XIII. Первые сведения о Японии
[172] Атласову принадлежит не только честь открытия Камчатки. Этому же наблюдательному казаку мы обязаны первыми сведениями о северо-западной Америке и о Курильских островах. Мало того, благодаря энергии Атласова были впервые получены точные и подробные известия о Японии.
В Москве впервые стали интересоваться этим государством в конце XVII века, после того как, с занятием земель по Амуру, пришлось вступить в соприкосновение с Китаем. В 1675 году из Москвы отправлен в Китай послом Николай Спафарий. Он должен был вести в Пекине переговоры по поводу разграничения на Амуре и попытаться завязать торговые сношения. В наказе, данном Спафарию 25 февраля того же года, ему поручалось собрать подробные известия о Китае, а в докладной выписке, служащей дополнением к наказу, Спафарию сообщались о сопредельных странах (Японии, Формозе, Индии) кое-какие краткие сведения[1], которые он должен был проверить на месте. О Японии здесь говорится:
«За Китайским государством на востоце во окияне море, от китайских рубежей верст с семьсот, лежит остров зело велик, имянем Иапония. И в том острове большее богатство, нежели в Китайском государстве, обретается, руды серебряные и золотые и иные сокровища. И хотя обычай их и письмо тожде с китайским, однакожде они люди свирепии суть и того ради многих езувитов казнили, которые для проповедывания веры приезжали[2]».
По возвращении в Москву, 5 января 1678 года, Спафарий представил две книги: описание своего пути по Сибири до границ Китая и описание Китая. Последняя издана лишь в 1910 году[3]. Здесь, в последней главе, VIII (стр. 199—202), [173] мы находим «описание славного и великого острова Яппонского, и что при нем обретается».
Сведения о Японии частью получены Спафарием от иезуитов в Пекине, частью заимствованы из западноевропейских книг (встречаются ссылки и на «венецианца», то есть на Марко Поло). Описание — в общем поверхностное — даёт мало существенного и много баснословного.
О положении Японии здесь говорится следующее:
«Великой и славной остров Японской, как пишут китайские земнописатели и чертежи, начинается против устья Амура реки и простирается далеко против Китайского государства и для того иногда из Китайского государства в двои суток плавают в Японский остров. А от устья Амура сколь далеко стоит, того еще не ведомо, а кажется не очень далеко будет, потому что и иные островы меньшие видятся от усть Амура от берегу морского с гор, как о том видели в прежних летех казаки, которые зимовали на усть Амура». И далее: «А на устье реки Амура не только большие суды мочно делати, но и корабли большие. И мочно ходить в Китай и в Японский остров»[4].
Вот самое существенное для московского правительства, что можно было извлечь из данных Спафария о Японии. Гораздо более обстоятельные сведения были получены через посредство Атласова.
Как мы видели, во время своего похода по Камчатке Атласов в 1698 году дошёл на юг до реки Голыгиной, или, как он её называет, первой Курильской реки. Это место лежит иод 52°10′ с. ш. 10 февраля 1701 года, в Москве, в Сибирском приказе Атласов дал показание о своей деятельности на Камчатке, и здесь мы читаем следующее[5]:
«А против первой Курильской реки на море видел как бы острова есть, и иноземцы сказывают, что там острова есть, а на тех островах городы каменные и живут люди, [174] а какие — про то иноземцы сказать не умеют. А с тех де островов к Курильским иноземном приходит ценинная посуда и платье даб полосатых и пестрых китаек и лензовые азямы. И сказывали те курильские иноземцы, что де тое посуду и одежду дают им даром, а ни на что не покупают. А на чем с тех островов к курилам приходят — того иноземцы сказать не умеют. Да иноземцы ж сказывали, что в Камчадальской стороне повыше [реки] Камчатки к Каланской Бобровой реке приходят по вся годы бусы и берут у иноземцев нерпичей и каланский жир, а к ним что на бусах привозят ли, неведомо».
Следует иметь в виду, что «Курильскими иноземцами» Атласов именует не жителей Курильских островов, а обитателей южной оконечности Камчатки, к югу от рек Большой и Авачи. Как мы видели (стр. 86—87), здешнее население представляло помесь между камчадалами и курильскими айнами, отчего и получило особое название.
Некоторые объяснения к вышеприведённым сведениям Атласова.
Ценина — это старинное, местами употреблявшееся ещё в XIX веке, название хорошей каменной посуды, то есть фаянса и фарфора. В древней Руси слово ценина означало полива, мурава[6]. В Москве, на углу Таганской площади и Гончарной улицы, была слобода, в которой жили «горшечники, муравленных и ценинных дел мастера». Даба — это китайская хлопчатобумажная ткань. Азям — это взятое с татарского слово, означающее сермягу или зипун. Лензовый значит атласный[7]. Каланская или Бобровая река — это река Озёрная, вытекающая из Курильского озера. Калан—камчатское название морского бобра, Enhydra . Нерпа — это тюлень. Буса — это древний судовой термин, применявшийся на севере для обозначения довольно крупных судов, немецких и шведских. Слово буса — германского происхождения: bussa у скандинавов[8].
