18. Индокитайцы и горные племена Юго-Восточной Азии
| «Будем ли мы называть эти народы индокитайцами или малайо-китайцами, всякое наименование будет выражать недостаток своеобразности, который стране смешений и вытеснений рядом с Китаем и Индией не дал ещё созреть и установиться». |
| * * * |
Сравнительное языкознание показывает нам, что языки Индокитая принадлежат к семейству загангских языков. Исторические предания и географическое распространение позволяют распознать в них более старые и более новые слои. Первые оттеснены к береговой полосе и в горы, а последние распространены во внутренней части и по рекам до самых дельт. В Аннаме, Камбодже и Пегу, восточных и южных окраинах Индокитая живут оттеснённые народы, языки которых находятся в таком же тесном родстве между собою, как по другую сторону языки таев (сиамцев), бирманцев, тибетцев и китайцев. Большое число преданий указывает на северное происхождение нынешних индокитайцев. Бирманцы переносят свою древнюю историю в верхний бассейн Иравадди, карены — ещё севернее, в Юннан, сиамцы в Лаос, а аннамиты — в Тонкин. Реки, текущие с гористого севера, образуют на окраинах Индокитая своеобразные области дельт; Тонкин, нижняя Кохинхина и Камбоджа, Сиам и Пегу — такие низменные, наносные области или на всём своём пространстве, или в их наиболее богатых населением и городами, наиболее важных в политическом и экономическом отношениях отделах. Они настолько же отличаются плодородием, удобствами сообщения и населённостью, насколько остальной Индокитай — гористыми местностями, лесистостью и редким населением. Эти наносные земли, как географические, исторические и политические индивидуальности, противоположны всему остальному Индокитаю. В истории Индокитая только о них и идёт речь; остальная часть полуострова, в особенности на востоке и в средине, почти повсюду одинаковая, лесная и горная страна, без дорог, слабо населенная «дикарями».
В историческое и полуисторическое время Индокитай выступает то под китайским, то под индийским влиянием. Отсюда и исходит его название. Но полуостров не делится так просто: на нём индийское и китайское влияние сменяли друг друга. Индийское началось раньше и затем ослабело, а китайское действовало непрерывно и в особенности оказалось действительным благодаря экономической деятельности. В других отношениях Индокитай имеет сходство с Индией в характере своей истории, в которой вторжения чужеземных народов непрерывно чередуются с внутренней борьбой. Перед началом нашего летосчисления индийские попытки поселения, [657] завоевания и колонизации в Индокитае на западе и на юге (местные имена вроде Манипура, Айютии, Вайсали и пр. повторяются по обеим сторонам Бенгальского залива) были увенчаны значительным временным успехом. За ним последовало преобладание китайского влияния, которое на востоке медленно подвигалось в сторону юга, завладело Тонкином вполне, а Аннамом в большей его части, и постепенно приобрело перевес в Камбодже, Сиаме и Северной Бирме. Если отдельные культурные
влияния перекрещивались в некоторых областях, то остаётся фактом, что Тонкин и Аннам пользовались китайской, а Бирма и Сиам индийской письменностью вместе с языком пали. Но китайский язык распространён и в Сиаме. Вмешательство Китая в индокитайские отношения было уже весьма значительным, когда с перенесением священных книг Будды из Цейлона сингалезами и с переселением многочисленных буддистов, преследуемых браманами, сумерки над западной половиной острова начинали рассеиваться. Китай уже в III веке до Р. X. отправлял свои колонии в Тонкин и Кохинхину, и впоследствии император аннамский отвёл большому числу китайцев, бежавших от маньчжуров, землю на юге своего царства. Так произошла Кохинхина и так же произошли другие поселения в береговых полосах и на островах: они размножились и расцвели в таком виде, что общая экономическая жизнь Восточного Индокитая в важнейших частях основывается на деятельности китайцев. Эти последние и в умственном отношении оказывают такое сильное влияние, что знаток Китая в Тонкине находит только «бледную копию его» (Колькун). Каждое восстание, каждый неурожай выбрасывали тысячи китайцев в страну с редким населением, которая при этом значительно превосходила своим плодородием пограничные области Китая, в особенности Куанг-Си. Многочисленные китайцы, живущие в более богатом Тонкине, на Тай-Бине, призывались тонкинскими мандаринами для борьбы с мятежниками из [658] Куанг-Си. Из тех и других набираются столь неприятные французам «чёрные флаги» и «жёлтые флаги» Сонгке и Тсинхо. Во время пантайского восстания в Юннане китайские генералы распоряжались тонкинскими чиновниками. Точно также целые годы китайские пираты господствовали над береговой полосой Аннама.
Южная Кохинхина некогда была частью Камбоджи, которая, со своей стороны, после падения кхмерской династии, создавшей великолепные произведения Ангкор Вата (ср. выше, стр. 617), колебалась между силами востока и запада.
Лаос, бывший некогда внутренним царством, достигавший вдоль главной реки Индокитая до Луанг-Прабана, будучи населён по преимуществу народами племени таи, то есть сиамцами, в политическом отношении был предшественником Сиама. Он был раздроблен между Тонкином, Сиамом и Бирмою. Сперва на историческую сцену выступил Сиам основанием главного города Айютии в 1350 году по Р. X. В борьбе с Камбоджей, Пегу и Бирмой, Сиам сделался могущественным царством. В XVII веке поднялась Бирма и в XVIII уничтожила Сиам, достигший уже высокого процветания. В мифической истории Сиама престарелый герой Фраруанг берёт в жены дочь китайского императора и открывает сношения с Сиамом китайским джонкам. Сиамская государственная печать носит китайские буквы. Во всяком случае уже монгольские императоры династии Юэн принимали дары от Сиама и отвечали, ему тем же. Впоследствии сиамские послы каждые три года отправлялись в Китай, и король сиамский доставал из Пекина медь, жинзенг, длинношёрстых быков и евнухов, знакомых с придворным церемониалом. Он называет китайского императора своим старшим братом. Далее он заимствует у Китая государственный календарь, не вводя его, однако, в своей стране. Сиам — последнее [659] государство Индокитая, ещё не вполне зависящее от восточных держав, принявшее улучшения в европейском смысле, от которых, впрочем, ни сила страны не увеличилась, ни положение народа не улучшилось.
Бирма соприкасается с Китаем в широком поясе государств Шан, которые никогда не зависели вполне ни от той, ни от другой стороны. В политическом отношении она прямее связана с Китаем, чем Сиам, но в торговом — менее. Китайская граница медленно выдвигалась в область Шан: момии, например, были покорены монголами юэнской династии для Китая. Позднее мы слышим о китайских вторжениях, и затем Китай опять тесно соединяется с Бирмою. В конце прошлого века у китайских торговцев был постоянный рынок близ Авы, и они сумели утвердиться здесь, удачно действуя против попыток других чужеземцев и в особенности европейцев, при бирманском дворе, расположение которого они сумели снискать богатством и ловкостью.
Оставляя в стороне следы на полуострове Малакке и на Андаманах, несколько рассеянных индивидуумов не дают права считать первичное население Индокитая негроидным. Напротив, малайцы поселились в Индокитае ещё до переселения жителей Суматры, принявших магометанство, в Камбоджу в XIII в. Малайские типы широко распространены у так называемых дикарей (см. рис. стр. 658 и на этой стр.). В Чампе говорят на малайском языке. Если действительно древняя Чампа, или Тсиампа, была береговым царством от Доннаи до Тонкина, тогда она подходит близко к подобным же малайским приморским царствам на архипелаге и на Малакке. У обитателей Чампы отмечают сходства с баттаками, даяками и настоящими малайцами и даже с дравидскими народами подобно тому, как Крауфорд усматривал даже у бирманцев сходство с яванцами. Так называемые дикари Индокитая, так же как и народы, оттеснившие их в горы, принадлежат по большей части к монгольской расе. Если они беднее, подчинены в политическом отношении и подвергаются эксплуатации, то они вовсе не стоят настолько ниже прочих индокитайцев, как это заставляет предположить неуместное название «дикарей». У стиенгов, лаосцев и др. указывались даже родственные черты с кавказской расой. Несомненно, что принадлежащие к народу Лаос в горных и лесных местностях Тонкина выше ростом, [660] светлее цветом и с более приятным свободным и простым характером, чем обитатели низменностей, которых они считают ниже себя и в нравственном отношении. Таковы боловы верхнего Меконга, по описанию Гарманда. Другие не отличаются от своих соседей и легко отрицают своё происхождение от кхасов, пеномов и т. п.; и сами лаосцы на левом берегу Меконга говорят: кхаса можно отличить от лаосца только тем, что у него больше проткнуто ухо. Их этнографические признаки указывают малайское влияние, а быть может, и малайское происхождение. К ним принадлежал народ рыболовов нага на Тале-Сапе, которому Будда с таким успехом проповедовал своё учение. Вероятность, что более сильные народы севера раньше проникли и к югу, увеличивается, если мы примем во внимание, что Индия имела подобную же судьбу и что даже в Китай постоянно вторгались кочевники с севера и с запада. История показывает, что до новейшего времени во всём Восточном и Северном Индокитае происходит значительная примесь китайских элементов. Население Тонкина производит впечатление почти китайского; береговые местности и острова до предгорий Камбоджи заселены китайцами, и население Сиама на одну шестую состоит из китайцев. Если мы присовокупим к этому, что китайские смешения, которые указываются на Формозе, подобно еврейским, имеют ту особенность, что китайская кровь постоянно проявляется и нелегко ослабевает, то распространение этих смешений всегда оказывает сильное влияние на расу. Как более деятельные, свободные от пороков, зажиточные и часто более цивилизованные китайцы пользуются предпочтением местных женщин. Их потомки, (минхуонги) впоследствии присоединяются к деятельности и влиянию китайцев. Каждый оживлённый, даже незначительный, город Индокитая, как, например, Пномпень, носит китайский отпечаток.
