Пережитки в культуре
При исследовании переживания старых воззрений в таких общественных условиях, которые не только им не соответствуют, но даже стремятся совершенно подавить их, много поучительного представляет история одного из самых пагубных заблуждений, какие когда-либо терзали человечество, — история веры в магию. Подходя к тайным знаниям с этнографической точки зрения, я укажу некоторые такие их отрасли, которые дают материал для разъяснения хода умственной культуры.
Место магии в истории, в кратких словах, следующее. Она, по своему основному принципу, составляет принадлежность самой низшей из известных ступеней культуры. У примитивных обществ, которые очень мало участвовали в умственном развитии мира, она сохраняется ещё во всей своей силе. Начиная от этого уровня, её можно проследить выше, так как многие приёмы и навыки дикарей и дальше продолжают сохранять своё место без существенных изменений. С течением времени развились новые приёмы, и вот эта смесь старого и нового сохранилась, более или менее, у новейших культурных народов. Однако за те века, когда передовые общества приучались подчинять свои мнения всё более и более точной опытной поверке, тайноведение упало до простого пережитка, и в этом состоянии большей частью мы и находим его в нашей среде[1].
[65] Новейший образованный мир, отвергая тайноведение, как презренное суеверие, практически пришёл к мнению, что магия относится к низшему уровню культуры. Весьма поучительно видеть, что это здравое суждение бессознательно принимается теми народами, развитие которых не настолько подвинулось, чтобы разрушить самую веру в колдовство. В любой стране изолированное или отдалённое племя, уцелевший остаток более древней народности могут приобрести репутацию колдунов. Таковы бирманские туземцы племени лава, о которых предполагают, что они — рассеянные остатки какого-то древнего цивилизованного народа, и которых боятся, как людей-тигров[2]. Таковы абиссинские буда — кузнецы и горшечники, в своём краю слывущие в то же время колдунами и оборотнями[3].
Особенно любопытно при этом следующее обстоятельство. Те народы, которые с самым искренним страхом верят в действительность магического искусства, сплошь да рядом в то же время не замечают факта, что магия по существу свойственна как раз племенам менее культурным, чем они сами, и что там она на своём настоящем месте. Малайцы полуострова, которые приняли мусульманскую религию и культуру, держатся очень высокого мнения о магическом искусстве отсталых племён своей страны, принадлежащих более или менее к их же расе, но оставшихся в своём древнем диком состоянии. Малайцы имеют собственных чародеев, но считают их ниже колдунов, или пойянгов, грубого племени минтира. К последним они обращаются для излечения болезней и для причинения несчастья и смерти своим врагам. И действительно, лучшей защитой минтира от их более сильных соседей-малайцев служит то, что эти последние заботливо избегают возможности оскорбить их из боязни перед их магическим мщением.
Джакун — также грубое и дикое племя людей, которых малайцы презирают как неверных и стоящих ненамного выше животных, но которых в то же время страшно боятся. Для малайца джакун кажется сверхъестественным существом, искусным в гадании, колдовстве и чародействе, способным делать зло или добро по собственной прихоти, благословение которого приносит полный успех, а проклятие влечёт самые страшные последствия. Малайцы уверены, что джакун может повернуться лицом к дому врага на каком бы то ни было расстоянии и до тех пор ударять двумя палочками одной о другую, пока его враг не свалится в смертельной болезни. Он искусен в лечении травами и в состоянии околдовывать самых свирепых диких зверей. Таким образом, малайцы хотя и презирают джакун, но обычно удерживаются от дурного обхождения с ними[4].
В Индии, в давно прошедшие века, господствующие арийцы описывали грубых туземцев страны, как людей, «владеющих волшебными силами», «меняющих свой вид по желанию»[5]. Индусы, населяющие Чота-Нагпур и Сингбум, твёрдо верят, что мунда сильны в колдовстве, что они способны превращаться в тигров и других хищных зверей, чтобы пожирать своих врагов, и что колдовством своим они в силах отнять жизнь у человека и у зверя. Эта способность приписывается вообще самым [66] грубым и диким людям из этого племени[6]. В Южной Индии тоже когда-то рассказывали об индуизированных дравидийцах, о канарских судрах, что они жили в страхе перед демонической силой касты рабов, стоявшей ниже их[7]. И в наше время, из числа дравидийских племён округа Нейльгери, тода и бадага смертельно боятся курумба, малокультурного и презираемого племени, одарённого, однако, как полагают, волшебной силой истреблять людей, животных и имущество[8].
Рис 6. Дикарь джакун стреляет из духового ружья
Северная Европа тоже даёт примеры подобного рода. Финны и лопари, низкий культурный уровень которых характеризовался таким же колдовством, какое процветает у их сибирских родичей, были вследствие этого предметом суеверного страха для своих скандинавских соседей и притеснителей. В средние века название финна было, а у моряков остаётся и до сих пор, равнозначным названию колдуна. Лапландские ведьмы имели европейскую славу по своей силе в чёрном искусстве. Уже после того, как финны поднялись по лестнице культуры, лопари ещё целыми веками удерживали многое из своих древних полудиких обычаев, а вместе с тем, конечно, и своё колдовство, так что даже одарённые будто бы магической способностью финны уважали тайную силу народа, более варварского, чем они сами. Рюс пишет в начале нынешнего столетия: «В Финляндии ещё есть колдуны, но самые искусные из них думают, что лопари далеко превосходят их. Об очень опытном колдуне они говорят: «Это настоящий лопарь». За колдовскими знаниями здешние колдуны отправляются в Лапландию»[9].
Всё это вполне соответствует переживанию подобных идей у невежественных людей и в других краях цивилизованного мира. Многие из белых в Вест-Индии и Африке боятся заклинаний племени оби, а Европа приписывает колдовскую силу презираемым подонкам «проклятых племён», цыганам и каготам.
Если обратиться от народов к сектам, то поучительно в этом деле отношение протестантов к католикам. В Шотландии было замечено: «Здесь есть мнение, которого держатся многие…, что католический священник может изгонять бесов и излечивать сумасшествие, а пресвитерианское духовенство не имеет такой силы». Бурн говорит об англиканском духовенстве, что народ не считает его способным заклинать духов, и уверяет, что никто не может изгонять духов, кроме католических священников[10]. [67] Эти сообщения не новы, но в Германии такое положение вещей, кажется, продолжается ещё и до сих пор. Протестанты обращаются к католическим священникам и монахам за помощью против колдовства, для изгнания духов, освящения трав и для открытия воров[11]. Это — бессознательная ирония в оценке отношения католичества к современной культуре.
Тайноведение основано на ассоциации идей — способности, которая лежит в самом основании человеческого разума, но, в немалой степени, также и человеческого неразумия. В этом ключ к пониманию магии. Человек ещё в низшем умственном состоянии научился соединять в мысли те вещи, которые он находил связанными между собой в действительности. Однако в дальнейшем он ошибочно извратил эту связь в заключении, что ассоциация в мысли должна предполагать такую же связь и в действительности. Руководясь этим, он пытался открывать, предсказывать 
Рис 7. Курумба, которых в Южной Индии считают колдунами и вызывать события такими способами, которые, как мы видим это теперь, имели чисто фантастический характер. Благодаря обширной массе фактов из дикой, варварской и цивилизованной жизни можно ясно проследить развитие магических искусств, происшедших из такого ошибочного смешения идеальной связи с действительной связью, от низшей культуры, в которой они возникли, до высшей, которая сохранила их[12].
Возьмём, например, способы, посредством которых будто бы можно на далёком расстоянии оказывать влияние на человека, действуя на какие-нибудь близкие к нему предметы, на его вещи, на платье, которое он носил, и особенно на обрезки его волос и ногтей. Не только высшие и низшие дикари, как австралийцы и полинезийцы, и варвары, как народы Гвинеи, живут в смертельном страхе перед этим зловредным искусством. Не только парсы имеют свои священные обряды погребения обрезанных волос и ногтей, чтобы демоны и колдуны не могли сделать через них какого-нибудь зла. Боязнь выбрасывания обрезков волос и ногтей, опасение, как бы их [68] прежнему хозяину не был причинён через них какой-либо вред, ещё и до сих пор не исчезли в европейских народных поверьях. Немецкий крестьянин, в течение всего времени от дня рождения своего ребёнка до его крещения, не позволяет отдавать что-либо из дому, чтобы колдовство не подействовало через эти вещи на не окрещённого ещё ребёнка[13]. Как колдуны негров, когда их больной не пришёл к ним лично, могут гадать по его грязному платью или шапке[14], так и наш «ясновидящий» обычно говорит, что симпатически чувствует впечатления от находящегося на далёком расстоянии человека, если дать ему клочок волос или что-нибудь другое, что было в соприкосновении с ним[15].
Простая мысль — соединить две вещи шнурком, в предположении, что это установит связь между ними или послужит для передачи влияния, осуществлялась на свете разнообразными способами. В Австралии туземный лекарь привязывает один конец шнурка к больной части тела пациента и думает, что сосанием другого конца он вытянет кровь для облегчения больного[16]. В Ориссе джейпорская колдунья спускает сквозь крышу своего врага клубок ниток, чтобы добраться до его тела, и потом, взявши в рот другой конец нитки, надеется высосать кровь этого врага[17]. Когда олень приносится в жертву у входа в юрту больного остяка, пациент держит в руках верёвку, привязанную к жертве, приносимой для его блага[18]. Тот же принцип обнаруживается в ряде примеров из греческой истории. Так, граждане Эфеса протянули верёвку в 7 стадий, то есть почти в 1400 метров длиною, от стен города к храму Артемиды, чтобы отдать себя под её защиту от нападения Креза. Участники заговора Килона привязали к статуе богини верёвку, когда покидали священное убежище, и для безопасности держались за эту верёвку, пока переходили через неосвящённую землю. К их несчастью, верёвка оборвалась, и они безжалостно были преданы смерти[19]. И в наше время буддийские жрецы в торжественной церемонии связывают себя с священными предметами, держась за длинную нить, прикреплённую к этим предметам и вокруг храма[20].
Волшебных искусств, построенных на простой аналогической или символической связи, было на протяжении тысячелетий бесконечное множество. Их общую теорию легко можно вышелушить из немногих типических примеров и затем смело прилагать к общей массе.
Австралийцы наблюдают следы насекомого около могилы, чтобы увериться в направлении, по какому можно найти колдуна, от колдовства которого человек умер[21]. Зулус жуёт кусок дерева, чтобы этим символическим действием смягчить сердце человека, у которого ему нужно купить быков, или сердце женщины, которую он желает иметь женой[22]. Оби Восточной Африки завязывает в узелок могильный прах, кровь и кости, чтобы этим свести врага в могилу[23]. Конд втыкает в корзину с рисом железную стрелу бога войны. Если она стоит прямо, то он думает, что война будет продолжаться, если же она падает, то он считает, что и столкновение должно окончиться. Когда он мучит человеческие жертвы, посвящённые [69] богине Земле, он радуется, если видит, что они проливают обильные слёзы: это означает обильные дожди, которые выпадут на его землю[24]. Здесь перед нами яркие примеры символической магии примитивных племён, но с ними могут вполне соперничать суеверия, которые ещё держатся в Европе.
Германский крестьянин с удивительным простодушием уверяет, что если собака воет, глядя в землю, то это предвещает смерть, если же она смотрит вверх, — то выздоровление от болезни[25]. По общераспространённому в Европе поверью в доме умирающего должно отпереть замки и отодвинуть задвижки, чтобы не задержать его души[26]. Гессенский парень думает, что он может избавиться от рекрутства, если будет носить в кармане шапочку девочки, — символический способ отогнать возмужалость[27]. Современные сербы с танцами и пением водят маленькую девочку, убранную листьями и цветами, и выливают на неё чашки воды, чтобы вызвать дождь[28]. Моряки при штиле иногда высвистывают ветер, однако вообще-то они не любят в море свиста, который поднимает свистящий ветер[29]. Рыбу должно есть от хвоста к голове, говорит житель Корнуэлльса, чтобы привести головы других рыб к берегу, потому что если их есть неправильным способом, то рыба поворачивает от берега[30]. Тот, кто обрезался ножом, должен вытереть его жиром, и пока нож высыхает, рана заживёт. Это — пережиток, уцелевший от тех времён, когда в фармакопее можно было находить рецепты симпатических мазей.
