Но и оно привело к некоторой цивилизации только в единственном случае, в Египте, что обусловлено было долгим пребыванием в местах обитания. Насколько мы знаем их историю и настоящее положение, все остальные народы подходят к понятию о диких и полукультурных; во всех отношениях они были неустойчивыми, без достаточной прочности и взаимной связи, и в высшей степени подвергались смешению, уничтожению или полному преобразованию.
Перемена мест обитания составляет признак африканских народов. Будем ли мы понимать это выражение в обширном смысле кочевой жизни, или в смысле перемещения с одного пастбища на другое, или, наконец, в более тесном смысле, как перенесение деревень в другие места, мы одинаково встречаем всюду непостоянство и непрочность. [703] При этом культура остаётся в сущности на старом месте. В Европе мы видим по преимуществу внутреннее, а здесь по преимуществу внешнее историческое движение. Известное этнографическое однообразие не может скрыть от нас перемен, происходящих под этой оболочкой. Неподвижность является здесь только кажущеюся. Как ни крепко держится народ известных форм татуировки, подпиливания зубов и пр., кровь его продолжает изменяться. Африка более всех других стран, удалённых от культуры, может быть названа страною земледелия и в известной степени оседлости, но эта последняя ослаблена низким положением общей культуры и ограничена в своём влиянии.
При таких условиях мы можем надеяться найти резко обособленные расы лишь в тех местах, куда чуждые народы переселились лишь в недавнее время, так как всё, имевшее достаточно времени для развития, должно было безусловно стремиться к слиянию. И действительно, резкие различия у настоящих африканцев нигде не сохранились; это — лишь потерявшие смысл коллективные обозначения.
Мы ещё ничего не сказали, говоря, что Африка от одного конца до другого заселена однообразной человеческой массой: мы должны высказать ещё, что не следует искать каких-либо односторонних различий, но необходимо сперва отметить бесспорную общность и затем указать её оттенки. Поэтому мы разделим нашу задачу так, что укажем сперва крупные черты сходства человеческого населения Африки и затем покажем в отдельных описаниях, как и почему её народы местами приняли особые формы.
Ядром населения Африки, в смысле географического положения её, а также и массового значения, является эфиопский тип — тёмно-бурая кожа, шерстистые волосы, толстые губы и склонность к усиленному развитию лица и челюстей. Этим народам, насколько свидетельствует история, принадлежит Африка к югу от Великой пустыни, и, вероятно, некогда принадлежала и сама пустыня. В самой южной части Африки живёт сплочённая светло-бурая или жёлтая, малорослая разновидность (ср. изображение бушменов стр. 700), встречающаяся небольшими группами и во внутренней части материка. Север по другую сторону Великой пустыни населён, однако, людьми вообще более светлого цвета: красноватого, как у египтян, или желтоватого, как у арабов, с волосами скорее кудрявыми, чем [704] шерстистыми и с меньшим развитием лица и челюстей; атласские берберы походят даже на южных европейцев. Однако, признаки этой массы недостаточно резко противополагаются эфиопским, удаляясь от них только путём смешения и разжижения.
История народов Африки свидетельствует нам, что это предположение никак нельзя считать лишь праздной догадкой: с древнейших известных нам времён более тёмные люди изнутри материка непрерывно проникали в среду более светлых обитателей севера, преимущественно путём работорговли. Поэтому мы должны сказать вместе с Г. Фритчем, что при общем взгляде на этнографию Африки Судан являлся исходным пунктом, — он образует промежуточное звено между «тёмной» и «светлой» Африкой, из видимо разделённых частей которой подвижные народы её стремятся образовать одно целое. Негры переходили Альпы с Ганнибалом и сражались с Мак-Магоном при Вёрте. Каков бы
ни был его первоначальный характер, всё это население, по-видимому, проникнуто сильным эфиопским элементом (ср. изображение феццанца, стр. 701). Всё семитическое и хамитическое население Африки, другими словами, имеет характер мулатов, распространяющийся и на семитов вне Африки.
