895 otkrytie kamchatki/08

Открытие Камчатки и экспедиции Беринга 1725—1742 Часть I. Первая экспедиция Беринга к Берингову проливу (1725—1730) Автор: Лев Семёнович Берг (1876—1950)

Опубл.: 1924 · Источник: Л. С. Берг. Открытие Камчатки и экспедиции Беринга 1725—1742. 2-е изд. — Л.: 1935 Качество: 100%

---

VII. Открытие Камчатки

[60] В середине XVII столетия русские утвердились на Анадыре и здесь вскоре прослышали про Камчатку. Наименование «Камчатка» встречается уже на чертеже Сибири Рис. 14. Карта Камчатки. Рис. 15—17. Типы камчадалов. Снято в 1910—1911 годах (из Иохельсона, 1928). Рис. 18—20. Типы камчадалов. Снято в 1910—1911 годах (из Иохельсона, 1928). [75] Петра Годунова 1667 года (рис. 11, посреди левого края), а в «Списке с чертежа 1672 года» говорится о реке Камчатке. Слово это перешло к русским через посредство коряков, как указал впервые ещё Крашенинников (1755): кончал— это коряцкое название камчадалов (сами себя камчадалы зовут ительмен), Кончат — есть долина реки Камчатки, а кончаток — значит «в долине Камчатки».

Камчадалы, коряки и чукчи (см. этнографическую карту, рис. 54), по языку, по материальной и духовной культуре и по физическому типу, весьма близки друг к другу и вместе с тем резко отличаются от всех других народов северной Азии. Напротив, целый ряд признаков сближает их с индейцами Северной Америки, от которых они отделены внедрившимся клином эскимосов, этнически совершенно чуждых и тем и другим. Язык камчадалов, как и коряков и чукоч, относится к тому же полисинтетическому типу, что и языки индейцев. Этнографы проводят границу между Азией и Америкой не по Берингову проливу, а по линии от устья Колымы до впадения Гижиги в Тихий океан.

Камчадалы, или ительмены (рис. 15—20), в настоящее время сильно смешались с русскими. Перепись 1926 года отметила на Камчатке 3400 камчадалов, но большая часть их представляла собою помесь с русскими. Лишь в восьми посёлках по западному берегу полуострова, в пределах современного Коряцкого национального округа, между селением Седанка на севере и Сопочным на юге сохранялся ещё во время переписи камчадальский (ительменский) язык; им говорило 825 человек. Жители Седанки говорят на наречии, переходном к коряцкому языку. Кроме камчадальского языка, в указанных восьми селениях в ходу ещё своеобразный русско-камчадальский жаргон. Наречия камчадалов, живших по реке Камчатке, а также тех, которые обитали раньше в южной части полуострова, к югу от реки Большой, совершенно исчезли и вытеснены русским языком.

Честь географического открытия Камчатки и первого этнографического описания камчадалов выпала на долю Атласова. Есть, правда, тёмные слухи, что Камчатка была впервые открыта спутниками Дежнёва, обогнувшего в 1648 году северо-восток Азии. На пути от Берингова пролива к Анадырю коч (судно) Федота Алексеева отнесло к югу. Через несколько лет после этого (1654) Дежнёв, проведывая с Анадыря морские берега, где жили коряки, отгромил у них якутскую «бабу», бывшую раньше у Алексеева. Якутка [76] рассказала, что Алексеев умер от цынги, а товарищи его частью побиты, частью ушли на лодках неизвестно куда. Другие известия, сообщаемые Миллером, говорят, что часть людей Алексеева, следуя вдоль берега Камчатки к югу, достигла реки Камчатки, где построили зимовье. Во время похода Атласова 1697—1699 годов камчадалы передавали ему, что много лет тому назад при впадении реки Никулы или Федотовки в Камчатку жил некто Федотов (может быть, сын Федота Алексеева) с товарищами. Когда часть русских отправилась к Пенжинскому (то есть Охотскому) морю, камчадалы и коряки истребили русских, которых они раньше считали за богов. Миллер говорит, что ещё во время первой Камчатской экспедиции (1728—1729) на реке Федотовке, устье которой в 190 км ниже Верхнекамчатска, видны были остатки двух русских зимовий. Крашенинников, бывший на Камчатке в 1737—1741 годах, тоже подтверждает, что, по «словесным известиям», первым русским на Камчатке был Федот Алексеев, «по которого имени впадающая в Камчатку Никул речка Федотовщиною называется».

Доходили ли на самом деле спутники Алексеева до р. Камчатки или нет, трудно сказать (Крашенинников думает, что сам Алексеев вряд ли доходил), но ничего невозможного здесь нет. Но зато, конечно, неправдоподобно известие, передаваемое по слухам Крашенинниковым, будто Алексеев обогнул всю Камчатку (кругом Лопатки) и на судах достиг реки Тигиля (на западном берегу).

