17. Физические свойства и умственная жизнь малайцев
| «Однообразие физических и умственных свойств при больших различиях культуры». |
| А. Р. Уоллес. |
Подробное описание строения тела полинезийской группы народов делает почти излишним подобное же описание малайцев[1]; те и другие принадлежат к одному племени. Как бы они ни расходились между собою в географическом и этнографическом отношении, в отношениях физическом и лингвистическом они составляют одну группу малайо-полинезийцев; и западные малайцы до самой Малакки не совсем чужды примеси тёмной негроидной крови. Впрочем, население Малайского архипелага удержало в более чистом виде характер светло-бурой и прямоволосой расы, стройного сложения и среднего роста, чем меньшее по численности, более далёкое от исходной точки и поэтому более подвергавшееся смешению население Полинезии. [382]
Цвет тела малайцев можно назвать светло-бурым. В этом отношении существуют отступления: ачинцы и батаки кажутся тёмными рядом с яванцами и даяками; вообще на востоке тёмные цвета кожи встречаются чаще, чем на западе: многие яванцы — пшенично-жёлтого цвета. Но различия эти вовсе не велики и не запутаны. Ввиду влияния, какое и здесь социальные градации оказывают на физические свойства, описываемые различия приобретают более глубокий интерес лишь там, где они связаны с другими особенностями. Ачинцы и батаки выше и сильнее своих соседей; светлые яванцы меньше их; более светлые обитатели Формозы и тагалы-метисы Филиппинских островов, с примесью китайской крови, превосходят ростом своих тагальских соседей. Волосы малайцев более прямые, чем у их полинезийских родичей. Мы находим указания на сходство с полинезийцами курчавых, но не шерстистоволосых народов Серама, Гилоло, Тимора и Амбоины: всё это наблюдается в восточной части архипелага. Жёсткие гладкие волосы составляют, напротив, по Риделю, особенность обитателей Тиморлаута. У даяков кудрявые волосы встречаются вместе с семитическим типом лица. Из всех расовых признаков в переходной области волосы всего более бросаются в глаза, даже и местным жителям: отсюда происходит название «папуа». Настоящие курчавые волосы к западу от архипелагов Ару и Кей встречаются только внутри полуострова Малакки у оранг-панггангов и семангов; на Сераме, Тиморе и Аллоре шерстистые волосы преобладают над курчавыми, образуя повсюду парики обширного объёма. Мы видим здесь широкую зону между малайской и папуасской областями, и Вирхов связывает её с веддасами на севере и австралийцами на юге. Рост, равняющийся 150—170 см, уступает росту полинезийцев. К самым малорослым принадлежат, по-видимому, амбоинцы. Формы черепа по преимуществу короткоголовые и даже гипси-брахицефальные, хотя по большей части искусственно деформированные. Долихоцефалия указывается у игорротов Люсона и серамцев, мезоцефалия на Молуккских островах и Тиморе, следовательно, на востоке.
Вопрос о первичном населении архипелага, независимо от [383] скудных, трудно объяснимых остатков тёмных шерстистоволосых людей на востоке, прежде был устранён из очередных вопросов этнографии. Проникновение папуасскими элементами наблюдалось всего больше на Сераме, Тидоре и Тернате; такие выражения, как малайские и серамские бастарды, давно известны этнографам. Папуасы проникали и ввозились в эти области в качестве разбойников и рабов. Происхождение рассеянных тёмных, кудряво- и шерстистоволосых людей на востоке Люсона, внутри полуострова Малакки и на Тиморе довольно темно. Так как оранг-семанги Малакки, которых в новейшее время и Стевенс считает смесью негрообразных народов с малайцами, сходны с этими последними при более культурном соседстве, то это понятие теряет всякое антропологическое значение. То же можно сказать о негритосах Филиппинских островов; быть может, даже игорроты ближе к первичному населению, чем негритосы. Названия «негритосы» и «альфуры», которые некогда должны были покрывать негроидные элементы, часто означают в действительности просто прямоволосых, монголоидных народов низкого культурного уровня.
