9. Религия океанийцев
| «Народ выказывает большую склонность прислушиваться ко всему, касающемуся как высшого божества, так и подчинённых богов, и в последовании некоторых общепризнанных предписаний заключается сущность его служения богам». |
| Иог. Рейнгольд Форстер. |
Одушевление всей природы служит широкою основою религии полинезийцев и меланезийцев. У них всё было одушевлено или могло быть одушевлено, даже и домашние орудия. Мы не должны под этим подразумевать чего-либо исключительно облагораживающего. Слова дух или душа у них означали вообще проявление жизни. Крысиный писк, бормотание детей во сне таитяне называют духом. Но система воплощения покровительствующих духов сознательно вводила души даже в неодушевлённые предметы. Поэтому так же как душам людей, животных, растений и камней, и для всякого рода ремесленных орудий допускается продолжение жизни в Болоту. Эта система приводила к первичному пантеизму, наиболее характерно выражающемуся в распространённом по всей Океании понятии атуа, акуа, готуа и т. д.
Атуа означает в Полинезии духовное в обширном смысле и «туа» употребляется здесь, по-видимому, в смысле загробного мира; это — бог, обоготворённый человек, дух, душа, тень, призрак. Это слово употребляется сознательно в генерическом смысле, подобно тому, как мана в Меланезии, по Кодрингтону, «было свойственной человеку силой или влиянием, в известном смысле сверхъестественным, но выражающимся в той или другой способности или преимуществе». Оно не находится в неразрывной связи с чем бы то ни было и может переноситься почти повсюду, но духи в качестве душ, лишённых тела, или сверхъестественных существ, обладают им и могут его передавать. Все религиозные обычаи меланезийцев состоят в том, чтобы призывать «мана» или пользоваться им с выгодою для себя. В практическом отношении загробный мир действует на живых или посредством общения с душами умерших, странствующих между небом и землёю, или во вре́менном, или же вечном вселении божества в какой-либо земной предмет. Отсюда возникли покровительствующие духи, крайне важные в практическом служении богам; внушения их были желательны, потому что они могли сообщить о том, что было известно богам Болоту. Если они не являлись добровольно, их старались понудить к тому просьбами, жертвами и в крайнем случае посредством приведения себя в состояние безумия. Полинезийского Атуа мы видим в Ане или Гане на Понапэ, Казингле и Калите на Палау, Ануте на Кузайи и Ярисе на Тоби. Это почитание духов, обращенное к предметам, считающимся [295] одушевлёнными, во многих местах выродилось, по-видимому, в настоящий культ животных. Так, на Мортлоке макрели (Caranx) воздавалось поклонение как богу войны, а курнайи в Stipiturus и Malurus видели творцов мужчин и женщин. И калит считался одушевляющим элементом, как мы видим из того, что он приписывался и неодушевлённым предметам: у Земпера на Палауских островах расспрашивали о калите, который постукивал в его часах.
На Новых Гебридах «вуи» живут в стране, называемой Панои; они связаны с обожествлёнными предками и призываются в случае опасности. Все серьёзные болезни там приписываются колдовству или дурному влиянию атаи или таматэ, совершенно отличных от первых (вуи) и от душ умерших. Как только душа оставила тело, начинается её странствование, имеющее тот или другой конец, смотря по положению и заслугам умершего. Вначале она недалеко отходит от тела и может быть соединёнными силами возвращена в него, ввиду чего родственники у смертного одра громко и настойчиво выкликают имя умершего в уверенности, что душа тотчас после смерти ещё может вернуться. В одном похоронном плаче Джильбертовых островов мёртвый призывается его женою в виде птицы, которая летит на свою родину к своему приёмному отцу и улетает всё дальше и дальше.
Там, где души и другие духи, никогда не бывшие людьми, обособляются друг от друга, как в большей части Меланезии, из общего культа душ легко возникает божественное почитание известных личностей. Фиджийцы различали первоначальных и обожествлённых богов. Они молились изображениям умерших родственников или сговаривались с родственниками, чтобы они, если умрут раньше, превратились в богов. В опасности обращаются к духу отца или деда с полной уверенностью, что он слышит этот призыв. Души старых начальников обоготворяются после смерти, и, принося им жертвы, их зовут по имени. В эту толпу духов и душ само отличие положений их прежних земных оболочек вносит известное разделение. Загробная участь душ начальников и жрецов уже потому выше душ низших классов, что в них при жизни обитали высшие силы; без телесной оболочки они становятся ещё сильнее. Так как души начальников восходят к звёздам, а души других остаются на земле или в земле, то звёзды просто называются душами умерших. Когда они поднимаются, их на пути, во мраке, легко могут захватить и похитить злые духи. Происхождение божественного почитания часто связано с воспоминаниями ныне живущих. Воины поклоняются духу передового бойца как богу войны, приписывая костям и волосам его значение амулетов. Величественные произведения, например каменные террасы на Вайео на Маркизских островах, приписываются богам, и к ним причисляют людей, построивших подобные сооружения. Это вполне выясняет [296] обоготворение героических людей. Табуарик, главное божество Джильбертовых островов, был прежде начальником, теперь он то показывается в виде акулы, то живёт над облаками и гремит, причём сквозь облака просвечивает лицо его жены. Таматфа, начальник Райетеи, ещё при жизни считался божеством. Даже в сказаниях о больших космогонических богах выступает представление, что они были и опять могут сделаться людьми; нисхождение с божественных высот постоянно повторяется.
Духи, которые никогда не были душами, стоят, по-видимому, на высшей ступени. Один обитатель Банксовых островов, принадлежавший к старому поколению, следующим образом высказывался о вуи: «Оно живёт, думает, имеет больше разума, чем человек, знает тайные, невидимые вещи, обладает нечеловечески сильным мана, не имеет образа, в котором его можно было бы видеть, и не имеет души, так как оно само — душа» (Кодрингтон). Вполне лишённым образа они, впрочем, не могут себе представить ни одного духа, и многие утверждают, что они видели духа в виде пара, дыма или подобной тому неопределённой формы. Такие духи входят и в людей. На Моте «нопиту» называется и дух, и одержимый духом. Под именем нопиту-вуи на Банксовых островах представляют себе эльфо- или гномообразных добрых духов. Они дарят честным и поддерживают бедных; их присутствие выражается нежным пением, точно детским. Места, где они охотно пребывают, считаются «ронго», то есть священными, как будто они были табу (см. стр. 278). И хотя эти духи сами невидимы, но связь их с чем-либо телесным даёт возможность телесного общения с ними. Все камни, деревья и животные, находящиеся на таких местах, также считаются «ронго». Это понятие распространяется на животных, которые часто показываются в жилищах, каковы ящерицы, змеи, совы. Даже и некоторые жидкости могут по той или другой причине сделаться «ронго». О духе судят, смотря по тому предмету, где он живёт, и тот, кому это доступно, считается посредником между другими людьми и добрыми духами. Он один может вступать в места «ронго» и там приносить жертвы. Тогда он молится и кладёт жертву на камень, который считается связанным с духом. На одном из праздников у фиджийцев вызываются водяные дети: их выманивают игрушками, положенными на берег, на сушу, куда они могут выбраться с помощью маленьких плотин, построенных для них. По тому же соображению на Анайтеуме священные дороги, которые вели от рощ [297] Натмазы к берегу, никогда не огораживались. Если вуи просят причинить врагу болезнь или другое зло, то оно может доставить просящему средства и способы для этого, но само никому не делает зла, потому что оно добрый дух.
При таком обилии духовных существ всякое выдающееся естественное явление приводится в соотношение с ними. Так возникли тысячи божеств природы, которые — не что иное как локализированные духи или души. Не менее двадцати божеств управляют морем (см. рис., стр. 38), и некоторые из них пользуются большими голубыми акулами как орудием своей мести. Акулы, которым бросают рыб и свиней, приучаются в известное время подходить к берегу. Это убеждает туземцев, что они являются на зов жреца. Весьма известным морским богом считается Гиро, первоначально бывший смелым и искусным обитателем Райатеи. Он был таким молодым членом группы богов, что его череп до уничтожения язычества показывался в Опоа.
Над божествами воздуха, часто почитаемыми в образе птиц, поставлены двое детей Тангароа — брат и сестра. Они живут вблизи скалы, на которой держится мир. За всякое пренебрежение к их почитанию они наказывают бурей и непогодой. Когда опасались приближения неприятельского флота, к ним обращались с просьбой наслать на него ураган. Ещё и теперь многие островитяне верят, что злые духи прежде имели власть над ветрами, так как со времени общего обращения в христианство уже не было таких бурь, как в прежнее время. Верхняя область воздуха также населялась высшими существами. Все небесные тела считались богами. Когда происходило затмение солнца или луны, это означало, что их проглатывал какой-нибудь раздражённый демон. Богатыми дарами старались заставить его выпустить светила на свободу. Боги или души представлялись в метеорах: Ломон рассказывает об одном мальчике на Пенрине, который при виде падающей звезды заплакал, думая, что видит в ней душу предка. Феи, живущие на горах, становятся видимы в туманную погоду. Сам туман рождён Ранги (небом) с Папату-Ануку (обширной поверхностью). Исполины с огненными глазами живут на уединённых островах, [298] как, например, на пустынном вулканическом острове Мануа близ Райатеи. На Гавайи существуют места, где процессии духов проходят со свистом. Тот, кто их услышит, должен умереть. Предвещания окружают всю жизнь этих людей густою сетью неотвратимых роковых случайностей, и суеверие не даёт себе труда отыскивать наиболее вероятные отношения между причинами и следствиями. Подчинению Таити французскому протекторату в 1842 г. предшествовала трещина в балке, на которую опирались дворцовые ворота.
Наконец, духовные существа управляют и занятиями людей. Особые божества посылают рыб в известное время к берегу; особые божества призываются рыбаками, когда они вяжут сети, садятся в лодку или работают на море. Точно также и у сельских хозяев, плотников, строителей домов и лодок есть свои покровители. И над играми наблюдают пять или шесть духов, и даже над отдельными пороками и преступлениями. Начальники не останавливаются перед призванием Гиро в качестве покровителя воров в тайных процессиях, для которых всего блогоприятнее семнадцатая, восемнадцатая и девятнадцатая ночи месяцев. От украденной свиньи ему приносится в жертву часть хвоста со следующими словами: «Здесь, добрый Гиро, часть свиньи; не требуй ничего больше».
Склонность к многообразию и параллелизму в мышлении способствовала увеличению числа богов. Так, многие члены небесного полчища представляют нам произведения жреческого языка, говорящего образами; он противополагается полному предчувствий духовно-чувственному воззрению. Таким путём увеличивались образы в сказаниях, рядом с которыми ставились олицетворённые братья и сёстры, пока из них образовались целые семьи.