В августе 1695 года из Якутска послан в Анадырский острог приказчиком пятидесятник Владимир Атласов. Атласов представляет собою личность совершенно исключительную. Человек малообразованный, он вместе с тем обладал недюжинным умом и большой наблюдательностью, и [77] показания его, как увидим далее, заключают массу ценнейших этнографических и вообще географических данных. Ни один из сибирских землепроходцев XVII и начала XVIII веков, не исключая и самого Беринга, не даёт таких содержательных отчётов. А о моральном облике Атласова можно судить по следующему. Пожалованный после покорения Камчатки (1697—1699) в награду казачьим головой и посланный снова на Камчатку для довершения своего предприятия, он на пути из Москвы в Камчатку решился на крайне предерзостное дело: будучи в августе 1701 года на реке Верхней Тунгуске, он разграбил следовавшие на судах купеческие товары. За это, несмотря на заслуги, был посажен после пытки в тюрьму, где просидел до 1707 года, когда прощён и снова отправлен приказчиком на Камчатку. Здесь, во время восстания казаков в 1711 году, убит.

После этого краткого биографического отступления возвращаемся к истории открытия Камчатки.

В 1696 году из Анадырска был послан к корякам на реку Опуку якутский казак Лука Морозко. Но он проник гораздо далее на юг, именно до реки Тигиля, за четыре дня пути не доходя до реки Камчатки. Морозко взял камчадальский острожек и привёз домой «не ведомо какие письма», — быть может, японские с разбившихся у берегов Камчатки японских судов.

В начале 1697 года из Анадырска отправился и сам Атласов — для прииску новых землиц и приведения в подданство неясачных людей, для чего взял с собою 60 служилых и промышленных людей и 60 ясачных юкагиров. Пошли [78] на оленях на Пенжину, прибыли сюда через 2,5 недели и здесь собрали с пеших (то есть оседлых, не имеющих оленей) коряков, которых было свыше трёхсот душ, ясак красными лисицами.

Про здешних коряков Атласов сообщает, что ружьё у них — луки и копьё, начального человека они над собою не знают, а «слушают которой у них есть богатой мужик». Из товаров им надобны железо, ножи, топоры и пальмы (пальмы — это широкие железные ножи). Соболей в устье Пенжины нет, и местные коряки питаются рыбой, нерпой (тюленем) и «всяким зверем». Одежду и обувь носят оленыо, а подошвы нерпичьи. Юрты у них ровдужные (из оленьих кож). Для промысла нерп и китов имеют большие байдары из нерпичьей кожи, длиной саженей шесть, поперёк сажени полторы, садится на них человек по 30—40. Наружность коряков Атласов рисует так: «Пустобородые, лицом русаковаты, ростом средние». Говорят своим языком, а «веры никакой нет, а есть у них их же братья шеманы — вышеманят, о чем им надобно: бьют в бубен и кричат».

В настоящее время южною границею распространения оседлых коряков на Камчатке является река Тигиль на западном берегу, Укинская губа и Карагинский остров на восточном. Но, кроме того, кочевые коряки есть на западном берегу Камчатки, где они доходят до с. Бологолового, а в иные годы (около 1925 г.) южнее 55° с. ш., а частью и на восточном берегу (в Карагинском районе). В районе реки Тигиля коряки соприкасаются с камчадалами. По переписи 1926 года на полуострове числилось около 3900 коряков; кроме того, в прилегающих частях материка жило свыше 3,5 тысяч коряков. Коряк на языке этого народа значит «оленный», сами же себя оленные коряки называют чаучу, что значит оленевод.

С устья Пенжины Атласов шёл две недели на оленях по западному берегу Камчатки, а затем повернул на восток, к берегам Тихого океана, к корякам-олюторцам, что сидят по реке Олюторе (правильнее Алютора). Прибыли сюда в феврале 1697 года. Призвав олюторцев, ранее никогда не видавших русских, «под высокую царскую руку ласкою и приветом», обложили их ясаком, «писали с них лисиц», которых они промышляют близ своих юрт. Хотя [79] у них неподалёку в горах есть белые соболи, но они их не промышляют, «потому что в соболях они ничего не знают». Оружие у них луки и стрелы, костяные и каменные, а железа в этой стране нет. Об олюторцах Атласов совершенно правильно замечает что, язык их «и во всём подобие коряцкое». Но юрты у них земляные, «подобны остяцким юртам». «Белыми» здешние соболи названы так потому, что вообще Рис. 21. Коряцкий посёлок в начале XX века (снимок В. И. Иохельсона, Инст. антр. и этногр. Акад. наук). камчатские не так темны, как баргузинские, олёкминские и витимские; а это в торговом отношении большой недостаток.