Единство малайских народов уже с первого взгляда подкрепляется их внешностью. Это — весьма смешанный народ, который называли лучшим примером искусственной расы и приравнивали его к результатам сознательного расового подбора. Всего более, без сомнения, заслуживает внимания широко распространённое сходство наружной формы. Когда на островах, как, например, на Суматре, указывают следы двух слоёв населения, то свидетельства этого обнаруживаются только в языке и обычаях. Здесь происходили бесчисленные смешения: малайцы и батаки отступили на высокие плоскогорья Суматры и уклонились к западному и восточному берегам моря; лубусы рассказывают, что они вышли из восточной Суматры тремя группами; филиппинские племена от нападения диких горных племён подвигались к берегам, а отчасти ради торговли и внешних сношений. Вулканические извержения, землетрясения, ураганы, наводнения, голодовки выбрасывали тысячи в отдалённые страны и создавали пустыни, которые вновь наполнялись притоком извне. Магометанское вторжение вытеснило маленький зондский народец бадьюсов на труднодоступное лесистое плоскогорье Пангеларана. Оранг-лауты, смесь людей без родины с преобладающими малайскими элементами, представляют викингов этих морей, острова которых, почти все без исключения, носят их следы; с ними были сходны сики на Борнео и вадьюсы на Целебесе. Настоящие малайцы, даже и тогда, когда они приобретают прочные местообитания, отдаются своей склонности к морской жизни. Рыболовство, торговля и пиратство составляют их любимые занятия; земледелие их весьма несовершенно, и пастушеских народов между ними никогда не существовало или уже более не существует.
Если мы даже оставим в стороне все эти влияния, то мы всё-таки не можем не прийти к убеждению, что это население, каким бы однородным на поверхности оно ни оказалось, может быть рассматриваемо только при предположении разнообразных смешений. Такая точка зрения вызывается необходимостью, а не теорией; она всё более и более заявляет о себе. Мы видим здесь постоянно сталкивающиеся сходные и несходные элементы, а в результате — продолжающееся сглаживание их.
Раса эта, кроме того, благодаря социальным влияниям, развивалась по двум направлениям. Правильная тяжёлая работа налагает на некоторые народы черты культурных рас, граничащие с патологическими формами. Так, миланы на Борнео формой и правильностью черт далеко уступают малайцам. Они светлого цвета, но с нездоровым оттенком; так как они в течение целой жизни извлекают саго из пальмовой сердцевины или выжимают его, то ступни их становятся [384] широкими, а фигуры — неуклюжими и приземистыми. Высококультурные яванцы и мадурцы, подвергающиеся уже в течение веков индийским, китайским и европейским влияниям, отличаются от своих соседей более нежным и благородным строением. Мы можем признать только вполне естественным тёмный цвет кожи оранг-лаутов, морских малайцев полуострова, которые проводят большую часть жизни на воде. Дикая, скудная и неправильная жизнь лесных и горных племён действует на них изменяющим образом: таковы — любусы, уты, отчасти бадьюсы, различные филиппинские племена, которых испанцы неверно обозначают общим именем игорротов; все они и по внешности кажутся париями. Но нельзя основывать на таких более лёгких изменениях деления на расы и подрасы.
Несомненным можно считать более глубокое действие влияний азиатского материка на западные части населения; на востоке, естественно, обнаруживается более сходства с папуасами. Из восточной Явы, местообитания настоящего яванского населения, находившегося под индийским влиянием, исходили глубокие культурные воздействия не только на умственную деятельность, но и на земледелие и ремёсла. Индийские следы на Борнео, Суматре, Филиппинах, Сулу и в особенности в Бали, в развалинах зданий, языке и письменности, указывают по большей части на существование индийских государств на Яве. Вместе с тем, как показывает уже самостоятельный характер батакской письменности, на Суматре находился, быть может, менее величественный, но также значительно связующий центр. При всей своей фантастичности, малайская история не совсем безосновательно делит мир на три царства — Рум (Рим с Константинополем), Китай и Пуло-Мас («Золотые острова», царство Менангкабау). По всей вероятности, малайцы или яванцы, или и те, и другие были посредниками между элементами высшего развития. Малайские следы на Борнео свидетельствуют, что не все царства, которые можно предположить здесь на основании преданий и истории, обязаны своим происхождением китайцам. Почва Суматры доставляет в постоянно возрастающем количестве изваяния индийско-браманского характера. Малайцы по всему западному архипелагу — только бедные пришельцы на некогда богатой культурной почве, на которой до XV в. возвышались великолепные храмы и дворцы. В. фон Гумбольдт, на основании сравнительных лингвистических исследований, считал вероятной древнюю связь малайских народов с народами санскритского племени. Так как родину «настоящих» малайцев следует искать на Суматре, то предание о сношениях Суматры с Индией приобретает ещё большее значение. Вследствие этого становится вероятным допущение нескольких центров излучения индийской культуры. По времени, учреждения браманов на Суматре и Яве близко совпадают между собою. В настоящее время только клинги (тамулы) имеют многочисленных представителей на Малакке и на Суматре.