Среди темнокожего населения Африки некоторые племена обладают более благородными формами лица, приближающими их к белым, хотя окрашивание у них так же темно, как у типичных негров (см. рис., стр. 702). Поэтому мы не замечаем какого-либо необходимого отношения между цветом кожи и другими физическими признаками. При этом интересно установить, что к тёмным африканцам более благородного типа прежде всего принадлежат племена, живущие на восточной стороне, обращённой к Аравии, и многие, живущие на северо-западной и западной стороне до Бенуэ. Нубийцы (см. рис., стр. 703), абиссинцы, галласы и сомалийцы, фулахи, мандинги, гауссы и др. относятся сюда же, но вагумы, сандехи и мангбатты, «бронзовые статуи», от верхнего Конго до Камеруна образуют второй, более негрообразный ряд. У некоторых чуждое влияние легко может быть доказано, и у всех оно в высшей степени вероятно. Даже антропологи, как Катрфаж, упоминают о признаках семитической примеси у кафров-зулусов (ср. изображение короля гаиков сандили, стр. 13).
[705]
Таким образом, из массы африканских негров преобладающие восточные и южные банту[1] отделяются от преобладающих северных и западных племён. Банту живут в областях, лежащих всего ближе к индийскому и арабскому, а быть может, и малайскому переселению; запад материка был менее подвержен подобному влиянию: Африка, подобно Америке, выказывает на внутренней стороне более богатое этническое развитие, чем на внешней. Сюда примыкает и светлокожая, шерстистоволосая и длинноголовая раса так называемых пигмеев, о которой так много говорилось в последнее время. Некогда они жили более сплочённо на юге материка, и только отдельные отрасли их переходили за экватор. На севере, наконец, простирается широкий пояс полунегроидных, полукавказских смешанных народов от Атлантического океана до Красного моря, через пустыню до края Средиземного моря. Мы имеем, таким образом, две настоящие негроидные и две смешанные расовые области.
Как и повсюду, в Африке языки резче разделяются, чем расы. На юге группа языков конкоинов (бушменов и готтентотов) выказывает меньшее сходство между ними, чем между их представителями; затем простираются за экватор без перерыва языки банту. Весьма многообразны среднеафриканские языки. Следует допустить, что на самой границе первоначальные языки банту и северные языки вытесняли и проникали друг друга, испытывая взаимное влияние. За их происхождение путём смешения преимущественно говорит факт, что как скоро мы удаляемся от области соприкосновения народов банту и хамитов, каждый из этих языков в своей области выказывает величайшее сходство даже на значительных расстояниях и при совершенно различных условиях. Наконец, в Северной Африке языки делятся на хамитические древнеегипетских, ливийских и кушитских племён, вероятно, переселившихся из Азии, и на семитические абиссинцев и арабов. [706]
Исследование прежних связей этих всё более и более расходящихся языков должно быть главной задачей народоведения. До сих пор для этого сделано весьма мало. Плодотворна была мысль Лепсиуса, что готтентотский язык проник вместе с хамитическими языками из Азии и Африки, что языки банту исходят от самых коренных обитателей Африки, а языки суданских или смешанных негров выводятся из элементов хамитических и банту; прежняя связь северно- и южноафриканских хамитических языков была разорвана возвращением на прежние места некогда оттеснённых племён банту, отчего произошёл смешанный язык негров, живущих к северу от экватора. Такие заключения поддерживаются сравнительным языкознанием только в новейших фазисах развития языков, так как быстрое распространение и изменчивость их не позволяют нам далеко проникать в глубину.
Африка в своих главных отделах в этнографическом отношении принадлежит к южным странам (см. выше, стр. 7 и след.) и относится вся к области железа. Она пережила два периода разложения. Сравнивая вовсе незатронутые европейским влиянием внутреннеафриканские изделия с меланезийскими, мы чувствуем, что сюда вместе с железом проникли зависимость и оскудение. Достояния и обычаи негров принадлежат к более поздней форме развития. Мы не можем указать какого-либо различия между некоторыми меланезийскими и африканскими неграми (см. выше, стр. 145 и 212). В своих северных отделах эта часть света не вполне принадлежит самой себе. Северные африканцы, причисляемые к кавказской или средиземной расе, встречаются и в Азии и в Южной Европе. Происхождение египтян из Азии указывается серьёзными исследователями; исторические свидетельства говорят то же относительно арабов и абиссинцев, и некоторые доисторические памятники в странах Атласа говорят, по-видимому, о древних сношениях народов между Северной Африкой и Европой; сюда надо присоединить и блондинов, рассеянных по различным местностям Атласа. Поэтому неосновательно было бы стараться устанавливать происхождение населения Африки, не принимая во внимание соседние части света. Уже на втором плане должен стоять столь часто рассматриваемый вопрос о коренных обитателях Африки.
