351 pervob kult/18

Материал из Enlitera
Перейти к навигации Перейти к поиску
Первобытная культура
Автор: Эдвард Бёрнет Тайлор (1832—1917)
Редактор: В. К. Никольский (1894—1953)
Перевод: Д. А. Коропчевский (1842—1903), П. А. Лавров (1823—1900)

Опубл.: 1872 ·Язык оригинала: англ. · Название оригинала: Primitive culture Источник: Тайлор Э. Б. Первобытная культура / Пер. с английского. Под редакцией, с предисловием и примечаниями проф. В. К. Никольского. М., 1939 Качество: 100%

301
ГЛАВА XVI

Анимизм (продолжение)

Учение о существовании души после смерти. — Его главные подразделения: переселение душ и будущая жизнь. — Переселение душ: возрождение в образе человека или животных, переходы в растения и неодушевлённые предметы. — Учение о воскресении тела выражено слабо в религии дикарей. — Будущая жизнь: общее, хотя и не повсеместное, верование у примитивных обществ. — Будущая жизнь — скорее продолжение существования, а не бессмертие. — Вторичная смерть души. — Призрак умершего остаётся на земле, в особенности при непогребённом теле. — Привязанность его к бренным останкам тела. — Празднества в честь умерших.

Проследив, таким образом, начиная от самых низших уровней культуры, распространённые в человечестве понятия о душах, духах или призраках людей, животных, растений и неодушевлённых предметов, мы можем приступить теперь к исследованию одного из важнейших учений человеческой религии — верования в продолжение существования души за гробом. Здесь будет уместно ещё раз напомнить читателю, что учение о будущей жизни в том виде, в каком оно существует у примитивных обществ, есть не что иное, как неизбежный вывод из анимизма дикарей. Факт, что примитивные племена смотрят на образы умерших, являющиеся во сне и видениях, как на души их, остающиеся в живых, не только объясняет сравнительно повсеместное верование дикарей в продолжение существования души после смерти тела, но в то же время даёт ключ ко многим из их умозрений относительно характера этого существования, — умозрений, достаточно рациональных сточки зрения дикаря, хотя и нелепых для современного, значительно изменённого миросозерцания.

Верование в будущую жизнь распадается на два главных отдела. Оба эти учения, тесно связанные между собой и даже переходящие друг в друга, одинаково распространены по всему миру. Оба они принадлежат к самой отдалённой древности. Оба имеют глубокие корни в самых низших слоях человеческой культуры, доступных нашему исследованию, и оба также перешли в современный мир, но при условиях, до чрезвычайности различных. Одно из них есть учение о переселении душ. Возникнув на самых низших ступенях и распространившись в обширных религиозных общинах Азии, оно заняло видное место в истории и даже теперь чрезвычайно распространено, но в настоящее время оно, по-видимому, остановилось в своём развитии и не двинется далее. Более образованный мир отверг это древнее верование, и теперь в Европе сохраняются лишь выродившиеся остатки его.

Совершенно иной является история другого учения — о самостоятельном существовании личной души в будущей жизни после смерти тела. 302 Переходя из одной стадии в другую соответственно развитию человечества, изменяясь и обновляясь в течение своего длинного пути у разных народов, это очень важное учение может быть прослежено, начиная от его грубых и первобытных проявлений у дикарей до его утверждения в самых недрах новейших религий. В последних вера в будущую жизнь является стимулом к добру, надеждой, поддерживающей человека в страданиях и перед страхом смерти, и ответом на вечный вопрос о столь неравномерном распределении счастья и несчастья в настоящем мире, — ответом в виде ожидания другого мира, где будут улажены все несправедливости.

При исследовании учения о переселении душ прежде всего будет полезно определить положение его у примитивных племён и затем проследить его развитие на высших ступенях культуры. Верование во временное переселение душ в вещественные предметы, начиная от человеческого тела и до кусков дерева или камня, составляет существенную часть примитивной философии. Но оно не имеет отношения к понятию о продолжении существования души после смерти, и его удобно будет рассмотреть в другом месте в связи с такими предметами, как бесноватость и фетишизм. Теперь нас занимает по преимуществу устойчивое состояние души, делающее её способной к последовательным существованиям в последовательных формах.

Постоянный переход, новое рождение, вторичное воплощение человеческой души в теле другого человека происходит будто бы таким образом, что душа умершего человека оживляет собою ребёнка. Североамериканские индейцы алгонкины хоронят умерших детей возле дороги, чтобы их души могли перейти в проходящих мимо матерей и таким образом родиться вновь[1]. В Северо-Западной Америке у такулли мы находим непосредственное перенесение души лекарем, который возлагает руки на грудь умирающего или умершего, затем простирает их над головой родственника и дует через них. Первый ребёнок, рождающийся у этого преемника отлетевшей души, одушевляется ею и получает имя и общественное положение покойника[2]. Индейцы племени нутка, желая объяснить существование какого-либо отдалённого племени, говорящего на их языке, уверяли, что люди этого племени — души их покойников[3]. В Гренландии, где жестокий обычай оставлять вдов и сирот на произвол судьбы или даже отнимать у них имущество грозил уничтожением всего племени, беспомощная вдова должна была убедить какого-нибудь отца семейства, что душа одного из его умерших детей перешла в одного из её живых детей, или наоборот, и приобретала таким образом нового родственника и покровителя[4].

Обыкновенно полагают, что в детей переселяются души предков или родных, и этот род переселения душ с точки зрения дикарей является теорией, которая так хорошо объясняет общее сходство между родителями и детьми и даже более редкие явления атавизма. На Ванкуверовом острове в 1860 г. один юноша пользовался большим почётом у индейцев, потому что имел на бедре знак, подобный шраму от огнестрельной раны. Отсюда заключили, что какой-то вождь, умерший четыре поколения тому назад и получивший такую рану, вернулся в среду своих[5]. В Старом Калабаре мать, потерявшая ребёнка, думает при виде своего следующего новорождённого, что умершее дитя вновь вернулось к ней[6]. Племя ваника полагает, что душа умершего предка оживляет ребёнка и что это составляет причину его сходства с отцом или матерью[7]. В Гвинее ребёнок, имеющий резкое физическое или духовное сходство с умершим родственником, наследует, по общему убеждению, его душу[8]. Иоруба, приветствуя 303новорождённое дитя словами: «Ты вернулся», ищут каких-нибудь примет, чтобы узнать, душа которого из предков вернулась в его образе[9]. У кондов в Ориссе рождение ребёнка празднуется пиршеством в седьмой день. При этом жрец гадает, бросая рисовые зёрна в чашку воды, и на основании различных наблюдений над ребёнком определяет, кто именно из предков вернулся на землю. Затем ребёнок, по крайней мере у северных племён, получает имя этого предка[10].

Рис. 95. Злой дух, пожиратель душ, у австралийцев (он увешан костями съеденных трупов)Рис. 95. Злой дух, пожиратель душ, у австралийцев (он увешан костями съеденных трупов)Вообще возобновление старинных семейных имён через наименование ими новорождённых детей у примитивных обществ всегда скрывает в себе подобную же мысль. Приведём только два примера из различных половин земного шара. Новозеландский жрец читает ребёнку длинный ряд имён предков и останавливается на том, которое выберет ребёнок, дающий об этом знать криком или чиханием, а мари в России трясли когда-то ребёнка, пока он закричит, и затем повторяли имена, пока он не выбирал одного из них, перестав кричать[11].