[175] Фарфоровая посуда и платье, о которых рассказывали курильские иноземцы, могли происходить только из Японии. С этой страной обитатели южной Камчатки были понаслышке знакомы, во-первых, через посредство курильцев (то есть жителей Курильских островов), ходивших на Камчатку на судах для торговли, а во-вторых, от самих японцев, которых иногда бурей прибивало к берегам Камчатки. Об одном из таких случаев, положившем начало ознакомлению России с Японией, мы и расскажем.
Японцы никогда не вели торговли непосредственно с камчадалами, как об этом свидетельствует Тории[9]. Оно и понятно, ибо в начале XVII столетия японцам было воспрещено совершать дальние плавания. Торговля велась при посредстве айнов острова Иезо, которые перепродавали товары курильским айнам, а эти, в свою очередь, камчадалам. Таким образом, камчадалы получали от японцев, между прочим, и металлические изделия, но, понятно, в ничтожном количестве. Мы уже упоминали (стр. 85) о металлических иглах японского происхождения. Во многих могильниках на южной Камчатке (у Курильского озера) Иохельсон находил медные японские монеты будто бы одиннадцатого столетия[10].
Во время своего похода 1697—1699 годов Атласов, в бытность на реке Иче, узнал, что у камчадалов на реке «Нане» имеется пленник, которого они называли «русаком». Пятидесятник велел привести его. Оказалось, что «тот полоненик Узакинского государства, а то де государство под Индейским царством»[11].
Эго был японец из города Осака на острове Хондо или Нипон. Он жил на Камчатке у «иноземцев» уже два года, и Атласов объяснялся с ним через посредство коряцкого толмача. Впоследствии японец, живя два года у Атласова, выучился говорить и по-русски.
Пленник рассказал Атласову, что шли они из «Узакинского государства» в «Индею» на 12 бусах, то есть больших лодках. «Индия» — это на самом деле японский город Иеддо или [176] Токио, название которого на диалекте жителей города Осака, звучит Ендо. На бусах японцы имели товары, хлеб, вино и «всякую ценинную посуду». Во время бури на одной бусе сломалась мачта, и судно носило по морю шесть месяцев; пока не выкинуло на берег Камчатки. По словам Миллера[12], это случилось при устье реки Опалы, что впадает в Охотское море южнее Большой.
Из двенадцати японцев, бывших на бусе, троих взяли в плен «Курильского народа мужики», а остальные угребли вперёд неизвестно куда. Товарищи рассказчика умерли в плену у курильцев от непривычной пищи: «Кормятца де они курила гнилою рыбою и кореньем[13]». Себя японец называл «индейцем» (очевидно, по имени столичного города Ендо, то есть Токио), а про свою страну рассказал, что в их земле «палаты цениные, а у царя де индейского [то есть в Токио] палаты серебряны и вызолочены». Далее Атласов передаёт, что у курильских иноземцев «взял он Володимер сребряную копейку, весом блиско золотника, а полоненик называл ее индейскою копейкою». Русским «индеец» очень обрадовался и, увидев «образ божий, зело плакал и говорил, что и у них такие образы есть же». Наружность японца Атласов весьма метко описывает такими словами: «А подобием кабы гречанин: сухощав, ус невелик, волосом черн». «А нравом тот полоненик гораздо вежлив и разумен», в противоположность сибирским иноземцам, у которых «учливости никакой нет, — люди худые, чистоты никакой не имеют[14]». Про себя японец рассказывал, что «он по своему грамоте умеет и был подьячим». С собой он имел книгу «индейским письмом», которую Атласов взял у него и привёз в Якутск. Пленника Атласов [177] отнял у туземцев и содержал вместе со служилыми людьми на р. Иче (впадающей в Охотское море), а затем все вместе пошли в Анадырское зимовье, куда прибыли 2 июля 1699 года.
Отсюда Атласов с служилыми людьми, государевой казной и полоняником отправились в Якутск. Японец шёл на лыжах пять дней, но у него стали пухнуть ноги, «потому что ему на лыжах ход не за обычей», так что пришлось отправить его обратно в Анадырск. Встретив по дороге приказчика Посникова, Атласов наказал ему полоняника по выздоровлении отправить немедля в Якутск с служилыми людьми и дал приказчику 35 лисиц красных, «чем тому полоненику дорогою наймывать под себя подводы»[15].