Места развалин Индокитая не позволяют нам заглядывать в такое далёкое прошлое, как прошлое Египта или Вавилона, но они доставляют нам данные несколько более отдалённой эпохи, чем эпоха в несколько столетий, которая называется здесь историческим временем. Мы находим дольмены в стране кхасов. В мощных кьёкенмедингах берегов Камбоджи, в 2500 метров длины и 800—900 метров средней ширины, найдены были бронзовые и каменные орудия. Там, где ютятся теперь по большей части жалкие мелкие племена моев и подобные им банамы, седаны, банары и пр., остатки городов на реках Аннамы, и Лаоса показывают, что здесь существовало одно или несколько государств, граждане которых обладали развитым художественным вкусом. Можно ли считать моев, имя которых значит просто «люди» (см. рис., стр. 657) их потомками — остаётся открытым вопросом. И страна Бассак также имеет свои развалины. Развалины Айютии принадлежат уже исторической эпохе. Ход развития кхмерской архитектуры в Камбодже выказывает индийское влияние даже в отдельных подробностях. Храм, бывший первоначально в одно и то же время домом божьим и укреплением, развивался в орнаментальном отношении, пока не превратился в одно большое декоративное целое. Массивные формы становились всё более и более стройными; ступенчатые башни, с их вырезанными зубцами и украшениями в виде лотоса, становились всё легче и богаче: более простое и тяжёлое превращалось в более богатое и лёгкое. Тот же путь мы видим и в дальнейшем развитии пирамид, которые из ступенчатых нагромождений превратились в холмообразные скопления самых роскошных орнаментов кхмерского искусства.
Одновременное проявление буддийских и браманских символов показывает, насколько чужда была почва, на которой пересаживались эти индийские растения. Между тем как внутренность храмов заключает изображения Будды, снаружи их одевают браманские барельефы. [661] Над главным входом, храма в Ангкор-Вате на кровельной балке покоится Вишну на змее. То же божество повторяется в тысяче орнаментов в сообществе Сивы, сидящего верхом на быке. Войдя внутрь, мы видим множество статуй Будды, большой отпечаток его ноги, гробницу, в которой он распростёрт, собираясь перейти в Нирвану. Уже один факт, что эти здания, несмотря на свою величину и пышность, могли быть почти забыты, бросает резкий свет на шаткость культурной почвы, на которой они возникли. Чем больше это развитие роскоши, тем ближе напрашивается сравнение с большим, великолепным цветком, который, поднимаясь из воды, выказывает такую силу растительности, что, вместе со своим увяданием, исчезает, как сонное видение. Самые изящные из этих произведений должны были возникнуть между VIII и XIV вв. Это согласно с тем, что́ китайские свидетельства сообщают нам о развитии Южного Индокитая. С половины VI в. страна стала обширной и могущественной. Столица её насчитывала до 20 тыс. домов; во всём царстве было 30 городов со многими тысячами домов. Правитель опоясывал около поясницы ниспадавший до колен пояс; он носил на голове усаженную жемчугом тиару и в ушах золотые подвески... Перед дверями его резиденции стояла на страже тысяча воинов, одетых в латы и вооружённых копьями... Жители носили волосы связанными в пучок и имели также золотые подвески в ушах. На ближней горе храм охранялся всегда пятью тысячами человек. На рельефах этих зданий рядом с дикими туземцами, аннамитами и даосами замечаются индийские браманы, еврейский и приземистый, сильный монгольский тип и, наконец, благородный, тонкий, кроткий, почти классический — идеализация древнего камбоджийского типа.
Если у населения Индокитая преобладают монголоидные расовые признаки (широкий череп и рост мужчин, немного превышающий 1,6 метра), то вообще можно отметить поразительное ослабление его к югу и западу. Тонкинцы, естественно, стоят весьма близко к своим китайским соседям; четырёхугольным лицом, небольшим ростом, оливково-бурым цветом лица они всего более напоминают пунтов провинции Куангтунг. Впрочем, нос у них уже менее плоский и скулы менее выдаются. У аннамитов замечаются ещё более сильные уклонения, хотя китайское смешение ясно выступает и в тосах, пограничных жителях, возделывающих стернанис, или бадьян (Illicium). В населении Нижней Кохинхины можно видеть уже смесь китайских, малайских и индийских элементов; индийское происхождение имеют и элементы пали в языке Камбоджи. Кхмеры Камбоджи часто напоминают низшие касты индусов. Гарнье встречал даже арабские черты у куйев страны Лаос. [662] Сиамцев описывают приземистыми, похожими на малайцев, а даосов и пианов — похожими на китайцев и более малорослыми, чем бирманцы, крепкие фигуры и резкие, более благородные черты которых всего более напоминают горные племена Северо-Восточной Индии.
Тёмный оттенок цвета кожи индокитайцев не согласуется с преобладанием монгольских черт лица. Цвет многих индокитайцев походит на старую блестящую бронзу. Приходится иногда слышать, будто к югу они ещё темнее, но это не вполне соответствует действительности. Во всяком случае кхмеры, «чёрные туземцы» Камбоджи, как их называют китайские сообщения, фуонги, стиенги и хамы принадлежат к наиболее тёмным. Но аннамиты светлее, чем сиамцы и лаосцы, мои светлее своих аннамитских соседей, а китайцы, поселившиеся в Индокитае, особенно выделяются светлым цветом кожи. Всего светлее, как говорят, родехи Камбоджи, которые по этой причине, а также и ради физической силы, охотно приобретаются в виде рабов. Некоторые из «диких» племён светлее сиамцев, аннамитов и им подобных. Итак, мы можем допустить здесь не одно лишь простое наслоение более древних тёмных и более новых, светлых элементов. В местной классификации Камбоджи всего темнее считаются кхмеры, за ними следуют дикари востока, малайцы и хамы и, наконец, сиамцы. Здесь надо принять во внимание чуждые влияния, которых история совершенно не знает, а они могут быть только малайскими и индийскими. Здесь могут быть указаны и смешения. Внутренние переселения из Кохинхины в Камбоджу и Сиам стали в особенности значительны под французским управлением, и на камбоджийских озёрах поселилась большая аннамская колония. В Камбодже, вероятно, имеется небольшое число тёмных потомков португальцев. Пока Индокитай был ещё воинственным, захваченные в виде рабов военнопленные вносили в страну массу чуждых элементов. Согласно Юлю, в 50-х годах население Авы и Амарапуры состояло по большей части из военнопленных кассаев, кашаров и ассамцев.
Характер, умственные и нравственные задатки и развитие позволяют установить три главных типа, которые обуславливаются столько же расовыми различиями, сколько и развитием культурного уровня. Менее испорченные дети природы, живущие в гористых местностях Тонкина до Бирмы, мои, стиенги и пианы, изображаются в описаниях частными, трудолюбивыми, любящими свободу. Они расселены редко, но на обширных пространствах, в величине которых выражается незначительная сила индокитайских государств. Область моев, совершенно не известная кохинхинцам, начинается уже в 50 географических милях выше устья Меконга. Их расстояние в нравственном отношении от жителей низменностей и городов во всяком случае очень велико. «Между тем как в колонии, что бы ни говорили, приходится жить в скоплении отверженных людей, беглых невольников и т. п., разделившихся на племена, в лесах мы встречаем спокойное, бодрое, достойное уважения и трудолюбивое население» (Готье о моях). Тонкинцы, аннамиты, сиамцы и бирманцы в сравнении с ними являются в состоянии разложения, причём культура не выражается у них со своей хорошей стороны, как у китайцев. Знатоки отличают их уже по большей зависимости и подчинённости. Тем не менее, настоящей тонкостью обращения и достоинством они стоят ниже китайцев, равняясь с ними только скрытностью. О бирманцах, которые все без исключения в высшем и низшем сословии страстные любители театра, говорят, что они и в жизни играют комедию. «В Бирме каждое дело от управления страною до посадки капусты совершается как-то мимоходом, случайно, шутя и с такою вялостью, как будто «беспощадное время» есть только создание [663] воображения... Торговля, по-видимому, теми, кто занимается ею, также считается какой-то игрой» (Арчибальд Форбс). «Легко прийти, легко уйти», — любимая поговорка бирманцев. И сиамцев описывают, как мягкий, любопытный, болтливый народ, который раньше всех вступил в сношения с европейцами. Но об их мягкости в поступках и строгой религиозности отзываются с похвалой. От смешения этой лёгкости с китайской разумностью и серьёзностью тонкинцы стали, быть может, лучшим народом Индокитая. «У обитателей Тонкина есть более развитая способность к делам, чем у кохинхинцев; в то же время они деятельнее и торгуют всем. Они любят денежную наживу, но стараются не только приобретать, но и пользоваться ею. Тонкинец расточителен; он — большое беззаботное дитя и любитель развлечений и празднеств; он не жалеет никаких денег на пышные церемонии и похороны. В других отношениях характер его сходен с характером китайца, который, конечно, более думает о будущем и не ценит так мало своих заслуг. Тонкинцы обыкновенно беседуют о своих делах за столом» (Дюпюи). Китайцы справляются быстрее в практических вопросах в качестве и деловых людей, и чиновников. Камбоджанцам приписывается несколько тяжеловесная честность. Часто приходится слышать, что аннамиты — французы востока, самые весёлые из всех восточных людей. «Аннамиты, так же как и французы, всегда веселы и болтливы, между тем как китайцы всегда выступают с достоинством и, по крайней мере, придают себе серьёзный вид. Сиамцы, быть может, по характеру — самый мягкий народ» (Барроу). Аннамиты — беспощадные игроки. Ни они, ни тонкинцы не имеют воинственных задатков. Французы встретили решительное сопротивление впервые тогда, когда столкнулись с «чёрными флагами» китайского происхождения.
