Е. Арктики Старого Света
33. Арктическая Азия и Европа
| «Природа хотела испытать, к каким насильственным положениям способен наш род, и он выдержал это испытание». |
| И. Г. Гердер. |
Северная Азия лежит между верхней Азией и северной низиной; она стоит ниже и в культурном отношении. Там, где в Северной Азии возвышенности переходят в степь, она составляет естественный переход к лесистой, простирающейся к берегу низине, впереди которой лежат в виде окраинной и пустынной полосы тундры арктические кустарники и болота. Вследствие этого материковый берег Азии — одна из самых пустынных и неведомых частей земли. Так как на запад от крайнего Чукотского полуострова не живёт настоящего берегового народа — эскимосов, оживляющих безлюдные американские берега Ледовитого океана, обширные пространства, как например берег от мыса Шелягского до Колымы, там совершенно необитаемы. Большие реки как в том, так и в другом месте, не оказывали глубокого влияния на жизнь народа: их устья, окружённые льдом, находятся в состоянии мёртвого покоя. Только рыбные богатства их получают непосредственное значение для туземцев; для европейцев они сделались косвенными путями, особенно важными для торговли, подчинения и развращения туземцев. Благодаря климату почва не пригодна для земледелия — даже в тёплое лето она оттаивает только на 1 метр. Охота и рыбная ловля являются тем более доступными источниками для поддержания жизни, чем быстрее убывает растительный мир по направлению к северу. Севернее лесной границы обширные пространства покрыты одной травой, а также мхами и лишаями. Моховые и лишайниковые тундры отличают от более поросших кустарниками каменистых тундр. Тундры называли полярными пустынями, но они всё-таки имеют достаточно растительного покрова, чтобы прокормить несколько оленьих стад. Мы знаем 120 растительных видов Северной Азии. Чельман называет полосу, идущую по материку от мыса Челюскина, полосой самой бедной растениями, какую он когда-либо видел. В каменистой тундре Чукотского полуострова можно найти несколько явнобрачных только в расщелинах каменных глыб. На далёкое пространство выступает лишь серый цвет тёмных, однообразных лишайников. Однако, столь бедный растительный мир заключает более, чем обыкновенно предполагают, материала для пропитания гиперборейских народов. Миддендорф не прав, когда он приписывает сибирским дикарям презрение к растительной пище. Чукчи на Колючинской бухте пользуются для своего питания 23 растениями. По-видимому, инстинкт заставляет их менять или разнообразить свою пищу. Так, [669] лопари заменяют иногда молоко щавелем или Pinguicula. Опасаясь скорбута, все полярные народы любят и считают полезными такие кислые и едкие растения.
Там, где прекращается лес, жизнь в этих областях ещё беднее, чем на берегах полярных островов и полуостровов, лежащих гораздо далее к северу: там нет питательных средств, доставляемых морем. Эти пространства обитаемы поэтому лишь несколькими жалкими ордами, которые, кроме рыболовства и охоты, кормятся ягодами, встречающимися здесь в большом изобилии в виде черники и т. п. Вместе с лесом появляются более благоприятные условия для животных и человека. Лесная граница приблизительно совпадает с летней изотермой +7°, означающей почти четырёхмесячное отсутствие льда. Четырёх месяцев такой погоды, даже при самой холодной зиме, достаточно для сношений, торговли и рыбной ловли на открытых реках. Лес защищает от ветров и от беспрепятственного лучеиспускания почвы и доставляет обильное топливо. Тунгусы и якуты при своём передвижении к югу выбирают защищённые лесные места для постройки бревенчатых изб. Лесная граница на севере Старого Света вообще лежит выше, чем в Северной Америке. В Европе выступает за неё лишь узкая северная полоса; напротив, весь Чукотский полуостров лишён древесной растительности, представляя местность покрытую мелким кустарником, которая обеспечивает пропитание подвижного населения в количестве не более одного человека на 1 кв. м.
Гиперборейцы находятся в прямой зависимости от распространения и образа жизни животных. Тюлень только на крайнем северо-востоке Азии, где живут эскимосы, приобретает такую же важность, как далее к востоку; там, где он редко появляется, берега пустынны, а там, где показывается часто, они густо населены, как например местность от Колючинской бухты до Берингова пролива. Животный мир этой страны беден видами, но тем более богат особями.
Охота есть главный источник пропитания и наживы северных азиатов. Стада оленей оставляются на попечении женщин, а мужчины известную часть года проводят на охоте. Северные олени составляют скорее запасной капитал, между тем как охота и рыбная ловля оплачивают ежедневные расходы. В особенности охота на пушных зверей составляет выгодный источник дохода всех тунгусов, ламутов, а так же и многих якутов. Мясо употребляется в пищу, а шкуры перерабатываются в различные хозяйственные предметы и составляют замену отсутствующих денег. При Миддендорфе у ассьянских самоедов находились в обращении лапки полярных лисиц, составлявших 1/12 шкурки этой лисицы, считавшейся единицею. Пушниной по преимуществу оплачиваются товары русских и вносятся подати казне. Весенние рога оленей и мускусный мешок составляют предмет торговли тунгусов с китайцами. Некоторые племена принадлежат к самым односторонним, но в то же время самым искусным охотникам всего мира. В пустынных тундрах самоедов капканы для полярных лисиц расставляются иногда длинными рядами; так же как и для торга, для охоты существует определённое время. На нижней Оби ежегодно 1 октября остяцкие охотники отправляются в леса на охоту за соболем, белкою и т. п. К 6 декабря они возвращаются домой с добычею, и только к концу зимы, когда снег осядет и покроется ледяной корой, они охотятся на лыжах за оленем и лосем. Пернатая дичь становится предметом охоты при весенних и осенних перелётах птиц. Добыватели мамонтовых клыков предпринимают опасные путешествия на Новосибирские острова.
Рыбная ловля так же необходима, как и прибыльна при обилии рек в стране. По свидетельству Августиновича, рыбной ловлей занимаются все обитатели Колымска, и не только крестьяне и мещане, но [670] и казаки, церковнослужители и правительственные чиновники. Сети, которые именно здесь были бы всего нужнее, редко могут быть названы целесообразными (см. ниже стр. 682). Остяки устраивают корзины для рыбы в 3 метра длиною и 1⅔ метра шириною. Удочки из можжевельника ещё Шефер описывал у лопарей. Челноки изготовляются из шкур и дерева, но менее искусно, чем у эскимосов. Отдельные части сшиваются или связываются друг с другом и щели конопатятся мхом.
Обитателей крайней северной полосы Европы и Азии соединяет между собою сходство жизненных условий, которые можно сравнить только с однообразной скудостью пустынь. Занимаются ли они рыбной ловлей, охотой или скотоводством, они должны одинаково упорно бороться за свою жизнь. Различные племена объединяются гнётом тяжёлых жизненных условий и вызываемым ими кочевым образом жизни. Размеры его определяются условиями питания. Самые бедные орочоны Колымской области остаются не более 2—3 дней на одном месте; оленеводы, напротив, медленно следуют за пасущимися на свободе животными, иногда перегоняют свои громадные стада на вполне удобные пастбища и там временно ставят свои жилища. Так жили оленные чукчи на полуострове, пока превосходные пастбища его не истощились; в настоящее время они заходят даже в Якутскую область. Направление лесной границы, поднимающейся на западе, не остаётся без влияния на их передвижения. Точно так же кочуют настоящие оленные лопари; напротив, у лесных лопарей всегда имеются на известном расстоянии одна от другой несколько жилых хижин, где они живут попеременно, пока стада их пасутся в окрестностях. И тунгусские охотники оставляют в лесах свои прочные хижины пустыми, направляясь с приближением лучшей погоды в тундру или на места рыбной ловли. Чем большее значение имеет охота, тем неправильнее и отдалённее эти передвижения. Так, тунгус зимою отправлялся на охоту за соболем и мускусным быком от края моря до южного склона Станового хребта, где он встречался с конными тунгусами, платящими дань Китаю. Но когда и эти животные стали редкими, он избрал для охоты морские берега к северу от Амура и из охотника превратился в рыболова. Рыболовные народы всегда более оседлы; так, долганы приобрели высшую культуру и благосостояние от Дудипа до Хатангского погоста, приблизившись к оседлости по речным берегам и озёрам тундры. Русские чиновники справедливо устанавливают различие между «бродячими кочевниками» и кочевниками, совершающими правильные передвижения летом к тундре, а зимою обратно к краю низкорослого леса.
Лопарей, обитающих во внутренней части Кольского полуострова, нельзя назвать кочевниками в обыкновенном смысле слова, так как они отказались уже от употребления временных, легко подвижных шалашей и живут деревнями отчасти в бревенчатых хижинах, отчасти в землянках. Тем не менее они ежегодно перемещаются по несколько раз и, кроме того, через несколько лет меняют своё местопребывание. Они покидают свои хижины весною для того, чтобы на каком-либо маленьком озере вблизи оттуда заниматься охотою и рыбною ловлею, или ловить рыбу у берега моря. В средине лета они ловят рыбу на большом озере или реке, а живущие севернее — на северном и восточном берегу моря; в конце лета они занимаются на своих стоянках охотой на птиц, пушных зверей и медведей. Только к Рождеству они возвращаются в свои зимние деревеньки (погосты), но и их они переносят на другое место через каждые 10—15 лет. Если олений мох станет скудным или топливо истощится, то прежде всего разбирается маленькая часовня и общими силами устраивается на другом месте; затем каждая семья ставит свою хижину или амбар там, где найдёт более удобным. В
[671] заключение часовня освящается, хижина окропляется святой водой и новое поселение готово.
