Письмо Девлетъ-Гирей хана — князю Прозоровскому (Приложеніе № 5).
[165]
Послѣ заключеннаго между двумя высочайшими дворами мира, когда по надобностямъ проходить должно было россійскимъ войскамъ, чрезъ Крымъ въ Ениколь, то не доходя еще и Перекопа, увѣдомлялся я отъ нихъ о ихъ туда проходѣ, а я усердствуя дружбою Россіи, чтобы отдалить отъ татаръ сомнѣніе и не произвести возможнаго изъ сего смятенія, опредѣлялъ имъ на всю дорогу ихъ своихъ приставовъ, вспомоществуя и нужными имъ припасами. Симъ образомъ соблюдалъ я долгъ [166] дружества; но вы, великолѣпнѣйшій мой пріятель, съ толикимъ множественнымъ числомъ войска нечаянно вошли въ Перекопъ, не давъ прежде не только знать, ниже знаковъ сего причины мнѣ не показали, да и съ какимъ точно намѣреніемъ мы и того не знаемъ, а сіе самое и есть нашимъ долгомъ думать и страшиться такихъ дѣйствій, кои подаютъ причину вредить мирное положеніе. Я отъ Порты Оттоманской возведенъ на ханство именнымъ ее указомъ и почтенъ государственнымъ патентомъ оттуда, гдѣ великій посолъ и двора россійскаго въ то время находился, а сверхъ того, когда великій посолъ россійскій возвращался съ граматою отъ султана, такъ думаю и въ ней напомнено о мнѣ было, въ чемъ я и не сомнѣваюсь. Посему, еслибы нарушенію трактата должну-бы было между двумя дворами, то бы со стороны Порты Оттоманской и меня, какъ пріятеля вашего, конечно, извѣстили, однако отъ ней и присылающимися съ письмами и пріѣзжающими съ ними людьми всегда подтверждается, чтобъ я татарскіе народы воздерживалъ и между двумя высочайшими дворами миръ съ сосѣдственною пріязнею хранилъ, а сего окромѣ ничего приказывано не было и потому вѣчный трактатъ ясно и продолжается. Но вы, мой пріятель, вошли въ Перекопъ съ столь многочисленнымъ войскомъ, не давши напередъ ни о чемъ знать, сверхъ-же сего и Шагинъ-Гирей присылаетъ письма, что придетъ онъ съ войскомъ-же въ Темрюкъ и Тамань, гдѣ отъ Порты Оттоманской янычарскій командиръ Кулкетъ-Худасы и по сіе время находится, такъ когда Шагинъ-Гирей съ россійскимъ войскомъ къ Темрюку и Таману придвинувшись, сдѣлаетъ нападеніе, то точное окажетъ нарушеніе, какъ онъ всегда и старается быть, искрою того пламени, которое произведется между двумя мирными дворами по его нраву. Однако, если токмо отъ Порты не будетъ позволенія и видовъ о пропускѣ его, вышеписанному Кулкетъ-Худасы, то сомнѣваюсь я, чтобы нога сего султана была въ Темрюкѣ и Таманской крѣпости, и въ случаѣ его нахальства принужденъ будетъ противить ему и орудіемъ, а послѣ и останется холодности сей и непристойнаго [167] дѣйствія причиною онъ, въ чемъ я и не сомнѣваюсь и о чемъ и письмами уже неоднократно увѣдомлялъ, но отвѣту и по сіе время не получилъ. Таковыя обхожденія и онаго султана и ваши, моего пріятеля, причинствуютъ мнѣ много удивляться. Сіе написалъ я по истинѣ, посылаю нарочнаго человѣка своего Мехметъ-бея, и потому, что дѣлаетъ султанъ противныя дѣйствія заключенному вѣчному миру, прошу увѣдомить меня, съ моимъ-же человѣкомъ, какъ наискорѣе и о его и о вашемъ намѣреніяхъ.