В отношениях светлых «пигмеев» в 1,5 метра ростом на юге (простой ветви на стволе негрской расы) к прочим африканцам, в особенности к стоящим к ним всего ближе неграм, физическое сходство тех и других несомненно, а родство языков, напротив, всё ещё не ясно. Подобные же отношения замечаются и между малорослыми народами Южной Азии (негритосами, минкопиями, веддасами и др.) и тамошними неграми: эта раса, очевидно, имеет склонность к образованию мелких разновидностей. В этнографическом отношении обе половины не стоят особняком. Готтентоты (см. рис., стр. 704) — пастухи, каких мы видим в Восточной Африке, а бушмены — охотники с луком и ядовитыми стрелами, подобно «пигмеям» среднеафриканского первобытного леса. Открытия бушменообразных светлых мелких народов внутри Африки всё более и более перемещали к северу границы светлокожих южных африканцев. В самой Южной Африке обе светлые группы, пасущие стада и охотящиеся, проникали дальше на север, чем в наше время; на восточной стороне вторжение кафров, происшедшее с севера, всего более оттеснило назад это светлое население. Внутреннеафриканские охотничьи малорослые племена отсутствуют на плоскогорье Восточной Африки и образуют собственно внутренне- и западноафриканскую группу. Во всяком случае эти народы и в Африке не представляют чего-либо вполне своеобразного и встречаются не только в этой части света. [707]
Но вернёмся к антропогеографическим соображениям. Каким образом можем мы представить себе происхождение негров? С биогеографической точки зрения, Африка является полуостровом Азии, причём, при
её отсталости, в ней сохранились некоторые своеобразные виды и формы творения. Замкнутость с севера благодаря пустыням должна была продолжаться до тех пор, пока на берега Африки не натолкнулись мореплаватели, стоявшие выше нынешних африканских мореходов; [708] переселенцы до тех пор главным образом совершали обход около Западной Азии. В континентальной Азии могучие волны народов оттесняли и рассеивали негров до крайнего юга и юго-востока; только Африка доставляла им простор для беспрепятственного развития. Самое ценное в африканском негрском населении, с точки зрения истории человечества, заключается то, что они представляют единственный пример более свободной и широко развившейся ветви негрской расы, окружённой повсюду обширным поясом регресса. Так как народные волны часто переливались
из Азии в Африку, тогда как едва ли могло быть обратное движение, то по аналогии мы можем говорить о переселении негров с востока. Если такие переселенцы встречали местных жителей, то при своей малочисленности они вынуждены были сливаться с ними даже и в том случае, когда покоряли их своей власти, но отсюда происходили смешанные расы, стоявшие несколько выше туземных. Так как этот процесс (воплощающийся в настоящее время в сомалиях и суагелиях) повторялся часто, и одна народная волна за другой двигалась внутрь материка, то почти всё население объединилось. Если кому-либо эти повторные переселения покажутся невероятными, то ему надо припомнить, что об одних [709] лишь семитических вторжениях, продолжавшихся, быть может, в течение столетий, история нам сообщает четыре раза: в Египте (гиксы), в Абиссинии, в Северной и Восточной Африке (арабы). Между тем как ещё раньше в Восточной Африке древнехамитические и арабские, а, быть может, и индийские влияния уничтожили или, по крайней мере, сгладили настоящий негрский элемент и на западной окраине разложение шло дальше и дальше, внутри материка всё старинное охранялось лучше.