Превосходство китайцев над всеми индокитайцами признаётся повсеместно. Бауринг находил, правда, у сиамцев более утончённую малайскую основу, но без той высшей законченности, какая достигается в Китае. Это превосходство заключается не только в богатстве и энергии торговцев (первые европейские посольства, посетившие амарапурский двор, принимались только в присутствии китайских купцов). Все эти страны тяготеют к Китаю, как к стране денег, власти, знаний и умения. Правление в них тягостнее и произвольнее, общественная безопасность меньше, национальное чувство слабее. Тонкинцам свойственно пристрастие к старым европейским мундирам, которых не хочет знать китаец, привыкший к своей унаследованной от предков практичной одежде. Различие это доходит до мелочей. Мы называем китайца грязным, но в отношении опрятности аннамит стоит почти ниже всех других народов. Из Китая исходит всё, что в Восточном и Южном [664] Индокитае может быть названо наукой. Даже в Аннаме всё книжное богатство учёного состоит из произведений Конфуция и китайских сочинений по медицине, астрологии и т. п., и литературный язык аннамита также проникнут китайскими словами, как турецкий — арабскими. В сиамской беллетристике встречаются переводы с китайского, иногда по нескольку раз; китайские влияния замечаются и в её стиле. Китайский язык, считающийся культурным языком в Индокитае, для многих служит разговорным языком, и ещё большее число понимает его и пишет на нём. У кхмеров мы вступаем уже в область индийской литературы; литература их состоит из философских и религиозных произведений на языке пали. И Бирма, язык которой служит обиходным языком для многих небирманских народов Западного Индокитая, пользуется индийской письменностью, и литература его питается из индийских источников.
Зодчество и ваяние Индокитая, находясь под индийским влиянием, стояли на иной высоте, чем теперь. «Со времени находок ассирийских развалин открытие разрушенных городов Камбоджи составляет важнейший факт в истории искусства Востока». (Фергюсон; об этих зданиях ср. стр. 617 и 661). Величественные остатки обнаруживают также Бирма и Сиам. Они находились под влиянием стимулов, исходивших из индийских колоний в Камбодже, но, по крайней мере, в архитектуре там преобладает резкое, жёсткое, фантастическое. Более древние бирманские постройки выказывают замечательное пристрастие к арке, напоминающей готическую. Дикая, необузданная фантазия пробивается повсюду, где внешняя форма не убивает мысли. Идеи, вынесенные из Цейлона, угасли и в произведениях зодчества. Наряду с храмом Канди, который искусным распределением света и тени или целесообразной расстановкой некоторых удачных изображений производит торжественное, величавое и сильное впечатление, сиамский храм, со своим обилием мелких предметов и сусального золота из китайских лавок, со своими сотнями фигур, напоминает скорее детскую игрушку, чем место молитвы. После Сиама с упадком могущества Камбоджи центр тяжести культурного развития перенесён был в Южный Индокитай. Не отличающиеся тонкостью исполнения, но в общем производящие величественное и изящное впечатление колоколообразные пирамидальные башни Айютии, древней сиамской столицы, напоминают более поздние формы кхмерской архитектуры. Хотя родство кхмерского искусства с индийским не может подлежать сомнению, но всё-таки для нас достаточно темны и развитие его на юге Индокитая, и путь, каким оно пришло из Индии. Оригинальные стороны кхмерского искусства — величественное расположение входных ворот, окружённых колоннами, и верхняя часть крыши, покоящаяся на пилястрах, а также и законченность изваяний — выступают перед нами без всяких попыток и промежуточных ступеней приближения к этой законченности. Кхмерское искусство, по своей сущности и по своему плану, сохраняет индийский характер, но форма его потерпела некоторые превращения. Восточноазиатские влияния не могли развить чувства цвета у индокитайцев. Бирманцы, правда, пишут цветы, но остаются далеко позади своих китайских образцов. В Сиаме преимущественно китайцы расписывают буддийские храмы, часто двусмысленными изображениями наказаний и наград будущей жизни.
Аннамиты высших сословий носят тюрбанообразную шапку — мужчины из чёрного, а женщины из белого крепа, — и длинную тунику с очень широкими рукавами. Эта одежда одинакова у обоих полов, так же как и широкие шаровары. Партикулярную одежду мужчин составляет ещё узкая куртка со стоячим воротником. На платье, предписанном классу мандаринов, из китайских материй, нашиваются по китайскому образцу символические изображения животных. Высшие мандарины Аннама [665] прикрывают себе голову чёрной шапочкой с вызолоченными орнаментами, пряча под нею заплетённые длинные волосы, и приделывают сзади с той и другой стороны узкое крылышко, вроде крыла стрекозы, из газа, стоящее горизонтально. Это крылышко имеет до ⅓ метра длины и вышито золотыми нитями. Четыре низшие класса носят подобную же шапочку без крыльев. Китайские башмаки с толстыми белыми подошвами находятся в общем употреблении. Толстая дощечка из слоновой кости, прикрепляемая на груди, или такая
же дощечка меньших размеров, висящая на шее, считается признаком известного общественного положения. Для высших чинов неизбежны сопровождающие их лица с необходимыми предметами, каковы трубка, коробка для бетеля, бумага, письменный прибор и чайник с чашкою. Военный мандарин, кроме того, заставляет нести перед собою свою саблю в деревянных или чёрных медных ножнах, выложенных перламутром. На индийской стороне полуострова мы находим у сиамцев белые шаровары южных индийцев и малайцев с шарфом, кусок ткани, покрывающий грудь (сари индусов), вышитую золотом парчовую куртку и небольшую шлемообразную шапку из чёрного бархата или шёлка с вызолоченными украшениями. Большие тюрбаны шанов из куска ткани длиною в 15 метров, тёмно-синего цвета, как и вся одежда этих народов, напоминают Индию. Бумажная ткань шириною в ладонь вокруг бёдер мужчины, короткая юбка у женщин, а при тяжёлой работе и в жаркую погоду только свешивающиеся сзади лоскутки, составляют одежду ниже стоящих племён, каковы кхасы, мои, стиенги и другие (см. рис., стр. 657, 661 и 663). В качестве украшения употребляются ожерелья из стеклянных бус или раковин, тонкие кольца из красной или жёлтой меди, надеваемые на предплечья плотно одно над другим, как у негров, и металлический или деревянный цилиндр в ушах, которым не пренебрегают и стоящие ещё ниже лаосцы крайних восточных областей. [666] Небольшой камзол, вроде малайского, у женщин кхасов составляет скорее украшение, чем одежду. Ко многим из этих племён, например, к моям, золото не проникло, и серебро ценится едва ли выше широко распространённой меди, также повсеместно употребляемой для украшений. Неуместное пользование европейскими мундирами проникло на юг и запад, но не на восток, где следит за этим китайская культура. У лаосских начальников даже и внутри страны можно видеть европейскую рубашку, надетую сверх шёлкового платья.
Тонкинцы не привыкли к косе (она не считается национальной даже у южных китайцев), а связывают свободно растущие волосы на темени в пучок. Сиамцы коротко стригут их, оставляя только венчик (см. {{#665|рис. 665}}), прикрывающий темя, а у женщин принимающий форму пламени с металлической булавкой. Аннамиты увеличивают этот хохол искусственным утолщением, которое продаётся на рынках. Борода у аннамитов растёт, правда, не сильнее, чем у сиамцев, но когда мы, перейдя через лаосскую границу, попадаем в Аннам, мы встречаем скудную, но выхоленную бороду и усы у китайцев, каких нельзя видеть в Сиаме и Лаосе.
