895 otkrytie kamchatki/22

Материал из Enlitera
Перейти к навигации Перейти к поиску
Открытие Камчатки и экспедиции Беринга 1725—1742
Часть III. Работы Камчатской экспедиции на севере Сибири
Автор: Лев Семёнович Берг (1876—1950)

Опубл.: 1924 · Источник: Л. С. Берг. Открытие Камчатки и экспедиции Беринга 1725—1742. 2-е изд. — Л.: 1935 Качество: 100%



XXI. Опись северных берегов Сибири 1734—1743

[339] Таковы были сведения о северных берегах Сибири ко времени начала работ второй Камчатской экспедиции. Переходим теперь к описанию её хода (рис. 53)[1].

Сначала описные отряды, кроме действовавшего от Белого моря до Оби, находились под начальством Беринга, а потом перешли в непосредственное ведение Адмиралтейств-коллегии.

1. Сев. Двина — Обь

В 1734 году лейтенанты Муравьёв и Павлов, на двух специально построенных судах («кочах»), приступили к описи назначенного им участка от Архангельска до устья Оби. Суда, носившие названия «Экспедицион» и «Обь», имели в длину по 16,5 метров. 10 июля вышли из устья Двины, а 25-го вошли в Югорский шар. Здесь занимались съёмкой острова [340] Вайгача и материка. До сих пор имелись, хотя и не точные, карты. Далее следовали берега, очень мало известные и на карту не положенные. 29-го вступили в Карское море, которое, против ожидания, оказалось совершенно свободным от льдов. 31-го подошли к земле Ямал у Мутного залива, где налились водою и запасли дров из выкидного лесу. Плывя вдоль западного берега Ямала, 18 августа достигли широты 72°35′. Отсюда вернулись, за поздним временем, для зимовки в устье Печоры. Прийдя сюда 4 сентября, отправили команды в Пустозерск. В донесении об этом плавании Муравьёв писал: «И от тамошнего воздуха почитай все, хотя несколько времени, пребывали тяжкими головными, грудными и цынготными болезнями, паче горячками больны».

В 1735 году Муравьёв и Павлов вышли из устьев Печоры, 29 июня и 15 июля достигли Югорского шара. Но в Карском море, сейчас же по выходе из Югорского шара, в этом году встретились тяжёлые льды, среди которых шли, расталкиваясь шестами. 18 августа суда разлучились и вскоре пошли в обратный путь, — Муравьёв с широты 73°4′, а Павлов с 73°11′. 9 сентября они встретились в устье Печоры и снова зазимовали в этом краю. Назначенные по инструкции два года прошли, но Адмиралтейств-колллегия решила дело продолжать, пока опись не будет закончена, о чём и уведомила Муравьёва: «Без окончания по инструкции в совершенство оной экспедиции возвращения оттуда с командою не будет». К следующей компании было разрешено построить ещё двое судов, именно дубель-шлюпки.

Зимовать экипажу пришлось в таком захолустье, как Пустозерск. Понятно, что зимою от безделья сильно докучали местным жителям, от которых посыпались жалобы в Петербург. Кроме того и начальство не ладило с подчинёнными. Муравьёв жаловался Адмиралтейств-коллегии на Павлова, обвиняя его в том, что он не желает составлять карту и вообще не исполняет его приказаний: «А для чего не знаю; разве ставя себе за не малой авантаж предо мною в том, что его в нынешнюю компанию случай допустил быть, по разлучении со мною, выше пред обсервациею моею и его объявлением, к полю [то есть к полюсу] 7 минутами». Кормщик Язжин в своих доносах указывал, что неудачи экспедиции происходят «от несогласия оных лейтенантов», и обещался, если дело будет поручено ему, довести суда в одно лето от Архангельска или с Мезени до устья Енисея,

Рис. 53. Северные берега Сибири.Рис. 53. Северные берега Сибири.

[342] если только ему дадут девять бывалых на море мезенцев. На это готовы были согласиться, но из Архангельска портовые власти сообщили об Язжине, что ему «той экспедиции вверить весьма опасно, понеже он, по известию, всегда находится в великом пьянстве.... И пути далее Вайгача не знавал».

Как бы то ни было, Муравьёв и Павлов были, по жалобам на них, преданы суду и, по определению Адмиралтейств-коллегии от 28 февраля 1737 года, разжалованы в матросы «за многие непорядочные, леностные и глупые поступки». Впрочем, через три года, они, по манифесту, были амнистированы с возвращением чинов, но с увольнением от службы.

В феврале 1736 года для продолжения экспедиции был назначен лейтенант С. Малыгин из Архангельска. Посланный с весны этого года геодезист (топограф) Селифонтов летом произвёл, следуя на оленях, съёмку как восточного, так и западного берегов Ямала и расставил по берегам знаки. Малыгину лишь 21 июня удалось выйти из устья Печоры, причём одно из судов ещё раньше потерпело крушение. В море он встретил льды и лишь через месяц, 22 июля, достиг острова Долгого, к западу от Югорского шара. 7 августа к острову Долгому прибыли построенные в Архангельске суда под начальством лейтенанта Скуратова и Сухотина. У названного острова, а затем в Югорском шаре были задержаны льдами более месяца, и только 23 августа удалось выйти в Карское море, но на другой же день из-за льдов опять пришлось стать. Только 5 сентября, после того как льды были отнесены в море сильным юго-западным ветром, отправились вдоль берега далее и 10 сентября пришли к устью реки Кары, где решили перезимовать. Для зимовки вошли в реку Кару на 60 вёрст от устья, под 69°13′ с. ш. Жилища устроили из привезённых досок, а для топки употребляли кустарник с окрестной тундры. Для пропитания ловили рыбу в реке. Кроме того, в распоряжении экспедиции был посланный заранее табун оленей. Невдалеке находилось кочевье самоедов. В начале декабря начальство и бо́льшая часть команды, для сбережения провианта, переехали в Обдорск, а при судне оставили для караула 12 человек.

В следующем, 1737 году условия плавания были значительно легче. Выйдя из устья Кары 6 июля, к 21-му достигли Мутного залива на западном берегу Ямала, под 70°27′ с. ш., [343] и к утру 23-го подошли к северной оконечности Ямала, именно, к проливу между Ямалом и островом Белым (широта около 73,5°). Только 16 августа, когда подул северо-западный ветер, удалось обогнуть Ямал и вступить в Обскую губу. Это был первый случай такого плавания, ибо новгородцы переправляли свои суда в Обскую губу волоком через Ямал. Обская губа была свободна от льда, и 11 сентября наши мореплаватели достигли устья Оби. Прийдя 2 октября (1737) в Берёзов, здесь зазимовали. Таким образом, цель этого отряда была достигнута. Малыгин уехал в Петербург с отчётом, а лейтенанту Скуратову было приказано отвести суда обратно в Архангельск. Это было дело не менее трудное, чем совершить плавание в передний конец, и оно потребовало двух лет. На зиму 1738—1739 года пришлось оставить судно в устье Кары, и только в половине августа 1739 года суда пришли в Архангельск.

Опись берегов от Канина носа до устья Оби была повторена впервые в 1824—1828 годах Ивановым, Рагозиным, Пахтусовым и Бережных[2].

Укажем на последние по времени карты Обской и Тазовской губ и Енисейского залива: 1) Обская губа и Енисейский залив, изд. Главн. гидрографического управления, октябрь 1932, составлена в 1929 г. по работам 1928—1929 гг. (карта № 1053). 2) Карта Гыданского полуострова в масштабе 1 : 1 000 000, составленная в 1930 г., с объяснительной запиской И. Я. Ермилова, в Трудах Полярной комиссии, вып. 9, 1933, изд. Акад. наук. 3) Обская губа и северная часть Тазовской, изд. Главн. гидрографического управления 1934 г., по данным вплоть до 1932 г. 4) Гыдаямский залив, изд. Главн. гидрографического управления, 1934, составлена в 1933 г. по данным вплоть до 1932 г.

2. Обь — Енисей

Опись берега между устьями Оби и Енисея была поручена лейтенанту Д. Л. Овцыну. Он вышел 14 мая 1734 года из Тобольска на построенной здесь же дубель-шлюпке «Тобол», длиною 21 метр. С ним был подштурман Стерлегов, геодезист Ушаков, рудознатец Медведев, а всего с командой 56 человек. К 11 июня прибыли в Обдорск. 5 августа достигли в Обской губе 70°4′. Конца губы не было видно, а начинались уже холода, почему решили вернуться назад и 4 сентября были в Обдорске, где и зазимовали. В продолжение зимы производили промер реки. Плавание 1735 года [344] было ещё неудачнее: в этом году в Обской губе было очень много льдов, так что к 17 июля удалось дойти только до 68°40′ с. ш., а между тем на судне развилась цинга, которою переболели командир и три четверти команды. Четверо умерли. Пришлось вернуться обратно. 10 августа были в устье Оби, а к началу октября в Тобольске.

Согласно программе, работы должны были быть окончены в два года. Несмотря на неудачи, нельзя сказать, чтобы экспедиция Овцына была бесплодна: был произведён целый ряд съёмок, между прочим геодезистом Прянишниковым в 1735 и 1736 годах снят с суши восточный берег Обской губы, а также Тазовская губа. Следующая съёмка Тазовской губы сделана была в 1863 году Ю. И. Кушелевским, который прошёл водою из Обдорска, Обскою и Тазовскою губами, в реку Таз, с целью найти удобный путь к графитовым приискам Сидорова на Курейке (приток Енисея у Туруханска)[3]. Отметим, что одно из первых плаваний по Тазовской губе было совершено ещё в 1600 году князем Мироном Шаховским, который направлялся из Обдорска в реку Таз, но попал в Пур[4].