Верование в возрождение отошедшей души в другом человеческом образе, побуждавшее западноафриканских негров, находившихся в рабстве вдали от родины, к самоубийству в надежде воскреснуть вновь на родине, развивается у некоторых примитивных обществ в определённое учение о земном воскресении. Одной из наиболее замечательных форм этого учения является теория темнокожих племён о появлении на земле белых. Желая найти какое-либо разумное объяснение появления между ними человеческих существ нового и странного для них вида, будучи поражены в то же время их бледными, как тень, лицами и почти сверхъестественным могуществом, эти племена решили, что души их покойников вернулись на землю в этой странной форме.

Австралийцы выразили это учение в простом заклинании: «Исчезни, чёрный человек, встань, белый человек!» Австралийский туземец, повешенный белыми в Мельбурне, выразил в последние минуты отрадное убеждение, что он вернётся на землю белым человеком и будет иметь множество шестипенсовых монет. Верование это распространилось между туземцами с самого начала сношений их с европейцами, и, основываясь на нём, они большей частью смотрели на англичан как на своих умерших родственников, вернувшихся на родину вследствие своей привязанности к ней при жизни. Действительное или воображаемое сходство довершало иногда иллюзию, как, например, в случае сэра Джорджа Грея, которого со слезами обнимала старая женщина, увидевшая в нём своего умершего сына, или в случае со ссыльным, которого признали за умершего родственника и которому отдали землю, составлявшую будто бы его собственность в его прежней жизни. Подобные же верования встречаются далее к северу через Торресовы острова до Новой Каледонии, где туземцы видели в белых духов умерших, приносящих с собой болезни, и объясняли этим свою склонность убивать белых[12]. В Африке у западных негров встречается 304 верование, что они возродятся белыми, а бари на Белом Ниле, которые верят в воскресение мёртвых на земле, видели в первых попавших к ним белых умершие души, снова вернувшиеся в их среду[13].

Так как дикарь не проводит определённой пограничной черты между душами людей и животных, то он может, по крайней мере, допустить без затруднения переход человеческих душ в тела низших животных. Ряд примеров из среды туземных племён Америки может ясно показать пути, какими вырабатываются подобные идеи. Туземцы Ванкуверова острова считают душу живого человека способной входить в тело других людей и животных и свободно выходить оттуда, точно из обыкновенного жилища. В прежние времена, говорят они, люди жили в форме птиц, зверей и рыб или в телах этих последних находились души индейцев. Некоторые думают, что после смерти они опять войдут в тела животных, в которых помещались в этом прежнем состоянии[14]. В другой области Северо-Западной Америки мы встречаем индейцев, которые верят, что души умерших переходят в медведей, и путешественники слышали, как одно племя умоляло пощадить жизнь старой седой медведицы со сморщенной мордой, потому что видело в последней восприемницу души какой-то прабабушки, имевшей сходство с этим животным[15]. У эскимосов один путешественник видел вдову, которая питалась исключительно птицами и не хотела дотронуться до моржового мяса, потому что колдун уверил её, что душа её покойного мужа переселилась в моржа[16]. Мы знаем далее, что из североамериканских индейцев поугатан избегают тревожить некоторых мелких лесных птиц, воспринявших души их вождей[17]. По верованию гуронов, души превращаются в горлиц после погребения костей покойников на празднике в честь умерших[18]. У ирокезов существует трогательный обычай выпускать на волю птицу в день похорон, чтобы она могла унести с собой душу[19].

В Мексике тласкаланы полагали, что после смерти души благородных будут жить в великолепных певчих птицах, тогда как души плебеев перейдут в ласок, жуков и тому подобных низких существ[20]. В Бразилии индейцы исанн говорят, что души храбрых превратятся в прекрасных птиц, которые будут питаться вкусными плодами, тогда как души трусов перейдут в пресмыкающихся[21]. У абипонов существует поверье о некоторых мелких утках, летающих стаями по ночам с печальным свистом. Туземное воображение видит в них нечто общее с душами умерших[22], а в Попаяне не убивают голубей, считая их обиталищем душ умерших людей[23]. Учение о переселении в животных признаётся и в Южной Америке; так, один миссионер слышал, как чириканская женщина западной Бразилии говорила при виде лисицы: «Не душа ли это моей умершей дочери?»[24].

В Африке племя марави думает, судя по рассказам путешественников, что души злых превращаются в шакалов, а души добрых — в змей[25]. Зулусы, полагая, что человек может превратиться в осу или ящерицу, вполне выработали понятие о превращении умерших людей в змей, то есть таких животных, которые благодаря своему свойству менять кожу так часто играли роль в представлениях о воскресении и бессмертии. В чрезвычайном почёте находятся там некоторые безвредные зелёные или бурые змеи, которые тихо и бесстрашно заползают в дома; их принимают за «аматонго», или предков, и вследствие этого обходятся с ними почтительно и предлагают им пищу. Умершего человека, превратившегося в змею, можно узнать двояким образом: если змея одноглазая или имеет рубец или другой знак на теле, то она есть «итонго» человека, отличавшегося такими же особенностями при жизни, если же на ней нет никаких особых 305 знаков, то «итонго» является во сне в образе человека и открывает таким образом личность змеи[26].

В Гвинее полагают, что обезьяны, находимые вблизи кладбища, вмещают в себе души умерших. В некоторых местностях обезьяны, крокодилы и змеи, принимаемые за превращённых людей, считаются священными[27]. Необходимо помнить, что такого рода понятия могут составлять в психологии дикарей лишь часть обширного учения о будущей жизни души. Как наглядный пример этого возьмём верования негров Золотого Берега. Они верят, что «кла», или «кра», жизненная душа, становится при смерти «сиза», или духом, который может оставаться в доме при теле, мучить живых и причинять болезни, пока не отлетит или не будет отогнан заклинаниями колдуна к берегам реки Вольты, где духи живут и строят себе жилища. Но, несмотря на это, они могут возвращаться и на самом деле возвращаются из страны духов. Они способны возрождаться вновь в теле новорождённых детей, и душа бедняка может, таким образом, сделаться богатой. Многие возвращаются на землю в образе не людей, а животных. Для африканской матери, оплакивающей своё дитя, большим утешением служат слова: «Он придёт опять»[28].

На более высоких ступенях культуры учение о вторичном воплощении душ выступает в полном и многостороннем развитии. Учение о переселении душ, по-видимому, не было принято древними арийцами, но оно нашло себе место в философии индусов, приладилось к ней и составляет существенную составную часть великой системы, общей брахманизму и буддизму. Согласно этой системе последовательные рождения или существования должны нести на себе влияние результатов прошедшего и служить подготовкой к последующей жизни. Для индуса тело есть лишь временное вместилище души, которая, будучи «закована в цепи своих поступков» и «пожиная плоды прошедших действий», то возвышается, то понижается в длинной цепи воплощений в растение, в животное, в человека, в божество. Таким образом, все существа различаются между собой скорее по степени, чем по существу: все они родственны человеку. Обезьяна, слон или червяк могли быть некогда людьми и снова могут принять человеческий образ. В книге Ману установлены законы, по которым души, обладающие добрыми качествами, приобретают божественную природу, тогда как души, которые управляются только своими страстями, принимают вновь человеческий образ, и, наконец, души, погружённые во мрак зла, понижаются до степени животных. Таким образом, ряд переселений души идёт в нисходящем порядке от богов и святых, через ряды высших аскетов, брахманов, нимф, царей и министров к актёрам, пьяницам, птицам, плясунам, мошенникам, слонам, лошадям, судрам, варварам, диким зверям, змеям, червям, насекомым и неодушевлённым предметам.