Противоположность кочевого и оседлого образа жизни обыкновенно также резко выражена у эскимосов Беринговой области. Очевидно, однако, что в странах, в которых земледелие невозможно, оседлость вообще не может дойти до резкого контраста с кочевой жизнью. Один из новейших писателей о чукчах метко назвал «оседлых» сибирским названием «промышленных», которые занимаются охотой и рыбной ловлей как профессией и никогда не бывают вполне оседлыми. Когда наступает нужда, зимой выбирается новое местопребывание: так, все обитатели посёлка Питлекай, находившегося зимой вблизи «Веги», переселились в более обширное восточное поселение Наичкай, так как там ловилось больше рыбы. Зная это, легко понять и административное деление североазиатских гиперборейцев на оседлых и кочевых: в Восточной Сибири оседлыми считаются якуты, юкагиры, чуванцы и омоки, а кочевыми — тунгусы, ламуты и чукчи. Более тонкие признаки различия заимствуются из образа жизни; так, тунгусов делят на оленных, собачьих, конных, степных и лесных, не проводя, однако, резких границ между ними, так как оленные тунгусы, потеряв вследствие чумы своих животных, обращались к охоте с собаками или коневодству и даже к рыбной ловле на морском берегу, прежде не посещавшемся ими. Остяки из оленных кочевников быстро превратились в рыболовные или охотничьи народы. Чем тяжелее и скуднее жизнь, тем легче совершается переход от одной экономической основы к другой.
Как указывал в 1840 году Миддендорф, а за ним Кастрен, в особенности ввиду условий, существующих в Северной Азии, не может быть речи об особой гиперборейской расе. Вообще, уже смешанный характер главным образом североазиатских народов препятствует выделению их в особую расу. Многое сказанное нами о физическом строении и умственном характере малайцев и американцев и родственных им народов может быть применено к тунгусам, лопарям и подобным им. Уже писатели прошлого столетия, ещё вовсе незнакомые с понятием о монголоидах, ясно обозначили основные черты этих рас. Более резкое выражение монголоидного характера на американской, сравнительно с азиатской стороной, заметил уже Кук; характер этот в Азии всё более и более уменьшается к западу. Весьма характерно выражение Эккера о лопарях: он говорит, что они не монголы, но походят на североазиатов. Самоедам приписывается лишь «смягчённый монгольский характер», и среди лопарей мы встречаем немалое число белокурых. Миддендорф считает тунгусов самыми чистыми северными азиатами, сохранившими свой первоначальный характер, но и они вовсе не настоящие монголы, а скорее [672] напоминают финнов или самоедов: «Черты лица их выказывают монгольские признаки с примесью кавказского элемента».
Цвет кожи их отличается желтоватыми и красноватыми оттенками, а у лопарей пшенично-жёлтым цветом татар. Ни в одной цветной расе не рассеяно так много людей с очень светлой кожей, как в этой. У лопарей можно встретить женщин с нежным цветом лица, который дю Шайю у только что вымытых особей казался ослепительно белым, и с румяными щеками. Миддендорф у всех северных азиатов, которых он видел, не мог отличить цвета покрытых частей тела от соответственных частей у русских. Сильное побурение непокрытой кожи вполне естественно при действии солнечного отражения на снеговых поверхностях и ледяных иглах сухого снега. Тёмно-карие глаза своим косым положением (менее всего выраженным у лопарей) вместе с плоскими носами всего более содействуют общему сходству с монгольским типом. Светлые глаза часто встречаются у лопарей; впрочем, и у юкагиров более широко раскрытые глаза также смягчают монгольский тип. В лице всё идёт в ширину. Вследствие плотного покрытия головы, ухо близко прилегает к последней. Преобладающим выражением является добродушное.
Гиперборейцы — не карликовая раса, как любили изображать их натурфилософы прошлого века ради доказательства сжимающего действия холода на человеческое тело или существования первичной расы, вытесненной в эти неблагоприятные области земли. Гиперборейцы не принадлежат, однако, и к народам высокого роста. Самоеда с величиною тела в 1,5 метра Миддендорф называет великаном между карликами. Средними цифрами более обширных рядов измерений, по-видимому, можно принять у эскимосов Берингова пролива 1,69 для мужчин (Россе), у лопарей-мужчин 1,511, а женщин 1,416 (Вирхов). У всех этих народов поражает короткость ног, которая, по крайней мере у лопарей, соответствует и короткости рук. Этот регресс развития ног может быть объяснён недостатком упражнения; относительно бедных приходится слышать и о рахитизме. Маленькие ноги свойственны всем. Физическая ловкость особенно восхваляется у сибирских охотничьих народов, которых Миддендорф по преимуществу называет «жилистыми, сухощавыми, мускулистыми». Сифилитические болезни были распространены в Северной Азии уже в прошлом столетии, за исключением якутского племени ламутов (по Августиновичу). Между тем как охотничьи народы Сибири недолговечны и уменьшаются в числе, у лопарей престарелый возраст, даже свыше 100 лет, не считается редким явлением, так как они ведут более обеспеченную и постоянно деятельную жизнь скотоводов. Нечувствительность к холоду у эскимосов Берингова пролива едва ли больше, чем у европейских матросов; напротив, охотники Северной Азии, особенно тунгусы, с подстилкой из шкур и костром, проводят ночи в лесу в самую глубокую зиму. Как особенность азиатских гиперборейцев Миддендорф приводит порывистое действие мышц, которое выражается как в телесных движениях, так в особенности и в речи. Несомненно, что суровый климат оказывает непосредственно разрушающее влияние на условия жизни населения. Замерзание заблудившихся там встречается нередко.
У немногих народов смешение различных расовых элементов чувствуется в такой степени, как у самых северных обитателей Азии. Историческое исследование указало многие переселения, а языкознание открыло дву- или многосторонние родства языков, как это удалось доказать у самоедов Кастрену, который проследил тонкие нити, связывающие их язык с финскими и монгольскими наречиями. По физическим признакам у более мелких североазиатских народов, как например у [673] юкагиров мы можем отличить два типа, которые можно назвать финским и монгольским, но число элементов смешения этим ещё не исчерпывается. Влияние европейцев во всяком случае нельзя считать незначительным. В новом колониальном типе сибиряка выступает или примесь туземной крови, или влияние воззрений туземцев, не исключая даже шаманизма, в виде характерного элемента. Русские приняли не только язык бурят, но и якутов, самого деятельного и стойкого из североазиатских туземцев. Миддендорф говорит о якутах с русским типом и напоминает об обычаях тунгусов и других отпускать своих жён к русским поселенцам, золотоискателям, казакам и др. Ввиду этих моментов нам приходится удивляться вместе с этим исследователем не многочисленности переходов, а скорее существованию характерных типов. Продукты финского, норвежского и лапландского смешения в Восточной Лапландии, все более и более наполняющейся финскими поселениями, представляют по большей части статных, хорошо сложённых людей, которые и умственной даровитостью часто не уступают выше стоящей расе. Светлокожие, белокурые дети и взрослые с голубыми глазами и каштановыми волосами нередко встречаются у лопарей. Если последние всё-таки считаются тёмным народом, то смешанный тип в постоянно увеличивающейся пропорции замещает некогда преобладавший тип брюнетов.
Большинство свидетельств отзывается благоприятно о характере гиперборейцев. Честные, добродушные, безобидные — таковы похвальные мнения русских почти о каждом североазиатском народе. Это имеет двойное значение, если мы примем во внимание ту испорченность, какую ссылка русских преступников уже в течение многих десятилетий должна была распространять почти по всей Cеверной Сибири. Русские охотники рассказывают, что орочон только в случае величайшей нужды касается запасов, оставленных охотником для собственного употребления. И Миддендорф с удивлением спрашивает: «Откуда у этих бедняков такая образцовая честность?» Вполне можно сказать, что история арктических путешествий представляла бы более длинный ряд несчастных случаев без деятельной помощи и добровольной поддержки гиперборейских народов. Образ жизни гиперборейцев служит превосходной школой общественных добродетелей. Строгий общественный дух уже сам по себе необходим для возможности тесного сожительства. Прежде всего приходится держать язык за зубами: один оскорбительный намёк или одно ворчливое слово может иметь печальные последствия. Эти люди весьма гостеприимны; Врангель называет тунгусов, вследствие их живости, общительности и вежливого, церемонного характера, «французами тундры», а Кастрен говорит: «Тунгусы — чистый, нарядный и изящный народ; их можно назвать благородным сословием Сибири». Миддендорф удивлялся спокойствию, с каким разрешались споры об охотничьей добыче. Общественные сношения там весьма оживлены. Эскимосские племена, так же как самоеды и лопари, при встрече трутся носами. Чмоканье в обе щеки, о котором Миддендорф говорит, описывая самоедов, можно считать заимствованным. Многих удивляли их ораторское искусство и охота к разговорам. Вогулы — большие охотники до драматических представлений в масках. Естественное чувство дисциплины и порядка выражается в чисто военной равномерности снаряжения саней и порядка при передвижениях и устройстве стоянок у самоедов. Туземцы Сибири были полезны русским не только в качестве учителей и проводников при добывании средств к жизни, но последние обязаны им и всеми открытиями руд прежнего времени, всеми способами охоты и рыбной ловли. Однако, эти же люди доходят до неистовства в гневе, и их мстительность почти не знает границ. Кровавая месть для [674] них такой же непреодолимый закон, как и для пылких обитателей тропиков.
Из всех этих общих свойств выступают, впрочем, особенности природного характера или действия жизненных условий. Корыстолюбивому, предприимчивому якуту и порывистому, энергичному, не останавливающемуся перед убийством тунгусу, можно противопоставить добродушного и смирного самоеда. Но их всех объединяет известная весёлая выносливость, не имеющая ничего общего с меланхолией, какая приписывается им многими, входившими в их жизнь с цивилизованными мерилами. Они забавляют себя множеством игр; у Берингова пролива в настоящее время широко распространилась карточная игра.