Из Тобольска Овцын отправился в Петербург с отчётом. Адмиралтейств-коллегия постановила работы продолжать. Экспедиция 1736 года из-за обилия льдов также не была удачна: когда 5 августа достигли 72°40′, пришлось повернуть назад, в Обдорск. Овцын же на зимовку поехал в Берёзов, что, как увидим, имело впоследствии для него роковое значение. Зато лето 1737 года благоприятствовало Овцыну (как и Малыгину). В Тобольске было выстроено ещё одно судно, бот «Обь-Почтальон» длиною 18 метров. 29 июня, как только устья Оби очистились от льда, оба судна отправились в плаванье. 7 августа вышли, наконец, в открытое море и увидели впереди льды, которые находились под 74°2′ с. ш. Здесь заметили кита. 16 августа обогнули мыс Матте-сале и отсюда повернули в Енисейскую губу. Продолжая плавание с великими трудностями, 31 августа вошли в Енисей, где их поджидала назначенная их встретить сухопутная партия. В октябре, не доходя нескольких вёрст до Туруханска, зазимовали.

[345] В следующее лето 1738 года Овцын привёл «Тобол» в Енисейск (21 июня). Поручив штурману Минину отправиться на боте «Обь-Почтальон» к Хатанге, кругом Таймырского полуострова, сам поехал в Петербург с отчётами, но внезапно, в августе 1738 года, был арестован в Тобольске по доносу. Овцыну ставилось в вину знакомство с князем Иваном Алексеевичем Долгоруковым (сыном Алексея Григорьевича и братом Екатерины Алексеевны, невесты Петра II), бывшим в ссылке в Берёзове и казнённым, в результате доноса, в 1739 году. Донос был послан тобольским канцеляристом Тишиным, который за оскорбление, нанесённое Екатерине Алексеевне Долгоруковой, был избит Овцыным. Дело это оказалось роковым не только для гидрографа, но и для всей семьи Долгоруковых. Овцына судили в Тайной канцелярии, разжаловали в матросы и послали в команду Беринга, в Охотск. Здесь он участвовал в плавании Беринга к Америке, в 1741 году, и в зимовке на острове Беринга. По указу 19 февраля 1741 года амнистирован с возвращением прежнего чина, а в 1749 году произведён в капитаны.

3. Енисей — Лена

4 июня 1738 года Минин и Стерлегов вышли из Туруханска, намереваясь из устья Енисея дойти морем до Хатанги, то есть обогнуть Таймыр. В устье Енисея были 3 августа. Стерлегову удалось дойти 23 августа до мыса, названного им Северо-восточным (73°14′). Так как кругом в море стояли сплошные льды, то он принуждён был вернуться, а через неделю и вся экспедиция пошла обратно в Енисей. Плавание следующего, 1739 года было совсем неудачным, не удалось даже выйти из устьев Енисея в море. Выехав в январе 1740 года из Туруханска на собаках, Стерлегов к 14 апреля сделал опись морского берега от устья Енисея до определённой им астрономически широты 75°26′, где мыс, ныне называемый по имени Стерлегова. Этот пункт Стерлегов в своём журнале описывает так: «А мыс, на котором поставлен маяк с приметою, каменный, высокий; при оном усмотрена высота солнца в полдень 27°54′, ширина 75°26′. Пель-компас склонение от правого севера весьма много стал показывать, и не равное; и уповаемо, что в здешних северных местах магнитная сила служить не стала[5]». Мыс этот «собою узок, вышиною [346] около 5 сажен берег, на котором земля черная с мягким ломаным камнем аспидом, а далее от берега глина со мхом; восточнее и западнее сего лежат берега низкие, пологие[6]».

От устья реки Енисея и вплоть до мыса св. Фаддея (на восточной стороне Таймырского полуострова) берег снят сухопутной съёмкой, «понеже морем имели великие препятствия». «Чего ради оное морское описание оставя, описывали сухим путем, на собаках, по здешнему состоянию в нартах запрягши».

Морской партии, во главе с Мининым, удалось к 20 августа 1740 года дойти до 75,25 с. ш., где встретили густые льды, почему повернули назад. В 1741 году Минин занимался описью берегов Енисея, но намеревался продолжать морские работы и сделал в этом смысле представление Адмиралтейству. Но по отзыву Харитона Лаптева (1742), который произвёл опись берегов Таймыра посуху и убедился в непроходимости здесь моря, решено было дальнейших попыток не продолжать.

Съёмка Енисейского залива и Обской губы была повторена в 1894—1896 годах экспедицией под начальством А И. Вилькицкого.

Берега между Пясинской губой и мысом Стерлегова X. Лаптев описывает следующим образом: «У сих берегов чаятельно быть великим в море отмелям, понеже тороса изредко и во льду не видно прорубей нерпичьих, которые на глубоких местах великое множество продувают для отдыху своего; к томуж и щелей во льду нет, которые полная вода делает; и тем мнится, что тот лёд к земле примёрз. В параллели 74°10′ ширины острова собою высокие и пологие, на которых великое множество аспида черного, но токмо хрупок и тонок, а писать на нем весьма мягок[7]».

4. Лена — Енисей

Для описи берегов к западу и востоку от устья Лены были назначены суда «Якутск», длиной 21 метр, и «Иркутск», длиной 18 метров, построенные в Якутске. Оба они, первое под начальством лейтенанта Прончищева, а второе — лейтенанта Ласиниуса, вышли из Якутска 30 июня 1735 года. Прончищев пришёл к устью Лены, именно к Быковскому устью, 13 августа. [347] С Прончшцевым были подштурман Челюскин, геодезист Чекин и человек 50 команды. Кроме того, отправилась в плавание жена Прончищева, разделявшая с ним все трудности путешествия и нашедшая вместе со своим мужем смерть в этой угрюмой стране…

25 августа «Якутск» подошёл к устью Оленёка (72°54′). За поздним временем решили здесь перезимовать. В устье реки построили две избы из плавника (выброшенного на берег леса). Тут же было поселение из 12 семей русских промышленников, а поблизости находились кочевья тунгусов и якутов. 20 сентября река стала. С 14 ноября по 21 января солнце не показывалось над горизонтом.

В следующем, 1736 году, река вскрылась 21 июня, но, задерживаемые льдами в море, могли двинуться в дальнейший путь только 3 августа. Уже к западу от Анабары 12 августа встречены густые льды. 13 августа пришли, пробиваясь среди льдов, к устью Хатангской губы (74°9′). На левом берегу её видели зимовье, в нём хлеб и собак, но промышленников не оказалось. Продолжая плавание далее, 19-го достигли широты 77°29′; по пути на льдах видели множество белых медведей, а в воде моржей и белуг[8]. Глубина здесь была значительна, лот не доставал дна на 120 саженях (морских). Льды здесь были «самые глухие», которым «и конца видеть не могли». Больной Прончищев созвал к себе в каюту обер- и унтер-офицеров, и «по консилиуму» с ними решили идти обратно. 25 августа подошли к устью Оленёка, но целую неделю не могли за противным ветром войти в устье. 29-го Прончищев скончался, и в командование вступил Челюскин. 2 сентября вошли в устье Оленёка и остановились у прошлогоднего зимовья. 6-го погребли тело командира, а 11-го за ним последовала в могилу и его верная жена.

Через 139 лет после этого, 26 августа 1875 года, А. Л. Чекановскому удалось найти могилу Прончищева и его жены в устье Оленёка, у мыса Тумуль.

В августе 1736 года Прончищев, будучи в устье Анабары, под 73°1′ с. ш., посылал вверх по Анабару геодезиста Чекина «для описания и осмотра руды, которая объявлена здешними обывателями». По-видимому на основании его рассказов, на рукописной карте фон-Дезина 1742 года нанесена, при впадении реки Солемы в Анабарскую губу, гора, при которой [348] надпись: «Гора каменная, из которой дым из щелей; а брали в ней нашатырь». Об этом упоминает Соколов[9]. Впервые Миддендорф обратил внимание на то, что здесь идёт речь о подземных пожарах залежей каменного угля[10]. Сведения о «горящей горе» где-то между устьями Хатанги и Анабары были давно распространены в Сибири. Исаак Масса, пробывший в Москве с 1601 по 1609 год, в своём «Кратком описании путей и рек, ведущих из Московии на восток и северо-восток, в Сибирь, Самоедию и Тунгусию», напечатанном в Амстердаме в 1612 году[11], сообщает, очевидно со слов русских, следующее: «Река Енисей (Jenisce) гораздо больше, чем Обь, и на восточном берегу своём имеет высокие горы, среди которых есть такие, которые извергают огонь и серу». Люди, посланные воеводой за Енисей, часто видели, как в горах «подымалось пламя огня», «они привезли оттуда небольшое количество серы и образцов камней, так что, по-видимому, в этих горах находятся руды». Иногда слухи о горах, извергающих пламя, давали повод говорить о вулканах на севере Сибири. Мессершмидт, будучи в 1723 году в Туруханске, собирался посетить горящую гору на Хатанге, где добывают много нашатыря[12]. О ней же, по слухам, упоминают Страленбер[13] и Гмелин (Reise, II, 1752, p. 526), бывший в Туруханске в 1739 году. Нашатырь отсюда в Туруханске и Енисейске употребляли при паянии. Местоположение этой горы с точностью было неизвестно. Гмелин, согласно разъяснению Миддендорфа, полагает её на реке Попигай, впадающей с востока в Хатангскую губу, недалеко от устья Хатанги. Около середины XVIII столетия описываемый подземный пожар совсем или отчасти прекратился, и Миддендорф, будучи через сто лет в Хатангском погосте, не мог получить по этому вопросу никаких сведений[14]. Разъяснение этот [349] вопрос получил только во время Хатангской экспедиции 1905 года: близ устья реки Огнёвки, впадающей в Хатангскую Рис. 54. Карта района Хатанги. (Из Н. Н. Урванцева, 1935.)Рис. 54. Карта района Хатанги. (Из Н. Н. Урванцева, 1935.) губу километрах в 50 к востоку от устья Попигая, И. П. Толмачёв обнаружил ясные следы бывшего каменноугольного пожара, истребившего на пространстве многих десятков [350] квадратных километров два пласта мезозойского каменного угля. Местные жители о пожаре давно забыли[15].

