3259-dekabr-pestel/02

Материал из Enlitera
Перейти к навигации Перейти к поиску
Декабристъ Пестель предъ Верховнымъ Уголовнымъ Судомъ
Автор: Н. П. Павлов-Сильванский (1869—1908)

Источник: Декабрист Пестель перед Верховным уголовным судом / Н. Павлов-Сильванский, — Ростов-на-Дону: А. Сурат, 1907 — (Русская историческая библиотека ; № 15) Качество: 75%


Введеніе.

[1]

Въ обвинительномъ актѣ по дѣлу декабристовъ, по дѣлу 121-го, имя Пестеля стоитъ на первомъ мѣстѣ среди первыхъ пяти «преступниковъ внѣ разрядовъ», которыхъ Верховный Уголовный судъ приговорилъ къ четвертованію, а Императоръ Николай I къ повѣшенію. Первое мѣсто отведено было Пестелю, несмотря на то, что въ числѣ обвиненій, предъявленныхъ ему, не хватало одного, очень важнаго, — непосредственнаго участія въ мятежѣ.

Изъ пяти казненныхъ декабристовъ Рылѣевъ былъ главнымъ дѣятелемъ мятежа 14 декабря 1825 года въ Петербургѣ. Сергѣй Муравьевъ-Апостолъ былъ предводителемъ возмущенія на югѣ въ первыхъ числахъ января 1826 года; онъ «лично дѣйствовалъ въ мятежѣ и взятъ былъ съ оружіемъ въ рукахъ» недалеко отъ Бѣлой Церкви (на югѣ отъ Кіева). Бестужевъ-Рюминъ также лично дѣйствовалъ въ этомъ мятежѣ, самъ вызывался на цареубійство и «избиралъ и назначалъ» цареубійцъ. Каховскій «былъ предназначенъ» посягнуть на жизнь государя и изъявилъ на то согласіе, а 14 декабря нанесъ смертельный ударъ графу Милорадовичу и полковнику Стюрлеру.

Выдвинутый же обвинительнымъ актомъ на первое мѣсто, Пестель не принималъ участія ни въ этихъ мятежныхъ дѣйствіяхъ, ни въ непосредственной ихъ подготовкѣ. Онъ былъ арестованъ какъ разъ наканунѣ памятныхъ событій на Сенатской площади, а именно 13 декабря, далеко отъ Петербурга, въ мѣстечкѣ Линцахъ, на югѣ Кіевской губерніи, гдѣ стоялъ подъ его командой Вятскій пѣхотный полкъ.

Чтобы возмѣстить недостатокъ важнаго обвиненія въ непосредственномъ участіи въ мятежѣ, Сперанскій, составляя обвинительный актъ, постарался оттѣнить сугубую виновность Пестеля по другимъ пунктамъ обвиненія. Онъ утверждалъ, что Пестель не только «умышлялъ на истребленіе Императорской фамиліи», но и «съ хладнокровіемъ исчислялъ всѣхъ ея членовъ, на жертву обреченныхъ». Онъ утверждалъ, далѣе, сознательно допуская преувеличеніе, что Пестель управлялъ Южнымъ Тайнымъ Обществомъ «съ неограниченною властію».

Другой обвинитель Пестеля, секретарь слѣдственнаго комитета, Боровковъ, правильно говоря, что онъ «безпрерывно и ревностно дѣйствовалъ въ видахъ Общества съ самаго вступленія въ оное», что онъ «господствовалъ надъ сочленами своими, [2] обворожалъ ихъ обширными познаніями и увлекалъ силою слова къ преступнымъ намѣреніямъ», вмѣстѣ съ тѣмъ, преувеличивая значеніе Пестеля въ Обществѣ, утверждалъ, что онъ «самовластно управлялъ Южнымъ Обществомъ» и что онъ «былъ главою Общества и первѣйшею пружиною всѣхъ его дѣйствій».