Борьба с силами природы оказала свое действие на дух и характер гиперборейцев. У них мужество соединяется с осторожностью. Они стремятся закалять своё тело и укреплять дух. По силе и ловкости выше всех стоят тунгусы; их единоборства напоминают турниры средних веков. Поединки, вследствие оскорблений, у тунгусов бывают нередки даже между ближайшими родственниками. Впрочем, жизнь, в которой борьба играет главную роль, делает их жестокими и грубыми. Мстительность или вспыльчивость, доходящие до смертоубийства, указываются как выдающиеся пороки чукчей, так же как и гренландских эскимосов. При кровавой мести убийца съедает кусочек сердца или печени своей жертвы, думая этим вызвать сердечную болезнь в родственниках её. У них встречается погребение заживо одиноких вдов, детей, лишившихся матери, и оставление без помощи обессиленных стариков. С другой стороны, у них отмечены многочисленные случаи искренней печали по умершим. Не далее как к нынешнему столетию относятся случаи поедания стариков, которые стали в тягость, даже их родными детьми.
Их пороки надо искать преимущественно в направлении разнузданной любви к наслаждениям. Любовь, водка и азартная игра сокрушают гиперборейцев. Из всех учений христианства учение о целомудрии и браке оказало всего менее влияния на жизненные привычки крещёных самоедов, тунгусов и пр. Из Яркина в Северной Сибири один наблюдатель сообщает: «Чувство стыдливости здесь, по-видимому, совершенно отсутствует. Все отправления человеческого организма совершаются публично. Того, кто не привык к такому образу жизни, всё, что он должен здесь видеть и слышать, настолько унижает и оскорбляет в собственных глазах, что он готов презирать себя и весь мир. Это отсутствие стыдливости ещё более поддерживается тесным сожительством женатых и холостых. Половая зрелость, по-видимому, наступает здесь раньше, чем где бы то ни было». Гостеприимство заключает в себе, между прочим, и обмен жёнами. Водка есть бич всех северных народов. Она портит их и в физическом, и в нравственном отношении. Когда «Корвин» в 1880 году посетил остатки оголодавшего и полузамёрзшего населения острова Лаврентия, оно раныне всех жизненных припасов потребовало водки. Германский боцман Брух рассказывает: «Когда чукчи достанут водки, они становятся ленивыми и задорными; пока её остаётся хоть капля, они не отправляются на охоту, вследствие чего зимние запасы их так скудны. Как только они напьются, они тотчас же вытаскивают ножи; тогда нельзя с ними иметь никакого дела». Благодаря водке торговля для гиперборейцев крайне невыгодна; повсюду, где она стала потребностью, купцы и китоловы получают шкуры, моржовые клыки и рыбу за водку самого скверного качества. В виде собственных спиртных напитков у народов Берингова моря, соприкасающихся с русскими, можно найти перебродивший напиток из сахара, мёда и воды.
На лестнице опрятности большинство гиперборейцев должно занять низкую ступень. Это не нуждается в дальнейшем объяснении ввиду [675] климатических условий, требующих тёплого платья и тесного сожительства. С этим фактором привыкли считаться и в суждениях о цвете кожи вследствие сообщения Миддендорфа, что он не узнал одной самоедки после того, как она вымылась. Наименьшей опрятностью отличаются, по-видимому, оленные кочевники Северной Азии, тесный шалаш которых наполнен копотью очага; напротив, лица, видевшие ламутов на Колыме, хвалят их опрятность.
Острота чувств у гиперборейцев прославляется очень многими. Миддендорф называет чувства тунгусов хорошо развитыми, особенно зрение; зато он находил у них почти невероятное отсутствие способности различать родственные цвета, как например жёлтый, зелёный и голубой; только самые яркие оттенки этих цветов они могли распознать после долгого обдумывания. Все тёмные цвета совпадают у них с чёрным. Это не противоречит результату цветовых испытаний у лопарей, который показал, что чувство цвета у них достаточно развито, но словарь их недостаточно богат обозначениями их. Кирхгоф отмечает только богатство обозначений оттенков бурого и серого цвета оленей у самоедов.
По Миддендорфу, большинство тунгусов в состоянии начертить на песке или на снегу совершенно точные карты, указывающие дорогу или течение рек. Умственная даровитость гиперборейцев не может считаться низкой; природа их местообитаний действует в этом случае возбуждающим образом, ставя им задачи более трудные, чем какому-либо другому народу. Получается впечатление, будто гиперборейцы принадлежат даже к наиболее умственно оживлённым диким народам. Обыкновенно говорят, что луна лежит в основе времяисчисления чукчей, якутов и др., но это не вполне верно: они обозначают по положению солнца около известной скалы, горы и т. п. летнее, а живущие по эту сторону полярного круга — и зимнее солнцестояние. Луна в этих определениях стоит уже на втором плане. В светлые ночи в середине лета почти не удаётся наблюдать луну, и поэтому тогда обращаются к высоте солнца; различие определяется также ростом животных и растений. Береговые жители делят, как большинство эскимосов, день по приливу и отливу, а ночь по расположению известных светил. Их более развитые космические и географические представления имеют вполне мифологический характер, но об этом будет сказано, когда мы коснёмся их религии.
Музыкальных инструментов у них немного. У них есть барабаны или, лучше сказать, бубны грубой работы, в которые бьют во время пляски (см. рис., стр. 580). Трещотки из оленьих зубов, челюсти соболя и копыта косули вешаются для успокоения, а может быть и в качестве амулета, у колыбели детей тунгусов. Песни, прославляющие подвиги предков и героев, возвращение солнца и т. п., поются в особенности в летнее время: один поёт с акомпанементом барабана строфу, а хор подтягивает заключение её. У лопарей всё ещё живое народное творчество воспевает все события деревни или стоянки и превращает их в песни или в фантастические рассказы.
При обозрении обширной области между плоскогорьями Средней Азии и Ледовитым океаном, мы прежде всего испытываем впечатление, что большие дороги распространения народов Средней Азии и Европы (ср. том II) проходят так же и через Северную Азию и Северную Европу, где в виде незначительных ветвей и в небольшом числе распространялись по обширным областям народы, родственные индоевропейскому, монголо-тюркскому и финно-тунгузскому семействам. Подвигаясь с запада, мы встречаем лопарей, карелов и зырян, а по другую сторону Урала близко родственных им вогулов и остяков; от Канинского полуострова до [676] Хатангского залива живёт группа самоедов и юраков, а от этого залива до верхней Колымы — тюркское племя якутов. От нижнего Енисея до нижнего Амура широкой поперечной полосой живут тунгусы с их подразделениями, мало отличающимися между собою, ламутами и орочонами на Тихом океане, орочонами и чапогирами внутри материка и небольшим изолированным береговым племенем на Ледовитом океане между Яной и Индигиркой. Южные племена: дауры, гольды, гиляки (см. рис., стр. 677) и солоны, в силу значительных монгольских, китайских и японских влияний, приближаются более к восточноазиатским родичам, в особенности к маньчжурам. Наконец, внутри Камчатки и Чукотского полуострова сидят смешанные с тунгусами, близко родственные между собой каряки и чукчи, а далее к западу омоки и юкагиры. У моря, разделяющего две части света, на Чукотском полуострове мы находим два искони различные народа на берегу и внутри страны: это — переход от арктически-американских к арктически-азиатским условиям распространения. Такой противоположности, как между оленными и береговыми чукчами, мы не находим между американскими гиперборейцами. Сюда нужно присоединить ещё эскимосов южного и восточного края Чукотского полуострова. Но подвигаясь далее к западу, мы снова встречаемся с подобными фактами; мы не находим здесь ни одного объединённого народа: североазиатские гиперборейцы или представляют собою части далеко распространённых народов, всего более подвинувшихся к северу, или небольшие племена, которых поток истории привлёк в эти полярные окраины и углы. Как говорит Норденшельд, «более слабые племена часто бывали вынуждены укрываться в ледяные пустыни севера и считали себя счастливыми, если могли снискивать себе там пропитание, не тревожимые врагами, причём они принимали привычки полярных народов, соответствующие климату и источникам продовольствия».
Так «тунгусы», количество которых, по исчислению Риттиха, равняется 68 000, близко родственные тем маньчжурам, которые господствуют над половиной внутренней Восточной Азии, обладают областью распространения, граничащей Енисеем и Тихим океаном, Китаем и Ледовитым океаном, суженной на северо-востоке вторжением чукчей и тем не менее занимающей бо́льшую часть Восточной Сибири. Но нигде в этой обширной области они не были коренными оседлыми жителями, но пришли сюда с юга, именно из той страны, которую мы теперь называем Маньчжурией. Тунгусы бежали от монголов к северу в леса Сибири, вследствие чего их культура, которая по различным признакам в прежние времена стояла выше, находится теперь в состоянии регресса. В настоящее время они ведут жизнь бедных охотников и рыболовов и не только подчинены русскому правительству, но во многих местах чукчам, которые проникли со своими оленьими стадами в их местообитания. Точно так же и самоеды были оттеснены от Саянских гор к берегам Ледовитого океана. Юкагиров можно указать, как пример рассеявшейся народности. Они кочевали в прежние времена у истоков Колымы, передвинулись вследствие оспенной эпидемии к устью этой реки и на острова, лежащие перед ним, и крепко осели на притоках Омолонона и Большом и Малом Ануе. Другая часть их переселилась на запад в большую тундру и слилась с тунгусами, за исключением группы человек около 1000, живущих и теперь в Верхоянском округе. Небольшой остаток их сохранил своё местообитание на верхней Колыме и Ясачной и название юкагиров.
