16. Индусы
| «Ни один народ не превосходит их терпеливым спокойствием и кроткой душевной покорностью. Если индус тем не менее в учении и обычаях не следует за каждым чужеземцем, то это, очевидно, происходит оттого, что учреждение браманов настолько завладело его душой и его жизнью, что не оставляет места ни для чего другого». |
| Гердер. |
Простейшую одежду составляет полоса ткани в виде повязки вокруг бёдер, то есть самое необходимое прикрытие. Эту одежду без всякого другого прикрытия, за исключением узкой головной повязки или даже только шнурка, последнего остатка тюрбана, носят низко стоящие племена, каковы гонды, махары, кхунды, а также билы и бо́льшая часть живущего в жарких низинах простого народа бенгальцев и ассамцев. Здесь нет и речи о какой-либо обуви. Соответствующая одежда у женщин состоит из куска ткани, которой обёртывается вокруг бёдер и скрепляется на плече, причём одна грудь остаётся открытой. Многие женщины носят, кроме того, на руках и на ногах медные кольца, часто [622] от сочленения кисти до локтя и от лодыжки до колена. Это тяжёлое обременение конечностей напоминает нечто африканское. Ещё проще и грубее одежда восточных пулайев, которые прикрывают наготу древесными ветвями, и тундских пулайев, женщины которых употребляют для этой цели плетение из длинной травы. Гораздо выше стоит простой костюм тодов — у мужчин тогообразный плащ из небелёного хлопка, у женщин тот же плащ, из такой же материи, прикрывающий оба плеча. Мужчины носят серебряные кольца на лодыжках, женщины — серебряные или медные браслеты. Женщины низко стоящих кадеров прикрывают себя, подобно тамулкам и сингалезкам, хлопчатобумажной накидкой в виде тоги однообразного белого, коричневого или карминного цвета и редко показываются без колец на ногах или на руках. В странах среднего Ганга, в средоточии браманизма, мы наталкиваемся на более сильное и зажиточное население, которое одевается лучше уже потому, что должно одеваться теплее. Голову оно прикрывает тюрбаном, верхнюю часть тела — плотно прилегающей курткой, а верхнюю часть ног — широкой, искусно обёрнутой тканью. Здесь, как и повсюду, где вообще употребляется материя для одежды, преобладает хлопок; только в Ассаме и Бирме употребителен также шёлк.
Одежда цивилизованных индусов существенно различна на западе и на востоке. Там, где магометане имеют перевес, оба пола носят широкие шаровары, а на востоке и на юге женщины носят по преимуществу складчатую юбку, доходящую до колен. Изящный сари, прикрывающий голову и плечи, распространён по всей Индии; индийские женщины художественно драпируются в его живописные складки. В Центральной Индии, в стране Дели и в особенности вблизи Кашмира, можно видеть знакомые нам шали даже у женщин средних сословий. [623] Индусские женщины, подобно женщинам парсов, противоположно магометанкам, любят цветные одежды. Мужчины-магометане застёгивают свои куртки налево, а индусы — направо. Мужчины носят предпочтительно белую одежду, в особенности на северо-западе, что резче всего обозначается у браманов. Их узнают, кроме того, по хлопчатобумажному шнурку, идущему от левого плеча через грудь. В белое одеваются и сейеданы, нищенствующие отшельницы магометанской Индии, выдающие себя за потомков пророка. Одежда раджпутов, и в то же время колов и баньяриев, — белая, с пёстрым шарфом для прикрепления оружия. Индусы и парсы носят белую хлопчатобумажную верхнюю одежду и ткань того же цвета, обёртывающую ноги и поясницу. Покрой остаётся одним и тем же даже и тогда, когда материалом служит самая тонкая, затканная золотом кисея. Цветной пояс нередко обвешивается пёстрыми кисточками и лоскутками. Шёлк носят по большей части на северо-западе; известные исстари цветные и затканные золотом ткани для тюрбанов и верхних одежд выделываются по преимуществу в Мултане. Простые голубые одежды характерны для сикхов, которые носят их по предписанию своего родоначальника. Но принцы Лагора поверх своих панцирных рубашек охотно надевают жёлтые и голубые шёлковые камзолы, и их войска в последние времена самостоятельности государства сикхов имели красные и голубые мундиры.
Высокий тюрбан составляет существенную принадлежность магометан и парсов (см. рис., стр. 637). Он представляет монументальное развитие, увенчивая голову богатых купцов-парсов Бомбея и горделивых правителей афганской и тюркской крови на северо-западе. Некоторые группы профессиональных лиц формой и цветом своего костюма представляют своего рода вывеску: так, хлебные торговцы Бомбея носят красный тюрбан. Цилиндрическая шляпа без полей, загнутая вверху, белуджей распространилась и в крестьянском населении Синда. Розовые и небесно-голубые тюрбаны с алмазными застёжками и пучками перьев украшают голову правителей. Любопытно, что сапожники всегда работают с непокрытой головой. Крестьяне на северо-западе выходят в поле, прикрывая себе голову зонтиком из пальмовых листьев, заострённым над головой и широко спускающимся с плеч. Там, где носят башмаки, мы находим китайскую моду. Индусы и парсы обыкновенно оставляют только усы, а магометане — и бороду, расчёсывая её от середины к сторонам. Наник, родоначальник сикхов, велел отращивать своим приверженцам волосы и бороду, так как он появился среди мусульман, которые коротко стригли голову. Сингалезы своими искусно взбитыми и скреплёнными гребнем волосами производят впечатление женщин. Горделивые наиры военной касты Южной Индий кокетливо носят прядь волос в виде локона на левой стороне.
Оба пола носят кольца в ушах — женщины постоянно, мужчины часто. К маленькому кольцу в ушной мочке привешивается большое, которое накладывается на верхнюю часть уха. Свёртки пальмовых листьев, деревянные обрезки, свинцовые кольца расширяют отверстие в ушной мочке до величины ладони, в особенности в Южной Индии. Здесь встречается и прободение края уха несколькими отверстиями. Даже воинственные правители не пренебрегали ожерельями с необычайно крупными алмазами, и за редкие драгоценные камни индийская знать платила колоссальные суммы. Нигде во всём свете нельзя найти более богатых запасов драгоценных камней, чем у ювелиров больших городов Индии. Носовые кольца, куски кораллов в одном крыле носа и даже кольца в верхней губе можно видеть в изобилии у девушек и женщин, в особенности у баядерок. Индусам всех классов свойственна большая любовь к украшениям, и британское правительство [624] принимает это во внимание, награждая знаками отличия свои войска. Туземные офицеры редко снимают золотые шейные цепи; памятные монеты на груди неразлучны с их собственником. После смерти его, кольца и цепи украшают хранилища реликвий в храмах.
Татуировка груди и конечностей часто встречается у женщин Южной Индии. Магометане не татуируются. Тем пестрее раскрашивание женского пола с целью украшения; у мужского красные полосы на лице браманов и разноцветные краски, безобразящие лица факиров должны возбуждать почтительное и благоговейное чувство. Подкрашивание губ, чернение бровей и век сурьмой, придание блеска глазам впусканием
беладонны давно известны. «Нама», знак секты, нарисованный на лбу, на груди или на руках, служит отличительным знаком индусов. Некоторые делают себе точку над корнем носа (см. рис., стр. 622), а поклонники Вишну в Центральной Индии — ярко-красную полосу, проведённую от одной брови к другой и перекрещивающуюся с линией, идущей вертикально от корней волос. Поклонники Сивы делают себе горизонтальные линии на лбу. По дорогам часто можно видеть людей с глиной на тарелке, предлагающих её прохожим, чтобы те могли возобновить священные знаки.
У более простых народов Индии мы встречаем и простые формы оружия, прежде всего лук африканского типа, то есть без срединного выгиба или утолщения (см. рис., стр. 606). Эджертон называет его древнеиндийским; сложный лук, вероятно, появился здесь из Персии или внутренней Азии. В прежнее время, по-видимому, главным оружием индийской [625] пехоты был лук в виде простой бамбуковой палки. При первом выступлении жителей Индии в войне с европейцами, они явились одетыми в бумажные ткани стрелка́ми из лука с бамбуковыми стрелами, заострёнными железом. Билов почти никогда нельзя видеть без лука, который остроумно изготовляется из двух гибких кусков бамбука, причём тонкий заступает место тетивы; стрелы делаются из лёгкого тростника с оперением. Они стреляют ими на 60 метров; с этим оружием они даже охотятся на тигра, но при этом отравляют стрелы. Так как выдающимся оружием древнеиндийской армии были боевые колесницы и слоны, то лук с течением времени мог сделаться достоянием массы народа, ходившей пешком. При более и более частых нападениях номадов северо-запада стрелки из лука появлялись на вражеской стороне в подавляющих количествах. Наряду с войсками, вооружёнными фитильными ружьями, в туземной армии Индии можно и теперь ещё найти стрелков из лука; и в настоящее время поднесение лука, стрелы и меча служит приветствием подданных индийским
правителям. Огненные стрелы были известны в древнейшие времена, даже большого формата, спускавшиеся с прочных подставок. Часто возбуждавшийся вопрос — знали ли древние индусы порох в применении к огнестрельному оружию — указанием этих огненных стрел получает отрицательное решение.