Китайское влияние на малайское население больше, чем может показаться с первого взгляда. Китаец не ведёт никакой пропаганды и не пробивается вперёд. Тем глубже его влияние. Формоза и Манила могут служить свидетелями прогрессирующего окитаивания. Многочисленная китайско-тагальская смешанная раса — чрезвычайно крепкая и стоит выше метисов европейской крови. Даже у многих народов Филиппинских островов, каковы тингианы и итанеги, можно предположить китайскую кровь. Гаген число обитателей Нидерландской Индии с примесью китайской крови считает в 300 тыс. На Яве, Суматре и Малакке можно найти следы китайской торговли ещё за 1000 лет до нашего летосчисления. Китай был связан с мелкими архипелагами, вроде Сулу, политическими отношениями, иногда и подчинёнными; на Борнео из поселений китайских искателей золота образовались настоящие [385] царства. Банка, Билитон и материковые оловянные месторождения на Малакке эксплуатировались и теперь ещё эксплуатируются с помощью китайских обществ. Очищение и продажа саго, торговлю черепахами и трепангом можно считать почти монополиею китайцев, а ещё более торговлю опиумом, которая уже 40 лет тому назад была найдена у чистых малайских племён полуострова Малакки.
Арабы, начиная с XV века, несмотря на небольшую численность, приобрели большое нравственное влияние в качестве представителей ислама. В толпе они кажутся самыми значительными людьми. Кто более пригоден для торговли — араб или китаец — решить трудно, но араб как строгий магометанин имеет более видное общественное положение. Несмотря на сопротивление христианских миссионеров, ислам в последние десятилетия почти исключительно завладел обширными областями внутри Суматры, а восточные острова Сулу справедливо и давно уже называются «Меккой Востока».
Европейцы в этих прекрасных тропических странах основывали только места для временного жительства. На Яве или Целебесе, так же как и в Индии, немного можно найти европейцев, которые решаются остаться здесь на всю жизнь и производить потомство; сюда приезжают, чтобы властвовать и наживать деньги, в особенности в Нидерландскую Индию. Испанцы и португальцы гораздо более сблизились с туземцами: испано-тагальские метисы на Филиппинских островах считаются сотнями тысяч. Вопрос о том, будто природа препятствует там образованию германско-малайской расы, ещё не решён. Ридель встретил на Кизере колонию метисов, которая ведёт своё начало с конца XVII столетия от голландцев, французов и немцев, но климат не допускает для северных европейцев более прочного поселения. Поэтому влияние европейцев, даже в самых богатых областях архипелага, не было полезным. Туземцев только эксплуатировали, а не поощряли. Местная торговля должна была служить чуждым интересам; земледелие и промышленность поддерживались лишь настолько, насколько они обещали непосредственную выгоду. Благодетельным был только мир: под его покровом росла [386] и растёт численность обитателей Явы, Мадуры, Целебеса, а в последнее время и Суматры, с чрезвычайной быстротой.