Японец — его звали Денбей — был действительно в конце 1701 года доставлен в Москву и 8 января 1702 года представлен в Преображенском Петру[16]. Это был первый японец в России. Пётр велел обучать его русской грамоте, «а как он русскому языку и грамоте навыкнет, и ему, Денбею, дать в научение из русских робят человека три или четыре — учить их японскому языку и грамоте». Затем Пётр приказал «его, иноземца, утешать»: «Когда он подучит русских робят японскому языку, его отпустят в Японскую землю[17]». Это обещание не было, однако, выполнено: в 1710 году Денбей бил челом Петру об отпуске в свою землю, но царь не позволил и велел японца окрестить. При крещении его нарекли Гавриилом[18].
В своей «скаске», данной в Москве в Сибирском приказе в первых числах января 1702 года, Денбей сообщил любопытнейшие сведения о своём плавании, о Камчатке и о Японии, сведения, которые мы здесь приводим для сравнения с рассказом Атласова.
Снимавший показания японца в самом начале отметил, что «полоненик говорит немного поруски». Судя по содержанию рассказа, Денбей говорил довольно недурно по-русски. Но попадаются и несообразности, которые нужно, несомненно, отнести за счёт взаимного непонимания. Так, например, японец сообщил: «С Японского острова в Китай сухой и морской путь есть, и он Денбей в Китаях сухим путём и морем бывал в китайских городех, которых по их [178] японскому языку называют: Акитай, Квота, Нощро, Тонга, Фиага». Все эти города не китайские, а японские. Акитай, например, это Акита, на северо-западном берегу острова Нипон (Хондо), Квота — Киото, Нощро — Ноширо, к северу от Киото, Фиата — это Хиого близ Кобе и т. д. Без сомнения, Денбей был введён в заблуждение созвучием слов Китай и Акита; всё, что он рассказывает о китайцах, подходит именно к жителям северо-западной части Хондо. По крайней мере, он сам говорит: «А китайцов де у них с японцами считают за одних людей, потому что у них идолопоклонение и язык и письмо и обычаи одни, а те ли де китайцы, куды русские люди с караваны ходят или иные — про то он не ведает… И китайцы к ним морем и сухим путем приезжают, а с собою привозят китайские товары — пшено, железо, доски корабельные, кость рыбью и мамонтовую. А они, японцы, им, китайцам, продают: бумагу хлопчатую, камки, китайки, золото, серебро».
Таким образом, смелое предположение Оглоблина, что Япония около 1700 года была соединена перешейком с материком, отпадает.
После этих замечаний переходим к рассказу японца. Родом он был из «Японского острова города Осакка», то есть из большого торгового города (второго по населению после столицы) Осака, где отец его был купцом. Денбей тоже служил у одного торгового человека, следовательно, был приказчиком, а не «подъячим», как неправильно понял Атласов. Имел жену и двоих детей. Однажды зимою он был отправлен морем в город Енду, то есть Иеддо (Токио), «который стоит на взморье, расстоянием от Асакка с 700 верст». Всего было 30 «бус», судов длиною по 15 сажен. На бусе Денбея было 15 человек экипажу. «А товары с ними были: пшено сорочинское [то есть рис] да вино пшоное [то есть рисовая водка, саки], да камки и китайки, бумага хлопчатая, сахар белый — мелкой, что мука, и леденец, да древо сандал, да железо, для мены на шолк и на дощатое железо, и на полотна крапивные, и на золото и на серебро, для того что де серебро и золото печатают только в двух городех — Меаке [Миако или Киото] и в Енде, и владетель их в тех двух городех переезжая живет». В море флотилию разнесло бурей, судно Денбея отнесло западным ветром на восток и носило ветром 28 недель; чтобы не погибнуть, пришлось срубить мачту вместе с парусами, причём потонуло два человека. «А в том судне была с ними пресная вода взята [179] из Осакка города, и той воды стало им на два месяца, а как воды не стало, тогда они пшено [то есть рис] варили в вине, и то вино выцедя, подсычивали пшено сахаром леденцом и понемногу питались». Когда ветер утих, по «матошнику» (компасу) убедились, что их унесло далеко в море. Нашли в море плавучее дерево, укрепили его вместо мачты, а паруса сшили из камки.