Широко распространённое, в особенности высоко развитое у шанов, искусство плетения доставляет разнообразные шляпы из соломы и луба, защищающие от солнца и дождя, по большей части из листьев веерообразной пальмы. Коническая шляпа аннамитов мужчин прикрывает голову, точно гасильник, до самых плеч, а широкая и плоская шляпа женщин походит на крышку большой круглой кастрюли. С краев её свешиваются две шёлковые ленты с кисточками до колен, а на дне вставлено маленькое зеркальце, в которое та, кто её носит, может видеть свои узкие глаза, маленький нос и зубы, почерневшие от жевания бетеля.
Украшение нигде не бывает чрезмерным. Даже зажиточных аннамиток нередко можно узнать только по двум янтарным шарикам в ушах или по серебряным и янтарным цепочкам, которым приписывается целебная сила. Вследствие этого и мужчина носит их во время беременности жены. Мандарины носят кольца, и там, где законы против роскоши не имеют силы, и дочери бедных людей щеголяют большими серебряными перстнями. Длинные ногти, в особенности на левой руке, составляют признак сословного положения и учёности. Бесчисленные медные пуговицы туник в Северном Лаосе также служат украшением. Татуировка некогда имела широкое распространение. Аннамиты утверждают, что они давно уж применяли её по приказанию одного из своих царей, чтобы обмануть морских чудовищ при рыбной ловле. В настоящее время, помимо более мелких народов, она производится только у лаосцев полинезийским способом, посредством связанных игл. В прежнее время обитателей страны Лаос делили на нетатуированных и татуированных, и у этих последних различали зелёную и чёрную татуировку. Обычай этот в настоящее время исчезает, но в Северном Лаосе можно найти ещё людей, тело которых так же покрыто татуировкою, как у жителей Маркизских островов. У кайенов татуируются только женщины, а тахои татуируют себе лишь верхние губы. Уродование ног по китайской моде в Тонкине вовсе не встречается или весьма редко. Обрезание, кроме магометан, производится и у хамов, и у некоторых соседних племён. Подпиливание зубов с помощью камней указывается у банаров и других «диких племён» Индокитая.
Вооружение в восточных царствах имеет китайский характер, объясняемый тем, что китайские войска довольно часто переходили границы (ср. выше, стр. 658). Аннамиты обмундированы по-китайски; так же [667] как и в Китае, главным оружием служат для них фитильное ружьё и копьё. Копья с клинками, алебарды и трезубцы встречаются часто. Большинство аннамитского войска было вооружено ими ещё в войну 1883 г. Луки и стрелы постепенно исчезают. Ещё недавно можно было видеть отряды с овальными кожаными щитами в ⅔ человеческого роста — остаток древнего вооружения. По своему значению всякое другое оружие превосходит неизбежная бамбуковая трость, которой солдаты вдохновляются и наказываются. Она вообще играет важную роль: в Аннаме нет ни одного живого существа, которому свист бамбуковой трости не был бы хорошо знакомым звуком. Здесь, так же как и в Китае, не было первоначально сплочённой вооружённой силы. Неизбежным спутником воинов кхасов и моев, а также и других племён, служит самострел. В домах, где много имущества, можно найти большие самострелы для слонов и меньших размеров для оленей и косуль. Миниатюрные самострелы употребляются в качестве игрушек для детей, а быть может, и для знахарей. К стрелам приделаны железные наконечники, которые, по-видимому, часто бывают отравлены. Колчан из бамбука украшается иногда красивой резьбой, имеющей у стиенгов индийский характер. По свидетельству Гарманда кхасы пробивают на расстоянии 15—20 шагов бамбуковой стрелой без железного наконечника доску толщиной в 1 см; ему никак не удалось натянуть самострел, между тем как кхасы делают это в самое непродолжительное время. Саблевидный, слегка изогнутый нож употребляется для вырубания кустарника, а клинки копий служат для военных целей. Большое копьё применяется на охоте за крупными зверями; кинжалообразный нож меньших размеров с кривой рукояткой носят за поясом.
Мотив защиты широко распространён в расположении деревень и домов, в особенности в свайных постройках, но там, где боятся пиратов, как, например, на нижней Сонгке, поселения отодвигаются от воды. Аннамит живёт или на воде, или на иле (Морис). Палисады и терновые изгороди окружают деревни. Бамбуковые острия, спрятанные в траве, затрудняют доступ к ним и ставятся даже вокруг домов. В центре небольшой площади, окружённой хижинами, поднимается небольшая платформа, поставленная на срезанном древесном стволе для ночной стражи. Против вредных духов на деревья и жерди вешаются амулеты, и тонкие хлопчатобумажные нити, натягиваемые вокруг крыши для ограждения от духов, спускаются в маленькие кучки песка. Из страха занести в деревню что-нибудь дурное, там отказываются даже от подарков. Жилые места дикарей заслуживают только названия посёлков. Жалкая деревня кхасов, хотя и окружённая палисадом, кажется цыганским табором наряду с деревней лаосцев с её кокосовыми пальмами и манговыми деревьями, и неизбежной пагодой посреди гладко утоптанной деревенской площади. Только укрепления придают ей не совсем заманчивый характер. Мо́и и кхасы живут часто на высоких шатких сваях или на древесных стволах со срезанной верхушкой. Хижины их состоят из плохо связанного остова, прикрытого листьями и камышом. Стены поставлены не прямо, а наклонены внутрь, но у лучших домов балки покрыты резьбою. У народов, пользующихся безопасностью и благосостоянием, как, например, у кхасов Дуона, жилище строится в виде большой семейной хижины, где в заднем поперечном покое находится алтарь: это — «комната предков». У лаосцев и моев такой дом достигает 30—40 метров длины, 15 метров ширины, и пол лежит на 2—3 метра над землёю. Вокруг стоят хижины для запасов, из которых многие поставлены на сваях. Даже в самом густом, отдаленном лесу неожиданно приходится встречать маленькие хижины на шатких сваях: в них хранится самое дорогое из достояния семьи или клана. [668] Бесчисленные китайские поселения можно узнать тотчас же по более прочной постройке из камня и извести.
В городе и в городке возвышается «миунг», особый городок, в котором в четырёхугольнике из досок высотой до 3 метров и около 80 метров боковой длины стоят дома лучшей постройки, с красиво вырезанными балками и острыми кровлями, покрытыми досками, лежащими друг на друге наподобие черепицы. Так, в Аннаме такой четырёхугольник посредине предместий представляет городок духовных лиц, чиновников и солдат, а в этом четырёхугольнике другой представляет дворцовый городок, посредине которого остриё башни означает ось царства или провинции. Этот китайский стиль выказывается в украшении ворот до Гуэ и Сайгона. Вид цитадели Гуе с квадратными сторонами длиною в 3 километра, над зубцами которой не возвышается ни одной пагоды, ни одного памятника, и только местами — гребень черепичной крыши или зелень дерева, имеет совершенно китайский характер. И в Сиаме проводится китайское подразделение на провинциальные или окружные главные города: Бассак есть миунг, имеющий значение главного города провинции. Местному уровню культуры соответствует частое перенесение столиц: Бирма в течение этого столетия управлялась из трёх различных центров (Амарапура, Ава и Мандалай). Легко понять, что Мандалай, или Паттаниапура, будучи «резиденцией, украшенной пурпуром и золотом, несмотря на весь свой блеск, имеет только вид собрания палаток, которые завтра могут быть сложены и перенесены в другое место» (Бастиан). В Индокитае нельзя найти городов, имеющих размеры и прочность китайских городов с миллионным населением. В Бангкоке, самом большом городе Индокитая, с 400 тыс. жителей, наиболее крупные торговые дома и лавки расположены на плотах или стоят на сваях на Менаме, каналы которого образуют самые оживлённые улицы. Но ещё в то время, когда Кемпфер вёл дневник своего путешествия по Сиаму, Бангкок был только незначительным собранием контор и товарных складов, а Айютия была главным городом. В комнате аннамитского дома одна сторона занята возвышением, служащим только для её обитателей и недоступным для рабов; на одном конце его стоит жертвенный стол рядом с домашним алтарём, на другом — столик для чая и бетеля и медная плевальница.
