227
Глава VII. Взаимная помощь в современном обществе
Склонность людей ко взаимной помощи имеет такое отдалённое происхождение, и она так глубоко переплетена со всей прошлой эволюцией человеческого рода, что люди сохранили её вплоть до настоящего времени, несмотря на все превратности истории. Эта склонность развилась главным образом в периоды мира и благосостояния; но даже тогда, когда на людей обрушивались величайшие бедствия, — когда целые страны бывали опустошены войнами, и целые населения их вымирали от нищеты или стонали под ярмом тирании, — та же склонность, та же потребность продолжала существовать в деревнях и среди беднейших классов городского населения; она всё-таки скрепляла их и в конце концов она оказывала воздействие 228 даже на то правящее, войнолюбивое и разоряющее меньшинство, которое относилось к этой потребности, как к сентиментальному вздору. И всякий раз, когда человечеству приходилось выработать новую социальную организацию, приспособленную к новому фазису его развития, созидательный гений человека всегда черпал вдохновение и элементы для нового выступления на пути прогресса всё из той же самой вечно живой склонности ко взаимной помощи. Все новые экономические и социальные учреждения, поскольку они являлись созданием народных масс, все новые этические системы и новые религии, — все они происходят из того же самого источника; так что этический прогресс человеческого рода, если рассматривать его с широкой точки зрения, представляется постепенным распространением начал взаимной помощи от первобытного рода к агломератам людей всё более и более обширным, пока, наконец, эти начала не охватят всё человечество без различия вер, языков и рас.
Пройдя период родового быта и следовавший за ним период деревенской общины, европейцы выработали в средние века новую форму организации, которая имела за себя большое преимущество: она допускала большой простор для личной инициативы и в то же время в значительной мере отвечала потребности человека во взаимной поддержке. В средневековых городах была вызвана к жизни федерация деревенских общин, покрытая сетью гильдий и братств, и при помощи этой новой двойной формы союза были достигнуты огромные результаты в общем благосостоянии, в промышленности, в искусстве, науке и торговле. Мы рассмотрели эти результаты довольно подробно в двух предыдущих главах и также сделали попытку объяснить, почему к концу пятнадцатого века средневековые республики, — окружённые владениями враждебных феодалов, неспособные освободить крестьян от крепостного ига и постепенно развращённые идеями римского цезаризма, — неизбежно должны были сделаться добычей растущих военных государств.
Однако прежде чем подчиниться на следующие триста лет всепоглощающей власти государства, народные массы сделали грандиозную попытку перестройки 229 общества, сохраняя притом прежнюю основу взаимной помощи и поддержки. Теперь хорошо уже известно, что великое движение Реформации вовсе не было одним только возмущением против злоупотреблений католической церкви. Движение это выставило также и свой построительный идеал, и этим идеалом была жизнь в свободных братских общинах. Писания и речи проповедников раннего периода Реформации, находившие наибольший отклик в народе, были пропитаны идеями экономического и социального братства людей. Известные «двенадцать пунктов» немецких крестьян и подобные им символы веры, распространённые среди германских и швейцарских крестьян и ремесленников, требовали не только установления права каждого — толковать библию, согласно своему собственному разумению, но заключали в себе также требование возврата общинных земель деревенским общинам и уничтожения феодальных повинностей; причём эти требования всегда ссылались на «истинную» христианскую веру, то есть веру человеческого братства. В то же самое время десятки тысяч людей вступали в Моравии в коммунистические братства, жертвуя в пользу братств всё своё имущество и создавая многочисленные и цветущие поселения, основанные на началах коммунизма[1]. Только массовые избиения, во время которых погибли десятки тысяч людей, могли приостановить это широко распространившееся народное движение, и только при помощи меча, огня и 230 колесования юные государства обеспечили за собой первую и решительную победу над народными массами[2].
В течение следующих трёх столетий государства как на континенте, так и на Британских островах систематически уничтожали все учреждения, в которых до того находило себе выражение стремление людей ко взаимной поддержке. Деревенские общины были лишены права мирских сходов, собственного суда и независимой администрации; принадлежавшие им земли были конфискованы. У гильдий были отняты их имущества и вольности, они были подчинены контролю государственных чиновников и отданы на произвол их прихотей и взяточничества. Города были лишены своих верховных прав, и самые источники их внутренней жизни: вече, выборный суд и выборная администрация, верховные права прихода и гильдии — всё это было уничтожено. Государственный чиновник захватил в свои руки каждое звено того, что раньше составляло органическое целое. Благодаря этой роковой политике и порождённым ею войнам, целые страны, прежде населённые и богатые, были опустошены; богатые и людные города превратились в незначительные местечки; даже самые дороги, соединявшие города между собою, стали непроходимыми. Промышленность, искусство, знание — пришли в упадок. Политическое образование, наука и право были подчинены идее государственной централизации. В университетах и с церковных кафедр стали учить, что учреждения, в которых люди привыкли воплощать до тех пор свою потребность во взаимной помощи, не могут быть терпимы в надлежаще организованном государстве; что государство и церковь одни могут представлять узы единения между его подданными; что федерализм и «партикуляризм» были врагами прогресса, — и что государство — единственный пристойный инициатор 231 дальнейшего развития. В конце восемнадцатого века короли на континенте Европы, парламент в Англии и даже революционный конвент во Франции, хотя и находились в войне друг с другом, сходились в утверждении, что в пределах государства не должно быть никаких отдельных союзов между гражданами, кроме тех, которые установлены государством и подчинены ему; что для рабочих, осмеливавшихся вступать в «коалиции», единственное подходящее наказание — каторга и смерть. — «Не потерпим государства в государстве!» Только государство и государственная церковь должны заботиться об общих интересах; подданные же должны оставаться мало связанными между собою кучками людей, не объединённых никакими особенными узами, и обязанных обращаться к государству всякий раз, когда они имеют какую-нибудь общую потребность. Вплоть до половины девятнадцатого века эта теория и соответственная ей практика господствовали в Европе. Даже на торговые и промышленные общества глядели с подозрением. Что же касается рабочих, то ещё на нашей памяти их союзы считались незаконными, даже в Англии; такой же точки зрения придерживались не далее как двадцать лет тому назад, в конце XIX века, на континенте. Вся система нашего государственного образования, вплоть до настоящего времени, даже в Англии, была такова, что значительная часть общества смотрела, как на революционную меру, если народ получал такие права, какими в средние века, пятьсот лет тому назад, пользовался всякий — свободный и крепостной — на деревенском мирском сходе, в своей гильдии, в своём приходе и в городе.
Поглощение всех общественных отправлений государством неизбежно благоприятствовало развитию необузданного, узкого индивидуализма. По мере того как обязанности граждан по отношению к государству умножались, граждане очевидно освобождались от обязанностей по отношению друг к другу. В гильдии, — а в средние века все принадлежали к какой-нибудь гильдии или братству, — два «брата» обязаны были поочерёдно ухаживать за больным братом; теперь же достаточно дать своему соседу адрес ближайшего госпиталя для бедных. В варварском обществе 232 присутствовать при драке двух людей, возникшей из-за личной ссоры, и при этом не позаботиться, чтобы драка не имела рокового исхода, значило навлечь на себя обвинение в убийстве; но, согласно теперешней теории всеохраняющего государства, присутствующему при драке нет нужды вмешиваться, — на то имеется полиция. И в то время как у дикарей, — например у готтентотов, — считалось бы неприличным приняться за еду, не прокричавши троекратно приглашения желающему присоединиться к трапезе, у нас почтенный гражданин ограничивается уплатою налога для бедных, предоставляя голодающим распорядиться, как им угодно. В результате везде — в законе, в науке, в религии — торжествует теперь теория, гласящая, что люди могут и должны добиваться собственного счастья, не обращая никакого внимания на чужие нужды. Это стало религиею нашего времени, и люди сомневающиеся в ней считаются опасными утопистами. Наука громко провозглашает, что борьба каждого против всех составляет руководящее начало природы вообще, и человеческих обществ в частности. Именно этой борьбе биология приписывает прогрессивную эволюцию животного мира. История рассуждает таким же образом, а политико-экономы, в своём наивном невежестве, рассматривают прогресс современной промышленности и механики как «поразительные» результаты влияния того же начала. Самая религия церквей является религиею индивидуализма, слегка смягчаемого более или менее милосердными отношениями к своим ближним — преимущественно по воскресеньям. «Практические» люди и теоретики, люди науки и религиозные проповедники, законоведы и политические деятели, все согласны в одном, а именно, что индивидуализм в его наиболее грубых проявлениях можно, конечно, смягчать благотворительностью, но что он является единственным надёжным основанием для поддержания общества и его дальнейшего прогресса.
