Катастрофа
Перед закатом солнца Горюнов и Ордин поднялись на обрыв посмотреть, что делается вне котловины, стены которой стесняли их кругозор в течение всего лета. Покрытый сплошь снегами — словно лета и не бывало — южный склон Земли Санникова спускался полого к морю, всё ещё скованному льдами километров на пять от подножия. Но дальше видно было широкое, до южного горизонта, пространство открытой воды, по которой плавали льдины и целые ледяные поля. Для переезда в байдаре это море было слишком широко; байдара не могла вместить всех людей, груз и собак. Приходилось или ждать, пока осенние морозы скуют море и сузят открытую воду, или идти на восток в надежде, что там льды тянутся дальше на юг, а с другой стороны держатся вблизи острова Котельного и дадут возможность совершить переправу в два приёма.
— Мы теперь словно потерпевшие кораблекрушение на острове, — сказал Ордин: — сзади вода, спереди вода, а в середине огонь да беда; кажется, так говорится в сказке.
— Ну, пока ещё огня нет, но воды и беды достаточно, — ответил Горюнов. — Оглянитесь назад.
Земля Санникова действительно имела вид огромного озера. В бинокль можно было различить фонтаны гейзеров, бивших в нескольких местах средней части котловины. Накануне ещё в это время перед глазами лежали покрытые зимним саваном поляны и леса; теперь снег был заменён водой, а тёплый ветер, тянувший с севера, показывал, что грелка земли восстановилась.
— Лучшая часть земли всё-таки погибла, — сказал Ордин. — И всё население её, двуногое и четвероногое, сгрудилось в северной части, половина которой бесплодна.
— Да, им будем там тесно, особенно людям, — прибавил Горюнов. — Онкилоны, наверно, начнут теперь войну с дикарями до полного истребления последних, чтобы не иметь таких опасных и близких соседей.
— И наши громы и молнии очень пригодились бы им теперь. Они пожалеют, что дали нам удрать.
— Ну, у Горохова осталось ещё ружьё.
— Вот что: теперь я вспомнил, что мы забыли в землянке наше запасное ружьё, которое хотели оставить Амнундаку при расставании. Горохов может его поднести вождю в качестве подарка, чтобы задобрить онкилонов.
Когда солнце, спустившись к горизонту, скрылось, кроваво-красное, в полосе тумана, нависшего вдали над морем, наблюдатели вернулись на площадку и долго ещё сидели у костра. Всем было грустно: они полюбили Землю Санникова и проводили теперь последний вечер в её пределах. Поневоле вспоминался тот вечер, когда они впервые увидели эту таинственную землю с высоты окраинных гор, слышали доносившиеся снизу звуки, гадали о том, что предстоит им увидеть. Видели они гораздо больше, чем ожидали, открыли много чудесного, нашли целый своеобразный мирок вымерших животных и первобытных людей, замкнутый в этой странной тёплой котловине среди полярных льдов. Результаты экспедиции были огромны, все участники целы и невредимы, но вместо радости и удовлетворения они испытывали тревогу, объяснимую разве только событиями последних дней, грозившими этой чудесной земле и её населению преждевременной гибелью.
Ночь была довольно тёплая — и, жалея дрова, не оставили на ночь костёр, чувствуя себя в безопасности на этом высоком уступе, куда не могли забраться незаметно ни хищники, ни вампу, ни онкилоны, отрезанные огромной площадью воды. Ещё днём одна нарта была совершенно уложена, покрыта шкурами и завязана; она содержала все результаты экспедиции: коллекции естественноисторические и этнографические, фотографии, дневники; она была нетяжела, но объёмиста и стояла поодаль от других, недалеко от края уступа. Возле неё улёгся Костяков, чтобы оградить от покушений собак свежее мясо, разложенное на ней на ночь. Остальные две нарты, загруженные только отчасти, стояли ближе к собакам, поперёк площадки, и возле них в своих спальных мешках улеглись остальные.