В основных чертах малайского характера есть много монгольского: мягкость, миролюбие, спокойствие и вежливость, послушание высшим и редко склонность к преступлениям; к этому надо прибавить только недоверчивость и близнеца её — недостаток откровенности. Сюда же относится молчаливость, спокойствие в собраниях и церемонность в обращении. Выражение большей дикости свойственно свободному малайцу. Воинственность замечается у многих племён. Это доказывается жизнью морских разбойников, какую ведут некоторые из них, трудностью покорения многих батакских, альфурских и тагальских народов и превосходным качеством солдат из Амбоины, Макассара, Мадуры и даже Явы. Скрытая дикость часто выступает неожиданно. В таких случаях сомневаются в возможности воспитать их для культуры и заносят даже в список вымирающих народов — и совершенно несправедливо. Дикая ярость в беганье, называемом «амок», слепые массовые убийства лишь составляют неожиданные взрывы холодной оболочки. Хотя людоедство некоторых племён нельзя назвать существенной чертой общего характера, но подобный обычай в культурном состоянии, высоком в других отношениях, нельзя не назвать признаком жестокости. Рабочая сила и охота к труду у малайцев часто оценивались слишком неблагоприятно. Оживлённая торговая деятельность некоторых малайских племён, в особенности бугисов, не может скрыть от нас, что малайцу стремление к энергичной работе свойственно лишь немногим более чем негру, что он всего охотнее делает потребное лишь для нынешнего дня. Но при системе эксплуатации неохота к труду часто бывает только нежеланием работать по принуждению. На Филиппинских островах небольшое повышение заработной платы всегда привлекало оружие ночных сторожей на туземных рабочих; Саравак достиг многого, благодаря искусному применению свободных туземных рабочих сил к области земледелия.
Религиозный темперамент не везде проявляет одинаково и задатки религиозности здесь также различны. Можно сказать, что даяк религиознее батака. По крайней мере, с внешней стороны у него, по-видимому, больше религиозных потребностей, но религия его, несомненно, ниже, чем у батака, на которого она оказывает хотя некоторое нравственное влияние. Так, о жителях Тиморлаута рассказывают, что они не делают ничего без молитвы и жертвы. Настоящие малайцы Борнео даже и там, где они живут рядом с даяками, искреннее усвоили ислам, чем эти последние, которые, несмотря на тюрбан и паломничества в Мекку, в душе остались язычниками. Даже в мусульманском фанатизме, которого опасались для престижа европейцев в нидерландских и испанских владениях, различные племена выказывают себя весьма неодинаково. Всего [387] фанатичнее настоящие малайцы; с наибольшим трудом поддаются обращению в ислам батаки, у которых успехи этого учения были всего медленнее. На островах Сулу испанцам приходилось бороться со своего рода ассасинами, Moros juramentados, которые дали клятву истребить христиан. Ачинцы отличаются веротерпимостью к другим исповеданиям. Путешествия в Мекку у малайцев стали довольно частыми. Правители дают большие суммы паломникам, и хаджи, побывавшие в Мекке, всегда находят себе место среди домочадцев богатого человека.
Умственные способности их всего более выражаются в умении усваивать чужую культуру. Малайцы искусно подражают всему; они достигли известной ловкости даже в изготовлении фальшивой монеты. Различные религии быстро проникали к ним, и вслед за ними многое другое: английские миссионеры на Мадагаскаре должны были ещё несколько десятилетий тому назад бороться против распространения сочинения Пэна «Век разума» и других произведений подобного же рода. Малайцы даже и в обыденной жизни выказывают самообладание: восточная склонность к спокойствию и к соблюдению меры сдерживает их, как бы жарко ни вспыхивали страсти у них в сердце. Разговорная речь их отличается вежливостью, а у высших сословий отборностью выражений. Малайцы обладают врождённым красноречием. Языку их свойственны повторения в изменённой форме, чем устраняется иногда задержка в плавной речи.