Хотя отношение между преступлением в одной жизни и наказанием в другой по большей части темно, в кодексе искупительного странствования душ можно, однако, усмотреть стремление к соответствию между грехом и возмездием, а также намерение наказать грешника его же собственным грехом. В наказание за преступления, совершённые в прежней жизни, людям посылаются всякие уродства. Человек, воровавший пищу, будет страдать от несварения желудка, клеветник будет иметь гнилое дыхание, конокрад будет хромать. В наказание за свои дела люди будут возрождаться идиотами, слепыми, глухими, немыми, уродами и будут предметом презрения для добродетельных людей. Искупив своё преступление в адских муках, убийца брахмана может первйти в дикое животное или парию. Тот, кто прелюбодеянием обесчестил своего духовного отца, сто раз возродится в виде травы, куста, пресмыкающегося, птицы, живущей падалью, хищного зверя. Жестокие люди сделаются 306 кровожадными животными. Ворующие хлеб и мясо превратятся в крыс и коршунов. Вор, укравший цветную одежду, овощи или благовония, сделается соответственно с тем красной куропаткой, павлином или выхухолью. Словом, «смотря по душевному настроению, в котором человек совершает тот или другой поступок, он пожнёт плоды этого в образе существа, наделённого теми или другими качествами»[29].

Допущение того, что растения могут служить вместилищем странствующей души, вполне разъясняет понятие о душах растений. Последняя идея хорошо знакома примитивным племенам в тех частях земного шара, которые находились под более или менее сильным индусским влиянием. Так, например, у даяков на острове Борнео можно слышать о человеческих душах, вселившихся в стволы деревьев, где они сохраняют ещё влажность и цвет крови, но теряют свою индивидуальность и чувствительность[30]. Санталы в Бенгалии полагают, что жестокосердые мужчины и бездетные женщины вечно поедаются червями и змеями, тогда как добрые души входят в плодовые деревья[31].

Буддизм подобно брахманизму, от которого он отделился, обыкновенно признавал переселения душ между человеческими и полубожественными существами и животными, а в исключительных случаях допускал даже деградацию до степени растения или вещи. Каким образом ум буддистов выработал учение о метампсихозе, или переселении душ, можно видеть в бесконечных легендах о превращениях самого Гаутамы, прошедшего 550 рождений, претерпевшего страдания и нужду в течение бесчисленных веков, чтобы приобрести через это возможность освободить чувствующие существа от страданий, присущих всему живущему. Четыре раза он являлся в виде Мага-Брамы, двадцать раз в виде духа (дева) Секры и много раз проходил через состояния отшельника, царя, богача, раба, горшечника, игрока, лекаря змеиных укусов, обезьяны, слона, быка, змеи, бекаса, рыбы, лягушки и древесного духа. Наконец, он сделался высшим Буддой.

В античной литературе про древних египтян упоминается, что они принимали учение о переселении душ или в форме последовательных воплощений бессмертной души в тела земных, водяных и воздушных существ и обратно в человека или как последствие более простого закона возмездия за поступки, по которому, например, злые люди возвращаются на землю в виде нечистых животных[32]. Изображения и иероглифические изречения «Книги мёртвых», правда, не дают нам необходимого подтверждения этих предположений, так как даже мистические превращения души не могут ещё назваться переселениями. Очевидно, поэтому, центр, откуда учение о моральном метампсихозе могло перейти в древние культурные религии, надо искать никак не в Египте.

В греческой философии представителями этих воззрений являются великие философы. Платону известно мифическое учение о воплощении душ в формах, соответствующих качествам, приобретённым в настоящей жизни, начиная от тела философа или влюблённого и кончая тиранами и узурпаторами, далее, о душах, переселяющихся в животных и поднимающихся вновь до человеческого достоинства, смотря по жизни, которую они вели, о птицах, в которых живут легкомысленные души, об устрицах, несущих в изгнании наказание за глубокое невежество. Пифагор на самом себе даёт пример своего учения о переселении душ: он узнаёт в храме Геры место, где висел щит, принадлежавший ему некогда, когда он был Евфорбом, которого Менелай убил при осаде Трои. Позднее он был Гермотимом, клазоменским пророком, погребение которого было преждевременно отпраздновано, когда его душа лишь на время покинула тело. 307 После этого, как рассказывает Лукиан, его пророческая душа переселилась в петуха. Микилл просит этого петуха рассказать ему про Трою, «происходило ли там всё так, как описал Гомер?» Но петух отвечает: «Как мог я это знать, о, Микилл? Во время этих событий я был верблюдом в Бактрии»[33].

В позднейшей еврейской философии каббалисты приняли учение о переселении душ, «гилгул», или передвижение их, и поддерживали его посредством того характерного метода толкования библии, о котором полезно вспоминать время от времени для предостережения мистических толкователей наших дней. Душа Адама перешла в Давида и перейдёт в мессию; в самом деле, не встречаются ли заглавные буквы их имён в имени Адама и не говорит ли Езекииль: «Слуга мой Давид будет их царём вовеки»? Душа Каина переходит в Иофора, а душа Авеля — в Моисея, и потому-то Иофор отдаёт свою дочь в жёны Моисею. Души переселяются в животных, птиц и гадов: не есть ли Иегова «царь духов всякой плоти»? Тот, кто совершил хотя единый грех при всех добрых делах, должен превратиться в животное. Душа того, кто подаст еврею нечистую пищу, переселится в лист, носимый ветром в разные стороны, «потому что вы будете подобны дубу с увядающими листьями». Если же кто сквернословит, — душа его перейдёт в немой камень, подобно Набалу: «и он стал камнем»[34]. В пределах влияния христианства манихеи являются наиболее замечательными представителями учения о переселении душ. Мы слышим от них, что души грешников переходят в диких зверей, тем более отвратительных, чем грешнее души. Тот, кто убьёт крысу или курицу, сам сделается крысой или курицей. Души могут перейти в растения, растущие на земле, которые поэтому имеют не только жизнь, но и смысл. Души жнецов переходят в бобы и ячмень, чтобы быть в свою очередь срезанными, почему избранные и старались объяснить хлебу, который они ели, что не они жали пшеницу, из которой он испечён. Души последователей духовно низкой общины, живущей в браке, должны перейти в дыни и огурцы, чтобы очиститься после съедения их избранными. Впрочем, эти подробности дошли до нас от противников манихеев, поэтому остаётся не решённым, насколько последние действительно и серьёзно верили подобным вещам. Однако, допуская преувеличения и несправедливости, мы всё-таки имеем право считать эти описания основанными на фактах. По-видимому, несомненно, что манихейская секта, соединив учения Зороастра, Будды и Христа в одно трансцендентальное аскетическое верование, приняла индусскую теорию наказания и очищения душ путём переселения в животных и растения[35].