Как ни странны эти понятия, надо помнить, что они возникли естественно, по определённому умственному закону, зависят от принципа ассоциации идей, механизм которой мы можем вполне понять, хотя и отрицаем её практические результаты. За примером можно снова обратиться к проницательному лорду Честерфильду, слишком умному, чтобы понимать глупость. В одном из своих писем он рассказывает, что король был болен и что народ вообще ожидал дурного исхода болезни, потому что самый старый лев в Тауэре, почти ровесник короля, только что умер. «Так дик и причудлив человеческий ум», — восклицает он в виде пояснения. Но, конечно, эта мысль не была ни дикой, ни причудливой. Она просто была одним из аргументов по аналогии, неверность которых образованный мир только с большим трудом, наконец, научился понимать, но которые — и в этом нет никакого преувеличения — до настоящего времени сохраняют значительный вес в глазах четырёх пятых человеческого рода[31].
Обзор тех волшебных искусств, которые были систематизированы в мнимые науки, обнаруживает в них тот же основной принцип. Искусство гадания и предвещания по встречам с животными знакомо таким племенам, как тупи в Бразилии и даяки на Борнео[32], а через античную цивилизацию они унаследованы и более высоко стоящими народами. Маори могут дать образчик правил этого предвещания. Они считают несчастным признаком, если во время совещания кричит сова, и, наоборот, военный совет ободряется надеждой на победу, когда над головами пролетит ястреб. Полёт птиц вправо от военной жертвы благоприятен, если и деревни племени находятся в этой стороне, но если полёт направлен в сторону неприятеля, война будет проиграна[33]. Если сравнить это с воззрениями татар, то ясно, что в источнике тех и других лежит одинаковая мысль. У татар крик совы одной мелкой породы представляется звуком ужаса, хотя есть белая сова, которая приносит счастье. Из всех птиц самая вещая для них — белый сокол: калмык кланяется и благодарит [70] за доброе предзнаменование, когда сокол летит от него вправо, а видя его на левой стороне, он отворачивается и ожидает бедствия[34]. Точно так же для негров Старого Калабара крик большого зимородка предвещает добро или зло, смотря по тому, справа или слева он слышен[35]. Здесь мы имеем очевидный символизм правой и левой руки, связывание беды с унылым криком совы и ассоциирование победы со стремительным полётом ястреба. Эта ассоциация в Старой Европе сделала хищную птицу для воинов предзнаменованием победы.
Такой же смысл оказывается в предзнаменованиях, связанных со встречей животных и людей, особенно при первом выходе утром. Древние славяне, например, считали встречу с больным или со старухой предвестием неудачи. Всякий, кто возьмёт на себя труд войти в подробности этого предмета и изучить античные, средневековые и восточные кодексы 
Рис 8. Группа даяков в ожидании крика вещей птицы относящихся сюда правил, найдёт, что принцип прямого символизма может вполне удовлетворительно объяснить бóльшую часть этих правил. Остальные могли потерять свой прежний смысл или могли иметь иное происхождение. Наконец, некоторые могли быть придуманы произвольно (как это необходимо должно быть в значительной части таких выдумок), чтобы заполнить пробелы системы. Для нас, например, понятно, почему предзнаменование в виде крика вороны должно быть различным с правой и с левой стороны, почему коршун означает хищничество, аист — согласие, пеликан — благотворение, осёл — трудолюбие, почему свирепый притеснитель, волк, может быть добрым предзнаменованием, а робкий заяц — дурным, почему пчёлы, символ покорного народа, могут быть благоприятным знамением для короля, а мухи, которые снова прилетают, сколько бы их ни гнали, могут быть символом докучливости и наглости[36].
Что же касается общего принципа, лежащего в основе представления, будто животные могут быть предзнаменованием для тех, кто с ними встречается, [71] то здесь не может быть сомнения. И немецкий крестьянин, который говорит, что встреча со стадом овец есть предзнаменование благоприятное, а со стадом свиней — неблагоприятное, и корнуэлльский рудокоп, который отворачивается с ужасом, если встретит по дороге в шахту старуху или кролика, держатся до сей поры воззрений, которые являются столь же неподдельными остатками древнего дикого состояния, как и каменное орудие, вырытое из кургана.
Учение о снах, которые приписываются многими племенами вмешательству духов, относится скорее к религии, чем к магии. Здесь перед нами снотолкование, искусство извлекать предвещания из снов, которые рассматриваются как сверхъестественные явления. Нельзя выбрать лучшие образцы для иллюстрации основного принципа подобных мистических объяснений, чем приводимые в Библии подробности и толкования снов Иосифа (Быт. XXXVII, XL, XLI) о снопах, о солнце, луне и одиннадцати звёздах, о вине и корзине с хлебами, о тощих и жирных коровах, о пустых и полных колосьях[37]. Снотолкование, дающее такое символическое объяснение виденному во сне, известно и примитивным племенам.
Рассказывают, что целое австралийское племя переселилось вследствие того, что кто-то из туземцев увидел во сне сову известной породы, а их мудрецы объяснили, что этот сон предвещает нападение другого племени[38]. Камчадалы, придающие большое значение снам, некоторым из них приписывают специальное значение. Так, например, увидеть во сне вошь или собак означает посещение русского путника[39].
Зулусы, узнав из опыта, насколько ошибочно ожидать прямого и буквального исполнения снов, но всё же продолжая верить в вещий характер снов, вдались в другую крайность. Если в случае чьей-нибудь болезни они видят во сне, что больной умер, что его вещи разбросаны, что его хоронят, с плачем и причитаниями, то они говорят: «Мы видели его смерть во сне, стало быть он не умрёт». Если же они видят во сне свадебные танцы, то это признак похорон[40]. Маори также думают, что видеть во сне родственника умирающим — к выздоровлению, а видеть его здоровым — к смерти. Таким образом, оба названных народа, следуя тому же извращённому логическому пути, какого держались наши предки, выработали аксиому, согласно которой «сны всегда говорят противное».
Просматривая длинные списки правил античного, восточного и новейшего народного снотолкования, теряешь надежду открыть первоначальный смысл всех их вариаций. Многие из них строились на намёках, понятных в своё время, но тёмных теперь. Мусульманское толкование сна о яйцах, как относящегося к женщинам, потому что женщины, по изречению Мохаммеда, уподобляются яйцу, укрытому в гнезде, может служить образцом [72] того, как правила снотолкования могут строиться на отдалённых ассоциациях, выяснение которых невозможно, если только случайно не сохранился ключ к ним. Многие правила снотолкования, по-видимому, приняты были наудачу, чтобы просто дополнить списки предзнаменований и подходящих к ним совпадений. Можно ли догадаться, почему, например, видеть во сне жареное мясо означает, что видевший это будет клеветником, или почему смех во сне предвещает трудные обстоятельства, или игра на фортепиано означает смерть родственника?
Гораздо замечательнее, однако, другая сторона дела, а именно, своеобразная, хоть и явно нелепая логика многих снотолкований. Можно только думать, что тот символизм, на котором основана вера в вещие сны, благоприятствовал сохранению и новому составлению таких правил снотолкования, которые представляли видимый смысл. Возьмём мусульманское убеждение, что видеть во сне что-нибудь белое, зелёное или воду — хорошее предзнаменование, а видеть чёрное, красное или огонь — дурное, что пальма означает араба, а павлин — короля и что тот, кто во сне ест звёзды, будет сотрапезником какого-нибудь важного человека. Возьмём античные правила, какие заключаются в «Снотолковании» Артемидора, и пройдём через средневековые трактаты до тех сонников, какие ещё покупаются служанками в грошовых книжных лавках на ярмарках. Мы увидим, что древние правила ещё сохраняются в значительной степени и что половина всей массы этих правил ещё сохраняет свой первоначальный мистический смысл. Они построены на принципе либо прямого (большей частью), либо обратного толкования.
Дурной запах означает неприятность, а мытьё рук — избавление от беспокойства. Обнимать кого-нибудь из самых любимых — очень счастливое предзнаменование. Отнятые ноги означают путешествие; плакать во сне — к радости, а потерять во сне зуб значит потерять друга. Тот, кто видел во сне, что у него вынули ребро, вскоре увидит смерть своей жены. Гоняться за пчёлами — к прибыли. Женитьба во сне означает, что умер кто-нибудь из родных. Кто видит много кур вместе, тот будет ревнив и ворчлив, а тот, кого преследует змея, должен остерегаться злых женщин. Видеть во сне смерть — к счастью и долголетию. Плавать и ходить по воде вброд — хорошо, лишь бы голова была над водой. Идти во сне через мост означает, что вы оставите хорошее положение, чтобы искать лучшего, а видеть во сне дракона означает, что вы увидите важного господина, вашего начальника или какого-нибудь чиновника[41].
Гаруспикация (гадание по внутренностям) среди малокультурных племён свойственна преимущественно малайцам, полинезийцам[42] и различным азиатским племенам[43]. Имеется упоминание о применении её в Перу при инках[44]. Рассказ капитана Бёртона о Центральной Африке, по-видимому, вполне выясняет её символический принцип. Он описывает «мганга», или колдуна, который узнаёт суд божий, убивая и разрывая курицу и рассматривая её внутренности. Если около крыльев оказывается чернота или повреждение, то это предвещает измену детей или родственников. Спинная кость изобличает в преступлении мать или бабку, хвост указывает виновность жены и т. д.[45]. В древнем Риме, где это искусство занимало такое важное место в общественных делах, употреблялся тот же способ толкования, как свидетельствует предвещание об Августе, когда печень жертв найдена была сложенной вдвое, в соответствии с чем гадатели предсказали ему двойную власть[46]. С того времени гаруспикация исчезла из употребления в большей степени, чем все другие волшебные приёмы. Однако даже и теперь можно указать характерный остаток её в Бранденбурге. Здешние [73] крестьяне, заколов свинью, осматривают её внутренности. Они считают, что перевёрнутая селезёнка предвещает и другой переворот, именно смерть в этом семействе, в том же году[47].
Рядом с гаруспикацией можно поставить искусство гадания на костях. Североамериканские индейцы, например, кладут на огонь плоскую кость дикобраза и по цвету её судят, будет ли успешна охота на дикобраза[48]. Главным приёмом является здесь гадание по кости лопатки, называемое скапулимантией, или омоплатоскопией. Приём этот, связанный с древним китайским гаданием по треску щита черепахи, особенно в ходу в Монголии, где он существует с древних времён и откуда, быть может, он распространился во все другие страны, где отмечено его применение. Простой символизм этого гадания хорошо виден из обстоятельного рассказа Палласа, к которому приложены чертежи. Кость лопатки держат на огне, пока она не растрескается по различным направлениям, и затем длинная 
Рис 9. Гаруспиции, или гаруспикации, в древнем Риме трещина вдоль кости считается «путём жизни», а поперечные трещины в правую и левую стороны означают различные хорошие или дурные предзнаменования. Если предвещание требуется только относительно какого-нибудь определённого события, продольные трещины означают хороший исход дела, а поперечные — препятствия. Белые отметки предвещают много снега, чёрные — умеренный ветер и т. д.
Чтобы отыскать это оригинальное гадание в новейшее время в Европе, лучше всего обратиться к Англии. В английском языке существует даже специальное выражение, которое буквально означает: «читать по лопаточной кости»[49]. В Ирландии Кэмден описывает гадание, когда смотрят сквозь лопаточную кость барана, чтобы отыскать тёмное пятно, которое предсказывает смерть, а Дрэйтон в своём «Полиольбионе» таким образом воспевает это искусство:
Будущее они узнают при помощи плеча барана, отделённого от правой стороны,
Которое они обыкновенно варят, обнажая при этом кость лопатки;
[74] Когда колдун берёт её и смотрит на неё,
Он провидит вещи, которые должны случиться в далёком будущем, так же как и вещи давно прошедшие[50].
