120
Глава V
Гипотезы о назначении лабиринтов
«До настоящего времени не высказано никаких предположений о назначении каменных северных лабиринтов» — говорит в своей работе А. А. Спицын.[1] «Не существует на этот счёт никаких преданий, не имеется никаких письменных сведений».
Но внимательный анализ всех данных, содержащихся в «Северных лабиринтах», даёт возможность формулировать целый ряд предположений, прямо или косвенно определяющих назначение лабиринтов. Два или три из этих предположений (по вопросу о том, к религиозным или светским сооружениям причислить лабиринты) разбираются даже и самим автором в заключительной части своей работы.
Относительно преданий дело также обстоит не совсем так, как говорит автор. У А. В. Елисеева среди сообщаемых им сведений имеются следующие указания:
«Лопари считают вавилоны или сооружениями в честь божеств — сейдов, или за святилище идолов Сторюнкаре и Гиермеса или же признают их делом рук саив — добрых и злых гениев лопской земли. Самоеды и иные инородцы севера, по слухам, считают лабиринты также за святые места. Русские приписывают их или пустынникам, или разбойникам, или сказочной Лопи».
Разве это не предания?
Но о такого рода преданиях мы будем говорить в другом месте, пока же займёмся исключительно предположениями о назначении северных лабиринтов. Руководствуясь данными работы А. А. Спицина, их можно формулировать в следующие положения:
1. Назначение лабиринтов определяется их названиями.
2. Лабиринты устраивались для забав и развлечении.
3. Лабиринты заимствованы из рукописей, но изменены для специальных целей.
4. Лабиринты имеют церковное назначение.
5. Лабиринты памятники исторических событий.
6. Лабиринты — остатки сооружений разбойников или же пустынников.
7. Лабиринты — языческие религиозные сооружения.
Конечно, эти предположения о назначении лабиринтов, все вместе и в целом, неприемлемы, как взаимно исключающие друг друга. Необходимо прежде всего разобраться и критически оценить достоверность каждого из высказанных здесь предположений. И только лишь после этой строго критической и сравнительной критической оценки возможно будет сделать более или менее правильную постановку вопроса, опираясь на имеющиеся в наличии и в литературе факты, и сделать вытекающие из них выводы.
Названия лабиринтов
В начале нашей работы мы уже говорили о том, что все местные названия лабиринтов, по нашему мнению, несомненно, позднейшего происхождения. На это в достаточной степени указывает уже слишком пёстрое разнообразие их названий у одного и того же народа, в одной и той же стране и даже в близлежащих местностях.[2]
Среди населения русского севера лабиринты слывут обычно под названием «вавилонов». Но слово «вавилон» вовсе не определяет назначение сооружения, а характеризует лишь его затейливую, причудливо-извилистую форму, точно так же, как тем же самым названием характеризуются узоры северно-великорусских вышивок. Там же, именно на севере России, «вавилонами» называются и вообще всякие хитроумные «закомуристые выкрутасы», вплоть до пьяных «мыслетей». Никакого «назначения» отсюда, конечно, не выведешь.
Из названий финляндских лабиринтов как будто с наибольшей вероятностью определяется церковный характер их сооружения:[3]
«С одной стороны, — пишет А. А. Спицын, — названия большинства лабиринтов именами религиозного характера и положение некоторых из них при церквах, по-видимому, говорит в пользу связи их с религиозными обрядами».[4]
Но он же сам высказывается против истолкования в этом направлении названий священно-исторического характера:
«Но библейские названия, — развивает он далее свою мысль, — могли быть усвоены много позднее устройства самых сооружений. Равным образом, там где лабиринты и церкви оказываются вместе, сооружение первых могло и предшествовать устройству вторых».[5]
Рассуждение, конечно, вполне правильное и достаточно убедительное.