Когда Кастрен однажды высказал как закон истории, что все великие народные переселения направлялись с юга на север, он опирался на преимущественно пассивную историю гиперборейских и финских народов. Это возвратное движение в настоящую минуту приостановилось. Установление упорядоченного управления русскими послужило скорее к тому, [677] что более слабые туземцы, вытесненные в неблагоприятные местности, стали опять медленно подвигаться к югу. Если ссылка когда-нибудь
прекратится, то трудолюбие якутов разовьётся с ещё большею свободою. Уже в настоящее время русская поговорка говорит о них: «Посади якута на голую скалу, и на следующий год ты найдёшь там зажиточный крестьянский двор». По некоторым указаниям племена Северной Азии [678] были оттеснены до края моря и за пределы его, на острова. Там, откуда они не возвращались, они погибли за отсутствием помощи, в борьбе с голодом, холодом и болезнями. Так же как народы, и более древние культурные признаки оттеснялись к северу. Относительно Европы установилась гипотеза о первичном населении её из лопарей или, по крайней мере, оленных кочевников. Там, где в соседстве Байкальского озера господствует русская сталь и железо, в каменном веке, как указывают находки Витовского, было средоточие многочисленного населения и изготовления орудий из кварца, жадеита и нефрита. Подобные же следы проходят через всю Сибирь; крайний северо-восток переживает ещё каменный век. Агапитов открыл в степи Усть-Унге место, покрытое на большом пространстве кусками каменных орудий. Тамошние топоры, впрочем, близко походят на те, какие в настоящее время употребляются чукчами. Норденшельд приводит целый ряд доказательств существования остатков древнейших поселений северной окраины Сибири, которые были постепенно покинуты. Так, например, шатры и маленькие стоянки находились некогда между Енисеем и Пезиной, у гавани Диксона и во многих других местах. И на северном чукотском берегу встречаются остатки более распространённого населения. Процветание земледелия в Сибири до появления европейцев утверждается многими, но никогда не было доказано. Возможности его нельзя отрицать так как следы обработки металлов и торговли указывают здесь на царствовавшее некогда оживление, и сказания древних о высокостоящих, богатых металлами гиперборейцах не кажутся вполне выдуманными. Бо́льшая часть сибирских древностей, богатство которых золотом и серебром привлекало во времена Мессершмидта сотни кладоискателей и было даже особым предметом торговли под именем могильного золота и серебра, отыскивается у северного подножия Алтая и Саянского хребта до окрестностей Красноярска. Распространённые в Западной Сибири, в особенности в Енисейской области и до самой Кяхты, рунообразные надписи на скалах, известные уже Палласу, вместе с высеченными в скалах человеческими лицами, охотничьими экспедициями и т. п. указывают на древнетюркское население, стоявшее на более высокой степени развития.
Процесс вытеснения составляет основу местных исторических сказаний. Одно из них рассказывает следующее: чудь белоглазая была когда-то большим народом до прихода русских в Сибирь. Берёзы они не знали, но когда появилось это дерево с белою корой, прорицатели предсказали своему народу, что придёт белый царь и истребит его. Тогда чудь решилась похоронить друг друга, и когда последний выкопал себе могилу, он убил себя. Так погибла чудь.
В большинстве случаев североазиатские гиперборейцы сумели лишь слишком мало или слишком поздно овладеть и воспользоваться средствами европейской культуры. Русские с XV ст. вошли в сношения с самоедами. Обращение последних в христианство оставалось внешним; под его покровом шаманство с прежней силой продолжало свою деятельность. Одни лопари, обращение которых произошло в начале XVII в., составляют исключение в этом случае. Многие отзываются с похвалою об их глубокой религиозности и твёрдости в вере. Но они из всех — самый настоящий пастушеский народ. У других благие стремления христианства разрушались водкой. Видимый прогресс, как например постройка деревянных домов, введение металлов, европейских тканей и т. п. являются регрессом в экономии туземцев, так же как и торговля вовсе не служит здесь цивилизующим началом. Там, где европейцы распространяли (для себя) промышленность, сношения и вместе с тем благосостояние и образованность, туземцы беднели и под конец покидали почву, которая стала для них слишком дорогою. Золотые [679] прииски Ядринцев сравнивает с чумой и с опустошениями бури. Главнейшая промышленность Сибири есть винокурение: этого достаточно сказать. Пока остяки неограниченно хозяйничали в обширных первобытных лесах Обской области, обилие дичи, зверей и всевозможной рыбы доставляло достаточное пропитание для редкого населения. Остяк остался неизменным с того времени в главных чертах своего характера: детского добродушия, неприхотливости и искренности, но все первоначальные жизненные условия простого дикого народа, вследствие опустошения лесов, подверглись печальному изменению. Алчная эксплуатация русских торговцев мехами и рыбой, с одной стороны, и роковая страсть остяков к водке, с другой, сделали гибель народа неизбежной. Самоеды и якуты выражают понятия «бедный» и «плохой» одним и тем же словом: они и сами по большей части сделались «плохими народами», так как культура привела их к оскудению. С большим здравым смыслом тунгусы жаловались Миддендорфу на то, что торговцы приходили в места их стоянок, вместо того, чтобы производить торговлю на рынках. Почти всегда лучшие охотники, а также и многие владельцы оленьих стад находятся в долгах. При таких обстоятельствах нельзя считать безусловной похвалой, когда о каком-нибудь племени говорят, что оно обрусело; в хорошем смысле его понять можно только тогда, когда рассказывали, например, об омоках, что они приняли христианскую религию, русскую одежду и язык и всё-таки сохранили хорошие свойства своего племени — свою прежнюю ловкость, умелость и честность.
Североазиатские пастушеские и охотничьи народы находятся в состоянии вымирания. Почти все они утратили принадлежавшие им владения, и у многих эта утрата выражается уменьшением численности. На Оленеке существует легенда о привидении, от которого пошло вымирание. Туземцы в своём высокомерии вымазали оленя помётом; он преследовал их в этом гнусном виде, вероятно, превратившись в оспу. Тунгусы, численность которых была определена Штральгеймом в 70 000—80 000, уменьшились до 60 000—70 000; не только европейцы, но на северо-востоке и чукчи заняли их местообитания. Об омоках и аринцах рассказывают, будто они совершенно истреблены. Число камчадалов в 1744 году считалось равным 20 000; в 1823 их насчитывали 2760, а в 1850 г. — 1951. Сравнению этих исчислений ставят справедливый упрёк в том, что они сопоставляют величины различного значения, но и новейшие, более точные исчисления дают те же результаты. Смертность детей уносит у самоедов почти три пятых их потомства, а смешанные браки русских с туземными женщинами в Северной и Средней Сибири, по-видимому, редко бывают плодовитыми.
Одежда северных азиатов преобладанием меха или кожи походит на одежду эскимосов, но гораздо разнообразнее. На востоке можно проследить китайские влияния на тунгусах, и орочонах, например, в отношении обуви (см. фиг, 24 и 28 на табл. «Утварь и украшения гиперборейцев»). Всего своеобразнее одежда тунгусов, заостряющаяся сзади в виде фрака, с меховой верхней одеждой, вышитой бусами, и богато расшитым нагрудником. Под нею носят нечто вроде полукафтана непосредственно на теле, а сверх всего верхнюю меховую одежду, которая у самоедов состоит из более светлых, а у долганов и тунгусов из более коротких и тёмных оленьих шкур. Для покрытия головы употребляются шапки по большей части из лисьего меха, но самоедки носят капюшоны, отороченные чёрным собачьим мехом; олений хвост на капюшоне позволяет издали отличать самоедов от их юракских соседей. Береговые обитатели носят доходящие до туловища меховые сапоги, примыкающие к шароварам, вроде купальных панталон, между тем как охотники вместо сапогов надевают нечто вроде гамаш, облекающих бёдра и соединяющихся с обувью, которые к одежде, покрывающей [680] туловище, прикрепляются кожаными ремешками. Самоедские женщины носят на бёдрах до полудюжины медных поперечных обручей, прикреплённых к шароварам, а на грудной части их нижней одежды бренчат всевозможные металлические подвески. Шейные повязки из беличьих хвостов в виде боа употребительны у тунгусов. У этого народа женщины носят юбки из голубой ткани с красными выпушками, шапки в виде чепчика, вышитые серебряными нитями и высеребренные медные пояса. Практическою особенностью неизбежных меховых рукавиц служит разрез у основания большого пальца, чтобы его можно было легче выставлять и крепче захватывать им.
Далее к западу форма одежды становится всё более и более европейскою. Западные самоеды носят уже куртку с рукавами, которые часто отвисают, так как руки прижаты к телу, чтобы их согреть, и шаровары из оленьей шкуры, отороченные собачьим мехом. Самоедки вместо куртки носят кафтан, плотно прилегающий в верхней части тела и расширяющийся книзу. Одежда лопарей и более южных чаще находящихся в соприкосновении с русскими североазиатов, всего более уклонилась от гиперборейского типа. Уже Штеллер почти повсюду находил у камчадалов рубашки, вероятно, китайского или японского происхождения. Грубые шерстяные ткани всё более и более вытесняют у лопарей меха — у горных менее, чем у приморских. Зимою мужчины и женщины носят одежды из оленьих шкур шерстью внутрь; прикрытием головы у мужчин служит большая четырёхугольная шапка, а у женщин шапка на деревянном остове, своей формой походит отчасти на шлем. Летом мужчины и женщины прикрыты длинной свободно висящей рубашкой, рукава которой достигают до сустава кистей. Грубая материя эта черноватого или серого цвета, и одежды часто имеют вид лохмотьев. Летом узкие шаровары из оленьей кожи и соединённая с ними обувь из более толстой кожи с загнутыми носками и та же шерстяная рубашка составляют костюм горных лопарей; во время передвижений они прибавляют к нему пояс с ножом, который у счастливых охотников украшен медвежьими зубами, и надевают на спину кожаный мешок для провианта. Там, где европейское влияние чувствуется ещё сильнее, как например у зажиточных лопарей Лулео, одежда ещё ближе подходит к настоящему норвежскому крестьянскому костюму: женщины носят здесь шерстяную нижнюю юбку и сверх неё шерстяное, доходящее до лодыжек платье с красными и жёлтыми поперечными полосами на нижнем крае, с поясом, украшенным серебром, с ножом и ножницами, и голубые чулки.