Хиромантия, или пальмистрия (гадание по ладони), по-видимому, очень сходна с этим, хотя она переплетается также и с астрологией. Она процветала в древней Греции и Италии и ещё процветает в Индии, где слова «это написано на ладонях моих рук» есть обыкновенный способ для выражения неизбежности судьбы. Хиромантия прослеживает по чертам ладони «линию счастия» и «линию жизни», находит причину несчастия в пересечениях 
Рис 10. Каяны в Индонезии гадают по печени свиньи линий на сатурновой горке, предвещает печаль и смерть по чёрным пятнам на ногтях и, наконец, истощив средства этого ребяческого символизма, дополняет его систему всякими самыми нелепыми подробностями. Это искусство имеет своих новейших почитателей не у одних только цыган, предсказывателей счастья, но и в среде так называемого «хорошего общества»[51].
Таким образом, в волшебных искусствах часто обнаруживается с полной очевидностью прямая в той или иной степени ассоциация идей. Так, когда новозеландский колдун ищет предзнаменования в том, как падают его гадательные палочки (управляемые будто бы духами), он совершенно естественно считает хорошим предзнаменованием, когда палочка, представляющая его собственное племя, падает на верхний конец той палочки, которая представляет неприятеля, и наоборот. Зулусские колдуны продолжают производить подобные упражнения со своими волшебными палочками. Горизонтальное падение палочки означает отрицательный ответ, вертикальное — утвердительный. Их бросают на голову, живот или другую поражённую часть тела больного, чтобы определить, где находится его болезнь, и узнать, в каком направлении живёт лекарь, который может вылечить её. Когда подобное искусство в давнее время применялось в Старом Свете, то ответы давались прутиками, которые падали вперёд или назад, вправо или влево. Разумеется, здесь усматривали вмешательство демонов[52].
Когда приёмы подобного рода развиваются и усложняются, то система, естественно, должна пополняться более произвольными приспособлениями. [75] Это ясно обнаруживается в одном из гадательных искусств, упомянутых выше, в связи с азартными играми. В картомантии, гадании по картам, обнаруживается какой-то своеобразный смысл в некоторых правилах, как, например, в том, что две дамы означают дружбу, а четыре — сплетни, или что червонный валет предвещает, что в семействе появится смелый молодой человек, который будет полезен. Последнее предположение может быть разрушено тем, что валет выпадет не вверху, а внизу. Но колода карт, разумеется, даёт только ограниченное число таких сравнительно осмысленных толкований. Остальное построено на совершенно произвольных выдумках, вроде того, например, что семёрка бубен означает выигрыш в лотерею, а девятка той же масти — неожиданное путешествие[53].
Замечательная группа гадательных орудий позволяет выявить другой принцип. В юго-восточной Азии карены-сгау во время погребальных торжеств вешают на нитке браслет или металлическое кольцо над медной чашей, к которой подходят один за другим родственники умершего и ударяют по краю чаши куском бамбука. Когда до чаши дотрагивается самый любимый родственник умершего, дух последнего отвечает будто бы закручиванием и растягиванием шнурка, так что кольцо должно оборваться и упасть в чашу или, по крайней мере, удариться об неё[54]. Ближе к внутренней Азии, в северо-восточном углу Индии, у племён бодо и дгималь, заклинатель должен узнать, какое божество вошло в тело больного, желая наказать его болезнью за какой-нибудь нечестивый поступок. Чтобы узнать это, он раскладывает на земле, вокруг больного, тринадцать листьев, которые должны представлять богов, и держит маятник, привязанный шнурком к большому пальцу. Предполагается, что прикосновенный к данному случаю бог, убеждённый призываниями заклинателя открыть себя, заставляет маятник качаться по направлению представляющего его листа[55].
Эти мистические приёмы (оставим в стороне вопрос, каким образом эти племена научились их употреблению) составляют грубые формы античной дактиломантии, любопытный образец которой мы находим в рассказе о процессе заговорщиков Патриция и Гилария, хотевших этим способом узнать, кто должен был заместить императора Валента. По краям круглого стола расставлены были буквы алфавита, и с молитвой и мистическими обрядами над ним подвесили кольцо на нитке. Качание или остановка кольца перед известными буквами должны были служить ответом оракула[56]. Дактиломантия упала в Европе до искусства узнавать, который час. Для этого держали в руке шнурок с привязанным к нему кольцом, висевшим внутри стакана, пока оно, без сознательной помощи действующего лица, начинало качаться и отбивало часы.
Действия знаменитого гадательного жезла с его курьёзной способностью вращаться в присутствии воды, руды, кладов или воров связаны либо с ловким обманом, либо с бессознательным управлением со стороны применяющего этот жезл. Такой жезл ещё употребляется на континенте Европы, и в некоторых местах его ещё прячут в одежде новорождённого, чтобы таким образом окрестить жезл для большей его действенности[57]. Чтобы покончить с этой группой гадательных орудий, нужно упомянуть ещё об одном из них, действие которого определяется также случаем или управлением гадателя. Это одна из самых обыкновенных античных и средневековых ордалий, так называемая косциномантия, или, как она названа в Гудибрасе[58],«оракул решета и ножниц, который вертится так же верно, как сферы». Решето висит, привязанное на шнурке или на остриях [76] ножниц, воткнутых в его края, обладая будто бы способностью повёртываться кругом, покачиваться или падать при имени вора, а также делать подобные знаки для других целей. Христианский «суд божий» при помощи Библии и вращающегося на стержне ключа, нередко применяющийся и ныне, есть вариант этого древнего обряда: самое лучшее средство открыть вора по этому способу — читать псалом 49-й. Когда читается стих: «Видя вора, соглашаешься с ним», этот аппарат должен повернуться к виновному[59].
Граф де Местр, с своей обычной манерой извращать факты, говорит, что астрология, без сомнения, связана с первостепенной важности истинами, которые у нас были отвергнуты как бесполезные или опасные, или которых мы не можем распознать в их новой оболочке[60]. Здравое обсуждение предмета скорее оправдывает противоположное мнение, именно, что астрология основывается на грубейшем заблуждении. Последнее выражается в том, что поверхностная, существующая только в воображении аналогия ошибочно принимается за действительную связь. По своему огромному отрицательному влиянию на человечество астрология, ещё недавно остававшаяся важной ветвью философии, имеет право на самое высокое места среди тайных знаний. Она едва ли относится к очень низким уровням культуры, хотя одно из её основных положений о душах, или одушевляющем разуме небесных тел, корнями своими уходит в недра дикарской жизни. Однако вот образчик астрологического суждения маори, который представляет собой нечто похожее на то, что можно бы найти у Парацельса или Агриппы. Нет основания сомневаться, что перед нами вполне оригинальный продукт туземной мысли. Если во время осады ново-зеландского «па»[61] Венера находится близ Луны, туземцы, естественно, представляют себе оба светила как неприятеля и крепость. Если планета стоит выше, значит враг возьмёт верх, если ниже, тогда обитатели страны будут в состоянии справиться с врагом[62].
Древняя история астрологии темна, но её разработка, тщательная систематизация, без сомнения, были делом цивилизованных народов древнего и средневекового мира. Можно предполагать, что бóльшая часть её законов потеряла свой логический смысл, или никогда его не имела, но происхождение многих других ещё до сих пор очевидно. Они в значительной степени основываются на прямом символизме. Таковы законы, связывающие солнце с золотом, гелиотропом и пионом, с петухом, который возвещает день, с великодушными животными, каковы лев и бык, а месяц — с серебром, с изменчивым хамелеоном, с пальмой, о которой думали, что она каждый месяц даёт новые отпрыски. Прямой символизм очевиден в главном принципе вычисления гороскопов, в понятии об «асценденте», по которому часть неба на востоке в минуту рождения ребёнка считается связанной с ним и пророческой для ею последующей жизни[63].
Существует следующий старинный рассказ. Однажды, когда два брата заболели оба в одно время, врач Гиппократ заключил из этого совпадения, что они были близнецами, Астролог Посидоний, однако, решил, что скорее они рождены оба под одним созвездием. Мы можем прибавить, что и тот и другой вывод мог бы показаться дикарю разумным.
Одно из самых любопытных астрологических учений, сохранившее своё место и в современных народных поверьях, есть учение о существовании симпатической связи между ростом и упадком в природе и фазами Луны. В числе античных предписаний мы находим следующие: класть яйца под наседку в новолуние, а деревья сажать, когда месяц идёт на ущерб и после полудня. Литовское правило отнимать от груди мальчиков во время прибыли [77] Луны, а девочек на ущербе, без сомнения, для того, чтобы сделать мальчиков крепкими, а девочек нежными и деликатными, вполне согласуется с тем, что оркнейские островитяне сопротивляются бракам в другое время, кроме времени прибывания луны, а другие требуют даже, чтобы они совершались во время прилива.
Мнение, что погода изменяется вместе с четвертями луны, и до сих пор крепко держится в Англии. Метеорологи, которые со всем усердием ловят всякое наблюдение, отвечающее фактам, совершенно отвергают это мнение, которое, по-видимому, действительно целиком относится к народной астрологии. Как рост и увядание растений связывали с прибылью и убылью луны, точно так же и перемены погоды стали связывать с лунными фазами. Тот факт, что образованные люди, для которых доступны точные метеорологические таблицы, ещё удовлетворяются этим воображаемым лунным законом, составляет интересный случай пережитка в умственной области.
В случаях, подобных этим, астролог имеет действительную аналогию, хотя бы и обманчивую, которую он может взять в основание своего закона. Но бóльшая часть его мнимой науки основана, по-видимому, на ещё более несостоятельных и произвольных аналогиях не вещей, а названий. Названия звёзд и созвездий, знаков, обозначающих области неба и периоды дней и годов, как бы они ни были произвольны, составляют для астролога материал, который он может разрабатывать и ставить в связь с житейскими событиями. Достаточно было астрономам подразделить видимый на небосклоне путь солнца воображаемыми знаками зодиака, чтобы из этого возникли астрологические законы, согласно которым эти небесные знаки имеют будто бы действительное влияние на настоящих земных овнов, тельцов, раков, львов, дев. Ребёнок, рождённый под знаком Льва, будет мужественным; тот, который рождён под знаком Рака, не далеко пойдёт в жизни; рождённый под Водолеем, вероятно, должен утонуть, и так далее.
Около 1524 г. Европа ожидала, в молитве и страхе, второго потопа, который, по предсказаниям, должен был произойти в феврале этого года. Когда роковой месяц приблизился, жители берегов двинулись толпами на горы; некоторые из них, чтобы спастись от воды, запаслись лодками, а президент Ориаль, в Тулузе, построил себе Ноев ковчег. Потоп этот был предсказан великим астрологом Штефлером, который, говорят, первый ввёл предсказания погоды, какие помещаются в наших календарях. Его соображения имеют то преимущество, что они совершенно понятны и до сих пор: в феврале 1524 года три планеты должны были сойтись в водяном знаке Рыб.
Достаточно было даже того, чтобы астрономы распределили между планетами имена известных божеств, как планеты приобрели в силу этого свойства своих божественных тёзок. Так, планету Меркурий стали связывать с путешествиями, торговлей и воровством, Венеру — с любовью, Марса — с войной, Юпитера — с силой и «бодростью». На всём Востоке астрология ещё остаётся в полном уважении. Состояние средневековой Европы в этом отношении может отлично представить себе нынешний путешественник по Ирану, где шах по целым дням ожидает за стенами своей столицы, чтобы созвездия дозволили ему войти в неё, и где в дни, назначенные звёздами для кровопускания, кровь буквально течёт потоками из лавок цирюльников на улицу. Профессор Вуттке говорит, что в Германии ещё много таких местностей, где гороскоп ребёнка тщательно хранится в семейном сундуке вместе с свидетельством о крещении. В Англии едва ли можно найти такую степень консерватизма, но мне самому приходится жить не дальше мили от одного астролога, а недавно я видел серьёзную записку о гороскопах, представленную вполне серьёзно Британской ассоциации. Груды «Календаря Задкиеля», выставляемые в окнах провинциальных [78] книжных лавок около рождества, показывают, как много остаётся ещё сделать для народного образования[64].