Формально Пестель былъ никакъ не болѣе виновнымъ, чѣмъ другіе виднѣйшіе декабристы. Но по существу дѣла ему, конечно, принадлежало среди нихъ первое мѣсто. Онъ былъ первымъ изъ нихъ по силѣ дарованій и по силѣ вліянія. Если онъ не принималъ непосредственнаго участія въ мятежѣ, то зато имѣлъ громадное значеніе въ устройствѣ и развитіи Тайнаго Общества. Онъ не былъ «самовластнымъ главою общества и тайною пружиною всѣхъ его дѣйствій», но несомнѣнно, что въ нѣкоторые важные моменты жизни общества его дѣятельность имѣла рѣшающее вліяніе на всю дальнѣйшую судьбу заговора. Когда на московскомъ съѣздѣ 1821 года Союзъ Благоденствія былъ закрытъ, Пестель рѣшительно возсталъ противъ рѣшенія съѣзда и немедленно организовалъ изъ членовъ общества, жившихъ на югѣ, Южное Общество, въ видѣ отдѣла Союза Благоденствія, закрытія котораго онъ не признавалъ. Это устройство Южнаго Общества оказало сильное вліяніе на устройство въ Петербургѣ Сѣвернаго Общества также изъ членовъ Союза Благоденствія.

Пестель не имѣлъ «неограниченной власти» надъ Южнымъ Обществомъ; онъ имѣлъ въ немъ даже очень незначительную власть, потому что настойчивыя старанія его объ образованіи сильнаго, сплоченнаго общества не увѣнчались успѣхомъ. Но онъ имѣлъ вообще громадное значеніе въ исторіи Тайныхъ Обществъ, какъ Южнаго, такъ и Сѣвернаго, не силою власти, которую онъ имѣлъ, какъ одинъ изъ директоровъ, а силою своихъ исключительныхъ дарованій, «силою примѣра», какъ опредѣлилъ его значеніе Сперанскій.

Одно уже то, что онъ былъ членомъ Тайнаго Общества, придавало особое значеніе и вѣсъ этому обществу, внушало многимъ увѣренность въ его силѣ и вліяніи. Сила его личности заставляла многихъ преувеличивать значеніе его, какъ главнаго дѣятеля Тайнаго Общества, держащаго въ рукахъ всѣ нити заговора. Въ Петербургѣ, среди главныхъ дѣятелей Общества (какъ Никита Муравьевъ и князь Трубецкой), распространено было преувеличенное мнѣніе о вліяніи Пестеля и значеніи Общества, имъ организованнаго на югѣ. Извѣстіе, что Пестель ѣдетъ въ Петербургъ, произвело среди нихъ въ концѣ 1823 года тревогу и смущеніе. Они заранѣе насторожились, опасаясь вліянія Пестеля и его упрековъ въ бездѣятельности. Никита Муравьевъ говоритъ съ княземъ Трубецкимъ, что «для узнанія мыслей и состоянія Общества Пестеля надобно показать ему что-нибудь здѣсь образованное», и спѣшно организуетъ «управу» изъ трехъ членовъ.

Въ запискахъ современниковъ, въ томъ числѣ и не принадлежавшихъ къ Тайному Обществу, сохранилось нѣсколько замѣчательныхъ отзывовъ о Пестелѣ. Всѣ, и даже враги его, говорятъ о немъ, какъ о личности съ исключительными дарованіями. [3]

Во время пребыванія Пушкина въ Кишиневѣ, сюда въ апрѣлѣ 1821 года пріѣхалъ Пестель проѣздомъ, по дѣламъ службы. Онъ навѣстилъ поэта и произвелъ на него сильное впечатлѣніе. «Утро провелъ съ Пестелемъ — записалъ Пушкинъ въ дневникѣ. — Умный человѣкъ во всемъ смыслѣ этого слова... Мы съ нимъ имѣли разговоръ метафизическій, политическій, нравственный и проч. Онъ одинъ изъ самыхъ оригинальныхъ умовъ, которыхъ я знаю». Пушкинъ записалъ въ дневникъ и поразившее его замѣчаніе Пестеля о матеріализмѣ: Mon coeur est matérialiste, mais ma raison s'y réfuse.