Довольно трудно личных покровительствующих духов отделить от таких духов целого племени; к тем и другим относятся одинаково, и по существу они — одни и те же. Здесь уже обнаруживается система тотемизма. Самоанец видел своё божество в угре, другой — в акуле, третий — в черепахе, собаке, сове, ящерице и т. п., во всех классах морских рыб, птиц, зверей и других живых существ, даже в некоторых слизняках. Он без опасения ел мясо животного, в котором обитало божество другого человека, но оскорбить или съесть воплощение своего собственного божества было для него равносильно смерти. Бог мстил за оскорбление тем, что входил в человека и, чтобы погубить его, производил в нём те же существа, которые тот ел.
Наряду с обязанностью служить вместилищем покровительствующих духов, оживлённым существам принадлежали известные назначения в истории богов и в их общении с людьми. Нам часто приходится слышать о дереве жизни, на верхнюю ветку которого прямо с неба сходят боги, спускающиеся на землю. Поэтому на Тонге дерево тоа поднимается высоко к небу. Говорящее дерево находится рядом с жилищем Икулео, властителя неба; когда он требует смерти человека, за ним посылается лодка, и дерево берёт его душу. Когда люди появились на мировом дереве, они получили свои души из небесных высот. Легенда принижала небесное растение до простого дерева, откуда человек глядел в небо, как это было на Палау, и оставляла его расти, чтобы божественный Куат (Банксовы острова) мог влезть на него, спасаясь от своих преследователей. И души богов могут быть изгоняемы в деревья; так, Мауи узнал от своего дяди Инопорари о деревьях норо, с которыми была связана жизнь его братьев и сестёр и его собственная, и которыя росли в подземном мире. У маори деревья представляли бога Танэ, дети которого живут в виде водяных и наземных птиц. На Таити дерево ао сажают вблизи храмов, так как [299] в нём живут боги, и из щепок дерева аито Тангароа, происшедший сам собою, создал низших божеств, прежде, чем людей. В Меланезии фиджийцы оказывали почитание деревьям, бросая листья на последнее место тени при вечернем солнце. Наряду с деревом вези, ствол которого употребляется для лодок, смоковница с широко распространёнными корнями считается священною как седалище богов, так же как и раздвоенная кокосовая пальма. Добрые карликовые божественные души «вели» поют в дуплах деревьев. Листьями некоторых деревьев натирают оружие с целью достижения успеха, но на Ватэ закапываются листья рядом с домом для причинения болезней. На Новых Гебридах панданус пользуется особым почитанием: во время священных плясок вновь вступающие в тайный союз появляются прикрытые панданусовыми ветвями и обвитые гирляндами из листьев этого дерева. В Микронезии также существует почитание священных деревьев: так, на Бигоре почитаются кокосовыя пальмы, обнесённые изгородью, потому что на верхушки их спускаются «ани». Калит, который на Палауских островах придумал имена начальников и первоначально жил внутри земли, воплощён в больших лесных деревьях. Куст перед домом короля Коррора считался последним потомком растений, принесённых из погрузившейся в воду страны духов, а на Тапитуее на Джильбертовых островах в новый год приносились жертвы под старым деревом Мамани.
Птицы играют роль носителей и хранителей огня в сказании о Мауи, а также в одном варианте сказания о творении человека. Помощью кулика или жаворонка, посланного на землю своим отцом Тангароа, были созданы люди выкапыванием червей из земли. Другое самоанское сказание заставляет этих птиц приносить душу человека в виде птицы. И семена полезных растений птица принесла на Землю из плодовых садов на Луне. Новозеландцы считали какаду священной птицей; для них было дурным предзнаменованием, когда птица тарата летела за отрядом, отправлявшимся в поход. Сова возбуждала настоящий ужас. В качестве носителей душ и огня в Полинезии почитались священными и другие птицы, например, на Таити цапля и птица отатаре. Красные перья служили символом огня, который творческое божество вложило во все живые существа. Один знаток Фиджи говорит: «Если бы мы хотели представить точную эмблему старинной фиджийской религии, то мы должны были бы выбрать красивый панданус, под которым спит, свернувшись, большая змея и вблизи которого петух с яркими перьями поёт из всех сил, чтобы разбудить её». Эта птица, провозвестница дня, вестник света солнца, птица солнечного бога — та самая, за оскорбление которой сыновья Нденгеи навлекли на себя такой гнев своего божественного отца, что он наслал громадный потоп на всю землю. Большие белые раковины служили украшением её ног, и красивых перьев было так много, что, ощипывая только одно крыло, можно было окружить, точно туманом, целую горную вершину. В остальной Меланезии рядом с ящерицей варан в резных изображениях всего чаще попадается птица-носорог. Гамбургский музей хранит деревянное резное изображение такой птицы, где она своим клещевидным клювом извлекает ребёнка из чрева матери.
Из млекопитающих роль баснословного животного играет свинья. Чтоб одолеть свинью, поедавшую людей на Эйве, исполины отправились с Таити на плотах, или её умертвил Гиро, рождённый солнцем. Свиньи, в хлевы которых могли входить только жрецы, были самыми драгоценными жертвенными животными. На Нукугиве было найдено каменное воспроизведение свиной головы вместе с человеческими костями. Сюда можно причислить и зверообразных баснословных существ. Мотив океанического земноводного, тело которого [300] живёт на суше, а хвост, подобный змее или ужу, достигает до моря, встречается на Фиджи и в других местах Меланезии в виде хвостатых божеств, а также и душ начальников в Сиулео.
Особый круг легенд, так же как и в Австралии, окружает ящериц, которые приводятся в тесную связь с живущим в глубине земли божеством землетрясений. Божество это на Фиджи жило в пещере. Когда оно было изгнано оттуда волшебством, там осталась, в виде игрушки его, содержавшаяся в клетке исполинская ящерица, которая была, наконец, убита начальником Тарой. С нею легенда связывала какое-то земляное сооружение, имевшее вид большой ящерицы, на реке Вайтио. Встреча с зелёной ящерицей во время похода считалась дурным предзнаменованием. Атуа охотно появляется в виде ящерицы. Подобно тому как ящерицы заползают в отверстия тела и вызывают болезни, у маори бог ящериц, Моко-тити, вызывает головную боль. И о Танэ говорят, что он жил в ящерице. Змеи пользовались у меланезийцев наибольшим почитанием из всех животных. Некоторые места на Фиджи даже славились своим культом змей. С другой стороны, гаттамцы на Новой Гвинее предпочитали больших змей всем другим животным в качестве кушанья. Среди идолов папуасских храмов на Вайгу можно найти и крокодила. На домах жителей Соломоновых островов ставятся идолы, нижняя половина которых изображает акулу, а верхняя — человека, для отклонения дурных влияний. Щиты черепах, играющих такое важное значение в питании туземцев, сохраняются в храмах (см. рис. выше). Идолы с рыбьими головами мы знаем на острове Пасхи (см. рис., стр. 49); большие угри на Флориде предпочтительно признавались жилищами душ умерших. [301]
Скажем в заключение о широко распространённом поклонении камням. В Меланезии едва ли можно найти священное место без священного камня. Мотивом всевозможных сказаний, напоминающих восточные легенды, служат полуразрушенные береговые скалы. Море у скал представляется любимым местом богов, борющихся между собою или создающих острова. Захваченные дневным светом они вынуждены были оставить скалы на этих местах. Боги считаются творцами больших каменных фигур на острове Пасхи. Сюда примыкали сказания островов, богатых каменными идолами, как, например, острова Токелау, где первый человек произошёл из камня и создал жену из песка, вложив в неё своё ребро. На Тонга-Леву Тангароа построил дольмен, указывающий направление пути богов в Вавау и Гапаи. На Джильбертовых островах приносится жертва на камне в каменном кругу, причём камень обвивается листом пальмы. Рыболовы поклоняются стоячим камням, и идолы могут изготовляться только из камня известного рода. Дождевые камни, когда дождя слишком много, кладутся в огонь, а во время засухи опрыскиваются водою. В камнях видели также окаменелые остатки рыб после большого потопа. Каменные идолы, обёрнутые тканью, составляют предмет поклонения в Микронезии. Многие из них привезены были издалека. Туи-Токелау, почитаемый за божество, живёт в камне, обёрнутом тканью. На Моте маленькие камни употребляются как целебное средство против всех болезней. В Новой Гвинее обрезание совершается свежеобтёсанным каменным ножом и, в крайнем случае, осколком бамбука. Кубари и на Палау нашёл идола божества из чёрной вулканической породы. Маленькие изображения предков из камня рыбаки привязывают к сетям для удачи при рыбной ловле. Утёсы на Фиджи считаются местом рождения бога Денге, а на Палау — последними остатками погрузившихся в море призрачных островов, откуда пришли в эту страну исполинские предки нынешнего населения — калиты. Там часто находят волшебные предметы, как, например, под одним утёсом Коррора корень коссоля, который, положенный на конец лодки, сам собою приводит её к цели путешествия.
Почитание воздаётся и морю; всё, что связано с ним, в особенности мореплавание и кораблестроение, ставится весьма высоко. Жрец на Нукуоре ударяет восемь раз священным топором о ствол дерева, предназначенный для постройки лодки. Только тогда, когда протекут три месяца после смерти духовного вождя, дерево это может быть срублено и обделано. На особом празднестве жители Понапэ посвящают богам все лодки, построенные в предыдущем году. Весло в качестве могильного знака служит символом выдающейся деятельности мужчины, так же, [302] как веретено — женщины. Не только трупы, но и тяжело больные и ослабевшие от старости на Тоби кладутся в лодки. На Мортлоке высшее почитание морскому богу воздаётся тем, что к нему отправляют павших в битве, тогда как умершие естественной смертью погребаются в земле.
Блогодаря одухотворению, проникавшему мир человека и природы, боги и идолы возникали массами и заводили ум океанийцев в лабиринт вне- и сверхчувственных представлений. В этом крайнем стремлении к созданию образов мы находим отпечаток расы. Не случайно полинезийцы и мадагассы обладают общей для них широкой теогонией, первые — крайне политеистической мифологией, а вторые — усиленным фетишизмом. Если только небольшая часть этих духов поднималась на высоту божественного почитания, оставляя главную массу на земле, то всё-таки число их было велико: списки, составленные миссионерами на Райатее, содержат почти сотню имён божеств. Причина, почему некоторые из них поднимались выше, зависела от продолжительности жизни племени. В более отчётливом порядке мира богов отражалась прочность предания. Поэтому вообще мы больше находим богов на востоке у полинезийцев, и больше духов и призраков на западе у микро- и меланезийцев. Именно тогда, когда христианство коснулось полинезийцев, они находились в состоянии оживлённого мифологического творчества. Новые отпрыски и цветы, вызываемые к жизни их возбуждённой фантазией, находили твёрдую опору частью в прочно кристаллизованных космогонических сказаниях, частью в системе порядка положения и родства, наивно одухотворявшей отношения здешнего мира. Там, где господствовала склонность беседовать целым обществом о религиозных преданиях на возвышенных местах в тихие вечера, как, например, в Новой Зеландии, время создало органы и методы творчества (см. стр. 66 и рис. стр. 297), и божественное учение приобретало более прочную связь, чем в тех областях, где жизнь была менее устойчива и не имела органов традиции и жречества.