После смерти Прончищева в командование вступил штурман Челюскин. В половине декабря он вместе с геодезистом Чекиным поехал в Якутск. Но они доехали только до Сиктяха на Лене (почти под 70° с. ш.). Не получив здесь подвод, должны были прожить до июня 1737 года, когда по реке отправились в Якутск. Хотя Беринга здесь уже не было, но он перед отъездом в Охотск получил донесения Челюскина. Посоветовавшись с академиками и своими офицерами, Беринг отложил продолжение экспедиции до решения Адмиралтейства. Последнее обнаруживало замечательный интерес к этому научному предприятию и проявляло непоколебимую настойчивость. 3 декабря 1737 года Адмиралтейство определило: работы продолжать «с наиприлежнейшим старанием» не только в следующее лето, но и в другое, и в третье, и даже в четвёртое. На случай, если льды никак не позволят произвести опись с моря, говорилось в другом указе, то надлежит сделать опись кругом Таймырского полуострова сухопутно.

Преемником Прончищева назначен Харитон Лаптев. Дубель-шлюпка «Якутск» летом 1737 года была приведена с устья Оленёка в Якутск. На ней X. Лаптев вышел 9 июня 1739 года с экипажем в 45 человек. 21 июля вступили в море западным рукавом Лены. В дельте этой реки, по описанию Лаптева (стр. 9), «кочуют в летних юртах якуты, которые довольствуются рыбами, оленями, гусями, лебедями и утками дикими, которых великое множество по озеркам мелким. Они же якуты промышляют песцов белых и голубых, чрез всю зиму; ездят на собаках».

Море у западного устья Лены и до Оленёка было у берегов свободно от льда. 24 июля миновали устье Оленёка; здесь, говорит Лаптев (стр. 10), «в зимовьях живут русские промышленники издавна, семей около 10, которые чрез жен своих соединились многие с новокрещенными якутами и на их природу и обычаи схожи». Между устьями Оленёка и Анабара берег крутой, ровный, безлесный. 28 июля достигли губы Нордвик, почему-то получившей от русских промышленников с устья Анабара это скандинавское имя. В губе [351] стоял лёд, почему для описания её посылали на берег геодезиста. 6 августа подошли к устью Хатанги; теснимые льдами, принуждены были укрыться в Хатангской губе под 74°42′ с. ш., где простояли целую неделю. 14 августа вышли из губы и, всё время плывя среди льдов, к 21 августа достигли мыса св. Фаддея под широтою 76°47′, где сплошные льды совершенно загородили дорогу. Мыс этот, пишет Лаптев (стр. 18), «лежит утесом каменным; на нем местами мелкой камень белой, подобен алебастру. Земля глина. Здесь мамонтовый рог выкопали из земли, длиной в 4 фута. У сего мыса стоя [1739 г.], видели морских зверей, великих собою, подобно рыбе; шерсть маленькая, белая, яко снег; рыло черное. По здешнему называют белуга». Это — белуга, Delphinapterus leucas, из зубатых китообразных. Она часто входит в Енисей, подымаясь выше Дудинки, а в 1826 году прошла даже до Подкаменной Тунгуски.

Удобного пристанища на берегу у мыса св. Фаддея не оказалось, почему решили идти на зимовье в Хатангскую губу, куда вернулись 29 августа. Здесь близ устья речки Блудной, под 72°56′ с. ш., благополучно перезимовали: больных не было. Поблизости жило несколько семейств сидячих тунгусов. На корге, в устье Хатанги «в горе, в ссыпном яру, перпендикулярно от ватер-линии, в 25 саженях вышины, из земли торчат толстые бревна гнилые, и все в лучины раздробилися; над ними земли наросло вышиною 5 сажен» (стр. 15).

О Хатанге у Лаптева говорится: «Река Хатанга вышла из лесных мест, пустых, из озера Большого зовомого; и сей на ней лес стоячий, окончился в 73° ширины. По ней коренными зимовьями живут русские и новокрещенные якуты, начав с вершин, от 72° ширины и по самое устье. Жители довольствуются не столько рыбою, но больше оленями, которых промышляют на плаву чрез реку, осенью, когда идут олени с моря в лесные места, и весною, когда також на плаву идут от комаров из лесных мест к морю и к озеру Таймурскому в тундреные чистые места. По сей реке промышляют песцов белых и голубых, против других мест довольнее. Собою песцы большие. Изредка промышляют волков бело-черных и белых; только не много их [стр. 39]. На сей реке находится много морского ладону: цвет и дух имеет как янтарь, но токмо крошек» (стр. 41).

Указание Лаптева на произрастание по Хатанге высокоствольных деревьев под 73° с. ш. показалось А. Соколову сомнительным, и он поставил при этой цифре знак вопроса. [352] Между тем, сообщение Лаптева близко к истине. На Хатанге, как известно, древесная растительность подымается к северу так далеко, как нигде в другом месте на земле. Окрестности села Хатангского, лежащего под 72° с. ш., почти сплошь облесены[16]. Миддендорф принимает, что лес по Хатанге простирается примерно до 72°30′ с. ш. А. И. Толмачёв в 1928 году видел к северу от Хатангского, несколько поодаль от реки Хатанги, под широтой 72°40′, три лиственницы (Larix dahurica) высотой до 120—130 сантиметров[17]. Возможно, что во времена Лаптева (1740) «стоячий лес» по Хатанге доходил ещё немного дальше, до 73° с. ш.

Лов оленей на плаву, то есть во время переправ через реки, практиковался на Пясине, Таймыре и Хатанге ещё во второй половине XIX века. Вот как его описывает Третьяков. С наступлением осени, олени, собравшись значительными табунами, направляются на юг. Во время переправы через реки впереди идут передовые олени, подымая высоко голову и осматривая окрестность. Когда передовые войдут в воду, за ними кидается весь табун. Олени плывут один за другим, в несколько рядов. В это время промышленники врываются на лодках в середину табуна и начинают колоть оленей. Несколько сот обезумевших животных, которые мечутся и плещутся в окровавленной воде, сталкиваясь рогами, дикие крики охотников, старающихся не допустить оленей на берег, люди на берегу, приканчивающие недобитых раненых оленей, — такова картина массового истребления безобидных изящных животных. Опытный охотник в полчаса набивал свыше 70 штук оленей[18]. Описываемый олень принадлежит к восточносибирскому подвиду — Rangifer tarandus sibiricus и именно к тундровой форме, отличающейся от лесной своим мелким ростом и более светлой окраской. Этот олень дважды в год совершает правильные перекочёвки: осенью — на юг, из тундры в леса, весною обратно — из лесов в тундру.

Что касается белых волков, о которых говорит Лаптев, то о них упоминают и другие авторы[19]. По словам [353] Третьякова[20], белые волки, изредка попадающиеся в Туруханском крае, ценятся выше серых. Кривошапкин сообщает, что такие волки, кроме Туруханского края, встречаются в Берёзовском округе[21]. Миддендорф говорит, что таймырские волки, известные в продаже под именем туруханских, отличаются своей величиной и белизной[22]. Во время зимовки «Зари» у западного берега Таймыра, на берегу залива Миддендорфа, были замечены 10 сентября 1900 года (нового стиля) четыре волка, один тёмный, прочие светлые, почти белые[23]. Волк Колымского округа, по наблюдениям В. И. Иохельсона, крупнее обыкновенного русского волка и с более светлой шерстью; под старость он принимает совсем белый цвет с лёгким желтоватым оттенком. Впрочем, в продаже ценится не совсем белый волк, а такой, у которого на спине заметна примесь чёрных волос[24]. Стеллер упоминает о нахождении (редком) снежно-белых волков на Камчатке. Такие же волки описаны и из арктической Америки. Белый волк севера Сибири есть географическая форма обыкновенного Canis lupus[25].

Янтарь, о котором упоминает Лаптев, попадается небольшими кусками (величиной с горошину) на всех берегах Северного Ледовитого моря как в Европе, так и в Азии, а также на берегах Камчатки, Алеутских островов, Кадьяка и пр.[26] Лопатин находил кусочки янтаря на левом берегу Енисейской губы, у Зверева; здесь же на берегу много кусков каменного угля[27]. Можно отметить, что янтарь встречается также в постплиоценовых отложениях северной морской трансгрессии с раковинами Nucula tenuis, например [354] по берегу залива св. Иннокентия, что южнее Зверева[28]. В частности, относительно янтаря на Хатанге мы находим сведения на карте Страленберга 1730 года: именно, по притоку Хатанги, Хете, надписано: in hoc Flumine Cheta Electrum invenitur. И. П. Толмачёву в 1905 году не удалось обнаружить янтаря на Хатанге, но он узнал, что в низовьях этой реки янтарь находят по преимуществу на песчаных берегах тундровых озёр[29].

С устья Хатанги Лаптев посылал в октябре 1739 года боцманмата Медведева на реку Пясину для описи берега от её устья до устья реки Таймыра. Но Медведеву удалось пройти по берегу всего сорок вёрст. В конце марта 1740 года был послан геодезист Чекин для описи того же берега, но в обратном направлении, от устья реки Таймыра на запад до Пясины. Чекин прошёл по реке Таймыру к морю, а отсюда вдоль морского берега на запад, достигнув на сто вёрст к западу от того места, где берег повернул к югу (то есть от мыса Северо-западного, для которого Лаптевым принята широта 76°38′). 17 мая 1741 года он вернулся обратно. Мыс Северо-западный лежит на самом деле не на материке, а на северной оконечности острова Таймыр. В настоящее время этот мыс носит имя Лаптева (76°22′ с. ш.).

В 1740 году только 12 июля можно было войти в Хатангскую губу и лишь через месяц из-за льдов достигли устья её. Здесь 13 августа под 75,5° с. ш. «Якутск» потерпел крушение: сдавленное льдами судно понесло ветром и течением к северу. Ото льдов сделалась пробоина, и судно начало заливать. Утром следующего дня, продолжая отливать воду, стали выгружать на лёд провизию. К вечеру, когда льды тронулись и снова понесли судно в море, было решено свести всю команду на лёд. Бе́рега удалось достичь только через полтора суток, 16-го. Тут развели огонь из плавника, обогрелись и начали перевозить провиант на берег, пока лёд с остатком провианта не унесло в море (31 августа). Команда, больная и изнурённая холодом и непосильными трудами, стала роптать и отказывалась работать, «говоря, что им все равно умирать — работая и не работая» (Соколов, стр. 305). Но Лаптев восстановил дисциплину. Только в половине октября смогли прибыть к месту своей [355] прежней зимовки в вершине Хатангской губы. Из больных четверо умерло.