«И теми парусами принесло их к Курильской земле [то есть к южной Камчатке], и они, увидя реку, пошли тою рекою вверх и дошли до курильского народу. И от тех курильских народов пришёл к ним один человек и он де, Денбей, с товарищи своими, хотя уведомитца, стали для познавания земель и языка писать на бумаге, и то письмо отдали тому курилу, чтоб он также по своему языку написал. И курил де тое бумагу положил в пазуху, потому что де камчадальския и курильския земли у народов никакого письма нет, и пошел от них прочь. А на утро де пришло их в 4 лодках человек с 20 и, посмотря на них, пошли прочь. А в ночи де пришло их в 40 лодках человек с 200 и почали на судно по них Денбею с товарищи стрелять из луков и топорами каменными и костяными судно их рубить и его, Денбея, из лука у левыя руки по персту ранили. И они де, Денбей с товарищи, видя их многолюдство, стали из судна выносить камки и китайки, и железо, и отдавать им, чтобы их не убили. И курильские де люди те камки и китайки и железо у них взяли. А пшено и сахар нюхали и что запаху никакова оттого нет, також и вино, которого с ними было с 500 бочек, понюхав бочки рассекли и пометали то пшено и сахар и вино вылили в воду. А бочки оставили себе класть рыбу, для того, что де в Курильской и Камчадальской земле никакой посуды у иноземцев нет. А рыбу кладут в ямы, а поверх покрывают деревьем и травою, и та рыба вся измыловеет, и они тое рыбу кладут в корыта и наливают водою и разогревают горячим каменьем, да к тому прибавляют грибов-мухоморов, и то пьют, и гостей свою братью подчивают, и бывают оттого пьяны. А он де с товарищи Денбей того их питья пить не могли, а ели корение и рыбу, которая не больно залежалась[19]».
На судне у Денбея было два ящика небольших японских золотых монет, «которые называют ичим». Курильцы взяли этих золотых «два ящика, пуда по два, и тех золотых они, [180] камчадальские народы не знают — роздали играть детям своим».
То, что Денбей рассказывает об употреблениия камчадалами мухомора, подтверждает и Крашенинников. Вот что говорит этот наблюдательный путешественник[20]:
«Иногда употребляют [камчадалы] для веселья и мухомор, известной оной гриб, которым у нас обыкновенно мух морят. Мочат его в кипрейном сусле, и пьют оное сусло, или и сухие грибы свернув трубкою целиком глотают, которой способ в бо́льшем употреблении. Первой и обыкновенной знак, по чему усмотреть можно человека, что его мухомор разнимает, дергание членов, которое по прошествии часа или меньше последует, по том пьяные как в огневой [то есть в горячке] бредят; и представляются им различные привидения страшные или веселые, по разности темпераментов: чего ради иные скачут, иные пляшут, иные плачут, и в великом ужасе находятся; иным скважины большими дверьми, и лошка воды морем кажется. Но сие о тех разуметь должно, которые чрез меру его употребляют, а которые не много, те чувствуют в себе чрезвычайную легкость, веселие, отвагу и бодрость, так как сказывают о Турках, когда они опия наедаются». «Камчадалы и Сидячие Коряки едят мухомор и тогда, когда убить кого намеряются. В протчем у Сидячих Коряк мухомор в такой чести, что пьяному не дают мочиться на пол, но подставляют посуду, и мочу его выпивают, от чего также бесятся, как и те, кои гриб ели; ибо они мухомор получают у Камчадалов, а в их сторонах не родится. Умеренное употребление четыре гриба или меньше, а для пьянства едят до десяти грибов».
Об употреблении мухомора в качестве опьяняющего средства подробно говорит В. Богораз в своём труде о чукчах[21]. Он подтверждает, что самыми страстными потребителями этого гриба являются коряки. Обычной порцией является три гриба; симптомы отравления — такие же, как при употреблении опия или гашиша, — являются через четверть часа после принятия. Первая стадия отравления сказывается в приятном возбуждении, приливе энергии, весёлости и часто смехе без видимых причин. В течение второй стадии, обнаруживающейся очень скоро, «пьяница» видит духов мухомора, [181] слышит голоса и проделывает разные несообразные вещи, — все предметы кажутся ему в увеличенном виде: так, например, рукоятка ножа представляется ему величиной с дерево. Во время третьей стадии потребитель мухомора теряет сознание и погружается в крепкий сон, длящийся несколько часов. Богораз подтверждает, что питьё мочи от человека, наевшегося мухомора, производит приблизительно такое же действие, что и употребление самого мухомора, и за недостатком гриба чукчи прибегают к этому средству.
Продолжаем повествование японца.
«Да и оне ж курильские люди двух человек из них, которые будучи на судне на море от великих слез ослепли, убили до смерти. А ево де, Денбея, взял один человек и свез на Камчатку реку. А товарищи ево 10 человек остались у тех курилов». До приезда Атласова Денбей прожил на реке Камчатке около году. Когда он научился немного понимать по-камчадальски, он от туземцев узнал, что к Курильской земле приходили люди на бусах и забрали десять его товарищей, «а их ли Японския земли или Китайские люди были, про то он не ведает». Возможно, что это были курилы с дальних Курильских островов.