Казалось бы поэтому делом безнадёжным — разыскивать институции и практические проявления начала взаимной помощи в современном обществе. Что могло уцелеть от них? И всё же, как только мы начинаем присматриваться, как живут миллионы человеческих существ, и изучаем их повседневные 233 отношения, нас поражает прежде всего огромная роль, которую играют в человеческой жизни, даже в настоящее время, начала взаимной помощи и взаимной поддержки. Хотя вот уже триста или четыреста лет совершается и в теории и в самой жизни разрушение учреждений и обычаев взаимной помощи, — тем не менее сотни миллионов людей продолжают жить при помощи этих учреждений и обычаев; они благоговейно поддерживают их там, где их удалось сохранить, и пытаются воссоздать их там, где они уничтожены. Мы переживаем, каждый из нас, в наших взаимных отношениях моменты возмущения против модного, индивидуалистского символа веры наших дней, и поступки, при совершении которых люди руководятся своею склонностью к взаимной помощи, составляют такую огромную часть нашего повседневного обихода, что если бы возможно было внезапно положить им конец, то этим немедленно был бы прекращён весь дальнейший нравственный прогресс человечества. Человеческое общество в таком случае не могло бы даже продержаться дольше, чем жизнь одного поколения. Факты этого порядка, в большинстве случаев оставленные без внимания социологами, но тем не менее имеющие первостепенное значение для жизни и дальнейшего подъёма человечества, мы и рассмотрим теперь, начиная с существующих установлений взаимной поддержки и переходя затем к таким актам взаимной помощи, которые исходят из личных или общественных симпатий.
Окидывая широким взглядом современное устройство европейского общества, мы прежде всего поражаемся тем фактом, что, несмотря на все усилия покончить с деревенской общиной, эта форма единения людей продолжает существовать в обширных размерах, как видно будет из последующего, и что в настоящее время делаются многочисленные попытки либо восстановить её в том или ином виде, либо найти что-нибудь в замену её. Ходячие теории буржуазных экономистов утверждают, что община умерла в Западной Европе естественной смертью, так как общинное владение землёю было найдено несовместимым с современными требованиями возделывания 234 земли. Но истина заключается в том, что нигде деревенская община не исчезла по доброй воле; напротив, везде правящим классам потребовалось нисколько столетий настойчивых и не всегда успешных усилий с целью искоренить общину и конфисковать общинные земли.
Во Франции уничтожение независимости деревенских общин и грабёж принадлежащих им земель начались уже в шестнадцатом веке. Впрочем, только в следующем столетии, когда крестьянская масса была доведена поборами и войнами до порабощения и нищеты, так ярко описанных всеми историками, грабёж общинных земель мог совершаться безнаказанно, и тогда он достиг скандальных размеров. «Каждый брал у них, сколько мог… изобретались воображаемые долги, с целью захватить их земли», — так выражается эдикт, обнародованный Людовиком XIV в 1667 году[3]. Конечно, государство не нашло иного средства для излечения этих зол, как ещё большее подчинение общин своей власти и дальнейшее ограбление их — на этот раз самим государством. В сущности, уже два года спустя все денежные доходы общин были конфискованы королём. Что же касается до захвата общинных земель, то он становился всё шире и шире, и в следующем столетии дворянство и духовенство уже оказались владельцами огромных участков земли, — они владели половиною всей годной для обработки площади, согласно некоторым оценкам, причём большинство этих земель оставалось невозделанными[4]. Но крестьяне всё ещё сохраняли свои общинные учреждения, и вплоть до 1787 года деревенские мирские сходы, состоявшие из всех 235 домохозяев, собирались обыкновенно под тенью колокольни или дерева для распределения наделов или для передела остававшихся в их владении полей, раскладки налогов и избрания общинной администрации, точно так же как это и до сих пор делает русский «мир»[5]. Это вполне доказано теперь исследованиями Бабо[6].
Французское правительство нашло, однако, общинные мирские сходы «чересчур шумными», чересчур непослушными, и в 1787 году они были заменены выборными советами, состоявшими из старшины и от трёх до шести синдиков, которые избирались из более состоятельных крестьян. Через два года «революционное» Учредительное Собрание (Assemblée Constituante) сходившееся в этом отношении вполне со старым строем, вполне подтвердило вышеуказанный закон (14 декабря 1789 года) и деревенская буржуазия занялась теперь, в свою очередь, грабежом общинных земель, который и продолжался в течение всего революционного периода. Только 16 августа 1792 года Законодательное Собрание (Assemblée Ligislative) под давлением крестьянских восстаний и поднятого настроения после взятия народом королевского дворца, решило возвратить общинам отнятые у них земли; но в то же время оно постановляло, чтобы эти возвращённые земли были разделены между одними более зажиточными крестьянами. Мера эта, конечно, вызвала новые восстания, и она была отменена в следующем же году, когда после изгнания жирондистов Конвент постановил 11 июня 1793 г., чтобы все общинные земли, отнятые помещиками и проч. у крестьян, начиная с 1669 года, были возвращены общинам, которые могли, — если решали это большинством двух третей голосов, — разделить общинные земли в таком случае поровну между всеми обывателями, как богачами, так и бедняками, между «активными» и «пассивными» гражданами[7].
236Тем не менее законы о разделе общинных земель настолько шли вразрез с представлениями крестьян, что последние не выполняли их, и повсюду, где крестьяне вернулись во владение хотя бы частью ограбленных у них мирских земель, они владели ими сообща, оставляя их неделёными. Но вскоре наступили долгие годы войн и реакция, и общинные земли были просто конфискованы государством (в 1794 году) для обеспечения государственных займов; часть их была назначена на продажу и в конце концов разграблена; затем они снова были возвращены общинам и снова конфискованы (в 1813 году), и только в 1816 году остатки этих земель, составлявшие около 6 000 000 десятин наименее производительной земли, были возвращены деревенским общинам[8]. Но и это ещё не было концом общинных злоключений. Каждый новый режим видел в общинных землях удобный источник для вознаграждения своих сторонников, и три закона (первый в 1837 году), а последний при Наполеоне III) были проведены, с целью побудить деревенские общины произвести раздел общинных земель. Три раза эти законы приходилось отменять вследствие оппозиции, которую они встречали в деревнях, но всякий раз правительству удавалось отхватить что-нибудь от общинных владений; так, Наполеон III, под предлогом покровительства 237 усовершенствованным методам агрикультуры, отдал крупные общинные владения некоторым из своих фаворитов.
Что же касается до автономии деревенских общин, то что могло оставаться от неё после стольких ударов? Правительство смотрело на старшину и синдиков, как на своих даровых чиновников, выполняющих известные функции государственного механизма. Даже теперь, при третьей республике, деревня лишена всякой самостоятельности, и малейшее действие в пределах деревенской общины не может быть совершено без вмешательства и санкции чуть ли не всего сложного государственного механизма, включая префектов и министров. Трудно поверить, а между тем в действительности оно так: если, например, крестьянин намеревается уплатить денежным взносом свою долю труда по починке общинной дороги, (вместо того, чтобы самому набить требуемое количество камня), то не менее двенадцати государственных чиновников различного ранга должны дать согласие на это, причём это требует пятьдесят два бумажных документа, которыми эти чиновники должны обменяться, прежде чем крестьянину наконец будет разрешено внести денежную уплату в общинный совет. Всё остальное носит тот же характер. То же самое, если буря повалит дерево на дороге[9].
То, что случилось во Франции, происходило повсюду в Западной и Средней Европе. Даже главные годы этого колоссального грабежа крестьянских земель везде совпадают. Для Англии единственное различие заключается в том, что грабёж совершался путём отдельных актов, а не путём общего закона, — словом, дело происходило с меньшею поспешностью, чем во Франции, но зато с большей основательностью. Захват общинных земель лендлордами также начался в пятнадцатом столетии после подавления крестьянского восстания в 1380 году, как видно 238 из «Historia» Россуса и статута Генриха VII, в которых об этих захватах говорится под заголовком: «Гнусности и злодеяния, вредящие общему благу»[10]. Позднее, при Генрихе VIII, было начато, как известно, специальное расследование (Great Inquest) с целью прекратить захват общинных земель, но расследование это закончилось санкционированием расхищения в тех размерах, в каких оно уже произошло[11].
Расхищение общинных земель продолжалось, и крестьян продолжали сгонять с земли. Но только с середины XVIII столетия в Англии, как и везде в других странах, установилась систематическая политика уничтожения общинного владения; так что следует удивляться не тому, что общинное владение исчезло, а тому что оно могло сохраниться, даже в Англии, и «преобладало ещё на памяти дедов нашего поколения»[12]. Истинной целью «актов об ограждении» (Enclosure Acts), как показано было Seebohm, было устранение общинного владения[13], и оно было настолько хорошо устранено, когда парламент провёл между 1760 и 1844 годом, почти 4000 актов 239 об ограждении, что от него остались теперь только слабые следы. Лорды забрали себе земли деревенских общин, и каждый отдельный случай захвата был санкционирован парламентом[14].
В Германии, в Австрии и в Бельгии деревенская община была тоже разрушена государством. Примеры того, чтобы общинники сами разделяли между собой общинные земли, были редки[15], между тем как государства везде понуждали их к подобному разделу или просто благоприятствовали захвату их земель частными лицами. Последний удар общинному владению в Средней Европе также был нанесён в средине восемнадцатого века. В Австрии правительству пришлось пустить в ход грубую силу в 1768 году, чтобы заставить общины совершить раздел земель, — причём два года спустя для этой цели была назначена специальная комиссия. В Пруссии Фридрих II в некоторых из своих указов (в 1752, 1763, 1765 240 и 1769 гг.), рекомендовал судебным камерам (Justizcollegien) производить раздел насильственным путём. В Силезии с той же целью была опубликована в 1771 году специальная резолюция. То же происходило и в Бельгии, но так как общины оказывали неповиновение, то в 1847 году был издан закон, дававшей правительству право покупать общинные луга с целью распродажи их по частям и производить принудительную продажу общинной земли, если на неё находился покупатель[16].