Отказавшись от мысли обогнуть Таймыр с моря, неутомимый X. Лаптев решил приняться за сухопутные съёмки. 17 марта 1741 года с места зимовки отправлен к устью Пясины на собаках Челюскин; ему надлежало описать берег между устьями Пясины и Таймыра. Геодезист Чекин послан 22 апреля для описи берега между устьями Хатанги и Таймыра, а сам Лаптев с четырьмя человеками отправился 24 апреля к устью реки Таймыра. Почти вся остальная команда отправлена на оленных санках в Енисейск.

Чекин вскоре вынужден был вернуться, дойдя до широты 76°35′. Несчастный геодезист и двое его спутников ослепли от необычайного холода. Челюскин достиг устья Пясины и, идя по берегу моря, встретился 1 июня под широтой 75°21′ с Лаптевым, шедшим ему навстречу от устья реки Таймыра. Отсюда вернулись на Пясину 9 июня. С Пясины поехали на Енисей, в Мангазейск, то есть Туруханск, где и провели зиму.

Теперь оставалось только положить на карту северную оконечность Азии. С этой целью в декабре 1741 года послан Челюскин. Выехав с устья Хатанги в конце февраля 1742 года, он прибыл к мысу св. Фаддея 1 мая и отсюда начал береговую опись по направлению к мысу, теперь называемому именем Челюскина, от него же получившему название Северо-восточного. Под широтой 77°27′ Челюскин сделал астрономическое определение по полуденной высоте солнца[30]. Здесь, напав на медвежий след, он ездил за 18 вёрст в море, где увидел четырёх белых медведей, из коих один был убит. Пройдя ещё 13 вёрст (от 77°27′ с. ш.), прибыли к мысу: «Сей мыс каменный, приярый, высоты средней; около него льды гладкие и торосов нет. Здесь именован мною оной мыс Восточной-Северной мыс» (стр. 63). На нём водрузили маяк из нарочно привезённого бревна. Соколов, на основании показаний журнала Челюскина, полагает широту мыса Северо-восточного, или Челюскина, в 77°34′ (стр. 63).

Бэр[31] и Миддендорф совершенно неосновательно заподозрили правдивость показаний Челюскина. Они думали, что он вовсе не был на Северо-восточном мысу. Но после того [356] как А. Соколов в 1851 году опубликовал выдержки из подлинного журнала Челюскина, достоверность его открытий не подлежит больше никакому сомнению. Мало того, Норденшельд, впервые после Челюскина, в 1878 году, производивший в этой области опись, но не знавший о статье Соколова, подтвердил точность съёмки своего предшественника; мыс, говорит он, нанесён на русских картах совершенно правильно[32]. Астрономическое определение, произведённое Норденшельдом на мысе Челюскина (точнее, чуть западнее мыса) 20 августа 1878 года, тоже весьма близко к определению Челюскина: оно дало 77°36′49″ с. ш. и 103°17′ в. д. от Гринвича[33]. Астрономическое наблюдение, сделанное 1 сентября 1901 года астрономом русской полярной экспедиции Ф. Г. Зебергом, дало широту 77°40′48″; северная оконечность мыса Челюскина, по приведению от места наблюдения, окажется под 77°41′30″ с. ш., 104°30′ в. д.[34] Амундсен, зимовавший на судне «Мод» близ мыса Челюскина в 1918—1919 году, также подтверждает правильность съёмки, сделанной Челюскиным, которого он совершенно справедливо аттестует как «необычайно способного и энергичного человека». Во время стоянки корабля «Мод» Свердруп сделал 6 и 7 мая 1919 года астрономическое определение мыса Челюскина: оно дало 77°43′ с. ш. и 104°17′ в. д.[35]

О климате этих мест может дать представление устроенная недавно на полуострове Челюскина метеорологическая станция. Средние месячные температуры воздуха с октября 1932 года по август 1934 года здесь таковы[36]:

Я Ф М А М И И А С О Н Д
−25,5 −22,6 −25,7 −20,9 −15,2 −1,7 +1,2 +0,1 −5,3 −10,0 −25,0 −30,8

С апреля по октябрь небо покрыто облаками, зимою же, как вообще в восточной Сибири, ясно.

[357] Породу, которая обнажается на мысе Челюскина, Норденшельд определил как глинистый свинец; он прирезан кварцевой жилой[37].

Мимо северной оконечности Азии прошли, после открывшего его Челюскина, в 1878 году Норденшельд, в 1893 году Нансен на «Фраме», в 1901 году Толь на «Заре», но ни Рис. 55. Северная Земля. Северный берег пролива Шокальского (фотография Р. Л. Самойловича, 1932 г.)Рис. 55. Северная Земля. Северный берег пролива Шокальского (фотография Р. Л. Самойловича, 1932 г.) один из них не заметил расположенных к северу острова М. Таймыра и Северной Земли, хотя, как мы видели, Челюскин прошёл по льду ещё 20 километров вглубь моря. 1 сентября (нов. стиля) 1913 года транспорты «Таймыр» и «Вайгач», под начальством Б. А. Вилькицкого, идя с востока, [358] встретили у самого мыса Челюскина лёд, который их не пропустил к западу. Поднявшись на север, они 2 сентября, милях в 20—25 от мыса Челюскина, под 78°5′ с. ш., открыли низменный остров, М. Таймыр, а на следующий день, в расстоянии 20 миль к северо-западу от него, возвышенную Северную землю (рис. 55), вдоль восточных берегов которой они поднялись на север до 81° с. ш.[38] В следующем, 1914 году «Таймыр» и «Вайгач» под начальством Б. А. Вилькицкого, следуя с востока, благополучно миновали мыс Челюскина 2 сентября[39]. 9 сентября 1918 года мимо мыса Челюскина прошёл Амундсен на корабле «Maud».

За последние годы советские суда неоднократно плавали по проливу Вилькицкого, отделяющему мыс Челюскина от Северной земли. Отметим историческое плавание ледореза «Литке», когда В. Ю. Визе в одну навигацию с 13 июля по 20 сентября 1934 года прошёл мимо мыса Челюскина весь путь от Берингова пролива до Мурманска[40]. В навигацию 1935 года, замечательного в истории арктических плаваний, обычные коммерческие суда «Ванцетти» и «Искра» прошли из Мурманска мимо мыса Челюскина во Владивосток, а «Сталинград» и «Анадырь» проделали такой же путь в обратном направлении в течение 86 дней. Наконец, пароход «Рабочий» в том же 1935 году прошёл из Архангельска в Колыму за 64 дня. Такого удачного года, как 1935, ещё ни разу не было в сибирской Арктике.

Некоторые сведения о землях к северу от оконечности Таймыра могли иметься у сибирских туземцев. На карте Страленберга 1730 года на северной оконечности Сибири, между реками Пясиной и Хатангой, к северо-востоку от реки Горбицы, то есть реки Таймыра, следовательно, в области, соответствующей мысу Челюскина, обозначены Mont. Paternoster; они при посредстве Montes glaciales соединяются с непомерно растянутой на восток Новой Землёй. В тексте своей книги[41] Страленберг сообщает, что он беседовал с людьми, которые путешествовали по узкому полуострову, идущему [359] по направлению к Новой Земле, и видели «Ледяные горы[42]». Третьяков, бывший долгое время заседателем Туруханского округа, передаёт (1869) о местах у мыса Челюскина следующее: «Нам не раз приходилось слышать о том, что на море есть иная земля, откуда переходят песцы и белые медведи. Не тянутся ли от Новой Земли, в виде архипелага, острова к Северовосточному мысу[43]?» 19 августа 1878 года Норденшельд видел на мысе Челюскина много куликов и громадную стаю гусей (чёрных казарок, Branta bernicla), тянувших на юг, «возможно, — говорит он, — с какой-либо земли, расположенной к северу от мыса Челюскина[44]». Толь(1900), основываясь на нахождении зимой полярных куропаток и песцов на полуострове Челюскина, тоже полагал, что они приходят сюда с севера, где должны находиться острова[45].

Обогнув северную оконечность Азии, Челюскин продолжал съёмку по направлению к устью реки Таймыра. Деятельный Лаптев в феврале решил ехать ему навстречу. Прибыв к устью реки Таймыра в начале мая, он за недостатком провизии не мог следовать дальше, а послал навстречу Челюскину двоих солдат с запасами продовольствия. Посланные встретились с Челюскиным 15 мая севернее устья Таймыра. Отсюда прошли тундрой к устью этой реки. В июле Лаптев и Челюскин через Туруханск прибыли в Енисейск. Экспедиция была закончена, и Лаптев с отчётами поехал в Петербург.

Харитон Лаптев, один из замечательнейших русских путешественников, скончался в декабре 1763 года в звании обер-штер-кригс-комиссара флота.

В своём отчёте о плаваниях, который опубликован А. Соколовым более чем сто лет после окончания экспедиции (в 1851 году, в «Записках Гидрографического департамента», IX, стр. 8—58), Лаптев сообщает весьма любопытные данные о северном побережье Ледовитого моря, между устьями Енисея и Лены, о реках, сюда впадающих, а также о народах, обитающих здесь. О тунгусских шаманах Лаптев пишет следующее: «Шаманство их состоит разными манерами: иные ножами режутся и кричат, иные скачут и в бубен бьют и [360] поют, иные замышляются и тихо говорят, потом придет в такое безумие, что в беспамятстве якобы видит дьявола и говорит с ним, чего от него требует. Оное шаманство от них приходит не инако, как нарядяся в особливое к тому платье страшное, на котором множество звонцов медных и разных штучек железных на тоненьких плетенках, в четверть аршина долгих, нашитых на рукавах и на стану, где главные по швам» (стр. 55). Относительно образа жизни тунгусов Лаптев говорит так: «Палатки у них называются чум, из оленьих кож, зимние с шерстью, летние из ровдугу, то-есть замша; растягивают на шестах, которые с собою возят. Имеют ружье [то есть оружие]: лук с стрелами да полосу, яко нож, в аршин долгий, одного железа, да копье. На себе носят латы кольчужные и плащенные из железа. Одеяние их короткое, из оленьей кожи» (стр. 56).