Формы копий, напоминающие африканские, были у войск Пора. Они отличаются боковыми зазубринами или остриями с круглым загибом, число которых у нагов означает чин того, кто носит это оружие (см. рис., стр. 624, фиг. 22). Различительными признаками служат красные щёткообразные пучки волос под клинком копья, красное раскрашивание древка и трещотки под клинком. Многочисленные всадники во времена английских завоеваний в прошлом веке были вооружены преимущественно длинными копьями, стальные наконечники которых длиною до ⅔ метра, были выложены золотом и серебром и насажены на бамбуковой рукоятке длиною до 4 метров. Боевая секира принадлежит к древнейшему оружию индийцев. С этим топором и копьём они выступают против страшных гостей их джунглей, против тигров. Баньярии также носят в качестве главного оружия пику и щит, длинный меч через плечо, а также и боевую палицу. Вместо топора, который гондам, не знакомым с луком, служит одновременно орудием для рубки леса и оружием, многие народы, как, например, наги, пользуются коротким мечом. Этот большой нож, спереди несколько расширенный и заканчивающийся прямолинейным отрезом, является почти единственным полевым и домашним орудием. Характерное вооружение белуджей, [626] состоящее из круглого кожаного щита, сабли, кинжала и ружья, широко распространено на северо-западе Индии.
Индия породила целый ряд грубого, фантастического оружия. Индийские писатели насчитывают тридцать два различных рода наиболее важного оружия. Бумеранг употребляют некоторые горные племена. Ещё не очень давно им пользовались в Гуджерате на охоте за птицами (см. рис., стр. 624, фиг. 18 и 19). Деревянные палицы снабжены кусками железа в виде звезды. Факирская гвардия акалиев, независимых сикхов, носила плоские метательные кольца с диаметром от ¼ до ⅓ метра, так остро отшлифованные на наружном крае, что, будучи пущены с пальца или с палки, они летели со свистом и наносили противникам глубокие раны. Подобные кружки́ связывались также цепями попарно. Полдюжины такого оружия иногда насаживается на остро свёрнутый
тюрбан; к нему привешиваются ещё когти тигра, острые загнутые ножи, которые, будучи зажаты в кулак, при раскрывании выпускают соответственное число когтей, — замечательно верное подражание природе. Наряду с настоящей индийской формой кинжала, прямым, круто заостряющимся клинком с двойной рукояткой и поперечной дужкой, встречаются длинные ножи всякого рода и короткие мечи, напоминающие римскую форму. Среди многочисленного оборонительного оружия следует назвать щиты из кожи зулусской формы, шлемы с низко свешивающимся панцирным прикрытием и ватные панцири сикхов, защищающие также и затылок (см. рис. выше и табл. «Индийские и персидские доспехи и оружие» ниже).
Роскошное оружие любят по преимуществу знатные магометане северо-запада и страны маратов. Великолепную дамаскированную саблю с ножнами, покрытыми драгоценными камнями и жемчугом, воин носит в руке, и за поясом, когда он верхом. Правители также носят в руке великолепно украшенный длинный жезл, служащий знаком их власти. Легко представить себе картину, какую фон Орлих видел близ Фероспура лет пятьдесят тому назад; «Знатный человек в панцирной рубашке, верхом, сын его со щитом и саблей рядом с ним на пони, перед ним и около него многочисленные слуги с соколами и
[К таблице: Индо-персидские доспехи и оружие.]
1. Пика из Индостана 2. Двойн. секира туземцев центральн. Индии (колов) 3. Боевой меч из Раджпутаны 4. Секира из Кантака (гондов, вероятно, персидск. происхождения) 5. Украшенная палица (Персия) 6. Старинный двойной кинжал 7. Большой нож туземцев Центральн. Индии 8. Секира кхондов Центральн. Индии 9. Пика из Раджпутаны 10. Могульская сабля |
11. Шлем сайков 12. Щит из кожи носорога, сайков 13. Панцирный нагрудник сайков 14. Прикрытие для нижней части руки сайков, на левую руку 15. Сабля из Пешавара 16. Фитильное ружье сайков 17. Колющий меч сайков 18. «Пламенеющий» кинжал 19. Жертвенный нож для культа кровавой богини Дурги из Непала 20. Кинжал из Лагора 21. Головной убор |
22. Седло 23. Нагрудн. украшен. лошади, из Лагора 24. Кинжал из Лагора 25. Кремнёвое ружье (Индостан) 26. Режущее оружие, персидско-индийск. 27. Колющий кинжал из Лагора 28. Жертвенный меч из Непала 29. Кинжал из Лагора 30. Колющее оружие сайков из рогов антилопы 31. Патронные сумки 32. Двойной «пламенеющий» кинжал, Индостан |
Все предметы из Этнографического музея в Мюнхене
627
ружьями, жена его, плотно закутанная, с ребёнком, на верблюде, и на нескольких других верблюдах его палатки и багаж», — сцена из средневековой жизни. Индийские оружейники, научившиеся своему искусству от арабских и персидских мастеров, превосходят своими изделиями нарядное оружие Персии и Аравии. К древним формам присоединяются теперь новейшие украшения. К серебряным латам мог быть присоединён серебряный шишак, обёрнутый шёлковой шалью и
нитками жемчуга. Все телохранители лагорского магараджи ещё в 50-х годах были одеты в кольчуги и железные шишаки (см. рис., стр. 626).
С того времени, как в Индии развились большие государства, она не могла ограничиться военными кастами. Правители собирали около себя военную свиту, и образовались большие, постоянные войска. Кшатрии сосредотачивали их в крепостях, которых Индия, в особенности на севере, насчитывала более всякой другой страны. О связи их с дворцами и храмами см. выше, стр. 618. Применение слонов к войне исходит из больших государств Индии. Персы заимствовали слона у индийцев, и от них он перешёл к селевкидам и пунийцам, слишком высоко ценившим его. В борьбе с многочисленной конницей [628] арабов и монголов обнаружилась слабость тактики, основанной на массивности слонов, и затем наступило время верблюдов и лошадей.
Самым важным питательным средством народов Индии служит рис. Население, питающееся рисом, исчисляется в 67 миллионов. Питание рисом господствует в Ассаме, Бенгалии и британской Бирме, но уже направляясь из Бенгалии к западу, мы находим в центральных государствах народы, живущие просом, пресным пшеничным хлебом в виде лепёшек (шипато) и овощами. Некоторые скотоводы, как, например, богатые буйволами тоды, питаются жидким и створоженным молоком, дикорастущими плодами, некоторым количеством муки с прибавлением известного количества соли, через каждые три или четыре дня, что напоминает пастушеские народы Африки. Жители бедных стран обладают особенным искусством примешивать древесную кору к муке своего хлеба. Прихотливые постановления относительно кушаний, без сомнения, оказывают важное влияние на ежедневное питание: там едят яйца, но не едят кур. Когда индийские войска останавливаются лагерем, индус проводит круг около своего огня и звонит в колокольчик, чтобы предупредить приближение нечистых людей. Жевание бетеля широко распространено.