Почти все народы Индокитая прилежно занимаются земледелием. Шанам искусственное орошение и разведение чая удаётся лучше, чем их властителям бирманцам, и они вывозят даже чай в Китай. Лаосы возложили на дикарей своей страны обязанность возделывать для них рис. Они спускаются в известное время на равнину и берут себе жатву. Подобно этому, аннамитские эмигранты пользуются рабски подчинёнными им моями для возделывания риса и для разведения плодовых растений на новых местах. Возделывание риса преобладает повсюду. На всём Востоке приходится видеть китайский способ обработки. Из всего вывоза нередко три четверти составляет рис. Даже Сиам, где культура его гораздо менее интенсивна (ею занято в Сиаме не более четверти страны и только половина плодородной долины Менама), в прежнее время значительные количества риса отправлял в Китай. В 1890 г. он составлял ⅚ вывоза. Почвенные условия настолько благоприятствуют возделыванию риса, что только в местностях Северного Лаоса маис играет некоторую роль. Рис является главным пищевым средством, которому, хотя и несправедливо, приписывали вялость сиамцев. В тонкинской низине разливы Сонгки часто уничтожают рисовые посевы, несмотря на плотины высотою в 7—8 метров, которыми огораживаются сообща целые группы деревень. Особый сорт риса, так называемый «клейкий рис», возделывается для жертвоприношений. Земледелие процветает и в Аннаме. Один [669] французский путешественник называет его «озарённою солнцем страною, полною рисовых полей, насаждений бататов, шелковичных деревьев, клещевины и маиса, где повсюду люди копают, рубят, носят воду». Обилие деревень в тени арековых и кокосовых пальм создаёт настоящий культурный ландшафт. Здесь маслянистый орех банкуль (Aleurites triloba) составляет главный предмет хозяйственной деятельности. Чай возделывается в Северном Аннаме и Тонкине, но зажиточные люди пьют только привозной чай. Точно также тонкинский шёлк ценится ниже китайского, но для известных целей вывозится в Китай и Японию. Здесь, как и в Китае, плотины рисовых полей обсаживаются шелковичными деревьями. Сахарные плантации находятся по большей части в руках китайцев, которые ежегодно в большом числе приходят из Амоя и арендуют землю за незначительную годовую плату. Сахарный тростник, разводимый ими, они перепродают китайским владельцам сахарных мельниц. И разведение перца, кардамона и корицы в Сиаме и индиго в Тонкине находится в сущности в руках китайцев. Пока Сиам не открылся для европейской торговли, все эти произведения, а также и ценные деревья отправлялись в Китай. К сожалению, земледелие края стеснено налогами и монополиями, вследствие чего в Сиаме обложены повинностями не только отдельные кокосовые пальмы, но и все кокосовые орехи, всё количество добываемого масла, даже мётлы из черешков пальмовых листьев. Дикий рис дают лошадям и собирают для людей во времена нужды, когда даже плоды лотоса идут в пищу.
Важное значение в хозяйстве этих народов имеет участие их в рубке деревьев, принимающей большие размеры в областях истоков или на верхнем течении рек, в особенности Салуена и Менама. Прежде всего тиковое дерево, за ним чёрное и сандаловое и агиловое (Aguillaria Agallocha) являются предметом этой промышленности. Бастиан рассказывает потрясающие вещи о рубке тиковых деревьев, когда шаны и лаосцы, реже сиамцы и бирманцы, работают в пустынном, девственном лесу между Салуеном и Менамом, и китайцы приносят им водку, табак и другие предметы роскоши, а ночью выигрывают у них заработанные деньги. Плуг известен почти повсюду. Более тяжёлая китайская мотыга, сходная с европейской, распространена китайцами в Северном Индокитае: местное орудие слишком легко для основательной работы. Кхасы для вырывания углублений для семян и вскапывания и размельчения почвы употребляют в виде полевого орудия заострённую палицу из твёрдого, тяжёлого дерева, которая искусно укреплена с помощью поперечных тяжей в расщеплённом конце бамбуковой трубки.
Буйвол — самое важное домашнее животное в Индокитае; кроме ценности, представляемой им в качестве вьючного животного, он употребляется как животное, привычное к болотистой почве, для важной цели обработки рисовых полей, что для него возможно при его массивном теле. Всего чаще он встречается в Лаосе. Повозки, запряжённые буйволами, можно видеть в Верхнем Аннаме; в других местах, кроме слонов, переноска тяжести возлагается на человека. Следующее место за буйволом занимает индийский горбатый скот и небольшая тощая индийская порода рогатого скота. К самым характерным звукам лаосской деревенской сцены принадлежит звон деревянных колокольчиков возвращающихся домой буйволов и быков и резкий крик отправляемых для купанья ручных слонов. Скачки на быках играют роль важного спорта в Камбодже. Небольшие лаосские лошади имеют значение для перевозки тяжестей и для верховой езды. Индокитай — страна ручных слонов. Это приручение особенно удаётся лаосцам и их диким соседям. Огромная сила этих животных составляет для владельцев их большую хозяйственную выгоду. Неудивительно поэтому, что аннамские [670] короли монополизировали не только слоновую кость, но и ручных слонов. У короля Камбоджи их было до трёхсот. Обширное применение слонов у индокитайцев отчасти объясняет несовершенство их путей сообщения. «О дорогах лаосцы обыкновенно не заботятся: в одно мгновенье слон вырывает с корнем мешающие ему деревья, разрывает ползучие растения, прокладывает себе дорогу в бамбуковой чаще и при этом всегда принимает во внимание ширину и высоту своего груза. У кого есть слон, тому не надо заботиться ни о дорогах, ни о мостах: он карабкается вверх и вниз там, где козы пришли бы в затруднение» (Гарманд).
Питание индокитайских народов состоит главным образом из риса, а также из рыбы и тропических плодов. При большей бедности и меньшей рабочей способности оно гораздо скуднее, чем в Китае. Барроу находил, что китаец в одну неделю тратит больше на еду, чем сиамец в два или в три месяца. Жевание бетеля простирается до Южного Юннана. В Тонкине нельзя видеть на улице ни одного чиновника или человека с известным положением без сопровождения слуги, несущего изящный ящичек, содержащий бетель, табак, арековый орех и пр., а у учёных, кроме того, кисть и чернила. Вместе с тем опиум, благодаря влиянию китайцев в Тонкине и Сиаме, распространился, несмотря на высокую пошлину, в обширной области. Чай возделывают и пьют в Тонкине, Аннаме и шанских государствах; в Бирме его любят высшие классы. Листья крупнолистного вида чая едят здесь вместо салата. Из спиртных напитков имеется лёгкая рисовая водка и затем перебродивший сок сахарного тростника и ананаса.
Береговая рыбная ловля до самого Сиама находится по большей части в руках китайцев, которые при этом занимаются незначительным каботажем, неискоренимыми морскими разбоями, а на китайской границе — громадной контрабандой. На береговых островах в Тонкинском заливе живут исключительно китайцы. Здесь они собирают и отправляют в Китай морской огурец (трепанг) и водоросль «агар-агар». На некоторых островах они поселились в небольшом числе; к другим их джонки пристают только на пути, чтобы запастись продовольствием, помолиться и принести жертву какому-нибудь священному изображению. Внутри страны лаосцы с искусством и усердием занимаются рыбной ловлей в водах Меконга; у камбоджийцев, в их низко лежащих, ежегодно затопляемых и легко заграждаемых плотинами местностях попадаются превосходные рыболовные места, вследствие чего они могут вывозить в большом количестве с помощью китайцев солёную и сушёную рыбу. Ежегодно в конце осени около 20 тыс. человек переселяются из Камбоджи и Кохинхины на берега высоко поднявшегося озера и ловят рыбу из хижин, поставленных на сваях.
В торговле с Индокитаем Китай выменивает сырьё, имеющее ценность (сырой хлопок, соль, сахар, металлы, благородные камни), на шёлк, опиум, медные и железные изделия, сухие плоды, ткани и бесчисленные мелочи, даже фарфор. Отсюда уже видно, что промышленность стоит там на иной ступени, чем в Китае и Японии. Вкус зодчих и ваятелей кхмеров, декоративные украшения которых французы сравнивали по общему впечатлению со своими произведениями поздней готической эпохи, оставил некоторые следы разве только у золотых дел мастеров. По указаниям путешественников производительность в Тонкине всего более и всего менее в Сиаме. В первом высоко развито тонкое столярное дело и резьба по дереву: тонкинские лакированные изделия и перламутровые инкрустации пользуются большой славой; напротив, металлические изделия почти все ввозятся из Китая. Согласно старинным законам китайцам не позволяется вывозить необработанных [671] металлов. Изделия, выложенные металлом, изготовляются особенно красиво в Ганое из раковин речной улитки. Там существует даже особая улица, называемая «Rue des Incrustateurs»[1]. Фарфор образует важную часть китайского ввоза, в особенности через Рангун в Бирму; голубой фарфор по японскому образцу выделывается в Аннаме, вероятно, японскими переселенцами. Многочисленные ценные камни Индокитая, в особенности рубин, знаменитый жадеит из Могунга и янтарь из Гукунга разыскиваются и выкапываются шанами и какьенами и сдаются китайцам, арендующим эти копи, в сыром виде для дальнейшей обработки. К бирманцам и шанам китайцы и лаосцы ввозят железные плуги. В Индокитае седанги занимаются кузнечным делом: в семидесяти деревнях там выплавляется и обрабатывается железная руда. Во Времена Крауфорда китайцы в большом числе разрабатывали бирманские серебряные рудники. Китайцы прилагают руки и к многообещающим тонкинским золотым, серебряным и железным рудникам. Сиамцы доставляют руду к печам, к которым приставлены китайские рабочие, продают её необыкновенно дёшево, и железо отправляется на судах в Бангкок. И оловянные рудники разрабатываются по большей части китайскими компаниями. В Бангкоке все художества и ремёсла, отливка олова, кузнечное и дубильное дело находятся в руках китайцев. Бирманцы вывозили всегда значительную часть своих бумажных материй с Коромандельского берега и из Китая; они мало занимаются пряжей и тканьём. Индокитайские ткачи не могут выделывать тяжёлых шёлковых материй, вроде китайских. И бумагу сиамцы не могут делать так хорошо и дёшево, как китайцы, и должны предоставлять последним и приготовление обуви. В лакированных изделиях шаны пошли далее своих бирманских соседей. Китайские лакированные бамбуковые плетёные товары славятся от Ньюнгу до Пагана. Китайские выдуватели стекла работают и в Бирме. Заработная плата здесь во много раз ниже, чем в Китае, но и жизнь стоит ещё дешевле. «Здесь работают за ничто и живут менее, нежели ничем». В Китай вывозятся и шкуры — всё это проходит через китайские руки. «Только религиозные обязанности сиамцы исполняют сами» (Крауфорд).