Высших богов связывало происхождение из хаоса (по), предшествовавшего всякому бытию. Их называли рождёнными ночью. Впоследствии в их круг попадали полубоги и герои, даже люди высокого происхождения. Это много способствует затемнению полинезийской мифологии. Именно, эти возвысившиеся позднее имели большее значение в царстве богов, хотя только местное. Более глубокая связь с космогонией, напротив, в высшей мере свойственна только одному: Тангароа, под именем Тароа и Каналоа, пользовался почитанием и на более дальних островах. Сказания на Райатее в величественном виде изображают его власть, оказывающую действие на всё: сперва, облечённый в яйцеобразную раковину, он носился в тёмном воздушном пространстве и, утомлённый однообразным движением, простёр руку, поднял её, и повсюду тотчас же стало светло. Он взглянул на песок берега и сказал: «Поди ко мне». Песок ответил: «Я не могу лететь в небо». Тогда он сказал скалам: «Пойдите ко мне». Они ответили: «Мы крепко сидим в земле и не можем прыгнуть к тебе в высоту». Тогда бог спустился к ним, сбросил свою раковину и прибавил её к земной массе, которая, вследствие этого, стала больше. Из осколков раковины образовались острова. Тогда он произвёл людей из своей спины, и сам превратился в лодку. Когда он плыл в бурю, пространство наполнилось его кровью, которая дала цвет морю. С моря она распространилась по воздуху, и от неё светятся утренние и вечерние облака. Наконец, его остов, лёжа на земле спинным хребтом кверху, послужил жилищем для всех богов и, наконец, прообразом храма. Тангароа сделался небом. [303]
По другим преданиям, он выступает в качестве Нептуна полинезийцев. Его почитали также как покровителя плавающих в выдолбленных лодках. Наконец, он, дав образ храма, сделался покровителем художников. Морскому народу свойственно считать морского бога отцом и первым из богов. Между тем как под его верховною властью творение восходит от растений и червей к человеку, последний, с помощью бога Найо, становится более утончённым и более близким к богам. Этот Найо, установивший движение солнца и неподвижность земли, примыкает, в конце концов, к новозеландскому Мауи. Вследствие этого прибавления второстепенных богов или помощников, с течением времени положение его стало неясным. Его называли не созданным, живущим от времён мрака, и воспевали его следующим образом:
Таароа, основание корней,
Нижнее основание скал,
Таароа, морской песок,
Таароа находится повсюду,
Таароа пробивается как свет,
Таароа управляет внутри,
Таароа — кругом всего,
Таароа — повсюду,Таароа — мудрость.
Официальное поклонение воздавалось ему в немногих местах. В качестве создателя мира Тангароа со своей женой, от которой у него были сын и дочь, имевшие, в свою очередь, двух сыновей, является первым вышедшим из «по» и породившим, вследствие объятий со скалистой почвой, сушу и море. Когда предвестники дня, тёмное и светлое голубое небо, пришли к нему и просили у него души для земли, он поручил своему сыну Райтуне исполнить его волю. Этот последний создал, взглянув только на небо и землю, всё, что только находится на небе, на земле и в море.
Уже в громадной творческой силе Тангароа, из которой исходит безразлично доброе и злое, лежит корень превращения его в злое начало. На Тонге он затемняет солнце и луну, а на Гавайи среди четырёх главных божеств является злым духом. На Фиджи именем Тагалоа называется трупный запах.
Другой божественный образ представляет, в связи с Тангароа, человеческая сторона его создания: во многих преданиях отцом человеческого рода называется Тии. Рождённый Тангароа от объятия берегового песка, он сам создал свою жену. Дети его были родоначальниками людей. Поэтому два Тии, земной и морской, приняли на Опоа человеческие тела и заселили острова, обитавшиеся до тех пор только богами. Но существовало также воззрение, что Тии и Тангароа — одно и то же существо, как дневное и ночное солнце. Некоторые уверяли, как относительно Тангароа, так и Тии, что он был первым человеком, который, продолжая жить после смерти, носил это имя, и то же название получили впоследствии души умерших. Это сказание кажется распространением господствующего во всей Полинезии представления о Тангароа, творце людей. Его заставляют вместе с женою постепенно обитать на всех островах и заселять их. Тии неоднократно играл роль блогодетеля человеческого рода, подняв небо над землёю, ослабив бога землетрясения, принеся огонь на землю и создав людей. Поэтому он тесно примыкает к Мауи и, соответственно этому, выступает на островах Товарищества в качестве бога света, рождённого Солнцем и Луною.
Таким образом, из космогонии развилась мифология, и здесь она обязана своим существованием смутной потребности знания. Той же цели содействовало и стремление привести в порядок представления загробного мира. Понадобились властители неба и ада. Так вечно отражающееся антропоморфическое стремление к созданию образов поднимает человеческие образы, в виде носителей творческих и разрушительных сил природы, в увеличениях и искажениях, в глубокое, [304] сияющее небо и помещает их на дальнем горизонте своего островного отечества. Там действуют и чувствуют настоящие полинезийцы, но в исполинском виде. Стремление к господству и власти, ревнивое притязание на почести и богатства, беспощадная месть в случае неудачи свойственны всем им. Нравственные преимущества, выдающаяся мудрость и щедрая доброта не украшают ни одного из них. Преступления всякого рода находят прообраз и поощрение в мире духов. Таким образом, очеловечивающий политеизм даже и высшие существа сводит на землю. Только в начале творчества деятельно проявляется стремление выразить в образе предугадывание общего происхождения и связи существ. Творчество начинается в величайшей метафизической глубине. Здесь мифология приближается к происхождению науки. Поэзия и сказания стремятся затем к разъяснению мировой загадки. И напрасно. Это навсегда останется блестящим свидетельством умственной силы полинезийцев. Они были бы выдающимся народом, если бы развитие их направилось в другие области. В самой основе их существования, среди широкого морского горизонта, чувствуется теснота, ограниченная островной жизнью. И космогоническое начало следовало ходу естественного развития: средоточие мира произошло поднятием суши с первоначального дна; острова, открытые позже, были выловлены героями. Вообще, повсюду проходит воззрение, что первичные силы природы, которые в божественных воплощениях выделили из себя мир явлений, после органического замкнутого процесса развития опять стремились поглотить их.
Хотя боги имеют начало, но у них нет конца: так говорится на Тонге. Земля, небо и всё само по себе также божественно. Поэтому «по», ночь, помещается в начале вещей. Из кругов по от первой до десятой ночи произошёл, наконец, Кака, бывший отцом брата и сестры Ранги и Папы, которые дали жизнь Тане и его восьми братьям. Ночи имели особые названия, которые глубокомысленно истолковывались жрецами. У маори ночь также предшествует творению. После бесчисленных периодов пробуждается желание, затем стремление и ощущение. За первым биением жизни следует мысль и затем действие духа. Тогда рождается желание, направленное к священной тайне или великой загадке жизни. Позднее из материальной, производительной силы любви развивается привязанность к существованию, проникнутая радостным ощущением. Под конец Атеа, мировое целое в пространстве, расщепляется развитием полов на Ранги и Папу, небо и землю, и тогда начинаются отдельные творения на земле и небе. Ввиду этих громоздящихся друг на друга идей Бастиан спрашивает: «Не переселился ли сюда переодетый Анаксимандр или Пифогор?» Отношение к космогониям азиатов и американцев видно, так сказать, в каждом предложении. Нет надобности даже напоминать о Ру и Буто, солнце и ночи египтян: каждая космогоническая мысль океанийцев имеет кровных родственников на востоке и западе океана.
Папа, земля, и Ранги, или Ру, небо, брат и сестра, лежали плотно прижатыми друг к другу. Между тем как поэзия старалась [305] объяснить их разлучение и поднятие неба над землёю. Отсюда возникла целая божественная легенда, в одном виде на Таити, в другом на Тонге и в третьем на Самоа. От Ру-Ронго, небесного бога, к Тангароа приводит только местное изменение. Кака, брат Папы, земли, заменил по отношению к ней небо, или свет, и в Гавайи является под именем Вакеа и мужа Папы, который производит вместе с нею целое поколение богов, и в особенности ряды братьев Мауи. Погрузившись в глубины моря, он соединился с морской богиней, и, когда вернулся на сушу, птицы моа (ныряющие морские птицы), рождённые от этого союза, спустились ему на плечи.
Метафизические толкования того, что было раньше создания земли, мыслимы только при большой общности установленных преданий у полинезийцев, обладавших особым сословием жрецов, на островах Гавайских, Товарищества или Новой Зеландии. Там, где учение передавалось смешанными обществами тайных союзов, история творения заключается вполне в сказочном или легендарном мире. Основные черты, правда, просвечивают и некоторые имена повторяются в нём, но идейное содержание в частностях сделалось совершенно иным. Так, нам кажется хорошо знакомым, когда плотники и художественные мастера на Мортлоке почитают средину неба как настоящего покровительствующего бога под именем Лагейланга: по своей сущности, это — Ранги. Ещё ближе знакомо нам распространяющееся с востока до Джильбертовых островов воззрение, будто небо — плотно прилегающая к земле круглая чаша, которую один из героев более приблизил к богам. Его сестра помогала ему в виде каракатицы. И в других формах брат и сестра выступают при создании мира как представители мужского и женского начала, например, на Марианских, Каролинских, Палауских и других островах.
Характер меланезийских видоизменений полинезийских сказаний о богах часто является прихотливым сведе́нием их в низшие сферы. То, что в Полинезии можно назвать мифом, здесь мы находим в виде сказки, которая утратила величественность, но сделалась более доступной для человека. Первоначальные обитатели островов, соответствующие калитам Микронезии, вовсе не исполины, а добрые гномы, и глава их, Марава, до сих пор ещё показывает бедным людям, доверяющимся ему, сокровища, скрытые в расщелинах скал. Шуточные обороты соответствуют весёлому характеру этих людей с курчавыми волосами. На Новых Гебридах так рассказывается о творце людей: сначала он заставил человека ходить на четырёх ногах, а свинью на двух. Это рассердило птиц и пресмыкающихся. Они созвали собрание, на котором ящерица больше всех требовала перемены, а трясогузка оживлённо возражала ей. Ящерица выбралась на свободу, взобралась на кокосовую пальму и спрыгнула оттуда на спину свинье, вследствие чего та опустилась на передние ноги. С тех пор свиньи ходят на четырёх, а люди на двух ногах. Но это значило бы не понимать цены этих преданий, если бы мы в духах, в коренных космогонических образах видели только «сказочных героев», какими, из понятных причин, их особенно любят представлять миссионеры. Полинезийское сказание о творении, в виде извлечения острова из глубины моря, так излагается на Япе: когда Матикетик с двумя старшими братьями выехал на рыбную ловлю, он выудил сперва полевые плоды и таро, а затем остров Фаис. Эта удочка хранится жрецами, и, так как в случае её уничтожения должен погибнуть и Фаис, то жители его находились под постоянными угрозами начальников Япа. Так величественное космогоническое представление может опуститься до уровня обмана и суеверия. [306]
Связь творческой деятельности с солнцем и луной, столь ясная в Полинезии, в Микронезии становится уже совершенно легендарной. На Палауских островах рассказывают, что муж и жена, недовольные своим пребыванием на Палау, отправились к камню в Эймилейке, откуда они происходили, и стали звать к себе луну. Когда она приблизилась, они встали на затылок змеи и добрались до луны, где их можно видеть и теперь. Столь же отчуждёнными являются и другие
представления о солнце и луне. Луну, когда она в ущербе, колдуны едят в тесте, и солнце светит ночью в другой стране. На Палау четыре человека, увидев, что солнце зашло, поспешно сели в лодку. Они добрались до него, когда оно было около дерева Денге, и солнце спросило, чего они хотят. Люди эти сказали, что они пришли посетить его, и тогда им было приказано пустить лодку на воду, даже потопить её. Островитяне сделали это и очутились в незнакомой стране, в хорошо построенном доме, где солнце угощало их. Кушанья, приносившиеся на блюдах, были донельзя малы, но от еды они не убавлялись. Наконец, люди приготовились к отъезду, но так как лодку их угнало, то солнце взяло толстый бамбуковый ствол, какого ещё не знали на Палау, и посадило их туда. Солнце приказало стволу плыть в [307] Нгаргинкль. Люди благополучно прибыли туда и сделались четырьмя главными начальниками. Но бамбуковый ствол поплыл в Нгарекобазангу, там стоят теперь бамбуковые леса, которых нет на Пелелиу. Но в воспоминание их подвига людям Нгаргинкля позволено брать оттуда бамбук.