Счисление времени у лесных племён отличается большой простотою. Продолжительность дня они считают от солнечного восхода до заката, а более продолжительное время — по возвращению полнолуния и по сухому или дождливому времени года. Солнечный год заимствован из Индии. Того же происхождения, кроме письма и элементов религии, — обозначение восьми стран света, двенадцати знаков зодиака и тридцати дней месяца. [388]
Единство малайо-полинезийского языка от острова Пасхи до Мадагаскара, от Формозы до Новой Зеландии, не может быть подвержено сомнению. Основное сходство не нарушается тем, что на Тиморе говорят на сорока наречиях, на Ару — на одиннадцати и т. д. Все они принадлежат к агглюнативным; коренные слова подвергаются в них незначительным изменениям или даже вовсе не изменяются, и новые слова образуются приставками впереди, внутри и в конце слова, и удвоением. Коренные слова, за немногими исключениями, двусложны, и грамматическое значение не выражается их строением. Каждое может дать целую сотню производных. В малайских языках замечается склонность избегать скопления согласных. Падеж, число и род не выражаются изменением окончаний. Благозвучие, простота и неопределённость характерны для малайо-полинезийских языков и всего более для малайского, в тесном смысле этого слова, который вследствие этого мог сделаться обиходным языком, Lingua franca архипелага. Часть различий сводится к примеси чуждых составных частей; в тагальских диалектах есть китайские и, быть может, японские примеси, между тем как санскритские и тамульские элементы составляют более 40% словаря западных островов. Вместе с арабскими, китайскими и голландскими элементами, процент чуждых слов доходит до пятидесяти. Частыми перемещениями народов обуславливаются изменения языка. Кроме того, существуют различия и в выговоре.
О взаимных отношениях ветвей языков малайского корня высказывались самые различные воззрения: диалекты океанийцев можно, вероятно, признать более древними, тогда как наречия западных малайцев в большей степени изменены континентальными влияниями. Самые важные группы составляют наречие тагалов на Филиппинских островах, в близком родстве с которыми находятся обитатели Формозы и островов Сулу, и наречие малакских малайцев, к которым весьма близки ачинцы, реджанги и лампонги на Суматре. Яванцам родственны балийцы и мадурцы, в меньшей степени зондцы в Западной Яве. Ещё более близкое родство замечается между мангкасарами и бугисами Целебеса. К батакам Суматры принадлежат обитатели островных групп Ниас и Бату. Первичными обитателями Борнео были даяки. Наконец, к северу от Целебеса живут альфуры на маленьких архипелагах до Новой Гвинеи. В лингвистическом отношении к малайскому населению близко подходят жители Никобаров и Тсиампы, в восточном Индокитае. Культурные влияния сплотили этих членов большого малайского семейства в более крупные группы, из которых мы можем отличить западных малайцев, подвергавшихся преимущественно влияниям из Индии, северных малайцев, испытывавших влияние Китая и Японии, и восточных малайцев, оставшихся в стороне от тех и других влияний.
Большое число народов Индийского океана усвоили себе письменность, которая проникла к ним из Индии; это можно сказать о высших племенах Суматры, яванцах, балийцах, бугисах, тагалах и визайях. Уже Гумбольдт указывал на внутренние различия; сохранились ли они прямым или косвенным путём и испытали ли дальнейшее развитие? В большинстве случаев нужно допустить исходную точку второго порядка, вероятно, на Яве, откуда уже в историческое время письменность перенесена была на Суматру. Благодаря исламу арабский шрифт впоследствии сделался самым употребительным шрифтом настоящих малайцев; нидерландское влияние в новейшее время ввело в употребление и латинские буквы. Материал, на котором пишутся буквы, составляют луб, бамбуковая кора (см. рис., стр. 389), листья пальмы лонтар и приготовленное из бамбука подобие пергамента. Более простые племена не имеют [389] письменности. Она заменяется шнурами с узлами, которые даются гонцам на Сераме, Формозе и в других местах.