Там, где более древнее африканское культурное достояние позволяет предполагать заимствование извне, это предположение всегда относится к востоку. Бо́льшая часть Африки находится в пределах распространения железа, индийского рогатого скота, свиньи и курицы. Южноазиатская железная промышленность и разведение индийского скота составляют выдающиеся пункты африканской этнографии. Точно также возделывание различных видов проса отчасти азиатского происхождения проходит через Центральную и Южную Африку, Южную Аравию и Индию (здесь обыкновенно упускается из виду преобладание проса над другими пищевыми плодами), то есть в поясе, примыкающем к поясу риса (в Восточной Азии) и лежащем южнее пояса пшеницы, ячменя и ржи. Замечательное исключение представляет только Магадаскар с сильно преобладающим возделыванием риса и отчасти маиса. Украшения предплечья и голени, плотно следующими друг за другом, часто связанными между собою в виде спирали кольцами из красной или жёлтой меди (что можно назвать скорее одеждой, чем украшением, см. рис., стр. 707), мы находим в Восточной и Западной Африке, так же как и у низших племён Индии. Значение и высокая оценка, придаваемые в той и другой области слоновой кости, выказывают этнографическое родство на почве зоогеографической. Ткацкий станок (см. рис., стр. 708) по обеим сторонам Индийского океана почти один и тот же. Между тем как среднеазиатские народы, гиперборейцы и индейцы по преимуществу обладают луками с двумя ручками, с вырезкой в средине, в Индии и Африке употребителен просто согнутый лук. Чрез Южную Азию простираются и другие отношения до самого Тихого океана, а именно до Новой Гвинеи. Достаточно отметить лук с утолщением, с тетивою из ротанга на Кассаи (см. рис. 2, стр. 710), и в северной части Новой Гвинеи: это — уже не случайное сходство, а общность происхождения. Приспособления для защиты руки также основаны на одном и том же принципе (см. рис., стр. 713). Если бы великий факт обладания железом казался противоречием для африканцев, то новейшие исследования всё более и более выясняют распространявшийся некогда по всей Африке каменный век, то есть то состояние, в котором находилось большинство азиатско-австралийских негров во время первого соприкосновения с европейцами.
Круги идей также часто тесно соприкасаются между собой. Блеек обратил внимание на множество совпадений между легендами о звёздах у бушменов и у южных австралийцев. Эти народы, на которые вообще смотрят как на самых отсталых в культурном отношении, одинаково обладают удивительным богатством сказаний и поэтических произведений о целом ряде небесных тел. Кроме того, существуют ясные черты сходства и в самых сказаниях. Австралийцы выводят существование солнца из яйца казуара (эму), брошенного одним из первых людей в небесное пространство, а бушмены — от человека, точно также брошенного первыми людьми в небо. Млечный Путь, по словам туземцев Виктории, произошёл из дыма от огня, разведённого этими первыми людьми, а по мнению бушменов, из пепла, брошенного ими в небо. И те, и другие приводят в связь блестящую звезду, первые — Арктур, а последние — Канопус, с диким видом пищи, например, с муравьиными яйцами, находимыми с помощью её. В Магеллановых Облаках первые видят [710]
[711] пару птиц, а последние — пару каменных козлов. Сходство замечательных сказаний о смертности человека у южноафриканцев и фиджийцев отмечено Пешелем. У фиджийцев два божества, луна и крыса, спорят — должны ли люди умирать и возрождаться, как луна, или просто умирать, как крысы. Крыса взяла верх, и поэтому люди умирают. У готтентотов луна через посредство зайца передаёт людям, что они будут, подобно ей, исчезать и возвращаться вновь. Заяц передал это поручение в противном смысле; за это месяц бросил в него палкой, которая рассекла ему верхнюю губу. У басутов ящерица верно передаёт это сообщение, но хамелеон приходит раньше с ложным известием, и люди верят ему. Невозможно предположить, чтобы все эти сходства были только случайными.
Но возможно, конечно, всегда иметь в виду один и тот же источник, который первоначально имел одинаково мало общего с обоими сказаниями. Здесь мы можем напомнить басни и сказки жёлтых южноафриканцев, часто сходные с европейскими. При том разрушенном состоянии, в каком мы находим здесь миф о Гефесте и полинезийское сказание о Мауи в виде рассказа об одноногом человеке под землёю, общий источник узнаётся нами на большом отдалении только по его журчанию, но мы не можем сомневаться, что прежде было сильнее течение его. И в высоко развитой правовой жизни негров можно указать чуждые элементы. Они в высокой степени обладают способностью и склонностью присваивать сокровища чужой образованности и бедны собственными изобретениями; это касается не только материальной, но и идеальной культуры.