Происхождение творца из камня или земли составляет начало фиджийской и новогебридской космогонии. Жрецы Денге указывают скалу, поднимающуюся из реки у подножия горных высот, на которых живёт бог: эта скала — его отец. Объяснение заключается в соединении отца, неба, с матерью, землёй. Так, у жителей Банксовых островов высший бог Куат исходит из камня, который был его матерью, и создаёт с помощью своего товарища Маравы остальной мир. Марава во всех бедствиях призывается вместе с Куатом, и в нем нетрудно узнать Мауи новозеландцев и гавайцев, подавшего повод к стольким легендам. Предназначенный к уничтожению Куат получил возможность взобраться на мускатное дерево. Едва достиг он вершины его, как между враждующими братьями дерево стало расти выше и выше и стало так толсто, что Куат не мог уже спуститься по нему, но Марава, видя беду друга, бросил нитку или волос с головы на землю. В этом мы видим солнце, а небесное дерево — то же самое, на вершине которого в другом сказании целая группа тангаров спаслась от ярости враждебного духа.
Острова, которые часто бывают местом вулканических извержений и землетрясений, должны быть особенно богаты мифами, изображающими силу огня, заключённого в недрах земли. Этой силе приписывали на Маркизских островах животворное влияние и, соответственно этому, почитали Мауи как творца мира. После того как Нукугива была поднята божественной силой из подземного мира, одна женщина произвела на свет море вместе с зачатками животных и растений, между тем как люди и рыбы, заключённые в пещерах, были вулканическими извержениями выброшены наверх. Слияние подземного и надземного огня в одного бога землетрясения, огня и солнца напрашивается само собой на такой высокой теогонической ступени. Многообразное, подвижное существо огня и тепла открывает фантазии неизмеримое поприще. Гавайский Прометей, Мауи, принёсший огонь с солнца, на Самоа в то же время — бог землетрясения, на Райатее — творец солнца, а на Маркизских островах — всего живущего. Таким образом, является основание для его высокого положения из того разделения, какое устанавливают маори между Ру, богом землетрясения или вулканического огня, и богом огня Мауикой, который находится во всём живом: Мауи является здесь носителем огня и воодушевителем. Вокруг него сплетается ткань сказаний прометео-титанического характера. Слово «мауи» означает сломанный, разбитый: у Мауи, когда он нёс огонь, богом землетрясения Тати была ушиблена или вывихнута рука. Это повторяется в различных видоизменениях. Его братья, в которых он повторяется в различных видах, являются в двоякой форме — как полубоги и как жители земли. Но доставление огня оставалось всегда предпочтительно прославлявшимся в сказании подвигом Мауи. Получив огонь с помощью птицы с красными перьями, он закончил свой прометеевский жизненный путь после того, как, поссорившись благодаря вмешательству злых духов со своим отцом Канэ, победил его и его брата Каналоа в решении загадок, напал на них и ещё, кроме того, подчинил своей власти целое полчище духов. Канэ и Каналоа из храма улетели ввысь. Мауи хотел последовать за ними, но неожиданно был поражён брошенным копьём в грудь. Вследствие этого он утратил свою сверхъестественную силу и вскоре захирел от болезни, как смертный человек. [308]
Какая смесь общих всему миру идей и образов! В ином виде Мауи на островах Товарищества приводится в соприкосновение с солнцем, где он, в качестве жреца, желающего закончить божественную службу, прикрепляет уходящее солнце за его лучи. На Гавайи он вернул солнце, убежавшее на Таити, и перебил ему одну ногу, чтобы оно ходило медленнее и высушивало бельё его матери. И наконец, мы находим его божеством, родственным Прозерпине, возвращение которого из подземного мира ежегодно испрашивается во время праздника жатвы на Нукугиве. Повсюду огонь приносится на землю против воли богов. Бог, изгнанный с неба, достаёт его на острове Улеа с помощью угроз от старой женщины Мафуикэ, и приносит его на Факаафо, где до тех пор всё ели сырым. С того времени огонь, посвящённый богу дня, зажигается там только при рыбной ловле или по окончании ночи. О добывании огня трением двух кусков дерева напоминают сказания на Токелау и Палау.
В этот ряд великих богов Полинезии вступает и Тане, или Канэ, находящийся в близком родстве с Ронго, Ранги или Ру, небом или носителем неба. После разлучения неба и земли Тане украсил небо звёздами и превратил на земле изувеченных детей в деревья. Он является, таким образом, помощником и завершителем творения. По другому сказанию, он создаёт первого человека или его предшественников. Ещё более существенным действием разрешает он в сказании маори важную задачу разлучения его родителей, Ранги, неба, и Папы, земли, и поднятия неба. Когда он затем взошёл на небо, чтобы найти себе жену, он узнал, что там есть только одна женщина, но получил от своего отца Ранги совет — вернуться к матери. Там он создал из своего бедра себе жену, Гине, и произвёл с нею дочь. Узнав в Тане своего отца, она убежала со стыдом к своему брату и превратилась назло Тане в прародительницу, Гиненуитепэ (ночь), между тем как Тане остался на земле. Пока Тане всюду искал свою дочь, он встретил Регуа, своего брата, всеоживляющий огонь в верхнем, десятом небе. Этим посещением оживляющего огня Тане примыкает к Прометею-титану Мауи, так как он в то же время искал воду жизни для охраны от Меру и считался отцом птиц; то и другое сближает его и с Тангароа. Регуа был на Таити настоящим звёздным богом, звездой начала года, породившей близнецов и плеяд и признававшейся божеством года. Утренняя звезда считается сыном неба и руководителем мореплавателей, а вечерняя звезда — сыном солнца; в падающих звёздах видят атуа. Близнецы называются сыновьями людей, которые спаслись на небо, боясь того, что их разлучат.
Тесно связаны с прихотливым мифологическим строем идей, образуя в то же время самобытный мир, полинезийские представления о загробном мире, являясь несколько облагороженным отражением земной жизни, но более близким к последней, чем к миру богов. Только бог подземного мира почитается наравне с последними — Икулео, или Гикулео, младший брат Мауи, властитель Болоту, неба блогороднорождённых, бог и руководитель их душ. Рядом с его небесным дворцом бьёт источник жизненной воды, возвращающий к жизни души умерших вождей, оживляющий мёртвых, исцеляющий больных. Или же он пребывает в пещере в Болоту, из которой может выходить не далее длины своего хвоста, сросшегося с землёю, и где он живёт в роскоши с женою и детьми, заставляя служить себе души начальников. Так как жажда душ составляет одно из его главных свойств, и в то же время подданные его царства ушли под предводительством сыновей Тангароа, то он старался вернуть их из Тонги, призывая к себе души главных начальников. Он более всего [309] обращал внимание на первенцев самого знатного происхождения; однажды наступила между ними такая смертность, что Мауи на земле и Тангароа на небе должны были сковать Гикулео. Под именем Сиулео он выступает на Самоа во главе воинов, которых он ведёт к победе, когда благосклонно принимает их жертвы; в виде Милу и Вакеа, двух однородных половин того же образа, мы встречаем его на Гавайи. Сказания, относящиеся здесь к нему и к его призрачным спутникам, представляют нам материал для представлений полинезийцев об аде и рае. Подземное царство Милу будет продолжаться без конца и было уже с самого начала; известия о нём приносились мнимо умершими (ср. сказание о Гавайском аиде, стр. 40). Оно представляет плодородную равнину, даже несколько светлую; всё растёт там само собою. На дворе дворца Милу происходят всевозможные увеселения. Милу выбирает для себя самых красивых из прибывающих туда женщин, которые с этого времени становятся табу для всех других акуа. Другим властителем подземного мира является Вакеа, царство которого было основано позднее царства Милу. На оба эти царства наложено табу: из одного из них нельзя попасть в другое. Вакеа царствовал на земле прежде, чем сделался богом, и Милу был человеком, но менее добрым, поэтому Вакеа царствует над высшими, а Милу — над низшими душами. Души умерших несутся по направлению заходящего солнца к островам Кане и там или прыгают со скалы в море, или скрываются в отверстие в земле. На Оагу такое место показывается вблизи западного мыса, что наводит на воспоминание о таком же положении священного места на Палау. Но души не могут тотчас же попасть в загробный мир, а некоторое время бродят у его пределов и могут, если они окажутся только обмершими, вернуться в верхний мир. Отсюда исходит страх перед недавно умершей душой, так как её полутелесное явление может напугать до безумия. В царстве Милу души развлекаются шумными играми; в царстве Вакеа господствует торжественный покой. Место для мучения злых, которое в качестве мрака продолжительной смерти и тёмного углублённого места указывается на обратной стороне неба, где привешены звёзды, могло быть занесено сюда из чуждого круга идей.
На Гавайских островах, вызванный величественными вулканическими извержениями, образовался целый круг сказаний о подземной, огненной богине Пеле, примыкающий к сказаниям об Аиде. Менее проницательные наблюдатели приписывали ей, как самому могущественному из божеств, не только вулканический огонь, но и гавайский потоп. Когда Пеле предприняла путешествие на Гавайские острова, которые были в то время огромной пустыней, с нынешними горами, но без пресной воды и даже без моря, родители дали ей с собой море, чтобы оно могло нести её челноки. Когда она пристала к Гавайи, волны поднялись до такой высоты, что были видны лишь самые высокие вершины горных исполинов, но вскоре после того море опустилось опять и достигло своего нынешнего уровня. Пеле со своими страшными братьями и сёстрами, властителем пара, молнией, громовым человеком, насылателем огня, разрушительницей лодок с огненными глазами, раздробительницей неба и т. д., удалилась в огнедышащие горы. В шуме потоков лавы канаки слышат их голоса. Пеле часто меняла свои местопребывания; изгнанная морским богом Моаной она живёт теперь в Килауэе, единственном действующем вулкане этой группы. И после обращения островитян в христианство кратер Килауэа ещё долгое время оставался под строгим табу. До новейшего времени чужеземцы замечали, что их туземные проводники бросали с непокрытыми головами в огненное озеро маленькие жертвы, вроде стеклянных бус, кораллов, раковин и пр., [310] с приветствием: «Алоа, Пеле». Воспоминанием о некогда могущественной богине служат волосообразные стеклянные нити (волосы Пеле), встречающиеся в кратере Килауэа.