Горюнов проснулся уже за полночь от лёгкого толчка в бок. Ему показалось, что его будят, — он открыл глаза, увидел, что никого нет, и хотел опять задремать, когда его ухо уловило как будто отдалённый гром.
«Ну, дождь для нас теперь совсем некстати, палатку на голом камне не укрепить!» — подумал он, поднял голову и осмотрелся. Небо было чистое, луна поднялась высоко и освещала всю котловину. Он опустил голову и теперь явственно расслышал глухой гул под собой.
«Неужели подземная катастрофа ещё не кончилась? — подумал он. — Днём всё было тихо, казалось, что землетрясение окончилось оседанием дна котловины и прорывом воды. Или это была только прелюдия?»
Резкий удар подбросил Горюнова на ложе и прервал его мысли.
— Опять трясёт! — послышался сонный голос Ордина.
Горюнов присел на мешке и стал смотреть на озеро, вид которого сильно изменился: вода, встревоженная подземным ударом, поднялась волнами, которые разбегались кругами, пенясь и опрокидываясь; склоны волн, обращённые к луне, сверкали длинными дугами, словно блестящая текущая ртуть. Слышался шум прибоя вдоль обрывов и всплески валившихся сверху глыб.
Ещё несколько сильных ударов последовали один за другим. И вдруг Горюнов услышал резкий треск, словно выстрел, раздавшийся рядом с ним, и увидел, каменея от ужаса, не будучи в состоянии двинуть ни одним членом, как в нескольких шагах от него раскрылась чёрная щель и часть площадки уступа, на которой лежал Костяков возле нарты, слегка наклонилась, потом быстро повернулась круче и рухнула вниз. Отчаянный крик смешался с плеском воды, грохотом ломавшихся друг о друга глыб; столб пыли взвился в воздух. Всё это было делом нескольких секунд. Ещё некоторое время слышен был постепенно замиравший плеск волн, поднятых падением огромной массы.
Горюнов с трудом, дрожа всем телом, вылез из мешка. Голос отказывался ему служить — только дрожащие звуки вылетели из горла. В двух шагах от него чернела свежая ломаная линия отрыва, и на месте восточной части площадки зияла чёрная бездна. Он подполз к краю и глянул вниз — среди волновавшейся ещё воды чернела масса глыб обвала; на сугробе с лестницей зияла широкая брешь, очевидно выбитая одной из глыб, отскочившей в сторону.
— Что такое, что случилось? — раздался голос Ордина, который спал так крепко, что только треск и грохот обвала привели его в чувство.
— Об… об… обвал… Костяков… нарта… свалились! — с трудом проговорил Горюнов, продолжая глядеть вниз.
Эта страшная весть сразу подняла Ордина на ноги.
— Так нужно же искать, помочь, вытащить! Скорее! — вскричал он, освобождаясь из мешка. — Эй, Никифоров, вставай, сюда! Где байдара?
— Невозможно! — сказал Горюнов с отчаянием в голосе. — Спустить байдару нельзя — сугроб снесён обвалом. А Костякова придавило.
— Да откуда вы знаете?
— Он в мешке и нарта соскользнули вниз, как только площадка наклонилась, и упали в воду раньше, чем вся эта масса рухнула; обвал упал прямо на них.
Ордин подошёл к краю обрыва и стал смотреть вниз.
— Ничего не видно, кроме воды и глыб обвала. Костяков в спальном мешке всплыл бы наверх, как пузырь, если бы его не придавило.
— Какой ужас! — простонал Ордин. — На глазах погиб человек, и ничем помочь нельзя!..
Один взгляд на сугроб показал ему, что спуск без долгой подготовительной работы невозможен, — в гребне зияла брешь метров в пятнадцать ширины и десять глубины.
— Нельзя ли спуститься на верёвке прямо с обрыва к воде? — предложил он.
— Достаточно прочных верёвок у нас наберётся едва на половину высоты — ведь здесь больше восьмидесяти метров, — ответил Горюнов.