Признавая приведённые здесь факты достаточно наглядными образцами символической магии, мы можем теперь спросить, неужели во всей этой чудовищной смеси нет ровно ничего истинного или ценного? Практически оказывается, что, действительно, нет и что мир целые века опутан был слепой верой в такие действия, которые не стоя́т ни в какой связи с их предполагаемыми последствиями и которые столь же хорошо можно истолковывать в совершенно противоположном стиле. Плиний именно в магии видел учение, достойное его особенного внимания, «по той самой причине, что она была самым обманчивым из искусств, а между тем господствовала в мире в продолжение стольких веков». Если задаться вопросом, каким же образом подобная система могла держаться не только независимо от реальных фактов, но даже наперекор им, то ответить на это, кажется, будет нетрудно.
Во-первых, не надо забывать, что тайноведение держалось не одной только собственной силой. Как ни ничтожны были магические приёмы, на практике они соединялись с другими приёмами, вовсе не ничтожными. То, что считалось священным предвещанием, на деле часто бывало остроумной догадкой ловкого человека о прошедшем и будущем. Гадание служит колдуну только предлогом к настоящему расследованию, точно так же как «суд божий» даёт ему неоценённый случай допросить виновных, чьи дрожащие руки и двусмысленная речь выдают разом и их тайну и их полную веру в способность колдуна открыть эту тайну. Пророчество должно исполниться, и маг, вселяя в сознание жертвы уверенность, что роковые искусства действуют против неё, иногда мог убить своего пациента этой мыслью, словно материальным оружием. Совмещая часто в своём лице жреца и колдуна, маг имеет на своей стороне всю силу религии. Будучи часто человеком влиятельным и всегда неразборчивым на средства интриганом, он может действовать и колдовством и вместе с тем силой власти, заставляя свою левую руку помогать правой: являясь часто лекарем, он может помогать своим пророчествам о жизни и смерти лекарствами или ядом, тогда как ловкие фокусы много содействуют поддержанию его сверхъестественного престижа.
Маги по профессии существовали, начиная от самых древних известных нам ступеней культуры. Они жили своим колдовством и поддерживали его. Кто-то сказал, что если бы кто-нибудь платил профессорам, чтобы они учили, что сумма двух сторон треугольника равна третьей, то и это учение нашло бы среди нас достаточно последователей. Во всяком случае существование магии при наличии влиятельной профессии, заинтересованной в поддержании её кредита, вовсе не зависело от простой очевидности и обоснованности фактами.
Во-вторых, что касается очевидности и обоснованности очевидности, то магия имеет своё начало вовсе не в обмане и, кажется, редко употреблялась как явный обман. Вообще колдун изучает свою столь прославленную своим древним возрастом профессию совершенно добросовестно и более или менее сохраняет свою веру в неё от начала до конца; являясь в одно и то же время обманщиком и обманутым, он соединяет энергию верующего с хитростью лицемера. Если бы тайные знания придуманы были просто с целью обмана, то достаточно было простых нелепиц, которые вполне отвечали бы цели, а между тем здесь мы находим обработанную и систематическую [79] псевдонауку. На деле — это искренняя, но ошибочная система воззрений, выработанная человеческим умом путём таких процессов, которые во многом ещё понятны для нашего собственного ума. Это и составляет её первоначальную основу. И хотя факты свидетельствовали против неё, свидетельства эти только недавно и постепенно стали действовать разрушительно.
Общий взгляд на практическое действие этой системы может быть приблизительно таков. Бóльшая доля удачных случаев должна быть отнесена за счёт естественных средств, только выдаваемых за магические. Точно так же известная доля случаев могла быть удачной только по чистой случайности. Значительно бóльшая доля, однако же, была тем, что называется неудачей, но именно эту часть маг по профессии и не принимает в расчёт, действуя, главным образом, при помощи словесных увёрток и бесстыдной наглости. Он рассыпается в двусмысленных фразах, которые дают ему три или четыре шанса против одного. Он в совершенстве умеет поставить затруднительные условия, чтобы потом свалить неудачу на несоблюдение этих условий. Если вы желаете делать золото, алхимик в Средней Азии имеет к вашим услугам рецепт, но чтобы воспользоваться им, вы не должны три дня думать об обезьянах. Точно так же английское народное поверье говорит, что если у вас выпадет ресница и вы положите её на большой палец, то получите всё, чего желаете, если только в решительную минуту не будете думать о лисьих хвостах. Далее, если что-нибудь не сбывается или не удаётся, у колдуна всегда наготове объяснение. Если родится дочь, когда он обещал сына, то это случается по милости другого, враждебного колдуна, который превратил мальчика в девочку. Если случилась буря именно в то время, когда он устраивал хорошую погоду, то он спокойно требует себе большей платы за новые более сильные приёмы. При этом он уверяет своих клиентов, что они могут сказать ему спасибо за такую бурю, потому что она была бы гораздо сильнее, если бы он не проделал своих манипуляций.
Если мы даже оставим в стороне все эти добавочные плутни и взглянем на добросовестных, но необразованных людей, упражняющихся в тайных науках, то мы увидим, что неудачи, опорочивающие все эти приёмы в наших глазах, в их глазах имеют сравнительно мало веса. Часть этих неудач смазывается эластической формулой «чуть-чуть больше или меньше», подобно тому как проигрывающий в лотерею утешает себя тем, что его номер был между двумя выигравшими, или поклонник лунной метеорологии с торжеством указывает, что перемена погоды произошла двумя или тремя днями прежде или после какой-нибудь из четвертей, так что его предсказание «около такой-то четверти луны» оказывается приложимым к четырём или шести дням из семи. Часть ускользает вследствие неспособности к оценке отрицательного свидетельства; один успех обычно перевешивает полдюжину неудач. Как немного даже теперь таких людей, которые руководились бы достопримечательным местом из «Нового Органа»[65]: «Человеческий разум, когда он усвоил себе какое-нибудь положение (или в силу общего признания и веры в это положение, или в силу удовольствия, какое оно доставляет), старается из всего составить для него новую опору и подтверждение. Хотя самые убедительные и многочисленные примеры могут противоречить этому, он, однако, не замечает их или пренебрегает ими. Он скорее отделается и отклонит их с непреодолимым и несправедливым предубеждением, чем пожертвует для них авторитетом своих первых заключений. Один человек, которому показывали в храме дощечки, прибитые по обету людьми, спасшимися от гибели после кораблекрушения, [80] на вопрос — признаёт ли он теперь силу богов, очень хорошо отвечал другим вопросом: «Но где же изображения тех, которые погибли, несмотря на свои обеты?»[66]
Вообще переживание символической магии в продолжение средних веков и в наши времена представляет собой неутешительный, но не таинственный факт. Раз установившееся мнение, как бы оно ни было неверно, может держаться из века в век, так как верование может распространяться без всякого отношения к его первоначальной разумности, подобно тому как растения распространяются от отростков без новой посадки семян[67].
История пережитков вроде тех народных поверий и тайных знаний, какие мы рассматривали, была по большей части историей вырождения и упадка. По мере того как умы людей изменяются под влиянием развивающейся культуры, старые обычаи и мнения постепенно исчезают в новой, несвойственной им атмосфере или переходят в такое состояние, которое больше соответствует новой жизни, окружающей их. Но это далеко не закон, не знающий исключений; при узком взгляде на историю может даже казаться, будто такого закона нет вовсе. В действительности поток культуры стремится вперёд и снова возвращается. То, что кажется ярким прогрессивным течением для одного века, может при следующем повороте сделаться крутящимся на одном месте водоворотом или обратиться в стоячее гнилое болото. Изучая с более широкой точки зрения развитие человеческих воззрений, мы можем иногда проследить от самой поворотной точки изменение пассивного переживания в активное оживание. Какое-нибудь верование или обычай целые столетия может обнаруживать симптомы упадка, как вдруг мы начинаем замечать, что общественная среда, вместо того чтобы подавлять его, благоприятствует его новому росту. Совсем уже угасавший пережиток опять расцветает с такой силой, которая часто настолько же удивительна, насколько вредна. Хотя это оживание не может сохраниться навсегда, хотя при новом повороте мнений разрушение может оказаться беспощаднее, чем прежде, воскресший пережиток может, однако, сохраняться целые века, проникнуть в самые внутренние ткани общества и даже сделаться типичным признаком и характерной чертой своего времени.
Писатели, которые желают показать, что мы при всех своих заблуждениях умнее и лучше наших предков, любят останавливаться на истории колдовства на исходе средних веков. Они могут ссылаться на слова Мартина Лютера по поводу ведьм, которые будто бы похищали у крестьян масло и яйца: «Я нисколько не жалел бы их; я сжёг бы их всех». Они могут указать на доброго сэра Меттью Гэля, который вешал ведьм в Суффольке на основании писания и согласного мнения мудрых людей всех народов, а также на короля Иакова, в присутствии которого пытали д-ра Фиана за то, что тот с помощью флота ведьм в решётах поднял бурю против королевского корабля во время его плавания из Дании. В эти страшные времена быть калекой с гноящимися глазами значило доставить 20 шиллингов людям, которые занимались отыскиванием ведьм. Для женщины иметь на теле то, что этим искателям колдунов угодно было называть чёртовым знаком, значило с уверенностью ожидать смертного приговора. Не терять крови, или не проливать слёз, или не тонуть в пруду предвещало, во-первых, пытку, а затем костёр[68]. Реформа в религии не излечила болезни [81] человеческих умов, потому что в отношении колдовства пуритане были не хуже и не лучше инквизиторов. Паписты и протестанты боролись друг с другом, но те и другие действовали против этого врага человеческого рода, против ведьмы, которая продала себя сатане, чтобы ездить верхом на помеле, сосать кровь детей и быть при жизни и после смерти ужаснейшим из всех существ.
Под влиянием науки в воззрениях Европы произошли изменения наперекор всем существующим законам и авторитетам. К концу XVII в. отвратительное суеверие рушилось в Англии. Ричард Бакстер с фанатической ревностью силился снова зажечь костры ведьм в Новой Англии, но усилия его были напрасны. С каждым годом гонения на ведьм становились ненавистнее образованным классам. Хотя эти гонения прекращались медленно, но, наконец, они прекратились без следа. В наше время, когда мы читаем о ведьме, сожжённой в Камарго в 1860 г., мы указываем на Мексику, как на страну, далеко отставшую по культуре. И если в Англии ещё случается, 
Рис 11. Сожжение ведьмы (средневековая гравюра) что деревенские жители попадают под суд за дурное обращение с какой-нибудь бедной старухой, которая, как они воображают, отняла у коровы молоко или испортила урожай репы, то мы говорим об упорстве, с каким деревенский ум всё ещё держится известных нелепостей, и кричим о необходимости иметь больше школьных учителей.
Как ни справедливо всё это, этнограф должен идти в своём исследовании ещё дальше и глубже, чтобы достойно выполнить свою задачу. Господство веры в колдовство, давившей общественное мнение, как кошмар, от XIII до XVII в., далеко не было продуктом средних веков, а было оживанием воззрений, сохранившихся от отдалённых времён первобытной истории. Болезнь, которая снова распространилась в Европе, у примитивных обществ была хронической болезнью, длительность которой трудно поддаётся определению. Колдовство — неизменный элемент дикарского быта. В Австралии и Южной Америке есть примитивные племена, которые настолько верят в колдовство, что, по их словам, люди никогда бы не умирали, если бы их не заколдовывали и не убивали насильственно. Подобно австралийцам африканцы стараются узнать относительно своих умерших, какой колдун убил их своим гибельным искусством, ибо кровь должна быть отомщена кровью. Относительно Западной Африки утверждают, что вера в колдовство стóит здесь больше жизней, чем стоила когда-нибудь торговля [82] невольниками. В Восточной Африке капитан Бёртон — путешественник, умеющий обрисовать в своих очерках туземный быт немногими резкими штрихами, — замечает, что отчасти вследствие рабства, отчасти вследствие чёрной магии жизнь у племени бакуту подвержена постоянной опасности и «никто, особенно в преклонном возрасте, ни на один день не обеспечен от сожжения». Он рассказывает, что во время путешествия по территории народа вазарамо приходится встречать через каждые несколько миль кучи золы и пепла. Они иногда так расположены, что кажется, будто в одном месте сожжены отец и мать, а рядом, где маленькая кучка золы, — их ребёнок[69]. Известно, что даже в некоторых округах Британской Индии можно найти умонастроения, способные породить такие же ужасы. Их можно подавить скорее открытой силой, чем убеждением.