Земледелие в таком распространении, которое никак нельзя мерить европейским масштабом, составляет основу экономической и общественной жизни индусов. В 1881 г. не менее 72% взрослых мужчин занято было земледелием и скотоводством. Только 9 миллионов отдаются ремёслам и домашней промышленности. Земледелец составляет там выдающийся элемент, а поземельная подать — важнейшую статью государственного дохода. Индия в обширном смысле — крестьянская страна и остаётся таковою даже при разрастании промышленности и быстром умножении безземельных подёнщиков и нищих (1881: 7,25 мил.). Неустанная работа лёгким плугом, который индийский крестьянин несёт в поле на плече и который проводит только лёгкие борозды, удобрение наиболее ценных посевов, орошение в величественных размерах, наконец, плодосменная система по указанию опыта — таковы средства, которыми при естественном плодородии почвы и во многих местностях почти чрезмерном количестве осадков вырабатываются громадные массы питательных средств и торговых продуктов. Эти средства не везде употребляются с одинаковой энергией и распространением: горные племена часто работают лишь одной заострённой палкой. Но большинство индийских крестьян придерживаются культуры сообразно условиям почвы, климата и их экономическому положению, являющейся результатом опыта многочисленных поколений, хотя и обременённой недальновидной рутиной чистого эмпиризма. Значение орошения выступает в разделении полевых плодов на сухие и мокрые. От Непала, с его обширной обработкой горных склонов в виде террас, на границе земледелия, до самых южных племён возвышенностей производится искусственное орошение в постоянно увеличивающемся размере, быть может, даже во вред почве от постоянного пропитывания её солью. Каналы Синда весьма древни, и то же можно сказать о глубоких колодцах в Пенджабе и Декане, о десятках тысяч прудов в Карнатике и о распространённых повсюду террасах орошения, в устройстве которых презираемые племена возвышенностей не уступают другим. В новейшее время все эти оросительные средства улучшились и расширились. Этому в особенности содействовало полезное для Европы распространение возделывания пшеницы. Полевое хозяйство Индии, в особенности на северо-западе и в Декане, в сухие годы не может доставить населению даже необходимого количества пищи. Последствием этого являются опустошительные голодовки, повторяющиеся с известной правильностью (ср. стр. 632).
[629]
Рис был известен древним как индийский плод; само имя его исходит из Индии. По местностям и происхождению различают сотни разновидностей его. В области Ганга с древних времён применялись самые ценные и распространённые системы ирригации, благодаря которым были возможны зимние жатвы. Рис возделывается также в больших размерах в Ассаме, британской Бирме, центральных провинциях Майсуре и Мадрасе. Горные народы сеют рис в разных местах на обводнённых террасах, а в богатых дождями полосах просто в просеках. Пшеница разводится главным образом в Пенджабе, северо-западных и центральных провинциях. Возделывание её всё более возрастает, и она принимает всё большее участие в индийской вывозной торговле. Если мы возьмём Индию в целом, то просо окажется как средство народного продовольствия стоящим наряду с рисом. Просо от Мадраса на юге до Раджпутаны на севере возделывается в трёх родах: Sorghum, Eleusine, Pennisetum (см. рис. т. I, стр. 696) и занимает гораздо более половины пахотной земли в Бераре, Бомбее и Майсуре. Ячмень распространён в долинах Гималаев так же, как и картофель. Разнообразны виды стручковых плодов, масличных семян, среди которых особенно выдаются кунжут и клещевина, и овощей. Индия была некогда страною сахара, и теперь ещё она гонит водку из сахарного тростника и из сахаристых цветов дерева магуа, вида Bassia. В Южной Индии возделыватели пальм составляют особую низшую касту. Для Цейлона особенно ценны пизанг, кокосовая пальма и дынное дерево (см. табл. «Важнейшие деревья на Цейлоне» выше). К прославленным исстари произведениям индийского земледелия принадлежат пряности. Чёрный перец ограничен Малабарским берегом от Канары до Траванкора, где вместе с тем разводится кардамон. Бетелевый перец требует тщательного ухода и возделывается особой кастой во многих округах. Но выше всех «пряностей Индии» стоит в настоящее время по своему экономическому значению для страны и по глубокому влиянию на соседние народы опиум, обильный и страшный источник дохода (1890—91 гг.: 75 мил. рублей) британско-индийского правительства, которое разрешает в большом размере возделывание опиума только в Бенгалии и на равнине Мальвы и, кроме того, допускает его в немногих местностях Раджпутаны, Пенджаба и центральных провинций. Хлопок и индиго также принадлежат к произведениям Индии, давно уже возбуждавшим внимание. Первый до хлопкового кризиса начала 60-х годов преимущественно применялся в самой стране; в 1890—91 гг. вывоз его достиг 160 мил. рублей. Индийские хлопчатобумажные местности представляют равнины Гуджерата и Катьявара, от которых исходят исторические имена «Сурате» и «Долеро», плоскогорья Декана и глубоко врезавшиеся долины центральных провинций и Берара. В прежние времена индиго возделывалось в больших размерах европейскими плантаторами, но его место заступил теперь чай, который растёт в Ассаме и Качаре в диком виде. Здесь и на ложных склонах Гималаев с начала 50-х годах основаны многочисленные чайные плантации, которые в настоящее время распространились за Нильгири до южной оконечности полуострова и в Пенджаб и сделали Индию второй чайной страной в мире. На Малабарском берегу прижилось кофейное дерево благодаря арабам. Виды Cinchona, доставляющие хинную кору, разводятся в правительственных плантациях из семян, привезённых в 1860 г. из Перу, на склонах Нильгирийских гор, и в высоких местностях Индии вполне акклиматизировались.
Развитие земледелия, обусловленное ростом населения, всё более и более ограничивает места пастбищ. Рогатый скот находится по большей части в дурном состоянии. Некоторые породы его превосходны, [630] как, например, майсурская, которую Гайдер Али, по-видимому, вывел для военных целей. Ездовые быки центральных провинций, которых запрягают в повозки, и тяжёлый гуджератский скот, напоминающий своими острыми головами антилоп, всё это — отрасли породы зебу. Разведением рогатого скота предпочтительно занимаются лишь немногие народы, каковы джаты, которые, вероятно, вывели его из своей туранской родины. Прежде того, по-видимому, разводили только буйволов. Какую породу привели с собою древние индусы мы сказать не можем. Мы знаем только, что они любили стада: в Ведах постоянно обращаются к богам с молитвой об охранении и размножении стад. Они метили свой скот надрезами на ушах: знак ...[1] (по-санскритски «свастика») появился, как кажется, ввиду этой цели. В местностях дельты и других низких и сырых странах место его занимают буйволы. В британской Бирме буйволы почти так же многочисленны, как рогатый скот, и ежедневную пищу тодов, пастушеского народа Южной Индии, составляет молоко особой породы буйволов, которая считается почти священной. Лошади довольно многочисленны только на северо-западе; Бенгалия и Мадрас первоначально вовсе не имели их. Верблюды разводятся в больших количествах лишь в северо-западных степях. Несколько тысяч слонов распределяются главным образом в Бенгалии и в британской Бирме; ловля их (от 300 до 500 в год) и приручение составляют государственную монополию. Правительство пользуется ими для перевозки тяжестей, так как они поднимают впятеро больше верблюда, а местная знать — для представительства. Там существуют теперь особые дороги для слонов. Козы и овцы значительно превосходят численностью рогатый скот во всей Южной Индии. Крупные свиньи отталкивающей наружности, немногочисленные, но широко распространённые, употребляются только низшими людьми, не принадлежащими ни к какой касте. Индус с большой кротостью относится к животным, и многие животные там добродушнее, чем у нас. Быкам раскрашивают и золотят рога, а слонам — клыки и голову. Многочисленные собаки прозябают под кровом этого пристрастия и добросердечия. Большие собрания животных представляют гордость индийских властителей: как рассказывают, Акбар оставил 5—6 тысяч слонов, 12 тыс. лошадей, тысячу верблюдов и тысячу охотничьих леопардов, а по уверению греков, у царя Магадхаса было 9 тысяч слонов. Индии, как стране крупных правителей и крупных зверей, охота известна в величественных размерах. Пока население ещё не было очень плотным, существовали даже особые охотничьи народы. Способы охоты с соколами, леопардами и слонами употребительны здесь, а, быть может, здесь же и произошли. В настоящее время слон встречается в более значительных количествах только на северо-востоке в Ассаме и британской Бирме. Вывоз необделанной слоновой кости и рога носорогов, некогда значительный, теперь почти прекратился.