Искусство Сиама заключается в подражании китайским, реже индийским образцам. Каменные изваяния, даже громадные гранитные статуи, ввозятся из Китая. Сиамцы выказывают менее самостоятельного вкуса, чем китайцы: их храмы новейшего происхождения переполнены позолотой. В Бангкоке играет постоянно китайская труппа: сиамский и аннамитский театры стоя́т ниже китайского. Самостоятельнее поставлено бирманское промышленное искусство, пользующееся для своего орнамента преимущественно геометрическими индийскими узорами. В отливке колоколов оно достигает громадных размеров и художественного выполнения. В филигранных и лепных работах Бирма почти не уступает Китаю.
Обитателям Тонкина и Аннама, так же как и японцам, ещё в раннюю эпоху было воспрещено плавать на судах вне своей страны. Поэтому в большом числе они переселялись только на сушу, например, из Кохинхины в Сиам и Камбоджу. Кроме того, им не доставало и денежных средств для более крупных предприятий. Китайские джонки удовлетворяли большей части торговых потребностей гаваней Аннама и Тонкина. В многообещающий Гайфонг в первое время после его открытия приходило в шесть раз больше китайских джонок, чем европейских судов, и стоимость китайского ввоза (европейские и китайские ткани, опиум, шёлк, фарфор, чай и пр.) равнялась половине всего ввоза. До недавнего времени китайцы из Гонконгского рейда были в Тонкине единственными представителями каботажа, не исключая самых [672] важных береговых мест. Они работали за счёт короля и собирали пошлины в провинциях. Упадок этого судоходства, которое французы сильно стесняли под предлогом искоренения пиратства, принесло пользу, конечно, не тонкинцам, а европейским судам, в особенности германским, то есть судам европейских образцов и флагов со смешанным европейско-китайским экипажем. Для истории южно- и восточноазиатских отношений имеет значение то обстоятельство, что на этих берегах и японцы имели некогда торговую колонию в портовом городе Файфо, откуда они в конце прошлого столетия вытеснены были китайцами или, по другим известиям, отозваны были эдиктом своего правительства. Ещё в 1889 г. в Кохинхине три четверти вывоза находились в руках китайцев. И важнейшая часть внешней торговли Сиама велась некогда с Китаем, в особенности с Кантоном, Амоем и Нингпо, исключительно с помощью тяжеловесных джонок, имевших китайскую форму и управлявшихся китайцами, но строившихся в Сиаме. В новейшее время паровые суда и прямые связи европейских торговцев вытеснили китайское судоходство. Так как на борту китайского судна каждый ведёт торговлю всюду, куда бы оно ни пристало, и джонка в 600 тонн заключает 90 человек, то легко представить себе массу торгующих китайцев, но вместе с тем и неспособность этой торговли удовлетворить возрастающего, требующего вывоза производства сырых продуктов этих стран, в виде риса, сахара и т. п.
Для речного плавания индокитайцы строят длинные однодерёвки. Крепких деревьев, в особенности тика, там можно найти более, чем где бы то ни было на земном шаре. Наиболее распространённые «лаосские» лодки, длинные и узкие, с долотообразным выступом на обоих концах, напоминают малайские суда. С меньшим успехом производится в Аннаме и Сиаме кораблестроение в большом масштабе, по европейским образцам.
Сухопутная торговля также состоит главным образом в торговле с Китаем. Китайцы живут во множестве в мелких внутренних местечках и на границе. Между Бирмой и Китаем они ведут торговлю из Бхамо, на верхнем Иравадди, до которого ещё доходят пароходы из Рангуна. Главным предметом торговли служит хлопок, отправляемый из Бирмы в Южный Китай. Китайцы скупали весь хлопок, кроме небольшого количества, потреблявшегося в самой стране, пока в 1854 г. сам король не взял хлопчатобумажную торговлю вместе с некоторыми другими отраслями торговли в свои руки и стал выдавать задатки так же, как китайцы. Из Бхамо товары перевозятся в Китай большими караванами, заключающими 500—1000 человек. У каждого есть несколько, а у некоторых даже 15—20 вьючных животных. Уже Марко Поло упоминает об их больших собаках, которые в преувеличенном виде сравнивались с мулами. Большая дорога ведёт в долине Иравадди вверх до Бхамо и отсюда в Юнгчанг в Юннане. Из Могунга, в стране шанов и сингфоев, дороги идут в Ассам, Юннан и Бхамо. Далее, некоторые пограничные торговые города лежат в Северном Сиаме. В особенности в превосходно расположенный Цимме, или Хьенгмаи, ежегодно является несколько тысяч китайских торговцев, которым приходится целые месяцы ехать через горы, чтобы доставить на вьючных животных шерстяные ткани и металлические товары на рынки Северного Сиама. Кроме того, они занимаются всякого рода мелочной торговлей и в сиамских торговых городах играют также роль в качестве маклеров и ростовщиков, обладателей притонов и спекулянтов горного дела. В Бангкоке им принадлежат самые большие базары. «Сотни их лодок снуют по реке во все стороны, заходят в каждый канал, пристают к каждому дому, привозят всевозможные средства [673] продовольствия и всё нужное для ежедневных потребностей. Они пользуются всем, что может доставить им прибыль; они — мастера в искусстве вымогательства и эксплуатации, чтобы не сказать высасывания» (Бауринг). Даже и в Камбодже китайцы своим распространением по деревням господствуют над всей торговлей. Они вывозят хлопок, весь урожай которого скупают заранее, рис, слоновую кость, перец, сушёную рыбу и произведения трудолюбия китайских ремесленников. В Тонкине, пока он был независимым, из всех соседей, одни китайцы имели право производить торговлю в силу покровительства Китая над Аннамом. Они пользовались ярмарками, горным делом и промышленностью и помогали при этом королю в осуществлении его выгодной монополии торговли рисом. В Тонкине, и в меньшей мере в Аннаме, пути сообщения проведены по китайскому образцу: в дельте Сонгки богатая сеть каналов, плотины которых служат дорогами, а в остальной стране — дурные дороги, со станциями на определённых расстояниях. Большая дорога ведёт из Гуэ в Сайгон на протяжении 500 км. Из Тонкина все главные дороги направляются в Китай. В Камбодже можно найти остатки старых дорог, вымощенных гранитом.
Монополии всякого рода и всякого распространения основывались в различные времена правительствами индокитайских государств и всё более и более ослабляли способность к работе и дух предприимчивости. Первоначальное право правителя пользоваться исключительно для себя уменьем искусных ремесленников без соответственного вознаграждения создавало всегда лишь мелкие пункты более высокого развития. В Гуэ, кроме предметов обычного потребления, выделываются лишь некоторые изделия, выложенные металлом, между тем как у миссионеров, стоящих вне королевской монополии, изготовляются образцовые произведения этого промышленного искусства. У них промышленность делала успехи, так как она по мере возрастания спроса лучше оплачивалась. В Сиаме многочисленные подати и монополии составляли бо́льшую часть государственных доходов. Почти все они находятся на откупе у китайцев, и эти последние имеют право проникать в жилище неисправного плательщика и захватывать его имущество. Покровителем их является «знатное лицо царства», доставившее им монополию за хорошее вознаграждение. Монополия торговли рисом и хлопком была обычною в Аннаме и Бирме; в Сиаме по временам торговлю могли производить только король и знатные лица, что вело всегда к ослаблению народного хозяйства.