Начальники второй арміи, въ которой служилъ Пестель, были о немъ самаго высокаго мнѣнія. Начальникъ штаба графъ П. Д. Киселевъ (извѣстный, между прочимъ, какъ сторонникъ освобожденія крестьянъ) не удалялъ отъ себя Пестеля, несмотря на неоднократные совѣты своихъ петербургскихъ друзей, и съ увлеченіемъ вспоминалъ впослѣдствіи о вечерахъ, проведенныхъ въ бесѣдѣ съ нимъ. Главнокомандующій, графъ Витгенштейнъ говорилъ, что Пестель вездѣ будетъ на своемъ мѣстѣ, и на посту министра и въ командованіи арміей.

Въ запискахъ протоіерея казанскаго собора, Мысловскаго, духовника декабристовъ, находимъ не только сочувственный, но прямо восторженный отзывъ о Пестелѣ: «Сей преступникъ есть отличнѣйшій въ сонмѣ заговорщиковъ, какъ по данному ему воспитанію, такъ и по твердости духа... Быстръ, рѣшителенъ, краснорѣчивъ въ высшей степени; математикъ глубокій, тактикъ военный превосходный... Никто изъ подсудимыхъ не былъ спрашиванъ въ комиссіи болѣе его, никто не выдержалъ столько очныхъ ставокъ, какъ опять онъ же; вездѣ и всегда былъ равенъ себѣ самому. Ничто не колебало твердости его. Казалось, онъ одинъ готовъ былъ на раменахъ вынести тяжесть двухъ альпійскихъ горъ. Въ комиссіи всегда отвѣчалъ съ видимою гордостью и съ какимъ-то самомнѣніемъ».

Декабристы въ своихъ запискахъ также согласно говорятъ о замѣчательномъ умѣ Пестеля, объ обширности его познаній, о его краснорѣчіи, о силѣ его характера. Князь Оболенскій говоритъ о «свѣтломъ умѣ», объ «убѣдительномъ дарѣ слова» Пестеля и признается, что ему «трудно было устоять противъ такой обаятельной личности, какъ Павелъ Ивановичъ». Лореръ видитъ въ немъ человѣка «геніальнаго», «одного изъ замѣчательнѣйшихъ людей своего времени». Басаргинъ разсказываетъ, что Пестель былъ «человѣкомъ высокаго, яснаго и положительнаго ума», что онъ «излагалъ свои мысли съ такою логикою, такою послѣдовательностью и съ такимъ убѣжденіемъ, что трудно было устоять противъ его вліянія».

Очевидное безспорное превосходство Пестеля надъ своими товарищами по Обществу и его громадное вліяніе на нихъ легко обнаружилось на слѣдствіи изъ отвѣтовъ обвиняемыхъ. Оно видно было даже изъ такихъ осторожныхъ отвѣтовъ, какъ отвѣтъ кн. А. П. Барятинскаго, сказавшаго на слѣдствіи, что Пестель «безъ сомнѣнія всѣхъ болѣе былъ уважаемъ на счетъ ума и познаній [4] политическихъ». А неосторожные отвѣты давали слѣдователямъ не только факты, но и готовыя фразы для формулировки обвиненія; Басаргинъ показывалъ, что «Пестель, одаренный отъ природы способностями выше обыкновенныхъ», былъ «главною пружиною дѣйствій общества» (эти слова повторилъ Боровковъ), что онъ былъ «основаніемъ, на которомъ все зданіе было устроено».

Нѣкоторые же изъ обвиняемыхъ чрезвычайно усиливали тяжелое положеніе Пестеля въ судѣ, такъ какъ, стараясь спасти себя, приписывали свое участіе въ Обществѣ единственно гибельному вліянію Пестеля. Они не щадили его, изображая его коварнымъ злодѣемъ, прибѣгавшимъ для завлеченія членовъ къ обманамъ и угрозамъ ядомъ и кинжаломъ.

Комитетъ ставилъ подсудимымъ, между прочимъ, слѣдующій вопросъ: «Кто изъ членовъ наиболѣе стремился къ распространенію и утвержденію мнѣній, и къ самому начатію дѣйствій Общества совѣтами, сочиненіями и вліяніемъ своимъ на другихъ?»