121С своей стороны повторяю, что большинство библейских названий указывает лишь на то, что лабиринты имеют схематический вид или форму города (окружение стенами). А священные имена придала им религиозная настроенность благочестивых финнов.[6]
Лишь одно из священных названий «Игра святого Петра» как будто не подходит под эту категорию, но и это название слишком неопределённо, чтобы на основании его лабиринты можно было связывать с каким-либо религиозным христианским обрядом. Кроме того, связь этого наименования с предыдущими объяснена ранее (стр. 14).
В общем, вопрос о названиях лабиринтов, весьма подробно рассмотрен в первой части нашей работы.
На основании этого разбора приходится сказать, что все названия финляндских лабиринтов слишком разнообразны, неопределённы и противоречивы, чтобы на основании их можно было делать какие-либо выводы о назначении лабиринтов.
Ясно, что такое разнообразие в названиях необходимо появилось уже после того, как понятие о первоначальном назначении лабиринтов было основательно забыто или даже, возможно, было совсем неизвестно народности, в настоящее время заселяющей территории, на которых разбросаны лабиринты. Они получали наименование просто по внешнему формальному сходству или же по внутреннему — символическому.
Таким образом, назначение лабиринтов ни в коем случае не может быть определено их разнообразными названиями.
Лабиринты — для игр и забав
По поводу церковных лабиринтов у А. А. Спицына, между прочим, при обсуждении их символического значения сказано:
«Фигуры, подобные церковным лабиринтам, пригодны скорее для забавы и игры, чем для молитвы и душевных подвигов».[7]
Подобные мнения, должно быть, высказывались в литературе и относительно архитектурных сооружений — каменных лабиринтов. По крайней мере, очевидно, возражая против такого утверждения, «Бер настаивает, что большие лабиринты, представляющие весьма солидные сооружения, никак не могли служить для детских игр, а имели более серьёзное назначение».[8]
На подобный же характер сооружений указывает, как будто бы, и название некоторых финляндских лабиринтов «Девичьими плясками». Но, по моему мнению, это название указывает не на назначение сооружения, а лишь определяет 122 его внешнюю форму. Дорожки лабиринтов так же запутаны и переплетены между собою, как девичьи хороводы, пляски и игры, в которых движения танцующих сплетаются, расплетаются, перекрещиваются.
Кто в действительности мог бы на самом деле танцевать, например, в Вирском лабиринте, имеющем настолько узкие ходы, «что на них невозможно поставить рядом обе ноги».[9] А подобных по величине лабиринтов имеется достаточное количество и притом не в одной только Финляндии.
Лабиринты и рукописи
По поводу возможности приспособления для построения лабиринтов рисунков, взятых из рукописей, у А. А. Спицына имеется лишь краткая и притом довольно неопределённая заметка.
«Если допустить, что финляндские и лапландские вавилоны вышли из рукописей, то всё же, по-видимому, они видоизменены для каких-то специальных целей.[10]
Но кому и для каких целей нужно было это делать, да ещё с какими-то видоизменениями — неизвестно. Притом же, при всех видоизменениях невозможно сказать, для какого употребления могли они служить, и какое назначение могли иметь лабиринты в то время в тех пустынных и отдалённых от жилья местах, где они расположены.
Едва ли ещё что нужно говорить по данному случаю, тем более, что многое уже сказано ранее,[11] и вопрос этот может считаться решённым в окончательной форме.
Лабиринты — для церковных целей
В этом направлении вопрос о назначении северных лабиринтов разработан наиболее основательно и имеет авторитетных сторонников.
«Церковные лабиринты большею частью представляют круг, внутри которого затейливо проложена дорожка, приводящая к центру лишь после многих поворотов. Центр обыкновенно не имеет изображений, но иногда в нём представлен Тезей с Минотавром или один Минотавр».[12]
В 1900 году, как уже было отмечено раньше[13]. Н. П. Кондаковым и Я. И. Смирновым было высказано, «что северные лабиринты должны быть поставлены в связь с средневековыми церковными лабиринтами».[14]
123Но, во-первых, до сих пор назначение и самих-то церковных лабиринтов не определено. Высказываются даже весьма веские соображения против приписывания им какого бы то ни было определённого символического значения.