Фантазия меланезийцев не поднималась до таких величественных украшений области душ, но дорогу туда она обставляла многими и разнообразными препятствиями. Название Мбулу у фиджийцев напоминает тонганское Болоту; точно также гавайская игра в мяч повторяется в Новой Каледонии в виде игры душ померанцами на морском дне. По дороге в Аид прежде всего встречается город, и тени проходят через все его дома, ввиду чего все ворота открываются в одном направлении. Затем они должны пройти мимо исполина, который старается в них попасть большим каменным топором; раненые им вынуждены вечно бродить в горах в виде духов, а спасшиеся от него получают после своего освобождения разрешение от Нденгеи наслаждаться запахом человеческих жертв. Самую худшую участь терпят души безбрачных. Их подстерегает Нанга-Нанга и, как только схватит одну из них, он поднимает её обеими руками и бросает на скалу так, что она разбивается пополам. Поэтому у фиджийских племён было в обычае удушение вдов, так как бог мужские души, приходящие без жён, считает за холостяков. Если жена умрёт раньше мужа, вдовец кладёт свою отрезанную бороду в левую подмышечную впадину трупа как доказательство того, что умершая была замужем. Дух, насильственно препятствующий вступлению в подземное царство, известен и в Меланезии. Салатау старается ударить входящих в Аид обитателей острова Вате палицей по голове. Это тот же дух, который на Фиджи, в виде Самуйяля, или Саму, или же Равойяля, подстерегает души, чтобы вместе со своими братьями сесть их. Души простых людей погибают, а души знатных входят в Мбулу. Они идут на вершину горы и находят там сидящих в пропасти отца и сына, с веслом в руке; если они о чём-нибудь спросят у них, то их сбрасывают, и они должны плыть в загробный мир по морю. Могут показаться странными этот отец и сын с веслом в руке, когда душам приходится плыть. Но мы должны помнить значение перевозчиков душ, хотя это не относится к Фиджи, где места, куда пристают души, лежат к северо-западу, и где воображают, что слышат вместе с западным ветром из Галонгало шум этого плаванья. После смерти своего короля трое самых старых из мужчин племени идут с платками в руке на берег реки, чтобы найти провожатых для души. Они там громко зовут перевозчика и ждут, пока к берегу не подойдёт более крупная волна, служащая признаком невидимой лодки. Тогда они отворачиваются и кричат: «Входи, господин»; затем уходят оттуда как можно поспешнее, потому что глаз живого человека не должен видеть, как душа входит в лодку. Сам труп погребается обыкновенным порядком.
Души, не попавшие в загробный мир, погибают или возвращаются назад и затем, подобно душам, раненым в борьбе душ, беспокойно блуждают по земле. Подобная же участь подготавливается тем, которые бросают китовым зубом, положенным в гроб, в дерево Такиве-лайява и не попадают в него, а по фиджийским сказаниям — для нетатуированных женщин и скупых. Этот исполненный опасностями путь душ разделяется остановками, на которых ещё раз умирает каждая из душ. Скупцы, убийцы и другие грешники, по верованию жителей Соломоновых островов, подвергаются очищению таким образом, что превращаются в отвратительных пресмыкающихся — змей, жаб, и т. п. Сходные с этими следы неясных представлений о награде и наказании в вечной жизни можно встретить повсюду. Но нельзя считать [311] первичным представление фиджийцев о том, что души должны появляться перед судом Денге.
Обыкновенно души спускаются вместе с солнцем в океан и на следующий день, при его восходе, достигают другого мира. Поэтому островные мысы, откуда души прыгают в темноту, лежат на западе.
Там, где, как у фиджийцев, у каждого человека и у каждой вещи различаются две души — тень и отражение, только тёмная душа уходит в подземный мир, а душа, похожая на отражение, остаётся у могилы. Этим объясняется появление душ во сне. Другое представление ставит для души цель даже и в загробном мире, так как за высшей ступенью жизни в Мбулу следует уничтожение, но это уничтожение олицетворяется и в другом предании принимает характер начальника душ в Мбулу, который при этом, вероятно, является божеством, поедающим души. Другие, однако, заставляют души оставаться на своём месте, пока земля не будет разрушена и обновлена огнём.
В главных чертах меланезийское учение о духах и богах напоминает полинезийское. Мы не заходим слишком далеко, утверждая, что основа ткани меланезийской мифологии состоит из полинезийских нитей; своеобразные нити только вплетены туда и чаще всего выступает вследствие ослабления прежних нитей и красок. При разнообразии божеств в области Полинезии, Меланезии и Австралии не имеет большого значения, кто именно стоит во главе их: на каждом острове меняется имя и достоинство властителя богов. Только в рассказах о сотворении мира и подземном царстве мы замечаем больше устойчивости. На Фиджи главою всех богов и людей считается Денге, Тенгеи или Нденгеи. Денге вначале обладал свободою движения, но в качестве змеи прирос к земле своим свернувшимся хвостом. Этим он сходен с тонганским властелином местопребывания душ и Диануей, богом душ в Новой Каледонии. С того времени он стал богом землетрясений, бурь и времён года. Говорят, что, как только Денге шевелится, выпадают плодотворные дожди, на деревьях появляются ценные плоды и поля яма дают превосходную жатву. Но Денге в то же время — бог гнева, проявляющий себя в ужасающем виде. Он наказывает свой народ то уничтожением жатвы, то наводнениями; он даже легко мог бы истребить людей на земле, потому что с тех пор, как он живёт в глубинах земли, его мучит ненасытный голод, и он мог бы привлечь к себе и проглотить целый мир. Сообразно степени родства с Денге, боги на Фиджи распадаются на различные классы. Как и в Полинезии, здесь упоминают о семье богов — об отце, сыне, дочери; Мауту-Мауи, помогавший Денге в творении, называется плодом хлебного дерева и сыном верховного бога. Кроме того, у Денге есть ещё несколько сыновей, которые принимают обращённые к нему молитвы; внуки его — боги отдельных местностей, отдалённые родственники — подчинённые божества племён. Символизированные свойства или способности, напоминающие Индию своими грубыми преувеличениями, стоят ещё ниже упомянутых божеств; таковы — Механическая ловкость с восемью руками, Мудрость с восемью глазами, Валювакатини с 80 желудками. Два перевозчика душ и родившийся из локтя Рокомуту считаются детьми Денге, что основывается на сказании о творении и потопе.
Люди созданы из камней или земли творящим богом и его помощниками, или они — простые потомки богов, появляющиеся сперва в виде женщины, а затем мужчины; от их союза произошли прочие небесные и земные существа. На Банксовых островах Куат творит существа плетением из гибких ветвей и по смеху тотчас узнаёт, что он создал женщину. Там, где Денге выступает творцом людей, мы [312] видим рядом с ним в качестве помощника его сына Мауту (Мауи). Денге создал первую человеческую пару из яиц кулика (киту), а сын его докончил их создание до той ступени, когда они получили способность воспроизведения. Творение человека происходит там, где оно не примыкает к богам непосредственно путём грехопадения, между прочим и в Меланезии, из неодушевлённого камня. На Факаафо первый человек, происшедший из камня, вылепил из глины руки и ноги своей подруги Иви, в тело которой вставил одно из своих рёбер; от них произошли все другие люди. На Палау создала людей божественная пара, Иракадернгель и Эйлуайнгадассакор, таким образом, что он создал мужчин, а она женщин. Стыдливая создательница не хотела показывать своего творения, тогда как её муж на своё позволял смотреть
свободно. С тех пор все женщины носят передник из листьев пандануса, а мужчины ходят обнажёнными. И душевная дисгармония обоих полов сводится к этому давнему времени; когда творческая пара соединяла двоих, случалось, что многие не подходили друг к другу. Первыми творениями были, впрочем, калиты, великаны по размерам и силе, обладавшие способностями, которых нет у нынешних людей; обитатели островов Вознесения считают их строителями своих каменных памятников.
Из богов второго порядка рядом с высшим и старейшим богом чаще всего ставится бог войны, так как в нём особенно ясно выражен героический характер. Видоизменения его также довольно замечательны. Меру является на Самоа в виде бога молнии и грома и переходит в военного бога Мезо или Мозо, напоминающего Оро таитян. Хотя позднее ему воздаётся почитание вместо Мауи как богу, закончившему творение, но он всё-таки — человеческого происхождения. Мару в Новой Зеландии посылает дождь, но также и землетрясения. Его узнают в красноватой планете Марс и почитают его на южном острове как военного бога, которому убитые приносятся в жертву. Рядом с тем, боги полей и жатвы имели наибольшее практическое значение. [313] Часть их свойств могла переноситься на Тангароа, Ту и Тане и пользоваться почитанием в лице этих последних. Между ними были полезные и вредные боги. На Тонге одному воздавалось поклонение при посеве и жатве, а другому — при орошении полей. Но богиня ветра, если её забывали, уничтожала посевы. В Новой Зеландии вместе с жатвой соединено поклонение изображению Тики, первого человека.
В заключение остановимся на одном из толпы героев. Перед нами мощно выступает Тавагаки, родоначальник маори, подвиги которого были столь велики, что за него вышла замуж одна из дочерей неба. Когда она после рождения ребёнка скрылась на небо, Тавагаки поднялся за ней на паутине. Родители его жены нанесли ему несколько ран, и, чтобы отомстить за себя, он вызвал потоп. В одном предании говорится: в гневе он топнул о хрустальный небесный свод, разбил его, и потоп прорвался оттуда. В другом предании герой, вылеченный от ран своей женой Гирапирипири, просит потоп уничтожить его врагов. С тех пор Тавагаки как руководителю душ, который ведёт души умерших начальников с земли на небо, приносится искупительная жертва при погребении. Нечто подобное первому варианту мы встречаем и на Тонге: Гуанаки и Фао приплыли с Тонги на Ниуэ, с силой ударили ногою в остров, чтобы заставить его подняться выше, а ударив ещё раз, вызвали к жизни растения, от одного из которых произошла первая человеческая пара.
Нисхождение обитательниц неба на землю, чтобы сделаться там жёнами земнородных героев, повторяется в другой форме во многих полинезийских сказаниях. Когда дочерям Ланги, властителя неба, стало скучно в пустом доме, им захотелось посмотреть ближе народ, живущий под ними на земле. В это самое время сыновья начальников собрались для торжественного питья кавы; когда они увидали спустившихся богинь, красота их вызвала тотчас же кровавые ссоры и схватки. Ужасный шум достиг до самого Болоту, и боги в месте своих собраний были испуганы. Ланги поспешил наказать нарушителей спокойствия. Но старшая дочь была уже разгорячёнными соперниками в горячей схватке разорвана на несколько частей, а младшей раздражённый отец сам отрубил голову. Эта голова, брошенная в море, превратилась в черепаху, и с тех пор мясо этого животного запрещено есть начальникам.