«А как Володимер Атласов с казаками в Камчадальскую землю пришли, и он де Денбей, видя у них в ествах чистоту, приехал к ним, чтоб ево от голоду не покинули».
О Японии Денбей сообщил, между прочим, следующее: «А снег бывает у них в двух месяцах — в одном три дни, в другом два дни, как ветр будет с полунощную страну и того снегу нанесет малое число, толщиною на перст, и того ж дня стает, а морозов не бывает, только бывают ветры студеные три месяца. А дожди зимою и летом у них бывают. А большой день 12 часов, меньшой по 7 и по 8 часов, а середи лета солнце бывает над самым теменем и зело бывает жарко». Последние данные для тогдашней Японии, обнимавшей острова Нипон, Сикоку и Киусиу и южную часть Иезо и простиравшейся от 31° до 42° с. ш., конечно, неверны. Родина Денбея, Осака, лежит под 35,5° с. ш. Малоснежные зимы бывают только на восточных берегах, на западных же местами снеговой покров достигает не менее 2 метров толщины.
«А скот у них быки, лошади, свиньи [?], овцы [?], и тех скотов они не едят, а едят гусей, уток, кур руских, и индейских жаравлей, да по их языку птица кужаку — величиною с быка, перье белое, хвост черный, ноги красные, да [182] рыбы большие сажени по две, кои живут в море, а в озере их живут караси, а в реках рыбы не бывают, потому что де вода зело тепла. Да в мореж ловят мелкую рыбу — подобна вологоцким нельмушкам. Да ягоды, сладкие и кислые, и яблока родятся, да пшено сорочинское, а иногда пшено сорочинское привозят из Китай к ним на продажу». Под именем «индейских жаравлей» надо подразумевать японских журавлей (Grus japonensis), которых японцы держат во дворах, а «кужаку» — это японский аист, Ciconia boyciana, распространённый в Японии, Корее, северном Китае и Уссурийском крае[22]. Реки южной Японии действительно небогаты промысловыми рыбами. «Вологодская нельмушка» есть сиг из Кубенского озера[23]; это сравнение принадлежит, конечно, снимавшему допрос, и какая морская рыба Японии имеется в виду, — сказать невозможно.
«А посуда де у них серебряная и медная и ценинная[24]. А ценинную посуду делают у них из морских раковин: толкут их намелко и мешают с глиною, и держат в земле многие годы, и из того те ценинные посуды делают». «А платье у них в Японской земле носят камчатные и китайские, а зимою стежное на бумаге». «А в их де земле пушечки есть маленькие — по аршину и по 1,5 аршина, и порох есть же, а делают тот порох в их же земле». «А у воинов их японских оружие — мушкеты, копья, сабли. А начальные люди носят по 2 сабли. Только де у них войны никакие ни с кем не бывает. А около городов их стены каменные из большого дикого камени; стены толщиною аршин по шти, в вышину сажен по десяти. А домы у них делают: ставят деревянные столбы высокие, столб от столба по аршину, и землю с водою разбивая и примешивая к ней сена[25], меж тех столбов кладут толщиною в аршин и в полтора, слоями, а меж слоев кладут железо [?] и веревками утягивают и убивают накрепко. Также и божницы делают, и покрывают те домы и божницы железом, а иные медью, а иные серебром и золотом. А у царя[26] де их и у патриарха[27] домы и начальная божница покрыта золотом».
[183] «Да он же, Денбей, сказал: вера де у них с китайцы[28] одна — поклоняются идолом, которых у них златых, и серебряных, и медных, и железных, и древяных многое число, разными образцы. И он, Денбей, описательные книги Японского острова на цесарском языке в лицах, смотря сказал городы де Японского царства Миако, Осакка, Ендо, как оне стоят в лицах в той книге — написаны сходно. И идолы человеческими и змеиными и зверскими и иными разными воображеньями, которым оне поклоняются и вместо богов почитают, и божницы и иное строение, что в той книге в лицах написано — в их земле есть против той книги сходно».
«А про господа бога, создателя неба и земли, он, Денбей, спрашиван: в него они веруют ли и где ево исповедают? И против того он сказал: создатель де неба и земли живет год на земле, а год на небеси, только де они его не знают, а своих де богов называют они разными имяны: Амидаками[29], Токи, Хачимам[30] и т. д.»
Денбея спрашивали также о представителях других религий в Японии, на что он ответил: „Ензуитов и попов немецких в городах японских нет, а есть ли де или нет в Нангасаке городе — того он не ведает. И креста христова у них нет же, и иных никаких вер они, японцы, не принимают и быть иным верам не велят».
«А в Японской де земле владетель их или царь, которому имя Кубо-Сама[31], да вподобие патриарха Дайро-Сама[32], да меньше того Дайра властью Кинчю-Сама[33], живут во граде Миаке, а иное царь их переезжая живет в городе Енде».