— И не удержать нам вдвоём одного человека столько времени, — прибавил подошедший Никифоров.
— Но ведь, кроме Костякова, погибли все результаты нашей экспедиции! — вскричал Ордин.
— Да, погибли! — произнёс Горюнов безнадёжным голосом.
— Нужно хоть осветить место обвала — оно в тени и плохо видно. Может быть, Костякова отбросило в сторону и он лежит без сознания!
Никифоров принёс из запаса дров большой пук хвороста, обвязал его куском верёвки, поджёг и, нацепив на багор от байдары, протянул над бездной. Ордин и Горюнов прилегли на краю, чтобы свет не падал им в глаза, и стали всматриваться вглубь. Хворост быстро разгорелся и осветил место обвала. Там, в промежутке между сугробом с лестницей и соседним, более низким, видна была только мутная, ещё волновавшаяся вода и поднимавшаяся из неё куча нагромождённых друг на друга базальтовых глыб. Ни на них, ни на воде никаких признаков человека, обломков нарты, вещей. Обвал похоронил всё под собой. Верёвка у крюка перегорела, и пылающий пук полетел вниз, упал на кучу глыб и на несколько минут, догорая, осветил ещё лучше всё место, но ничего нового не показал.
Новый подземный удар заставил лежавших вскочить на ноги; на их глазах от края обрыва отделились ещё несколько небольших глыб и рухнули вниз.
— Отодвинем нарты подальше отсюда! — распорядился Горюнов. — Как бы не повторилось несчастье!
Все трое с помощью Аннуир, молча присутствовавшей при описанной сцене, перетащили нарты, а затем и свои постели подальше от нового края обрыва, к месту спуска на сугроб. Последний своей ледяной массой всё-таки поддерживал отвесную стену базальта, и казалось, что здесь более надёжно. В глубине площадки, у подножия верхнего уступа, также было небезопасно — оттуда уже свалилось несколько камней.
Отдалённый грохот потряс воздух и заставил всех взглянуть на север. Там, над северной частью котловины, клубились столбы дыма или пара, местами озарённые зловещим красным светом: слышались частые и сильные взрывы, которые эхо окраин повторяло без конца. При каждом взрыве почва уступа слегка вздрагивала под ногами.
— Вулкан просыпается! — проговорил Ордин.
— А люди, несчастные люди, спасшиеся туда от наводнения! Что с ними будет? — вскричал Горюнов. — Наш товарищ только что погиб здесь, другой погибнет там, и снова мы ничем не можем помочь!
Аннуир прижалась к Ордину и смотрела вдаль; слёзы текли из её глаз, и она вздрагивала от сдерживаемых рыданий.
— Однако пришёл конец этой землице? — недоумевающе спросил Никифоров. — Что там только деется: дым, огонь из земли, глядите-ка!
Там, на севере, не столб, а целая колонна столбов чёрного дыма и белого пара, смешавшихся друг с другом, поднялась много выше окраин котловины, то есть тысячи на три метров; то тут, то там её прорезывали огненными дугами, словно ракеты, высоко взлетавшие раскалённые камни. Иногда туча паров, сопровождаемая рядом взрывов, словно артиллерийскими залпами, вырывалась в каком-нибудь месте и ширилась, вырастая вверх. Зарево на тучах колоннады разгоралось ярче — очевидно, где-то уже прорвалась раскалённая лава. Печальная луна, постепенно склоняясь к закату, освещала по-прежнему котловину и серебрила воды озера, которые всё время волновались.
— Да, видно, конец Земле Санникова! — промолвил Ордин. — Мы её открыли, и на наших глазах она погибает!
— Когда станет светло, посмотрим, нельзя ли спустить как-нибудь байдару и поехать на помощь гибнущим, — сказал Горюнов.
Сидя на своих мешках, они оба и Аннуир, жавшаяся всё время к Ордину, провели время до утра, наблюдая развитие извержения и обмениваясь замечаниями о нём и о погибшем товарище. Никифоров, поглядев некоторое время, лёг опять спать.