У индийских народов встречается всякий вид жилища, всякая форма хижин, какая только есть на земле. Даже пещеры, как можно судить по санскритскому слову «гунд», служили некогда горным народам. Жилища на деревьях (см. т. I, стр. 107) кадеров, каникаров и других, которые, впрочем, нигде не служили для постоянного жилья, необходимы для бродячих племён первобытного леса для защиты от диких зверей, а, быть может, и от лихорадок. К ним тесно примыкают ульеобразные хижины из соломы и прутьев, напоминающие жилища африканских негров. Они выработались всего полнее у тодов, хижины которых, почти готические по очертанию, более длинны, чем широки и сделаны очень опрятно из бамбука с ротанговыми ветвями и соломой. В них ведёт низкий вход, меньше половины человеческого [631] роста. Между тем как в Бенгалии тонкий деревянный остов заполняется стенами из циновок, в более сухих центральных и северо-западных провинциях строят из необожжённых кирпичей и покрывают обожжённой черепицей. Во дворцах стены кладутся из обожжённых кирпичей, твёрдость которых, по народному сказанию, зависит от прибавления молока газели. Старинный центрально-индийский, а также и южно-индийский жилой дом мы узнаём по очертанию: это — деревянная постройка в один этаж, поднимающаяся обыкновенно на два метра над землёй. Над ней возвышаются столбы с широко выступающей крышей, конёк которой вырезан в виде извивающейся вверх или зигзагообразной фигуры. Между столбами развешивались циновки или делались резные деревянные стены с решётчатыми окнами. В задних комнатах обитали женщины. Некогда возводились большие постройки из дерева; это объясняется лесным богатством северных стран. Резьба по дереву создавала величественные произведения, вроде богато вырезанных, окрашенных в красный цвет деревянных пластин и изваяний храмов в Бурибуне и Маянг-Бобо. В странах, подвергающихся землетрясениям, как, например, в Пешаваре, строят в виде клеток из дерева или черепицы. Вообще все постройки там недолговечны: даже старинный Бенарес содержит немного старых кварталов. Современный индусский дом напоминает своим расположением вокруг двора и своим залом, украшенным изображениями богов, дом древних римлян. Интимная жизнь семьи охотно удаляется из первого во второй двор. В многоэтажных домах верхние этажи выступают над нижними, вследствие чего в скученном городе в узких улицах всегда господствует тень. Верхние этажи двух фасадов часто соединяются мостиками. Дома пристроены плотно друг к другу или разделяются высокими стенами, выкрашенными в яркий цвет и разрисованными в индусских городах мифологическими сценами, цветами и арабесками. В таких улицах бывает такая теснота и такой шум, какие едва ли можно найти даже в городах Южного Китая. Западную Азию напоминают богато вырезанные оконные ставни. Собственно Индии принадлежат кровельки над окнами без подпорок для защиты от солнечных лучей.
Внутреннее устройство индийских домов на северо-западе придерживается преимущественно арабско-персидского вкуса. В хижинах тодов постелью служит возвышение из земли, покрытое циновкой или шкурой, а ступкой для толчения зерна — круглое углубление в глиняном полу.
Небольшие посёлки горных народов лежат на горных вершинах или скрываются в складках почвы. За каменной стеной хижин тодов исчезают даже гребни крыш; в этом пространстве около 30 квадратных метров кроме жилых хижин стоят две хижины меньших размеров — одна для варшали, или семейного жреца, и другая для телят буйволов; круглая изгородь окружает ночью стадо буйволов. Так как города первоначально были окружены валом, то дома тесно скучены между собою и предпочтительно располагаются на горах или скатах. Индия представляет пример густонаселённой страны, бедной городами. У нас число больших городов соответствует известной густоте населения, и в промышленных государствах Европы более 50% жителей живут в городах. Напротив, в Среднем Индостане только 7%, а в Нижней Бенгалии только 5,5% принадлежат к городскому населению. Но деревни там находятся так близко друг к другу и так велики (в 1881 г. было почти 9 тыс. деревень с 2—5 тыс. жителей), что жизненные потребности их не могут быть удовлетворяемы в их границах. Калькутта возникла из таких деревень, которые в «городе» гоняют свои стада на пастбища. Большая изменчивость в скученности жителей соответствует характеру [632] древнеиндийской культуры. Первый монгольский султан Индии Бабер говорит об Индостане: «В 24 или 36 часов большие, давно уже обитаемые города, если боязнь чего-либо принудит жителей к бегству, настолько пустеют, что там едва можно открыть след человеческих существ. Когда, напротив, население изберёт какое-либо место для оседлости, то тотчас же со всех сторон стекаются туда массы народа, так как Индостан обладает бесчисленным населением». Джайпур, быть может, наиболее развившийся из всех чисто индусских городов, занял место лежавшего близ него, покинутого Амбера только потому, что один магараджа вспомнил предание, будто ни один правитель из его рода не должен жить в одном и том же городе дольше определённого времени. Недостаточная устойчивость положения в Индии отражается в изменчивости названий городов. Город принимает имя основателя, а государство — имя города; принадлежащий к высшему классу даёт здесь имя земле, тогда как в Европе заимствует его от неё.
В Индостане там, где 90% земли занято хлебными полями, при каждом неурожае должен наступать голод, при населении, которое на обширных пространствах вчетверо превосходит среднюю плотность населения Германии. Уменьшение численности населения, как, например, в государстве Майсур (1872—81 на 17%) говорит самым красноречивым языком об опустошениях сухих и голодных 1876—79 годов, когда население потеряло пять миллионов от повышения смертности и два миллиона от уменьшения рождаемости. Выселение лишь немного может уменьшить это бедствие, происходящее от скученности населения Индии. Независимо от высших классов, выезжающих из страны в качестве купцов, рабочие классы Индии в десятилетие 1878—87 гг. выслали более 167 тысяч кулиев, большинство которых направилось в британскую Южную Америку, в Наталь, на остров Маврикия и Фиджи. Чайные округи Ассама, Качара и Силета привлекли в то же время 56 тысяч переселенцев. Далее несколько тысяч выселилось из Бенгалии в британскую Бирму с помощью государства. Из Мадрасского президентства 100 тысяч переселилось на Цейлон, где работа их очень ценится на кофейных плантациях. Число возвращавшихся обратно, которое во всяком случае было значительно, нам неизвестно. Количество свободных пространств в самой Индии уменьшается у нас на глазах. Даже местности в Тераи, болотистом поясе на южном скате Гималаев, которые до сих пор считались только рассадниками лихорадок и тигров, осушаются, возделываются и заселяются.
Положение почти всех старинных главных городов Индии показывает, насколько основатели их придают мало значения сообщениям. Туземные властители строили, правда, и дороги, но они часто предоставляли им разрушаться, потому что в страну приезжало немного чужеземцев. В XVI в. афганский завоеватель Шир-Шах начал постройку большой военной дороги из Калькутты в конец северо-западных провинций; она была закончена уже Ост-Индской компанией. В настоящее время сеть железных и грунтовых дорог покрывает всю Индию. Вместе с путями преобразовались и средства сообщения. Грузовые повозки во многих случаях заменили вьючных быков более старого времени и почтовая карета — обнажённого гонца, покрытого потом и пылью. Но средства сообщения, приспособленные к климату, вытесняются не так легко. На северо-западе можно видеть постоянно покрытые циновками тяжёлые повозки, запряжённые быками, колёса которой вращаются на жерди, прикреплённой снаружи к оси и к самой повозке. Невероятные количества верблюдов постоянно поднимают пыль на сухих дорогах Пенджаба. Повозки, запряжённые лошадьми с высоким и живописно завешанным сиденьем и с оглоблями, прикреплёнными к седлу лошади, на которой сидит кучер, перевозятся выносливыми афганскими лошадьми, с шелковистой [633] гривой, которые ежегодно наполняют рынки Аттока, Пешавара и Равальпинди. Даже четырёхколесные почтовые тележки, дак-гари Бенгалии, до сих пор ещё передвигаются и перевозятся кули, которых нужно до двенадцати для этой цели.
Из рек только Ганг, Инд, Иравадди и Брамапутра могут иметь значение как пути сообщения. На Годавери и на Нарбаде находятся труднопроходимые пороги. Более крупные грузовые лодки своим неуклюжим видом и необычайно высокой кормой напоминают китайские джонки. Мореходство в стране, которая сама могла удовлетворять своим потребностям и посещалась всеми народами, мало имело стимулов для развития. Лагуны на Малабарском и Коромандельском берегах благоприятствовали проведению каналов, которые шли по длинным протяжениям параллельно берегу. На южных берегах с сильным волнением рыбаки употребляют плоты из лёгкого пробкообразного дерева Erythrina (catamarans), а в Цейлоне лодки (см. рис., стр. 634). Рыбная ловля, для которой применяются стрелы в виде гарпунов, выпускаемые из самострела, значительна на северо-западе: миании Синда, стоящие близко к джатам, проводят всю свою жизнь в лодках на реках или озёрах. Недостаточно просушенная на солнце солёная рыба составляет предмет торговли. В последние годы слышатся уже жалобы на вздорожание рыбы вследствие неразумной эксплуатации.