«А в иные де земли они, японцы не ходят, а в Японскую де землю приходят к ним кораблями немцы, с сукнами и с иными товары в город Нангасаки, и в том городе многие немцы домами живут, а в иные городы Японские немец и никого чюжеземцов торговать не пущают, а для чего — про то он не ведает».
„А в их Японской земле считают оне в году по 12-ти, а в ином году по 13-ти месяцов, а в месяцах по 4 недели, а в месяце по 28-ми, а в иных по 29-ти дней. А год починается у них зимою».
[184] «А деньги у них медные называют жени[34], подобны русским медным денешкам округлостью и толщиною, да серебреные деньги, которые называют у них гин, весом блиско московского золотника, а такую копейку привез к Москве Володимер Отласов. А медных денег на серебряную копейку дают по 50-ти. Да у них же есть золотые, шириною против ефимка, толщиною против московской медной деньги, которые называют у них кованы[35], а за тот золотой серебряных их денег дают по 40 копеек. А иные золотые большие — шириною вершка в два, которые называют убан[36], а дают за них по 4 кована. А иные золотые есть меньшие, которые называют ичим[37], за которые дают серебряных по 10 копеек».
«А родится де у них золото, серебро и делают камки и китайки, а жемчюгу и каменья дорогова у них нет, потому что де у них жемчюгу и каменья никто не носит».
В 1710 году к северу от Авачинской губы снова выбросило на берег судно, на котором было десять человек японцев. Четырёх камчадалы убили, а прочих взяли в плен, но из них некоторых казаки отбили. Живя в камчатских острогах, двое японцев выучились немного говорить по-русски и сообщили казакам кое-какие сведения о Курильских островах и о Японии. По их словам, государство их называется Эдо, — очевидно, имеется в виду Иеддо или Токио. «А около того их государства стоят семь городов», один близ другого. «А стоит де их государство против Камчацкого Носу [то есть мыса Лопатки] на Пенжинском [то есть Охотском] море, на острову. А сказывают, в своем государстве и в городах золото и серебро родитца, камки и китайки и дабы делают[38]».
Одного из пленных японцев, именем Санима, в 1714 году привезли в Петербург. От него, несомненно, были получены кое-какие сведения о Японии, вызвавшие в Петербурге интерес к этой стране.
[185] Ганноверский резидент Вебер передаёт, что фельдцейхмейстер Брюс в 1716 году сообщил ему следующее[39]. Он, Брюс, получил «два года тому назад» от царя приказание написать в Нерчинск о том, чтобы были посланы «к самым дальним границам России» двое людей для проведывания земель в море. Это было исполнено. Люди, совершенно незнакомые с морским делом, шли несколько недель вдоль берега; наконец, на расстоянии двух миль, увидели остров, куда и переправились; на обратном пути с острова они погибли во время бури, и их товарищи, оставшиеся на берегу, не могли узнать, что те нашли. Брюс, полагавший, что Япония очень близка к России, склонен был думать, что и вышеупомянутый остров принадлежал к Японии.
Рассказ Вебера маловразумителен. Не сообщено даже, откуда отплыли упомянутые люди. Год отправления тоже неизвестен. Поводом к сообщению Вебера могло быть следующее. Пётр I неоднократно делал распоряжения о посылке людей для проведывания островов на севере и востоке, и мы имеем об этом несколько свидетельств. Приведём одно из них.
В 1714 году якутский воевода Яков Елчин на допросе узнал следующее. В 1712 году боярский сын Василий Игнатьев посылал, по указу великого государя, десять казаков из Удского острога для проведывания морских островов. Построив на Уде две лодки, казаки поплыли по Уде к морю, а от устья Уды шли по морю подле матёрой земли до реки Тугура семь недель. Здесь зазимовали. В мае следующего года шли берегом дальше в течение четырёх недель, пока «с мысу» не увидели остров. Перегребли туда часа в три; переночевав на нём, погребли на другой, а затем на третий. На этом острове пять человек прожили целый год, промышляя соболя. Двое из казаков померли, а прочие в июне 1714 года на одном шитике вышли по направлению к Удскому острогу, куда и прибыли в скором времени[40]. Речь здесь идёт о посещении Шантарских островов, и, надо думать, этот эпизод и был рассказан Брюсом Веберу.
Тот же Вебер[41] сообщает, что в 1716 году два купца предложили сенату организовать торговлю с Японией и Остиндией по следующему маршруту: Архангельск, Сев. Двина, [186] Тавда (приток Тобола), Иртыш, Обь, Кеть, Енисей, Ангара, Байкал, Шилка, Амур, Восточный океан. Осуществление этого предприятия, продолжает Вебер, сделало бы излишним попытки найти путь мимо Новой Земли.