Татуировка лица, производимая довольно своеобразно иголкой и ниткой, встречается у тунгусов (см. рис., стр. 681), якутов и остяков, но быстро близится к исчезновению. Гораздо чаще татуируются руки.
Орудия и оружие гиперборейцев Старого Света (см. табл. «Утварь и украшения гиперборейцев» ниже) в общем не превосходит массою тех же предметов Нового Света, как это можно бы было предположить ввиду большего соприкосновения северных азиатов с культурой. Но мы должны указать на некоторые исключения, как например лыжи (скидор) лопарей, перчатки для лука у гиляков и т. п. Оружие, украшенное серебряными или другими насечками встречаются особенно часто у тунгусов и якутов, имеющих сношения с восточными азиатами; Норденшельд находил такое оружие даже на берегу Ледовитого океана в стране чукчей, а до него Бичи — у эскимосов мыса Йорк. Из юго-востока исходит и пластинчатый панцирь, употребляемый береговыми чукчами и сходный с тем, какой можно видеть у алеутов и близ залива Принца Уильяма (см. рис., стр. 559). Части его соединены между собой на японский манер, а форма напоминает полинезийское вооружение этого рода. Лук высотою до двух метров принадлежит,
[К таблице: Утварь и украшения гиперборейцев.]
1. Украшение для косы долганских якутов.
2. Меховая шапка якутов.
3. Меховая шапка обских самоедов.
4. Шапка хетских якутов.
5. Прикрытие для подбородка долганских якутов.
6. Нагрудник нигидальских тунгусов.
7. Нагрудник таймырских тунгусов.
8. Рукавицы нигидальских тунгусов.
9. Ножны нигидальских тунгусов.
10. Меч нигидальских тунгусов.
11. Нож якутов.
12. Ножны якутов.
13. Табачный кисет южных тунгусов.
14. Кожаная сумочка нигидальных тунгусов.
15. Рабочая сумка нигидальных тунгусов.
16. Шуба асьянских самоедов.
17. Обыденная одежда тунгусов.
18. Коробка из бересты обских самоедов.
19. Пест якутов.
20. Деревянная ступка якутов.
21. Дорожный мешок из кожи мантуса (?)
22. Короткие шаровары тунгусов.
23. Женские шаровары самоедов.
24. Женские башмаки орочонов.
25. Сапоги таймырских самоедов.
26. Идол в виде оленя.
27. Сосуд для ворвани (лапа лебедя) асьянских самоедов.
28. Мужские башмаки тунгусов.
29. Стопа для кумыса якутов.
30. Корзина для чайной посуды тунгусов.
31. Корзинка из бересты тунгусов.
32. Деревянные домашние идолы.
[681] несомненно, к азиатской форме и делается обыкновенно из берёзового дерева или из двух древесных пород, берёзы и сосны, скрепляемых рыбьим клеем. Лопари имеют обыкновение обматывать его берёзовым лыком, а остяки — покрывать жёлтым лаком. Некоторые луки неуклюжи и толсты; мы нигде не встречаем такой изящной работы, как в эскимосском луке, составленном из костей. Для стрельбы пушных зверей, шкура которых не должна быть пробита, существуют тупые стрелы. Весьма важным оружием считается медвежье копьё, распространённое от Лапландии до Чукотской земли, с крепким клинком и толстым древком. Тунгус никогда не покидает его, пользуясь им вместо трости и т. п.
Железо более распространено у азиатских и европейских арктиков, и сокровищница их утвари и оружия в большей мере
испытывает его влияние, чем мы видим это на американской стороне. Уже Штеллер находил у камчадалов железные иглы, по всей вероятности, китайского или японского происхождения. Более зажиточные народы, каковы авамские самоеды, выковывают из железа наконечники копий и имеют даже железные капканы для волков и железные цепи для привязывания оленей; их женщины обвешивают себя железом и медью, чтобы звяканье и бренчанье этих вещей давало понятие об их благосостоянии. Впрочем, у тунгусов, наряду с железными, мы встречаем ещё и костяные наконечники стрел, хотя они и умеют ковать железо. Когда русские покорили Сибирь, они нашли искусство обработки железа только у якутов, от которых оно перешло и к тунгусам. Мы имеем, однако, свидетельства, что тунгусы на охоте встречались русским с железным оружием. Умели ли они его ковать, или только понимали его значение, носили его и в случае нужды ковали холодным способом, как это делали вначале чукчи, камчадалы и др., занесено ли оно было к ним терпевшими кораблекрушения японцами, или его доставляла им правильная торговля с востоком и югом — всё это ещё открытые вопросы. Находки металлов в могилах чукотской земли указывают на восточно-азиатское происхождение. Серебро получило право гражданства у лопарей. Дю Шайю у оленных лопарей был подан кофе в серебряной [682] чашке, которая, вместе с ложечкой изящной формы, была наследственным достоянием семьи в течение ста лет.
Распространённое применение мехов и кож придаёт особенную важность обработке шкур. Для этой цели служат весьма остроумные орудия. Главную роль играет тщательная механическая обработка шкур посредством скобления и трения. Там, где нет железных скребков, к дугообразной деревяшке прикрепляется рыбьим клеем осколок камня с острыми краями. Таким образом получается весьма действенное орудие для размягчения кожи (см. рис., стр. 684, фиг. 3). Яичный желток, мозг, жёванная оленья печень — всё это, смешанное со значительным количеством слюны, способствует дальнейшему размягчению. Процесс брожения ускоряется тем, что натёртые жиром и пропитанные слюной шкуры свёртываются и употребляются в качестве головных подушек, отчего они сильно нагреваются. Рядом с кожами большое применение находит и древесная кора, обработка которой особенно замечательна у тунгусов. Она употребляется всего более для покрытия шалашей, но из берёзовой коры делаются также сумки и бураки с вытисненными на них цветными украшениями. Кроме того, остяцкие женщины изготовляют высоко ценимое в России крапивное полотно, ткань из волокон крапивы, достигающей на Оби высоты человеческого роста. Вместо ниток употребляются оленьи сухожилия. Сшивание и связывание составляют главные способы скрепления, хотя для той же цели употребляется и рыбий клей. Бурав бывает принадлежностью каждых мужских саней.
Домашняя утварь может быть у них только скудною. У настоящих номадов, каковы орочоны, ни в больших, ни в малых шалашах нельзя увидеть никакой посуды: всё уложено в строгом порядке в санях, как будто для немедленного отъезда. Переносные сосуды естественно составляют бо́льшую часть нужной домашней утвари. В каждой юрте можно найти несколько сумок и мешков цилиндрической формы, сшитых из шкур, где хранятся различные мелочи, относящиеся к хозяйству. Сосуды делаются из дерева, древесной коры или кожи. У Миддендорфа есть изображение лебединой ноги, которая употреблялась у самоедов вместо сосуда для ворвани (см. табл. «Утварь и украшения гиперборейцев», фиг. 27). Далее свежие оленьи желудки наполняются кровью, и рубленое мясо, вроде колбасы, сберегается в коже гуся или телёнка оленя. Кожа лосося-кунджи, почти лишённая чешуи, служит для той же цели.
Мы уже говорили выше (стр. 669) об охоте и рыбной ловле этих народов и отметили, что их рыболовные снасти значительно уступают эскимосским. Их сети, которые в больших североазиатских реках были бы особенно необходимы, не соответствуют своей цели.
Мы упоминаем только мимоходом о незначительном разведении рогатого скота и лошадей у якутов и некоторых мелких тунгусских племён, которое может поддерживаться с значительным трудом даже на Средней Лене, куда, согласно преданию, эти народы доставили свои стада с истоков Лены на судах. Кроме собаки, только северный олень может быть назван полезным животным гиперборейцев Старого Света. Но его едва ли можно назвать домашним животным при той бродячей жизни, поддержанию которой он так способствует, и при том условии, что стада этих оленей ведут существование, мало отличающееся от дикой жизни. Будучи по природе одним из животных семейства жвачных, какие всего легче поддаются приручению, северный олень в одно и то же время по своему строению, способностям и инстинкту является одним из самых полезных человеку животных, и то обстоятельство, что он водится на Крайнем Севере, представляет светлую точку в естественных условиях этих стран. Уход за ним стоит не много труда. Его оставляют пастись на свободе, и доят самок дважды [683] в день. При этом лопари осторожно приближаются к отдельно пасущимся животным, накидывают им путы на голову и затягивают их вокруг морды, чтобы они не могли убежать. Самка оленя даёт не больше чашки молока, но оно очень густо, и перед питьём его разбавляют водой. Оно мало употребляется для изготовления масла, но лопари умеют делать из него сыр. Северные олени вполне пригодны для запряжки в сани (см. табл. «Стоянка самоедов»), а также и для верховой езды, для чего ими пользуются тунгусы и якуты. Перевозка на вьючном седле шалашей, уложенных в деревянные ящики, составляет главную задачу северных оленей. В богатой лесами Сибири тунгусы берут с собою в путь только покрышки шалашей (из берёзовой коры и из шкур). Там всегда можно найти жерди, оставленные на месте отдыха кем-либо, побывавшим здесь раньше, или вырубить их в лесу, находящемся обыкновенно невдалеке.