В Индии есть прекрасно образованные купцы — парсы, баньяны и обитатели Малабарского берега. Бесчисленные караван-сараи, нередко монументального характера, составляют главные очаги и школы индийской торговой жизни. Обширный двор с колодцем посредине окружают арки и двери, которые ведут в помещения с пёстрым населением путников, лошадей, ослов и мулов; кругом лежат многочисленные верблюды и лошади. На базарах или торговых улицах, где направо и налево тянутся бесконечные ряды лавок, нередко построенных по одному образцу и разделяющихся только перегородками, обитатель Индии находит всё, что ему нужно, от самых простых продовольственных средств до самого дорогого и нарядного оружия. Отдельные базары сосредотачивают торговлю на окружности нескольких миль. Так караваны верблюдов привозят в Равальпинди, наряду со многими материями для одежд и металлическими изделиями из Кашмира, кожаные вещи из Пешавара, плоды из Кабула, дорожный хлеб, похожий на сухари, из Аттока и пр.
Промышленность Индии после ослабления туземной власти идёт назад. Пересаженная извне крупная промышленность создаёт нечто новое без каких-либо ценных качеств и вовсе не заменяет туземных промыслов, пришедших в упадок. Ремесленники-индусы работают до сих пор более простыми орудиями и иными приёмами, чем их западные товарищи. Для дубления кожи они делают из неё мешок, наполняют его размельчённой корой дерева бабуль и оставляют воду просачиваться через неё, пока не закончится процесс. Столяр работает прямоугольно загнутым стругом вместо рубанка. Кузнец сидит на корточках перед небольшой наковальней, раздувает огонь опахалом и обделывает коротким молотком и грубыми щипцами железо европейского происхождения. И все ремесленники сидят скорчившись таким образом, то есть далеко не пользуются всеми своими силами. Ткача, кузнеца, горшечника и маслобойщика можно найти в каждой индийской деревне. Потребление глиняных горшков громадно, так как каждое предполагаемое нарушение его чистоты делает сосуд негодным. Касты, ремесло которых наследуется одним поколением от другого, облегчают передачу техники. Хлопчатобумажные ткани в Магабхарате уже хорошо известны. Греческое название бумажной материи sindon, а также [634] коленкор (calico) напоминают Индию. В начале прямой индоевропейской торговли в XVI в. большие округа в Сурате, Калькутте, Маеулипутоме и Гугли и в окрестнестях их процветали главным образом благодаря ткацкой промышленности. Несмотря на фискальные стеснения, ручное ткачество в Индии ещё широко распространено, но при постоянно возрастающем наводнении страны манчестерскими изделиями конкуренция становится всё труднее при всей признанной прочности местных произведений. Ценные материи прежних времён, каковы кисея-дакка, при изготовлении которой руки индусов приводили в движение 126 орудий, настолько вышли из употребления, что тысячи ткачей, некогда
прокармливавшихся этой промышленностью, взялись за земледелие. Производство шёлковых тканей составляет промысел городов. Ассам и Бенгалия прядут шёлк различных червей; для той же цели привозится сырой шёлк из Китая. Употребление шёлковых или полушёлковых материй служит признаком благосостояния. И роскошные материи, каковы бархат, парча, затканные золотом ткани, тонкие шали из шерсти кашмирских коз, давно уже с большим совершенством изготовляются в Индии. Если бы эта оригинальная и изящная промышленность могла выдержать борьбу с грубой силой машинной индустрии!
Нигде, даже и в Европе, металлические сосуды не употребляются в ежедневном обиходе в таком количестве, как здесь. Кухонная посуда или бесчисленные изображения богов выковываются или выливаются из металла. В каждой не слишком бедной деревне есть свой кузнец, который прежде всего выделывает и исправляет лемехи для плугов и мотыги. Но в городах кузнецы стоят высоко в художественных стальных работах. Даже отдалённые народы, как, например, кхассии умеют добывать сталь для [635] оружия, выделяя ядро изнутри большого куска и сплавляя ещё раз такие ядра. Магнитный железняк и железистый песок вместе с древесным углём даёт один из лучших сортов стали. Мечи из закалённой стали с художественными надписями или изображениями, кольчуги и оружие всякого рода, превосходно выделываются и до сих пор (см. рис., стр. 625 и 626). Дамаскированные клинки исходят из Индии и Персии. О художественно-промышленных изделиях мы говорили выше (стр. 620) и указывали их связь с персо-арабской промышленностью. Персо-индийскими можно назвать богатые золотые и серебряные насечки и украшения из драгоценных камней. Дамаскированные клинки, которыми некогда всего более славилась Испагань, выделываются уже не такого качества, как прежде. В большом распространении находятся медные изделия, особенно в магометанских областях — чеканка и выкладывание эмалью и оловом придают им привлекательную наружность. В Кашмире, так же как и в Персии, медник не менее необходим, чем кузнец. «Две семьи и один медный котёл», — такими словами обозначают чужеядную эксплуатацию. Шарообразная кота, сосуд для омовений, полторы тысячи лет тому назад изготовлялся так же, как и теперь. Главными местами этого промысла служит Бенарес, Мадура и Танджур. Много красивых вещей производит также Ахмедабад и Пуна. Филигранные и чеканные изделия, наряду с более простыми, изготовляются и теперь в большом количестве. На самом деле, искусство и промышленность в Индии никогда не расходились так далеко, как на Западе. Индусы употребляют обыкновенно вместо сосудов красной меди жёлтые сплавы с чеканными украшениями. В тонких частых украшениях, сделанных резцом на жёлтой и красной меди, индийская промышленность не может, пожалуй, сравниться с персидской, но она украшает таким образом и простые, дешёвые предметы. В виде особого сорта изделий персидского происхождения в Бидаре и Пурниахе серебряных дел мастера изготовляют сплав из меди, свинца и олова с густой чёрной окраской на поверхности и выкладывают его узорами из золотых и серебряных нитей. Эмалевые изделия пользуются во всей Индии высокой славой. Индия, Персия и пограничные страны превосходят, быть может, Китай и Японию разнообразием сплавов. К меди прибавляется золото, серебро, железо, сталь, олово, свинец, ртуть, сурьма и цинк и, кроме того, механически примешиваются различными способами. Металл, похожий на латунь, от примеси олова и свинца становится менее тяжёлым и растяжимым, чем наша латунь. Золото и серебро отступают там перед железом и медью. Промывка золота, которая до сих пор ещё производится в Индии, стала теперь одной из жалких профессий. Серебро, игравшее роль во всём историческом периоде Индии как металл определённой ценности, служивший в то же время для украшения, не добывается в самой Индии.
Положение женщины в современной Индии такое же, как и повсюду на Востоке: жена есть только естественная, а муж религиозная [636] необходимость. Положение это всего ниже на юге и всего выше на северо-западе, где раджпуты оказывают женщине рыцарское уважение. Поэзия их полна романтических приключений, предпринимавшихся для освобождения пленённой красавицы или для отмщения чести дамы. И у древних арийцев лучшее положение женщины локализовалось географически там, где ещё не выразились влияния смешения с тёмными, более чувственными расами. Женщина почиталась у арийцев как помощница и спутница мужа и наряду с ним принимала участие в религиозных обрядах. Творчеству женщин принадлежат некоторые из лучших гимнов Вед. Положение Вед, на котором впоследствии основывалось сожжение вдов, первоначально имело следующий смысл: «Ты, женщина, поднимись в мир жизни. Приди к нам. Ты как жена своего мужа исполнила свой долг». В поэзии ещё долго сохранялось воспоминание этого высшего положения, и дочери лиц правящего класса были свободны в выборе мужей. В законах Ману свободный выбор разрешается, когда отец дал пройти три года после наступления возмужалости и не выдал свою дочь замуж. В отдельных случаях влияние высокопоставленных женщин чувствовалось и впоследствии при дворах. Жена монгольского императора Ехангира властвовала красотой, мудростью и добродетелями над императором и его советниками. В браманском праве положение женщины теоретически было довольно благоприятным. Книги закона называют её освежением в пустыне жизни и поощряют мужчин, мужей и братьев относиться к ней почтительно, ради своего собственного счастья.