Короче говоря, разговоры об естественной смерти деревенских общин в силу экономических законов представляют такую же безобразную шутку, как если бы мы говорили об естественной смерти солдат, убитых на поле битвы. Фактическая сторона дела такова: деревенские общины прожили более тысячи лет, и в тех случаях, когда крестьяне не были разорены войнами и поборами, они постепенно улучшали методы культуры; но так как ценность земли возрастала, вследствие роста промышленности, и дворянство при государственной организации приобрело такую власть, какой оно никогда не имело при феодальной системе, — оно завладело лучшей частью общинных земель и приложило все усилия, чтобы разрушить общинные установления.
Установления деревенской общины так хорошо соответствуют, однако, нуждам и понятиям тех, кто сам обрабатывает землю, что, несмотря на всё, Европа вплоть до настоящего времени покрыта ещё живущими пережитками деревенских общин, а деревенская жизнь изобилует по сию пору привычками и обычаями, происхождение которых относится к общинному периоду. Даже в Англии, несмотря на все драконовские меры, предпринятые для уничтожения старого порядка вещей, он существовал вплоть до начала XIX столетия. Гомме — один из немногих английских учёных, обративших внимание на этот предмет, указывает в своей работе, что в 241 Шотландии сохранились многие следы общинного владения землёй, причём runrig tenaucy, то есть фермерское владение делянками во многих полях (права общинника, перешедшие к фермеру) сохранялась в Форфаршайре[17] до 1813 года; а в некоторых деревнях Инвернесса вплоть до 1801 г. было в обычае распахивать землю для целой общины, не делая межей и распределяя её уже после вспашки. В Килмори раздел и передел полей были в полной силе «вплоть до последних двадцати пяти лет», говорит Гомме, и крофтерская комиссия восьмидесятых годов нашла этот обычай ещё сохранившимся на некоторых островах[18]. В Ирландии эта же система преобладала вплоть до эпохи великого голода; что же касается до Англии, то труды Маршалля, остававшиеся незамеченными, пока на них не обратили внимания Нассэ и Мэн, не оставляют ни малейшего сомнения в том, что система деревенской общины пользовалась широким распространением почти во всех областях Англии ещё в начале XIX столетия[19]. Не более двадцати лет тому назад сэр Генри Мэн был «чрезвычайно поражён количеством случаев абнормальных владельческих прав, которые необходимым образом предполагают первоначальное существование коллективного владения и совместной обработки земли», — причём эти случаи обратили на себя его внимание после сравнительно 242 непродолжительного изучения[20]. А так как общинное владение сохранилось в Англии до такого недавнего времени, то несомненно, что в английских деревнях можно было бы найти большое количество обычаев и навыков взаимной помощи, если бы только английские писатели обратили внимание на деревенскую жизнь[21].
Что же касается до континентальной части Европы, то множество общинных установлений, до сих пор сохранивших жизненную силу, встречается в разных частях Франции, Швейцарии, Германии, Италии, Скандинавских стран и Испании, — не говоря уже о Восточной Европе. Деревенская жизнь в этих странах проникнута общинными обычаями и привычками, и европейская литература почти ежегодно обогащается серьёзными трудами, посвящёнными этому вопросу и сродным с ним. Поэтому мне придётся при выборе примеров ограничиться лишь несколькими, самыми типичными.
Один из таких примеров даёт нам Швейцария. Здесь только имеется пять республик — Ури, Швиц, Аппенцель, Гларус и Унтервальден, — которые владеют значительною частью своих земель нераздельно и управляются каждая народным сходом всей республики (кантона), но и во всех других кантонах деревенские общины также пользуются широким самоуправлением, и обширные части федеральной территории до сих пор остаются в общинном землевладении[22]. Две трети всех альпийских лугов 243 и две трети всех лесов Швейцарии до сих пор остаются общинной собственностью; и значительное количество полей, садов, виноградников, торфяников, каменоломен и т. д. до сих пор находятся в общинном владении. В Ваадтском кантоне, где все домохозяева имеют право принимать участие при обсуждении общинных дел, в избираемых ими общинных советах с совещательным голосом общинный дух проявляется с особенною живостью. К концу зимы в некоторых деревнях вся мужская молодёжь отправляется на несколько дней в леса для рубки деревьев и спуска их вниз по крутым склонам гор (подобно катанию с гор на салазках), причём строевой лес и лес для отопления распределяется между всеми домохозяевами или же продаётся в их пользу. Эти экскурсии являются настоящими праздниками мужественного труда. На берегах Женевского озера часть работы, необходимой для поддержания в порядке террас виноградников, до сих пор выполняется сообща, а весной, когда термометр угрожает упасть ниже нуля перед восходом солнца, и мороз мог бы погубить лозы виноградников, ночной сторож будит всех домохозяев, которые зажигают костры из соломы и навоза и охраняют таким образом виноградники от мороза, окутывая их облаками дыма. Почти во всех кантонах деревенские общины владеют так называемыми Bürgernutzen, то есть они сообща содержат известное количество коров для снабжения каждой семьи маслом; или же они держат сообща поля, или виноградники, продукты которых разделяются между общинниками; или же, наконец, они отдают свою землю в наём, причём доход поступает в пользу всей общины[23].
Вообще можно принять за правило, что везде, где общины удержали за собой настолько широкую сферу 244 функций, чтобы быть живыми частями национального организма, и где они не были доведены до совершенной нищеты, они не перестают внимательно относиться к своим землям. Вследствие этого общинные имущества Швейцарии представляют поражающий контраст, по сравнению с жалким положением «общинных» земель в Англии. Общинные леса в Ваадтском кантоне и в Валэ (Valais) содержатся в превосходном порядке, соответственно указаниям современного лесоводства. В других местах «полоски» общинных полей, меняющие владельцев при системе переделов, оказываются очень хорошо унавожены, так как нет недостатка ни в скоте, ни в лугах. Высокие альпийские луга вообще содержатся хорошо, а деревенские дороги превосходны. И когда мы восхищаемся швейцарским {{Comment|châlet|Шале́ — небольшой сельский домик в швейцарском стиле.[24], горною дорогою, крестьянским скотом, террасами виноградников или школьными домами в Швейцарии, мы должны помнить, что лес для постройки châlet весьма часто получен был из общинных лесов, а камень из общинных каменоломен; что коровы пасутся на общинных лугах, а дороги и школьные дома результат общинной работы[25]. Конечно, в Швейцарии, как и везде, община потеряла многие из своих прав и отправлений, а «корпорация», составленная из небольшого числа старинных семей, заступила место прежней деревенской общины, к которой принадлежали все. Но то что сохранилось, удержало, по мнению серьёзных исследователей, полную жизненность[26].
Едва ли нужно говорить, что в швейцарских деревнях до сих пор сохраняется много обычаев и навыков взаимной помощи. Вечерние собрания для шелушения грецких орехов, которые происходят поочерёдно у каждого домохозяина; вечерние посиделки 245 для шитья приданого у девушки, выходящей замуж; приглашения на «помочь» при постройке домов и собирании жатвы, а равным образом для всевозможных работ, могущих потребоваться для каждого из общинников; обычай обмениваться детьми из одного кантона в другой, с целью научить их двум языкам, французскому и немецкому, и т. д. — всё это совершенно обычные явления[27].
Любопытно, что и различные современные потребности удовлетворяются тем же путём. Так, например, в Гларусе большинство альпийских лугов было продано в эпоху бедствий, но общины продолжают до сих пор покупать полевые земли, и после того как новокупленные участки оставались во владении отдельных общинников в течение десяти, двадцати или тридцати лет, они возвращаются в состав общинных земель, которые переделяются сообразно нуждам всех общинников. Имеется также большое количество мелких ассоциаций, занимающихся производством необходимых пищевых продуктов — хлеба, сыра, вина — путём работы сообща, хотя бы это производство и не достигало крупных размеров; и, наконец, широким распространением пользуются в Швейцарии агрикультурные кооперации. Обычное явление представляют ассоциации от десяти до тридцати крестьян, сообща покупающих луга и поля и сообща обрабатывающих их, а молочные ассоциации для продажи молока, масла и сыра организованы по всей стране. В сущности, Швейцария была родиною этой формы кооперации. Кроме того, здесь представляется обширное поле для изучения всякого рода мелких и крупных обществ, основанных для удовлетворения всевозможных современных потребностей. Так, например, в некоторых частях Швейцарии почти в каждой деревне можно найти целый ряд обществ: для защиты от пожаров, для водоснабжения, для катания на лодках, для поддержания набережных на озере и т. д.; кроме того, вся страна покрыта обществами лучников, стрелков, топографов, 246 исследователей тропинок и других подобных организаций, зародившихся из потребностей современного милитаризма.
Швейцария, однако, вовсе не является исключением в Европе, так как подобные же институции и обычаи можно наблюдать в деревнях Франции, Италии, Германии, Дании и т. д. Так, на предыдущих страницах говорилось о том, что было сделано правителями Франции с целью уничтожения деревенской общины и захвата её земель; но, несмотря на все усилия правительства, одна десятая часть всей территории, пригодной для культуры, то есть, около 5 800 000 десятин, занимающих половину всех естественных лугов и почти пятую часть всех лесов страны, остаются в общинном владении. Эти леса снабжают общинников топливом, а строевой лес рубится в большинстве случаев путём общинной работы, со всею желательною в этих случаях правильностью; скот общинников свободно пасётся на общинных пастбищах, а остатки общинных полей делятся и переделяются в некоторых частях Франции, — а именно в Арденнах, — обычным путём[28].