«Высказанные толкования, что они представляли символ крестного пути или образ христианской жизни, полной испытаний, и служили для цели эпитимии или сокращённого хождения в Иерусалим, нельзя не признать недостаточными. Всё это лишь предположения, не основанные на свидетельстве письменных памятников или даже на преданиях.
«Естественнее думать, что устроители церквей помещали фигуры лабиринтом на храмовом полу не ради каких-либо глубокомысленных и тем более религиозных соображений, а просто как любопытное и весьма удобное в декоративном отношений изображение, совершенно так же, как они для той же цели выбирали из современных рукописей всевозможные другие темы и рисунки. Всякие изображения на церковном полу суть не более, как детали одного большого ковра.
«Уже много позднее начинаются попытки осмыслить наиболее характерные из этих изображений. Нам представляется сомнительным, чтобы церковные лабиринты могли служить и для каких-либо реальных действий даже в более позднее время, например, в целях эпитимии или для исполнения сокращённого пилигримства. Постоянные повороты не могут содействовать душевной сосредоточенности, а, кроме того, вряд ли прилично допускать хождение по кругу в храме, где всё внимание должно быть сосредоточено в одном определённом месте, — на алтаре».[15]
А. А. Спицын заключает свои рассуждения относительно церковных лабиринтов весьма характерной фразой:
«Фигуры, подобные церковным лабиринтам, пригодны скорее для забавы и игры, чем для молитвы и духовных подвигов».[16]
Если назначение самих церковных лабиринтов, вернее — их рисунков, вызывает большие сомнения, то церковное назначение отражений этих рисунков (о чем говорят авторы этой гипотезы) в действительности вызывает уже полное недоумение.
«С одной стороны, название большинства лабиринтов именами религиозного характера и положение некоторых из них при церквах, по-видимому, говорит в пользу связи их с религиозными обрядами. Но библейские названия могли быть усвоены много позднее устройства самих сооружений. Равным образом, там, где лабиринты и церкви оказываются вместе, сооружение первых могло и предшествовать устройству вторых.
«С другой стороны, характерное название некоторых финляндских лабиринтов «Девичьими плясками» указывает на возможность совершенно иного их назначения, светского, хотя, конечно, и это название могло явиться в позднейшее время.
«Рассуждая беспристрастно, никак невозможно придумать, для совершения какого религиозного христианского обряда или обычая могли бы служить 124 северные лабиринты, тем более, что большую часть года они покрыты снегом. Светский или даже языческий характер этих сооружений представляется более вероятным».[17]
Таким образом, и возражения против религиозного значения каменных лабиринтов севера являются чрезвычайно убедительными, не менее значительными и хорошо разработанными.
К ряду этих чисто формальных доводов против религиозного значения лабиринтов можно присоединить ещё следующее.
На территорию распространения лабиринтов христианство проникло уже в довольно поздние исторические времена, а на крайний Север, в Поморье, и совсем поздно. Если бы лабиринты играли какую бы то ни было роль в каких-либо религиозных обрядах, то, несомненно, это не могло бы быть забыто и было бы определённо известно. А, между тем, этого совсем не замечается. Назначение лабиринтов совершенно неизвестно ныне населяющим указанную территорию народностям.
Точно также и в церковной практике старого и нового времени не только церкви лютеранской, весьма бедной обрядами, но даже и православной церкви нельзя усмотреть какого-либо подходящего обряда, связанного с священнодействиями на лабиринтах.
То же самое доказывает крайняя разноречивость в названиях лабиринтов и полная нецелесообразность их устроения вдали (по большей части) от селений, существующих с незапамятных времён в данном месте, — во всяком случае до принятия православия их обитателями.
Лабиринты — исторические памятники
Имеет, как будто, некоторое фактическое и историческое обоснование предположение, что лабиринты являются памятниками исторических событий.
