2. Положение, форма и величина человечества
Человечество населяет умеренные и тёплые страны и острова земли и часть холодного пояса Северного полушария. Область его обитания, ойкумена, образует пояс изменчивой ширины, самый северный пункт которого в Северном полушарии лежит в области 80°, а в Южном полушарии — 55° широты. Из обоих наибольших океанов земли северный край ойкумены лежит в Тихом океане, где Азия и Америка отстоят друг от друга только на 12,5 географические мили, и посредине его проходит полоса обитаемых островов; напротив, Атлантический океан до ирландско-нормандского заселения Фарерских островов и Исландии составлял широкий перерыв в этом обитаемом поясе. Поэтому в ойкумене, поверхность которой, выключая море, составляет приблизительно 2,4 миллиона квадратных географических миль, можно различать северную и южную окраины, обращённые к необитаемым ледяным пустыням полярных областей, и восточную и западную окраины, между которыми лежит Атлантический океан. Народы, живущие на этих окраинах, видят перед собою пустоту, не окружены со всех сторон подобными себе и находятся там, где их места обитания далеко выдвинуты, в полном уединении, составляющем причину их этнографической бедности. Наоборот, некоторые группы народов помещаются в тех местах, где они могут пользоваться значительным преимуществом общения с другими народами: такие места мы видим на Тихом океане, [6] в особенности на его северном крае, в пограничных областях Средиземного моря, в Средней Америке и пр. Из положения и формы ойкумены видно, что Северное полушарие даёт приют большему числу людей, чем Южное, что оно предоставляет им более обширные и разнообразные, соприкасающиеся между собою с различных сторон области и благодаря этому — возможность более широкого развития, одним словом, что оно по своему положению, форме и пространству имеет преимущества для целей развития человечества.
Распространение человека, так же как растений и животных, зависит от связи материков на севере и разделения их на юге. Если мы взглянем на человечество, как на целое, мы увидим, что северные части его находятся в широкой взаимной связи, а южные значительно разделены между собою. Обращая внимание на расы, мы замечаем, что негроиды принадлежат югу, а монголоиды и белые — северу. Высшие формы культурного развития встречаются к северу от экватора. Такую же противоположность мы находим и в этнографических частностях: так, народы, не знающие лука, принадлежат южным частям света, а в северных частях лук и стрелы не только распространены в широкой полосе, но и в той же основной форме, от Лапландии до Восточной Гренландии и Мексики (см. рис. ниже).
Широкая пропасть, какую образует Атлантический океан в поясе ойкумены, в свою очередь, создаёт окраинные народы. Хотя эти последние,
пользуясь оживлёнными сношениями в меридиональном направлении с лежавшими позади них густо населёнными странами и более благоприятными климатическими условиями, были не так бедны, как окраинные народы юга и севера, но всё-таки высшее развитие в Африке встречается на востоке, а в Америке на западе, то есть внутри материка или на стороне, противоположной Атлантическому океану. Несомненно, население Африки тесно связано с азиатским, но не обнаруживает никаких следов более близких сношений с Америкой. Эта связь проникает, однако, дальше, за восточный край азиатского материка до больших азиатских островов. Она создаёт между окраинными странами на севере и юге большую культурную область, которую в качестве западной можно противопоставить восточной, проникающей далее на восток — через Тихий океан до Америки. Руководящими идеями этого разделения служат наличность или отсутствие железа. Правда, западная область на севере захватывает восточную, но до прямоугольного пересечения этих границ между северными и южными странами замечается всё возрастающая противоположность. В этом перекрещивании выражается глубокое различие во времени между одной, по преимуществу антропологической, и другой, этнографической, группировкой. В новейшем развитии народов железо принимало, без сомнения, значительное участие. Граница между странами, знающими и не знающими железо, совпадает с границами других важных областей этнографического распространения. Там, где нет железа, неизвестно и скотоводство, основывающееся на рогатом скоте, буйволах, овцах, козах, лошадях, верблюдах и слонах; свинья и курица не разводятся в большей части области, лишённой железа. Гораздо глубже различие общественных и политических отношений: в Америке, Океании и Австралии мы видим более древнее развитие, а именно — групповой брак, экзогамию, материнское право и род; [7] в Азии, Африке и Европе — патриархальную систему семьи, парный брак и образование государства в новейшем смысле. Таким образом, и в человечестве восток и запад противоположны друг другу. Америка — самый крайний восток человечества: здесь скорее можно найти более древние формы развития, чем в Африке и Европе, образующие крайний запад.