Таким образом, мы проследили древнее учение о переселении душ во всех его стадиях в цивилизации всего мира. Мы видели его рассеянным между туземными племенами Америки и Африки, укоренившимся у азиатских народов, превращённым у индусов в систему нравственной философии. Мы можем спросить теперь: что же было первоначальным источником и стимулом к развитию учения о переселении душ? Этот вопрос может быть разрешён до некоторой степени, хотя это и недостаточно для полного объяснения его.

Учение о возвращении душ предков, сообщающих таким образом умственное и физическое сходство с собой своим потомкам и родственникам, было уже упомянуто и указано нами как учение, составляющее само по себе весьма разумную и философскую гипотезу для объяснения родственного сходства, переходящего из поколения в поколение. Но как могла родиться мысль, что человеческие души способны вселяться в тела зверей и птиц? Дикари, как уже было показано выше, не без разумного 308 основания принимают, что животные обладают душами, сходными с их собственными душами, и в этом состоянии умственного развития переселение человеческой души в тело животного является, по крайней мере, возможным. Но эта точка зрения сама по себе не наводит на подобное понятие.

Взгляд, высказанный нами в одной из предыдущих глав относительно происхождения понятия о душе вообще, может помочь нам и в этом случае. Подобно тому как первым понятием о душе должно было быть понятие о душе человека, которое затем по аналогии распространилось на души животных, растений и т. д., так и первоначальное понятие о переселении душ заключалось в прямом и логичном заключении, что человеческие души возрождаются в новых человеческих телах, причём они узнаются по семейному сходству в последующих поколениях, затем эта мысль была расширена до степени возрождения души в образе животных и т. д. У дикарей существует несколько ясно определённых понятий, которые вполне соответствуют такому воззрению. Получеловеческие черты, действия и характеры животных составляют предмет внимательного наблюдения для дикарей, так же как и для детей. Животное представляет истинное воплощение общеизвестных человеческих свойств: такие названия, как, например, лев, медведь, лисица, сова, попугай, ехидна, червяк, употребляемые как эпитет, соединяют в одном слове характерную черту целой человеческой жизни. Согласно с этим при разборе частностей учения о переселении душ у дикарей мы видим, что животные часто представляют очевидное сходство по характеру с теми человеческими существами, души которых будто бы перешли в них. Таким образом, вымысел дикаря-философа о переселении душ мог служить некоторого рода объяснением сходства между животным и человеком.

Здесь будет уместно сказать несколько слов о предмете, который не следует упускать из виду, так как он соединяет две главные ветви учения о будущей жизни. К сожалению, о нём трудно говорить в определённых выражениях, а тем более трудно проследить его исторически, сравнивая между собой воззрения примитивных и цивилизованных обществ. Я разумею учение о телесном обновлении, или воскресении. Для философии примитивных обществ нисколько не кажется необходимым, чтобы переживающая душа была снабжена новым телом, потому что она в их воображении, по существу своему, есть нечто тонкое и воздушное, способное к самостоятельной жизни, подобно другим телесным существам. Описания загробного мира у дикарей часто представляют столь точное воспроизведение их настоящей жизни, что иногда бывает трудно решить, приписывают ли они умершим такие же тела, как и живым, или нет. Небольшого же числа фактов этого рода едва ли достаточно, чтобы принять или отвергнуть у примитивных племён существование определённого понятия о телесном воскресении[36].

Далее, нужно обратить внимание на обычай, столь общий и примитивным и более развитым обществам, сохранять останки умерших, начиная с кусочков костей до целых мумифицированных тел. Всем известно, насколько распространено верование, что отлетевшие души часто бывают склонны посещать свои телесные останки, как это можно видеть в общеизвестных изображениях египетских погребальных обрядов. Но сохранение этих останков, даже заключая в себе идею о постоянной связи между телом и душой, тем не менее не приближается ещё к идее о телесном воскресении[37]. При разборе тесно связанного с ней учения о метампсихозе я описал теорию переселения душ в новое человеческое тело как нечто, подтверждающее мысль о телесном воскресении на земле. С той же точки зрения телесное воскресение на небе или в царстве теней, в сущности, представляет переселение души.

309Это ясно выражается у тех из цивилизованных народов, в религии которых оба учения принимают сразу более определённую форму и практическое значение. В Риг-Веде встречаются местами ясные указания на телесное воскресение: об умерших говорится, как о просветлённых существах, облечённых в своё тело. Здесь же обещается благочестивым людям, что они возродятся в новом мире со всем своим телом. В брахманизме и буддизме возрождение душ в телесной оболочке для жизни на небе или в аду представляет только как бы отдельный случай переселения душ. Вопрос о древнем иранском учении о воскресении, которое, по мнению некоторых, связано с позднейшим еврейским учением, весьма тёмен[38]. В раннем христианстве концепция о телесном воскресении разработана с особой силой и полнотой в учении апостола Павла. Для точного разъяснения этого учения в том виде, как оно представлялось умам позднейших богословов, весьма поучительно привести следующее замечательное место из Оригена, где он говорит «о телесном веществе, которое, какое бы оно ни занимало место, всегда служит душе, теперь, правда, лишь телесным образом, но потом более тонким и чистым, что называется, духовным образом»[39].

Переходя от этих метафизических учений богословия, мы займёмся теперь рядом верований, более важных по своему практическому значению и более определённых в понимании дикарей. Можно смело допустить, что некогда существовали, а может быть, существуют и теперь, примитивные общества, совершенно лишённые всякого понятия о будущей жизни. Тем не менее осторожные этнографы должны часто принимать с недоверием описания подобных племён, потому что дикарь, говоря об умерших, что они уже не живут более, может быть, хочет только сказать, что они умерли. Если спросить жителя Восточной Африки, что сталось с его погребёнными предками, «древними людьми», он ответит: «Они кончились», а между тем он твёрдо верит в то, что их души продолжают жить[40]. В одном описании зулусских религиозных понятий, составленном со слов туземца, прямо приводятся слова Ункулункулу, «древнего, древнего старика», который сказал, что люди «должны умирать навсегда» и что он позволил им умереть, чтобы никогда не вставать[41]. При нашем подробном знакомстве с религией зулусов, души которых не только продолжают жить в подземном мире, но даже становятся божествами для живущих, мы в состоянии понять подлинный смысл этих слов. Без таких сведений нам легко было бы видеть в них отрицание существования души после смерти.

Это же замечание может быть приложено к одному из самых положительных отрицаний будущей жизни, которое только можно найти у диких племён, именно к поэме племени динка, на Белом Ниле, относящейся к Дендиду, творцу:

«В тот день, когда Дендид создал всё,
‎Он создал солнце;
И солнце встаёт, заходит и приходит вновь.
‎Он создал луну;
И луна встаёт, заходит и приходит вновь.
‎Он создал звёзды;
И звёзды встают, заходят и снова встают.
‎Он создал человека;
И человек родится, уходит в землю и не приходит вновь».

310Нужно, однако, заметить, что близкие соседи этих динка, бари, верят, что мёртвые возвращаются для новой жизни на земле. Поэтому возникает вопрос: отрицает ли поэма динка только верование в телесное воскресение или верование в неумирающую призрачную душу? Миссионер Кауфман говорит, что динка не верят в бессмертие души, что они видят в ней только «дыхание» и что со смертью для них всё кончается. Противоположное заявление Брен-Ролле заставляет думать, что они верят в загробную жизнь. Но как тот, так и другой автор оставляют нерешённым вопрос, признаёт ли это племя существование души, живущей после смерти человека[42].