На Олюторе Атласов разделил свой отряд на две половины и одной партии приказал идти вдоль восточного берега Камчатки на юг; по свидетельству Крашенинникова, во главе этого отряда был поставлен Лука Морозко. Сам же Атласов вместе с другой партией повернул к западному берегу и пошёл на юг. На реке Палане, впадающей [80] в Охотское море, часть юкагиров, из бывших в отряде, изменнически убили нескольких казаков, многих — и в том числе начальника отряда — переранили, а сами ушли. В таком тяжёлом положении Атласов вынужден был просить себе на помощь отряд Луки Морозки. Извещённые через верного юкагира, те прибыли и выручили Атласова.

Дойдя южнее устья реки Кигыла (Тигиль), казаки повернули на реку Камчатку. При устье реки Крестовки (Кануч), впадающей в реку Камчатку, поставили крест с надписью «205 [то есть 1697] году, июля 18 дня поставил сей крест пятидесятник Володимер Атласов с товарыщи». Этот крест был в целости ещё во время Крашенинникова, то есть сорок лет спустя.

На реке Камчатке казаки нашли четыре острога, а возле них около 400 юрт. Жители — это были камчадалы — обрадовались приходу русских и дали ясак. Такое предупредительное поведение камчадалов объясняется тем, что у них были взаимные междоусобия. Объясаченные камчадалы просили Атласова помочь им против их же сородичей с низовьев Камчатки, которые нападали на них и грабили. Атласов согласился, посадил служилых людей, юкагиров и камчадалов в струги, и отправился вниз по Камчатке.

По обе стороны реки было видно много больших камчадальских селений, юрт по 300—400—500. Через три дня достигли того места, куда звали камчадалы. Здесь было до 400 юрт. Вследствие отказа камчадалов платить ясак, погромили их, а жилища («посады») выжгли. Отсюда Атласов пошёл обратно вверх по Камчатке, на старое место, а для проведывания иноземцев, живших по реке Камчатке вниз до моря, отправил казака.

Посланный принёс известие, что от реки Еловки (приток Камчатки) до моря есть 160 острогов, в каждом по 150 и 200 человек. Острожками русские называли камчадальские «юрты», то есть землянки, укреплённые земляным валом и частоколом. Подобные укрепления камчадалы стали воздвигать только после появления казаков. Если предыдущие данные верны, то к концу XVII века в низовьях Камчатки жило около 25 тысяч камчадалов. Общее число камчадалов Патканов исчислял для 1897 года в 4 тысячи душ, а для 1741 — в 12—13 тысяч душ.

[81] О камчадалах Атласов сообщает подробные и крайне любопытные этнографические сведения. «Возрастом», то есть ростом, они невелики, с бородами средними, лицом походят на зырян. С этим небезынтересно сопоставить описание наружности этого народа, какое даёт Крашенинников (II, 1755, стр. 14, 15): «Камчадалы так как Мунгалы ростом ниски, телом смуглы, немохнаты, черноволосы, малобороды, Рис. 22. Камчадальский балаган. Снято в 1910—1911 годах (из Иохельсона, 1928). лицом калмыковаты с покляпыми носами, косолапы… Лица у камчадалов не столь продолговаты и скуласты, как у других народов, щеки у них одутловаты, губы толсты и рот превеликой».

По словам Атласова, камчадалы одежду носят соболью, лисью и оленью и пушат платье собаками. О том же предмете Крашенинников (II, стр. 42) сообщает следующее: «Материя, из которой камчадалы прежде сего носили платье, и ныне по большей части носят, оленьи, собачьи, нерпичьи и других как морских, так и земных зверей, и птичьи кожи, которые они без разбору в одну шубу сшивали». «Вкруг [82] подолу, рукавов и вкруг куля опушиваются куклянки рослою белою собачиною, что выше всякого пуху почитается» (стр. 43).

Юрты у них, продолжает Атласов, зимние земляные, а летние на столбах, вышиною от земли сажени по три, «намощено досками и покрыто еловым корьем, а ходят в те юрты по лестницам». Своеобразные свайные постройки камчадалов, или балаганы, сохранились до сих пор (рис. 22). По описанию Крашенинникова (II, стр. 28—29), балаганы устраиваются так: ставят девять свай вышиной сажени по две и больше; сверху столбы укрепляют перекладинами, на которые настилают колья и траву; таким образом получается помост, на котором помещают шалаш из кольев.

Во времена Атласова население на Камчатке, как мы уже указывали, было сравнительно густое: он встречал помногу юрт, расположенных одна возле другой иногда по несколько сот.