Сказание о грехопадении, объясняющее смертность богоподобного человека, повторяется в видоизменении формы, распространённой по всему миру. Между тем как прежде старик просто сбрасывал старую кожу и появлялся в новом, помолодевшем виде на Соломоновых и на Банксовых островах, все живые существа стали умирать следующим образом. Старая женщина обычным способом сбросила свою кожу в море, но кожа эта повисла на выдвинувшемся кусте. Помолодевшая мать вернулась домой; так как, однако, её ребёнок не хотел узнавать её, то она должна была волей-неволей пойти и опять надеть старую кожу. С тех пор все люди умирают. На Лифу смерть явилась вместе с любимой пищей островитян, с корнем яма. Когда из сыновей первого человека, обращённых в животных, крыса принесла на поверхность земли корень яма из огородов старика, живущего в середине земли, пробравшись в особое отверстие, и корень этот был посажен, люди начали умирать, так как за украденное питательное вещество они должны были платить своей жизнью. Мы видим намёк на грехопадение, когда слышим, что бог Нобу навсегда покинул Эрроманго после того, как он создал людей. На Вате рассказывают, что жители его однажды, во время отсутствия Нугерайна, сожгли его большие раковины и в наказание за это обречены были на смерть. [314]
Грехопадению людей соответствует период общего упадка и ослабления богов. При этом обращение главного бога в животное играет такую важную роль, что в этом можно видеть оправдание бессмысленного поклонения животным. На Фиджи рассказывают о Денге: когда он однажды смотрелся в чистый ручей, он был поражён своим безобразием. Вследствие этого он принял вид змеи: «Если я останусь безобразным человеком, — говорил он себе — меня все будут презирать, а если я сделаюсь змеёй, каждый будет меня бояться и повиноваться мне». В предпочтении, оказываемом животным идолам, заключается, вероятно, нечто позднейшее и регрессивное. Более чистое и высокое почитание высшего существа спустилось до поклонения пресмыкающемуся; героическое мужество и мудрость заместились страхом. Поэтому и полубоги — продукты испорченного времени, которое, будучи недовольно старыми богами, искало новых. На Фиджи один из начальников поднялся однажды на гору и воскликнул: «Кто хочет быть моим богом?» Не слыша ответа, он спустился к морю и повторил свой зов. Тогда ему ответила змея: «Я хочу быть твоим богом». Начальник пожелал признать змею в качестве бога и сделался её жрецом. Но и в образе змеи это поклонение продолжалось недолго. Когда Денге, сросшись концом своего змеиного хвоста с основой земли, улёгся в пещере Раки-Раки на покой, его посещал только старый слуга Уто, который, однако, при возрастающем равнодушии почитателей, приходил по большей части с пустыми руками.
Повторяющееся во многих местах сказание о потопе не находится в какой-либо заметной связи с прочими мифологическими представлениями. Потоп то вызывается верховным божеством, то обоготворённые герои открывают путь волнам. Фиджийский Денге — в то же время Нептун Меланезии. С этим сходятся его отношения к Тангароа и Мауи, властителям моря и виновникам потопа. Когда Денге жил ещё на берегу моря в качестве главного начальника, некто начал войну с ним; тогда он призвал океан с севера на всю низменность и потопил неприятеля, а сам убежал на горы. Когда в другой раз его сыновья-близнецы умертвили его любимую птицу, петуха с великолепными перьями, который будил его каждое утро, Денге также затопил всю страну. Близнецов он отправил под конец в округ Рева, где они сделались покровительствующими божествами строителей лодок. Поэтому положение корабельных плотников считается здесь почти священным, как на Тонге. На Палауских островах рассказывается следующее сказание о потопе: старая женщина Милат, которая произвела на свет четыре больших страны, жила в преклонном возрасте в стране Нгарекобукт в Эйрайе. Когда люди именно в то время убили там одного из семи калитов, и друзья его, проходя по всему Палау, пришли к дому Милат, она дружески пригласила их к себе и спросила, чего они желают. Они обяснили, что они — друзья пропавшего. Милат дала им есть, но сообщила им печальную новость, что он убит людьми своей страны. Тогда друзья решили в гневе уничтожить всю страну, пощадив только Милат. Они ей посоветовали сделать себе плот из бамбука, который она должна была держать на длинном канате из лиан перед домом, перед самым полнолунием запасти побольше пищи и даже спать на этом плоту, так как приближается большой потоп. Женщина сделала, как ей посоветовали, и вскоре вода залила всю твёрдую землю; только плот старой Милат всплыл на поверхность. Но через некоторое время канат из лиан оказался слишком коротким, Милат была снесена с плота и утонула. Она приплыла без признаков жизни к скале и запуталась волосами в ветвях дерева, где и была найдена друзьями, искавшими её. Согласно одному преданию, труп её был превращён в камень, существующий и [315] теперь, а по другому, она ожила с помощью женщины-калит, принявшей её образ, после чего искавшие её мужчины прижили с нею пятерых детей, от которых исходит население Палауских островов. Подобное сказание мы встречаем и на Банксовых островах. Потопы вообще не всегда насылаются в виде наказания. Денге причиняет их уже тем, что ворочается под землёю. С потопами здесь, как и повсюду, соединены сказания о переселениях; с ними даже связаны исторические странствования тихоокеанских народов.
Служение божествам не всегда бывает делом жрецов, но эти последние занимают выдающееся положение потому, что они сносятся с высшими из небожителей и принимают на себя заботу о святилищах и жертвах. Наиболее священными считаются предметы, связанные с божествами — храмы, идолы, жертвы, празднества и всё, что употребляется при этом, животные и деревья, где боги пребывают по временам, и т. п. На Таити на христианские капеллы перешёл обычай, в силу которого при освящении храма король сперва входил туда один как самое священное лицо из народа. Каждый почитал прежде всего божество своего дома. Перед ужином у огня домохозяин молится семейному божеству; при домашних праздниках старейший в доме приносил семейным богам сосуд с авой. Общинному богу, которому служит жрец, дети посвящаются уже при самом рождении; бог этот является в образе животных (см. выше, стр. 301), движения которых истолковываются жрецами в качестве предзнаменований. Наконец, большим национальным богам служат жрецы, которыми бывают начальники или лица, близко связанные с ними. Отсюда исходит неправильное понятие, будто частные люди служат лично своим богам, а начальники — только через посредство жрецов.
Эти жрецы обозначаются на Тонге именем «отделённых», так как они — люди с особой душой. За потомками их признаются такие же способности; жреческое звание наследуется в одной семье наряду с званием начальника, или начальники сами становятся наследственными жрецами. Известное благоволение богов простирается и на начальников деревень. На Самоа огонь в доме начальника никогда не должен был угасать, даже и ночью. Кто не хотел приносить начальнику деревни свои повинности, подвергался каким-нибудь несчастным случайностям: он разделял подати с Айтиу. Высшие начальники оставались во время войны в деревне, чтобы помогать воинам молитвой, но в затруднительных случаях жрецы должны были принимать участие в битве, насылая проклятия на врагов. На Гавайских островах по крайней мере к одному члену семьи начальника переходило жреческое посвящение. В жреца вселялись души умерших, и его семейный бог был его помощником. Вместе с этим одухотворением, предание присваивало ему множество ценных знаний, из которых важнейшие исходят от высших божеств и являются источником крупного влияния. Когда удаётся получить какую-нибудь частицу ближнего, то через неё посредством колдовства жрец, в руках которого находится вред и польза других людей, может проявлять свою власть. Поэтому на Гавайских островах лица, носившие плевательницу начальника, не должны были далеко отходить от него. Части умерших служили самыми сильными волшебными средствами. Такими талисманами были на Маре [316] пучок волос, ресницы, кости, ногти рук и ног жреца, в Новой Каледонии — ногти на руках, на Тонге — человеческие фигуры из кости, на Самоа — куски тапы, которую носили знаменитые предки. Но наибольшая ценность придаётся черепу, который самыми различными образами препарировался, сохранялся и служил предметом почитания. Подвергаясь медленному сгоранию в известной смеси, волосы, ногти и пр. какого-либо человека могут причинить ему болезнь и даже смерть. Если кусочек кости трупа завернуть в листья и с пением некоторых стихов положить на дорогу, то нашедший его подвергнется нарывам, сыпям и т. п. Жрецы маори убивают врага, вставив в его изображение камень на место сердца. Наряду с жрецами в Новой Зеландии существовали особые колдуны, а на Гавайи — астрологи: здесь сыновья Гины, полинезийской Селены, были научены ворожбе своей бабушкой. Знанию жрецы придавали высокую цену, их название «тогунга», буквально «толкователь знаков», в Новой Зеландии применялось к каждому, кто несколько выдавался в чём бы то ни было, например, в постройке лодок или изготовлении копий. Он считался «учёным». Все тогунги новозеландского племени считали самым учёным тино-тогунга, высшего, который жил с ариком, или начальником. Там, где не было общественных певцов, как, например, на Маркизских островах, жрецы были также носителями исторического предания; таков был кагуна на Гавайских островах.
Общественное положение жрецов в разных группах оказывается различным. С внешней стороны оно отличается татуировкой (у маори — волнистыми линиями на лбу) и длинной палкой. Начальники жрецов, арики, составляли вершину общественного строя маори. Они не ходили на войну, а предоставляли это начальнику, выбранному из числа их родственников. Они сохраняли силу наложения табу даже и тогда, когда начальническое звание переходило к другому, и гордились происхождением от самой старинной ветви общей родословной племени. Только арики знает священные песни. Место, где он сидел, надо было обходить как «табу»; прикосновение к его голове вело за собою смерть. На Тонге, рядом с главным начальником, наряду с ним и в известном отношении — даже выше его, стояла начальница жрецов, которою была обыкновенно старшая племянница Туи-Тонги. Вообще, постоянное вдохновение приписывалось только жрецам, хотя бы они занимали чисто служебное положение. Судостроители в качестве служителей Тангароа обладали всеми жреческими правами; на Оагу начальник был в одно и то же время жрецом, школьным учителем, рыболовом и изготовителем деревянных чашек. У обитателей Маркизских островов во главе табуированных сословий стоят атуа, богоподобные прорицатели. За ними следуют начальники, власть которых переходит по наследству, «туа», прорицающие в судорогах, которым после смерти приносятся жертвы как атуа, «тагуны», приносящие жертвы согласно преданию, «оугоу» (моа), или помощники жрецов, приносящих жертвы, «тоа», или военные вожди, и, наконец, «нати кага», изрекающие проклятие. И на Гавайских островах жрец считался выше главного начальника. Часто споры о святости или преимуществах жреца должны были подавать повод к разделениям [317] племён и к переселениям: странствования идолов, унесённых жрецами, составляют интересную часть сказаний о полинезийских переселениях (см. стр. 170). Чтобы поддержать и ещё усилить своё влияние, жрец должен был приносить немалые жертвы. У маори тогунги жили в безбрачном состоянии, но высший жрец племени должен был жениться, чтобы иметь наследников своего звания. Посвящённые тауиры должны были поститься и жили в стороне от народа, так же как и жрец, вокруг храма.