Рассматривая религии примитивных обществ как одно целое, мы во всяком случае не ошибёмся, если примем веру в будущую жизнь души за один из их главных и общих элементов. Но здесь необходимо разъяснить, ограничить и точно определить этот круг идей, чтобы не дать себя вовлечь современными богословскими понятиями в ошибочное истолкование первобытных верований. При таких исследованиях нужно избегать выражения «бессмертие души», потому что оно может навести на ложный путь. Сомнительно, чтобы мышление дикаря усвоило себе вообще отчётливое представление о бессмертии; в самом деле, прошедшее и будущее быстро становятся тёмными, как только ум дикаря отрывается от настоящего, чтобы размышлять о них. Мера месяцев и лет теряется даже в узких пределах отдельной человеческой жизни, и представления живущего о душе умершего бледнеют и исчезают, по мере того как у первого изглаживаются впечатления, поддерживавшие эти воспоминания. Даже у племён, твёрдо придерживающихся учения о переживании души, представления об этом неодинаковы. В дикой, как и в цивилизованной, жизни ограниченные и беспечные натуры не думают о будущем мире как о слишком отдалённом, а скептические умы отвергают его как ни на чём не основанное суеверие или не вдумываются в полезность надежды, заключающейся в этой идее. Кроме того, бессмертие далеко не принимается за удел, общий всем людям: целые слои определённо исключаются из участия в нём. Понятие о душах, подвергающихся уничтожению после смерти или умирающих вторичной смертью, — понятие, и до сих пор не чуждое умозрительной теологии, — было известно и низшей культуре.

Согласно философским воззрениям примитивных обществ душу можно определить как эфирное существо, переживающее тело. Это понятие было первоначальным и повело к более трансцендентальной теории о невещественной и бессмертной душе, — теории, которая входит в состав религии культурных народов. Нам предстоит, главным образом, проследить понятия об эфирной переживающей тело душе, свойственные ранней культуре, в религии дикарей, варваров и народных сказаниях цивилизованного мира. Что эту душу следует рассматривать как нечто, остающееся после смерти, — не требует дальнейших пояснений. Убедительным доводом в пользу этого является для дикаря самый простой опыт: его друг или враг умер, и, несмотря на это, он во сне или наяву видит его призрак, представляющийся его уму настоящим объективным существом, в которое переходит личность, так же как и сходство. Эта мысль о продолжении существования души открывает, однако, только путь в более сложную область верований. Если взять в главных чертах учения, которые, порознь или взятые вместе, дают очерк будущей жизни у различных племён, то мы находим там следующее: 1) учение о призраках, остающихся на определённых местах, странствующих или возвращающихся; 2) учение о душах, живущих на земле, над или под землёй в мире духов, где жизнь представляет сколок с земной жизни, или достигает просветлённого состояния, или же представляет совершенно обратные 311 условия и, наконец, 3) учение о различии между блаженством и страданием отошедших душ, понятие о возмездии, которое определяется судом после смерти.

«Все доводы разума против этого, но вся вера за это», — говорил д-р Джонсон по поводу явления призраков умерших. Верование, что призрачные души умерших держатся в соседстве живых, имеет корни в низших слоях культуры дикарей, проходит через период варварства без перерывов и сохраняется с полной силой и глубиной в среде новейшей цивилизации. Основываясь на целых мириадах описаний путешественников, миссионеров, историков, теологов, спиритов, можно считать всеобщим весьма распространённое и само по себе естественное представление о том, что местопребывание отошедшей души ограничивается преимущественно местом, где протекла её земная жизнь, и тем, где погребено её тело.

В Северной Америке чиказавы верили, что духи умерших находили удовольствие вращаться в среде живых, сохраняя свою телесную форму. Алеуты думали, что души умерших невидимо бродят между родственниками и сопровождают их в путешествиях по суше и морю. В Африке полагают, что души умерших пребывают в среде живых, едят и пьют вместе с ними. Китайцы оказывают почести родственным духам, живущим в покоях предков[43]. Так, в Европе и Америке для множества людей мир ещё полон призрачными образами — духами умерших, которые в полночь садятся против мистика у его камина, стучат и пишут в кружках спиритов и выглядывают из-за плеч молодых девушек, когда они доводят друг друга до истерики рассказами о привидениях.

Почти во всей обширной области анимистических верований мы видим, что живые гостеприимно угощают мёртвых в известных случаях. Это почитание теней, одно из самых глубоких и сильных верований всего мира, признаёт с уважением, смешанным со страхом, существование духов предков, которые, обладая доброй или злой силой, появляются среди людей. Тем не менее жизнь и смерть плохо уживаются между собой, и, начиная о самых диких времён, мы встречаем много способов, которыми живущие пытались освободиться от домашних духов.

Хотя нелепый обычай дикарей покидать дом, в котором жил умерший, может иметь и другие основания, например, страх и отвращение перед вещами, принадлежавшими покойному, тем не менее мы видим случаи, где покидаемое место, по-видимому, просто предоставляется в пользование духу. В Старом Калабаре обычай требовал, чтобы сын оставил в запустении дом после смерти отца, но после двух лет он имел право перестроить его, так как к этому времени дух уже считается отлетевшим[44]. Готтентоты покидали дом покойника и избегали входить в него, боясь встретить там призрак умершего[45]. Якуты давали хижине, в которой кто-либо умер, развалиться, считая её обиталищем демонов[46]. Карены разоряли даже целые деревни, чтобы избавиться от опасного соседства отошедших душ[47]. Подобные обычаи исчезают, однако, за пределами дикой жизни, и лишь слабые пережитки этих старых понятий переходят в новейшую цивилизацию, ореди которой и теперь ещё иногда дом, посещаемый призраками, оставляется на разрушение, будучи предоставлен призрачному жильцу, который не может поддерживать его.

Впрочем, и в самой низшей культуре мы уже находим, что живые отбивают свою собственность у духов, а на несколько высших ступенях её хозяин очищает свой дом довольно бесцеремонно от непрошенных гостей. Гренландцы выносили покойников не через дверь, а через окно хижины, 312 причём старуха, махая зажжённой лучиной, должна была кричать: «Пиклер-рукпок!», что значит: «Здесь нет ничего для тебя»[48]. Готтентоты выносили покойников из хижины через нарочно проделанное отверстие, чтобы отнять у духа возможность найти дорогу обратно[49]. Сиамцы с той же целью проделывают отверстие в стене дома, чтобы пронести через него тело покойника, и затем бегом обносят его трижды вокруг дома[50]. Чуваши бросают раскалённый докрасна камень вслед покойнику, чтобы заградить этим душе путь к возвращению[51]. Бранденбургские крестьяне выливают на порог дома ведро воды вслед за покойником, чтобы отнять у духа возможность войти в дом. Наконец, в Померании люди после погребения оставляют у могилы солому с похоронных дрог, чтобы бродящая душа могла отдохнуть здесь и не имела нужды возвращаться домой[52].