На тундре, лежащей у южного побережья озера Таймыр, летом «кочуют с оленями самоеды, называемые тавги». Они «питаются дикими оленями, которых промышляют на плаву на реках, а в тундре загоняют в поставленные из крыльев махавки, меж которыми стреляют из луков. Питаются же они в летнюю пору на реках рыбою. Платье носят верхнее и нижнее из оленьих кож, зовутся парки, нижние и верхние; а из лап носят обувь; вместо подошв лбы оленьи. Ездят зимою и летом на санках; сделаны высокие от земли, на которых клади больше не подымет пяти пуд пара оленей» (стр. 44)[46]. К северо-восточным берегам озера Таймыр «самоеды за стужею» уже не ходят (стр. 43). То же подтверждает и Миддендорф: в 1843 году он не встретил ненцев ни на северных берегах озера Таймыр, ни в низовьях реки Таймыра[47]. Но в настоящее время тавгийцы летом заходят и несколько севернее Таймырского озера (см. ниже).

Название тавги происходит от тау, как эту народность называют родственные им юраки[48]. Тавгийцев по переписи 1926—1927 года насчитано 808 человек[49]. Они, согласно Патканову[50], разделяются на два рода — авамский и вадеевский.

Рис. 56. Карта распределения народов по северу Сибири (по З. Е. Чернякову, 1934).Рис. 56. Карта распределения народов по северу Сибири (по З. Е. Чернякову, 1934).

1. Вогулы. — 2. Остяки» — 3. — Ненцы. — 4. Тавгийцы. — 5. Остяко-ненцы. — 6. Тунгусы. — 7. Ламуты. — 8. Чукчи. — 9. Коряки. — 10. Камчадалы. — 11. Юкагиры. — 12. Кеты (енисейцы). — 13. Эскимосы. — 14. Алеуты. — 15. Якуты (по нижней Хатанге и западнее — долганы) — 16. Русские. — 17. Коми (зыряне).

[361] Авамцы летом кочуют по тундрам, начиная от Енисея около Дудинки, далее по Пясине, Аваму (притоку Дудыпты, впадающей в Пясину) и в бассейне реки Таймыра на север до 75° с. ш. По переписи 1926—1927 года авамцев было 585 душ. Вадеевцы зимою живут на левом берегу нижней Хеты, а летом доходят до южного берега озера Таймыр, а некоторые продвигаются ещё далее на север, к северо-востоку от озера Таймыр, достигая 75° с.ш.[51]; вадеевцы сами себя называют асси-ня, от слов асси — тунгусы и ня — название, каким себя обозначают авамцы, и действительно, вадеевцы, как принимают Миддендорф и Патканов[52], есть осамоедившиеся тунгусы. По переписи 1926—1927 года вадеевцев было 223 человека[53]. Тавгийцев Долгих[54], исследовавший их в 1926—1927 году, характеризует следующим образом: они почти не употребляют тканей для одежды, одеваются в свой национальный костюм, не имеют каких-либо постоянных построек, не имеют русских имён и сохраняют свои языческие верования.

Крайний север Таймыра необитаем: летние кочевья ненцев (самоедов) не простираются далее линии, идущей от Гольчихи на Енисейской губе до слияния Пыра с Пясиной, отсюда к району озера Таймыр (под 75°) и, наконец, к Хатангской губе, именно — приблизительно к месту впадения в неё М. Балахны. Толь (Die Polarfahrt der Sarja, р. 127) задаёт вопрос, почему ненцы (самоеды) летом не посещают северного Таймыра, где много оленей, птиц, тюленей, наконец, — рыбы в устьях Пясины и Таймыра, и предполагает, что причиной является скудость топлива, именно недостаток выкидного леса на здешних берегах. Вряд ли это, однако, так. Выкидного лесу немного на берегах полуострова Челюскина[55], но на прочих берегах Таймыра плавнику довольно: в устье Пясины, по словам Лаптева (стр. 27), «плавника лесу весьма много, которым жители довольствуются» (см. также стр. 47); то же говорит Миддендорф относительно устья реки Таймыра и Таймырского залива[56] и подтверждает (р. 254) об устье Пясины.

[362] О лове оленей на плаву мы уже говорили выше (стр. 352). Махавки — это частоколы, которыми самоеды и юраки промышляют оленей. Весной, когда олень идёт из лесов в тундры, махавки устраиваются в виде длинных, в четыре-пять километров, частоколов, сходящихся под углом. Узкий конец перегораживается сетями из тонких ремней. На кольях, вышиной в метр, навешивают тряпки и перья, чтобы напугать оленя и не дать ему проскользнуть между кольями. Загнав в махавку оленей, их у перегороженного конца стреляют из луков или колют рогатиной. Летом махавки делают из земли и дёрна и узкий конец их выводят в речку или озеро; когда олени, вырвавшись из махавок, бросятся в воду, охотники с лодок («ветки») начинают их колоть[57].

По словам Лаптева (стр. 42—43), особенно много диких оленей бывает в низовьях реки Таймыра и на Таймырском озере, и именно летом, с мая; они ходят стадами по тысяче голов. «Великое множество» оленей (и гусей) также на реки Пясине (стр. 47).

Река Пясина, говорит Лаптев, вышла из озера Пясинского; озеро это мелкое, «но токмо срединою идет глубокая вода из речки впадающей в нее [в озеро], Нарыльской». Эти данные полностью подтвердил Н. Н. Урванцев, работавший здесь в 1919—1926 годах. Глубина Пясинского озера летом 2—3 метра (при длине около 90 километров), а зимой лёд во многих местах лежит непосредственно на дне. В средней части озера, начиная от устья реки Норильской, тянется довольно глубокая впадина, «борозда», представляющая собою русло реки Норильской (Пясины). Ширина этой борозды 200—300 метров, глубина зимою 1921 года 4—5 метров и больше. Зимою, таким образом, Пясинское озеро сокращается до пределов борозды[58].

«По реке Пясинге стоячий лес окончился в параллеле 70°10′ ширины». Это наблюдение Лаптева в общем правильно. Действительно, на реке Пясине лиственица (Larix sibirica) в небольшом количестве есть у станка Введенского, под 70°10′ с. ш.; здесь местность носит лесотундровый характер[59]. [363] Отдельные же лиственицы, по наблюдениям Урванцева (1929), доходят до впадения Дудыпты в Пясину, то есть до 70,5° с. ш. «По сей реке [Пясине], с самой вершины, живут русские промышленники и до 71°10′, которые промышляют, как и прочие, песцов. Питаются рыбою; из реки довольное число ловится. А дале сих мест и до устья все пустое место; но токмо по ней самоеды до устья реки Повры [Пыры?] в лете кочуют, где ловят рыбу и оленей на плаву. По здешней тундре, меж рек Енисея и Пясинги, состоят самоеды, слывут хантаянские» (стр. 47) — имеется в виду Хантайский род енисейских ненцев; их по переписи 1897 года было 204 чел.[60], по переписи 1926/27 года 199 человек (подсчитаны не полностью); их язык (самату) близок к языку ненцев-юраков[61]. Последние, по словам Лаптева, живут между низовьями Оби и Енисея, что справедливо и для настоящего времени. «Сии юраки, приходя, многих [русских] грабили и до смерти убивали» (стр. 53). Напротив, о ненцах, тунгусах и якутах Лаптев отзывается с похвалой: «Самоеды с охотой помощь чинят Камчатской экспедиции» (стр. 44). «Мужеством и человечеством и смыслом тунгусы всех кочующих и в юртах живущих превосходят» (стр. 56).

Юраки — это западные ненцы (рис. 56), кочующие по тундрам от Белого моря на западе до Енисея и (даже несколько далее) на востоке[62]. Как предполагает Кастрен, слово юраки родственно словам югра, Югрия[63]. Туруханские юраки, или юраки в собственном смысле слова, разделяются на два рода: Тазовский, кочующий по тундрам от реки Таза до Тазовской губы, и Береговой, кочующий по обе стороны полярного течения Енисея. По переписи 1897 года, всего туруханских юраков числилось 466 душ[64], после того число их значительно уменьшилось от оспы, и в 1907—1908 годах [364] юраков Берегового рода было не более 16[65]. Новейшие исследователи дают о юраках более сочувственный отзыв, чем Лаптев. Так, Третьяков (стр. 93) говорит про них: «В умственном отношении юраки едва ли уступают тунгусам и, несмотря на скромность, характером гораздо твёрже, а в отношении аккуратности по своему хозяйству уступают разве долганам» (то есть объякутившимся тунгусам)[66]. Впрочем, юраки всегда отличались воинственностью: первое столкновение с русскими они имели на ручье Пуре, впадающем в Тазовскую губу, в 1600 году, когда партия немирных юраков напала на отряд кн. Мирона Шаховского и, убив 30 человек, заставила его вернуться обратно[67].

О туруханских русских Лаптев сообщает (стр. 49—50): «У всех промышленников по реке Енисею русских не весьма довольно богатства их в чем бы то ни было; понеже коренных, или назвать давне живущих, на сих местах очень мало, но многие набродные, из русских городов, с пашпортами просроченными или без пашпортные. Обычаи имеют: велики охотники в карты играть, покупая дорогою ценою[68]; також слабы очень к вину горячему, которое временно привозят государево из города Мангазейска [то есть из Туруханска]… Многие свои заводы проигрывают и пропивают Мангазейским служилым и жителям». В Туруханске в то время было «с 70 домов жителей разных чинов русских; довольствуются привозным хлебом, а родятся огородные овощи: капуста и редька и репа, а более ничего».

О реке Енисее Лаптев сообщает такие сведения[69]. По этой реке, считая сверху, вплоть до 61° с. ш. живут русские; «село последнее к морю Дубческое, в котором хлеб пашут всякой; а ниже сего села нет пашни никакой и жителей до города Мангазейска; но токмо остяки новокрещеные по берегам реки в берестяных юртах живут и рыбою питаются». Имеются здесь в виду енисейцы, или кеты, неправильно называвшиеся [365] раньше енисейскими остяками, неправильно — потому, что с остяками они по языку и происхождению не имеют ничего общего. В культурном же отношении кеты близки к остяко-ненцам. Кет на языке этого народа означает человек. По переписи 1926—1927 года кетов было немного более 1000 человек. Берестяные юрты, о которых говорит Лаптев, весьма характерны для этого народа. Кеты кочуют по Енисею между деревнями Дубческой (Ворогово, под 61° с. ш.) и Ермаковой (почти под полярным кругом), а также по Елогую, Курейке и низовьям Подкаменной Тунгуски. Язык кетов не имеет ничего общего с языками соседей; его сближают то с тибетским, то с языками Передней Азии.