Заключение брака представляет многие градации. У билов, не признающих никаких каст, в определённый день все молодые люди, достигшие требуемого возраста, производят выбор невест из числа девушек; каждый со своей избранницей отправляется в лес и через несколько дней возвращается с нею в качестве законного мужа. Этот простой способ заключения брака и другой, посредством похищения или покорения женщины, предоставляют по браманскому закону мужчинам военной касты. Индийское правило указывает дочь дяди как самую желательную супругу; в ином направлении развился брак у кхассиев, у которых мужчина вступает в семью жены, и дети считаются принадлежащими матери. Основанию семьи препятствуют у индусов сословные предрассудки, требующие для девушки определённого класса большого приданого и пышной свадьбы. Это вызывает тем более резкий конфликт, что по религиозному закону индусов отец должен заботиться о выдаче в замужество своих дочерей: так, у тамульской торговой касты ванихов отец не стесняется предлагать свою дочь желательному для него жениху. Безбрачие возмужалых дочерей вызывает опасение возможной безнравственности, что усиливается ещё индусским обычаем брака между детьми, в силу которого обручённая девушка, носящая с раннего детства железный браслет невесты, часто становится вдовою, не видев ни разу своего супруга. Отец предпочитает своевременно отвратить угрожающий ему позор, прежде чем дочь выйдет за кого-либо, стоящего ниже её сословия, или останется незамужней. Ему для собственного спасения нужен только сын. Таким образом, эти неразумные положения составляют главную причину огромного распространения умерщвления детей женского пола. Обычай этот применяется необычайно часто, в особенности у кшатриев. Хотя закон и запрещает умерщвление детей, но это ослабляет силу ужасного обычая тем менее, что требуется лишь лёгкое искупление, состоящее в том, что на тринадцатый день деревенский или семейный жрец, покрыв коровьим назёмом пол комнаты, где был умерщвлён, а часто и погребён ребёнок, варит здесь пищу, доставляемую ему семьёю, съедает её и этим принимает грех на себя, снимая его с [637] семьи. Высокая цена заставляет молодых гондов брать невест из соседних племён; убиение девочек и здесь сильно распространено. Но в общем это только увеличивает ценность дочерей. Воззрение на женщину, как на ценный предмет, у южноиндийских кураверов настолько проникает в брак, что муж может заложить жену. Утончённость, но вместе с тем и физическое вырождение индусской расы не без основания приписывается ограничениям брака, в силу которых невеста может избираться только из известной части одной касты. Точно также в экзогамических предписаниях, которым следуют раджпуты, мы видим причину их выдающихся физических свойств.
Рука об руку с общею роскошью жизни, полигамия приняла большие размеры ещё в древние времена. Даже и там, где она не разрешалась, гаремная система содействовала упадку индийских царств. Воинственным мараверам страны тамулов дети их побочных жён служили свитою. Даже воинственные правители сикхов отправлялись на войну в колесницах, где было место для двадцати баядерок. В Кашмире женщин держат за городом. Вывоз их, так же как и лошадей, находится под ревнивым наблюдением. Редкие случаи полигамии и строгое наказание за нарушение супружеской верности обуславливают у многих горных племён высший уровень семейной жизни. Это доказывают и празднества при рождении ребёнка, что видно уже из описаний быта воинственных сиапошей. Кастовые деления редко препятствуют здесь свободному выбору супругов. У этого народа замечается и полиандрия, проникшая из Тибета. Несмотря на преобладание ислама, женщины ходят здесь непокрытыми и бывают всюду. У вакханцев все полевые работы лежат на мужчинах. Вместо покупки женщин, существующей также у афганцев и патанов, у шираниев отец снабжает дочь всем необходимым. И полиандрия, вследствие уменьшения потребности в женщинах, благоприятствовала детоубийству. Во многих местностях численность женского пола понизилась до половины мужского, и только округи с магометанским населением представляют всего чаще равное число обоих полов. Полиандрию можно найти не у одних только «диких» горных племён. Она является в более мягкой форме, которую Гёнтер называет «permissive polyandry» (допускаемой полиандрией), даже у джатов. Её напоминают и некоторые индусские законы, по которым нарушение супружеской верности с братом [638] мужа судится легче, и усиленное подтверждение обычая ужичества. Полиандрия, по крайней мере во многих случаях, должна была иметь чисто хозяйственные мотивы. Замечательно, что в Южной Индии её часто можно наблюдать у париев, но не у низко стоящих пулайев.
Если жизнь народов Индии вообще не может был понятна без религии и социальных организаций, охватывающих, часто даже сковывающих её, то для обеих каста является, несомненно, самой могучей силой и самым непоколебимым законом. Имеет она или нет этническое происхождение, которое выразилось в противоположности «дважды рождённых» арийских переселенцев (впоследствии трёх каст — жрецов, воинов и земледельцев) и покорённых неарийских судр, — во всяком случае, в неё вошли элементы древнейших социальных организаций, и экономические цели, которые в настоящее время играют, несомненно, видную роль в дальнейшем развитии и поддержании её, действовали и при её происхождении или образовании. Это — такое учреждение, которое, определяя все жизненные отношения, обуславливается и всеми превращениями, какие испытала жизнь индийских народов. Несмотря на догматическую формулировку в законах Ману, говорящих, что высшее существо назначило судрам только обязанность служить трём высшим кастам, развитие каст не закончилось и в настоящее время. Четыре древние касты — жрецов (браманов), воинов (кшатриев), земледельцев (вайсиев) и исключённых (судр) — в настоящее время практически имеют весьма малое значение, если мы примем во внимание, насколько географическое положение их областей и, наконец, занятия и профессии вызвали изменения, вследствие которых 14 миллионов браманов распались на несколько сот второстепенных каст, которые не могут вступать в брак между собою, из которых одна не может подать пищу другой. Как далеко отстоят браманские пандиты Бигара в их безукоризненных одеждах и гордые жрецы Бенареса от возделывающих картофель браманов Ориссы, полунагих крестьян, которых никто не счёл бы принадлежащими к их касте, если бы это не выказывалось грязным куском браманской нити на шее! Можно видеть браманов, снискивающих себе пропитание в качестве носильщиков, пастухов, рыбаков и горшечников, рядом с такими, которые для себя и для семьи предпочтут смерть ручной работе и скорее умрут, чем примут пищу, приготовленную человеком низшей касты. Даже там, где уже давно отошли от предположения «загрязнения воздуха», как в стране тамулов, остаётся ещё боязнь совместной еды и питья. Лишь смешанный брак считается ещё более нечистым. В тюрьмах Нижней Бенгалии осуждённых браманов из Бигара или северо-западных провинций избирают предпочтительно для приготовления пищи товарищам по заключению, так как они могут удовлетворить кастовым требованиям почти всех заключённых браманов. Если обыкновенно более крупных делений браманов только десять (пять к северу и пять к югу от горной цепи Виндия), то сельское разделение их заходит гораздо далее. Шерринг в своём учёном труде о племенах и кастах индусов различает 1886 браманских классов. Кшатрии раздробились на 590 отделов. Этим делениям много способствовали смешения. Запрещение браков между принадлежащими к той же родственной группе и принадлежащими к различным кастам не всегда строго соблюдается. История прежних времён показывает, что браки мужчин высших каст с женщинами какой-либо низшей касты считались дозволенными и что потомство таких союзов занимало совершенно иное положение, чем дети неразрешённых смешений. По причинам политическим целые народы неарийского происхождения причислялись к одной из высших каст. Отсюда легко понять, что, несмотря на видимо строгие препятствия кастовой системы, [639] смешанные расы преобладают в настоящее время и в Индии. Каста как строго замкнутое общество оказывает такое давление на своих членов, какого не мог бы оказать писанный закон. Уже в новейшее время происходили случаи исключения и обратного принятия, выставлявшие тиранию каст в ярком свете. При обратном приёме в касту кающийся закапывается в землю до колен, волосы ему выбриваются, и над ним произносятся молитвы и формулы заклинаний. Затем он должен для своего очищения проглотить смесь пяти священных веществ: растопленного коровьего масла, кислого молока, мёда и двух родов коровьего назёма, и, наконец, уплатить пеню сообразно своим средствам.