Эти добавочные источники, помогающие более бедным крестьянам переживать годы плохих урожаев, не продавая принадлежащих им клочков земли и не запутываясь в неоплатных долгах, несомненно имеют значение как для земледельческих рабочих, так и для почти 3 000 000 мелких крестьян-собственников. Сомнительно даже, чтобы мелкая крестьянская собственность могла удержаться без помощи этих добавочных источников. Но этическая важность общинной собственности, как бы ни были малы её размеры, далеко превосходит её экономическое значение. Она помогает сохранению в деревенской жизни ядра обычаев и навыков взаимной помощи, несомненно, действующих как противовес узкому индивидуализму и жадности, которые так легко развиваются в среде мелких земельных собственников, 247 и облегчающих развитие современных форм кооперации и общительности. Взаимная помощь во всех обстоятельствах деревенской жизни входит в рутину деревенского обихода. Везде мы встречаем под различными именами «charroi», то есть «помочь», оказываемую соседями при уборке жатвы, при сборе винограда, при постройке дома и т. п.; везде мы находим те же вечерние собрания, как и в Швейцарии. Везде общинники объединяются для всевозможных работ, невыполнимых в одиночку. Об этих обычаях упоминали почти все, писавшие о французской деревенской жизни. Но, может быть, лучше всего будет привести здесь несколько отрывков из писем, полученных мною от одного приятеля, которого я просил сообщить мне свои наблюдения по данному вопросу. Сообщения эти принадлежат пожилому человеку, бывшему в течение многих лет мэром в своей родной коммуне на юге Франции (в департамент Ariège); сообщаемые им факты известны ему по долголетнему личному наблюдению, и они имеют то преимущество, что исходят из одной местности, а не подобраны по частям из наблюдений, сделанных в отдалённых друг от друга местах. Некоторые из них могут показаться мелкими, но в общем они рисуют целый мирок деревенской жизни.
«В некоторых общинах, соседних с нашей, — пишет мой приятель, — сохраняется в полной силе старый обычай l’emprount. Когда на ферме требуется много рук для быстрого выполнения какой-нибудь работы — выкопать картофель или выкосить луга — созывается соседская молодёжь; собираются парни и девушки, весело и бесплатно выполняют работу, а вечером, после весёлого ужина, молодёжь устраивает танцы.
В тех же деревнях, когда девушка выходит замуж, соседские девушки собираются у неё, шить ей приданое. В некоторых деревнях женщины до сих пор довольно усердно прядут. Когда наступает время размотки пряжи в какой-нибудь семье, работа эта производится в один вечер при помощи приглашённых соседей. Во многих общинах Арьежа и в других юго-западных местностях шелушение кукурузы также выполняется при помощи всех 248 соседей. Их угощают каштанами и вином, и молодёжь танцует по окончании работы. Тот же обычай практикуется при выделке орехового масла и для трепания конопли. В общине Л. тот же обычай соблюдается при возке хлеба. Эти дни тяжёлой работы становятся праздниками, так как хозяин считает своею честью угостить добровольцев хорошим обедом. Платы не полагается никакой: все помогают друг другу[29].
В общине С. площадь общинных выгонов каждый год увеличивается, так что в настоящее время почти вся земля общины поступила в общее пользование. Пастухи выбираются всеми владельцами скота, включая и женщин. Быки — общинные.
В общине М. маленькие стада овец в 40—50 голов, принадлежащие общинникам, собираются в одно стадо, и затем делятся на три или на четыре стада, прежде чем гнать их на горные луга. Каждый владелец остаётся в течение одной недели при стаде в качестве пастуха.
В деревне С. несколько домохозяев купили сообща молотилку; все семьи сообща поставляют тех, человек пятнадцать или двадцать, которые нужны при машине. Три других молотилки, купленные домохозяевами той же деревни, отдаются ими напрокат, но работа при этом выполняется посторонними помощниками, приглашаемыми обычным путём.
В нашей общине Р. нужно было возвести стену вокруг кладбища. Половина суммы, требовавшейся для покупки извести и для платы опытным рабочим, была дана окружным советом, а другая половина была собрана по подписке. Что же касается работы по доставке песка и воды, замешивания извёстки и подручных для каменщиков, то всё это было выполнено добровольцами [точно также делается в кабильской djemmâa]. Деревенские дороги чинятся тоже добровольным трудом общинников. Другие общины таким образом устроили у себя фонтаны. Пресс для выжимки виноградного сока — и другие, более мелкие 249 приспособления — часто бывают общинной собственностью».
Два жителя из той же местности, опрошенные моим приятелем, добавляют следующее:
«В О. несколько лет тому назад не было мельницы. Община выстроила мельницу, наложив налог на общинников. Что же касается до мельника, то во избежание с его стороны всякого рода обманов и пристрастия, решено было платить ему по два франка с каждого едока, а хлеб обмалачивать бесплатно.
В Сент Ж. очень мало крестьян страхуются на случай пожара. Когда же случается пожар, — как это было недавно, — все дают что-нибудь пострадавшей семье: котёл, простыню, стул и т. п., и таким образом скромное хозяйство возобновляется. Все соседи помогают погоревшему отстроить дом, а семья временно помещается бесплатно у соседей».
Подобные обычаи взаимной помощи, — а их можно было бы привести без числа, — несомненно объясняют нам, почему французские крестьяне с такой лёгкостью объединяются для поочерёдного пользования плугом и запряжкой или же виноградным прессом, или молотилкой, когда последние принадлежат в деревне кому-нибудь одному, а равным образом и для выполнения сообща всякого рода деревенских работ. Поддержка оросительных канав, расчистка лесов, осушка болот, посадка деревьев и т. д. с незапамятных времён делались миром. То же продолжается и поныне. Так, например, очень недавно, в La Borne, в деп. Лозер, дикие обнажённые холмы были превращены в богатые сады путём общинного труда. «Люди носили землю на своих плечах, устроили террасы и засадили их каштановыми и персиковыми деревьями; они распланировали огороды и провели воду каналом из-за пяти вёрст». Теперь там, оказывается, вырыт новый водопровод, длиной в шестнадцать вёрст[30].
Тем же самым общинным духом объясняется замечательный успех, которым в последнее время пользуются земледельческие синдикаты, то есть ассоциации крестьян и фермеров. Только в 1884 году во Франции были допущены ассоциации, состоящие более чем 250 из девятнадцати лиц, и едва ли нужно прибавлять, что когда решено было сделать этот «опасный опыт», — так говорилось о нём в палате депутатов, — чиновничество приняло против ассоциаций все «предосторожности», какие только может изобрести бюрократия. Но несмотря на это, Франция покрывается земледельческими синдикатами. Вначале они образовывались лишь для закупки удобрений и семян, так как фальсификация в этих двух областях достигла колоссальных размеров[31]. Но постепенно они распространили свои действия в различных направлениях, включая продажу земледельческих продуктов и постоянные улучшения земельных участков. В южной Франции опустошения, произведённые филлоксерой вызвали образование большого количества ассоциаций владельцев виноградников. Десять, двадцать, иногда тридцать таких владельцев образовывали синдикат, покупали паровую машину для накачивания воды и делали необходимые приготовления, чтобы по очереди затопить свои виноградники[32]. Постоянно образуются новые ассоциации для защиты от наводнений, для орошения и поддержания существующих уже оросительных канав, причём требование закона о единогласном желании всех крестьян данного соседства не является препятствием. В других местностях мы находим сырные или молочные ассоциации, причём некоторые из них делят сыр и масло на равные части, независимо от 251 удойности каждой коровы. В Арьеже существует ассоциация восьми отдельных общин для совместной культуры их земель, которые они соединили в одно; в том же самом департаменте из трёхсот тридцати семи общин в ста семидесяти двух организованы синдикаты для бесплатной медицинской помощи; в связи с синдикатами возникают общества потребителей и т. д.[33]. «Истинная революция совершается в наших деревнях, — говорит Alfred Baudrillart, — при посредстве этих ассоциаций, которые принимают в каждой области Франции свой особливый характер».
Почти то же самое можно сказать и о Германии. Везде, где крестьяне смогли остановить разграбление своих общинных земель, они держат их в общинном владении, которое широко преобладает в Вюртемберге, Бадене, Гогенцоллерне и Гессенской провинции, Штаркенберге[34]. Общинные леса вообще содержатся в превосходном состоянии, и в тысячах общин как строевой лес, так и лес на отопление, ежегодно делится между всеми жителями; даже древний обычай Lesholztag до сих пор пользуется широким распространением: по звону колокола на 252 деревенской колокольне все жители деревни отправляются в лес, чтобы унести из него столько топлива, сколько сможет каждый[35]. В Вестфалии имеются общины, в которых вся земля обрабатывается как одно общее имение, согласно с требованиями современной агрономии. Что же касается древних общинных обычаев и навыков, то они до сих пор в силе в большей части Германии. Приглашение на «помочи», являющиеся действительными праздниками труда, вполне обычное явление в Вестфалии, Гессене и Нассау. В областях, изобилующих строевым лесом, лес на постройку нового дома берётся обыкновенно из общинного леса, и все соседи помогают в постройке. Даже в предместьях большого города Франкфурта существует среди садовников обычай в случае болезни одного из них приходить по воскресеньям обрабатывать сад больного товарища[36].