Поэтому культуры мирового значения в Африке находили прочные места для своего развития лишь на окраине; там не возникло ни Мексики, ни Перу. Почва, климат и человеческий материал только накладывали африканскую печать на зачатки, принесённые извне. То же можно сказать и об египетской культуре. Вопрос о месте происхождения её может не касаться нас теперь; для нас интересно только, по каким направлениям распространялись её лучи. Жезл в виде ножа правителей мангбатов, веретено для хлопка кафрской женщины или ангольской негритянки, пятиструнная гитара на Нигере (см. рис., стр. 712), целые ряды обычаев в земледелии и скотоводстве, в домашней жизни и на войне повторяют египетские, а, быть может, и древнеазиатские черты или, по крайней мере, сильно отзываются ими. Затем из Западной Азии арабская культура начала своё распространение с севера и востока к центру материка; она уже близко подошла к нему, когда европейские путешественники впервые направились по стопам этих «пионеров культуры». Она привела к основанию собственных культурных центров в прочных государственных образованиях, больших городов, многочисленных деятельных народов, но только в Судане — естественной переходной области между Северной и Центральной Африкой. Европейцы, которые уже в VIII веке до Р. X. заводили хозяйства на северном берегу и затем путём римского владычества утвердились от Нумидии до Египта, за исключением Южной Африки, ограничивались пребыванием на окраине, и до последнего времени оказывали меньшее влияние, чем египтяне и арабы.
Своеобразные элементы в связи с внешними стимулами широко развились во внутренней Африке, хотя и в изменчивых формах, но повсюду, где не встречалось препятствий. В африканском народоведении всего поразительнее, что уровень культуры, насколько он измеряется обилием и разнообразием культурного достояния, устойчивостью отношений, благосостоянием и плотностью населения, внутри материка выше, чем в периферических областях. Во всяком случае, нельзя ещё говорить о неожиданных культурных различиях в [712] пределах внутреннеафриканского круга народов. Из форм развития вообще низких, представляемых внутренней Африкой, выступают более благоприятные формы, которые, при всём блеске их в сравнении с окружающими, относятся к варварскому состоянию, если мы сопоставим их с явлениями египетско-арабского культурного круга.
В связи с вопросом о способности к развитию африканцев и возможных точках соприкосновения с высшей культурой, мы увидим точнее те пункты её, которые заметно возвышаются над внутреннеафриканским уровнем. О «туземных культурах» мангбаттов, вагандов, бангалов и др. отзываются довольно справедливо, когда превосходство их видят по преимуществу в материальном культурном достоянии. Они были только внутренней сущностью африканской культуры, так как именно противоположность высокого развития материальной стороны и отсталости духовной придаёт Африке в целом особый культурный характер. Есть нечто тяжёлое, понижающее, задерживающее в в этом старательном занятии земледелием и скотоводством при столь незначительном развитии государственных и религиозных установлений.
От этого зависит и поразительная равномерность распространения культуры. Факт этот имеет прежде всего характер, связанный со страною, отдалённой от моря, но в то же время он глубоко коренится в свойствах негров, которые главную силу свою видят не в подъёме, а в устойчивости. Негр трудолюбивее, чем обыкновенно думают, и не так низменно глуп, как это в течение долгого времени старалась представить заинтересованная сторона, но он редко поднимается до высшей духовной жизни.