«Какъ мнѣ извѣстно — отвѣтилъ на этотъ вопросъ поручикъ Крюковъ 2-й — одинъ Пестель».

«Полковникъ Пестель — отвѣтилъ командиръ казанскаго пѣхотнаго полка П. В. Аврамовъ — надъ всѣми тульчинскими членами имѣлъ поверхность и, можно сказать, одинъ дѣйствовалъ».

Къ этому онъ прибавилъ еще слѣдующее, гибельное для Пестеля, размышленіе:

«Ежеминутно обдумывая горестное мое положеніе, могу сказать, что ввергнутъ въ оное не собственнымъ преступнымъ какимъ-либо желаніемъ, но чрезъ обманъ меня полковникомъ Пестелемъ, злѣйшимъ изъ людей, съ коими я встрѣчался когда-либо въ жизни моей».

Другіе обвиняемые объясняли комитету, какъ поддавались они Пестелю, соглашаясь противъ воли съ его мнѣніями, не имѣя силъ противостоять его авторитету. Одинъ приписывалъ свое участіе въ обществѣ главнымъ образомъ его «настоятельству»; другой разсказывалъ, какъ «непримѣтно умы увлечены и приготовлены были вліяніемъ Пестеля».

Холодный, логическій умъ, непреклонная воля и смѣлая, надменная увѣренность въ своихъ сужденіяхъ и въ своихъ силахъ, въ своемъ правѣ на господство надъ другими людьми — таковы основныя черты личности Пестеля, рано создавшія ему славу исключительнаго по своимъ дарованіямъ человѣка.

Вѣра въ силу логики, въ математическую точность логическихъ заключеній, вѣра въ силу разума составляли отличительныя свойства его ума. Подобно французскимъ мыслителямъ и дѣятелямъ ХVІІІ-го вѣка и начала XIX-го, онъ въ своихъ рѣшеніяхъ политическихъ вопросовъ не считался съ сложными условіями исторической обстановки и вѣрилъ въ возможность немедленнаго, неуклоннаго осуществленія идеи во всей ея логической чистотѣ. Истинный сынъ своего времени, великой революціонной эпохи, онъ, подобно якобинцамъ и подобно родственному имъ по духу Наполеону, вѣрилъ въ торжество идеи и въ возможность осуществленія [5] своего идеала рѣзкимъ насильственнымъ революціоннымъ путемъ, вопреки какимъ бы то ни было общественнымъ условіямъ, какимъ бы то ни было условіямъ времени и мѣста.

Этимъ духомъ времени объясняются тѣ положенія «Русской Правды», которыя на первый взглядъ кажутся странными по своей крайней прямолинейности. На «Русскую Правду» Пестель смотрѣлъ, какъ на наказъ Временному Верховному Правленію, и онъ полагалъ, что существованіе этого наказа — ясной программы новаго республиканскаго строя — должно предупредить всѣ смуты и неустройства, какія обыкновенно сопутствуютъ революціи. «Русская Правда — писалъ онъ — служитъ для Россіи ручательствомъ, что временное верховное правленіе единственно ко благу отечества дѣйствовать будетъ. Недостатокъ въ такой грамотѣ ввергнулъ многія государства въ ужаснѣйшія бѣдствія и междоусобія, потому что въ оныхъ правительство дѣйствовать всегда могло по своему произволу, по личнымъ страстямъ и частнымъ видамъ, не имѣя предъ собою яснаго и полнаго наставленія... Русская Правда отвращаетъ своимъ существованіемъ все сіе зло».

Свойственная Пестелю непреклонная, фанатическая преданность идеѣ мѣтко охарактеризована въ слѣдующихъ словахъ декабриста Якушкина: «Пестель умно и упорно защищалъ свое мнѣніе, въ истину котораго онъ всегда вѣрилъ, какъ обыкновенно вѣрилъ въ математическую истину. Онъ никогда и ничѣмъ не увлекался. Можетъ быть въ этомъ и заключалась причина, почему изъ всѣхъ насъ онъ одинъ въ теченіе почти 10 лѣтъ, не ослабѣвая ни на одну минуту, упорно трудился надъ дѣломъ тайнаго общества. Одинъ разъ доказавъ себѣ, что Тайное Общество вѣрный способъ для достиженія желаемой цѣли, онъ съ нимъ слилъ все свое существованіе».