Оленеводство во многих местах пришло в упадок. Остяки только в незначительной степени занимаются им теперь и поэтому стали гораздо подвижнее, чем были прежде. У орочонов, которые могут служить типом кочевников, живущих по преимуществу оленеводством, количество этих животных всё-таки невелико; у них самый богатый имеет 700 или 500 оленей и при этом ещё до 10 лошадей; зажиточные владеют 40—100 оленями, а самые бедные не менее, как 7—10 оленями. Однако, для орочонов северные олени имеют такое же важное значение, как и для лопарей: они доставляют им пищу и одежду и служат для перевозки различной утвари при передвижениях с места на место. У ламутов уже нет достаточного количества оленей, чтобы запрягать их в нарты (сани), как это делают другие инородцы, поэтому здесь отдаётся предпочтение верховой езде на оленях. Колымский округ снабжают оленями чукчи, которые иногда приходят на тундры, лежащие на Колыме, со стадами в 10 000 голов, с тех пор, как их старинные пастбища у Чаунской бухты не представляют прежнего обилия оленьего мха. Вообще северные олени Северо-Восточной Сибири значительно мельче и слабее, чем Западной Сибири и Скандинавии, и для верховой езды по ту сторону Оленека они почти непригодны. Зима есть время сообщений, когда сани, запряжённые оленями, на самой болотистой тундре летят стрелою по твёрдому снеговому и ледяному покрову. Даже на Кольском полуострове сообщение по суше на большие расстояния возможно только зимою.
Северный климат требует обильного питания: европейцы в Северной Сибири иногда едят втрое более обыкновенного. Охота, рыбная ловля и оленеводство составляют основу питания; богатые оленные чукчи едят преимущественно лишь мясо своих стад. Кроме свежего мяса, они пользуются запасами солёного, вяленого и копчёного мяса. В каждой юрте и хижине висит котёл, в котором варится мясо и откуда извлекается общий обед. Мёрзлую рыбу едят сырою; в том же виде надо есть и голову только что убитого оленя; его печень, уши и спинной жир считаются лакомством только тогда, когда их едят сырыми. Любимым напитком признается жир и горячее масло, которые употребляются иногда в количестве нескольких фунтов.
Табак курят из маленькой трубки из железа или моржовой кости с деревянным остриём, сделанной по китайскому или японскому образцу (см. рис. стр. 684, фиг. 1 и 2). Несколько затяжек уничтожают содержимое его, но затягиваются так глубоко, что это производит головокружение. Чтобы усилить действие табака, он кладётся на подстилку из оленьей шерсти, и эта шерсть и деревянные опилки, в особенности если они соскоблены со старой трубки, образуют приятную замену табаку. Гораздо позднее последнего чай, в виде кирпичного чая, проложил себе путь к северным азиатам между Уралом и Тихим [684] океаном. Этим чаем пользуются всё более или менее, за исключением береговых чукчей. В качестве суррогата служат листья кислицы и венерина башмачка (Cypripedium), а также молочая и кровохлёбки, и грибы, растущие на берёзах. Про водку, которую Кастрен называет «сибирским талисманом» и которую вернее было бы назвать народным ядом Сибири, мы уже говорили выше. Из всех производств в Сибири статистика первое место отводит винокурению.
Чем далее отстоит от культурных центров жизнь этих народов, тем важнее для них торговля, которая производится в определённые сроки и на определённых местах в твёрдо установленных формах. Рынки вообще представляют наилучший случай уединённым северным народам соприкасаться с культурой и, кроме того, правительство по преимуществу пользуется рынками для собирания ясака. Чукчам, отправляющимся в Нижнеколымск на ярмарки, не позволяют торговать прежде, чем они уплатят ясак или причитающиеся с них повинности. Тунгусское племя орочонов собирается со своими юртами и стадами однажды в год на Нерче несколько выше поселения Кикер. Племенные старшины собирают здесь ясак в количестве 3 р. с каждого мужчины, деньгами или шкурами, чтобы передать это ближайшему правительственному чиновнику. Затем орочоны опять рассеиваются и впоследствии собираются то там, то здесь для меновой торговли с русскими. Такие места часто становятся зачатками постоянных поселений; купец, правильно возвращающийся сюда, строит себе хижины для складов и жилья и оставляет там какую-нибудь тунгуску, а покупатели со своей стороны заботятся о возможно удобной стоянке. Приём этого торга почти всюду один и тот же. Русский, отправляющийся на базар, берёт с собой несколько вёдер водки, затем порох, свинец, муку или несмолотое зерно, кирпичный чай, сахар, китайские бумажные ткани, табак, медные кольца, металлические чайники, иголки, различные пёстрые бусы и пр. Как только он прибудет на место, его посещают купцы, приехавшие раньше его, и, конечно, находят у него щедрое угощение водкой. Кочевники — большие почитатели её, и русские пользуются этим обстоятельством, чтобы обсчитывать своих друзей. Покупатель, отведав водки, приглашает русских друзей в свою юрту и также угощает их водкой, предварительно купленной у них. Это приятное препровождение времени продолжается 2—3 дня и оканчивается только тогда, когда вся водка уже выпита. Лишь тогда начинается меновая торговля. Число [685] купцов несоразмерно велико и может поддерживаться только тем, что у кочевников отбирается почти всё, и рынки служат вместе с тем местами больших народных сборищ. Для тунгусов последняя треть года является постоянным блужданием с рынка на рынок; кроме того, у них бывают базары каждые три месяца. Обычай постепенно связал с каждым поселением определённые племена самоедов, тунгусов и пр., с которыми главным образом ведётся торговля. Главные предметы её со стороны номадов — шкуры, мускусные мешки, молодые оленьи рога, меховые сапоги, украшенные древесною корою и т. п. Остяки, кроме того, отправляют в Россию крапивную ткань, приготовляемую их жёнами. Туземец по преимуществу выбирает предметы роскоши и удовольствия, часто оставляя в стороне предметы первой необходимости, каковы: железо, мука, лекарства и пр. К этой крупной внешней торговле отчасти присоединяется довольно значительная внутренняя торговля. Владельцы оленей продают своих животных соседям, и якутские торговцы пригоняют тунгусам на северном склоне Станового хребта оленей с Альдана и Вилюя. Тунгусы приобретают от якутов рыболовные сети и охотничьи снаряды. Береговые юраки Нижнего Енисея, занимающиеся рыбной ловлей, покупают у самоедов челноки и даже луки и стрелы, а расточительные тунгусы приобретают у якутов и лошадей для убоя, считая их самым лакомым блюдом.
У гиперборейцев Старого Света, благодаря европейскому влиянию, рядом с шалашом вошла в употребление и деревянная хижина. Жилища (гаммы) морских лопарей, правда, часто бывают простыми землянками, построенными из кусков дёрна с помощью двух деревянных подпорок, или сложенными в виде палатки кусками дерева, покрытыми дёрном, без окон и представляющими лишь самое необходимое пространство. Но у богатых морских лопарей можно видеть более прочные поселения с бревенчатыми домами по норвежскому образцу. Эти последние образуют вообще при помощи земледелия, скотоводства и овцеводства переход к постройкам норвежских крестьян. Скандинавские статистики обитание в этих «гаммах» или домах справедливо считают мерилом цивилизации. Эти постройки сопровождаются маленькими хижинами на сваях, ньяллами, служащими для хранения запасов. Хижины, построенные на сваях для той же цели, можно найти и у камчадалов (см. рис., стр. 686). Подобно этому, и в Северной Азии введены русскими деревянные постройки, напоминающие во многих отношениях славянский архитектурный стиль. Дома в Камчатке, построенные из брёвен (избы), зажиточных людей, описанные уже Куком, состоят из горизонтально положенных друг на друга брёвен, концы которых входят один в другой и щели которых законопачены мхом. Кровля — покатая, как обыкновенно у крестьянских домов в Германии, и покрыта грубой травой или ситником. Внутри дом делится на три комнаты. Первая на одном конце в то же время служит сенями и идёт по всей ширине и высоте дома. Здесь хранятся сани и другая утварь. Затем идёт средняя, лучшая комната, снабжённая широкими лавками и дверью, ведущею в кухню, где печка занимает половину пространства; выходя за перегородку, эта последняя нагревает и среднюю комнату. Над кухней и средней комнатой часто находится чердачное помещение, куда поднимаются по лестнице из сеней. Подобные же, хотя и гораздо меньшей величины деревянные хижины юкагиры занимают зимою, а долганы и тунгусы-охотники даже в течение всего года. Первоначальные жилища состояли и здесь из землянок с бревенчатым и плетённым остовом и из шалашей, одинаково называемых чукчами, якутами и ламутами словом «урус».
Дома чукчей походят на дома западных северных азиатов, так как их основою является палатка из шкур, окружённая более плотной деревянной обшивкой. Если же шалаш сам по себе служит жилищем [686] (см. рис., стр. 588), то землянка опять становится зимним жильём или амбаром. В хижинах на Колючинской бухте, в которой зимовал экипаж «Роджерса», в круглой наружной хижине против двери ставится четырёхугольный помост, около двух метров высоты и 3—4 метров ширины, длина которого соответствует величине хижины. На пол кладётся слой сухой травы, а сверху моржовая кожа, и весь помост покрывается оленьими шкурами, так, что, кроме входа, нет никакого отверстия для воздуха. Вход также завешивается шкурами, точно занавесами. Это внутреннее пространство служит для жилья и для спанья. Внешняя оболочка этой хижины состоит из камня, дёрна, китовых рёбер и наносного леса. До высоты 1—1,5 метра от пола стены выведены почти
вертикально, но отсюда начинается конусообразная крыша, верхушка которой заканчивается на первой трети протяжения от входа. Внутреннее пространство распадается на жилое место и на спальню, стены которой плотно увешаны оленьими шкурами. Главною опорою постройки служит крепкая жердь или китовое ребро, доходящее до верхушки крыши; 5—6 более тонких жердей, приставленных наискось к крыше, служат для более прочной опоры. Китовые кости меньшего размера и деревянные брусья скрепляют крышу, покрытую моржовыми шкурами, которые, кроме того, сдерживаются камнями, положенными в виде груза, или кожаными ремнями. Вход лежит с юго-востока. В тундре шалаш из шкур часто называется чумом, что значит очаг. Это — единственное жилище у более бедных народов, каковы например орочоны. Зимою их конические шалаши покрываются сшитыми вместе шкурами, а летом берёзовою корою. То же самое мы видим у северных якутов. Зажиточные люди пользуются шкурами благородных оленей или молодых северных оленей и украшают их корою осины. Войлочные шатры также далеко заходят на север. Шалаши ламутов отличаются опрятностью и летом покрыты овчинами. Юкагиры, живущие в летнее время на рыбных местах в таких же шалашах, никогда не разводят в них огня, а варят кушанья на [687] открытом воздухе; долганы, наоборот, затыкают дымовой ход оленьей шкурой, прикреплённой к длинной жерди, в то время, когда весь дым не успел ещё выйти. На их празднествах и торжественных угощениях величайший почёт, который может быть оказан гостю, состоит в том, что хижину стараются натопить как можно жарче. Якуты, занимающиеся скотоводством, живут в одной хижине вместе с животными, вследствие чего она становится крайне неопрятною. В шалаше лопарей, шкуры, какими он некогда покрывался, давно уже заменены грубой шерстяной материей, которая, благодаря своему редкому тканью, до некоторой степени даёт доступ свежему воздуху. Она необычайно прочна, может держаться лет двадцать и дольше и только по истечении этого времени всё больше и больше покрывается заплатами. Ткань кусками, связанными попарно тесёмками, натягивается на подставки из крепко сплочённых жердей, а дверь делается из куска парусины. Площадь основания шалаша часто занимает не более 7 квадратных метров, и живущие там теснятся вместе с собаками, которые лежат на полу, покрытом оленьими шкурами. Посредине горит под железным котлом, висящим на цепи, костёр из можжевельника.