О самостоятельной малайской литературе не может быть речи. Эта литература слишком незначительна и одностороння: она ограничивается легендами, рассказами и волшебными книгами. Прежде чем, благодаря толчку, данному Марсденом около ста лет тому назад, было собрано обычное право реджангов, пассамахов и других, по-видимому, не было вообще никакого писанного малайского права, но арабские сочинения о праве и т. п. были ещё раньше переведены на малайский, яванский и бугисский языки. В поэзии индийские формы перемешиваются с арабскими. Более крупные поэтические произведения историко-мифологического и описательного содержания (сиары) состоят из стихов в четыре строки, которые по большей части все рифмуют между собою; более мелкие произведения воспевают богов или людей и содержат размышления о ничтожестве мира, о несправедливости судьбы, о любви и т. п. Восточный параллелизм мыслей повторяется здесь в двойных строфах, с характером речитатива. И песня по большей части бывает растянутым речитативом, который произносится в нос. Образы любовной лирики напоминают Коран или Песнь Песней Соломона. Яванцы любят вокальную рифму в своих романсах, в которых время за пятьсот лет представляется совершенно отдалённой мифической древностью. Пепы на Формозе воспевают в песнях на малайском языке свет луны и солнца, лес и свободу и геройские подвиги различных великих вождей. Тогда как индийские пантомимы исполняются при дворах яванских властителей, испанцы, так же как в Америке, ввели свои драмы на Филиппинских островах, и в этих драмах представлена в бесконечных вариациях, с примесью любовных эпизодов, борьба между христианами и магометанами. С помощью плоских, грубо сделанных и размалёванных кожаных кукол, ваянгский комедиант иллюстрирует в кукольном представлении древнюю героическую сагу, пользуясь искусственными возбуждающими средствами, чтобы разыгрывать эти комедии в течение целых ночей. Такой комедиант составляет принадлежность каждого яванского двора. В рассказах животные играют видную роль. В животном эпосе, о каком Ридель сообщает из Минагассы, мифологические следы напоминают южноафриканскую и американскую басню; место шакала или койота заменяет здесь обезьяна. Множество басен на западных островах посвящено слону.
Всё это, правда, у самых передовых племён сохранило письменность почти не изменённою, но по большей части в виде сокровища, [390] настоящее употребление которого уже забыто. Значение её заключалось лишь в том, что она не допустила совершенно исчезнуть памятники прошлого, и, без сомнения, она содействовала тому, что такой народ, как батаки, при известной связи чуждой культуры с местной, мог удержаться на известной высоте.
Природное остроумие доказывается многочисленными пословицами: «Освободившись из пасти аллигатора, попасть в зубы тигра», «когда джонка опрокидывается, для акулы настает время обеда», «зачем павлин распускает хвост в зарослях?», «почему земля не может превратиться в хлеб?» О трусе говорят: «Это — утка со шпорами», о коварном человеке — «он сидит, как кошка, а прыгает, как тигр», о болтуне — «черепаха кладёт бесчисленное множество яиц, и никто этого не знает; курица кладёт только одно и рассказывает об этом целому свету». К этому можно прибавить ещё фаталистическое изречение: «Даже рыба, которая живёт в седьмой глубине моря, рано или поздно попадает в сеть».
Ничто не выражает яснее падения с высших ступеней, как пластическое искусство. Чего не достигали малайские народы под индийским влиянием ещё 600 или 700 лет тому назад! От этого времени остались не только величественные руины, законченные изваяния из камня и бронзы, но оно проявляется и в простых орнаментах, которыми альфуры украшали деревянные и каменные гробницы, формы высшего стиля, каких не даёт искусство диких народов; влияние это заметно обнаруживается до самой Новой Гвинеи (см. рис., стр. 217, 295, 405 и 406). Особенно богатое развитие искусства мы находим у даяков, в деревянных щитах, в ножнах крисов, кинжалов и копий, в резных работах всевозможного рода и железных клинках; в нём интересны и китайские следы: так, орнамент драконов у даяков, по-видимому, китайского происхождения (ср. рис., стр. 400).