Распространение человеческих рас не представляет столь же простой картины. Правда, негроидов можно назвать настоящей южной расой. Северную границу её в Африке составляет пустыня; в Южной Азии она продолжается через высокие горные цепи, только в углу Инда значительно выступает за северный поворотный круг и опускается в Океании ниже экватора. Таким образом, мы видим перед собой южное царство, в сущности принадлежащее восточному полушарию, с замкнутыми и обширными областями, лежащими исключительно в тропическом и южном умеренном поясах. К южному положению присоединяется влияние своеобразных, преобладающих здесь форм очертаний и почвы. Между тем как географическая противоположность между югом и севером проходит по всей земле, антропологический и этнографический контраст ограничивается так называемым Старым Светом и прилегающими к нему землями. Поэтому большая часть богатства человеческих явлений и образований заключается на этой стороне земли, обнимающей высшие ступени развития наряду с низшими. В Америке мы находим одну и ту же расу на севере и на юге без всяких этнографических различий, подобных тем, какие выказывают Северная и Южная Африка, Северная и Южная Азия и Австралия. Америка на всём своём протяжении принадлежит в антропологическом отношении к северным областям, в этнографическом — ко многим.
Напротив, для Африки и Азии важнейшим вопросом является отношение их южных областей к северным. Они резко различаются между собой своими северными границами. Между негрской и Северной Африкой лежит пустыня, препятствующая сношениям; обе эти области велики и самостоятельны. Южная Азия состоит только из разрозненных придатков, не имеющих резких границ с северной и средней частью её. Индия прежде всего испытывала влияния, отличающие её от Африки; антропологически и отчасти этнографически Африка представляет более древнее, то есть менее изменённое состояние одинакового происхождения с Индией; вместе с Мадагаскаром и Индией Малайская область также испытала вторжение представителей северных народов в индо-африканскую область.
Насколько на длинном протяжении от северо-западной оконечности Африки до островов Фиджи тёмные расы соприкасались со светлокожими, части их смешивались друг с другом. Такие расы различных степеней смешения населяют Судан, Сахару, северную и среднюю Восточную Африку, Южную Аравию, Мадагаскар, южную часть Передней и Задней Индии и Австралию. Отдельные следы негроидной примеси мы находим в Южной Европе и в крайней Полинезии. В обособленном положении могла развиться только одна раса, легко поддающаяся определению, а именно — австралийская. Темнокожая, прямо- или курчавоволосая и длинноголовая, она произошла, по-видимому, из смешения папуасских с малайско-полинезийскими элементами. Своеобразность папуасского типа, происхождение которой мы не знаем, проявляется и здесь; к этому присоединяется и патологический момент, зависящий от низкого состояния культуры и скудости жизни.