От уровня дикости мы можем проследить переживание колдовства в варварском и древнем цивилизованном мире. Оно существовало в Европе до X в., но не очень заметно. Между прочим законы Ротгара и Карла Великого направлены как раз против тех людей, которые стали бы предавать смерти мужчин и женщин по обвинению в колдовстве. В XI в. церковное влияние противодействовало суеверным представлениям о колдовстве. Но затем наступил период реакции. Сочинявшиеся в монастырях легенды и беззастенчивая торговля мнимыми чудесами более и более поощряли пагубное легковерие по отношению ко всему сверхъестественному. В XIII в., когда дух религиозного преследования в своём мрачном и жестоком безумии стал овладевать всей Европой, учение о колдовстве ожило во всей своей варварской силе[70]. Что в этом низведении Европы в умственном и нравственном отношении до уровня африканских негров повинна, главным образом, римская церковь, убедительно доказывают буллы Григория IX и Иннокентия VIII и история св. инквизиции[71]. Для нас главный интерес средневекового колдовства заключается в том, что оно получает полное и точное объяснение в теории пережитков.
По самым подробностям тех обвинений, какие обычно возводились на ведьм, можно проследить традицию, дошедшую почти в неизменном виде от времён дикости и варварства. Ведьмы будто бы поднимали бурю своими магическими обрядами, заговаривали от ран, наносимых оружием, устраивали сборища в пустынных местностях и на вершинах гор, носились по воздуху на зверях, превращались в кошек и оборотней и вели дружбу с духами. Они будто бы имели сношения с инкубами и суккубами[72]; втыкали иглы, булавки, перья и т. п. в тела своих жертв, причиняли болезни, вселяя в человека бесов, околдовывали своими чарами и дурным глазом, завораживали изображения, пищу и вещи. Всё это — простые пережитки дохристианских времён. «Оно возвращается к заблуждению язычников», — говорит Бурхард Вормсский о суеверии своего времени[73].
Два средства, особенно часто употреблявшиеся против средневековых ведьм, могут показать, какую роль в истории культуры играет пережиток. [83] Восточные джинны[74] так смертельно боятся железа, что самое название его служит заговором против них. В европейских поверьях точно так же железо прогоняет волшебниц и эльфов и уничтожает их силу. Эти создания являются как будто порождением древнего каменного века, и новый металл им ненавистен и вреден. Ведьмы по отношению к железу принадлежат к той же категории, что эльфы и домовые. Железные орудия и изделия держат их в страхе. В особенности выбирались для этой цели железные подковы, как и до сих пор свидетельствует об этом добрая половина дверей в конюшнях Англии.
Далее, одним из самых известных испытаний для ведьм было испытание плаванием. Обвиняемую связывали по рукам и по ногам и бросали в глубокую воду. Она должна была пойти ко дну, если была невинна, или остаться на воде, если была виновна. В последнем случае, как говорится в «Гудибрасе», она должна была быть повешенной только за то, что не утонула. Король Иаков, который, кажется, имел понятие о настоящем первобытном значении этого обряда, говорит в своей «Демонологии»: «По-видимому, бог указал сверхъестественный признак чудовищного нечестия ведьм в том, что вода должна отказываться принимать в своё лоно тех, кто стряхнул с себя священную воду крещения». Такое же испытание водой известно и в древней германской истории, и его значение объяснялось тем, что стихия сознательно отвергает виновного («если вода примет его, как бы невинного, — гласит средневековая формула, — невинные погружаются в воду, виновные плавают поверх»). Уже в IX в. законы запрещали этот обычай как остаток суеверия. Наконец, то же испытание водой мы встречаем в числе регламентированных судебных испытаний в индусских законах Ману. Если вода не позволяет обвиняемому плавать поверх, когда его бросят туда, его клятва верна. Так как этот древний индусский кодекс, без сомнения, был составлен по материалам ещё более древнего времени, то мы можем с некоторой уверенностью полагать, что это сходство испытания водой у европейских и азиатских народов арийской группы указывает на его возникновение в очень отдалённой древности[75].
Будем надеяться, что если вера в колдовство и необходимо связанное с нею гонение ещё раз появятся в образованном мире, то они появятся в более мягкой форме, чем прежде, и будут сдерживаться человечностью и терпимостью. Тот, кто воображает вследствие нынешнего исчезновения веры в колдовство, что она исчезла навсегда, без всякой пользы читал историю. Ему ещё надлежит понять, что «оживание в культуре» не есть пустая педантическая фраза. В наше время снова ожила группа верований и обычаев, которые корнями своими уходят в глубины того самого слоя древней философии, где впервые зародилось колдовство. Эта группа верований и обычаев есть то, что обыкновенно называется теперь спиритизмом.
Колдовство и спиритизм существовали целые тысячи лет в тесном союзе, который довольно верно изображается в следующих стихах XVI в., в «Интерлюдии» Джона Бэля о природе. Здесь в один ряд ставятся завораживание растений и домашних кур и приведение в движение по воздуху стульев и посуды:
Их колодцы я могу осушить,
Заставить деревья и траву погибнуть
И уничтожить всю домашнюю птицу.
Если люди заставят меня двигаться,
[84] Я могу заставить стулья плясать
И прыгать глиняные горшки,
Так что никто не сможет их удержать:
Достаточно мановения руки моей.
В начале XIX века думали, что колдовство и вера в духов, «приведённые к упадку одним и тем же умственным движением, вымерли или почти вымерли. Однако в настоящее время мы не только насчитываем десятки тысяч спиритов в Америке и Англии, но и видим в числе их немало людей с выдающимися умственными способностями. Хотя в мои намерения и не входит исследование самих фактов спиритизма, тем не менее этнографический подход к этому вопросу имеет своё значение. Он показывает, что новейший спиритизм в значительной мере представляет прямое оживание воззрений, относящихся к философии дикарей и простонародным поверьям. Это — не только простой вопрос о существовании известных явлений духа и материи. Распространение спиритизма свидетельствует о том, что в связи с этими явлениями целое религиозное учение, которое процветает в низшей культуре и вырождается в высшей, воскресло теперь с полной силой. Мир опять кишит разумными и могущественными бестелесными духовными существами. Люди опять смело утверждают, что эти бестелесные существа прямо влияют на мысль и материю. Мы как будто возвратились к временам, когда естествознание ещё было бессильно изгнать этих духов и их влияние из системы природы.
Призраки снова достигли того значения, какое они имели в былые времена, начиная от уровня примитивных племён до уровня средневековой Европы. Рассказы о привидениях, рассказы, где души умерших ходят видимым образам и вступают в общение с живыми людьми, теперь снова восстановлены и передаются с новыми подробностями, как «черты из тёмной стороны природы». Как в старину, люди живут теперь в постоянном сношении с душами умерших. Некромантия — религия, и китайский поклонник душ умерших может видеть, как иноземные варвары после пребывания в ереси в течение нескольких веков начинают снова симпатизировать его издревле почитаемым верованиям. Как колдуны варварских племён лежат в летаргии или сне в то время, когда их души отправляются в далёкие странствования, так точно и в рассказах новейших спиритов люди нередко остаются в бесчувственном состоянии, пока их призраки посещают отдалённые места, откуда они приносят известия и где они общаются с живыми людьми.
Духи живых и мёртвых, души Штрауса и Карла Фогта, так же как и души Августина и Иеронима, призываются медиумами в кружки спиритов. Как замечает д-р Бастиан, какой-нибудь знаменитый человек в Европе, чувствуя себя иногда в меланхолическом расположении духа, может утешаться мыслью, что его душа в этот момент вызвана в Америку, чтобы присутствовать там на заседании спиритов. Пятьдесят лет тому назад д-р Маккулох в своём «Описании западных островов Шотландии» писал о знаменитом шотландском «втором зрении»: «В действительности оно испытало судьбу колдовства: как только в него перестали верить, оно перестало существовать». Однако теперь он нашёл бы его возродившимся среди ещё более широких кругов общества и при более высоком уровне образования и материального благосостояния.
В числе влияний, которые привели к возрождению веры в духов, главное место, по моему мнению, должно принадлежать тому влиянию, какое имели на религиозные умы Европы и Америки крайние анимистические воззрения Эммануила Сведенборга в прошедшем столетии. Об отношении этого замечательного духовидца к некоторым положениям спиритизма можно судить по следующим утверждениям из «Истинной христианской религии». Дух человека есть, согласно Сведенборгу, его душа, которая [85] живёт после смерти в полном человеческом облике. Однако и при жизни этот дух может будто бы переноситься из одного места в другое, пока тело покоится на одном месте, как это бывало в некоторых случаях и с самим Сведенборгом, по его утверждению. «Я имел общение, говорит он, со всеми моими родными и друзьями, с королями и принцами и с учёными людьми после того, как они оставили эту жизнь, и это имело место в продолжение двадцати семи лет без перерыва». И, предвидя, что многие, читавшие его «Достопримечательные рассказы», сочтут их вымыслом, он уверяет, что это не выдумка, а что он действительно всё это видел и слышал, и притом не в каком-либо особенном состоянии души во время сна, а в состоянии полного бодрствования[76].
Я буду говорить о некоторых учениях новейшего спиритизма при рассмотрении анимизма, где их настоящее место. Здесь, чтобы показать отношение новейших спиритических идей к более старым, я собираюсь рассмотреть этнографически два из наиболее известных средств общения с миром духов — постукивание и писание, и две из самых замечательных «манифестаций» духов — поднятие на воздух и фокусы братьев Дэвенпорт.
Эльф, который ходит вокруг дома по ночам, постукивая и не давая покоя, — старый знакомец в европейских поверьях[77]. С давнего времени необъяснимый шум приписывался действию духов, которые чаще всего принимались за человеческие души. Современные даяки, сиамцы и сингалезы, в полном согласии с эстами, думают, что такой шум и движение производятся духами[78]. Эти постукиванья могут считаться таинственными, но безвредными, подобно тем, которые ожидаются в Швабии и Франконии во время рождественского поста, в «ночи маленьких постукивателей»[79]. Они могут считаться полезными, например, уэльские рудокопы думают, что духи, стук которых они слышат под землёй, указывают богатые жилы свинца и серебра[80]. Они могут быть просто докучливыми, как, например, это было раз в IX в., когда злой дух мучил целый приход, стуча в стены, как будто молотком, пока, наконец, побеждённый молебнами и святой водой, не сознался в дружбе с одним нечестивым священником, под платьем которого он скрывался. Точно так же в XVII в. знаменитый демон — барабанщик Тэдворта, вспоминаемый Гленвилем, стучал у дверей и вокруг дома и «целый час кряду барабанил зорю и многие другие военные сигналы, как и всякий другой барабанщик»[81].
Народное поверье по большей части считает такие таинственные шумы предвестием смерти, так как стук служит сигналом или призывом как у духов, так и у людей. Римляне думали, что таким именно способом гении смерти возвещают своё приближение. Современные народные поверья считают, что стук и глухой шум под полом есть предзнаменование близкой смерти. Думают также, что умирающие сами возвещают друзьям о своей смерти такими странными звуками. Английское поверье относительно обоих случаев гласит: «Три тяжёлых и громких удара в головах у больного, а также в головах или в дверь у кого-нибудь из его родных есть предвестие его смерти».