В Германии, как и во Франции, как только правители народа отменили законы, направленные против крестьянских ассоциаций, — что случилось в 1884—1888 годах, — этого рода союзы начали развиваться с поразительной быстротою, несмотря на всякого рода препятствия со стороны закона, далеко им не благоприятствовавшего[37]. «Фактически, — говорит Бухенбергер, — вследствие этих ассоциаций, в тысячах деревенских общин, в которых раньше ничего не знали ни о химических удобрениях, ни о рациональном кормлении скота, теперь и то и другое применяется в небывалых размерах» (т. II, стр. 507). При помощи этих ассоциаций покупаются всякого рода сберегающие труд орудия и земледельческие машины, а равным образом вводятся различные приспособления для улучшения качества продуктов. Образуются также союзы 253 для продажи земледельческих продуктов и для постоянного улучшения земельных участков[38].
С точки зрения социальной экономики, все эти крестьянские усилия, конечно, не представляют большого значения. Они не могут существенно, — а тем менее прочно, — облегчить ту нищету, на которую обречены земледельческие классы всей Европы. Но с этической точки зрения, которая занимает нас в данное время, их значение не может быть переоценено. Они доказывают, что даже при системе господствующего теперь необузданного индивидуализма, земледельческие массы благоговейно хранят полученное ими наследие взаимной помощи, и как только государства ослабляют железные законы, при помощи которых они разорвали все узы между людьми, эти узы тотчас возобновляются, несмотря на многочисленные политические, экономические и социальные затруднения, причём возобновляются в таких формах, которые наилучше соответствуют современным требованиям производства. Они указывают также на направления, в которых следует искать дальнейшего прогресса, и на формы, в которые он стремится вылиться.
Легко можно было бы увеличить количество таких примеров, беря их из Италии, Испании, и особенно Дании и т. д., и можно было бы указать на некоторые весьма интересные черты, свойственные каждой из этих стран[39]. Следовало бы также упомянуть о славянском населении Австрии и Балканского полуострова, среди которого до сих пор существует «сложная семья» или «неделёное хозяйство»[40]. Но я спешу перейти к России, где то же стремление ко взаимной помощи облекается в некоторые новые и неожиданные формы. Кроме того, рассматривая деревенскую общину в России, мы имеем то преимущество, что обладаем огромным количеством материала, собранного во время 254 колоссальной подворной переписи, предпринятой некоторыми земствами и охватывающей население почти в 20 000 000 крестьян в различных частях России[41].
Из огромного количества данных, собранных русскими переписями, можно извлечь два важных вывода. В Средней России, где одна треть крестьянского населения, если не более, была доведена до совершенного разорения (тяжёлыми налогами, крохотными наделами плохой земли, высокою арендною платою и чрезвычайно суровым взысканием податей после полных неурожаев), видно было в продолжение первых двадцати пяти лет после освобождения крестьян от крепостной зависимости решительное стремление к установлению личной земельной собственности в пределах деревенских общин. Многие обедневшие «безлошадные» крестьяне бросали свои наделы, и их земля часто переходила в собственность тех более богатых крестьян, которые, занимаясь торговлей, имели добавочные источники дохода, или же попадала в руки посторонних купцов, покупавших землю главным образом для того, чтобы сдавать её впоследствии крестьянам же по непомерно высоким арендным ценам. До́лжно также заметить, что вследствие недосмотра в Положении 1861 года представилась широкая возможность скупать крестьянские земли по очень дешёвой цене[42], а государственные чиновники, в свою 255 очередь, употребляли своё могущественное влияние в пользу частного владения и относились отрицательно к владению общинному. Однако, начиная с восьмидесятых годов, наблюдается также и сильная оппозиция в Средней России против личного владения, и средние крестьяне, занимающие срединное положение между богачами и бедными, употребляют энергичные усилия для поддержания общины. Что же касается до плодородных южных степей, являющихся в настоящее время наиболее населёнными и богатыми частями Европейской России, то они были главным образом заселены в течение девятнадцатого века при системе личного владения, или захвата, признанного в этой форме государством. Но с тех пор как в южной России были введены при помощи машин улучшенные методы земледелия, крестьяне-собственники постепенно начали сами переходить от личного владения к общинному, и теперь в этой житнице России можно найти довольно значительное количество добровольно сформировавшихся деревенских общин, очень недавнего происхождения[43].
Крым и часть материка, лежащая к северу от него (Таврическая губерния), для которых у нас имеются подробные данные, лучше всего могут послужить для пояснения этого движения. После присоединения к России в 1783 году эта местность начала заселяться выходцами из Великороссии, Малороссии и Белороссии — казаками, свободными людьми и бежавшими крепостными, — которые поодиночке или небольшими группами стекались сюда со всех углов России. Сначала они принялись за скотоводство, а позднее, когда они начали распахивать землю, каждый распахивал столько, сколько мог. Но когда, вследствие продолжавшегося наплыва переселенцев и введения усовершенствованных плугов, возрос спрос на землю, между поселившимися здесь поднялись ожесточённые споры. Споры тянулись по целым годам, пока наконец эти люди, ранее не связанные никакими взаимными узами, 256 пришли постепенно к мысли, что необходимо положить конец раздорам, введя общинное землевладение. Тогда они начали составлять приговоры, согласно которым земля, которою они до того владели лично, переходила в общинное владение, и вслед затем они начали делить и переделять эту землю, согласно установившимся в деревенских общинах обычаям. Это движение постепенно приняло обширные размеры, и на сравнительно небольшой территории таврические статистики нашли 161 деревню, в которых общинное владение было введено самими крестьянами-собственниками вместо частной собственности, главным образом в течение 1855—1885 годов. Поселенцы, таким образом, свободно выработали самые разнообразные типы деревенской общины[44]. Особенный интерес этому переходу от личного землевладения к общему придаёт ещё то, что он совершился не только среди великороссов, привыкших к общинной жизни, но и среди малороссов, давно забывших об общине под польским владычеством, а также среди греков и болгар, и даже среди немцев, которые давно уже успели выработать в своих цветущих полупромышленных колониях на Волге собственный тип деревенской общины. Татары-мусульмане в Таврической губернии, очевидно, продолжали владеть землёю по мусульманскому обычному праву, допускающему лишь ограниченное личное землевладение, но даже среди них в некоторых немногих случаях привилась европейская деревенская община. Что же касается до других национальностей, населяющих Таврическую губернию, то частное владение было уничтожено в шести эстонских деревнях, в двух греческих, в двух болгарских, в одной чешской и в одной немецкой.
257Вышеуказанное движение характерно для всей области плодородных степей юга. Но отдельные аналогичные примеры можно встретить также и в Малороссии. Так, в некотором количестве деревень Черниговской губернии крестьяне раньше были частными земельными собственниками. Они имели отдельные законные документы на свои участки и распоряжались землёю самовольно, отдавая её в аренду или продавая. Но в пятидесятых годах девятнадцатого века между ними началось движение в пользу общинного владения, причём главным доводом служило возрастание числа обедневших семейств. Инициатива этой реформы была взята одной деревней, а за ней последовали другие, и последний случай, упоминаемый В. В., относился к 1882 году. Конечно, происходили стычки между бедными крестьянами, требовавшими перехода к общинному владению, и богачами, обыкновенно предпочитающими частную собственность, и иногда борьба продолжалась целые годы. В некоторых местностях единогласное решение всей общины, требуемое законом для перехода к новой форме землевладения, не могло быть достигнуто, и деревня тогда делилась на две части: одна оставалась при частном владении землёю, а другая переходила к общинному; иногда они позднее сливались в одну общину, а иногда так и оставались, каждая при своей форме землевладения.
Что же касается до центральной России, то во многих деревнях, население которых склонялось к частному владению, начиная с 1880 года, возникло массовое движение в пользу восстановления деревенской общины. Даже крестьяне-собственники, годами жившие при личном землевладении, массою возвращаются к общинным институциям. Так, например, имеется значительное количество бывших дворовых, получивших лишь четвертной надел, но зато без выкупа и на правах частной собственности. В 1890 году между ними началось широкое движение (в Курской, Рязанской, Тамбовской и др. губерниях), целью которого было сведение воедино их участков на основе общинного владения. Точно также «вольные хлебопашцы», которые были освобождены от крепостной зависимости по закону 1803 года, и которые купили свои наделы — каждая семья порознь, — теперь почти все 258 перешли к добровольно введённой ими общинной системе. Все эти движения относятся к очень недавнему времени, причём в них принимают участие и крестьяне других национальностей, помимо русской. Так, например, болгары Тираспольского уезда, которые владели землёю в течение шестидесяти лет на правах частной собственности, ввели у себя общинное владение в 1876—1882 годах. Немецкие меннониты Бердянского уезда боролись в 1890 году за введение общинного владения, а мелкие крестьяне-собственники (Kleinwirthschaftliche) среди немецких баптистов агитировали в своих деревнях за проведение подобной же меры. В заключение приведу ещё один пример: в Самарской губернии русское правительство устроило ради опыта в сороковых годах прошлого столетия сто три деревни на правах частного землевладения. Каждый домохозяин получил превосходный надел в сорок десятин. В 1890 году в семидесяти двух деревнях из этих ста трёх крестьяне выразили желание перейти к общинному владению. Все эти факты заимствую из превосходного труда г. В. В., который в свою очередь лишь классифицировал факты, отмеченные земскими статистиками во время вышеупомянутых подворных описей.