Водная поверхность земли в виде одних морей занимает почти три четверти поверхности земли, поэтому всю сушу можно назвать островом моря тройной величины в сравнении с нею. Самые различные [8] части человечества должны были в силу исторических движений приближаться к морю, и было такое время до изобретения мореплавания, когда море обрекало людей жить в той части земли, где находилась их колыбель. Изобретение судоходства, первые проявления которого давно потеряны для нас (во всех частях земли мы находим высокие степени развития мореплавательного искусства рядом с полным незнанием его), прежде всего сделало возможным распространение человечества почти по всем пригодным для обитания областям земли. Высокие ступени кораблестроительного и судоходного искусства оказываются в самых различных местах земли, всего более в Тихом океане (см. рис. ниже) и всего менее в Атлантическом. В своём неравном распространении они заключают
доказательство того, что они легко могут подвергаться забвению. Поэтому там, где мы их не видим и даже не находим воспоминания о них, мы не должны составлять слишком поспешных заключений о полном и давнем равнодушии к морю. Даже если бы мы не встречали на Гавайских островах и в других местах воспоминания о прежних более обширных и искуснее построенных судах, то уже тесная связь, существующая между высокой политической и социальной организацией и развитым мореходством допускает возможность быстрого падения последнего. Норманны в маленьких ладьях, которые, быть может, были хуже челноков океанийцев, плавали в Исландию, Гренландию и Северную Америку, но и они впоследствии утратили и забыли свои цели и свои пути. Настоящая величина ойкумены потому является доказательством высокой древности человечества, что она, за исключением менее отдалённых и мелких островов, заключает в себе почти всё, что только может быть обитаемо. [9]
Широкое распространение воды доставило человеку обширные источники питания, и вследствие этого именно на её берегах произошло сгущение населения. Оно дало возможность сношения с отдалёнными странами, которое в древние времена не могло совершаться сплошь по суше, повсюду населённой врагами. Таким образом, более высокая культура с берегов могла распространяться внутрь страны. Вода оказывала также на дух человека замечательное действие, заключающееся в том, что морской горизонт отражается повсеместно во всех представлениях о мире, где бы они ни создавались. По большей части земля в них является островом в широком море, и далеко в море находится местопребывание душ. Будет ли это суша, окружённая водою, или остров на западной стороне, лежит ли он на озере или на реке, бьют ли там обильные ключи, или только путь туда проходит по воде, но во всяком случае это — не суша. Души должны направляться по воде. Отсюда исходят ладьеобразная форма гроба, погребение в лодках или маленький челнок в виде памятника даяков.
Насколько земля обитаема для человека, мы находим на ней народы, — членов одного и того же человечества. Единство человеческого рода есть теллурический или планетный признак, отпечатлевшийся на высшей ступени творения. Существует только один человеческий вид, изменения которого многочисленны, но не глубоки. Человек — гражданин земли в самом обширном смысле слова. Он проникает даже туда, где не может жить постоянно. Почти весь земной шар ему известен. Из всех существ, связанных с почвой, он — одно из самых подвижных. Отдельные движения сплетаются между собою, и из них с течением времени исходит великое движение, субстратом которого является всё человечество. Так как эта связь необходима и прочна, она поднимает отдельные движения в сферу высшего значения. В конечном результате является не только обширное пространственное распространение, но и всё возрастающее взаимное проникновение частей человечества, живущих в этих пределах, до полного совпадения их в существенных чертах. Это последнее составляет достояние целого, а особенности являются местными. Таким образом, мы получаем право говорить в научном смысле о единстве человеческого рода, если под единством мы будем подразумевать не однообразие, но общность, доказанную свидетельствами во всех областях народной жизни в течение истории, обнимающей целые тысячелетия, а также общность естественной почвы, создаваемую природой. Если темп культурного прогресса в последних исторических периодах отчасти настолько ускорился, что некоторые народные группы выдвинулись далеко вперёд множества других, то всё-таки можно найти значительный остаток общего достояния и в высших, и в низших слоях нынешнего человечества. Если мы будем доискиваться начала этого общего достояния, то опять придём к тому, что неустанное движение является свойством человечества. В сравнении с его силою и долговечностью, землю нельзя назвать большою. Тысячи поколений, предшествовавших нам, могли объезжать её в своих странствованиях, даже помимо своего желания, благодаря тому, что придуманы были суда для переездов по морям и рекам. Но этот момент лежит далеко позади. В течение 400 лет после открытия Америки европейцы со своими домашними животными, полезными растениями, оружием и утварью, учреждениями, и в особенности своею религиею, широко распространились, но только близорукое высокомерие может видеть в этом высшую точку мировой истории, которая никогда ещё не была достигнута раньше. Не одни норманны открыли Америку до Колумба. Этот мир, который мы притязательно называем «новым», был не один раз открыт с запада, прежде чем [10] бледнолицые появились на нём с востока в качестве последних и окончательных открывателей. Когда малайцы распространились до Мадагаскара и острова Пасхи на 200 градусов долготы в течение времени, какое, судя по лингвистическим и другим доказательствам, продолжалось не более нескольких столетий, когда со времени открытий европейцев в Америке отдельные племена удалились от своих мест обитания на 500 миль, когда в половине Африки в пределах 40 градусов широты распространился язык, разделяющийся только на диалекты, вроде верхне- и нижненемецкого, тогда мы должны сознаться, что вовсе не европейская культура впервые охватила мир. Различие заключается лишь в том, что в настоящее время происходит сознательно то, что в прежние тысячелетия являлось смутным стремлением, выразившимся исторически в Александре и Колумбе, а не исторически — во множестве других лиц, действовавших до них.