«Онъ никогда и ничѣмъ не увлекался» — говоритъ Якушкинъ. Холодную безстрастность Пестеля отмѣчаютъ и другіе современники. Логическій умъ соединялся въ немъ съ сильно развитой волей, подавлявшей чувство. Сильная воля придавала смѣлость и рѣшительность его дѣйствіямъ. Въ Тайномъ Обществѣ онъ дѣйствовалъ смѣло и рѣшительно, даже иногда слишкомъ рѣшительно, до неосторожности. Съ солдатами и офицерами своего полка онъ для поддержанія дисциплины обращался строго, иногда до жестокости, сознательной, по разсчету. Въ 1821 году, когда его сдѣлали командиромъ Вятскаго пѣхотнаго полка, который считался худшимъ во всей южной арміи, онъ успѣлъ въ короткое время ввести въ немъ желѣзную дисциплину. «Началъ я — разсказывалъ онъ самъ — съ штабъ и оберъ-офицеровъ; строгость противъ нихъ оказывалъ чрезвычайную, такъ что нерѣдко батальонныхъ командировъ за фронтъ высылалъ. Съ нижнихъ чиновъ я сначала многаго требовать не могъ, ибо не были они выучены и не были въ томъ виноваты». Когда же, несмотря на всѣ старанія, солдаты, вслѣдствіе «закоренѣлой лѣности», сдѣлали недостаточные успѣхи, онъ послѣ одного смотра подвергнулъ всѣхъ передовыхъ строгому наказанію, по жестокимъ военнымъ правиламъ того времени. [6]

Нескрываемое сознаніе своего превосходства вносило въ отношенія Пестеля къ людямъ черту надменной повелительности. Когда нужно, онъ умѣлъ быть любезнымъ и тонкимъ. Но обыкновенно онъ ждалъ и требовалъ подчиненія, упорно настаивая. Онъ не «обворожалъ» членовъ Общества и не всегда ихъ убѣждалъ, но чаще подавлялъ ихъ своей логикой и своею настойчивостью. Въ показаніяхъ декабристовъ, обвинявшихъ Пестеля въ томъ, что онъ подчинилъ ихъ своему вліянію, слышится иногда старая затаенная обида.

«Помню — разсказываетъ одинъ изъ тульчинскихъ членовъ, Давыдовъ, — объ одномъ собраніи у князя Волконскаго. Пестель говорилъ о разныхъ предметахъ своихъ проектовъ... Противъ всѣхъ статей я покушался говорить, но имѣлъ слабость противъ своихъ мнѣній уступить мнѣнію Пестеля, какъ и въ важнѣйшихъ, къ несчастію, разговорахъ».


Павелъ Ивановичъ Пестель родился въ Москвѣ 24 іюня 1793 года, въ годъ утвержденія во Франціи первой республиканской конституціи, которая была однимъ изъ источниковъ его республиканской «Русской Правды».

Отецъ его, Иванъ Борисовичъ, былъ сибирскимъ генералъ-губернаторомъ. «Достойно замѣчанія — говоритъ Гречъ — что первенствующимъ изъ заговорщиковъ былъ сынъ жестокосердаго проконсула». Біографы Ив. Бор. Пестеля, однако, выяснили, что онъ не былъ повиненъ въ злоупотребленіяхъ сибирской администраціи до ревизіи Сперанскаго, что онъ былъ жертвой своего довѣрія къ подчиненнымъ, которые широко воспользовались тѣмъ, что онъ, главный начальникъ Сибири, управлялъ краемъ изъ Петербурга. Мать Павла Ивановича Пестеля, Елизавета Ивановна, урожденная Фонъ-Крокъ, была одной изъ замѣчательныхъ женщинъ александровскаго времени по своему образованію и уму; она была очень честолюбива и, горячо любя своего старшаго сына, чрезвычайно гордилась имъ, какъ выдающимся человѣкомъ.