Питаются камчадалы, по его словам, рыбою и зверем. Едят рыбу сырую; на зиму запасают её, складывая в ямы и засыпая их землёю; «и та рыба изноет, и тое рыбу вынимая кладут в колоды и наливают водою, и розжегши каменья кладут в те колоды и воду нагревают». «И ту рыбу с тою водою размешивают и пьют, а от тое рыбы исходит смрадной дух». О том, что камчадалы варили рыбу и мясо в деревянной посуде раскалёнными камнями свидетельствует и Крашенинников (I, стр. 230, II, стр. 32). К второму тому «Описания Земли Камчатки» (стр. 38) приложена таблица, на которой изображено, как камчадалы «жир варят из рыбы калёным каменьем в лодках». Этот же самый способ приготовления жира в лодках видел Дитмар в селении Ключах на реке Камчатке ещё в 1852 году. Поразительно, что тот же способ варки жира из рыб в лодке при помощи раскалённых камней видели в 1882 году братья Краузе у индейцев тлинкитов на реке Чилкат, впадающей в Lynn Canal (приблизительно под 59⅓° с. ш.). Рыба, из которой готовят здесь жир, это Thaleichthys pacificus, саг тлинкитов, eulachon американских англичан, близкая к корюшке. К работе Краузе приложена и таблица, изображающая, как тлинкиты добывают жир из этой рыбы.

[83] Способ кипячения воды при помощи раскалённых камней известен и у многих других народов: айнов, эскимосов, полинезийцев, новозеландцев и др.

Как мы видели, пища камчадалов показалась Атласову смрадной. То же впечатление вынес и Крашенинников (II, стр. 53): «Самое деликатное камчатское кушанье кислая Рис. 23. Глиняный горшок из раскопок древнего камчадальского жилища на берегу оз. Налычева (из Иохельсона, 1928). Обратить внимание на ушки внутри горшка для подвешивания над огнём. Диаметр горшка около 45 см. рыба, которую они квасят в ямах… Можно за истину сказать, что скверняе духу не бывает от упади, однако Камчадалам кажется оной ароматным. Иногда сия рыба так в ямах изгнивает, что не инако ея, как ковшами черпают, [84] но такая для собак употребляется и подбалтывается в опаны их вместо муки овсяной».

Посуду деревянную и глиняные горшки (рис. 23) камчадалы делают, по словам Атласова, сами, а кроме того, у них есть посуда «левкашеная и олифляная», которая приходит к ним с «острова, а под которым государством тот остров, того не ведают». Речь здесь идёт, очевидно, о японской лаковой посуде, которая из Японии попадала сначала к дальним курильцам, потом к ближним, а эти привозили её на южную Камчатку. Левкас (с греческого leukas) это, по словарю Даля, «у иконописцев и позолотчиков род жидкой шпаклёвки, мел с клеем, для подготовки под краску и позолоту». Как объяснил мне покойный С. М. Дудин, при изготовлении японской лаковой посуды деревянную посудину сначала левкасят, а потом проолифливают. Шренк (1887) считал, что у камчадалов, равно как и у коряков и чукчей, не было до прихода русских глиняной посуды. Но это, как мы только-что видели, неверно. Археологические раскопки, произведённые Иохельсоном на Камчатке, доставили образцы камчадальской керамики (рис. 23).

Атласов не упустил отметить, какие русские товары могут найти сбыт у камчадалов; это — «одекуй лазоревый», то есть голубой бисер, и ножи. Выменивать эти товары можно на соболей, лисиц, «больших бобров» (то есть на так называемых морских бобров, Enhydra lutris) и выдр.

Во времена Атласова оружие у камчадалов было такое: «луки усовые, китовые, стрелы каменные и костяные, а железа у них не родитца». Огненного ружья очень боятся и русских называют огненными людьми. Крашенинников (II, стр. 4) сообщает и камчадальское название русских: брыхтатын, что значит «огненные люди»; камчадалы думали, что русские имеют огненное дыхание.

Когда русские пришли на Камчатку, население этой страны переживало каменный век: металлов камчадалы и здешние коряки не знали. Крашенинников (II, стр. 31—34) с удивлением рассказывает, как они из камня и кости делали топоры, ножи, копья, стрелы, «ланцеты» и иглы. «Топоры у них делались из оленьей и китовой кости, также из яшмы, на подобие клина, и привязывались ремнями к кривым топорищам плашмя, каковы у нас бывают теслы. Ими они долбили лодки свои, корыта, чаши и прочее, [85] однако, с таким трудом и с таким продолжением времени, что лодку три года надлежало им делать, а чашу большую не меньше года. Ножи они делали из горного зеленоватого или дымчатого хрусталя на подобие ланцов востроконечные и насаживали их на черенье деревянное. Из того же хрусталя бывали и стрелы, копья и ланцеты, которыми кровь и поныне пускают. Швальные иглы делали они из собольих костей, и шили ими не токмо платье и обувь, но и подзоры весьма искусно» (стр. 32).