В том же отчёте Лаптева мы находим ряд любопытных сведений о тундре. Так, относительно области у озера Таймыра он говорит (стр. 44): «По сей тундре, а паче близ моря, лежащие находятся мамонтовые роги, большие и малые, також и другие от корпуса кости». «А на иных реках здешней тундры из берегов вымывает и целые звери мамонты, с обеими рогами; на них кожа толщиною в 5 дюймов, а шерсть и тело истлелые; а прочие кости, кроме помянутых рогов, весьма дряблые… Сей зверь мамонт есть, мнится быть, и ныне в море Северном, на глубоких местах; понеже случалося по самым берегам моря находить роги, ничего в землю не врослые, о которых уповательно волнами выбивает; а по тундре все роги находятся в земле верхним из острых концов, а тупым концом на верху земли» (стр. 45).

Принимая мамонта за морское животное и находя остатки его в тундре далеко от моря, Лаптев полагал, что «чаятельно быть в прежних годах большим водам в море, что тундру закрывало водою».

Лаптев даёт описание растительности низовьев Енисея и Таймырской тундры (стр. 51): ниже Туруханска местами имеется строевой лес, но чем далее к морю, тем его меньше, и состоит он из мелкой лиственницы, но и она кончается под 69°43′ с. ш., у Крестовского мыса. Это наблюдение совершенно точное: северная граница распространения сибирской лиственицы (Larix sibirica) проходит на Енисее несколько севернее 69°40′ с. ш., неподалёку от станка Селякина; здесь лиственница представлена разрозненными, низкорослыми, до 2—2,5 метров высотой, деревцами[70]. Далее же к морю [366] никакого лесу стоячего, но токмо плавнику довольно». «Около моря, по всем тундрам, кроме северных мысов, восточного и западного [имеются в виду мысы Челюскина и Лаптева], то есть до 74° ширины, на мокрых местах растет тальник[71], не выше двух дюймов вверх, которой толстыми стеблями стелется по земле, на аршин и меньше, в летнее время, и малой лист издает. А на иных местах, где влажнее земля, растет березник тонкий, кустами, не выше фута, по здешнему зовут ярник[72], который употребляют Самоеды в лете вместо дров, или есть варят; лист на них в копейку серебряную, больше не бывает летом. От вышеупомянутой ширины (74°) к северу никакого нет лесу, и с нуждою редкая трава выходит».

«Здешней [то есть Таймырской] тундры речки, — говорит Лаптев, — которые известно, что из безлесных мест вышли, на них находится лес плавник гнилой, едва на дрова с нуждою годен; и случилося в 1742 году, в тундре наехать от речек не меньше 10 верст, в параллели в 73° ширины, одно дерево гнилое ж в земле, подобно с корнем, вверх торчит толщиною в 5 дюймов диаметру, не выше 5 фут над землею[73]». Лаптев ошибочно принимал эти деревья за наносный лес, принесённый морем, и считал, что прежде море стояло выше: «Чаятельно быть в прежних годах большим водам в море, что тундру заливало водою». Правда, в четвертичное время тундра на значительное расстояние от берега была покрыта морем, но следами его являются не те явления, о которых говорит Лаптев, а другие. Так, на острове Нансена (у берегов зап. Таймыра) А. А. Бялыницкий-Бируля нашёл раковины четвертичных морских моллюсков (Mya truncata, Astarte, Saxicava, Pecten islandicus и др.) на высоте 35—37 метров над современным уровнем моря[74]. Миддендорф обнаружил раковины Mya truncata, Tellina, calcarea, Saxicava rugosa и др. в низовьях Таймыра на высоте 20—60 метров над уровнем реки; встречались они также в расстоянии 200 километров от моря[75]. По Хатанге песчаные отложения [367] морской трансгрессии с остатками раковин доходят на юг до 71,5° с. ш., подымаясь до абсолютной высоты в 25 метров[76].

Как известно, в тундре, за много вёрст не доходя до современной лесной границы, встречаются остатки деревьев, несомненно, росших здесь на месте. Произрастание лесов в тундре относится, надо думать, к тому более сухому и тёплому времени, которое предшествовало современной климатической эпохе и приходилось за несколько тысяч лет до нашей эры[77]. Нахождение пней в тундре отмечено целым рядом наблюдателей (Миддендорф, Фр. Шмидт, Лопатин и др.). На берегу Енисейской губы, близ устья реки Зырянки, севернее 72° с. ш., Лопатин нашёл под почвой и илом слой с растительными остатками и пнями берёзы от 10 до 13 сантиметров в отрубе; причём один ствол берёзы найден в стоячем положении, корнями вниз, так что дерево это, без сомнения, росло здесь же[78]. А между тем теперешняя граница леса находится очень далеко к югу отсюда (69,75°). В тундре, в низовьях Енисея, на выше упоминавшемся (стр. 365) Селякинском яру, Лопатин обнаружил в слое торфа ствол лиственницы до 35 сантиметров в отрубе и ствол берёзы с корой[79]. О такого же рода наблюдениях в тундре по Енисею и в Енисейском крае упоминает и спутник Лопатина Ф. Б. Шмидт[80]. В эпоху мамонта, в тундре по реке Гыда (севернее 70° с. ш.) росли лиственницы, полярные берёзы и ивы, как ныне у Дудинки под 69,33° с. ш. Шмидт полагает, что это время приходится на тёплую послеледниковую эпоху[81]. Н. Н. Урванцев наблюдал на реке Пясине под 72° с. ш. ископаемые стволы лиственниц и мощные линзы торфа, тогда как современная граница лесной растительности проходит здесь под 70,5° с. ш.[82]

Без сомнения, в тундрах Сибири встречается выкидной лес не только современный, но и постплиоценовый; последний [368] может оказаться на известной высоте над уровнем моря в результате поднятия берегов, какое испытал север Сибири. Так, на морском побережье между Енисеем и Пясиной можно встретить древний плавник на высоком обрывистом берегу, на высоте 4—6 метров над уровнем моря, в расстоянии нескольких километров вглубь суши[83]. Но, по словам Ф. Шмидта (l. c., p. 20), плавник в отложениях четвертичной морской трансгрессии представлен обычно щепками, а не цельными лесинами. Высокоствольный же плавник приурочен к современным и древним морским береговым линиям и к берегам рек.

Наконец, Лаптев сообщил данные о приливах и отливах в устье Енисея, Пясины, в Таймырской и Пясинской губах. В устье Енисея прикладной час 5 час. 30 мин.[84], в устье Пясины 3 часа[85]. В Хатангской губе летом разность высокой и низкой воды 1,2—3,4 метра, прикладной час 11 час. 55 мин.[86] Точные сведения о приливах у берегов Таймыра мы получили только благодаря наблюдениям Русской полярной экспедиции, произведённым с декабря 1900 по май 1901 года у северного берега зап. Таймыра на рейде «Заря», под 76°8′ с. ш. и 95°8′ в. д. от Гринвича. На всём протяжении Северного Ледовитого моря, начиная от Земли Франца-Иосифа и Мурмана и вплоть до Чукотского полуострова, приливы, как известно, полусуточные, то есть с двумя полными и двумя малыми водами в сутки. Для устья Анабара это вполне определённо отмечено Прончищевым в августе 1736 года[87]. На рейде «Заря» средняя амплитуда прилива 38 сантиметров, средняя амплитуда сизигийного прилива 53 сантиметра, квадратурного 20 сантиметров, прикладной час 1 час. 37 мин.[88] По мере движения на восток амплитуда уменьшается, и в Питлекае (Чукотский полуостров) она в среднем падает до 6 сантиметров.

5. Берега к востоку от Лены

[369] Лейтенант Ласиниус, которому была поручена опись берега к востоку от Лены, вышел из устьев этой реки на палубном боте «Иркутск» 7 августа 1735 года. Уже через четыре дня были встречены льды, которые понудили 13-го искать «отстойных мест к зимовью». 14 августа достигли залива Борхая, недалеко к востоку от Ленской дельты, и здесь зазимовали, устроив из выброшенного морем леса Рис. 57. Моржи в Сибирском Ледовитом море (из «Азиатской России»).Рис. 57. Моржи в Сибирском Ледовитом море (из «Азиатской России»). казарму. Вскоре открылась цинга, и первой жертвой её пал сам начальник, умерший 19 декабря. За короткое время погибло ещё 35 человек. Оставшиеся в живых иеромонах, подштурман Ртищев и 7 нижних чинов весною пришли в Якутск.

Вместо Ласиниуса начальником экспедиции в 1736 году был назначен лейтенант Дмитрий Лаптев, достойный брат Харитона. Спустившись по Лене, он уже 18 июля был в заливе Борхая и вступил в командование ботом «Иркутск». Но пройти дальше меридиана мыса Борхая ему не удалось. 14 августа «по сделанному консилиуму» решили идти обратно в Лену. В низовьях этой реки, недалеко от Булуна, под [370] широтой 70°40′, и зазимовали. Зимою сильно страдали от цинги, и один из матросов умер. Следующим (1737 года) летом Д. Лаптев отвёл бот в Якутск, а сам поехал в Петербург. Здесь ему было предписано продолжать попытки пробиться к востоку на судне, буде же это окажется Рис. 58. Юкагиры (из снимков В. И. Иохельсона в Институте антр. и этн. Акад. наук).Рис. 58. Юкагиры (из снимков В. И. Иохельсона в Институте антр. и этн. Акад. наук). совершенно невыполнимым, то ехать с описью берегом до устья Колымы, а отсюда, съездив в Камчатку, взять судно и постараться обойти «Чукотский мыс» с востока на запад.