В июле 1729 года к камчатскому берегу между Лопаткой и Авачой снова занесло японское судно, на котором находилось 17 человек. Судно было гружено сарачинским пшеном, то есть рисом, затем камкой, полотном, писчей бумагой и другими товарами. Оно шло из японской провинции Сатцума, расположенной на западе острова Киу-сиу, в Осаку. По пути приключилась буря, и судно носило в море шесть месяцев, с ноября по июнь. Экипаж был вынужден побросать товары в воду и срубить мачту.
Принесённые к берегам Камчатки японцы вывезли на берег вещи и временно оставались при них, пока на двадцать третий день не были обнаружены казачьим пятидесятником Андреем Штинниковым и камчадалами. Сначала Штинников обходился с потерпевшими крушение дружески, но потом японцы обнаружили, что он вместе с камчадалами разбирает их судно, стоявшее вёрст за тридцать от лагеря, и расхищает железо. Видя это, японцы пытались уйти в море на шлюпке, но Штинников послал за ними камчадалов с поручением нагнать беглецов и перебить их. Часть японцев была убита стрелами, другие переколоты копьями или зарублены саблями, которые они же подарили Штинникову; некоторые утонули, побросавшись в воду. Остались в живых только двое: раненый в руку одиннадцатилетний Гонза, взятый отцом на судно для обучения морскому делу, и взрослый Соза, вытащенный из воды.
Вместе с обоими пленными японцами и с награбленными вещами Штинников отправился в Верхнекамчатск. Когда обо всём этом узнал приказчик Новгородов, он распорядился Штинникова посадить в тюрьму (впоследствии он был повешен), японцев выпустил на свободу, а о всём служившемся донёс в Анадырск Павлуцкому[42]. Этот последний приказал отправить японцев в Якутск, что и исполнено в 1731 году. [187] Отсюда, через Тобольск в Москву, они в 1734 году прибыли в Петербург. В том же году оба были окрещены, причём Соза наречён Козмою Шульцем, а Гонза — Дамианом Поморцевым.
Японцам было поручено обучать при Академии наук русских японскому языку. Младший, Поморцев, был человек способный: он хорошо выучился по-русски и с успехом выполнял порученное ему дело. К сожалению, он уже в 1739 году скончался, имея 21 год от роду (старший же умер в 1736 году 43-х лет).
В библиотеке Академии наук сохраняются рукописи учебников, составленных Поморцевым под руководством академического библиотекаря Богданова. Они носят названия: 1) вокабулы и дружеские разговоры, 2) грамматика, 3) Orbis pictus или свет в лицах. Писаны русскими буквами, ибо Поморцев был по-японски неграмотен. По словам Миллера, от японцев «выведаны и записаны» разные сведения о Японии, но судьба этих записей мне неизвестна[43].
После смерти японцев с их лиц были сделаны слепки, которые хранились в Академии наук[44].
Примечания
- ↑ Как предполагает Ю. Арсеньев (Изв. Геогр. общ., 1882, стр. 235), эти данные заимствованы из переводной Космографии Герарда Меркатора, которая была у нас в ходу в то время.
- ↑ Ю. В. Арсеньев. Путешествие через Сибирь от Тобольска до Нерчинска и границу Китая русского посланника Николая Спафария в 1675 г. Зап. Геогр. общ. по отд. этн., X, в. 1, 1882, стр. 153.
- ↑ Н. Г. Спафарій. Описаніе первыя части вселенныя именуемой Азіи, в ней же состоитъ Китайское государство съ прочими его городы и провинціи. Церковно-славянский текст по рукописи, принадлежащей Ф. Т. Васильеву. Казань, 1910 стр. VI + 271, 4°.
- ↑ Эти две последние цитаты взяты у Ю. Арсеньева. Известия Геогр. общ., 1882, стр. 253, ибо текст рукописи казанского издания в соответственных местах (стр. 199, 202) сильно испорчен.
- ↑ Оглоблин. Чтения, 1891, кн. 3, стр. 16.
- ↑ И. И. Срезневский. Матер. для словаря древне-русского языка. III, СПб., 1909, стр. 1439. Даль полагал, что ценинный происходит от слова цена, но это неверно: корень этого слова взят из турецких языков, где cini означает фаянс (по-турецки; слово это случайно упоминается в статье В. Гордлевского в Докл. Акад. наук, В, 1929, стр. 182).
- ↑ Лензы — это употребляемое местами в Сибири название лёгкого атласа. Словарь русского языка, изд. Акад. наук).
- ↑ Н. Загоскин. Русские водные пути и судовое дело в допетровской Руси. Казань, 1909 (Матер. для опис. русск. рек, XVI), стр. 397—398.