До 12 лѣтъ Пестель воспитывался въ домѣ своего отца. Съ 1805 г., въ теченіе 4 лѣтъ, вмѣстѣ съ младшимъ братомъ Владимиромъ учился за границею, въ Дрезденѣ, подъ руководствомъ воспитателя Зейделя, впослѣдствіи вступившаго въ русскую службу. По возвращеніи въ Россію Пестель поступилъ, въ маѣ 1810 г., въ старшій классъ пажескаго корпуса. Блестящія способности и прекрасная подготовка обращали на него общее вниманіе въ корпусѣ. Выпускные экзамены 1811 года, въ присутствіи государя, онъ выдержалъ первымъ по списку и былъ записанъ на мраморную доску. Эта доска послѣ событій 14 декабря была разбита.

Въ декабрѣ 1810 г. Пестель былъ произведенъ въ камеръ-пажи и 14 декабря слѣдующаго 1811 года выпущенъ прапорщикомъ въ л.-гв. Литовскій (впослѣдствіи Московскій) полкъ. Въ составѣ этого полка онъ участвовалъ въ военныхъ дѣйствіяхъ противъ французовъ съ апрѣля 1812 г. до сраженія при Бородинѣ, въ которомъ, подъ самый вечеръ 26-го августа, былъ жестоко раненъ ружейною пулей въ ногу, съ раздробленіемъ костей и поврежденіемъ [7] сухожилій; за отличіе въ этомъ сраженіи онъ получилъ золотую шпагу съ надписью «за храбрость». Восемь мѣсяцевъ затѣмъ Пестель лѣчился въ Петербургѣ, въ домѣ отца; въ маѣ 1813 г. съ незакрывшейся раной, изъ которой все еще выходили кусочки костей, онъ отправился за границу, въ штабъ дѣйствовавшей арміи и здѣсь 14 августа назначенъ былъ адъютантомъ къ главнокомандующему, графу Витгенштейну. За отличіе въ военныхъ дѣйствіяхъ 1813—1814 г. Пестель получилъ рядъ наградъ до анненскаго креста 2-й степени.

По окончаніи войны Пестель былъ переведенъ въ августѣ 1814 г. въ Кавалергардскій полкъ и съ 1814 г. до 1818 г., состоя адъютантомъ графа Витгенштейна, жилъ въ Митавѣ. Въ 1818 г. графъ Витгенштейнъ былъ назначенъ главнокомандующимъ 2-й арміи, расположенной на югѣ. Съ этого времени Пестель нѣсколько лѣтъ провелъ въ Тульчинѣ, состоя при главной квартирѣ 2-й арміи, пользуясь величайшей довѣренностью главнокомандующаго, и въ особенности начальника штаба П. Д. Киселева. Друзья Киселева предостерегали его объ опасности сближенія съ Пестелемъ. «Здѣсь говорятъ — писалъ Закревскій въ іюнѣ 1819 г. изъ Петербурга, — что Пестель, адъютантъ его (Витгенштейна), все изъ него дѣлаетъ; возьми свои мѣры. Государь о немъ мнѣнія не перемѣнялъ и не перемѣнитъ. Онъ его, кажется, хорошо знаетъ». «До меня слухи доходятъ — писалъ Закревскій въ сентябрѣ 1820 г., — что тебя въ арміи не любятъ и что ты свободное время проводишь большею частью съ Пестелемъ... И какая связь дружбы соединила тебя съ Пестелемъ, о характерѣ и нравственности котораго ты писалъ мнѣ неоднократно?» Въ отвѣтъ на эти предостереженія Киселевъ указывалъ на достоинства Пестеля и не удалялъ его отъ себя.

Въ началѣ греческаго возстанія Пестель три раза командированъ былъ въ Бессарабію для собранія свѣдѣній о дѣйствіяхъ Ипсиланти въ Молдавіи. Одна изъ записокъ его по этому дѣлу (извлеченія изъ этихъ записокъ напечатаны ниже подъ № X) обратила на себя вниманіе императора Александра I, который «остался весьма доволенъ яснымъ изложеніемъ всѣхъ подробностей этого дѣла».