Пробыв два месяца в Петербурге, Д. Лаптев в марте 1738 года отправился в Сибирь. Ранней весной 1739 года из Якутска был послан матрос Лошкин на собаках для описи берега от устья Яны до св. Носа (против Ляховского острова), а геодезист Киндяков для съёмки реки Индигирки от верховьев до устья. Лаптев же из Якутска на том же боте «Иркутск» спустился по Лене и 5 июля (1739 года) вышел в море. Только через месяц он подошёл к мысу Борхая, где снова оказались густые льды. Впрочем, поплыли дальше, прорубаясь и проталкиваясь через лёд. 7 августа достигли устья Яны. 14-го миновали мыс св. Нос, широта которого принята в 72°50′, тогда как по астрономическому определению лейтенанта Давыдова в 1912 году она равна 72°52′. Потом следовали на восток с тихим и попутным ветром, [371] не встречая льдов вплоть до 18-го. С этого дня началась непогода, ветры сделались свежими и противными, нанесло много льду. 22 августа пришли к устью Индигирки. Отсюда послали на берег для разведок матроса и лоцмана; ждали их шесть дней, но они не вернулись. 28-го пошли дальше и, пройдя ещё 18 миль, снова посылали на берег лодки, из коих одна снова не вернулась. 1 сентября всё море замёрзло, Рис. 59. Юкагирки (из снимков В. И. Иохельсона в Институте антр. и этн. Акад. наук).Рис. 59. Юкагирки (из снимков В. И. Иохельсона в Институте антр. и этн. Акад. наук). но через четверо суток ветром разломало лёд, и судно понесло в море. Так его несло сорок вёрст, когда ветер переменился, и явилась возможность пойти обратно к берегу. 9 сентября посланные на берег вернулись с радостным известием, что «Иркутск» находится у восточного устья реки Индигирки, и привезли посланных ранее людей, считавшихся погибшими. Эти несчастные едва не погибли тут с голоду и холоду, питаясь травою и песцами. Попытки ввести «Иркутск» в устье Индигирки оказались тщетными. Поэтому команду начали перевозить на берег, отстоявший в 15 километрах. Перевозку закончили к 22 сентября (1739 года). Зимой и весной следующего года матрос Лошкин и топограф Киндяков сняли берег от Индигирки до Колымы, штурман Щербинин [372] описал реку Яну, а Лаптев — Хрому. С зимовки Д. Лаптев послал Адмиралтейств-коллегии с матросом Лошкиным донесение, в котором писал, что пройти морем от Анадыря до Колымы, как предполагала Адмиралтейств-коллегия, вряд ли удастся. На это Лаптеву было в июне 1740 года предписано, если окажется возможным, обойти Чукотский нос водою, а если, за препятствием от льдов, водою идти будет невозможно, то сухим путём. Но ещё задолго до получения этой инструкции Лаптев начал в июне 1740 года готовиться к новому походу. Нужно было вывести вмёрзшее в лёд судно в безопасное место. Для этого с помощью команды и 85 туземцев, прорубили во льду канал длиной в километр. Толщина льда была от 1,5 до 2 метров, и работа эта потребовала трёх недель. Но едва судно вывели на чистую воду, как льдами его выкинуло на мель. Пришлось совершенно разгрузить судно. Только к 29 июля могли привести «Иркутск» в надлежащий вид и через два дня отправились к востоку, сопровождаемые всюду тяжёлыми льдами. 4 августа достигли Среднеколымского устья, а 14-го подошли к Большому Баранову камню. Отсюда начинались сплошные льды, почему решено было повернуть назад. 23 августа остановились на зимовку в устье реки Колымы, у Нижнеколымска, состоявшего тогда из 11 дворов. Осенью геодезист Киндяков был послан на Колыму для описи её, штурман же Щербинин был отправлен на Анадырь для осмотра дороги туда по случаю предполагавшейся описи этой реки.

В следующее лето (1741 года) Д. Лаптев опять сделал попытку пройти на восток. Хотя лето было очень тёплое, но и эта попытка не увенчалась успехом. 25 июля подошли к Большому Баранову камню, но уже на другой день льды принудили возвратиться. Через несколько дней опять подходили сюда, но снова продвинуться дальше не могли. 6 августа «учиня консилиум, что за вышеобъявленными препятствиями прибыть на Камчатку невозможно, возвратились в реку Колыму и впредь на оное море ботом не выходить». 10 августа вернулись к месту прежней зимовки, в устье Колымы. Отсюда Лаптев в конце октября отправился на 45 нартах собак на Анадырь, в Анадырский острог. Перегрузившись по дороге на оленные сани, он 17 ноября прибыл в Анадырск, где тогда было довольно многочисленное население: 632 души коряков и юкагиров. Построив здесь весной 1742 года две лодки, он произвёл летом съёмку [373] реки Анадыря вплоть до устья[89]. Затем вернулся в Нижнеколымск, а отсюда в начале 1743 года в Якутск. В декабре этого года Д. Лаптев уже был в Петербурге.

Рис. 60. Ламут и ламутка (из снимков В. И. Иохельсона в Инст. антр. и этн. Акад. наук).Рис. 60. Ламут и ламутка (из снимков В. И. Иохельсона в Инст. антр. и этн. Акад. наук).Таким образом в течение десяти лет был положен на карту весь северный берег Сибири от Вайгача до Большого Баранова мыса и Анадыря.

Теперь проследим, что сделано на севере после работ Прончищева и Д. Лаптева. Берег от устья Яны до устья Оленёка описали в 1822 году штурманы Ильин и Бережных в составе экспедиции Анжу, от устья Яны доустья Индигирки в 1821 году Анжу и Бережных. В 1821—1823 годах Анжу сделал съёмку Новосибирских островов. Берег между устьями Колымы и Индигирки описал в 1821 году штурман Козьмин в составе экспедиции Врангеля.

В 1761—1762 году купец Шалауров и мореход Бахов прошли из устья Яны морем на восток до Чаунской губы. Им мы обязаны съёмкой берега от устья Колымы вплоть до юго-восточной оконечности острова Аион[90]. «Карта [374] плавания купца Шелаурова на собственном его судне от реки Лены до реки Колымы в 1761 году, а оттуда до Шелагского мыса в 1762 году» имеется в архиве Главного гидрографического управления (№ 1358). В 1764 году отважный Шалауров снова предпринял путешествие к Шелагскому мысу, но обратно не вернулся. В 1823 году спутник Врангеля, Матюшкин, нашёл зимовку Шалаурова (1764—1765 года) к востоку от устья реки Веркон.

В 1778 году Кук, пройдя через Берингов пролив, достиг на северо-западе мыса Северного или Шмидта. Это плавание побудило русское правительство послать на северо-восток Сибири в 1785 году экспедицию во главе с Биллингсом и Сарычевым. Биллингсом в 1791 году отправлен сержант Гилёв, который описал берег от губы св. Лаврентия до острова Колючина. Сам же Биллингс описал Колючинскую губу. Берег от устья Колымы до острова Колючина снят в 1821—1823 годах Врангелем и Матюшкиным, между Беринговым проливом и мысом Сердце-Камень — Шишмарёвым в 1821 году. В 1909 году берег от дельты Колымы до мыса Дежнёва положен на карту топографом М. Я. Кожевниковым и геодезистом Э. Ф. Вебером во время Чукотской экспедиции[91].

Новейшая карта берегов от устья реки Колымы до острова Врангеля издана в 1934 году Главным Гидрографическим управлением; она основана на съёмках гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана в 1911—1913 годах, восточно-полярной экспедиции воздушного флота 1931—1932 годов, Комитета Северного морского пути 1932 года и Государственного Гидрологического института 1932 года.