Земляные хижины часто встречаются в Камчатке, а в остальной Северной Азии в тундре всегда служат зимними жилищами. Они выкопаны на 1—2 метра в глубину и покрыты дёрном. В середине земляного бугорка остаётся открытым отверстие, которое является в одно и то же время дымовой трубой, окном и дверью (см. рис., стр. 686). Толстый брус с нарезками служит вместо лестницы для входа и выхода. Сбоку уже у самой земли проделана другая дверь для женщин. Вход, в особенности в хижинах тундр, часто бывает извилистым для предохранения от снежных заносов. В этой хижине живёт камчадал и кочевник тундры от начала октября до половины мая. Обыкновенно в ней помещается одна семья и ближайшие её родственники. Как говорят, только у самоедов-язычников живёт по две семьи в одной хижине.
На долю женщины выпадает работа по дому, а мужчины — охота, рыбная ловля и плавание на лодках. Кочевники обременяют тяжёлой, часто повторяющейся работой постановки хижины или шатра своих жён: «Без женской клади ни один самоед не трогается в даль; он уверен, что к ночи он найдёт уже пристанище». Поиски раковин, трав и ягод, выделка кож и изготовление одежд также лежит на обязанности женщин. Полигамия в этой стеснённой и обременённой жизни встречается редко; у многих племён число женщин уже само по себе меньше, чем число мужчин. Следы экзогамии можно проследить от самоедов до финнов. Брак между братьями и сёстрами и даже между посторонними лицами, усыновлёнными и выросшими в одной и той же семье, считается неприличным. Многие указания говорят нам, что браки происходили путём обмена. Миддендорф рассказывает о случае, когда сын самоедского начальника женился на одной «аристократке», причём отцу её была предоставлена для услуг и в качестве будущей жены дочь этого начальника, которая должна была достаться отцу невесты. У пастушеских народов вместе с приданым возрастает и ценность невесты. У оленных чукчей жених в течение нескольких лет должен пасти стада своего будущего тестя, прежде чем ему достанется невеста. Один зажиточный самоед заплатил 40 оленей, 2 волков, 16 полярных лисиц, несколько шкур для чума, котёл и пр. за свою наречённую невесту, и получил от неё домашнюю утварь, одежду, продовольствие (20 полных саней) вместе с санями и оленем на каждые сани. При увеличивающихся сообщениях происходит всё более и более браков между различными племенами. Миддендорф [688] называет 1842 год историческим потому, что тогда произошло нечто неслыханное: чукотский начальник женился на дочери юкагира.
Старейшине эскимосской семьи, который живёт на северном конце большого дома, в чукотской деревне соответствует начальник, которого торговые суда стараются расположить к себе подарками; ещё выше стоит облечённый русским правительством полномочиями и судебной властью начальник, «эрема» оленных чукчей, получающий подарки и окружённый знаками достоинства (шкурою белого оленя и т. п.). Нынешние условия разложения, вызванные торговлею и сношениями, водкою и табаком, не дают нам ясного понятия о состоянии этого народа: многое заставляет предположить, что власть занимала здесь некогда высшее положение и вместе с тем преобладал более воинственный дух.
Многим начальникам торговля доставила более реальную поддержку их власти, чем та, какая была у них во времена более равномерного распределения имущества. Имущественное превосходство тем более доставляет власти, чем экономическая связь общей добычи сильнее сплачивает племя. Они ловят рыбу и охотятся сообща, что, между прочим, порождает крайний паразитизм. Если кто-либо из ассьянских самоедов окажется поблизости к охотнику в то время, когда убитая им дичь ещё не разрезана на части, получает часть мяса и шкуры; у тунгусов каждый, кто найдёт животное в чужой западне, может взять себе половину мяса и пр. Целые народы занимают положение, соответственное своему богатству. Так, тунгусы, вообще весьма бедные, стараются поселиться вблизи стоянок чукчей, так как находят у богатых чукчей работу в качестве оленьих пастухов; их услуги оплачиваются оленями. За покорением уральских самоедов зырянами постепенно последовало насильственное пользование пастбищами первых. Племена малочисленны и всё более и более сливаются друг с другом. Каждое из десяти племён якутов может насчитать в среднем не более 300 душ. Где, как например в Колымской области, приходится по одному человеку на 105 кв. вёрст, там строгая племенная организация немыслима. Быть может, остатки её можно предположить в названиях десяти якутских племён, которые называются «эгинами», между тем как от первого до четвёртого они называются мятуш, первое и второе — байдунг, третье и четвёртое — кангалаг и барогон. То, что в каждом племени есть свой старшина, и из старшин образуется учреждение, которое служит представителем перед правительством, можно приписать русскому влиянию.
Весьма многочисленны правовые положения, распространяющиеся в виде обычаев. Охота, рыбная ловля (вероятно, даже при запрудах для лососей, когда они устроены другим) и всё, выбрасываемое на берег, доступно для всех. Положить камень на какой-нибудь лежащий предмет значит завладеть им. Тот, кто первый увидел животное на охоте, завладевает им, если оно даже убито другим. В сомнительных случаях оно принадлежит тому, кто нанёс ему первую рану; при одновременно нанесённых ранах вопрос решается в пользу того, кто нанёс рану ближе к сердцу. В торговле допускается кредит, но обязательство должника или близких к нему лиц погасают вместе со смертью или в случае потери или порчи взятого заимообразно имущества. Убийство вызывает кровавую месть. Убийца родственниками или свидетелями преступления часто предаётся смерти, по большей части расстреливается. Смертная казнь применяется, кроме того, к вредным колдуньям и колдунам и реже к нарушителям супружеской верности. У оленных чукчей эрема судит по устно принесённой жалобе и наказывает виновного в присутствии его близких. Наказываемого, стоящего на коленях, бьют палкою, на конце которой прикреплён кусочек оленьего рога, по голове, пока он не попросит пощады. Тогда эрема позволяет ему [689] удовлетворить обиженного каким-либо вознаграждением, например несколькими оленями. Это мучительное наказание считается лёгким. За преступление против личности назначается смертная казнь, иногда в очень жестокой форме. Человеческая жизнь у обитателей границы человечества, ведущих непрерывную борьбу с лишениями и опасностями, ценится невысоко. Некогда распространённое умерщвление неспособных к труду стариков и оставление без помощи слабых (а по русским источникам вообще излишнего потомства) у якутов и тунгусов легко объясняется трудностью поддержания жизни.
Не подлежит сомнению, что солнце пользуется широко распространённым и глубоким почитанием, которое можно проследить у всех гиперборейских народов. Там, где христианство введено уже давно, у самоедов, ламутов и др., поклонение солнцу и огню является самым упорным остатком язычества. Шаманы монголов приносят им жертву, плеская молоко в воздух, чукчи и тунгусы молятся им. Самоеды называют солнце хранителем и покровителем стад. Впрочем, Нум, считающийся у уральских самоедов высшим существом и в то же время означающий небо, тогда как звёзды называются Нумги, подобно Укко финнов и Айе лопарей, считаются выше в качестве небесного бога; этому высокому положению соответствует то, что его представляют как «бесформенное божество, отчасти похожее на Браму индусов» (Кастрен). Укко называют также властителем облаков, небесных туманов, и старцем неба. Ему, по-видимому, соответствует Ес, небесный бог енисейских остяков. У лопарей многое указывает на то, что они первоначально молились солнцу и луне. На их волшебных барабанах солнце всегда занимает срединную точку, часто в форме кольца, а ещё чаще в форме квадрата, поставленного на остриё, с солнечными лучами, выходящими из углов. Яйцеобразный обод бубна с ремнями, расходящимися по радиусу к краю и обвешанными бубенчиками, какой мы находим у североазиатских шаманов, напоминает то же изображение. Солнцу приносили в жертву только белых животных, подобно тому, как у якутов шаман произносит свои заклинания на шкуре белой кобылицы, и только ему приносят жертвы как символ исходящих от него лучей. Ежегодно в честь солнца ели солнечную похлёбку и утром в новый год бросали медное кольцо в источник или ручей, чтобы по блеску меди, как только солнце осветит её, судить о том, каков будет наступающий год. Самым светлым звёздам даются особые имена.
