Давно задуманная книга. Виктор Гюго
На острове Джерсее в Ла-Манше, где Виктор Гюго жил в изгнании, ему сооружён памятник.
Памятник поставлен на обрыве над океаном. Постамент у памятника очень невысокий, всего в двадцать или тридцать сантиметров. Он весь зарос травой. Поэтому кажется, что Гюго стоит прямо на земле.
Гюго изображён идущим против сильного ветра. Он согнулся, плащ на нём развевается. Гюго придерживает шляпу, чтобы её не снесло. Он весь в борьбе с напором океанской бури.
Памятник поставлен в местности дикой и пустынной, откуда видна скала, где погиб матрос Жиллиат из «Тружеников моря».
Вокруг, на сколько хватает глаз, гудит неспокойный океан, лижет тяжёлыми волнами подножия утёсов, вздымая и раскачивая заросли морской травы, и с тяжёлым грохотом врывается в подводные пещеры.
Во время туманов слышно, как мрачно ревут сирены на далёких маяках. А по ночам маячные огни лежат по горизонту на самой поверхности океана. Они часто окунаются в воду. Только по этому признаку можно понять, какие огромные валы, застилая огни маяков, катит океан на берег Джерсея.
В годовщину смерти Виктора Гюго жители Джерсея кладут к подножию памятника несколько веток омелы. Чтобы положить омелу к ногам Гюго, выбирают самую красивую девушку на острове.
У омелы очень плотные овальные листочки оливкового цвета. Омела, по местным поверьям, приносит счастье живым и долгую память умершим.
Поверье сбывается. И после смерти мятежный дух Гюго бродит по Франции.
Это был неистовый, бурный, пламенный человек. Он преувеличивал всё, что видел в жизни и о чём писал. Так было устроено его зрение. Жизнь состояла из великих страстей, приподнято и торжественно выраженных.
Это был великий дирижёр словесного оркестра, состоявшего из одних духовых инструментов. Ликующая медь труб, грохот литавр, пронзительный и заунывный свист флейт, глухие крики гобоев. Таков был его музыкальный мир.
Музыка его книг была такой же могучей, как гром океанских прибоев. От неё содрогалась земля. И содрогались слабые человеческие сердца.
Но он не жалел их. Он был неистов в своём стремлении заразить всё человечество своим гневом, восторгом и своей шумной любовью.
Он был не только рыцарем свободы. Он был её глашатаем, её вестником, её трубадуром. Он как бы кричал на перекрёстках всех земных дорог: «К оружью, граждане!»
Он ворвался в классический и скучноватый век, как ураган, как вихрь, что несёт потоки дождя, листья, тучи, лепестки цветов, пороховой дым и сорванные со шляп кокарды.
Этот ветер был называется Романтикой.
Он просквозил застоявшийся воздух Европы и наполнил его дыханием неукротимой мечты.
Я был оглушён и очарован этим неистовым писателем ещё в детстве, когда прочитал пять раз подряд «Отверженных». Я кончал этот роман и в этот же день принимался за него снова.
Я достал карту Парижа и отмечал на ней все те места, где происходило действие этого романа. Я как бы сам стал его участником и до сих пор в глубине души считаю Жана Вальжана, Козетту и Гавроша друзьями детства.
Париж с тех пор стал не только родиной героев Виктора Гюго, но и моей. Я полюбил его, ещё никогда не видев. С годами это чувство всё крепчало.
К Парижу Виктора Гюго присоединился Париж Бальзака, Мопассана, Дюма, Флобера, Золя, Жюля Валлеса, Анатоля Франса, Роллана, Додэ, Париж Вийона и Рембо, Мериме и Стендаля, Барбюсса и Беранже.
Я собирал стихи о Париже и выписывал их в отдельную тетрадь. К сожалению, я её потерял, но многие строчки из этих стихов запомнил наизусть. Разные строчки — и пышные и простые.
Вы увидите сказочный город,
О котором молились века,
И душа позабудет укоры,
И усталая дрогнет рука.
В Люксембургском саду у фонтана
Вы пройдёте по дальней меже
Под широкой листвою платанов,
Как Мими из романа Мюрже…
Гюго внушил многим из нас эту первую любовь к Парижу, и за это мы благодарны ему. Особенно те, кому не посчастливится увидеть этот великий город.