Если мы будем видеть в человечестве нечто вечно подвижное, мы не можем, как это делалось до сих пор, считать его соединением резко отделённых друг от друга видов, подвидов, групп народов, народов и племён. Как скоро какая-либо часть человечества научалась пересекать моря, разделяющие земли, для неё уже являлось целью дальнейшее слияние с другими народами. Если мы признаем вместе с большинством нынешних антропологов единство происхождения человечества, то воссоединение разделившихся частей человечества путём образования разновидностей в одно целое явится бессознательной последней целью всех этих движений человечества. Оно уже давно стремится к этой цели пространственным передвижением мест обитания народов и отдельных лиц. Это передвижение в ограниченном пространстве ойкумены должно было приводить к смешениям, но так как при этом организация человека становилась всё более и более сходною, то вместе с тем увеличивались и возможности обмена самых отдалённых мест обитания, и в пределах ойкумены не оставалось уже ни одной границы, которой нельзя было бы переступить. Наряду с народами мы обращаем внимание и на отдельных лиц, о которых обыкновенно забывают, когда говорят о «переселениях народов».
Численность людей тесно связана с их почвою, оказывающей значительное влияние на их внутреннее развитие, распространение и взаимные отношения. Нынешнее количество их, принимаемое в 1500 миллионов, мы можем признать продуктом развития, которое никогда не достигалось в прежние времена. Развитие нынешних состояний человечества зависит в гораздо высшей мере, чем обыкновенно полагают, от увеличившейся численности населения. Организация народов внеевропейского культурного круга не допускает плотного народонаселения. Небольшие общины, обрабатывающие маленькие клочки земли, отделены друг от друга обширными пустыми пространствами, служащими для охоты или остающимися без всякого употребления. Они значительно ограничивают сношения между людьми и делают невозможными большие скопления людей. Охотничьи народы, вовсе не занимающиеся земледелием или занимающиеся им только временно, часто живут в таком редком расселении, что приходится не более одного человека на квадратную милю, а иногда и менее. Там, где уже отчасти появляется земледелие, как, например, у многих племён индейцев, даяков и папуасов, мы находим 10—40, а при более развитом земледелии во внутренней Африке и на Малайском архипелаге 100—300 человек на квадратную милю. Береговые рыболовные народы распределены на северо-западе Северной Америки до 100 человек на квадратную милю; такую же плотность выказывают и кочевые скотоводы. Там, где рыболовство соединяется с земледелием, как, например, на океанийских островах, плотность доходит до 500. Той же [11] численности достигают обитатели Передней Азии, состоящие из номадов и оседлых, в странах с преобладанием степей. Здесь мы уже вступаем в область другого культурного типа, которая в своей индийско-восточно-азиатской форме может прокармливать свыше 10 тысяч, а в европейской, при содействии промышленности и торговых сношений, до 15 тысяч на квадратной миле.
Уже это перечисление показывает на нижней ступени лестницы народы самых различных поясов и стран. Все дикие народы живут в очень редком расселении; высшая культура приносит с собой более высокую степень плотности. Первые более зависят от характера почвы, чем культурные; в областях с одинаковыми условиями они вообще распределены равномернее. Различия хорошо обработанных, но редко населённых, обширных пространств, засеваемых хлебом, и возделанных наподобие сада густонаселённых областей зависят от культуры.