Целые народы вздыхают под тяжестью нечистых, позорящих работ, к выполнению которых они вынуждаются соседями, считающими себя выше их. Так, магары Северного Конкана живут в низких хижинах из хвороста вблизи деревень индусов и принуждаются обитателями деревни, не допускающими для них никаких других промыслов, к уборке падали и мусора. Эти предрассудки могут быть обойдены лишь в силу экономических соображений. В Траванкоре пулайи считаются низшим классом, и поэтому должны обрабатывать землю и собирать её произведения. Таким образом, продовольственные средства людей и жертвенные дары для храмов проходят через руки тех, самая близость которых считается оскверняющей. В прошлом экономические потребности ещё в большей мере содействовали образованию и преобразованию каст. Вайсии древней системы заключали в себе земледельцев и, следовательно, при большинстве их — народные массы. Но с прогрессом культуры вайсии частью поднялись в высшие касты, частью перешли к более лёгким и прибыльным занятиям. В настоящее время они — купцы и банкиры Индии. «Светлого цвета, с тонкими чертами, проницательным взглядом и интеллигентным выражением лица, с вежливым обращением», — так описывает их знаток индийских каст, достоп. Шерринг, который напрасно искал в вайсиях чего-либо напоминающего их предков, пахавших землю, сеявших и собиравших жатву. У них замечаются и случаи сознательного стремления к высшему положению. Мадрасские золотых дел мастера настойчиво сопротивлялись господству браманов и собственной силой наложили на себя браманскую нить. Спор привёл к разделению касты в Мадрасе на «правую» и «левую руку», смотря по тому, признавалось или отвергалось это притязание. Точно также в Бенгалии датты, часть касты писцов, старались занять место непосредственно за браманами; в Дакке сословие маслобойщиков поднялось с удержанием своего имени на ступень менял и купцов. Подобные случаи доказывают, что индийское общество имеет вовсе не столь противоестественно крепкое расчленение, как можно предположить, судя по неподвижности его внешней оболочки, и что повсюду, где понятия касты и цеха сливаются между собой, открывается путь для преобразовательной деятельности экономических влияний. С другой стороны, впрочем, связующий элемент сохраняется в наследовании профессии, в общем обеспечении от нужды и несчастных случаев, в образовании подрастающего поколения, в награждении принятием в касту и наказании исключением из неё. Сходство подобной касты с европейским цехом усиливается попытками установления празднеств, выдачами пособий из общей кассы и т. п. Никто не скажет, где начинаются и где кончаются границы цеха и касты в тамульских наследственных группах горшечников, ткачей, принимающих участие в постройке храмов представителей «пяти ремёсел», которые считаются даже достойными священного шнурка. В Сурате родственные ремёсла образуют цехи с советом, старшиной и кассой, стоящие выше расовых и кастовых различий. В деревенских обществах высшая каста, правда, теоретически занимает высшее положение, но на [640] практике случается, что достоинство деревенского старшины достаётся человеку настолько низкой касты, что в совете он не может даже сидеть под одной кровлей с теми, которые ему подчинены.
Ни в какой стране мира низменное положение низших слоев общества не проведено и не выработано с такой жестокой утончённостью и последовательностью, как в Индии. Можно сказать без преувеличения, что во времена, предшествовавшие уничтожению рабства, с ними обращались не как с людьми, а как с животными. О пулайях Траванкора в одном отчёте 1850 года говорится: «Их прикосновение, даже их близость считаются нечистыми и оскверняющими. Они телом и душою находятся в распоряжении своего господина, который покупает их за деньги, как скот, и может их наказывать, увечить и даже убивать»[2]. Если эти жестокости и не оправдываются законом, то всё-таки у них нет никакого средства для улучшения своего положения. Невероятные предписания до сих пор применяются к ним с железной последовательностью. В некоторых местностях пулайи и теперь ещё не могут пользоваться общественными дорогами; в других они с приближением человека высшей касты должны прятаться в лесную чащу, вследствие чего передвижение с одного места на другое бывает для них весьма затруднительно. Когда их назначают на дорожные работы, они должны подавать знаки, чтобы предостеречь другие касты от приближения к ним. К браману они не могут подходить ближе, как на 96 шагов. Посещение рынков им запрещено, и они не должны строить хижин вблизи общественных дорог. Если они хотят что-либо купить, они кладут деньги в известном отдалении и затем громко называют то, что хотят иметь. Даже миссия не в силах была пробить сколько-нибудь значительную брешь в этих постановлениях; выдающийся результат её деятельности состоит, впрочем, в весьма ценном указании, что тщательным воспитанием из этих людей, погрязших в нечистоте и невежестве, можно сделать таких полезных работников, каких только может доставить любая каста Индии. Много уже значит, что траванкорское правительство в 1875 г. не только хвалило таких отверженцев за их умелость и трудолюбие, но их преданность и честность ставила в пример другим. Рабы пулайи, принявшие христианство, засекались до смерти, и христианские школы их сжигались. К самым жестоким последствиям этого притеснения членов народа, не признаваемых правоспособными, принадлежит причисление всех отвергаемых обществом по основательным причинам к низшим социальным слоям. В Южной Индии не существует воровских каст: преступники считаются там в одном обществе с людьми, не принадлежащими ни к какой касте. На севере, напротив, первые составляют более совершенные организации, которыми могло пользоваться британское управление для усиления общественной безопасности: на известных ему глав касты воров и преступников оно возлагало ответственность за всё, что касалось нарушения прав собственности и других преступлений в известной области.
Ко многим народам Индии этнограф приступает с чувством сомнения — видит ли он перед собой расу или класс. Оба понятия смешиваются уже в простых описаниях. Мы читаем в труде Пэнтера о пулайях, что «раса» пулайев считается низшим «классом» в Траванкоре, и находим различие между ними и париями выраженным в следующих признаках: парии едят падаль, носят кудуми, говорят на языке, отличном от малайялама и представляют собою потомков браманов, которые врагами вынуждены были есть мясо и поэтому были отвергнуты своей кастой. Пулайи, напротив, едят редко или никогда не едят падаль, не носят кудуми, говорят на малайяламе и обладают преданием, будто они происходят от рабов. Почему среди мотивов [641] этого обособленного положения, наряду с гипотезами дравидского, туранскаго и негроидного происхождения, не указывается также выделение социальной расы в силу общественных преград? Официальная статистика британской Индии причисляет к горным племенам, к коренным и лесным обитателям все племена, у которых не может быть доказано слияния с высшей арийской расой. Таким образом, они становятся антропологическим понятием. Горное племя причисляется к индусам только тогда, когда оно оставляет своё охотничье существование, своё полукочевое земледелие, переходящее постоянно от одного нового участка к другому, и непостоянство своего образа жизни. Вследствие этого миссионеры и усердные чиновники постоянно уменьшали число, принадлежащее к горным племенам, которое ещё лет 30 тому назад колебалось между 9 и 10 миллионами. Мы видим здесь, таким образом, социальное или культурное понятие. Ему нельзя отказать и в известной естественной и географической основе, так как эти горные народы не напрасно носят своё имя — они населяют все горные и возвышенные местности Индии, от страны Дели до Годавери и до южной оконечности полуострова. Случается, что часть племени попадает в рабство или в подчинение высшим классам или кастам соседних народов, между тем как другая часть сохраняет свою свободу в горах. Варалии принадлежат к той же группе, как и магары, но менее понизились в общественном отношении. Вместо того чтобы признать себя рабами, они предпочли блуждать в горах, где в прежнее время индусы Конкана производили правильные охоты на людей. Существуют два главные подразделения пулайев — восточные и западные пулайи, которые, к удивлению, держатся так далеко друг от друга, что никогда не едят вместе. Одни из них находятся в рабском подчинении у своих соседей, а другие пользуются относительной свободой. Сравнительно высоко стоят и нильгирийские племена, во главе которых находится племя годов, обитающее на плоскогорье, тогда как четыре другие низшие племени живут на склонах его. Первое считает себя коренными обитателями Нильгири, хозяином всей земли, и взимает с земледельцев шестую часть урожая. В именах индийских народов заключаются указания их взаимного положения. Бил или нишада означает изгнанный презираемый, и таково в действительности положение билов по отношению к раджпутам. Какое-то неизвестное влияние заставило склониться здесь кастовый дух. Именно, вне касты раджпуты не считают их нечистыми: при венчании раджпутского царя бил передавал властителю знаки его нового достоинства.
В том, что некоторые индийские народы не принадлежат ни к какой касте, мы видим не что-либо первоначальное, а реакцию преувеличенных разделений, а в иных случаях выражение невозможности провести какое-либо деление при малочисленности и общем низком жизненном положении. Естественно, что народы-парии не знают никакого деления на касты. Но достойно внимания, что крупные народы, каковы гонды, билы и мгаиры Центральной Индии, также не имеют каст. Всё это — народы, распадающиеся на многочисленные племена под властью избранных ими самими вождей или под управлением одного избранного совета; в некоторых случаях они могли вступить в страну в качестве воинов и не захотели соединиться в одну организацию с покорёнными ими народами. У колов Нагпура господствует резко выраженная экзогамия, которую можно назвать системой тотемов.