Существует рассказ 1534 г. о духе, который отвечал на вопросы постукиваниями в католической церкви в Орлеане и требовал удаления из церкви тела погребённой там жены мэра — лютеранина. Расследование, однако, показало, что это была проделка францисканского монаха[82]. Составление азбуки по числу ударов — известная уловка заключённых в тюремных камерах, долго приводившая в отчаяние тюремщиков и вместе с тем показывавшая распространение грамотности даже среди преступников. Когда в 1847 г. вызвавший много толков стук начал смущать спокойствие [86] населения Аркадии в штате Нью-Йорк, семейству Фоксов из Рочестера, основателям современного спиритического движения, с одной стороны, оставалось только восстановить древнюю веру в стучащих духов, которая почти совсем уже вошла в число потерявших силу суеверий, а с другой стороны, к их услугам была готовая система общения с духами.
Система стуковой азбуки и теперь в полном ходу. Бесчисленные образчики «известий», полученных таким путём, появлялись в печати. Вероятно, самым длинным из них является сочинение: «Хуанита, повесть, рассказанная стулом. В правительственной типографии, Гваделупа 1853». В записанных сообщениях медиумов имена и числа часто выдаются за добытые при исключительных обстоятельствах, между тем как склад мысли, 
Рис. 12. Разоблачение шарлатанского фокуса с фотографированием духа. Один из фотоснимков медиума Мумлера, осуждённого в 1862 г. за мошенничество язык и произношение бывают во всех этих случаях соответственны умственным качествам медиума. Так как сообщения эти большей частью явно бессмысленны, даже в том случае, когда «дух» называет себя именем какого-нибудь великого государственного деятеля, моралиста или философа прошедших времён, то спириты придумали теорию, согласно которой шаловливые или лживые духи могут заступать место духов высшего разряда и делать сообщения от их имени.
Писание духов бывает двух родов, смотря по тому — производится ли оно с помощью материального инструмента или без него. Первого рода писание очень употребительно в Китае, где, подобно другим обрядам гадания, оно, вероятно, древнего происхождения. Оно называется «схождением с карандаша» и в особенности употребляется образованными классами. Когда китаец желает спросить бога по такому способу, он посылает за профессиональным медиумом. Перед изображением бога ставят свечи и курение и, в виде жертвы, чай или фольговые деньги. Впереди, на другом столе, помещается продолговатый лоток с сухим песком. Пишущий инструмент имеет деревянную ручку в виде V, в два или три фута длиной, с деревянным зубцом, укреплённым на её острие. Два человека берут этот инструмент, каждый за одну из ножек, а острый конец остаётся в песке. Подобающие молитвы и заклинания склоняют бога обнаружить своё присутствие движением конца инструмента в песке. Этим путём получается ответ, а затем остаётся только несколько затруднительная и сомнительная задача разобрать его. К какому кругу воззрений относится этот обряд, можно судить из следующего: когда нужно похитить ветку абрикосового дерева, чтобы сделать из неё перо для духа, на стволе дерева нацарапывается оправдательная надпись[83].
Несмотря на различие между Китаем и Англией в религиозном отношении, искусство спиритического писания в обеих странах одно и то же. Род спиритической дощечки, или планшетки, по-видимому, был известен в Европе в XVII в.[84]. Инструмент, который можно теперь купить в игрушечных лавках, состоит из столика в виде сердца около семи дюймов длины, [87] стоящего на трёх подпорках, из которых две на широком конце имеют колёсца, а третья представляет карандаш, вставленный в отверстие на краю столика. Инструмент этот ставится на лист бумаги, и два человека слегка кладут на него пальцы, ожидая, пока инструмент не начнёт, без сознательного усилия действующих лиц, двигаться и писать ответы на вопросы. Не всякий человек может писать с помощью духа, но могущественный медиум может писать один. Сами медиумы иногда полагают, что в них действует какая-то посторонняя сила, словом, что они одержимы духом.
Церковная история упоминает о чуде, совершившемся при закрытии Никейского собора. Во время его заседаний умерли два епископа, Хрисанф и Мисоний. После закрытия собора отцы церкви отнесли подписанные всеми протоколы на могилы епископов и оставили их там с просьбой подписать. На следующий день протоколы были найдены подписанными и снабжёнными следующим примечанием: «Мы, Хрисанф и Мисоний, согласные со всеми отцами святого вселенского Никейского собора, хотя и отделённые от тела, также подписали настоящие протоколы нашими собственными руками». Писания духов без посредства материального орудия возобновлены в последнее время бароном Гульденштуббе. Этот писатель старается новыми данными подтвердить истинность преданий всех народов о душах умерших, сохраняющих связь со своими смертными останками й посещающих те места, где они жили «в продолжение своего земного воплощения». Так, Франциск I показывается, главным образом, в Фонтенебло, а Людовик XV и Мария Антуанетта бродят вокруг Трианона. Мало того, если положить на удобных местах листы белой бумаги, духи, облечённые в свои эфирные тела, силой своей воли сосредоточивают на бумаге электрические токи и таким образом вызывают появление писанных букв. Упомянутый барон помещает в своей «Положительной пневматологии» много факсимиле духов, полученных таким способом. Юлий Цезарь и Август будто бы наделяют людей своими именными автографами около своих статуй в Лувре; Ювенал здесь же дарит будто бы забавный стихотворный автограф; Элоиза, на кладбище Пер-Лашез, возвещает миру на современном французском языке, что Абеляр и она соединены и счастливы; Павел называет себя «самым малым из апостолов», а врач Гиппократ посетил господина Гульденштуббе в его квартире в Париже и дал ему рецепт, который в несколько минут излечил приступ острого ревматизма[85].
Чудо поднятия и парения в воздухе полностью признаётся в литературе древней Индии. Буддийский святой высшего аскетического класса достигает силы, называемой «совершенством», вследствие которой он получает способность подниматься на воздух, приводить в движение землю и останавливать солнце. Обладая этой силой, святой приводит её в действие простым решением своей воли, причём тело его становится невесомым. Буддийские летописи рассказывают о чудесном поднятии на воздух самого Гаутамы, точно так же как и других святых, например, его предка Мага Самматы, который мог таким образом сидеть на воздухе без всякой видимой поддержки. Считается даже возможным подниматься и двигаться в воздухе и без обладания «совершенством». Для этого требуется только состояние восторженного экстаза. Замечательное упоминание об этом действии, выполнявшемся будто бы индийскими брахманами, даёт нам относящаяся к третьему столетию биография Аполлония Тианского. Об этих брахманах говорится, что они поднимались на воздух почти на два локтя от земли, ипритом не ради чуда (подобным честолюбием они пренебрегают), а потому, что такое положение более удобно для обрядов поклонения солнцу[86].
Иноземные волшебники брались воспроизвести это чудо у греков во II столетии, как свидетельствует шутливый рассказ Лукиана о гиперборейском [88] заклинателе: «Ты смеёшься над этим искусством, — сказал Клеодем, — но я когда-то больше тебя не верил подобным вещам и думал, что ничто не могло бы заставить меня верить в них; но, когда я в первый раз увидел, как иноземный варвар летает, — он говорил, что он был из гиперборейцев[87], — я поверил и был побеждён, несмотря на своё недоверие. И что же мне было делать, когда я увидел, как он летает по воздуху среди белого дня, ходит по воде и свободно и медленно проходит через огонь?» — «Как? — сказал его собеседник. — Ты видел, как гипербореец летал и ходил по воде?» — «Без всякого сомнения, — ответил он, — и на нём была обувь из невыделанной кожи, какую они обыкновенно носят; но что толковать о таких пустяках, если подумать о других явлениях, которые он нам показывал, когда он насылал любовь, показывал демонов, поднимал мёртвых, делал видимой самую Гекату[88] и снимал с неба месяц?» Затем Клеодем продолжал рассказывать, как волшебник сначала положил четыре мины для жертвенных расходов и затем сделал из глины купидона и заставил его летать по воздуху за девушкой, которую любил Главкиас; через мгновение она уже стучалась в дверь! Собеседник, однако, комментирует рассказ в скептическом духе. Едва ли нужно было, говорит он, трудиться посылать за девушкой кусок глины и какого-то мага из гиперборейцев, и даже месяц, ввиду того что за двадцать драхм она пошла бы к самим гиперборейцам. Кроме того, на неё можно было, кажется, подействовать совершенно противоположным способом, чем на духов. Если эти существа обращаются в бегство, слыша звуки меди или железа, то Хризиде стóит только услышать, где бы то ни было, звон серебра, чтобы прийти на него[89].
Другой древний пример веры в чудесное поднятие на воздух имеется в биографии Ямвлиха, великого неоплатонического мистика. Его ученики, говорит Евнапий, сказали ему, что они слышали от его слуг, будто он во время моления богам более чем на десять локтей поднимался от земли, что его тело и одежды принимали в это время прекрасный золотистый цвет и что по окончании молитвы тело его принимало прежний вид, после чего он сходил на землю и возвращался к своим последователям. Поэтому они умоляли его: «Почему, о, божественный учитель, почему ты делаешь это только для одного себя и не позволяешь нам сопричаствовать совершеннейшей мудрости?» Ямвлих против своего обыкновения засмеялся и сказал им: «Не глуп был тот, кто обманул вас таким образом, но это неправда»[90].
Несколько времени спустя чудо, от которого отрёкся неоплатоник, сделалось неизменным достоянием католических легенд. Так, о св. Ричарде рассказывается, что он, в бытность свою капелланом св. Эдмунда, архиепископа кентерберийского, однажды тихо отворил дверь капеллы, чтобы посмотреть, почему архиепископ не приходит обедать, и увидел его высоко в воздухе, с преклонёнными коленями и воздетыми к небу руками. Тиха опустившись на землю и увидя капеллана, он жаловался, что тот помешал его великому духовному восторгу и услаждению. Св. Филиппа Нери будто бы видели во время его восторженных молитв на несколько футов над землёю, примем лицо его сияло ярким светом. О св. Игнатии Лойоле рассказывали, что он при таких же обстоятельствах поднимался на два фута от земли. Такие же легенды о благочестивых аскетах, которые не только метафорически, но и материально «поднимались над землёю», рассказываются [89] в житиях св. Доминика, св. Дунстана, св. Терезы и других менее известных святых.
В XVIII в. Дом Кальмет утверждал, что он знал благочестивого монаха, который иногда поднимался от земли, и подолгу оставался на воздухе, в особенности когда видел какое-нибудь священное изображение или слышал благочестивую молитву, и что он знал также монахиню, которая часто против воли поднималась на известное расстояние от земли. К несчастью, великий комментатор не приводит никаких свидетелей, которые видели бы монаха и монахиню в воздухе. Если они только сами думали, что поднимаются в воздух, то их рассказы можно бы поставить рядом с рассказами де Местра о молодом человеке, которому так часто казалось, будто он плавает по воздуху, что он стал думать, будто человек не подчинён закону тяготения[91]. Галлюцинация поднятия на воздух и плавания в нём не является чем-то исключительным, и аскеты всех религий в особенности подвержены ей.
Однако в новейших рассказах о бесноватых поднятие в воздух описывается так, как будто оно происходит не субъективно, а объективно. В 1657 г. некая Джэн Брукс заколдовала Ричарда Джонса, резвого двенадцатилетнего мальчика. Его видели, как он поднимался на воздух и проходил над садовой стеной в 30 ярдов (то есть около 27 метров) высоты, а затем несколько раз находили его в комнате, причём руки его были растянуты по перекладине вверху комнаты, а тело находилось на два или на три фута выше пола. В этом последнем положении его видели девять человек. Поэтому Джэн Брукс была осуждена и казнена в марте 1658 г. в Шар Ассизе. Сёррейского бесноватого Ричарда (1689 г.) сатана поднимал в воздух и опускал вниз. Когда начинались его припадки, его внезапно как будто срывало или подбрасывало со стула, словно он собирался лететь, но те, которые держали его, висли на его руках и ногах и крепко хватались за него. Один рассказ о случае бесноватости в Морсине, в Савойе, говорит, что в 1864 г. невидимая сила держала больного в продолжение нескольких секунд или минут в воздухе над кладбищем в присутствии архиепископа[92]. Нынешние спириты объявляют, что некоторые из лучших медиумов настоящего времени обладают этой силой и в самом деле соперничают с аэростатическими чудесами буддийской и католической легенды. Сила, действующая при этом, естественно, считается силой духов.