По словам Крашенинникова (II, стр. 34), ему сообщали, что камчадалы ещё до русских были знакомы с железом, — очевидно, через посредство курилов, которые, в свою очередь, получали его от японцев. «И будто камчадалы Японцов Шимаман называют для того, что чрез них узнали железные иглы; ибо игла по Камчатски Шишь называется». Но это, очевидно, народная, камчадальская этимология: шимаман, без сомнения, происходит от ям-шисам (yam-shisam), как курильцы называли японцев; в переводе — «южные соседи» (ям — юг, шисам — соседи); айны острова Иезо называют японцев просто шисам. Тории справедливо указывает, что не японцы получили имя от камчадальского названия иглы, а наоборот, железная игла называлась у камчадалов по курильскому наименованию японцев.

Камчадалы, продолжает Атласов, «державства великого над собою не имеют, только кто у них в котором роду богатее, того больше и почитают». Отдельные роды ведут между собою войны. «А к бою временем бывают смелы, а в иное время плохи и торопливы» (то есть трусливы). На бой выходят зимою на лыжах, а летом дерутся иногда голыми. Ко времени прихода русских камчадалы понастроили много острожков, сидя в которых бросали каменьями из пращей и руками. Но особенного вреда казакам они причинить не хмогли. Несчастных камчадалов истребляли безжалостно. Вот как описывает это дело Атласов: «И к тем острожкам руские люди приступают из-за щитов и острог зажигают, и станут против ворот, где им [иноземцам] бегать, и в тех воротах многих их иноземцов-противников побивают. А те острожки сделаны земляные, и к тем руские люди приступают и разрывают землю копьём, а иноземцам на острог взойти из пищалей не допустят».

Камчадалы имеют лодки, которые поднимают человек по 10 и по 20. Скота никакого не держат, есть только собаки, [86] величиною как и у нас, «только мохнаты гораздо, шерсть на них длиною в четверть аршина». «А соболей промышляют кулемами [то есть ловушками] у рек, где рыбы бывает много, а иных соболей на дереве стреляют». Жён имеют, кто сколько может, по одной и более (до четырёх). «А веры никакой нет, только одне шаманы, а у тех шаманов различье с иными иноземцы: носят волосы долги».

Объяснялся с камчадалами Атласов при посредстве коряков, живших у русских и знакомых с русским языком, «а он, Володимир, по коряцкому и по камчадальскому языку говорить ничего не знает», добросовестно указывает Атласов.

Возвращаемся к походу Атласова. Когда он вернулся с низовьев реки Камчатки, то убедился, что оленные коряки угнали его оленей. Атласов пошёл за ними в погоню, догнал у «Пенжинского моря», то есть на берегу Охотского моря, и после жаркого боя, во время которого пало около 150 коряков, отбил оленей. Отсюда пошёл к реке Иче, где прослышал о пленнике японце, о чём мы подробно говорим ниже.

Двинувшись отсюда на юг, «наехали они курильских мужиков 6 острогов». Это первое упоминание о малоизвестном народе, курилах, обитавших на самом юге Камчатки. Курилы отказались дать ясак; один из курильских острожков был взят, и засевшие в нём 50 курилов перебиты, «а к иным острожкам не приступали, потому что у них никакова живота нет и в ясак взять нечего». Курильские иноземцы «видом против камчадальцов чернее и бороды меньше». В земле их теплее, чем у камчадалов, почему и соболи у них хуже; а бобров больших (то есть морских) и лисиц красных много. Далеко вглубь Курильской земли Атласов не продвинулся. По его словам, он не доходил до Бобровой, или Каланской, реки за три дня. Такого названия сейчас нет. Крашенинников говорит, что [87] под именем Каланской Атласов подразумевал, вероятно, реку Озёрную (или Игдыг), вытекающую из Курильского озера: в устье её промышляли морских бобров (Enhydra) или каланов. От этой реки три дня ходу до реки Голыгиной или Нынгычу (Нынгучу). Досюда, по всей вероятности, доходил Атласов. С этим сообразуется и сообщение камчатских старожилов, которые говорили Крашенинникову, что Атласов доходил до реки Голыгиной, устье которой рядом с устьем Опалы. По Опале жили ещё камчадалы, и Голыгина, или Нынгучу, была, таким образом, первой из курильских рек. Её-то и подразумевает Атласов, когда говорит, что «против первой Курильской реки на море видел как бы острова есть».

Курилы, жившие на юге Камчатки, это айны, смешавшиеся с камчадалами. О курилах мы будем иметь случай говорить подробнее ниже, здесь же мы отметим, что остатки аинской географической номенклатуры до сих пор встречаются на самом юге Камчатки; так, селение Явино, расположенное севернее реки Озёрной, несёт своё имя от аинского (курильского) слова явень (yawen), что, по данным Тории, значит «впадина», «долина».