В густом населении заключается не только прочность и порука энергичного развития, но и непосредственный стимул культуры. Чем ближе люди соприкасаются между собою, тем ближе они принимают участие друг в друге, тем менее погибает культурных приобретений, тем выше поднимается соревнование в проявлении сил. Умножение и укрепление численности народа находится в самой тесной связи с развитием культуры; редкое население в обширной области связано с низкой культурой; в старых и новых культурных центрах мы видим плотно скученные народные массы. Китай и Индия насчитывают более 600 миллионов человек, но соответствующее пространство лежащего между ними внутреннеазиатского угла кочевых народов Монголии и Тибета и восточных тюркских народов не заключает в себе и 1/60 этого числа. Шесть седьмых населения земли принадлежат культурным странам.
Между тем как история европейских народов уже в течение тысячелетий обнаруживает ту же решительную склонность к росту, какую мы видим ещё в истории древности, дикие народы представляют примеры колебаний и регресса, которые мы у первых замечаем только в течение короткого времени под влиянием случайных обстоятельств, вроде войны или моровой язвы. Редкое население уже само в себе заключает повод к упадку — его небольшая численность легче подвергается ослаблению и исчезновению. Быстрый расход жизненных сил является признаком всех народов более низких степеней культуры. Основа, на которой держится их хозяйство, узка и неполна; воздержанность часто граничит с бедностью, нужда является частым гостем, и у них отсутствуют все меры предосторожности, которыми врачебное искусство окружает нашу жизнь. В борьбе с торжествующими силами природы арктических стран и степных областей южного полушария упадок, замечаемый на границе ойкумены, может доходить до полного истощения, даже до уничтожения целого народа. Вымирание диких народов, о котором говорят так много, неправильно считается одним лишь последствием соприкосновения с высшей культурой. При ближайшем рассмотрении мы видим здесь два случая: самоуничтожение и вымирание под влиянием высшей культуры. Обе эти причины обыкновенно действуют вместе; ни одна из них не может быстро достигать своей цели без содействия другой. Основою здорового развития народа должна быть приблизительно одинаковая численность обоих полов; у диких народов она по большей части нарушается, и рождаемость обыкновенно весьма мала. «Самовоздержание» Мальтуса свойственно людям, заглядывающим в будущее, но в человеческом обществе оно свойственно не только высшему слою, приобретающему «пожертвованием временного удовольствия прочное благосостояние», — все средства, могущие препятствовать размножению, на низших ступенях [12] встречаются в большом применении, и прежде всего война, убийство и похищение людей. Человеческая жизнь здесь ценится невысоко, о чём ясно свидетельствуют человеческие жертвы и людоедство. Точно также дикие народы весьма далеки от идеального здоровья, какое приписывалось им; только негров Африки можно назвать действительно крепкой расой. Напротив, австралийцы, океанийцы и американцы гораздо более подвержены болезням и труднее акклиматизируются, чем культурные люди. Не может быть сомнения, что во многих странах они находились в состоянии медленного вымирания ещё до соприкосновения с европейцами. Далее культура изменяет самые глубокие корни их жизни, суживая пространство, какое нужно для своеобразных общественных и политических установлений диких народов. (См. 12 гл. этого введения). Она приносит с собой потребности и наслаждения, разногласящие с образом жизни и рабочей способностью этих людей; она приносит им неизвестные до тех пор болезни, страшно распространяющиеся на свежей почве, и неизбежные раздоры и войны. В более обширных областях — в Северной Америке, Австралии, Новой Зеландии и т. п. — следствием прогресса цивилизации было пространственное вытеснение туземцев в менее благоприятные местности, что вело в то же время к уменьшению их численности. В менее обширных областях, в особенности на океанийских островах, но также на Кубе и Гаити, они отчасти вымерли, отчасти были поглощены смешением, но во всяком случае исчезли. Там, где при большей устойчивости низших слоёв и при более благоприятных естественных условиях процесс замедлялся, как, например, во многих местах Африки, в Северной Америке и Мексике, происходит смешение, которое в конце концов достигнет своей цели уничтожения туземцев, в смысле их своеобразности и самостоятельности. Значительные перемещения уже совершились, другие происходят теперь, и на обширных пространствах, ввиду таких пассивных движений, эти народы не иначе можно представлять себе, как постоянно передвигающимися. Северная Америка до 95° з. д. выказывает только жалкие остатки индейских племён; в Виктории и Новом Южном Уэльсе можно насчитать не более 1000 потомков туземцев, и европеизирование Северной Азии, Северной Америки, Австралии и островов Океании является только вопросом времени.