Буря и гром вызывают страх и поэтому пользуются почитанием. Чукчи во время бури и грозы бросают оленье и моржовое мясо в виде жертвы грому, «так как иначе он убьёт человека». Однажды как объяснение грозы они высказали: «Когда человек умирает, бывает очень ветрено». У лопарей бог бури Бьеггагалес, «старец бури», лапландский Эол, выгоняет бурю из пещеры палицей, которая у него в левой руке, а лопатою, которую он держит в правой, загоняет туда же бурю обратно. Тому же ветру молятся оленьи пастухи, когда находятся на высоких фьельдах вместе со своими стадами, и в особенности в то время, когда появляются на свет телята, легко замерзающие на ледяном ветру прежде, чем матка успеет досуха вылизать их. Этот же бог позволяет им мстить врагам, давая им за обильные жертвы трижды связанный узлом ветер, который они выпускают на неприятелей. При распускании первого узла поднимается лёгкий ветер, а третьего — ураган. До самой Северной Германии распространено сказание о ветре, который можно купить в Лапландии.
Странное почитание медведя, встречающееся также у индейцев, айнов и др., свойственно гиперборейцам Старого Света. От [690] тунгусов до финнов, наряду с небом и богиней преисподней, он считается почти божественным существом, в особенности властителем всех духов, божеством, наделённым мудростью, для которого медвежья шкура служит лишь оболочкою. Суеверия относительно животных и охоты чрезвычайно распространены. Женщины не должны наступать ни на какой след и не прикасаться ни к каким охотничьим снарядам. Голова мускусного быка должна быть отделена от шкуры, так же как и мясо соболя. До окончания охотничьего времени многие вообще не продают животных. Некоторые обычаи основываются на затемнённых преданиях о тотеме, что мы видим у различных племён самоедов, из которых хантаи едят чаек, а авамы пренебрегают ими, или когда, например, ассьяны отказываются от большого нырка, который, по их мнению, убивает людей, а другие всё-таки охотятся за ним. У Миддендорфа мы находим изображение палки из лиственницы с человеческим лицом и привешанным к ней жестяным оленем, пользование которой должно избавлять от болей самоеда, страдающего камнями, а также вырезанного из лиственницы северного оленя, который был найден на жертвенном месте у реки Таймыр. Естественные подобия людей и животных из камня и дерева пользуются почитанием и вымазываются кровью на том месте, где у них предполагается рот. Когда мы читаем, что орочон поклоняется различным божествам, которых он прикрепляет к дереву вблизи своей юрты рядом с заячьими капканами, мы должны иметь в виду подобный фетиш; медные вогнутые зеркала служат у тунгусов, чтобы улавливать духов и видеть будущее.
Шапка и одежда шамана увешана фетишами; кроме того, длинный ремень висит позади от шапки до самого низа. При заклинаниях он надевает одежду, сшитую из шкур, украшенную в виде подвесок лоскутками, ремешками и всевозможными фигурами животных. Им предоставляется без вреда для себя брать в руки вещи, внушающие страх, подобно тому, как творцы легенд дают в руки ведьм средства, по большей части возбуждающие отвращение, каковы части мёртвого человека, пауки и тому подобные животные, причём все это применяется к делу втайне или в ночное время. Нам напоминают Австралию известия, сообщаемые Миддендорфом, что один береговой юрак возил с собою высушенное в виде мумии тело отца в качестве домашнего идола.
Чуждые влияния, без сомнения, давно уже затрагивали и преобразовывали религиозные воззрения гиперборейцев. Эти влияния исходили и от буддизма, и от христианства. Прежде, чем у нас сведения о лопарях Скандинавского полуострова получили более определённые формы, до них могли дойти христианские понятия из Дронтгейма, одного из знаменитейших центров распространения христианства на севере, а сношения русских с самоедами начались ещё с XV в. Быть может, от них заимствовано понятие о верхнем небе, то есть о царстве по ту сторону воздуха и звёзд, где царствует Радзи-Ачче. Так, язычники самоеды почитают бога Миколу, под которым надо разуметь святого Николая русских. Но когда мы узнаём, что у крещёных самоедов богослужение бывает по одному разу в год, так как священник живёт далеко и паства его рассеяна на обширном пространстве, то мы поймём, что и у них христианство не могло пустить глубоких корней. У крещёных тунгусов до сих пор ещё существуют женщины, играющие роль прорицательниц или шаманов и приглашаемые даже издалека чукчами, а у ламутов христианское благословение брака бывает лишь через несколько лет после того, как свадьба отпразднована по древнему языческому обычаю переворачиванием шалаша и обменом подарков.
Шаманизм основан на вере в колдовство. Колдун может вызвать хорошую и дурную погоду; он — наполовину мужчина, наполовину [691] женщина; он может вырвать свой глаз и съесть его, воткнуть себе нож в грудь и позволить пробить себе голову пулей, не претерпевая никакого вреда. Через посредство гиперборейцев не менее сильная вера в волшебство у финнов и лопарей сделалась достоянием всемирной литературы. «Калевала» есть эпос этой мудрости, управляющей природой и духами волшебными средствами, проникающей всю финскую мифологию и выясняющей начала волшебного искусства. В описании финских колдунов Лённрота говорится: «Как будто припадок бешенства овладевает им, он говорит с необычайной силой и энергией, на губах у него пена, волосы стоят дыбом и т. д.» В этом описании Кастрен усматривал основные черты шаманства азиатских народов и даже негров (см. выше, стр. 53). И здесь в колдуна, вследствие долгого пребывания в пустынном месте, входит дух, придающий ему силу; с помощью его он излечивает болезни, истолковывает сны, заклинает других духов, разрушает злые чары и пр. При более трудной ворожбе необходимо впадать в судорожные состояния. Существуют колдуны различных степеней, выполняющие задачи неодинакового значения. Даже люди, враждебно относившиеся к религии гиперборейцев, признавались, что не простое фокусничество, играющее, без сомнения, видную роль в публичных представлениях этих колдунов, но и уверенность в действительности волшебных средств присущи деятельности шаманов. Обыкновенные средства, каковы: дутьё, плевание, приподнимание головы, обмотанной ремнём, на палке для определения — тяжела или легка она, высасывание болезни, накалывание тела, чтобы дать выход злому духу, умерщвление душ людей, находящихся на больших расстояниях, посредством стрел и других чар, часто производятся лицами, стоящими ступенью ниже шаманов, по отношению к которым они занимают место вроде заклинателей перед католическими священниками. Но обыкновенно обе эти функции сливаются в одну. Волшебство низшей степени часто бывает делом старух. Дух, живущий в колдуне, может быть опасен и после смерти последнего, поэтому труп его зарывают в густом лесу или на горе. Стремление к религиозной мечтательности отличает арктиков, обращённых в христианство. Лопари считаются самыми усердными христианами, и камчадалы славятся своею религиозностью.
Способы погребения гиперборейцев вращаются в пределах круга, [692] центром которого служит твёрдая вера в души. Обычаи эти, впрочем, обуславливаются климатом, так как замёрзшая или покрытая снегом и льдом почва редко допускает возможность настоящего погребения, и смерть, случившаяся во время передвижения, иногда заставляет рано покидать место печали. Уральские самоеды хоронят в могилах только летом, а зимою — в деревянных ящиках, оставляемых на поверхности земли. Некоторые обычаи общи с распространёнными по всему свету, как например скорое удаление трупа из круга оставшихся. Тело, совершенно обнажённое, выносится из дому, причём сбоку дома или шалаша пробивается новое отверстие. Затем тело выставляют на более или менее продолжительное время, так как душа может вернуться по истечении известного срока. Труп крепко привязывается к саням или кладётся на помост. И то, и другое находим мы у чукчей и якутов. Там, где пребывание самоедов бывает продолжительным, по тундре рассеяны повсюду мужские, женские и детские сани, обозначающие могилы. Помосты мёртвых у якутов можно найти случайно в дремучем лесу или на тундре, с костями, побелевшими на воздухе; теперь уже вошло в обычай погребение. У оленных чукчей убивают четырёх оленей и кладут их по четырём сторонам могилы, а на труп, покрытый шкурой, кладут все охотничьи принадлежности и нарты. Биллингс рассказывает, что на месте сожжения трупа были сложены камни, которые должны были воспроизвести его фигуру; самый верхний и большой называется головою; его смазывают при ежегодных посещениях костным мозгом и жиром. Черепа собак, северных оленей, медведей или моржей способствуют украшению могилы. Через некоторое время она уже так мало внушает страху, что через эти камни и черепа прокладываются тропинки. Всего долее избегают прикасаться к погребённому там черепу. Сжигание трупов, по рассказам, практикуется у оленных чукчей, но, по-видимому, не иначе как по воле покойного. Если при сожжении дым вертикально поднимается вверх, то это значит, что душа умершего направляется к солнцу; если же дым стелется по земле, что часто бывает, то и душа остаётся на земле и превращается в какое-нибудь домашнее животное, лошадь, оленя или собаку, в том случае, когда умерший мучил и оскорблял животных при жизни. Бык, который вёз сани с мёртвым якутом, по возвращении домой прогоняется через два огня. Нам напоминают далекий юг, Полинезию и Южную Америку, обычаи некоторых тунгусских племён класть умерших в маленькие челноки (ветки). Тунгуса ещё при жизни сопровождает такой челнок, сколоченный из трёх досок в 2 метра длины и 35 сантиметров ширины. Умерший, лежащий в челноке, покрывается только оленьей кожей. И обычай изготовления изображения душ, которые у обских остяков изготовляются тотчас после смерти и в течение нескольких лет занимают место умершего в шалаше и во время еды, напоминает обычай, распространённый по всему миру. На могилу кладутся и такие любимые предметы, как табак, охотничье оружие и т. п. По той же причине мы слышим о могильных памятниках из оленьих рогов. В некоторых случаях на могилы кладут пищу через более значительные промежутки. Женщины выказывают печаль пренебрежительным отношением к своей внешности; и мужчины у тунгусов во время траура дают отрастать волосам и не заплетают косы.