Монетная и весовая системы Индокитая до самого Сиама снабжены китайскими надписями, хотя ввоз фальшивых гирь часто исходит из Китая. Из Тонкина и Аннама далеко распространились цинковые монеты. Шнурок их ценностью в 80 пфеннигов весит почти один килограмм, и так как 1 талер в 4 и 5 марок оплачивается 3000 таких монет, то уже это составляет неудобную тяжесть. Кваны лаосцев состоят из 600 цинковых монет на одной соломенной связке, что равняется 80 пфеннигов. Кроме того, в Аннаме имеются ещё большие медные монеты, ценностью в шесть раз больше названных выше. Обыкновенно они хранятся в государственном казначействе и употребляются только для подарков. В Бирме для мелких платежей существуют монеты из свинца, которые здесь относятся к серебру, как 1 к 500. Серебром и золотом пользуются для крупных платежей, по расчёту или, лучше сказать, по весу китайских таэлей (6,8 марок). В Сиаме обращаются круглые монеты тикал с именем короля. Со времени завладения Бирмою англичанами в обращение проникла и рупия. Характерно, что в обороте находятся и игорные фарфоровые и лакированные марки, выпуск которых составляет привилегию китайских арендаторов игорных домов. [674]
Положение женщины приблизительно такое же, как и в Китае. У «диких», в особенности у кувиев, исключительно придерживающихся моногамии, оно нередко лучше, чем у их цивилизованных властителей. Аннамитов упрекают в безнравственности, какая, вероятно, не встречается в Тонкине и Китае. Тонкинки славятся своим трудолюбием: они ходят на рынок с большим грузом товара, гребут больше мужчин, причём управляют рулём с помощью ног, и при этом ещё присматривают за ребёнком, лежащим на дне лодки, и за горшком с рисом, кипящим над огнём. Полигамия распространена повсюду среди знатных лиц. Там, где господствует китайское управление, браки отмечаются официально. При полной строгости буддизма, например в Сиаме или Камбодже, вдовцы или вдовы часто вступают в общества бонз, избегающие браков. В Камбодже вдовы неизбежно поступают на три года в монастырь и лишь после этого срока могут опять выйти замуж. В странах Индокитая, проникнутых китайской культурой, с почитанием предков связано искреннее желание иметь детей. За убийство родителей назначаются самые строгие наказания, а умерщвление непослушного ребёнка остаётся безнаказанным. Престарелые родители охотно принимают гробы в подарок от детей. Увеличение населения считается не только славой правителя и выгодой для государства в китайской части Индокитая, но и в Бирме, где ему способствует на практике водворение многих тысяч военнопленных. В действительности население в низинах повсюду очень густо, хотя и не так, как в Китае; напротив, оно крайне редко во всех горах, заселённых от Тонкина до Камбоджи полунезависимыми горными племенами. Оставление детей без помощи не так употребительно, как в Китае; у бедных оно заменяется продажей детей.
У лесных народов Индокитая брак имеет малайский характер. Покупка ясно выступает в обычае моев, в силу которого дочь только тогда оставляет родителей, когда будущий муж может взамен её дать им раба. Если же это ему недоступно, то он должен оставаться в доме своего тестя и работать. Нечто подобное встречается и у аннамитов. Но раб не может быть продан. По свидетельству Готье у моев настоящим господином дома является ребёнок, который пользуется самым тщательным уходом и нежным воспитанием.
Общественное разделение Индокитая выработалось не в таком бюрократическом духе, как в Китае. Важное значение дворянства скорее напоминает Японию, а в Камбодже и Бирме мы находим индийские учреждения, заметные и в Сиаме. В Камбодже в высшем классе, напоминающем касту, находится королевская фамилия, а в следующем — потомки прежних королей страны. На третьем месте стоят преамы (индийские браманы), на четвёртом — служители Будды. Низшее место занимает рабочее население — земледельцы, рыбаки, ремесленники и торговцы, свободные по имени, но обязанные работать на господина и ещё более на государство. Сюда принадлежат ещё особенно многочисленные в Сиаме и Камбодже рабы, в рядах которых находятся лучшие рабочие силы страны. Благочестивый человек берёт некоторых должников к себе в дом, даёт им одежду и пищу, по большей части недостаточные, ставит им каждый причиняемый убыток на счёт по высокой цене и считает их работу процентом за долг. Камбоджа и Бангкок принадлежат к самым большим невольничьим рынкам Востока. Кроме лиц, обращённых в рабство за долги, там существуют ещё государственные и пожизненные рабы, которых берут по большей части из диких племён. Охота за людьми распространена повсюду. У моев слово «coman» означает охотника за рабами, пирата, а также и мстителя: кровавая месть заключается во многих случаях в поимке кого-либо, принадлежащего к враждебной семье. Если подати какой-либо провинции Сиама, [675] испытавшей неурожай, в особенности в стране лаосцев, не достигают ожидаемой цифры, чиновники производят набег на пограничные области «дикарей» и этим покрывают дефицит. У моев рабство принимает более человечный характер. Зажиточный человек приобретает там рабов, покупая детей от 3 до 8 лет и воспитывая их вместе со своими почти без всякого различия. Им угрожает только отдалённая возможность быть проданными. Раб может жениться на дочери своего хозяина, но и тогда эта угроза остаётся над ним. Только дети, родившиеся у раба в доме его господина, не могут быть проданы. Общественное мнение высказалось бы также определённо против незаслуженно дурного обращения с рабом, как оно считает преступлением, бегство раба, в наказании которого глубоко заинтересован каждый свободный человек, причём укрывательство беглеца соседним племенем считается достаточным поводом для кровавой мести.
Управление в различных государствах соответствует глубокому различию между восточноазиатским и индийским воззрением на сущность государства. В государствах китайско-японского типа подданный пользуется более сильным покровительством, бо́льшим спокойствием и большею свободою передвижения; способности его не подавляются гнётом, превращающим его в раба и выжимающим из него всё, что только можно выжать. В этих странах народ состоит из индивидуумов, которые относительно свободно и самостоятельно работают и добывают жизненные средства для себя и государства. Строго упорядоченное образование чиновничества служит ручательством за высший уровень свойств ума и характера, чем бирманский и сиамский обычай раздавать провинции и округа по системе «кормления», когда должности продаются сановникам за деньги. Облечённый в должность кормится от неё и остаток отдаёт правителю. Низший чиновник «кормится», в свою очередь, частью деревни или несколькими семьями и сдабривает свой обед доходами от продажи правосудия. На самом деле там не существовало ни одного преступления, как бы тяжко оно ни было, за которое нельзя было бы откупиться деньгами. Попытка бирманских сановников умерить с помощью европейцев излишества этой системы была оплачена виновниками её кровавой ценой, а стране не принесла никакой пользы. В Аннаме чиновник получает ничтожное содержание с определённым пайком риса, а обыкновенный солдат, кроме некоторого количества пахотной земли, ежемесячно получает франк! Чиновничество в Аннаме имело крепкую опору в нижних слоях народа, так как под властью гуйена (см. ниже, стр. 676) состоят отдельные старшины общин, и во многих случаях из нескольких деревень образуется округ. Французы вообще поддерживали эту систему; только высших чиновников они заменили своими администраторами. Старшина общины выбирается советом стариков на год и утверждается губернатором. Рядом с ним, а в действительности выше его, стоит деревенский совет, составленный из наследственных членов, решения которого должен выполнять старшина. Старшина общины должен вести два регистра. Один содержит имена всех землевладельцев с указаниями рода, стоимости и плодородности их участков; второй — имена тех, которые обладают какой-либо другой собственностью. По данным этих книг определяется подушная подать. Не попавшие в списки составляют по большей части бродячее население, которое теснят и преследуют, но которому нечего терять и не приходится исполнять никаких обязательных работ. Иногда известные виды доходов предназначаются для давно установленного употребления: в Сиаме 10% дохода общественных домов употребляются для поддержания общественных дорог.
Прямые налоги состоят исключительно в издельной повинности. [676] Как ни выработана система отдачи в аренду монополий, но в настоящее время сиамское правительство требует от всех, за исключением индусов, китайцев и европейцев, кроме податей, личной работы в течение нескольких месяцев в году, одинаково от мужчин и женщин от 16 до 60 лет. Кто неспособен к работе, должен уплачивать деньгами и квитанцией служит шнурок, носимый на сочленении кисти руки, с восковой печатью чиновника. Китайцы, помимо обыкновенных податей, каждые три года платят подушные подати. Они не подвергаются татуированию, а сиамцы все снабжаются татуировкой, преимущественно на руке, смотря по принадлежности их к той или другой провинции: в том случае, если они принадлежат к сословию рабов, татуировка обозначает также принадлежность их известному господину. Прежнее правительство производило татуировку на задней части руки, а нынешнее — на передней.
Законы составлены по образцу китайских, но ещё сохранили в себе жестокость кровавой мести. В Гуэ в прежнее время при дворе держали до совершеннолетия мальчиков из провинций, родители которых были признаны виновными в государственном преступлении, в виде остатка семьи, погибшей под топором палача, и эти мальчики должны были быть казнены, когда для них наступит время полного понимания преступления их родственников. Нельзя не усмотреть здесь слабого развития чувствительности у азиатов; аннамитские преступники в большинстве случаев предпочитали смертную казнь долголетнему заключению на галерах Пуло-Кондора, которым французская гуманность заменила смертную казнь. Вдовы и сироты казнённых преступников должны были проводить остаток жизни в бедственных местах изгнания, где они могли иметь дело только с подобными себе. Шпионство как средство урегулирования административной машины официально признано и организовано. Во время своих посещений и совещаний в Аннаме, французы видели людей без мандаринских дощечек, но которые всюду проникали и ходили взад и вперёд по всем направлениям: это были люди, приставленные к выслеживанию мандаринов и, в свою очередь, находившиеся под наблюдением других. Предпоследний бирманский король, который из бездеятельной, уединённой жизни монастыря возведён был на престол и не переставал поддерживать близкие сношения с духовенством и монахами, основал общество из полумонахов-мирян, называвших себя «субботними святыми» и наблюдавшими по всей стране в качестве королевских шпионов за чиновниками, взимавшими подати. По рассказам, этот своеобразный контроль содействовал существенно улучшению положения народа.