Яп, Нукуор и другие микронезийские острова имеют особого начальника жрецов и таких жрецов, которые отличаются от колдунов. Путём обмана слывут оракулами невидимые калиты, за которыми скрываются жрецы; во многих округах им посвящены дома и при каждом доме — женщина. Многие приобретают большое влияние вследствие общения с священными животными. В конце концов, система табу и здесь создаёт ограничения, посредством которых жрецы получают открытый доступ во все сферы жизни. У мелких племён старейший принимает на себя заведование религиозными обрядами; в более обширных обществах рядом с ним мы видим жреца, врача, заклинателя погоды и колдуна. Он должен обладать способностью впадать в экстаз. Традиция сохраняется в семье: жрец в своих заклинаниях прежде всего просит вдохновения у собственных предков. Кто имеет предков, в которых верят и другие, тот имеет двойную возможность сделаться жрецом.
Жрецы предсказывают по состоянию неба, по лаю собак, пению петухов и т. д. или по собственным волшебным орудиям. Об исходе войны маорисский жрец судит следующим способом: он втыкает заострённые палки, по числу дружественных и враждебных племён, в песчаный холм и бросает в них пучком связанных верёвок. Предвещание считается благоприятным, если палки лягут вверх. Перед каждым предприятием маори произносит волшебные загово́ры. Песни его всегда обладают ритмом и разделены на стихи, чтобы легче могли переходить от поколения к поколению. Другие песни имеют очистительное значение. В «мате», или видении, отражается будущее. Лица, кажущиеся ночью, объясняются как посещение душою страны призраков. Поэтому сны имеют значение для постановления решений племени. На Гавайских островах жрец при прорицании вырубал каменным топором знаки грома и молнии, призывая на помощь бога неба. [318]
Посвящение жреца совершается с большими церемониями. В Новой Зеландии, где было нечто вроде школы жрецов, кандидат ставился под навес из ветвей, причём одной ногой он стоял в воде, а другой — на земле. Тайная наука жрецов сообщалась ученикам с помощью «Главы источников». Это учение требовало чрезвычайной тщательности в своём применении: одно неверное слово при заклинаниях могло всё испортить, даже убить самого жреца. Община и племя гордились как своим божеством, так и своими испытанными жрецами.
В небольшом обществе жрец является в то же время и врачом, но там, где собраны более значительные массы, например, на Гавайских островах, на Тонге и в Новой Зеландии, существует особый род жрецов, занимающихся по преимуществу врачеванием. Главное дело здесь заключается в том, чтобы узнать что-либо от божества о болезни пациента. При заклинаниях жрец, сидя около больного, обращается с вопросами к божеству и получает ответы пронзительным голосом. Болезни, которые не могут быть излечены жрецом, считаются полученными от «предков». Задача жреца в отправлении правосудия состоит в том, чтобы тайными средствами открыть преступника. Они высматривают его в воде и, если не видят там, добывают огонь трением и насылают на него проклятия. Точно также с помощью волшебного искусства стараются открыть виновников загадочных смертных случаев. Суд божий находится по большей части в руках жрецов: на Гавайских островах подозреваемый должен был держать руки над водою, и та не должна была дрожать в сосуде, пока жрец глядел на него.
Пляски и песни имеют необходимое участие в религиозных церемониях, в особенности в празднестве при собирании плодов хлебного дерева. При этом или употребляются танцевальные палки (см. рис., стр. 174, фиг. 1), или дело заключается только в согласном движении рук и ног. Земпер слышал о сладострастных танцах палауских женщин, исполняемых в лунные ночи в честь какого-то женского божества, но не мог добиться никаких объяснений по поводу их. Пляски в честь счастливых добывателей голов исполняются вместе с песнями, сочинёнными девушками. При этом обычай требует раскрашивания красной краской всей верхней части тела и ног. Но значительная часть почитания божеств заключается в безмолвии. Богов, у которых нет храмов, не следует беспокоить ни шумной ходьбой, ни криками. Когда Ронгала спускается на остров Фаис, нельзя ни говорить громко, ни шуметь; жители приближаются к лесу лишь в праздничной одежде и с соблюдением тишины.
Мы там много встречаем священных мест. Их не надо воображать себе всегда в виде зданий: при общем одушевлении мира вся природа является храмом. Места могут быть священными только вследствие пребывания в них духов; в более простых условиях дом жреца, где огонь никогда не угасал, был местом священнодействий. Каждая могила сама по себе священна. Со всеми этими местами было связано право убежища. Распространённый здесь культ душ создавал места поклонения, к которым со временем могло примыкать и служение другим духам. Мест, предназначенных исключительно для поклонения богам, вообще было более в восточных островных группах. Первоначально, впрочем, они были простыми местами погребения. Так как со смертью каждого знатного лица не всегда связывалось создание нового места погребения, и оно погребалось уже в освящённом месте погребения предков, то связанное с последним священное значение понемногу возрастало. Большие восьмиугольные каменные постройки с лестницами, предназначавшиеся только для самых знатных, встречались редко и в [319] позднейшие времена, по-видимому, совершенно вышли из употребления. Обыкновенно воздвигались прямоугольные земляные холмы от 3 до 12 м высоты, окружённые внизу невысоким валом. На верхней площадке, которая часто вымащивалась, ставились один или несколько изящных домиков, пол которых тщательно выкладывался мелкими кремнями, покрывавшими могилу. На более длинной стороне две или три широких ступени приводили к площадке, окружённой с трёх остальных сторон стенами или изгородями. Там стояли алтари, похожие на высокие помосты, идолы, из которых иные прикреплены были к стенам, отдельные хижины для жрецов, и даже священные деревья. Изображения главных богов не всегда находились в храмах: только в торжественных случаях особыми священными носильщиками, которые не должны были заниматься никаким другим делом, они переносились из дома жреца в храм. И в Микронезии местами поклонения (марайе, амалау) служили огороженные места с деревянными и каменными постройками, часто связывавшиеся с могилами. Роль таких «мавзолеев» во внутренней части Ротумы играли дольменообразные каменные строения, прежние могилы, имевшие у Металанимме на Понапе́ восьмиугольную форму, вставленные по три друг в друга, с углублением в виде погреба, наполненного костями, и подобные же постройки на Уалане. Другие священные возвышения из камней представляют небольшую ступенчатую пирамиду, вершина которой увенчана вертикально стоящим камнем. Калиты на Палауских островах живут в восьмиугольных деревянных хижинах, внутри которых из досок сделана перегородка. С внешней стороны её живёт жрец, через посредство которого духи говорят с людьми. Точно то же мы видим и на Фиджи. Но и здесь старое уничтожается новым. Уже Земпер видел калитов живущими в простых хижинах. И у меланезийцев священными местами считаются могилы, места, где хранятся черепа и другие остатки предков, и особенно охотно посещаемые духами уединённые места в лесах, на морском берегу (см. рис., стр. 312), на горных вершинах и в пещерах. Рядом с храмами могут быть поставлены общинные дома. На Соломоновых островах они назывались «священными» домами. Название «чёртовых домов», без сомнения, придумано было европейцами. Но они, впрочем, никогда не служили исключительно религиозным целям.
Глубокое влияние на жизнь этих народов оказывал факт, что они своих богов не изображали в настоящем смысле, но чаще представляли их себе временно пребывающими в произвольно избранных предметах. Но такие фетиши не были безусловно необходимыми для сношения с божествами. Немая молитва шепчущими губами у них, как и у нас, возносилась к небу. Употребительные обороты речи на Гавайских островах противополагали обращение к невидимым существам поклонению идолам. Идолы почитались только тогда, когда в них вселялся бог (акуа). К этому были направлены молитвы и жертвы жрецов. Выбор предметов был произвольным — плетёные вещи, куски дерева, но лишь священного дерева Casuarina equisetifolia, и только когда его не было, от Calophyllum, Ficus и Cordia. К ним ближе всего стояли камни. Обрубки дерева, грубо обделанные, с трудно распознаваемым человеческим лицом и иногда с половыми органами преувеличенных размеров, обделанные в том же роде куски камня и даже внушительные статуи, как, например, на острове Пасхи (см. рис., стр. 301) или исполинские каменные фигуры подходят всего ближе к нашему понятию об идолах (см. рис., стр. 295, 304 и 306). Но они часто пользовались меньшим почитанием, чем совершенно произвольные предметы, вроде куска дерева, обвитого бечёвками, или ветки банана, обмотанной кокосовыми волокнами. В каждой резной фигуре нельзя видеть идола, так как [320] резьба производилась и ради удовольствия и искусства мастера. В каменных идолах мы скорее можем предположить остатки культа, находившегося в тесном соотношении с мифологическими и историческими представлениями, чем в бесформенных деревянных обрубках. На западе эти изображения, очевидно, стояли ближе к своим источникам. Когда папуас умирает, сын вырезывает его изображение, ставит его в своём жилище и обращается к нему в важных случаях жизни. Когда умирает этот последний, сын его опять изготовляет такой же идол и, быть может, бросает ненужное ему теперь изображение деда. Из Нового Лауенбурга нам известны двойные идолы, которые считались изображением супружеской четы предков. Из этих образов душ при схематическом изображении могут возникать идолы. Идолы в Доре в Новой Гвинее, в 15—20 см высоты, представляют бесполое существо, руки которого опираются на изукрашенные перила (см. рис., стр. 295). Этот процесс развития переносит изображение предков из дому в общественное место. На Соломоновых островах такие грубые изваяния подпирают кровлю дома собраний. В изготовлении знаменитых идолов из перьев Гавайских островов вначале лежала, без сомнения, мысль о мифологических птицах, например, о священных «алаэ» (см. стр. 299). На Тонге символом покровительствующего бога племени была сложенная циновка с красными перьями; в Новой Зеландии разбрасывались по земле красные перья, чтобы вызвать плодородие.
Идолы ставятся также на тех местах, где от них ожидают непосредственной помощи: на Гавайских островах ставились вдоль дороги камни, обмотанные травою, в качестве местных божеств, а на горных дорогах приносились жертвы перед нависшими камнями, чтобы они не обрушились. К этому классу относится также след ноги божества на камне, к чему сказание возвращалось ещё и в сравнительно недавнее время: так, один начальник Новой Зеландии оставил близ Таупы след ноги на скале, а следы ног начальника, убитого в войне с Камеамеа, показывались ещё Бирггему. Сень храма повсюду, где были более развитые социальные условия, была общепризнанным убежищем. И здесь храм и могила совпадают между собою. На Гавайских островах убежище давала близость могилы королей. Точно также на Тонге места погребения начальников были священным местом. В том и другом месте давать это право охраны перешло на жрецов: на Ранаи место, считавшееся убежищем, шло поперёк всего острова. Жрецы предоставляли его бегущим, скрещивая свои палки перед преследователями.