К важнейшим фактам африканского народоведения принадлежит сравнительно высокая численность населения. Не говоря даже об Египте, кишащем людьми, и о почти безлюдной пустыне, Африка гуще населена, чем Америка до прибытия европейцев или Австралия. Мы не допускаем прежней необитаемости прерий Северной Америки, но они никогда не были так густо населены, как травянистая страна за Камеруном или на северном берегу Убанги. Очевидно, без скотоводства и железа добывание средств к жизни вообще трудно для населения, находящегося на этом культурном уровне, если оно превосходит 40 человек на 1 кв. милю. Если в самых благоприятных странах внутренней Африки плотность населения больше этого от 5 до 8 раз, то можно сказать, что эта часть света разделяет с Южной Азией не только многие ценные составные части культурного достояния, но и влияния его на густоту населения. В настоящее время население Африки можно признать в 200—206 миллионов человек, из которых на точнее изученные страны и колонии в Северной и Южной Африке, пустыни и острова приходится около 30 миллионов. [713] Если даже из остающихся 170 миллионов, в основе которых лежат исчисления, отчасти преувеличенные, в будущем придётся вычесть ещё 30 или 50 миллионов, то всё-таки наиболее обширные области Африки будут казаться нам густо населёнными. Но нужно избегать и обобщения этих цифр, так как источник их ограничен и изменчив. Исчисление, которое, вероятно, лежало в основе определения густоты населения Маньемы и страны мангбаттов, не только упустило из виду различие, заключающееся в распределении населения низшего культурного состояния в безгородных и бездорожных негрских странах, лишённых крупной торговли и работающих для неё ремёсел, но и другие этнографические особенности, отпечатлевающиеся на географическом распространении негров в виде существенного признака неравномерности, зависящей от изменчивости. И свойства природы, заключающей области кочевников рядом с областями оседлых жителей, были недостаточно приняты во внимание. Короче сказать, эти исчисления страдают основным недостатком: они допускают географическую и антропогеографическую непрерывность, которой в действительности не существует ни в природе, ни в населении Африки. Впечатление, какое производил неистощимый вывоз невольников, будто Африка — страна особенного человеческого плодородия, правда, остаётся в своей силе, но следует опровергнуть воззрение, что из плотности населения, выступающей местами, можно заключить о таком же общем распространении этой населённости, как в наших культурных странах.
Проверяя известные нам данные, мы видим благоприятные места для поселения на реках и торговых путях, с которыми всего чаще соприкасались путешественники, небольшие, в виде исключения, никем не затрагиваемые государства и европейские колонии, где и цветные обитатели пользуются благами твёрдого государственного строя. Между ними лежат обширные слабо населённые, даже безлюдные, области. Эти резкие и частые различия зависят от природы материка и от культурного состояния его народов. Даже минимум населения, даже безлюдье встречаются и в культурных областях, и в пограничных полосах. До какого максимума могут доходить негры при своём хозяйстве, своём семейном и государственном быте, нам может показать только опыт; по-видимому, население нигде не было так густо, как в стране шилуков. В 1871 году в настоящей области шилуков по приблизительному исчислению было около 3000 деревень с населением более одного миллиона. В то же время на 120 кв. милях, на которых при Швейнфурте шилуки обитали по берегам и островам Белого Нила, было в среднем более 8 тысяч человек. Мы должны указать на то притяжение, какое берега вод оказывают на население, но и здесь оно скоро находит свои границы: население редко на нижнем Конго и нижнем Огове. Прежде всего густое население в Африке всегда указывает на соседство редко населённой области, если только не бывает окружено ею. В этом заключается дальнейшая трудность для установления средних чисел. Если население воинственно, как в Уганде, оно обезлюдивает соседние страны хищническими экспедициями. Если оно хочет жить мирно, оно ограждает себя пограничной областью, которая в лучшем случае занята небольшими охотничьими населениями (батвов в Центральной Африке) и в более [714] мелких государствах (ещё более у ньям-ньямов) объявляет притязания на такое же пространство, как и населённая область. Третий случай представляет нам обширную, слабо населённую охотничью область динков на восточном берегу Белого Нила и шилуков — на западном берегу.
Слабая связь с почвой вызывает колебания, известные даже в колониальных владениях европейцев; колонии миттов, которые не пожелали подчиниться обязательной работе у арабов, переселились в страну ньям-ньямов. Целые народы, которые прежде и после того были оседлыми, меняют места жительства ради того, чтобы избегнуть политического затруднения или опасности.