Такое движение в пользу общинного владения идёт совершенно вразрез с современными экономическими теориями, согласно которым интенсивная обработка земли несовместима с деревенской общиной. Но, выражаясь мягко, об этих теориях можно сказать лишь одно, — что они никогда не проходили чрез горнило фактического испытания: они целиком принадлежат к области политической метафизики. Факты же, имеющиеся пред нашими глазами, указывают, напротив, что везде, где русские крестьяне благодаря стечению благоприятных обстоятельств оказывались менее в когтях нищеты, и везде, где они находили сведущих и обладающих инициативою людей среди своих соседей, деревенская община именно способствовала введению различных усовершенствований в области земледелия и вообще в деревенской жизни. Здесь, как и повсюду, взаимная помощь скорее и лучше ведёт к прогрессу, чем война каждого против всех, как это можно видеть из 259 нижеследующих фактов. Мы видели уже (приложение XVI), как современные английские крестьяне, там, где уцелела община, обращали паровое поле в поля для бобовых растений и корнеплодных. То же начинается и в России.
При Николае I многие государственные чиновники и помещики заставляли крестьян вводить общественные запашки на небольших участках принадлежавшей деревне земли с целью пополнения общинных хлебных магазинов. Подобные запашки, связанные в умах крестьян с наихудшими воспоминаниями о крепостном праве, были прекращены ими тотчас же после падения крепостного строя, но теперь крестьяне начинают кое-где заводить их по собственному почину. В одном уезде (Острогожском, Курской губ.) достаточно было инициативы одного лица, чтобы ввести подобные запашки в четырёх пятых всех деревень уезда. То же самое наблюдается и в некоторых других местностях. В назначенный день общинники собираются на работу: богатые с плугами или телегами, а более бедные приносят на общественную работу лишь собственные руки, причём не делается никаких попыток высчитывать, сколько кто сработал. Впоследствии сбор с общественной запашки идёт на ссуды беднейшим общинникам, — большею частью безвозвратно или же употребляется на поддержку сирот и вдов, или на ремонт деревенской церкви или школы, или, наконец, для уплаты какого-нибудь мирского долга[45].
Как и можно ожидать от людей, живущих при системе деревенской общины, все работы, входящие, так сказать, в рутину деревенской жизни (починка дорог и мостов, устройство плотин и гатей, осушение болот, оросительные каналы и колодцы, рубка леса, посадка деревьев и т. д.) производятся целыми 260 общинами; точно также земля сплошь да рядом арендуется сообща, а луга косятся всем миром, — причём на работу выходят старые и малые, мужчины и женщины, как это превосходно описал Л. Н. Толстой[46]. Подобного рода работы ежедневно происходят повсеместно в России, но при этом деревенская община вовсе не чуждается современных земледельческих улучшений, когда ей по силам произвести соответственные издержки, и когда знание, бывшее до сих пор привилегией богатых, проникает наконец в деревенские избы.
Мы уже указали выше, что усовершенствованные плуги быстро распространяются в южной России, но при этом оказывается, что во многих случаях именно деревенские общины содействовали этому распространению. Бывало и так, когда плуг был куплен общиною, что после пробы его на участке общинной земли крестьяне указывали на необходимые изменения тем, у кого был куплен плуг, или же сами оказывали помощь для устройства кустарной выделки дешёвых плугов. В Московском уезде, где недавно в течение пяти лет было куплено крестьянами 1565 плугов, толчок был дан теми общинами, которые сообща арендовали землю, и сделано это было для специальной цели улучшения своего земледелия.
На северо-востоке России, в Вятской губернии, небольшие товарищества крестьян, путешествовавших со своими веялками (выделываемыми кустарями в одном из уездов, изобилующих железом), распространили употребление этих веялок у себя и даже на соседние губернии. Широкое распространение молотилок в Самарской, Саратовской и Херсонской губерниях является результатом деятельности крестьянских товариществ, которые могут купить даже дорогую машину, тогда как отдельному крестьянину такая покупка не под силу. И в то время как почти во всех экономических трактатах заявляется, что деревенская община обречена на исчезновение, как только трёхпольная система будет заменена плодопеременной, мы видим, 261 что в России многие деревенские общины берут на себя инициативу введения именно этой плодопеременной системы, так же как они сделали в Англии. Но прежде чем перейти к ней, крестьяне обыкновенно отводят часть общинных полей для производства опыта искусственного травосеяния, причём семена покупаются миром[47]. Если опыт оказывается успешным, крестьяне не затрудняются сделать новый передел полей, чтобы перейти на четырёхпольное, пятипольное или даже на шестипольное хозяйство.
Эта система практикуется теперь в сотнях деревень Московской, Тверской, Смоленской, Вятской и Псковской губерний[48]. А там, где возможно для этой цели уделить некоторое количество земли, общины отводят участки для разведения фруктовых насаждений. Наконец, внезапное распространение, наблюдаемое в последнее время в России, небольших школьных ферм, садов, огородов и тутовых насаждений для шелководства, — начало которым было положено при деревенских школах под наблюдением школьных учителей, а иногда и добровольцев, — также является результатом той поддержки, которую подобные начинания встретили в деревенских общинах.
Кроме того, общины довольно часто предпринимают постоянные улучшения, как осушение и орошение. Так, например, в трёх уездах Московской губернии, в значительной степени носящих промышленный 262 характер, в течение последних десяти лет (1880—1890), были выполнены в широких размерах работы по осушению не менее чем в 180—200 различных деревнях, причём работали заступом сами общинники. На другом конце России, в сухих степях Новоузенского уезда, было воздвигнуто общинами больше тысячи плотин для прудов и копаней и вырыто было несколько сотен глубоких колодцев. В то же время в одной богатой немецкой колонии на юго-востоке России общинники — мужчины и женщины — работали пять недель подряд над возведением плотины в три версты длиною для оросительных целей. Да и как могли бы бороться с сухим климатом изолированные люди? И чего могли бы они достичь личными усилиями в ту пору, когда южная Россия страдала от размножения сурков, и всем землевладельцам, богатым и бедным, общинникам и индивидуалистам, пришлось прилагать работу собственных рук, чтобы предотвратить бедствие? Полиция в таких случаях не поможет, и единственным средством является объединение.
Сказав так много о взаимной помощи и поддержке, практикуемых земледельцами «цивилизованных» стран, я вижу, что мог бы ещё наполнить довольно объёмистый том примерами, взятыми из жизни сотен миллионов людей, живущих более или менее под начальством или покровительством более или менее цивилизованных государств, но всё-таки ещё стоящих в стороне от современной цивилизации и современных знаний. Я мог бы описать, например, внутреннюю жизнь турецкой деревни, с её сетью удивительных обычаев и навыков взаимной помощи. Пересматривая книжки моих выписок касательно крестьянской жизни на Кавказе, я нахожу самые трогательные факты взаимной поддержки. Те же самые обычаи я нахожу в моих заметках об арабской djemmâa, афганской purra, о деревнях Персии, Индии и Явы, о неделёной семье китайцев, о кочевьях полуномадов Средней Азии и о номадах далёкого Севера. Просматривая заметки, взятые отчасти наудачу из обширнейшей литературы об Африке, я нахожу, что они переполнены подобными же фактами: здесь так же 263 созываются «помочи» для уборки посевов, дома так же строятся при помощи всех жителей деревни — иногда, чтобы исправить разрушение, причинённое набегом «цивилизованных» разбойников. Целые племена в некоторых случаях помогают друг другу в несчастье или же покровительствуют путешественникам и т. д., и т. д. Когда же я обращаюсь к таким трудам, как сводка африканского обычного права, сделанная Post’ом, то я начинаю понимать, почему, несмотря на всю тиранию, на все притеснения, грабежи и набеги, несмотря на междуродовые войны, на королей-людоедов, на шарлатанов-колдунов и жрецов, на охотников за рабами и т. п., население этих стран всё-таки не разбежалось по лесам; почему оно сохранило известную степень цивилизации, почему эти «дикари» всё-таки остались людьми, не опустились до уровня бродячих семей, подобно вымирающим орангутанам. Дело в том что охотники за рабами, грабители запасов слоновой кости, воинствующие короли, матабельские и мадагаскарские «герои» исчезают, оставляя после себя лишь следы отмеченные кровью и огнём, но ядро институций, обычаев и навыков взаимной помощи, выращенное родом, а впоследствии деревенскою общиною, остаётся, и оно держит людей объединёнными в обществах, открытых для прогресса цивилизации и готовых принять её при наступлении того дня, когда они, вместо пуль и водки, начнут получать настоящую цивилизацию.