Там, где души предков стояли в культе на первом месте, им посвящались жертвы и молитвы; там, где их место занимали духи, те и другие направлялись к последним. Но молитвы уже сами по себе считались жертвою: это были формулы, часто давно уже непонятные, но всё-таки переходившие по наследству и сообщавшиеся незнающим людям за известное вознаграждение. Молитвенные песнопения, тщательно составленные и иногда довольно длинные, отличались от коротких обращений, внушаемых иногда минутою. Они считались приятными богам и даже заменяли жертву. Физон отмечает в фиджийских молитвах, что в них просьбы об удовлетворении собственных нужд сопоставлялись обыкновенно с просьбами о причинении вреда врагу.
В погребальных обычаях преобладает основная идея священного характера трупа, вследствие близости души, но это имело значение лишь для родственников. Чужие люди не боялись осквернять трупы. Связь с душою, взятою богами, всего легче замечается по близости трупа. Поэтому жрецы в Новой Зеландии пели над трупом, чтобы душа поднялась, по крайней мере, до восьмого неба; в предположении, [321] что душа, призываемая молитвой или колдовством, не может оставить тело без вынуждения, жрец осторожно водит махалкой по трупу и отряхивает её. Посещения душами живых легко могли быть отклонены надеванием маски, которая должна была отрезывать обратный путь. Души, которые не соединились с богами и не могли быть умилостивлены жертвами, бродили по ночам вокруг домов, как привидения. Блуждающие души можно слышать в шуме листьев или в плеске волн, или видеть при лунном свете в виде белых призраков. Душу умершего вдали от родины старались привлечь на разостланный белый платок и считали цель достигнутой, если на призыв являлся кузнечик или муравей. Преклонный возраст уважался только потому, что все хотели заблаговременно установить доброе согласие с душой, готовой умереть. Более глубокий смысл распространённого обычая — отправлять вместе с умершим в вечность его жён и слуг — заключается в желании дать провожатых душе умершего или, по крайней мере, послать другую душу, охраняющую её, если бы она нуждалась в помощи. Поэтому для руководства детскими душами подвергались удушению мать, бабка или тётка. Надо было подумать и о подкреплении в борьбе, которую предстояло вытерпеть по дороге в Аид (см. выше, стр. 310). После целого ряда дней, когда уже допускается, что душа трупа превратилась в духа, начинается плач по умершем, имеющий целью склонить духа вступить на путь в загробный мир, быть может, нежелательный для него. При существовании веры в возможность периодического возвращения, этот шум повторяется от времени до времени.
В самих способах погребения существуют большие различия. На западе труп держат, сколько возможно, поблизости и сохраняют, по крайней мере, некоторые части его, в особенности череп и еще чаще нижнюю челюсть (см. рис., стр. 291), в препарированной форме. На берегу Маклая в Новой Гвинее трупы обыкновенно высушиваются в хижине у огня. На других островах их подвешивают между ветвями деревьев в циновках, пока мягкие части разложатся, и затем симметрично укладывают скелеты в скалистых пещерах на морском берегу. Трупы детей подвешиваются просто в корзине под крышею хижин. На Фиджи употребительны погребения в хижинах. У мотусов в порте Морезби [322] знаком печали считался трёхдневный барабанный бой. После этих трёх дней перед домом выкапывалась могила, мёртвый укладывался в неё, завёрнутый в циновку, и над могилой ставилась маленькая хижина. Через некоторое время могила раскапывалась, труп вынимался и натирался на локтях и коленях красной глиной. Затем он опять погребался, и могильный домик постепенно разносился по частям так, что от могилы не оставалось никакого следа. Все эти обряды сопровождались пиршествами.
На Тонге трупы знатных омывались, украшались, натирались маслом и охранялись женщинами. При настоящем погребении родственники, одетые в изорванные циновки и украшенные венками из листьев дерева ифи, переносили труп в дом умершего и закапывали его там в одежде, чаще в ящике или маленьком челноке, укладывая вместе с ним самое дорогое имущество его. Затем все с громким пением отправлялись на морской берег, плели корзинки из кокосовых листьев и наполняли их белым песком, которым засыпали верхнюю часть могилы. Далее в течение двадцати дней мужчины жили в лёгких хижинах у траурного дома, а женщины внутри его, занимаясь священнодействиями. На двадцатый день все опять отправлялись на берег, приносили в только что сплетённых корзинах мелкий белый и чёрный кремень и выкладывали им пол могильного дома. На Таити тело после удаления внутренностей и наполнения брюшной полости тканями, напитанными эфирным маслом, сохранялось до полного разложения. Затем кости погребались, и черепа передавались в семью. На Маркизских островах самые знатные лица погребались в мараи, сидя, с поднятыми коленями, с головою, зажатою между ними, и руками, спрятанными под них. Здесь совершались и похоронные пиршества, к которым приглашения передавались разукрашенными гонцами.
Между значением, придаваемым душе умершего, и способами погребения существует непосредственная связь. Простой народ, по-видимому, мало церемонился со своими умершими. В Гавайи обыкновенные люди хоронили мёртвых сидящими на корточках, завернув их в ткани, в пещерах или в земле, часто и в своём доме. Кушанья ставились рядом с ним. В Новой Зеландии рабы просто зарывались, а иногда выбрасывались собакам или бросались в море; в некоторых странах существовал, по-видимому, обычай сжигать их. В Мангайе обычай требовал бросать мёртвых, обёрнутых в белые материи, в глубокие пещеры, — знатных в одну, а простых людей в другую, так как и вход в подземный мир был для них не один и тот же. Но в высших классах трупы по большей части превращали в мумии и выставляли в храме или в доме для мёртвых. С этой целью внутренности удалялись. На Гавайи мясо тщательно очищалось с костей и сжигалось, а кости частью складывались в семейном святилище, и там им воздавалось поклонение, или же разделялись между друзьями умершего. Нечто вроде бальзамирования существовало и у гавайцев, и даже в Новой Зеландии, где погребение представляло большое сходство с погребением таитян. Могилами там часто служили свои дома, где остатки умерших стояли в ящиках, в других местах их хоронили в земле, а трупы детей вешали в ящиках между ветвями дерева. При этом неизбежными были «кегуи» — что значит «запрещённый» и переходит в значение табу, — вымазанные красной краской деревянные столбы с вырезанными лицами, которые, точно стражи, стояли кругом.
Только на некоторых мелких внешних островах мы замечаем отступления от этих обрядов. На островах Гамбье мумии кладутся, обернутые циновками и тканями и связанные верёвками, в горных пещерах; на Фалефе мумии начальников хранились в хижине, на двойной [323] лодке или в пещере. На Мульграве мёртвые клались на камни, покрытые кокосовыми листьями, и относились для погребения в семейную пещеру. В отдельных случаях погребения в лодке, пускаемой по морю, заключается, очевидно, видоизменение обычая — предоставлять душе челнок для путешествия в загробный мир.
На Джильбертовых островах вдова спит около трупа умершего мужа под той же циновкой, пока у него не отпадёт голова, которую потом, в виде очищенного черепа, она постоянно носит с собою, так же как и череп любимого ребёнка. Этот культ черепа в Микронезии встречается и в других местах. На Япе мёртвые никогда не погребаются вблизи моря, а жители гор погребаются не иначе, как на горных вершинах. Вполне возмужалые люди погребаются сидя, с согнутыми коленями, а дети и юноши — в лежачем положении. Замечательное сочетание погребения в земле и в море находим мы на Кузайе, где кости выкапываются из земли и, связанные вместе, опускаются в море.
Там, где употребительны погребения, череп часто отделяется от трупа. Благодаря этому обстоятельству, А. Б. Мейер выменивал много человеческих черепов, так как папуасы не решались после того, как был исчерпан запас голов убитых врагов, расхищать могилы своего племени. Но они всё-таки не хотели отдавать нижнюю челюсть. Поэтому почитание остатков трупа не безгранично. Впрочем, папуасы в Западной Новой Гвинее всегда избегали касаться черепов рукою.
Значительные различия встречаются и в более тесных границах других архипелагов. На некоторых островах Соломоновой группы труп бросается в море, чтобы он мог приплыть в прекрасную страну на западе; на Анайтеуме погребаются только трупы высших начальников. Перед бросанием в море на женские трупы надеваются пояса, а лица мужских трупов раскрашиваются. На других островах тела, завёрнутые в циновки, переносят в мангровые насаждения, оставляют их здесь на воздухе, пока голова не будет легко отставать от туловища, препарируют её, и всё остальное хоронят на общем погребальном месте. На Сан-Кристобале и в других местах мёртвых кладут на высокий помост и вырывают под ним яму для отпадающих частей трупа; череп и кости ручных пальцев уносятся как семейное наследие, и над ямой строится хижина или пирамидальная подставка, покрытая листьями. Могилы детей усыпаются цветами.
На Танне труп хоронится в ладьеобразном гробе, а в Новой Каледонии в могилу втыкаются вёсла и копья. Здесь вместе с трупом кладутся украшения. Если не целый череп, то нижняя челюсть хранится как священный предмет, и то же самое мы видим в Новом Мекленбурге, Новом Лауенбурге и на Ватэ. На Ватэ деревья вблизи могил надрезаются особенным образом.
Внешние выражения печали остающихся доходят до нанесения себе ран и увечий. Когда на Тонге умирала мать короля, начальники, происходившие от неё, обжигали себе виски, но когда умирал верховный жрец, все отрезывали себе сустав мизинца. Таитянки ещё на свадьбе вставляли зубы акулы в деревянную рукоятку, чтоб этим наносить себе раны во время траура по мужу. Тогда вместе с друзьями они призывали душу умершего. На Таити тот, кто должен был грустить больше всех, носил одежду, сделанную из рубашки умершего, а другие ходили в разорванном и запачканном платье; друзья, жившие по соседству, являясь на поминки, вступали с домашними умершего в мнимое состязание в выполнении общих причитаний. То же самое происходило и на Мангайе, где все друзья умершего ходили по острову в странных одеждах, чтобы одолеть духов других округов. [324]
Обычай погребения живых весьма распространён. Как способ умерщвления детей он употребляется в обширной мере, но старые и больные требуют сами, чтобы их похоронили. У новорождённых над могилою разводится огонь, чтобы душа могла задохнуться. Когда на Ватэ хоронят живыми старых людей, им привязывают к одной руке свинью, которая затем съедается на пиршестве и сопровождает душу в загробный мир. На островах Фиджи вместе с тем употребляется и удушение, и верёвка считается там большим благодеянием в сравнении с палицей. Когда на Соломоновых островах умирает начальник, его жён душат сонными. Для них и для памяти умершего считалось бы постыдным, если бы они вышли за мужчин низших сословий. Часто так кончают жёны и ближайшие родственницы у простых людей. И после смерти человек должен быть окружён теми, кто его любит (см. выше, стр. 310). На Анайтеуме женщины носят на шее роковую верёвку уже с самой свадьбы.