Тысячи наблюдений показывают нам, что при таком движении по всем направлениям расы не могут оставаться неизменными, и даже самые большие из них, насчитывающие сотни миллионов, не могут устоять в этом волнении, надвигающемся на них со всех сторон. Смешение во многих частях земли происходит с необычайной быстротой. Из Северной и Восточной Африки арабы и различные представители берберского племени проникают к неграм, самые отдалённые племена которых до южной оконечности материка выказывают своими семитическими чертами, как долго уже действуют эти влияния (см. рис. стр 13). Готтентоты замещаются смешанной с ними европейской расой. В Канаде смешение с индейцами свойственно почти всем французским поселениям; в Средней и Южной Америке метисы и мулаты уже и теперь многочисленнее чистых индейцев; в Океании малайо-полинезийцы давно уже проникли в среду тихоокеанских чернокожих; во всей внутренней Азии господствуют монгольско-китайские и европейские смешения, далеко вдаваясь в Европу и оказывая влияние на весь восток и север нашей части света. Бо́льшая численность, более быстрое развитие и превосходство в различных искусствах в этом процессе всегда дают преимущество высшей ступени культуры, если только не противодействует климат. Мы можем уже говорить о поглощении низших высшими даже и там, где эти последние пока ещё не являются в большинстве. Если можно найти что-нибудь утешительное [13] в этом общем исчезновении диких народов, то оно заключается в убеждении, что бо́льшая часть их медленно поднимается этим процессом смешения. Правда, нередко приходится слышать повторение старого наблюдения, будто потомки смешанных рас наследуют дурные свойства обоих
родителей, но достаточно бросить взгляд на современную народную жизнь для того, чтобы видеть, что мулаты, метисы, потомки арабов и негров в Северной и Южной Америке и в Африке идут впереди индейцев и негров. Однажды начавшееся смешение идёт всё далее и далее, причём каждый новый приток крови высшей расы выравнивает расстояние по отношению к высоте. Можно заметить, как индейцы в Мексике или Перу почти уже достигают уровня потомков европейцев, от которых после завоевания их отделяла, по-видимому, непроходимая пропасть.
Если мировая история показывает нам, правда прерывавшееся, но, тем не менее, всё более и более расширявшееся распространение культуры на земном шаре, то могучим фактором при этом было преобладание числа культурных народов. Между тем как более быстро размножающийся народ отдаёт свой избыток остальным народам, влияние высшей культуры само собою получает перевес, так как оно служило причиною или условием более сильного размножения. Таким образом, распространение культуры представляется нам самоускоряющимся разрастанием культурных народов на земном шаре, которое ведёт к более полному осуществлению единства человеческого рода, являющегося нашей целью и задачей, надеждой и желанием.
Если бы мы захотели в заключение проследить пути, по которым прошли важнейшие части человечества, то увидали бы исходную точку в совместном нахождении нескольких изменений, или, как утверждает Блуменбах, вырождений одного человеческого вида, собиравшихся в немногих пунктах и соприкасавшихся друг с другом вследствие увеличивавшихся сношений и настолько перемещавшихся и смешивавшихся между собой, что из первоначальных разновидностей нельзя [14] уже найти ни одной, уцелевшей в своём прежнем обособлении. Остатки их приводят нас к двум большим, ещё сохранившимся в нынешних расах противоположностям между Северным полушарием, с его белой и монголоидной расами, и Южным полушарием, с его негрской расой. Они обнимают противоположности континентальной связи и океанического расчленения мира, глубоко объединённого в северной полярной области и отделённого океаном от полярных влияний. Негрские народы могли и в Африке, и в Азии, и на Тихом океане жить некогда севернее, чем теперь, но они должны были отступать к югу вследствие давления, отодвинувшего их в нынешние места обитания.