С реки Голыгиной вернулись на реку Ичу. Здесь все олени пали, и пришлось зазимовать, поставив зимовье. Отсюда на реку Камчатку Атласов отправил служилого Потапа Сюрюкова с 14 русскими да 13 юкагирами. Оставшиеся на Иче служилые стали просить о возвращении на Анадырь. Атласов согласился и 2 июля 1699 года с 15 служилыми и 4 юкагирами вернулся в Анадырск, имея с собою ясачной казны 330 соболей, 191 красную лисицу, 10 лисиц сиводушатых, 10 бобров морских, парку (одежду) соболью, 7 лоскутов бобровых. Многие соболи были без хвостов «для того, что они камчадалы у соболей хвосты режут и мешают в глину и делают горшки, чтоб глину с шерстью вязало; а из иных шьют наушки». [88] Насколько правильно указание об использовании собольего волоса в качестве вяжущего вещества, не берусь сказать, но, во всяком случае, до прихода русских соболь у камчадалов не был в большой чести: по словам Крашенинникова, камчадалы отдали преимущество собачьему меху перед собольим, а ловили соболей более для мяса, которое употребляли в пищу. Рассказывали, что туземцы смеялись над казаками, променивавшими ножик за 8 соболей, а топор за 18.

В Анадырск Атласов привёз камчадальского «князца», имея в виду доставить его в Москву «для подлинного о той земле уведомления», но в Кайгородском уезде (на реке Каме) «иноземец» умер от оспы.

Переходим теперь к географическому описанию Камчатки, какое даёт Атласов.

«А зима в Камчатской земле тепла против московского, а снеги бывают небольшие, а в курильских иноземцах снег бывает меньше».

Сведения о малоснежных зимах на Камчатке относятся, очевидно, к западному берегу: в 1910 году в Большеренке (52°48′ с. ш.) выпало 450 мм осадков, из коих лишь 17% в виде снега, тогда как в Петропавловске количество осадков, выпадающих в виде снега, составляет нередко 50 и более процентов общей суммы осадков. В долине реки Камчатки, как и на западном берегу, зимы малоснежны.

«А солнце на Камчатке бывает в день долго против Якуцкого блиско вдвое. А летом в Курилах солнце ходит прямо против человеческой головы и тени против солнца от человека не бывает». Это, конечно, неверно, потому что даже на самом юге Камчатки, под 51° с. ш. солнце никогда не подымается выше 62,5° над горизонтом.

«А от устья итти вверх по Камчатке реке неделю есть гора — подобна хлебному скирду, велика гораздо и высока, а другая близь ееж — подобна сенному стогу и высока гораздо: из нее днем идет дым, а ночью искры и зарево. А сказывают камчадалы: буде человек взойдет до половины тое горы, и там слышат великой шум и гром, что человеку терпеть [89] невозможно. А выше половины той горы которые люди всходили, назад не вышли, а что тем людям на горе учинилось, не ведают».

Крашенинников (II, стр. 79—80) также подтверждает, что камчадалы считают за грех всходить на вулканы. Дитмара, в 1852 году, жители с. Ключевского отговаривали от восхождения на Ключевскую сопку.

«А из под тех гор вышла река ключевая, в ней вода Рис. 24. Ключевская сопка (4860 м). залена, а в той воде, как бросят копейку, видеть в глубину сажени на три».

Гора, из которой идёт дым и пламя, это Ключевская сопка (4860 м), а другая, по-видимому, Шивелуч (3300 м).

«А на море около люторов [то есть олюторов] зимою лед ходит, а все море не мерзнет. А против Камчатки [реки] на море лед бывает ли, не ведает. А летом на том море льду ничего не бывает». «А по другую сторону той Камчадальской земли на море зимою льду не бывает, только от Пенжины реки до Кигылу [Тигиля] на берегах лед бывает небольшой, а от Кыгылу вдаль ничего льду не бывает. А от Кыгыла реки до [от?] устья ходу бывает скорым ходом пешком до Камчатки реки, через камень [то есть через горы], в 3-й и в 4-й день. А Камчаткою на низ плыть в лотке до моря 4 дни. А подле моря медведей и волков много».

«А руды серебреные и иные какие есть ли, того не ведает и руд никаких не знает».

«А в Камчатской и в Курильской земле ягоды — брусница, черемха, жимолость, величиною меньши изюму и сладка против изюму».