Европейская колониальная политика должна поэтому считаться с силою жизни и населённости расы, которая давно привыкла к своей обширной стране и, находясь под влиянием цивилизации, несмотря на привитые ей болезни, может быстро размножаться и не утрачивать своей энергии. Поэтому для них грустно звучат слова Браццы, когда он в 1885 году писал о Конго: «В этих деревнях (у устья Алимы) безотрадно широкое распространение сифилиса; мужчины, женщины, дети — все буквально покрыты язвами». Но со времени Лихтенштейна многие врачи высказывали мнение, что эти болезни на африканцев действуют гораздо менее разрушительным образом, чем на европейцев. Оспа, корь, чахотка, инфлюэнца и все другие бичи индейцев, австралийцев, полинезийцев и северных азиатов в Африке никогда не обезлюдивали обширных стран, кроме скудного ресурсами, всегда слабо населённого юга. Регресс всегда имел скорее характер социального явления; похищение людей, рабство и полигамия, конечно, должны были нарушать естественную связь населения и препятствовать увеличению его. Так, по Фелькину, у воинственных и хищнических вагандов на двух мужчин приходится семь женщин.
Относительно многих африканских народов предполагается, что они — смешанного происхождения; едва ли даже один из них всеми наблюдателями считается совершенно чистым. Если даже мы будем иметь в виду только тех, которые произошли в историческое время из смешения известных элементов, то ни одна часть света не представляет столь многих, столь крупных и столь влиятельных смешанных народов. Достаточно назвать мавров на севере и суданцев к югу от пустыни, суагелиев на востоке и бастардов на юге. И здесь мы видим не только незначительную примесь негрско-африканской крови: напротив, она проступает всюду; мы замечаем превращение не в европейский или арабский, а в негрский тип. На восточном берегу этот процесс можно наблюдать на потомках арабов, на западном — на потомках португальцев и негритянок. На пути превращения в негрский тип находится и население Ливийской пустыни, Феццана и значительной части Марокко.
До настоящего времени историческая сила африканцев [715] заключалась в их численности. Множество африканцев попадало на берега Азии, Америки и даже Европы. В Америке целые острова, как, например, Сан-Доминго и Ямайка населены неграми, некоторые штаты Союза и Никарагуа обнаруживают негрское большинство, а в Бразилии африканский элемент проникает все сословия. Правда, негры оставались обыкновенно на низких жизненных ступенях и не отступали от пассивной черты их исторического характера. Но их способность к образованию постепенно подтверждается обстоятельствами, и результаты её в недалёком будущем должны будут значительно изменить наше суждение о даровитости и исторической роли этой расы.
Более глубокий мыслитель и в прежнее время не согласился бы с нашими, выдающимися в других отношениях, но в данном случае близорукими историками-философами, которые думали относительно Африки, что она находится только в преддверии мировой истории. Часть света, в которой возникли Египет и Карфаген, всегда будет иметь важное мировое значение, и даже пассивное перемещение миллионов африканских уроженцев в Америку остаётся событием с самыми значительными последствиями. Но с тех пор, как Африка стала нам ближе в политическом и экономическом отношениях, упомянутое выше мнение должно быть совершенно оставлено. Почти внезапно части света, бо́льшая часть которой всего дольше оставалась terra incognita, досталась важная роль в истории распространения европейских народов. Африка в наши дни сделалась поприщем большого движения, которое в течение тысячелетий должно будет отпечатлеваться в истории. Все культурные народы, как будто разом проникшись убеждением, что они владеют ещё недостаточным количеством земли, захватывают, если им позволяют силы, малоразвитые в политическом отношении области Африки. Между тем как ещё 100 лет тому назад великие политические и торговые державы держались только на окраинах, играя роль пиявок, в настоящее время «сферы интересов» сталкиваются в областях внутри материка, ещё совершенно неизвестных самим собственникам. Европейцы при этом впервые приходят в тесную связь с энергичным отпрыском тёмной ветви народов на родной почве их неблагоприятной для пришельцев. Будущее должно решить, насколько человечество получит пользы от этих древнейших, но всё ещё живучих рас. И это — одна из величайших задач всемирной истории, которая должна быть историей всего человечества.
Примечания
- ↑ Мы следуем распространённому обычаю, когда пишем банту, но считаем вернее писать ба-нту, как это делает Бютнер, так как в префиксе выступает один из выдающихся признаков этого языка.