То же самое можно сказать и о нашем цивилизованном мире. Естественные и вызванные человеком бедствия проходят. Целые населения периодически доводятся до нищеты и голода; самые жизненные стремления безжалостно подавляются у миллионов людей, доведённых до городского пауперизма; мысль и чувства миллионов человеческих существ отравляются учениями, измышленными в интересах немногих. Несомненно, все эти явления составляют часть нашего существования. Но ядро институций, обычаев и навыков взаимной помощи продолжает существовать среди этих миллионов людей. Оно объединяет их, и люди предпочитают держаться за эти свои обычаи, верования и традиции, чем принять учение в войне каждого против всех, предлагаемое им от имени науки, но 264 в действительности ничего общего с наукой не имеющее.
Примечания
- ↑ В последнее время в Германии растёт объёмистая литература исследований, посвящённых этому вопросу, раньше оставленному в большом пренебрежении. В качестве руководящих источников можно указать следующие труды: Keller’а, «Ein Ароstel der Wiedertäufer» и «Geschichte der Wiedertäufer»; Cornelius’а, «Geschichte des münsterischen Aufruhrs» и Janssen’а «Geschichte des deutschen Volkes». Первой попыткой ознакомить английских читателей с результатами обширных изысканий, сделанных в этом направлении в Германии, является прекрасная небольшая работа: Richard Heath’а, «Anabaptism from its Rise at Zwickau to its Fall at Münster», 1521—1536, London, 1895. («Baptist Manuals», т. I), в которой хорошо указаны главные черты движения, а также даны полные библиографические указания. См. также К. Kautsky, «Communism in Central Europe in the Time of the Refоrmatiоn», London, 1897.
- ↑ Немногие из наших современников ясно представляют себе как размеры этого движения, так и способы его подавления. Но люди, писавшие немедленно после великой крестьянской войны, определяли число крестьян, умерщвлённых после их поражения в Германии, от ста до ста пятидесяти тысяч душ. См. Zimmermann’s, «Аllgemeine Geschichte des grossen Bauernkrieges». О способах подавления движения в Нидерландах см. Richard Heath’s «Anabaptism».
- ↑ «Chacun s’en est accommodé selon sa bienséance… on les a partagés… pour dépouiller les communes, on s’est servi de dettes simulées». (Эдикт Людовика XIV 1667 года цитируется различными авторами. За восемь лет перед тем общины были взяты под присмотр государства).
- ↑ «В огромных имениях помещиков, даже когда они имеют миллионные доходы, вы наверняка найдёте землю необработанной» (Arthur Young). «Одна четвёртая часть земли лишена обработки»; «в течение последних ста лет земля пришла в дикое состояние»; «ранее цветущая Солонь превратилась теперь в большое болото» и т. д. (Théron de Montaugé, цит. у Taine, «Origines de la France Contemporaine», т. I, стр. 441).
- ↑ «міръ» — то есть общество. — Прим. редактора Книга+.
- ↑ A. Babeau. «Le Village sous l’Ancien regime», 3-е издание, Paris, 1892.
- ↑ В восточной Франции закон этот, в той его части, которая касалась возврата общинных земель, лишь подтвердил то, что уже было сделано самими крестьянами, а в других частях Франции он большею частью остался мёртвой буквой.
- ↑ Вслед за торжеством буржуазной реакции общинные земли были объявлены (24 августа 1794 г.) государственным имуществом и вместе с землями, конфискованными у дворянства, назначены на продажу и расхищены «чёрными шайками» (bandes noires) мелкой буржуазии. Правда, этому расхищению был положен конец в следующем году (закон 2 Прериаля, V года Республики) и предшествовавший закон отменён, но в это время деревенские общины были просто уничтожены и взамен их введены кантональные, то есть волостные, советы. Лишь семь лет спустя (9 Прериаля, XII года Республики), то есть в 1801 году, были восстановлены деревенские общины, но у них отняли все права и в 36 000 французских общин старшины и синдики были назначаемы правительством! Эта система поддерживалась вплоть до революции 1830 года, когда, согласно закону 1787 года, были введены выборные общинные советы. Что же касается общинных земель, то они были снова, в 1813 году, захвачены государством, расхищены, и лишь часть их была возвращена общинам в 1816 году. См. классическое собрание фpaнцyзcкиxъ законов: Dalloz, «Repertoire de Jurisprudenсe»; a также работы Doniol, Bonnemère, Babeau и мн. других.
- ↑ Эта процедура кажется настолько нелепой, что ей трудно было бы поверить, если бы вполне авторитетный писатель в «Journal des Economistes» (1893, Avril, стр. 94), г. Трикош, не перечислил сполна все 52 документа и не привёл ещё несколько подобных примеров.
- ↑ Dr. Ochenkowski, «Englands wirthschaftliсhe Entwickelung im Ausgange des Mittelalters». (Iena, 1879) стр. 35 и след., где обсуждается весь этот вопрос с полным знанием текстов.
- ↑ Nasse, «Ueber die mittelalterliche Feldgemeinschaft und die Einhegungen des XVI Jahrhunderts in England}}», Bonn, 1869), стр. 4, 5; Vinogradov, «Villainage in England», (Oxford, 1892).
- ↑ F. Seebohm, «The English Village Community», 3-е изд. 1884, стр. 13—15.
- ↑ «Рассмотрение деталей Акта об ограждении обнаруживает, что вышеописанная система (общинного владения) была той системой, устранение которой являлось задачей этого акта» (Seebohm, l. с., стр. 13). И далее: «Эти акты составлялись вообще в одной и той же форме, начиная с заявления, что открытые и общие поля (делянки в различных полях и пастбища) лежат в различных местах небольшими клочками, отличаясь чересполосностью и неудобством расположения; что различные лица владеют частями этих земель и владеют общими правами на них… и что желательно, чтобы земли были поделены и огорожены, причём каждому владельцу определена была бы известная часть» (стр. 14). Указатель Портера заключает 3867 таких актов, из которых наибольшее количество падает на декады 1770—1780 и 1800—1820, так же как и во Франции. См. Приложение XVI.
- ↑ Акты об ограждении — поразительный пример того самоволия земельной аристократии, которое под покровительством парламента удерживалось в Англии до конца девятнадцатого века и продолжает держаться ещё до сих пор. В силу этого Акта, если наследник бывших феодалов (или тот, кто купил у них права) загораживал вольные общинные земли изгородью — в несколько десятков верст, — то они становились его собственностью, в силу той фикции, поддерживаемой английскими законниками и профессорами, что в территории, на которую прежде распространялась судебная власть феодального лорда, все земли принадлежали ему, — фикция, вполне разрушенная Нассэ и Виноградовым, но, тем не менее, признаваемая английскими законодателями. Общине предоставлялось в таком случае доказывать в суде, что огороженные земли были её собственностью, чего община почти никогда не могла доказать, во-первых, потому что у неё на то не было никаких документов, так как документы писались только на личную собственность (известно что и в России крестьяне получали форменные документы на общинную землю только после 1861 года); а во-вторых, потому что всякое дело в английских судах, если только оно переносится в высшие инстанции, обходится сказочно дорого — то есть стоит многих сотен тысяч рублей. Между тем в силу «Акта об ограждении» парламент выдал более 4000 отдельных документов, утверждавших право личной собственности и на обширнейшие общинные земли, в пользу родовых лендлорда или позднейших приобретателей, скупавших родовые имения. И такие акты парламент продолжает выдавать по сию пору.
- ↑ В Швейцарии можно наблюдать некоторые общины, разорённые войнами и вынужденные продать часть своих земель, а теперь снова стремящиеся купить их.
- ↑ A. Buchenberger, «Agrarwesen und Agrarpolitik», в A. Wagner’s, «Handbuch der politischen Oekonomie», 1892, т. I, стр. 280 и след.
- ↑ Некоторые названия графств трудно идентифицировать, так как отсутствует их английское написание. См. Список графств Англии в Википедии.
- ↑ G. L. Gomme, «The Village Community, with Special reference to its Origin and Forms of Survival in Great Britain» (Contemporary Science Series), London, 1890, стр. 141—143; также его «Primitive Folkmoots» (London, 1880), стр. 98 и след. См. Приложение XVI.
- ↑ «Почти во всех частях страны, в особенности же в средних и восточных графствах, но также и на западе, — как например Уилтшире, на юге (в Суррей), на севере (в Йоркшире), имеются обширные, открытые и общие поля. Из 316 приходов Нортгамптоншайра 89 находятся в этом положении; более ста в Оксфордском графстве; около 50.000 акров в Уорикском (Warwickshire); в половине Беркширшского графства; более половины Уилтширского; в Гентингтонширском, из всей площади в 240 000 акров, 130 000 акров находились под общинными лугами, выгонами и полями». (Marshall, цит. у Henry Maine’а. «Village Communities in the East and West» New Iork, 1876, стр. 88, 89). Маршалл был земельный агент, который объезжал Англию и составлял для лендлордов описания того, что можно было бы извлечь из таких-то общинных земель, если их огородить и объявить своими.
- ↑ Ibid., стр. 88; см. также пятую лекцию. Широкое распространение общинных выгонов и пустошей, даже в настоящее время, хорошо известно.
- ↑ Пересмотрев значительное количество произведений, касающихся английской деревенской жизни, я часто находил в них превосходные описания деревенского пейзажа и т. п., но почти никогда не встречал описаний повседневной жизни и обычаев рабочего населения.