Сохранились любопытные исторические сведения о двух больших вавилонах, сооружённых: один — вблизи г. Колы, другой — близ погоста Варенгского. Сведения эти собраны на месте русскими послами кн. Звенигородским и Васильчиковым в 1592 году, в ожидании начала переговоров с шведами о границе. По записанному тогда же послами преданию, лабиринты сооружены были карелом Валитом или Валентом, посажеником Великого Новгорода, разбившим мурман и норвежцев.
«А в Варенге на побоище немецком (Варенгской летней погост) Валит на славу свою, принесший с берегу своими руками, положил камень, в вышину от земли есть и ныне больше косые сажени, а около него подале выкладено каменьем как бы городовой оклад в 12 стен, а назван был у него тот оклад Вавилоном. И тот камень, что на Варенге, и по сейчас словет Валитов камень».[18]
125Такой же оклад, по преданию, сооружён был Валитом и на месте города Колы, но он «развален, когда острог делали» — в 1582 году.[19]
По сведениям, добытым Бером в шведской литературе, имеется, ещё его же лабиринт с высоким камнем на Martens Naes в Валитовой губе, составляющей часть Варангерского фиорда.[20]
И первый исследователь северных лабиринтов Бер считал возможным, что лабиринты действительно служили памятниками исторических событий. Валит — лицо историческое. Имя его как воеводы-корелянина упоминается и в русских летописях:
«В лето 6845 (то есть 1336—37 год) приидоша, немцы к Корельскому городу со многою силою. Бяше в городе тогда воевода Валит корелянин, и доспе Валит перевет с немци и предал город немцам. Немцы же начаша городом владети и т. д.[21]
«Варенгский лабиринт Бер признаёт действительно сооружённым Валитом, в котором он готов видеть новгородского варяга, ставшего во главе корелян, удачно сражавшегося с норвежцами, но впоследствии подчинившегося им и известного в норвежских летописях под именем Мартина. Время Валита — начало XIV века. Бер сам не очень доверял своим историческим комментариям и рядом с ними оглашает мнение Шегрена, что Мартин был лапландским королём, а Валит есть олицетворение карельского племени».[22]
Несомненно, Валит — историческое лицо. «В нём можно видеть, говорит А. А. Спицын, даже карельского народного героя, но вместе с тем нет никакого основания приписывать именно ему устройство вавилонов, с которыми его имя связано, конечно, лишь потому, что оно было популярным и в конце XVI века».[23]
Между прочим, следует отметить, что в сообщении кн. Звенигородского и Васильчикова говорится лишь о том, что Валит принёс и положил только один камень «больше косые сажени», а кем «выкладено каменьем» двенадцать стен — неизвестно.
Камень «в вышину… больше косые сажени», весит, во всяком случае, не меньше сотни пудов и едва ли мог быть принесён единолично Валитом, если бы даже он и обладал выдающейся силой. А об этом нет никаких сведений.
В то же время с несомненностью установлено, что собственные имена и названия неизвестных предметов всегда охотно заимствовались русскими от инородцев. Отсутствие в данном случае финского названия лабиринта также говорит за то, что этот вавилон — не Валитово создание.
На сомнения наводит и самое название, которое придали описываемому ими сооружению послы. Валит-карелянин, конечно, не мог назвать сложенный, будто-бы им, лабиринт русским названием. А финские названия лабиринтов не имеют в своём списке термина вавилон.
126Послы записали, конечно, русское наименование лабиринтов, что показывает их древность, то есть, — что в конце XVI столетия вавилоны были известны в Лапландии и имели уже тогда названия, указывающие на то, что создатели их утратили всякое понятие о назначении лабиринтов.
К этому ещё следует присоединить и то соображение, что, имея сведения о значительном количестве разнообразных и разбросанных на громадной территории лабиринтов, мы в то же время не имеем не только никаких исторических данных, но даже никаких преданий о том, в память какого события сооружён тот или иной отдельный лабиринт. Ни у финнов, ни у лопарей, ни у русских не имеется также никаких указаний на обычай созидать на местах сражений или в память каких-либо знаменательных или исторических происшествий каменные вавилоны.