В древнем и средневековом мире люди обыкновенно прибегали независимо от подобных мер также и к сверхъестественной помощи, призывая духовных лиц для успокоения или изгнания непрошенных гостей, и эта специальность заклинателей духов не забыта ещё и теперь. До сих пор господствует, как и всегда господствовало, мнение, что души, покинувшие тело, в особенности вследствие преждевременной или насильственной смерти, — это вредные и злобные существа. Эти души, как замечает Мейнерс в своей «Истории религий», были насильственно изгнаны из тела и перенесли в новую жизнь страстную жажду мести. Человечество весьма естественно признаёт, что если душам умерших уже непременно суждено оставаться на земле, то наиболее приличным местом для них должны быть не жилища живых, а места упокоения мёртвых.

Вообще для низшей анимистической философии едва ли может казаться вероятным, чтобы связь между телом и душой была окончательно расторгнута смертью. Различные нужды могут нарушать желанный покой души, и недостаток приличного погребения составляет одну из главных причин её беспокойного состояния. Отсюда берётся очень распространённое убеждение, что такие души бродят по земле. Для некоторых австралийских племён «ингна», или злые духи, имеющие человеческий образ, но с длинными хвостами и длинными заострёнными ушами, представляют собой по большей части души умерших туземцев, тела которых остались непогребёнными или смерть которых осталась неотомщённой родными. Вот почему эти души должны бродить по земле вблизи места своей смерти и единственная отрада их — вредить живым[53]. На Новой Зеландии существует поверье, что души умерших любят находиться около своих тел и что душам людей, оставленных без погребения или убитых на войне и затем съеденных, приходится бродить по земле. Возвращение подобных злобных духов в ограду священного кладбища составляет обязанность жреца и цель его заклинаний[54]. У ирокезов Северной Америки дух также остаётся некоторое время возле тела. «Они верят, что если погребальные обряды не совершены вполне, душа умершего бродит некоторое время по земле и терпит большие муки. Отсюда вытекает крайняя заботливость их относительно погребения тел убитых на войне»[55]. В Южной Азии встречаются подобные же верования.

Нигде в мире подобные представления не имели большей силы, чем в классической древности, где считалось священнейшей обязанностью отдать телу должные погребальные почести, чтобы тени умерших не бродили со стонами у врат Аида или не теснились печальной толпой по берегам Ахерона[56]. Австралиец или карен понял бы всю силу страшного обвинения против афинских полководцев, покинувших тела своих убитых в морском сражении при Аргинусских островах. В средневековой Европе 313 классические рассказы о духах, тревожащих живых, пока их не успокоят погребальными обрядами, перешли местами в позднейшие легенды, в которых при изменённой обстановке бедный странник просит христианского погребения в освящённой земле[57].

Было бы излишним приводить здесь разнообразно оформленные частности следующего общего всему миру поверья: когда тело погребено, положено на подмостки, сожжено или вообще напутствовано согласно обрядам страны, дух следует за смертными останками. Решительно у всех народов, далее, бродящие духи умерших в полночь делают их кладбища местом, где люди коченеют от ужаса. Не желая касаться здесь общей основы погребальных обрядов в человеческом роде, из многообразных деталей которых лишь небольшая часть прямо относится к нашему предмету, мы остановимся на одном из многочисленных обычаев, который как нельзя более пригоден для изучения анимистической религии. С одной стороны, он даёт ясное указание на верование в присутствие бестелесных душ между живыми, а с другой стороны, его ясно можно проследить в этнографической последовательности от низшей до высшей культуры. Я говорю о празднествах в честь умерших.

В числе погребальных приношений, описанных в предыдущей главе, цель которых, по-видимому, состоит в том, чтобы отлетевшая душа могла взять с собой эти приношения каким-нибудь духовным или отвлечённым образом или чтобы переслать их покойному в его далёкое духовное жилище, постоянно встречаются съестные припасы и напитки. Но в основе праздников в честь умерших, о которых мы будем говорить теперь, лежит другая мысль. Здесь съестные припасы должны быть, так сказать, потреблены на месте. Они выставляются в каком-нибудь приличном месте возле могил или жилых домов, и туда-то приходят и насыщаются души умерших.

В Северной Америке у алгонкинов, которые верят, что одна из двух человеческих душ остаётся при теле после смерти, припасы, приносимые к могиле, предназначались для угощения этой души. Некоторые племена приносят предкам в дар часть самой вкусной своей пищи. Индеец, упавший случайно в огонь, убеждён, что его толкнули в пламя духи предков за пренебрежение к этим обязанностям[58]. Воображение гуронов было наполнено представлениями, столько же близкими к жизни, как и упомянутые выше. По их мнению, душа покойника в человеческом образе шла впереди гроба, несомого на кладбище, и должна была оставаться там до великого пиршества умерших. В ожидании последнего душа бродит по селению и поедает остатки в котлах и горшках. Вследствие этого некоторые из туземцев не дотрагиваются до этих остатков[59].

На Мадагаскаре в изящной верхней комнатке мавзолея короля Радамы были поставлены стол и два стула, бутылка вина, бутылка воды и два стакана, для того чтобы согласно с поверьями большинства туземцев душа покойного монарха, посетив когда-нибудь место упокоения своего тела и встретившись с духом своего отца, могла разделить с ним то, что он любил при жизни[60]. Ваник в Восточной Африке ставят скорлупу кокосового ореха, полную риса и тембо, у могилы для тени, которая не может существовать без пищи и питья[61]. В Западной Африке эфик варят пищу и оставляют её на столе в маленьком шалаше, или «чёртовом домике», возле могилы: сюда приходят есть не только дух умершего, но и духи рабов, принесённых в жертву при его погребении[62]. Далее к югу, в области Конго, существует, судя по описаниям, обычай проделывать отверстие в могиле ко рту или голове трупа, и через это отверстие покойнику отправляют ежемесячно запасы пищи и питья[63]. Обряды подобного рода существуют у самых различных примитивных племён и варварских народов всех частей света.

314Различные детали этого древнего обряда можно проследить, начиная от самых грубых до высокоразвитых обществ. Китаец, например, сохраняет своего умершего отца в гробу целые годы и приносит ему еду и питьё, как живому. В особые дни, когда по туземному поверью души возвращаются к своим прежним жилищам, он молитвами и барабанным боем приглашает души предков пользоваться яствами и напитками. Китаец устраивает даже увеселения для бездомных и несчастных душ низших классов, например, прокажённых и нищих. Для указания дороги душам зажигаются фонари, затем приготовляется сытный обед и, что ещё более оригинально по вымыслу, некоторая часть блюд оставляется для слепых или слабых духов, которые могут запоздать, а для обезглавленных душ ставится котёл жидкой каши и ложки, которыми они могут вливать её себе прямо в горло. Такие церемонии отличаются особой пышностью на празднике так называемого «всеобщего освобождения», празднуемом время от времени: тогда для ожидаемых гостей строится особый домик с особыми комнатами и ваннами для духов мужского и женского пола[64].

Древние египтяне выставляли запасы пирогов и уток на тростниковой подставке у могил или даже приносили мумии в дом, как гостей на праздник, как говорит Лукиан[65]. Индусы до сих пор приносят умершему в дар пироги, ставят для них перед дверями глиняный сосуд с водой для омовений или молоко для питья и каждое новолуние и полнолуние совершают торжественное приношение рисовых пирогов с кипячёным маслом и другие обряды, столь важные для отдохновения души после двенадцатимесячного пребывания её с Ямой в Аиде и при переходе её на небо питаров, или предков[66]. В классическом мире такие обряды состояли в погребальных пиршествах и жертвенном приношении яств[67].