Представления связанных медиумов давались в Англии преимущественно братьями Дэвенпорт, которых «спириты вообще признают за настоящих медиумов, приписывая враждебное мнение о них, глубоко вкоренившееся в умах публики, влиянию лживых лондонских и многих других газет». Исполнителей крепко связывали и оставляли одних в тёмной комнате, где были музыкальные инструменты. И вот не только из комнаты слышны были звуки музыки, но даже сюртуки медиумов оказывались снятыми и перенесёнными на другое место. При осмотре медиумов находили связанными по-прежнему. Духи, впрочем, могли бы освободить медиумов от верёвок, как бы тщательно ни были они связаны. Идея о сверхъестественном развязывании очень стара, о ней высказывается даже такой авторитет, как сам хитроумный Одиссей в рассказе о приключениях на корабле феспротийцев:
«Тут с корабля крепкозданного — прежде верёвкою, плотно
Свитою, руки и ноги связав мне, все на берег вместе
Вышли, чтоб, сев на зыбучем песке, там поужинать сладко.
Я же от тягостных уз был самими богами избавлен».
То же мы находим в истории, рассказанной Бедой Достопочтенным. Некий Имма найден был полумёртвым на поле сражения и взят в плен. [90] Когда он стал выздоравливать, его в предупреждение побега связали, но едва только связывавшие его удалились, как он снова был свободен. Граф, которому он принадлежал, спрашивал, нет ли на нём таких «освобождающих письмён», о каких рассказывается в сказках. Он возразил, что ничего не знает о подобных вещах, а когда он был продан другому господину, его всё-таки не удавалось связать. Дающееся в рассказе объяснение этой странной силы является совершенно спиритуалистическим. Брат Иммы искал его труп, нашёл похожий на него, похоронил его и заказал по душе своего брата мессы, вследствие которых никто и не мог связать его, потому что он тотчас же снова освобождался от пут. Наконец, Имму отослали домой, в Кент, откуда он исправно уплатил свой выкуп. Его история, говорят, поощрила к благочестию многих людей, которые поняли из неё спасительность месс как для души, так и для тела. В Шотландии ещё в прошлом столетии господствовало следующее поверье. Когда лунатиков приводили к С.-Филланскому пруду для купания, то на ночь их оставляли в соседней церкви связанными. В случае если их находили утром развязанными, то можно было надеяться на выздоровление, если же на рассвете они оставались по-прежнему связанными, выздоровление считалось сомнительным.
Фокус с развязыванием, проделываемый у дикарей, так похож на фокус наших шарлатанов, что мы, видя североамериканских индейских фокусников выполняющими как этот, так и обыкновенный фокус вдыхания огня, не в состоянии решить, наследовали ли они это от своих диких предков или заимствовали от белых. Главное, впрочем, не в самом выполнении фокуса развязывания, а в том, что оно приписывалось помощи духовных существ. Это воззрение вполне сродни дикой культуре. Об этом свидетельствуют эскимосские рассказы, относящиеся к началу XVIII в. Кранц так описывает гренландского ангекока[93], отправляющегося в мистическое путешествие на небо и в преисподнюю. После того как он побарабанил несколько времени и проделал всевозможные удивительные кривляния, один из его учеников связал его ремнём таким образом, что голова его оказалась между ног, а руки были связаны на спине. Все огни в доме были погашены, и окна закрыты, потому что никто не должен был видеть его во время общения с духом. Никто не должен был шевельнуться или даже почесать в голове, чтобы не помешать духу или, как говорит миссионер, чтобы никто не мог подстеречь его плутовства. Наконец, после странного шума и после того, как колдун получил или отдал визит торнгаку, или духу, он снова появился развязанный, но бледный и взволнованный, и отдал отчёт о своих приключениях.
Кастрен следующим образом рассказывает о подобных же действиях сибирских шаманов: «Они искусны, — говорит он, — во всякого рода колдовских проделках, которыми умеют ослепить глупую толпу и внушить большую веру в себя. Одна из самых обыкновенных проделок у шаманов Томской губернии состоит из следующего фокуса, которым они удивляют русских и самоедов. Шаман садится на высушенной оленьей коже, разостланной посередине пола. Он даёт присутствующим связать себе руки и ноги. Ставни закрываются, и шаман начинает призывать служащих ему духов. Внезапно в тёмном пространстве обнаруживается их таинственное присутствие. Раздаются с разных сторон голоса и внутри и снаружи юрты, а на сухой оленьей коже слышится равномерный треск и барабанный бой. В комнате рычат медведи, шипят змеи, прыгают белки. Наконец, всё это кончается, и присутствующие с нетерпением ждут результата игры. Проходит несколько минут, и вот шаман, свободный и развязанный, входит снаружи в юрту. Никто не сомневается в том, [91] что ревели, шипели и прыгали в юрте именно духи, что это они освободили шамана от верёвок и вывели его тайными путями из юрты»[94].
Отношение этнографии к спиритизму и прочим подобным вещам таково: кроме вопроса об абсолютной истинности или ложности этой одержимости бесом или обладания им, этих прорицаний душ умерших, двойников, этого мистического общения, движения мебели, этих полётов по воздуху, — остаётся история веры в духов. Из этой истории оказывается, что принятая спиритами теория о явлениях духов относится к философии дикарей. Это очевидно относительно таких вещей, как явления духов и обладание или одержимость бесом, это остаётся верным и в других случаях. Представим себе североамериканского индейца, присутствующего на спиритическом сеансе в Лондоне. Что касается присутствия бестелесных духов, которое обнаруживается стуком, шумом, голосами и другими физическими явлениями, то для дикаря все эти процессы были бы совершенно естественны, потому что они составляют нераздельную часть признаваемой им системы природы. Если что и было бы для него странным, так это введение таких приёмов, как чтение и записывание, что относится уже к другому, отличному от его собственного, состоянию культуры.
Сравнение дикого, варварского и цивилизованного спиритизма приводит нас к следующему заключению: не обладают ли индейский знахарь, татарский некромант, шотландский духовидец и бостонский медиум одинаково верой и знанием, которые, может быть, в высшей степени истинны и важны, но которые, тем не менее, отброшены великим умственным движением двух последних столетий как не имеющие никакой цены? Но в таком случае не есть ли то, чем мы обыкновенно хвалимся и что называем новым просвещением, — не есть ли это на самом деле упадок знания? Если это так, то это, действительно, замечательный случай вырождения, и дикари, которых некоторые этнографы считают продуктом вырождения какой-то высшей культуры, вправе обратить это тяжкое обвинение против своих обвинителей и сказать, что они со своим просвещением сами спустились вниз с более высокого уровня, каким пришлось бы признать дикарскую культуру.
При подобном разностороннем исследовании как исчезающих пережитков древней культуры, так и случаев рецидива отживших, казалось, воззрений приходится, возможно, пожалеть, что за объяснением мы вынуждены обращаться к вещам отжившим, не имеющим значения, пустым или даже запечатлённым явной вредной глупостью. Это и на самом деле так. Действительно, такие исследования дают нам постоянное основание быть благодарными глупцам. Даже когда мы лишь поверхностно касаемся предмета, то мы с удивлением видим, какую значительную роль играли глупость, непрактичный консерватизм и упорное суеверие в сохранении для нас следов истории человечества, — следов, которые практический утилитаризм без зазрения совести отбросил бы прочь. Дикарь крепко, упорно консервативен. Никто не обращается с таким непоколебимым доверием к своим великим предшественникам в далёком прошлом. Мудрость предков может перевешивать для него самые очевидные доказательства, которые он черпает из собственной практики. Мы жалеем грубого индейца, выставляющего против науки и опыта цивилизованных людей авторитет своих грубых предков. Мы улыбаемся, когда китаец выставляет против современных нововведений золотые правила Конфуция, который в своё время с таким же почтительным благоговением обращался к ещё более древним мудрецам, советуя своим ученикам соблюдать разные потерявшие всякий смысл стародавние обычаи.
Более благородное стремление развивающейся культуры и особенно культуры научной состоит в том, чтобы почитать умершего, не унижаясь [92] перед ним, и пользоваться прошедшим, не жертвуя для него настоящим. Однако даже и современный цивилизованный мир только наполовину выучился этому правилу, и беспристрастное наблюдение может показать нам, как многое из наших идей и обычаев существует скорее потому, что оно старо, чем потому, что оно хорошо. Однако, когда мы имеем дело с вредными суевериями, то, доказав, что это вещи, свойственные дикарской культуре и непримиримые с высокой культурой, которая стремится их изжить, мы приобретаем убедительный аргумент для борьбы с этими суевериями. Уже самая история какого-нибудь верования или обычая может возбудить сомнение относительно его происхождения, а сомнение относительно происхождения переходит в сомнение относительно достоверности и целесообразности. Знаменитое письмо доктора Миддльтона из Рима приводит случаи подобного рода. Его упоминание об упавшем с неба изображении Дианы Эфесской наносит ущерб престижу калабрийского изображения св. Доминика, которое согласно благочестивой традиции таким же образом было доставлено с неба. Он замечает, что как теперь кровь св. Януария кипит чудесным образом без огня[95], так точно сотни лет тому назад жрецы Гнации старались убедить Горация на пути его в Брундизиум, что в их храме смола кипит обыкновенно таким же образом.
Так, этнографы не без злорадства могут иногда находить возможность обращать глупые и вредные суеверия в аргумент против них самих.
Выводы, добытые из фактов старой или отжившей культуры, не должны быть относимы только к пройденным этапам культурного развития. Предполагать, что законы умственного развития были различны в Австралии и Англии, во времена пещерных обитателей и во времена строителей домов из железа, нисколько не основательнее, чем предполагать, что законы химических соединений во времена каменноугольной формации были другие, чем в наше время. То, что существовало, будет существовать. Мы должны изучать дикие и старые народы для того, чтобы изучить законы, которые при новых обстоятельствах действуют хорошо или дурно в нашем собственном развитии. Если нужно привести пример того прямого отношения, в каком древность и дикое состояние находятся к нашей новейшей жизни, его можно найти в приведённом нами материале. Таким же примером может служить отношение дикарского спиритизма к тем верованиям, которые ещё глубоко проникают нашу нынешнюю цивилизацию. Тот, кто в состоянии понять из этих случаев и из многих других, которые будут изложены в этой книге, какая прямая и тесная связь обнаруживается между новейшей культурой и состоянием самого грубого дикаря, не захочет обвинять исследователей, уделяющих внимание и труд изучению даже самых низших и ничтожных фактов этнографии, в том, что они тратят время на удовлетворение пустого любопытства.
Примечания
- ↑ Тэйлор приводит интересный фактический материал относительно магии и даёт немало ценных соображений о её происхождении и значении. Необходимо, однако, иметь в виду, что его взгляд на отношение магии к религии в корне ошибочен. Тэйлор, а за ним Фрэзер и многие другие буржуазные исследователи выключают магию из религии. Они пытаются рассматривать магию или колдовство как простой пережиток, как заблуждение, основанное на неверных аналогиях и ассоциациях представлений, как нечто совершенно не связанное с религией. Кое-кто из них доходит до чудовищного сопоставления и сближения магии с наукой. Поповствующие учёные ухватились за такую теорию магии, чтобы обелить религию и снять с неё ответственность за нелепые обряды, унаследованные ею от времён дикости. В действительности же магия является неотъемлемым элементом любой религии, от самой примитивной до самой сложной и утончённой. Магия неразрывно связана с верой в сверхъестественное. Нет религии без магии, как нет религии без анимизма. Во всех современных религиях умилостивительный элемент на каждом шагу переплетается с магическим. Самые важные обряды христианства, иудаизма, мусульманства и т. д. (вроде причастия, обрезания и т. п.) являются переработанными на новый лад колдовскими обрядами дикарей и варваров. Магия сохраняется не только в сравнительно пустяковых поверьях, перечисляемых Тэйлором, но и в «таинствах» так называемых мировых религий.