Какое историческое событие могло произойти, например, иа месте нахождения понойских лабиринтов? или на Анзерском острове? Притом же в различных на недалёком расстоянии находящихся местах (Колгуй и мыс Лабиринтов)?
Ответа, конечно, не найдётся.
Так разрешается вопрос, могут ли служить лабиринты памятниками исторических событий.
Лабиринты — сооружения разбойников или пустынников
Остаётся привести ещё одно как будто вскользь высказанное А. В. Елисеевым в своих кратких сведениях о лабиринтах замечание.
Говоря о преданиях, относящихся к лабиринтам у различных народностей, он сообщает: «русские приписывают их или пустынникам, или разбойникам, или сказочной Лопи».[24]
Конечно, такое неопределённое, туманное предание показывает лишь полную беспомощность и растерянность местного населения, не имевшего возможности сколько-нибудь удовлетворительно объяснить, осмыслить факт существования на известной им территории столь загадочных для них сооружений. А русское население в местах нахождения лабиринтов живёт уже очень и очень давно.
Такие предания только лишний раз доказывают древность лабиринтов. Они показывают, что во времена колонизации Поморья и Лапландии русскими, — колонизации, совершавшейся мирным путём, всякая память о строителях лабиринтов и о их назначении была уже утрачена.
В противном случае, при мирном ходе колонизации, обходившейся без большого кровопролития и опустошительных войн, точные названия лабиринтов приняты были бы и запомнены новыми насельниками, как приняты ими названия 127 населённых и ненаселённых местностей. Точно также запомнены были бы и и сохранены, если не точные сведения, то, по крайней море, предания о цели и назначении лабиринтов.
Около монастырей лабиринты встречаются лишь как редкое исключение. В скандинавских странах нет ни монастырей, ни пустынников. К этому следует присоединить и те соображения, что не дело пустынников-монахов заниматься бесцельными, игрушечными сооружениями.
Что же касается отнесения лабиринтов к числу сооружений, оставшихся после разбойников, то это не менее фантастично, чем отнесение их к творениям монахов. Можно ли в данном случае сколько-нибудь удовлетворительно объяснить местонахождение лабиринтов в пустынных местах? Можно ли сколько-нибудь удовлетворительно ответить на вопрос: зачем нужны были разбойникам лабиринты? Кто может притом же сказать, какие разбойники оперировали в те отдалённые времена в таких пустынях, где и теперь люди встречаются редко?
Итак, все вышеприведённые предположения о цели сооружения и о назначении лабиринтов являются или неосновательными, или же прямо фантастическими.
Примечания
- ↑ «Северные лабиринты», стр. 111.
- ↑ См. названия финляндских лабиринтов, стр. 12.
- ↑ Что, конечно, могло бы говорить и об их назначении.
- ↑ Спицын, А., стр. 111.
- ↑ Там же.
- ↑ Живая Старина, 1916, вып. II—III, стр. 202, 206, 207.
- ↑ Спицын, А., стр. 102.
- ↑ Там же, стр. 110.
- ↑ Спицын, А., стр. 104.
- ↑ Там же, стр. 111.
- ↑ Срвн. стр. 109—110 настоящей работы.
- ↑ Спицын, А., стр. 101—102.
- ↑ См. стр. 110.
- ↑ Спицын, А., стр. 111.
- ↑ Спицын, А., стр. 102.
- ↑ Там же.
- ↑ Спицын, А., стр. 111—112.
- ↑ Там же, стр. 108.
- ↑ Спицын, А., стр. 108.
- ↑ Там же, стр. 108, примеч. 2.
- ↑ «Полное Собрание Русских Летописей», т. V, стр. 222. Срвн. — Спицын, А., стр. 110, примеч. 1.
- ↑ Спицын, А., стр. 110.
- ↑ Там же.
- ↑ Спицын, А., стр. 108.