В христианстве мы встречаемся с интересными пережитками такого рода. В них прежние обряды сохранили свою первоначальную форму, тогда как основная идея изменилась соответственно новым понятиям и чувствам. Классические погребальные приношения яств из язычества перешли в христианство. Silicernium[68] пользовался успехом на празднествах у могил мучеников. Фавст ругает христиан за то, что они перенимают древние обычаи: «Их жертвоприношения вы обратили в трапезы, их идолов — в мучеников, которым вы совершаете богослужения с заклинаниями. Вы умилостивляете тени умерших вином и кушаньями, вы празднуете языческие праздники вместе с ними — такие, как календы и солнцестояния. В их жизни вы не изменили ничего». Обычай возлагания пищи на могилу для манов вошёл в церемонии, подобные возлаганию пищи и питья для их освящения на могилу святого.

Сент-Фуа, писавший во время Людовика XIV, оставил нам описание церемоний после смерти французского короля, длившихся в течение сорока дней перед погребением, пока его восковое изображение было выставлено во дворце. Придворные продолжали подавать ему обед, как и при жизни. Лакеи накрывали стол и приносили блюда, метрдотель подавал салфетку высшему из присутствующих сановников для передачи королю, епископ благословлял трапезу, умывальник с водой подавался пустому креслу короля, бокалы вина обносились обычной чередой, и, наконец, читалась обычная благодарственная молитва с прибавлением траурного гимна[69].

Испанцы приносят хлеб и вино на могилы своих близких в годовщину их смерти[70]. В православии тоже сохранился этот древний языческий 315 обычай. В России справляли заупокойные празднества (поминки) со столом для нищих, заставленным рыбными пирогами, мисками щей и кувшинами кваса, и с более изысканным обедом для друзей и священников, с курением ладана и пением «вечной памяти». И даже повторение празднеств на девятый, двадцатый и сороковой день не забыты. До сих пор в церкви подаётся на блюдцах кутья. Раньше она делалась из варёной пшеницы и раскладывалась поверх тела. Впоследствии она приготовлялась из варёного риса и изюма, подслащённых мёдом. Православные христиане дают этому пережитку первобытных жертвоприношений мёртвым следующее символическое объяснение: мёд — небесная сладость, увядшие изюминки должны наполниться и превратиться в прекрасные грозди, зерно символизирует воскресение.

В календарях многих народов, сколько бы эти последние ни отличались между собой по национальности и уровню культуры, можно одинаково найти особые дни для празднеств в честь умерших. Обряды эти почти те же, что и совершаемые при смерти отдельных лиц. Время отправления их различно в различных местностях, но имеет, по-видимому, близкое отношение ко времени жатвы и концу года, то есть приходится в середине зимы или в начале весны[71]. Карены совершают свои годичные приношения умершим в «месяце теней», то есть в декабре[72]. Кокчи в северной Бенгалии ежегодно в пору жатвы приносят плоды и кур своим умершим родителям[73]. Племя бари в Восточной Африке празднует в ноябре день Тийота как общий праздник мира и веселья, благодарности за урожай и памяти по умершим. Для каждого из последних маленькая кружка пива оставляется в течение двух дней и, наконец, выпивается их живыми родственниками[74]. В Западной Африке поминальные празднества совпадают со сбором ямса[75].

Римские «фералии» и «лемуралии» праздновались в феврале и мае[76]. В последние пять или десять дней года последователи Зороастра совершали празднества в честь умерших родных, потому что души их возвращаются тогда на землю и принимают от родственников новые запасы одежды и пищи[77]. Говорят, что обычай ставить за ужином в Иванову ночь пустые стулья у стола для отошедших душ родственников держался в Европе до XVII в. У славянских племён приношения к могилам умерших совершаются с незапамятных времён весной. Болгары празднуют обыкновенно свои поминки на кладбище в вербное воскресение и, наевшись и напившись досыта, оставляют остатки на могилах своих близких, которые, по их поверьям, съедают их ночью. В России до сих пор ещё можно видеть подобные сцены в течение двух определённых дней в году, называемых «родительскими». Там на кладбищах в эти дни «воют по умершим, стелют на могилу платок вместо скатерти и ставят пряники, яйца, ватрушки и даже водку. Когда обычный плач окончен, поминальщики угощаются принесёнными припасами, вспоминая покойника по русскому обычаю его любимым кушаньем. А если покойник был пристрастен к выпивке, то поминальщики опрокидывают стаканчик, приговаривая: «Царство ему небесное, любил покойник выпить!»[78].

Когда Одилон, настоятель монастыря Клюни в конце X в., установил поминовение всех усопших[79], он этим воскресил один из уцелевших остатков древности, которые так часто призывали к новой жизни уже давно минувшее. Западная церковь приняла новое установление, и отсюда весьма естественно около 2 ноября сгруппировались все сохранившиеся остатки первобытных пиршеств в честь умерших. Обвинение, высказанное некогда против древних христиан, будто они старались умилостивлять тени умерших дарами подобно язычникам, в известном смысле возможно было бы и теперь, пятнадцать веков спустя. Так, день «всех усопших» в 316 католичестве воспроизводит прежние празднества в честь умерших и соединяет в себе некоторые черты трогательной фантазии вместе с остатками самого первобытного анимизма, не менее ярко выраженного, чем в Африке или на островах Индийского океана. В Италии весь день проводится в еде и питье в честь покойника, а скелеты и черепа из сахара и теста служат соответственными игрушками для детей. В Тироле бедные души, освобождённые из чистилищного огня на эту ночь, могут приходить и натирать свои ожоги салом, растопленным на очаге, или для них оставляются пироги на столе, и комната натапливается для большего удобства потусторонних гостей. Даже в Париже души умерших приходят иногда делить пищу с живыми. В Бретани толпы стремятся вечером на кладбище, с непокрытой головой становятся на колени у могил родственников и наполняют углубление в могильном камне святой водой или молоком.

Рис. 96. «Задушница», поминание покойников в БолгарииРис. 96. «Задушница», поминание покойников в Болгарии

Если спросить теперь, каким образом вообще сложилось представление о том, что души поедают приготовленное для них кушанье, мы встретимся с весьма затруднительными вопросами, которых нам придётся касаться ещё при разборе теории жертвоприношений. Даже в тех случаях, когда люди твёрдо убеждены, что души едят, понятие это крайне неопределённо, и в нём гораздо меньше практического смысла, чем в каких-либо объяснениях для детей. Впрочем, иногда сами жертвователи дают более точное определение своих понятий. Идея о духе, на самом деле поедающем материальную пищу, ясно выражена, по крайней мере, в некоторых примерах. Так, в Северной Америке алгонкинские индейцы полагали, что тенеподобные души умерших способны есть и пить. Они даже не раз говорили патеру Лежену, что утром они находили кости, обглоданные душами в течение ночи. В новейшее время мы узнаём, что некоторые из племени потаватоми перестают носить на могилу пищу, если она остаётся долгое время нетронутой: в этом случае они полагают, что душа не нуждается более в таких приношениях, нашедши себе роскошное место для охоты в другом мире[80].