Брусники, Vaccinium vitis-idaea, много на Камчатке. Плоды черёмухи, Prunus padus, которая растёт в изобилии по средней [90] Камчатке, камчадалы едят с большой охотой как свежими, так и в виде лепёшек, приготовляемых из растёртых и высушенных на солнце плодов; большие охотники до зрелой черёмухи также медведи. Здешняя съедобная жимолость, Lonicera edulis, имеет прекрасные чёрно-синие ягоды, употребляемые в пищу как свежими, так и в виде варенья.

«Да ягоды ж растут на траве от земли в четверть, а величиною та ягода немного меньши курячья яйца, видом созрелая зелена, а вкусом что малина, а семена в ней маленькие что в малине». Это, очевидно, то же растение, о котором Крашенинников и Стеллер упоминают под камчадальским именем котконня; по любезному сообщению В. Л. Комарова, «котконня» есть Trillium obovatum, растение из семейства лилейных, ныне называемое на Камчатке «кукушкиными тамарками». Белые трёхлепестковые цветки этого растения массами распускаются в березняках к середине июня (нов. стиля).

«А на деревьях никакова овоща не видал. А есть трава, иноземцы называют агататка, вышиною растет в колено, прутиком, и иноземцы тое траву рвут и кожуру счищают, а средину переплетают таловыми лыками и сушат на солнце, и как высохнет, будет бела, а тое траву едят, вкусом сладка, а как тое траву изомнет, и станет бела и сладка что сахар». Речь идёт о «сладкой траве», Heracleum dulce (из семейства зонтичных), из которой туземцы добывали сахар и вообще употребляли как сладкую приправу, а русские гнали вино; сок из сладкой травы, добытый весною, служил для истребления вшей на голове.

«А деревья ростут кедры малые, величиною против мозжевельнику, а орехи на них есть. А березнику, лиственничнику, ельнику на Камчадальской стороне много, а на Пенжинской стороне по рекам березник да осинник». Малый кедр — это Pinus pumila, кустарниковый кедр, кедровник или сланец, орехи которого играют важную роль в жизни не только местных жителей, но и медведя и соболя. Хвойные леса центральной Камчатки представлены частью рощами из [91] даурской лиственицы (Larix dahurica), частью лесами из аянской ели (Picea jezoensis или P. ajanensis). Ель обычно смешана с лиственицей, осиной и берёзой. Кроме того, по горным склонам растут светлые леса из развесистой и кудрявой каменной берёзы (Betula Ermani), имеющей серую или красноватую кору. По долинам рек растёт белая берёза, (Betula japonica), близкая к японской форме этого дерева.

Переходим к описанию фауны. «А рыба в тех реках в Камчатской земле морская, породою особая, походит одна на семгу, и летом красна, а величиною больше семги, а иноземцы ее называют овечиною. И иных рыб много, 7 родов розных, а на русские рыбы не походят. И идет той рыбы из моря по тем рекам гораздо много и назад та рыба в море не возвращается, а помирает в тех реках и в заводях. И для той рыбы держится по тем рекам зверь — соболи, лисицы, выдры». Под именам «овечины» здесь разумеется чавыча (Oncorhynchus tschawytscha), рыба из рода восточных лососей, которой Атласов даёт название, заимствованное из языка сидячих коряков (евоч). Чавыча самая лучшая и самая крупная из камчатских проходных (то есть из входящих из моря в реки для икрометания) рыб: она весом бывает до 40 кг, длиною до метра. Средний вес её на реке Камчатке около 8 кг. Входит она первая в реки (Камчатку, Авачу, Большую и др.). Крашенинников очень хвалит чавычу: «Из тамошних рыб нет ей подобной вкусом»; «Камчадалы так высоко почитают объявленную рыбу, что перво изловленную изпекши на огне сьедают с изъявлением превеликой радости». Как правильно указывает Атласов, чавыча и родственные ей тихоокеанские лососёвые, каковы кета, горбуша и некоторые другие, мечут икру раз в жизни, а затем погибают. По словам Атласова, рыбы — здесь имеется в виду красная рыба, или лососёвые — входит в реки «гораздо много». Вот как описывает Крашенинников, бывший на Камчатке в 1737—1741 годах, ход лососёвых: «Все рыбы на Камчатке идут летом из моря в реки такими многочисленными рунами, что реки от того прибывают, и, выступя из берегов, текут до самого вечера, пока перестанет рыба входить в их устья. По збытии воды остается на берегях [92] сонной рыбы столь много, что такого числа в больших реках нельзя надеяться, от чего по том такой срам и вонь бывает, что без сумнения следовало бы моровое поветрие, ежели бы сие зло непрестанными воздух чистящими ветрами не отвращалось. Ежели острогою ударишь в воду, то редко случается, чтоб не забагрить рыбу. Медведи и сабаки в том случае больше промышляют рыбы лапами, нежели люди в других местах бреднями и неводами».