Примечания

  1. Мы следуем А. Соколову. Зап. Гидр. департ., IX, стр. 256—328.
  2. А. Соколов. Зап. Гидрогр. департ., V, 1847, стр. 1—110.
  3. Ю. И. Кушелевский. Северный полюс и земля Ялмал. Путевые записки. СПб., 1863, стр. II+157, с картой. — Об экспедиции в Тазовскую губу, стр. 7—35. В этой малоизвестной книге имеется много ценных этнографических сведений о самоедах, но ничего не говорится ни о северном полюсе, ни о земле Ямал.
  4. И. Фишер. Сибирская история. СПб., 1774, стр. 205.
  5. Зап. Гидрогр. департ., IX, 1851, стр. 24—25.
  6. Там же, стр. 23.
  7. 3ап. Гидрогр. департ., IX, 1851, стр, 25.
  8. Это китообразное (Delphinapterus leucas) на севере называется белугой, а вовсе не белухой, как у нас почему-то принято писать.
  9. Зап. Гидрогр. департ., IX, стр. 11—12.
  10. A. Middendorff. Sibirische Reise. Bd. IV, Th. I, Lief. 2, 1860, p. 259—261.
  11. Переведено на русский язык у: М. П. Алексеев. Сибирь. Иркутск, 1932, стр. 256—261.
  12. Middendorff, l. c., p. 260, Anmerk. 3.
  13. Strahlenberg, 1730, l. c., p. 324 («близь Ледовитого моря между Енисеем и Хатангой»). На карте же, приложенной к этой книге, огнедышащая гора нанесена в верховьях Оленёка (Olenets), к востоку от этой реки; около горы надпись: Mons ignivomens in cujus cineribus Sal ammoniacu reperitur.
  14. Но зато Миддендорф узнал про другой подземный пожар, именно — недалеко от впадения реки Тамуры (Таймуры) в Тунгуску; об этом пожаре упоминает, впрочем, ещё Витсен (1692). По словам Третьякова (Зап. Геогр. общ. по общ. геогр., II, 1869, стр. 223), близ реки Горелой, впадающей справа в Нижнюю Тунгуску, около 1800 или 1770 г. существовали подземные гари, от которых река и получила своё имя.
  15. И. П. Толмачёв. Изв. Геогр. общ., XLVIII (1912), стр. 398, или оттиск, СПб., 1915, стр. 18 (см. карту). См. также выше, стр. 349, рис. 54, из работы Н. Н. Урванцева, Хатанга — новый горнопромышленный район. «Сов. Арктика», 1935, № 1, стр. 49.
  16. А. И. Толмачёв. О распространении древесных пород и о северной границе лесов в области между Енисеем и Хатангой. Труды Полярной комиссии, вып. 5, 1931, стр. 21.
  17. Там же, стр. 22.
  18. П. Третьяков. Туруханский край. Зап. Геогр. общ. по общей географии, II, 1869, стр. 492—494.
  19. Ph. Strahlenberg (Das Nord- und Ostliche Theil von Europa und Asia. Stockholm, 1730, p. 430) говорит: «Волки обычно бывают серые; в Сибири же они по большей части белые, особенно на брюхе; к тому же они крупнее обычных и имеют очень мягкую и теплую шерсть. Местами попадаются также черные как уголь».
  20. П. Третьяков, там же, стр. 300.
  21. М. Кривошапкин. Енисейский округ и его жизнь. СПб., 1865, т. II, стр. 81.
  22. A. Middendorff. Sibirische Reise. Band IV, Theil 2, St. Pbg, 1867, p. 985.
  23. E. Toll. Die russische Polarfahrt der Sarja. Berlin. 1909, p. 87.
  24. В. И. Иохельсон. Очерк зверопромышленности и торговли мехами в Колымском округе. Труды Якут. эксп. Сибирякова. СПб., 1898, стр. 96.
  25. Эта форма носит название Canis lupus albus Kerr 1792 (см. С. И. Огнев. Звери восточной Европы и северной Азии. II, М., 1931, стр. 182).
  26. Middendorff, l. c., IV, Th. 1, Lief. 2, 1860, p. 257.
  27. И. А. Лопатин. Дневник Туруханской экспедиции 1866 г. Зап. Геогр. общ., XXVIII, № 2, 1897, стр. 107, 108.
  28. Лопатин, l. c., стр. 111, 112. О том, что на берегу моря между Енисеем и Хатангой находят иногда янтарь, упоминает Strahlenberg, l. c., p. 332.
  29. Толмачёв, l. c., стр. 392—393.
  30. Зап. Гидрогр. деп., IX, стр. 62.
  31. C. Baer. Neueste Nachrichten über die nördliche Gegend von Sibirien zwischen den Flüssen Pjässida und Chatanga. Beitr. z. Kenntn. Russ. Reiches, IV, 1841, p. 275.
  32. A. E. Nordenskiöld. Die Umsegelung Asiens und Europas auf der Vega. I, Leipzig 1882, p. 309.
  33. A. Lindhagen. Vega-expeditionens geografiska ortsbestämningar, in: A. E. Nordenskiöld. Vega-expeditionens vetenskapliga iakttagelser, I, Stockholm, 1882, p. 468, 471.
  34. А. М. Бухтеев. Основные астрономические пункты русской полярной экспедиции 1900—1903 гг. Зап. Акад. наук (8) по физ.-мат. отд., XXVI, № 2, 1911, стр. 12, 20.
  35. R. Amundsen. Nordostpassagen. Kristiania, 1921, p. 163, 167. — Р. Амундсен. На корабле «Мод». Лгр., 1929, Гос. изд., стр. 174.
  36. Б. Рихтер. Полуостров Челюскин. «Сов. Север», М. 1935, № 3—4, стр. 126.
  37. Umsegelung, p. 310. В 1932—1933 гг. Г. Д. Аллером произведена геологическая съёмка полуострова Челюскина в масштабе 1 : 10 000. Район сложен допалеозойской метаморфической толщей, метаморфизованными породами нижнего палеозоя, почти горизонтальной третичной толщей, отложениями бореальной трансгрессии и ледниковыми. Допалеозойская и палеозойская толщи, сильно дислоцированные в северо-восточном направлении, прорваны гранитными интрузиями (Г. Д. Адлер. Бюлл. Аркт. инст., 1933, № 12, стр. 411—412).
  38. Современное описание и карты Северной Земли см. у: Н. Н. Урванцев. Северная Земля. Лгр., 1933, изд. Аркт. инст.
  39. Л. Брейтфус. Зап. по гидрогр., XXXIX, в. 1, 1915, стр. 106. — Л. Старокадомский. Через Ледовитый океан из Владивостока в Архангельск. Пгр., 1916, стр. 17 (оттиск из Морск. сборн.)
  40. Ю. Визе. Бюлл. Аркт. инст., 1934, № 10, стр. 352.
  41. Strahlenberg. Der Nord und Ostliche Theil von Europa und Asia, p. 17.
  42. На стр. 18 сообщаются маловразумительные сведения о путешествии из области Таймыра «на Новую Землю», полученные от туруханского старожила.
  43. Третьяков. Зап. Геогр. общ. по общ. геогр. II, 1869, стр. 231.
  44. Nordenskiöld. Umsegelung Asiens und Europas. I, Leip., 1882, p. 308.
  45. E. Toll. Die russische Polarfahrt der Sarja. Berlin, 1909, p. 158.
  46. Описание ненецкой одежды и санок см. у Кушелевского, стр. 59.
  47. A. Middendorff. Sibirische Reise. Band IV, Theil 2, Lief. 3: Die Eingeborenen Sibiriens, 1875, p. 1439.
  48. Б. Долгих. Население полуострова Таймыра и прилегающего к нему района. «Северная Азия», 1929, № 2, стр. 52.
  49. Долгих, стр. 70.
  50. С. Патканов. Зап. Геогр. общ. по отд. стат., XI, в. 2, 1911, стр. 431,
  51. Долгих, стр. 59.
  52. Патканов, стр. 431.
  53. Долгих присоединяет к тавгийцам ещё долган-самоедов (65 чел.) и роды хантайский (199 чел.) и карасинский (170 чел.). Мы следуем Патканову.
  54. Долгих, стр. 72.
  55. См. Зап. Гидрограф, департ., IX, стр. 61—62, а также стр. 20.
  56. Middendorf. Sib. Reise, IV, 1, p. 252, 254.
  57. Третьяков, стр. 491—492. См. также М. Кривошапкин. Енисейский округ и его жизнь. Спб., 1865, т. II, стр. 105—106 (долганы у Дудинки).
  58. Н. Н. Урванцев. Следы четвертичного оледенения центральной части севера Сибири. Труды Глав. геолого-развед. объедин., вып. 113, 1931, стр. 38.
  59. А. И. Толмачёв. О распространении древесных пород и о северной границе лесов в области между Енисеем и Хатангой. Труды Полярной комиссии, вып. 5, 1931, стр. 7.
  60. Патканов. Зап. Геогр. общ., отд. стат., XI, в. 2, стр. 410.
  61. Долгих, стр. 53. Вообще хантайцы ныне сильно смешались с юраками (там же, стр. 75).
  62. A. Castren. Ethnologische Vorlesungen über die altaischen Völker, 1857, p. 83.
  63. l. c.
  64. С. Патканов. О приросте инородческого населения Сибири. СПб., 1911, изд. Акад. наук, стр. 45. — С. Патканов, Зап. Геогр. общ. отд. стат., XI, в. 2, стр. 412—414.
  65. К. Рычков. Береговой род юраков. Зап. Зап.-сиб. отд. Геогр. общ., XXXVIII, стр. 157.
  66. Ср. также отзыв о юраках у Кривошапкина, II, стр. 151.
  67. Фишер. Сибирская история. СПб., 1774, стр. 206.
  68. В наказе, данном мангазейским воеводой кн. Василию Мосальскому и Савлуку Пушкину в 1601 г., говорится: «И тобольских и березовских служивых людей, которые с ними посланы, и Литву, и казаков, и стрельцов от всякого воровства и от убивства унимати, и зернью и карты играть не велети» (Г. Миллер. Описание Сиб. царства, I, 1750, стр. 389), Зернь — это игра в кости.
  69. Зап. Гидрогр. деп., IX, стр. 48.
  70. А. И. Толмачёв, l. c., стр. 5.
  71. Salix.
  72. Betula nana.
  73. Зап. Гидрогр. деп., IX, 1851, стр. 45—46.
  74. Toll. l. c., p. 374. — А. Бируля. Зап. Акад. наук, физ.-мат. отд. (8), XVIII, № 2, 1907, стр. XVI.
  75. Middendorff, IV. 1, p. 250—251. О четвертичной трансгрессии в низовьях Енисея см. у Лопатина, l. c., стр. 15—18 и passim. Fr. Schmidt, l. c., p. 17—20, 48—68.
  76. И. Толмачёв, l. c., стр. 386.
  77. См. об этом Л. Берг. Об изменении климата в историческое время. Землеведение, 1911, № 3, стр. 72 сл. (также в книге «Климат и жизнь», М., 1922, и Ландшафтно-географические зоны СССР. I, 1931, стр. 36).
  78. И. А. Лопатин. Дневник Туруханской экспедиции 1866 г. Зап. Геогр. общ. по общ. геогр., XXVIII, № 2, 1897, стр. 87.
  79. Там же, стр. 124.
  80. Fr. Schmidt. Wiss. Res. der an den unt. Jenissei ausgesandten Expedition. Mém. Acad. Sc. Pétersb. (7), XVIII, Nr. 1, 1872, p. 26.
  81. Там же, p. 34—35; ср. также p. 76—77.
  82. Н. Н. Урванцев. Тр. Гл. геол.-развед. объедин., вып. 113, 1931, стр. 45.
  83. Н. Н. Урванцев, там же, стр. 44.
  84. Зап. Гидрогр. деп., IX, 1851, стр. 31.
  85. Там же, стр. 27.
  86. Там же, стр. 14—15, 69—72.
  87. Там же, стр. 11.
  88. А. М. Бухтеев. Приливы у сибирского побережья Сев. Лед. океана по наблюдениям Русск. поляр. эксп. в 1900—3 гг. 1. Приливы на рейде «Заря» у северного берега зап. Таймыра. Зап. Акад. наук по физ. мат. отд. (8), XXVI, № 4, 1912, стр. 9—10. Более новые данные о приливах у сибирского побережья см. в статье В. С. Стахевич. Приливы в морских устьях рек СССР. Зап. Гидрол. инст., XVII, 1905 (печатается).
  89. (А. Соколов). Река Анадыр. Зап. Гидрограф, департ., X, 1852, стр. 163—166.
  90. О плавании Шалаурова см. P. Pallas. Neue Nord. Beitr., I, 1781, p. 285—287. — Врангель. Путешеств. по Сибири и Ледов. морю, I, 1841. стр. 84—92; II, 1841, стр. 313—314.
  91. М. Я. Кожевников. Чукотская экспедиция 1909—1910 гг. Труды Полярн. ком. Акад. наук, вып. 18, 1935, с атласом иллюстраций и карт.
Содержание