- ↑ 48, I, 119.
- ↑ 255, I, 286.
- ↑ 308, I, 328, II, 273; IV, 425.
- ↑ 443, II, 435.
- ↑ 164а, 5.
- ↑ 226: ст. «Exorcism».
- ↑ 579, 247, 277; 190а, 253.
- ↑ 560, 296; 47, III, 202.
- ↑ 77, III, 81—83, 313.
- ↑ 692, 128, 239.
- ↑ 647, гл. 6 и 10.
- ↑ 602, I, 299; 192, I, 364; 686, 215; 596, I, 124; 692, 195; общие указания: 647, 129/
- ↑ 105, 411.
- ↑ 240, 128.
- ↑ 197, II, 361; 151, I, 561, 594.
- ↑ 579, 278.
- ↑ 47, III, 117.
- ↑ О заговоре Килона имеются отрывочные сведения у Геродота, Фукидида и в «Афинской Политии» Аристотеля, которая была открыта в 1891 г., то есть после выхода «Первобытной культуры». Согласно этим сообщениям, в 30-х годах VII в. до н. э. Килон, выходец из знатного рода и победитель на олимпийских играх (в 640 г. до н. э.), попытался захватить власть в Афинах. Ему удалось захватить Акрополь. Заговорщики, однако, встретили отпор со стороны афинян. Осаждённые со всех сторон в Акрополе, заговорщики укрылись в храме Афины, который, по греческим законам, давал право убежища находящимся в нём. Под влиянием голода и жажды они согласились на предложение афинян выйти из храма. Они будто бы держались при этом за верёвку, привязанную к алтарю, которая должна была распространить на них и на внехрамовой территории неприкосновенность, дававшуюся самым алтарём богини. 249, III, 113, 351.
- ↑ 258, 241.
- ↑ 458, 246.
- ↑ 250, 134.
- ↑ См. описание и образчик в «Музее Кристи» (Museum Christy).
- ↑ 382, 130, 363.
- ↑ 692, 31.
- ↑ 290, 165; 77, II, 231.
- ↑ 692, 100.
- ↑ 243, 560.
- ↑ 77, III, 240.
- ↑ 290, 148.
- ↑ 692, 165; 77, 305. В одной из последних работ Л. Леви-Брюля — «Сверхъестественное в первобытном мышлении» (перевод издан в 1937 г.) — имеется свежий фактический материал о роли аналогии в мышлении и религии примитивных обществ.
- ↑ 301, I, 202; 308, II, 357.
- ↑ 695, 90; 510, I, 248.
- ↑ 321, III, 202.
- ↑ 105, 381.
- ↑ 6, I, 53; 243, 1073; 256, 285; 77, III, 184—227.
- ↑ В библейской легенде об Иосифе рассказывается о пяти вещих снах. Первые два приснились самому Иосифу. В одном он видел, будто во время жатвы сноп, связанный им, поднялся, а снопы братьев стали вокруг и кланялись ему. Во втором сновидении солнце, луна и одиннадцать звёзд пришли поклониться ему. Эти сны возвещали будто бы грядущее возвышение Иосифа, к которому впоследствии явились на поклон отец, мать и одиннадцать братьев. Три остальных сна приснились уже не Иосифу: он выступает отгадчиком их. Двум царедворцам фараона, попавшим в тюрьму за провинность, одновременно приснились два сна. Первый, виночерпий, увидел, будто перед ним выросла виноградная лоза с тремя ветвями и будто он из гроздьев, созревших на этой лозе, выжал сок в чашу, которую он подал фараону. Второму, хлебодару, приснилось, будто на голове у него три решётчатых корзины, наполненные яствами для фараона, а птицы клюют из верхней корзины. Иосиф разгадал эти сны так: три ветви и три корзины — это три дня, через которые предстояло виночерпию быть восстановленным в придворной должности, а хлебодару быть повешенным. Последний вещий сон приснился самому фараону. Он видел сначала, будто из реки вышли семь тучных коров, которые были съедены вышедшими вслед за ними семью тощими коровами. Затем он увидел, будто на одном стебле выросло семь тучных колосьев, которые были проглочены появившимися вслед семью тощими колосьями. Иосиф разгадал этот сон как возвещение семи лет урожая и изобилия, за которыми придут семь лет неурожая и голода.
- ↑ 458, 241.
- ↑ 608, 279.
- ↑ 114, 236, 241; 622, 334.
- ↑ 24; 148; III; 577; 77; III; 254, 217 и пр. и пр.
- ↑ 301, I, 74, 115; 192, IV, 150; 510, I, 255.
- ↑ 228, I, 281; 281; I, 135; 25, III, 27; 338, I, 61.
- ↑ 143, 289; 547, 183.
- ↑ 99, II, 32.
- ↑ 500, XI, 73. См. 140, II, 12.
- ↑ 692, 32.
- ↑ 343а, I, 90.
- ↑ 494, I, 89; 321, III, 109, 199; IV, 221; 559, 65; 243, 1067; 104, 189; 664, 169.
- ↑ 77, III, 339; 347, II, 491.
- ↑ 408, 74; 77, 111, 348. См. рис. в 6, II, 27.
- ↑ 622, 205; 578, 139; 114, 330; 77, III, 332. Ср. 270, IV, 67; 99, II, 350.
- ↑ 419.
- ↑ 406а, 200; 48, I, 146.
- ↑ 277, 170; 382, 106.
- ↑ 398, XXIX, 1.
- ↑ 139, 77, III, 332; 243, 926; 690; 692, 94.
- ↑ «Гудибрас» — поэма английского поэта Сэмюэля Бутлера(1612—1680 гг.), направленная против пуритан. Высмеивая современные нравы, Бутлер касается многих религиозных поверий и обычаев, существовавших среди разных слоёв английского общества в XVII в.
- ↑ 7, XXI; 77, III, 351; 243, 1062.
- ↑ 390, II, 212.
- ↑ «Па» у новозеландских маори — укреплённое селение.
- ↑ 578, 138.
- ↑ 140, I; 364; 6; 580; 77, III.
- ↑ Под названием «Календарь Задкиеля» было известно очень распространённое в прошлом столетии сочинение, носившее заголовок: «Задкиель Тао-Тсе. Руководство по астрологии». Это был сборник гороскопов, правил для составления их, различных басен о вещем значении небесных светил и т. д. Это произведение относится к той же макулатуре, что и сонники, сочинения о «силе внутри нас», о магнетизме, спиритизме и прочей чепухе.
- ↑ «Новый Орган», или «Новый Органон», — вторая часть главного труда английского философа Френсиса Бэкона (1561—1626 гг.) «Восстановление наук». Труд этот сыграл огромную роль в борьбе за освобождение философии и науки от гнёта религии и схоластики.
- ↑ 37. Оригинальный рассказ Диагора см. 140, III, 37; 176, VI.
- ↑ Сравнение верований с растениями типично для эволюциониста Тэйлора, механически переносящего законы биологии в сферу общественных явлений.
- ↑ Подозреваемых в ведовстве в средние века подвергали «испытанию»: их кололи и царапали мечом, бросали в воду и т. д. В случае, если жертва не тонула и вообще мужественно переносила «испытание», то это считалось доказательством её виновности: в ней, мол, сидит бес, а потому её «вода не принимает» и вообще всё у неё «не как у людей».
- ↑ 132, 428, 435; 99, I, 57, 113, 121.
- ↑ 243, гл. 34; 340, I, гл. 1; 284; 532, II.
- ↑ Речь идёт о буллах Григория IX (XIII в.) и Иннокентия VIII (XV в.). Особенно большую роль в распространении отвратительных ведовских процессов сыграла булла папы Иннокентия VIII от 5 декабря 1484 г. В ней объявлялось, что «вся Европа переполнена мужчинами и женщинами, злокозненно действующими против верных сынов церкви чародейством». Папа не только освятил своим авторитетом «наместника Христа» веру в колдунов и ведьм, но и подробно перечислил признаки, по которым распознаются «слуги сатаны», и призвал попов к беспощадной борьбе с ними. Булла эта послужила сигналом к разгулу террора инквизиции в Западной Европе.
- ↑ Инкубы и суккубы — бесы мужского и женского пола согласно средневековой сатанологии (учению о дьяволе и «нечистой силе»). Подозреваемых в колдовстве обвиняли в половых сношениях с этими бесами. Кошмары, душевные расстройства на эротической почве, рождение уродов и т. д. объяснялись действием инкубов и суккубов.
- ↑ 168; 408, гл. 7.
- ↑ Джинны — духи в домусульманских верованиях арабов, обитающие в деревьях, камнях и т. д. Вера в них сохранилась и в мусульманстве, но здесь им приписывается подчинённая роль по отношению к ангелам.
- ↑ 77, III, 1—43; 692, 50; 244, 123; 486, II, 459.
- ↑ 615, 156, 157, 281, 851.
- ↑ 243, 473, 481.
- ↑ 301, I, 82; 49, 111; 48, III, 232, 259, 288; 67, 147.
- ↑ 47, II, 74.
- ↑ 77, II, 487.
- ↑ 232, II (невидимым барабанщиком был, по-видимому, некий Уильям Друри). — Прим. Э. Тэйлора.
- ↑ 47, II, 393.
- ↑ 179, II, 112; 48, III, 252; 49, 159.
- ↑ 636.
- ↑ 251.
- ↑ 259, 38, 126, 150; 325; 48, III, 390; 485, III, 15.
- ↑ Гиперборейцами в античном мире называли жителей северных стран Европы. О них тогда имелись очень смутные сведения. Большая часть рассказов античных писателей о гиперборейцах имеет легендарный характер. Им приписывались колдовские способности, гигантский рост и всякие сверхчеловеческие свойства.
- ↑ Геката — троичное божество античного мира, выступающее одновременно как богиня охоты (Диана, или Артемида), богиня Луны (Феба, или Селена), как владычица подземного мира и богиня чародейства, внушающая ужас.
- ↑ 371, 13.
- ↑ 194а.
- ↑ 108, I, 674; 117, XXI; 390, 158, 175.
- ↑ 232, II; 49, 161.
- ↑ Ангекок — гренландский, точнее эскимосский, шаман.
- ↑ 280, 345; 57, IV, 22; 243, 1180; 584; 314, II, 159; 188, 189; 158, 269; 127, 173.
- ↑ «Чудо св. Януария» — одно из многочисленных фокуснических «чудес» католической церкви. Несколько раз в году в церкви св. Януария в Неаполе во время торжественного богослужения в алтарь выносится стеклянный ковчежец, в котором будто бы хранятся сгустки крови мифического святого IV в. Януария. После особых молитв и телодвижений кардинала, держащего в руках ковчежец, «кровь» на глазах народа начинает разжижаться и даже кипеть. «Чудо» это уже давно разоблачено, выяснен и химический состав кипящей при низкой температуре смеси, из которой состоит мнимая кровь Януария. В 1906 г. инженер Джиаччио в римском народном доме публично воспроизвёл «чудо» разжижения «крови». В прохладной среде «кровь», то есть красноватая смесь из разных химикалий, пребывает в твёрдом состоянии, но после трения ковчежца пальцами и особенно под влиянием тепла от подносимых к стеклу свечей она начинает разжижаться и «кипеть». Нередко попы попадали с этим «чудом» в конфузное положение. В 1799 г., например, когда французы заняли Неаполь, церковники попытались задержать «чудо». Кардинал вынес ковчежец, долго держал его, но «кровь» не закипала. Это должно было выразить неудовольствие святого и натравить суеверную толпу против французов. Но генерал Макдональд немедленно подослал к кардиналу человека, который пригрозил ему казнью, если «чудо» не удастся. И «чудо» тут же совершилось. Кровь закипела, и кардинал торжественно изрёк: «Видите, братья мои, святой Януарий приветствует французскую революцию».