317Согласно менее грубому представлению души поглощают только пар или запах пищи, её сущность, или дух. Говорят, что именно с этой мыслью маори клали еду возле покойника, а некоторые даже хоронили её вместе с ним. Мысль эта ясно[81] выражена у туземцев различных местностей Мексики, где, по описаниям, души, приходя на годичное празднество, носятся над приготовленными для них блюдами, вдыхают в себя их запах или высасывают питательное начало[82]. Многие путешественники упоминают о том вымысле, который у китайцев лежит в основе подобных приношений. Они полагают, что души умерших потребляют только неосязаемую сущность пищи, оставляя нетронутой её грубое материальное вещество.

Понятно, что вопрос о судьбе материального приношения имеет мало значения для тех, которые придерживаются обычая праздников в честь умерших, всё равно, будут ли они предлагать пищу чисто символически или будут полагать, что душа действительно питается своим особым духовным способом. Когда кафрский колдун в случае чьей-нибудь болезни объявляет, что тени предков требуют ту или другую корову, животное убивают немедленно и оставляют запертым на некоторое время, чтобы тени могли наесться или чтобы дух коровы мог отправиться в царство теней. Затем приносящие жертву выносят корову и съедают её[83]. В более цивилизованной Японии приближённые покойника, поставив рис и воду в отверстие могильного камня, предназначенное для этой цели, не заботятся о том, что их дарами могут воспользоваться птицы или нищие[84].

Обряды вроде описанных выше особенно склонны вырождаться в пережиток. Приношения пищи и пиршества в честь умерших на последней ступени развития превращаются, наконец, в простые традиционные обряды, по большей части в выражение нежного воспоминания об умерших или в дело милосердия по отношению к живым. Римские фералии во времена Овидия служат поразительным примером подобного превращения.

Если мы станем искать остатков древних погребальных обрядов в Англии, то найдём уцелевшие пережитки их и в недавние времена. Бедным раздают в день погребения порции хлеба и напитков, и, может быть, ещё в наши дни деревенские девушки выпрашивают у фермеров заупокойные пироги с традиционным припевом: «Душа, душа, дайте, хозяйка, поминальный пирог!».

Если бы мы не имели положительных сведений о промежуточных звеньях, тогда действительно могло бы показаться натяжкой выведение начала этих остатков древних обычаев из церемоний диких и варварских времён, когда были установлены пиршества в честь отошедших душ.

Примечания

  1. ↑ 79а, 130; 136, VI, 75; 82, 253.
  2. ↑ 662, III, 195.
  3. ↑ 405, 181.
  4. ↑ 158; 248; 258.
  5. ↑ 51, V, 160.
  6. ↑ 105, 376.
  7. ↑ 329, 201.
  8. ↑ 608, 210.
  9. ↑ 51.
  10. ↑ 382, 72; 632а, IX, 733.
  11. ↑ 634, I, 118; 579, 145; 645, 353; 47, II, 279; 136, V, 426; 608, 353; 328, 117; 494, II, 98.
  12. ↑ 241, I, 301; 335, 34, 336; 69, 183; 566, III, 34; 49, 222; 47, III, 362—3; 645, 424.
  13. ↑ 555, 85; 91, 234.
  14. ↑ 599, гл. XVIII, XIX, XXI; 82, 145.
  15. ↑ 572, III, 113.
  16. ↑ 263a, 198.
  17. ↑ 82, 102.
  18. ↑ 79a, 104.
  19. ↑ 433, 174.
  20. ↑ 147, II, 5.
  21. ↑ 405, I, 602.
  22. ↑ 177, II, 74, 270.
  23. ↑ 82; 441, 139, 223, 402.
  24. ↑ 405, I, 416.
  25. ↑ 662, II, 419.
  26. ↑ 114, 196; 18, 237.
  27. ↑ 186, 210, 218; 411, I, 211.
  28. ↑ 607, 135.
  29. ↑ 397, XI, XII; 668, I, 164; II, 215, 347—352.
  30. ↑ 301, I, 181; 478, 17.
  31. ↑ 291, 210.
  32. ↑ 270, II, 123; 505, 31, 72; 681, II, XVI.
  33. ↑ 495; 499; 496; 497; 174; 491, 4; 485.
  34. ↑ 189, II, 23.
  35. ↑ 56, I, 245—246; 29.
  36. ↑ 441, 208; 550, 429; 608, 269; 126, 119.
  37. ↑ 82, 254.
  38. ↑ 542, X, 14, 8; XI, 1,8; 397, XII, 16—22; 444, XII, XIV; 442, I, 47; 440, I, 306; 596.
  39. ↑ 460, II, 3, 2.
  40. ↑ 99, II, 345.
  41. ↑ 114, 84.
  42. ↑ 313, 124; 343, 760; 91, 100, 234.
  43. ↑ 572, I, 310; 49, 111, 193; 179, I, 235.
  44. ↑ 47, II, 323.
  45. ↑ 326, 579.
  46. ↑ 63, 125.
  47. ↑ 48, I, 145; 161, 311; 74а, 82; 510, I, 204, 216; 608, 271.
  48. ↑ 188, 152; 158, 300.
  49. ↑ 47, II, 323, 324.
  50. ↑ 76, I, 122.
  51. ↑ 126, 120.
  52. ↑ 692, 213—217; 18, 502; 388, 351; 426, 307; 662, III, 199.
  53. ↑ 458, III, 228, 236, 245.
  54. ↑ 622, 221; 568, 91.
  55. ↑ 433, 174.
  56. ↑ 368.
  57. ↑ 256, 277.
  58. ↑ 136, VI, 75; 572, I, 39, 83; IV, 65; 619, 293.
  59. ↑ 79a, 104.
  60. ↑ 191, I, 253, 364; 622, 220.
  61. ↑ 329, 150.
  62. ↑ 291a, 206.
  63. ↑ 130, I, 264; 365, 22.
  64. ↑ 179, I, 173; II, 91; 411, I, 306.
  65. ↑ 681, II, 362; 368, 21.
  66. ↑ 397, III; 150, I, 161; 486, II, 600; 668, II, 332.
  67. ↑ 474; 411, 1, 305—319.
  68. ↑ Поминальное кушанье у древних римлян, приготовлявшееся из бобов и яиц с солью.
  69. ↑ 563, IV, 147.
  70. ↑ 268, 8.
  71. ↑ 179, II, 44, 62; 121a, VII, 629.
  72. ↑ 406a, 238.
  73. ↑ 277, 147.
  74. ↑ 447, 473.
  75. ↑ 662, II, 194.
  76. ↑ 462, II, 533; V, 420.
  77. ↑ 596, II, CI; 8, 137.
  78. ↑ 256, 374, 408; 145, 77; 554, 255.
  79. ↑ 482.
  80. ↑ 343a, 16; 662, III, 195.
  81. ↑ 622, 220.
  82. ↑ 78, III, 24.
  83. ↑ 250, 140; 114, 11.
  84. ↑ 121а, VII, 629; 645а, IX, 590.
⬅  Предыдущая Содержание Следующая  ➡
Источник — http://www.enlitera.ru/index.php?title=351_pervob_kult/18&oldid=1926