Нынешние храмы браманической религии Сивы не могут идти в сравнение с памятниками великого времени; это, правда, обширные, но скромные постройки. Знаменитый храм Батора на Бали, цель многочисленных паломничеств, состоит из нескольких обширных пространств, отделённых друг от друга заборами, а с наружной стороны обнесённых высокими стенами, в которых находятся четырёхугольные столбы с нишами и углублениями в виде пекарной печи с небольшой пустотою вверху. Далее здесь имеются лёгкие бамбуковые постройки, где благочестивые люди, после поста в течение целого дня, подкрепляются пищей и спят. В более древних постройках наибольшей монументальностью отличаются ворота с двумя восьмиугольными, чрезвычайно толстыми боковыми столбами, окружёнными колоннами, с подъёмами в виде лестниц, с рельефами в нишах и другими украшениями. Самый величественный памятник этих эпох — храм Бурубудора при Джокджокарте на Яве, относящийся к VIII веку, громадная группа из пяти узких галерей, карнизы которых в виде ломанной линии снабжены 555 нишами с изображениями Будды в натуральную величину; изваяния в этих галереях исполнены с величайшим изяществом; все барельефы, положенные рядом друг около друга, заняли бы площадь более 5 км протяжения. Подобно индийским храмам, этот исполинский памятник предназначен был к тому, чтобы создать священные воспоминания о Будде; пять уступов служили для процессий, которые обходили их и поднимались по ним. Даже и дворцовые здания лишены теперь монументальности, как бы обширны они ни были. Они напоминают дворцы негрских властителей. Вместо одной хижины, служащей жилищем подданного, мы видим здесь целую сотню хижин. Если здесь и существовал некоторый подъём архитектуры, то в [391] последние столетия нагромождались более китайские, чем индийские, и плохо понятые европейские мотивы. Такой дворец — целый город, окружённый стенами, наподобие крепостных, и казармами, перерезанный дворами и садами; он даёт приют целому населению чиновников, служителей и покровительствуемых лиц и состоит из дворов, окружённых галереями, и отдельных жилищ, украшенных растениями и цветами в китайских и японских горшках, птичьими клетками, жалкими киосками и искалеченными деревьями.
Музыкальные инструменты первобытных малайских племён не поднимаются над уровнем меланезийских. Илонготы играют на куске бамбука, к которому они в нарезки на наружном крае прикрепляют струны; они делают и флейты из бамбука. У горных племён Южного Лусона встречается инструмент, напоминающий готтентотскую го́ра, — сухой стебель Scitaminea, согнутый в виде лука, с прикреплённой к нему половиной кокосового ореха в качестве резонатора. На этом инструменте, представляющем лиру и плектрон в самом первоначальном виде, играют палочкой. Носовые флейты и цевницы, а также малозвучную гитару, с двумя струнами из ротанга, можно найти на Борнео, Целебесе и на Яве. У даяков цевница снабжена резонатором из тыквы, а отдельные дудки — отверстиями. У батаков есть два струнных инструмента — двухструнная скрипка и двухструнная гитара. Ударный инструмент (барабан) носит название «табу». Благодаря индийскому и китайскому влиянию распространились тамтам и гонг. Высшее развитие музыки по индийским образцам можно найти при дворе богатых властителей. Гамелан, или гамалланг, оркестр правителя Суракарты, состоит из медных чашек различной формы и величины, из ряда медных тарелок, от 5 см до 1 метра длиною, на бронзовых подставках, из пластинок звонкого дерева, напоминающих своим расположением африканскую маримбу, из больших и малых гонгов, от 10 см до 2 метров в поперечнике, и, наконец, из двухструнных скрипок. В гамелан входят и большие барабаны. По данному знаку, оркестр приходит в движение; раздаётся смешение [392] самых странных тонов, громких, нежных, серебристых, жалобных и между ними — завывание гонга; из этого шума только изредка выделяется мелодия. От времени до времени эту жалобную музыку сопровождают крикливые голоса женщин. Вместо этого яванского оркестра на Борнео и Целебесе можно встретить только гонг и нечто вроде деревянной гармоники; на Филиппинских островах введена уже китайская музыка.