Наконец ужасная ночь кончилась, заалел восток, становилось всё светлее и светлее. Аннуир развела огонь и стала варить чай. Ордин и Горюнов могли теперь рассмотреть, что случилось с их площадкой ночью. Вся восточная часть её исчезла, и вместо неё зиял крутым клином, обращённым остриём вниз, отрыв обвала. Последний, очевидно, отделился по трещинам, существовавшим раньше, и толчок землетрясения дал только импульс, преодолевший инерцию массы, которая и опрокинулась частью на сугроб, частью в воду, распавшись при падении на глыбы. В громадной выбоине сугроба лёд был покрыт чёрной пылью, осколками и глыбами; внизу, над водой, поднимался хаос глыб. За ночь муть в воде осела, и с высоты видно было дно; в бинокль можно было осмотреть его повсюду, но ничего, кроме чёрных глыб, не было заметно. Они похоронили навсегда и человека, и все достижения экспедиции.
Осмотр выбоины в сугробе показал, что для того, чтобы перебраться через неё, нужно вырубить во льду отвесной стены ступени вниз и с другой стороны вверх.
— Ну, к обеду мы это выполним, — сказал Горюнов. — Обе части байдары спустим на верёвке вниз и там втащим наверх. Давайте поедим — и за дело!
На севере котловины извержение продолжало разыгрываться, скрытое в тучах паров и дыма, но выдавая себя взрывами, от которых вздрагивала скала площадки. Завеса пара и дыма скрывала от зрителей катастрофу. При дневном свете видно было только, что эта завеса протянулась поперёк всей котловины. Вдруг в одном месте, впереди этой завесы, появился огонь и быстро стал распространяться в обе стороны. В бинокль можно было разглядеть, что это горит полоса леса.
— Кажется, дела онкилонов безнадёжны! — сказал Ордин. — Теперь ясно, что извержение началось не в северном конце котловины, а в средней части её, приблизительно там, докуда мы вчера доезжали, то есть там, куда люди спаслись от воды. Может быть, оно захватило и всю северную часть.
Оба вернулись к нартам; чай был готов. Никифоров понёс собакам, привязанным в западном углу площадки, охапку вяленого мяса — и вдруг остановился.
— Подите-ка сюда! — крикнул он. — Здесь дело неладно!
Горюнов, Ордин и Аннуир, усевшиеся уже возле чайника, вскочили и побежали к казаку. Он стоял возле трещины шириной с ладонь, которая шла через площадку наискось от заднего края ночного отрыва к западному концу. Нарты и люди находились между этой трещиной и внешним краем площадки, собаки — по другую сторону.
— Вчера этой щели не было, — сказал Никифоров.
— Ну, дело дрянь! Подготовлен второй обвал, — заявил Горюнов.
— И достаточно ещё одного хорошего подземного толчка, чтобы он рухнул, — прибавил Ордин. — Его, очевидно, подпирает сугроб, иначе он свалился бы уже ночью с нами.
— Видно, придётся удирать отсюда, как это ни печально! — промолвил Горюнов. — Иначе мы очутимся там же, где лежит Костяков.
— Давайте перетащим вещи за трещину!
Сказано — сделано. Уселись наконец за завтрак, но всё время поглядывали с беспокойством на трещину, черневшую в трёх шагах от них, ожидая, что вот-вот она начнёт расширяться и опять рухнет масса камня, в этот раз прямо на сугроб.
Поев, быстро принялись за работу: двое поднялись по ступенькам на верх стены, захватив верёвки, двое остались внизу; одну за другой втащили обе нарты, байдару, вещи; затем отвязали и погнали наверх собак, кроме одной, которую ночью убило упавшим камнем.
Горюнов, уходя последним с злополучной площадки, подошёл ещё раз к краю, взглянул и прошептал прощальные слова погибшему товарищу.