- ↑ См. также Крашенинников. Оп. Земли Камчатки. II, 1755, стр. 259.
- ↑ W. Jochelson. Archeological investigations in Kamchatka. Carnegie inst. of Washington, № 388, 1928, p. 37.
- ↑ Чтения, 1891, кн. 3, стр. 9.
- ↑ Сочин. и перев., 1758, I, стр. 292—3.
- ↑ Чтения, 1891, кн. 3, стр. 9.
- ↑ Крашенинников (II, стр. 15) так рассказывает о нечистоплотности камчадалов: «В житье гнусны, никакой чистоты не наблюдают, лица и рук не умывают, ногтей не обрезывают, едят из одной посуды с собаками и никогда ея не моют, все вообще пахнут рыбою как гагары; волосов на голове не чешут, но расплетают на две косы как мужчины, так и женщины». Далее Крашенинников говорит, что камчадалы едят вшей (II, стр. 15; I, 319), «но будучи от казаков за то бранены, а иногда и биты, многие ныне того опасаются, однако мне сию мерзость случалось видеть». Срав. по этому поводу то, что сообщает Г. Ц. Цыбиков (Буддист-паломник у святынь Тибета. Пгр., 1918, стр. 177, изд. Геогр. об-ва) о тибетцах: они не стесняются в присутствии других отыскивать в своей одежде вшей и давить их зубами. «Не раз видел я, — говорит он, — как женщина, отыскав вошь в волосах другой, передавала её собственнице, которая клала её в рот
- ↑ Н. Оглоблин, там же, стр. 8—9, 10—11, 17.
- ↑ Н. Оглоблин. Первый японец в России 1701—1705 гг. Русская старина, 1891, октябрь, стр. 11—24.
- ↑ Русск. стар., 1891, октябрь, стр. 16.
- ↑ Русск. стар., 1891, ноябрь, стр. 464.
- ↑ Оглоблин. Русская старина, 1891, октябрь, стр. 20.
- ↑ Крашенинников, II, 1755, стр. 108—110. — См. также Steller. Beschreibung von dem Lande Kamtschatka, 1774, p. 92—93.
- ↑ W. Bogoras. The Chukchee. Leyden and New York, 1909, p. 205—207.
- ↑ Теперь кудзяку есть название павлина (С. Г. Елисеев).
- ↑ Coregonus lavaretus nelmuschka.
- ↑ О значении слова ценинный см. выше, на стр. 174.
- ↑ Собственно — соломы из риса.
- ↑ То есть сиогуна.
- ↑ То есть императора.
- ↑ Срав. сказанное выше о «китайцах» Денбея.
- ↑ Амида — это Будда. (С. Г. Елисеев, как и примечания 3—6 на этой странице и 1—4 на следующей).
- ↑ Хациман — бог войны.
- ↑ Кубо-сама — народное название сиогуна.
- ↑ Дайри-сама — народное название императора.
- ↑ По-видимому, — придворная знать, так как кинтю значит дворец.
- ↑ Зэни.
- ↑ Кобан.
- ↑ Ообан.
- ↑ От народного слова итимай, которое употреблялось для золотых монет, равных 7 ре 2 бу, или для серебряных, равных 43 моммэ.
- ↑ Пам. сиб. ист., I, стр. 478—479.
- ↑ Weber. Das veränderte Russland. Th. I. Francfurth und Leipzig, 1738, p. 220.
- ↑ Памятн. сиб. ист., II, 1885, стр. 47—50.
- ↑ Weber, l. c., p. 219—220.
- ↑ Было бы ошибочно думать, что Новгородов действовал так под влиянием человеколюбивых чувств: это был прославленный взяточник и грабитель. Как выяснилось со временем на следствии, он вскоре освободил Штинникова, получив от него известное количество японских вещей. Невероятные грабежи, какие позволял себе Новгородов, были одной из причин восстания камчадалов в 1731 году. Назначенный для следствия о камчатском бунте майор Василий Мерлин приговорил Новгородова за поборы, а Штинникова за убийство японцев, к повешению, что и было приведено в исполнение (Сгибнев. Морской сборник, 1869, № 4, стр. 133).
- ↑ О дальнейших попытках устройства в России школ японского языка см. у А. Сгибнева. Об обучении в России японскому языку. Морской сборник, 1868, № 12, стр. 55—61.
- ↑ Теперь японских масок в Этнографическом музее Академии нет; по-видимому, они сгорели. Об истории с японцами, потерпевшими крушение в 1739 г., можно найти сведения у Крашенинникова, II, 1725, стр. 222—224. — Миллер. Сочин. и перев., 1758, I, стр. 397 — 400.— В. Бартольд. История изучения востока в Европе и в России. СПб., 1911, стр. 176—177.