Происхождение кастового деления Индии далеко заходит в глубь истории народов, обитающих в этой стране. Подобные деления встречаются у всех народов на низшей ступени культуры. Достаточно припомнить древнеамериканское и полинезийское общества с их строго [642] проведёнными социальными слоями. Уже Веды различают жрецов и воинов (вместе с правителями) от народа в собственном смысле. Когда, спустившись туда, арийцы натолкнулись на организованные государства и общества, то из высокого возраста каст можно заключить, что эти народы у тех, которых они покорили, нашли подобные учреждения и тем быстрее усвоили их, чем отношения победителей и побеждённых более соответствовали энергичному проявлению общественных различий. Кочевой народ древнего времени несправедливо считали настолько энергичным и первобытным, чтобы он не мог уместиться в рамках кастовой системы. Туркменский кочевник Средней Азии ещё и теперь с представлением о земледельце соединяет понятие о низшем жизненном положении: самого себя он может отнести только к воинам. Раджпуты, выступающие в Индии в качестве могущественных завоевателей и основателей государств, первое появление которых в виде конных копейщиков под властью военных царей напоминает скифов, гордятся именем кшатрий и до нынешнего дня сохранили характер упрямого военного дворянства. Хотя их притязание на древность происхождения не оправдывается, так как раджпуты перешли Инд лишь в IV или V веке нашего летосчисления, но оно показывает, как легко народ-завоеватель приписывает себе среди побеждённых преувеличенное значение. Даже и европейцы лишь после многих попыток отказались от стремления превратиться в особую касту. Европейские плантаторы индиго, которые до половины нашего века составляли могущественную касту в особенности в Бенгалии, умели как нельзя лучше угнетать местного крестьянина и посредством ссуд ставить его в положение крепостного.
Законы индусов, правда, не чисто браманского происхождения, как о них говорят, и содержат слишком много общих для всего человечества представлений и положений, которые составляют даже их существенное ядро; они даже и утвердились властью духовных лиц и духом браманской религии. Это придаёт им сильно выступающий на вид теолого-теократический характер. Насколько мало даже буддизм, поднявший касты, был в состоянии воспрепятствовать их оживлению, настолько и правовые положения, передававшиеся в оболочке браманизма, мало могли изменить сущность их. Но эта сила сопротивления в законы Индии внесена не жрецами, а скорее тем общим для человечества достоянием, какое заключается в них. Это можно сказать даже об определениях и началах, которые кажутся грубыми иерархическими злоупотреблениями. Грауль рассказывает об убежище для воров и нарушительниц супружеской верности у браманов в Малабаре в храме Куничери к юго-востоку от Калькутты, где их не могла касаться никакая власть из опасения, что иначе они покинут это место. Без сомнения, это должно быть причислено к 64 аначарамам или злоупотреблениям, которые были введены туда браманами. В охотничьем праве индусов скрываются старинные воззрения, когда, например, старшина деревни племени Мале в Бенгалии требует себе половины убитой дичи, или когда умерщвление кошки искупается поднесением соли ребёнку деревни, которой принадлежала кошка. И у цейлонских веддасов мы находим строго разграниченные охотничьи области деревень. Тот, кто убьёт животное на чужой земле, должен выдать владельцам её заднюю четверть. Варварским законам горных племён и других раздробленных обществ соответствует описание подобных же установлений малайского мира: племенная вражда и кровавая месть везде проявляют себя. Чтобы заслужить имя и татуировку мужчины, различную у каждого племени, наги должны предъявить голову, кисти рук или ступни человека. С. Э. Пиль видел в «морранге», где хранятся эти трофеи, не менее 350 черепов, висящих на шнурках или сваленных кучами в углах. [643]
Распадение более крупных народов на бесчисленные мелкие племена представляет широко распространённое явление различного происхождения. В западной части Центральной Индии варалии, свободные соплеменники магаров, делятся на большое число мелких племён, каждое из которых носит какое-либо старинное имя. Целые и вполне определённые племена состоят лишь из нескольких семей. Вероятно, это — роды или кланы. Так гонды, билы, мхаиры и, прежде всего, также джаты делятся на роды, во главе которых в военное время стоит вождь, а в мирное — каждым племенем управляет совет родовых старшин. У гондов этот последний по большей части подчинён распоряжениям верховного главы, такура, раджпутского происхождения. Во всяком случае в этом разделении нет никакого расового начала. Во время войны с горкхами, у них было двенадцать больших и двенадцать малых государств, из которых иные не имели даже номинального правителя. Поэтому Фрэзер видел в положении Непала сходство с условиями верхней Шотландии в высшем пункте феодальной системы. Ещё более подобного сходства представляли в его время девятнадцать раджпутских государств в Раджистане, представляющем собою только географическое понятие. На самом деле каждое из них совокупностью своих подчинённых и правителей представляло семью, властелин которой был только первым между равными. Тем не менее, существует глубокое различие между тем, что у нас называется дворянством, и этим такуром или набобом, так как здесь всё сводится к кровному родству, тогда как у нас всё, по-видимому, связывается с землёю. Имущество, деревня, город, государство, границы — всё здесь подвижно и перемещается вместе с кланом, который получает своё имя не от земли, принадлежащей ему, а сам даёт ей своё имя. И вне Раджистана высшее сословие пользуется независимостью в большой мере, вследствие чего даже в Гайдерабаде, после того, как низам присвоил себе единовластие, умары или набобы держали свои войска, независимо от армии низама. Усилившиеся в новейшее время притязания на управление индийских государств проявляются реже, с тех пор как мелкие правители заменились более крупными.
Могущественные и крупные государства в густонаселённой Индии образовывались обыкновенно вторжениями чуждых властительных рас. Мы об этом говорили уже выше (см. стр. 395 и 610). В них, когда дух военной простоты угасает, восточный деспотизм проявляет фантастический расцвет. Индийский народ желает, чтобы его ослепляло проявление роскоши: даже англичане вынуждены окружать себя роскошью, не совсем сродною их характеру. Индийские правители опираются на блестящие армии, которые, без сомнения, редко могли оказывать стойкое сопротивление даже небольшим отрядам европейцев, и стараются произвольным, бессмысленным возвеличением своей личности над массой придать больше силы своей власти. Вблизи их каждый закрывает рот, чтобы из него не выходило оскверняющего дыхания, и кучер правителя правит лошадьми стоя, так как никто не должен сидеть в присутствии его. Подданный называет его «золотым богом», а самого себя «рабом»; пища его божественна и рождение его есть воплощение. Забота правителя о благосостоянии государства, как сознание своего долга, что в Китае и Японии можно признать во многих случаях, в индийских крупных государствах всегда проявлялась редко. Раджи и магараджи видят выполнение значительной части своих обязанностей в том, что они еженедельно сидят несколько часов неподвижно на террасе, позволяя своим подданным восхищаться ими издали. Уже во времена британского владычества чрезвычайно многочисленны были случаи, когда местные правители вынуждались европейскими резидентами к лучшему управлению своими государствами. В 1831 г. Майсур был [644] отнят у его властителя вследствие дурного управления и только в 1882 г. был возвращён его потомкам. Правительственный аппарат Индии никогда не был так основательно установлен, как в Восточной Азии системой испытаний и восходящей иерархией чиновников. Развитие благосостояния народа не считалось задачей государства. Поэтому ни одно индийское государство не наполняло так прочно своих границ, как Китай, и не выступало за них с колонизацией по известному плану.
Под властью деспотов свобода процветала лишь в кругу небольших обществ, государств в государстве. Афганцы, сохранявшие свою свободу в горах, совещались о своих общественных делах на «тингах», на которых мог говорить каждый старшина. У скотоводов баньяриев Центральной Индии (см. выше, стр. 610) каждый караван представляет племя под предводительством вождя, свободно избираемого мужчинами. Власть наика неограниченна, но один голос его подданного может отнять её. Законы и всё общественное устройство баньяриев дышит такой же патриархальной простотой. Выборный суд разбирает и наказывает проступки против общественных интересов.
В настоящее время в Индии нет ни одного независимого государства в полном смысле слова. Сикким, Непал и Бутан принадлежат уже к области тибетских народов. То, что англичане называют туземными государствами (native states), представляют большие и малые государства числом до трёхсот, 50-миллионное население которых образует значительную долю общего населения Индии. Являются ли они покровительствуемыми государствами, не платящими дани и не содержащими английских гарнизонов, или за обещание охраны от чуждых нападений они должны выплачивать дань, или, наконец, они должны как союзники размещать у себя и содержать британские войска, — во всяком случае, их нельзя назвать независимыми. Все они отказались от права самозащиты, отреклись от самостоятельного представительства, и их собственные войска, ограниченные численностью, могут применяться только к внутренней службе. Правители этих государств подлежат порицанию чуждых властителей и даже более строгим мерам, если они дают повод к неудовольствию, и от времени до времени должны чувствовать себя в качестве вассалов вице-короля. Некоторые из них создали в своих странах превосходные образовательные заведения и благотворительные учреждения по европейскому образцу, но большинство их ограничивается подражанием одной внешности европейцев.