Последовательность хода красной рыбы, по теперешним сведениям, такова: 1) чавыча, 2) нярка, или красная, 3) кета, или кайко (хайко), 4) горбуша, 5) кижуч. Атласов говорит о семи или восьми «родах» рыб. Может быть, он имеет в виду и другие из проходных лососёвых: мыкыжу (Salmo mykiss), сёмгу (Salmo penshinensis), гольца (мальму), кунжу.

«А в Курильской земле зимою у моря птиц — уток и чаек много, а по ржавцам лебедей многож, потому что те ржавцы зимою не мерзнут. А летом те птицы отлетают, а остаетца их малое число, потому что летом от солнца бывает гораздо тепло, и дожди и громы большие и молния бывает почасту. И чает он, что та земля гораздо подалась на полдень». Лебедей действительно на Камчатке много как зимою, так и летом. Дитмар в Верхнекамчатске видел в январе на незамёрзшей реке множество лебедей.

«А в море бывают киты великие, нерпа, каланы, и те каланы выходят на берег по большой воде, и как вода убудет, и каланы остаются на земле и их копьями колют и по носу палками бьют, а бежать те каланы не могут, потому что ноги у них самые малые, а береги дресвяные, крепкие».

Каланы — это морские бобры или, правильнее, морские выдры (Enhydra lutris), ибо с настоящими бобрами они, кроме качества меха, не имеют ничего общего. Они в настоящее время уцелели на Камчатке только у мыса Лопатка.

Об этнографических наблюдениях Атласова сказано выше.

Относительно сельского хозяйства он замечает: «А в Камчадальской и в Курильской земле хлеб пахать мочно, потому что места теплые и земли черные и мягкие, только скота нет и пахать не на чем, а иноземцы ничего сеять не знают». Также Беринг, вернувшись в Петербург после первого посещения Камчатки, писал про эту страну в своих «Предложениях», [93] поданных в апреле 1730 года, следующее: «Можно там и землю пахать и всякой хлеб сеять: понеже в бытность мою учинена проба обо всяком огородном овощу, також и рожь при мне сеяна; а прежде нас сеяли ячмень, репу и конопли, которая и уродилась; токмо пашут людьми».

Как известно, опыты земледелия на Камчатке дали благоприятные результаты: в 1934 году на Камчатке под овощными культурами было 1716 гектаров. Из огородных растений на Камчатке хорошо удаются картофель, репа, брюква, капуста, лук, горох и др. Кроме того разводят ячмень и коноплю в с. Ключевском.

Этим мы заканчиваем рассмотрение отчёта Атласова.

Сухопутное сообщение с Камчаткою через Якутск и Анадырск представляло значительные трудности. Имея в виду установить связь с Камчаткою морем, через Охотск, Пётр I в 1713 году приказал послать людей «для проведывания через Ламское море камчацкого пути». Ламское море — это Охотское, от тунгусского слова ламу, что значит море. Но ещё ранее, 9 сентября 1710 года, Василию Савостьянову, посланному на Камчатку, наказывалось «из камчадальских острогов проведывать пути к Тоуйскому и к Ламскому острогам через Ламское море русскими людьми или ясачными иноземцы, как мочно; а проведав, писать о том в Якуцкой имянно».

Первое плавание русских на Камчатку Охотским морем состоялось в 1716 году. Ещё в 1714 году были присланы в Охотск из Якутска матросы и корабельные плотники во главе с якутским служилым Кузьмою Соколовым. В следующем году построили здесь судно длиною в 18 м. В июне 1716 года вышли в море и достигли Камчатки у устья р. Тигиля. На берегу застали только пустые юрты, так как камчадалы со страху разбежались. Поплыли далее и прибыли к реке Харьюзовке, а затем к реке Иче и, наконец, к Крутогоровой, где застали камчадалов и казаков, живших для сбору ясака. Зазимовали поблизости, в устье реки Компаковы (теперь Колпакова, приблизительно под 55° с. ш ). Миллер, со слов Стеллера, сообщает, что здесь выбросило на берег кита с острогою, на которой была надпись латинскими [94] буквами. Зимою Соколов ездил в Нижнекамчатск, а в начале мая следующего 1717 года отправились в море, но, задерживаемые льдинами, только в половине июля прибыли в Охотск. С того времени, говорит Миллер, «между Охотском и Камчаткою был проезд морем непрестанной».

Открытие морского пути на Камчатку через Охотское море было событием чрезвычайной важности. До того сообщение Якутска с Камчаткой шло, как мы говорили, через Анадырский острог, причём одна дорога до Анадырска требовала около полугода. Из Анадырска на Камчатку было две дороги: одна к устью Пенжины, а затем морем вдоль западного берега Камчатки до реки Тигиля, другая — к Олюторскому острогу, а отсюда морем вдоль восточного берега полуострова до реки Камчатки.

Примечания

Содержание