- ↑ В Швейцарии крестьяне равнинных её частей также подпали под власть господ, и значительная часть их земельных имуществ была захвачена господами в XVI и XVII столетиях (ср., например, A. Miaskovski, в Schmoller’s, «Fоrsсhungen», т. II, 1879, стр. 12 и след.). Но крестьянская война в Швейцарии не закончилась таким полным поражением крестьян, как это было в других странах, и ими была удержана значительная доля общинных прав и земель. Самоуправление общин фактически является истинным основанием Швейцарской свободы. — Федерация республики Швиц, то есть её «Ober-Allmig», включает восемнадцать приходов и более тридцати деревень и городков. См. К. Bürkli, «Der Ursprung der Eidgenossenschaft aus der Markgenossenschaft», где самое происхождение Швейцарской федерации выводится из деревенской общины.
- ↑ Miaskowski, в Schmoller’s «Forsсhungen», т. II, 1879. стр. 15, а также статьи «Domänen» и «Almend», в «Handwörterbuch der Schweizerischen Landwirthschaft», д-ра Reichesberg’а, Bern, 1903.
- ↑ 23
- ↑ См. по этому вопросу серию работ, суммированных в одной из тех превосходных и возбуждающих внимание глав (еще не переведенных по-английски), которыми К. Bücher снабдил немецкий перевод Лавелэ «Первобытное владение». См. также Meitzen, «Das Agrar-und Forst-Wesen, die Allemenden und die Landgemeindender Deutscnen Schweiz», в «Jahrbuch für Staatswissenschaft», 1880, IV (анализ работ Мясковского); O’Brien, «Notes in a Swiss village», в «Macmillan’s Magazine», October, 1885.
- ↑ См. Приложение XVII.
- ↑ Сюда же принадлежат свадебные подарки, которые в Англии часто бывают существенной помощью для молодых хозяйств, и очевидно составляют пережиток общинных обычаев.
- ↑ Общины владеют почти 2 000 000 десятин леса из 10 500 000 десятин во всей территории и около 3 000 000 десятин естественных лугов из 4 600 000 во всей Франции. Остальные 810 000 десятин находятся под полями, садами и т. д.
- ↑ На Кавказе у грузин имеется еще лучший обычай. Так как хорошая еда добровольным помощникам обходится дорого, и бедняку негде её взять, то соседи, приходя на «помочь», приносят с собой и овцу для пира после работы.
- ↑ Alfred Baudrillart, в H. Baudrillart, «Les Populations Rurales de la France», 3-я серия (Paris, 1893), стр. 479.
- ↑ В «Journal des Economistes», (август 1892, май и август 1893) было сообщено о результатах анализа в земледельческих лабораториях Гента и Парижа. Оказывается, что размеры фальсификации просто невероятны, как и всякого рода проделки и ухищрения «честных торговцев». Среди семян некоторых трав было тридцать два процента песка, окрашенного таким образом, что даже опытный глаз мог быть введён в заблуждение; в других образчиках было лишь от пятидесяти двух до двадцати двух процентов чистых семян; остальное были семена сорных трав. Семена вики содержали одиннадцать процентов ядовитой травы (nielle); мука для выкормки скота содержала тридцать шесть процентов сульфатов и т. д. без конца.
- ↑ A. Baudrillart, l. с., стр. 309. Первоначально один владелец брал на себя доставку воды, а несколько других соглашались пользоваться ею. «Особенно характерно для таких организаций», — замечает A. Baudrillart, — «отсутствие каких-либо письменных договоров. Все соглашения происходят на словах. Но тем не менее неизвестно ни одного случая недоразумений, возникших между договаривающимися сторонами».
- ↑ A. Baudrillart, l. с., стр. 300, 341 etc. Председатель Сен-Жиронэсского синдиката (в Арьеже), M. Terssac, писал моему приятелю следующее: «Для тулузской выставки наша ассоциация сгруппировала владельцев скота, который, как мы думали, стоило выставлять. Общество взяло на себя половину издержек по доставке скота, падавших на каждого экспонента; четверть выплачивалась самим экспонентом, а остальную четверть расходов уплачивали те владельцы, скот которых получил премию. В результате, в этой выставке приняли участие многие крестьяне, которые при других условиях никогда бы этого не сделали. Получившие наивысшие награды (350 фр.) израсходовали около десяти процентов этих наград, а не получившие никакой награды затратили всего по шесть — семь франков на человека».
- ↑ В Вюртемберге из 1910 общин 1629 владеют общинной собственностью. В 1863 году этим общинам принадлежало более 400 000 десятин земли. В Бадене из 1582 общин 1256 владеют общинной землей; в 1884—1888 г. у них было 49 000 дес. полей под общинной культурой и 273 000 дес. леса, то есть 46 процентов всей площади лесов. В Саксонии 39 процентов всей земельной площади находится в общинном владении (Schmoller’s, «Jahrbuch», 1886, стр. 359}. В Гогенцоллерне почти две трети всей луговой земли, а в Гогенцоллерне-Гехингене 41 процент всей земельной собственности находится во владении деревенских общин. (Вuchenberger, «Agrarwesen und Agrarpolitik», т. I, стр. 300).
- ↑ См. К. Bücher, который в специальной главе, прибавленной к немецкому переводу работы Лавелэ об первобытном владении, собрал все указания, относящиеся к деревенской общине в Германии.
- ↑ К. Bücher, ibid., стр. 89, 90.
- ↑ Об этом законодательстве и о многочисленных препятствиях, поставленных на пути ассоциаций в форме всякого рода канцелярщины и чиновничьего вмешательства см. Buchenberger’s, «Agrarwesen und Agrarpolitik», т. II, стр. 342—363, и стр. 506, прим.
- ↑ Buchenberger, l. с., т. II, стр, 510. Генеральный союз земледельческой кооперации представляет собой 1679 обществ. В Силезии площадь в 12 000 десятин была недавно осушена 73 ассоциациями: 182 000 десятин осушено в Пруссии — 516 ассоциациями; в Баварии имеется 1715 союзов для целей осушки и орошения.
- ↑ См. Приложение XVIII.
- ↑ Для Балканского полуострова см., Laveleye, «Propriété Primitive».
- ↑ Факты, касающиеся деревенской общины, заключённые почти в сотне томов (из общего числа 450 томов) этих исследований, были классифицированы и суммированы в превосходной работе В. В., («Крестьянская община», Петербург, 1892, в «Итоги экономического исследования России по данным земской статистики», том II), которая, помимо её теоретического значения, является богатым сводом данных, относящихся к этому вопросу. Вышеуказанные переписи породили колоссальную литературу, в которой вопрос о современной деревенской общине впервые вышел из области фразеологии и был поставлен на солидную почву достоверных и в достаточной степени детальных фактов.
- ↑ Выкуп должен был быть выплачиваем ежегодными взносами в течение сорока девяти лет. С течением времени, когда большая часть выкупа была уплачена, делалось всё легче уплатить остальную долю, а так как каждый надел мог быть выкуплен индивидуально, то этим воспользовались купцы, скупавшие землю за полцены у разорившихся крестьян. Впоследствии был издан закон, воспрещавший подобные покупки.
- ↑ В. В. в своей «Крестьянской общине» сгруппировал факты, относящиеся к этому движению. Относительно быстрого агрикультурного развития южной России и распространения машин английские читатели найдут сведения в своих консульских отчётах (из Одессы и Таганрога).
- ↑ В некоторых случаях они приступили к делу с чрезвычайной осторожностью. В одной деревне они начали с передачи всех лугов в общинное владение и только незначительная доля пахотных полей (около двух десятин на душу) была сделана общинною; остальная же пахотная земля продолжала быть в частном владении. Позднее, в 1862—1864 г., система эта была расширена, но лишь в 1884 г. все земли перешли в общинное владение (В. В., «Крестьянская община», стр. 1—14).
- ↑ Подобные общинные запашки, насколько известно, существуют из ста девяноста пяти деревень Острогожского уезда в ста пятидесяти девяти. Из ста восьмидесяти восьми деревень Славяносербского уезда в ста пятидесяти, в ста семи деревенских общинах Александровского уезда, в девяносто трёх Николаевского и тридцати пяти Елисаветградского уездов. В одной немецкой колонии общественная запашка производится для уплаты общинного долга, причём работают все, хотя долг был сделан только девяносто четырьмя домохозяевами из ста пятнадцати.
- ↑ Перечисление подобных работ, делаемых сообща, и отмеченных земскими статистиками, см. в работе В. В., «Крестьянская община», стр. 459—600.
- ↑ В Московской губернии опыт обыкновенно производился на поле, которое сохранялось для вышеупомянутой общинной культуры.
- ↑ Несколько примеров таких и подобных улучшений были приведены в «Прав. Вестнике» (1894, №№ 256—258). Ассоциации между «безлошадными» начинают встречаться также в южной России. Другим чрезвычайно интересным фактом является внезапное развитие в юго-западной Сибири чрезвычайно многочисленных молочных коопераций для выделки масла. Сотни таких коопераций возникли в Тобольской и Томской губерниях, причём сначала не могли определить, кто был инициатором этого движения. Инициатива принадлежит датским кооператорам, которые обыкновенно вывозили собственное масло высшего качества, а для домашнего потребления покупали себе сибирское масло низшего сорта. После нескольких лет торговых сношений они ввели молочные кооперативы в Сибири. Теперь, благодаря их усилиям, из этих предприятий выросла крупная отрасль вывозной торговли.