В сравнении с деспотизмом Бирмы и с самовластием Сиама, ограничиваемым господством высшего класса, монархия в Аннаме и Тонкине имеет более демократический характер: это — бюрократия с правителем во главе. На практике азиатскому деспотизму представляется, конечно, широкий простор. Тем не менее, там господствует известная степень автономии общин, личной свободы и признания заслуг. Чиновники должны были дослужиться до известного чина в армии, достигнуть известной ступени образования и выдержать экзамен прежде, чем могли быть назначены на известную должность. Искусство владеть кистью открывает (так же как и в Китае) дорогу к высшему служебному положению. Китайский характер имеет и разделение округов и их главных мест на определённые ступени, под наименованием фу, гуйен, тонг и тон (миунг означает вообще провинцию или округ). Гарманд рассказывал о последнем властителе Аннама: «Тюдюк — король с крепкой основой, по знаку которого падают головы, и бамбуковые удары сыплются градом на плечи самых учёных людей; ещё недавно король [677] одного из своих министров разжаловал в обыкновенные солдаты; между тем он — только высший раб в своей стране, вследствие той замкнутости, которой он окружён». Церемониальные предписания и окружающие правителя, согласно обычаю, гаремные евнухи и женщины, правящие рулём его государственного корабля, создают пустыню вокруг него. Европейцы напрасно боролись с недостаточным знакомством с действительной жизнью, каким отмечены решения этого правителя. Совершенно призрачны привилегии короля Аннама, который один может употреблять жёлтый цвет в своих флагах, одеждах, бумаге для письма, платье своих слуг и... своих слонов, — один может проезжать в среднюю часть ворот, охотиться в провинции Гуэ, убивать мелких птиц, строить двухэтажные дома, употребляя при этом железное дерево, и произносить и писать некоторые священные слова. Король Гиалонг (1796—1820) оставил после своей смерти золотой ящичек с несколькими опахалами, которые по очереди должны были открываться его преемниками при вступлении их на престол и которые содержали священные слова.
На западе более выступает сходства с индийским абсолютизмом, которому недостаёт примирительного начала — заботы, оказываемой в Китае со стороны властителя его служащим и народу. Та же черта господствует и во внешней политике. Наложение на мелкие государства непосильных повинностей и военных тяжестей было настоящей системой грабежа; Китай в той же области держался более разумной и умеренной политики. Бирманские короли считали себя неограниченными владыками своей страны и своего народа и брали из его урожая и дохода столько, [678] сколько им было нужно. Правда, они вели своё происхождение от царей Сакья из Капилавасту, но, за единственным исключением, все бирманские короли последнего столетия были жестокими деспотами. И в Камбодже король управлял самовластно и деспотично, собирал почти все общественные доходы и распоряжался ими по своему усмотрению.
И в Гуэ есть своё ведомство общественных церемоний, как в Пекине. Там прежде всего обращается внимание на то, чтобы все знаки различных классов, в особенности зонтики мандаринов, строго отличались один от другого. Носилки у высших чиновников делаются из красной бумажной или шёлковой ткани, у учёных более низкой степени — из голубой, и их носят на больших красных шестах с позолотою. Визиты должностных лиц делаются не иначе, как на носилках, с особым носителем зонтика и со скороходами, вооружёнными палками. Французы утверждают, что прежде, чем их послы в 1873 г. попали в Гуэ, мандарины употребили целый месяц на изучение способа и порядка предстоявшего посещения. И Сиам в числе подарков, которые он выпрашивал у пекинского двора взамен своей дани, назначал евнухов, знакомых с придворными церемониями.
Стремления этих дворов в те времена, когда средства их были больше, чем теперь, выказываются в остатках кхмерских дворцовых построек в Камбодже. Правда, и Камбоджа была тогда другая — более населённая, богатая и отчасти более образованная. Возделывание риса составляло основу земледелия; на плотинах, выступавших над местностями, заливавшимися Меконгом, были проложены дороги; через реки переходили по каменным мостам из нескольких узких арок. Города представляли обнесённые стенами четырёхугольники, в средине которых возвышались здания для поклонения богам, иногда с богатыми библиотеками, ставившимися на каменных основаниях или, ввиду термитов, на сваях над водою. Рядом с пагодами поднимались монастыри и школы для вступавших в духовное звание, а в непосредственной близости их — дворец властителя, представлявший сам по себе целый небольшой город, в котором находилась даже астрологическая обсерватория. У этих дворцов были крыши с украшениями из золота и цветных стёкол и стены с разноцветными кирпичами. На барельефах Байона и Ангкор-Вата мы видим королей, предшествуемых военной музыкой и копьеносными всадниками, воинами с луками в шлемах и панцирными пехотинцами, вооружёнными копьём, секирой и обоюдоострым мечом. За воинами следовало несколько сот женщин, вероятно, стража внутреннего дворца. За ними несли сановников в раззолоченных паланкинах. Металлические коробки для бетеля, которые держали их слуги, и ярко-красные зонтики над их головами были украшены, смотря по их чину. Королева и её свита появлялись затем на драгоценных носилках и под конец выступала толпа дворцовых служителей с дорогими сосудами, маленькими пагодами, изображениями богов и моделями исполинских храмов. Теперь показывался и король на разукрашенном слоне. Сзади него ехали воины на слонах с позолочёнными клыками, с украшениями из колец и цепей на шее. Король держал в руке «преа-хан», или священную книгу кхмерских королей, и со всех сторон его окружали люди, державшие зонтики. Бесчисленная конница замыкала шествие. Перед королями исполнялись состязания атлетов, гонки на выдолбленных лодках, имевших форму дракона, борьба животных, скачки на лошадях и быках. Короли присутствовали на представлении браманских мистерий. Танцы баядерок принадлежали к их любимым развлечениям. С большой пышностью они выезжали на лодках, чтобы срывать цветы лотоса и вместе с другими жертвами приносить их в храмы, поднимавшиеся из воды. [679] Своеобразная связь религиозных и политических церемоний замечается ещё и теперь в Сиаме. На «водяном празднике» мужчины отправляются в пагоды, пьют «клятвенную воду» и возобновляют присягу в верности сиамскому королю. На возвратном пути они опрыскивают друг друга водою, что делается также при посвящении детей. Астрологи и теперь составляют в Камбодже особую касту.
Здесь нигде не может быть речи о национальном замкнутом государственном строе, какой создали Китай и Япония в большей части своих владений непрерывной культурной работой. Население Сиама состоит из китайцев, малайцев, сиамцев, лаосцев и камбоджийцев. К ним примыкают «дикие», которые в Северном Сиаме большей частью обращены в буддизм и поселились вблизи деревень лаосцев. В Бирме численность шанов исчисляется в половину общего населения; во всяком случае, они занимают там весь север. Господствующие расы во всех этих царствах являются лишь небольшими частями населения, которые с остальными согражданами или ведут войну, или эксплуатируют их, или предоставляют им полную свободу. Отсюда происходят неопределённые географические зоны индокитайских государств, например в области Меконга, между Аннамом и Сиамом, где остатки укреплений показывают, что здесь поселились аннамиты, отграничившие три провинции, но оставившие их уже несколько десятилетий тому назад, или, скорее, установившие нейтральную пограничную полосу между собою и сиамцами. Это отношение к покорённым народам, обуславливаемое не столько силой, сколько временем, исходит от государственного искусства Китая. Резкие пограничные линии индокитайских государств на наших картах и в наших книгах имеют только теоретическое значение. Граница между Кха и Лаосом по Тамуоку и положение к востоку оттуда областей, платящих дань Аннаму, представляют простые фикции. Когда Бокк указывает Меконг и его приток Мекок к югу от 20° с. ш. как границы шанских государств, он так же прав и так же неправ, как и другие географы, которые проводят эту линию далее к северу.
«Курица выдаёт своё гнездо кудахтаньем, а птица прячет его в самых густых ветвях» — такова поговорка, которой сиамцы прославляют счастье народа, живущего замкнутой жизнью. С этим тесно связана система существования небольших полунезависимых княжеств между большими государствами. В особенности в китайско-бирманской пограничной зоне множество мелких горных племён, имевших каждое самостоятельного правителя, находилось в крайне неясных отношениях друг к другу, Бирме, Китаю и Сиаму: в отдельных случаях они платили дань трём последним, а в других, по крайней мере, двум первым государствам. К каким ошибкам и затруднениям это ведёт — показала ещё недавно трудность разграничения области французского влияния в Сиаме.
Покорённые народы Индокитая разделены по такой системе, какая делает честь политическому искусству больших держав этой страны. Каждая деревня (а в деревнях там никогда не бывает более ста душ) образует самостоятельный центр. Их чрезмерное количество уменьшается тотчас же, если мы припомним, как часто политические названия принимались за этнографические. К этому надо прибавить смешение имён: Куи, Кха, Муонг, что одинаково означает «человек», ошибочно употреблялись как политические или этнографические обозначения.
Примечания
- ↑ Rue des Incrustateurs — (фр.) улица инкрустаторов. — Примечание редактора enlitera.ru