В танцах у настоящих малайцев принимают участие одни мужчины, у яванцев и на востоке мужчины и женщины. На придворных празднествах в Кутеи, рядом с яванской «первой танцовщицей султана», выступают даяки в плясках с оружием. Танцы и пантомимы переходят друг в друга: танцоры в то же время и актёры; танцы почти всегда сопровождаются пением. Вообще, эти танцы, с нашей точки зрения, исполняются слишком медленно, то же можно сказать и о военных танцах с копьями или крисами. В них больше размеренности, чем увлечения. Пристрастие к мимическим танцам, в которых участвуют более отдельные мышцы, чем всё тело, здесь доведено до крайности: это — утончённости высшей восточной культуры. Народ, впрочем, помнит ещё бурные круговые пляски, даже и на Формозе. Малайцы любят празднества и игры, но непринуждённая веселость — не в их характере. Вялость и равнодушие замечаются и в церковных празднествах филиппинских малайцев. Впрочем, и здесь существуют известные различия. Настоящие малайцы серьёзнее более необузданных даяков; вообще, на востоке жизнь веселее и шумнее, а на западе молчаливее и недоверчивее. В народных празднествах при истечении постов и при восшествии на престол правителей каждый принимает участие насчёт этих последних; на других праздниках мужчины и женщины живут в поле в палатках и хижинах, причём пользуются большой свободой. К ним приходят в гости, поют под скрипку и под тамбурин, и танцы, пантомимы и песни продолжаются днём и ночью (см. стр. 469). Току, танец, выполняемый на Гальмагере при погребальных пиршествах, состоит из хоровода от вечера до позднего утра. Танец в честь мёртвых у альфуров исполняется замкнутым кругом, который при громких восклицаниях постоянно вертится справа налево, между тем как оркестр из старых женщин играет, сидя вне круга. В военной пляске со щитом и мечом на Целебесе, исполняемом, впрочем, на всём архипелаге, нет уже ничего, напоминающего печаль и отчаяние: всё тело находится в движении, производятся всевозможные прыжки, поклоны и раскачивания, и лица имеют дикое выражение. Там, где ещё держится охота за головами, уже мальчики воспроизводят в виде пляски эту охоту, причём кокосовый орех представляет высоко ценимый предмет. Когда удаётся добыть череп, во время танцев ему с насмешливым видом протягивают бетель и табак.
Страсть к игре составляет выдающуюся черту характера малайцев. Недаром они сочли нужным путём закона положить предел этим крайностям: в обычном праве реджангов запрещены все игры под страхом тяжёлых наказаний, кроме петушиных боёв. Но и петушиные бои у них больше, чем обыкновенная игра: на них часто присутствует правитель со всеми знатными лицами. При дворе султана Кутеи петушиные бои устраиваются ежедневно; шестьдесят больших боевых петухов ежедневно купают и тщательно кормят. По вечерам там собираются и играют в игру, вроде орлянки, или в китайские карты, с известной ставкой, — принцы рядом с пролетариями, дети вместе со старшими. Петушиные бои иногда занимают целые дни; ещё более времени, труда и денег, чем сами бои, требует разбирательство споров и закладов по самым мелочным законам: мы видим здесь в одно и то [393] же время игорный дом и биржу. Всякое событие, как значительное, так и незначительное, даёт повод к игре. Владельцы надевают своим петухам острые стальные шпоры, которые, ради нанесения более тяжёлых ран, обмазываются лимонным соком. В земле батаков для игры устраиваются особые хижины на торных дорогах, на одинаковом расстоянии от двух кампонгов. У малайцев можно найти игры в шашки и шахматы. У них распространён и волчок. У тоба-батаков находятся в употреблении игры ножным мячом.
При дворах правителей существуют представления с животными, наподобие индийских, в которых появляются на арене даже тигры и носороги. Чаще всего это бывает на Яве, а на Мадуре происходят и бои быков. У загородки тигра (рампок) люди, вооружённые длинными копьями, составляют четырёхугольник, в 50—60 метров боковой длины, в четыре ряда, из которых два первых стоят на коленях, припав к земле, а третий и четвёртый стоят за ними; в середине, в бамбуковой клетке, покрытой соломой, дверь которой держится лишь на тонкой верёвке сидит тигр. По данному знаку придворный оркестр (гамелан) начинает наигрывать протяжную воинственную мелодию, и двое из людей зажигают солому. Снопы пламени приводят тигра в ярость. Он подпрыгивает и мечется в своей клетке, пока огонь не дойдёт до веревки и открывшаяся дверь не позволит ему выскочить и броситься на обоих людей, удаляющихся под такт музыки. Они убегают за ряды копейщиков, которые тотчас же смыкаются; при попытке перепрыгнуть за живую стену, тигра пронзают острия двадцати копий.
Примечания
- ↑ Имя малайцы означало первоначально небольшое племя Суматры. Во времена Валентина оно прилагалось по преимуществу к племени в Золотой области Сунге-Пагу, но уже вместе с выходцами из Менангкабау и Малакки перешло на берега Борнео, Сулу, Тернате и Тидора. Наиболее образованный народ дал своё имя на языке европейцев всему населению архипелага. Этимология имени малайцев довольно темна.