1-го ноября 1821 г. Пестель произведенъ былъ въ полковники и 15 ноября, 27 лѣтъ отъ роду, назначенъ командиромъ Вятскаго пѣхотнаго полка. Полкъ этотъ былъ въ совершенномъ разстройствѣ и считался самымъ худшимъ во всей южной арміи. Его поручили Пестелю въ увѣренности, что онъ сумѣетъ водворить въ немъ дисциплину. Пестель прибылъ къ своему полку въ м. Линцы (иначе Ильинцы), въ Липовецкомъ уѣздѣ Кіевской губерніи, 8 января 1822 г., и не прошло полъ-года, какъ дивизіонный генералъ, князь Сибирскій, сдѣлавъ смотръ полку, засвидѣтельствовалъ успѣшность стараній молодого командира въ слѣдующихъ нескладныхъ словахъ приказа: «Впрочемъ, хотя и весьма короткое время вступленія полковника Пестеля въ командованіе Вятскимъ пѣхотнымъ полкомъ, но усердіе его и жертвованіе даже собственныхъ денегъ на приведеніе полка не только въ должную исправность, но даже видимое его желаніе сравнить полкъ, ему ввѣренный, съ лучшими, — столь успѣшно и очевидно, что остается только благодарить и ожидать перемѣны по полку во всѣхъ частяхъ и въ столь [8] короткое время». Позднѣе въ приказѣ главнокомандующаго, послѣ смотра въ 1825 г., Вятскій полкъ поставленъ былъ въ числѣ тѣхъ шести полковъ, которые своими успѣхами стали наравнѣ съ лучшими полками во всей арміи.


Біографія Пестеля тѣсно связана съ важнѣйшими моментами общей исторіи декабристовъ. „Изъ всѣхъ насъ — говоритъ Якушкинъ — онъ одинъ почти въ теченіи 10 лѣтъ, не ослабѣвая ни на одну минуту, упорно трудился надъ дѣломъ Тайнаго Общества“. Начало этого упорнаго труда совпадаетъ съ началомъ политическихъ тайныхъ обществъ въ александровское время. Въ образованіи перваго изъ этихъ обществъ „Общества истинныхъ и вѣрныхъ сыновъ отечества“, которое было прозвано впослѣдствіи „Союзомъ Спасенія“, Пестель принялъ дѣятельнѣйшее руководящее участіе.

Иниціатива образованія этого общества принадлежала Александру Николаевичу Муравьеву, 24-хълѣтнему полковнику гвардейскаго генеральнаго штаба, ревностному масону. Впослѣдствіи, года черезъ три, онъ совершенно отстранился отъ своихъ товарищей по обществу, но, по строгому суду Николая I, все-таки былъ наказанъ ссылкою на поселеніе въ Сибирь. Во второй половинѣ 1816 года А. Н. Муравьевъ началъ совѣщанія объ образованіи общества съ молодыми офицерами л. гв. Семеновскаго полка, извѣстными декабристами Сергѣемъ Муравьевымъ-Апостоломъ, съ его братомъ Матвѣемъ и съ И. Д. Якушкинымъ. Къ нимъ присоединился Никита Михайловичъ Муравьевъ, будущій руководитель Сѣвернаго Общества. Но дѣло образованія общества двинулось впередъ только тогда, когда въ концѣ 1816 года Никита Муравьевъ ввелъ въ этотъ кружокъ офицеровъ-„демагоговъ“ Пестеля. Уставъ общества написанъ былъ Пестелемъ и принятъ въ засѣданіи 9-го февраля 1817 года[1].

Взявъ въ свои руки дѣло, начатое А. Н. Муравьевымъ, Пестель довелъ его до конца, оформивъ кружокъ съ неопредѣленными стремленіями въ общество съ опредѣленной программой. О6щество было составлено, по образцу масонскихъ и иллюминатскихъ, на правилахъ строгой тайны, клятвъ и угрозы смертью за измѣну; оно ставило своею цѣлью введеніе конституціоннаго порядка. Эта задача и эти правила тайнаго заговора проведены были Пестелемъ вопреки первоначальнымъ намѣреніямъ большинства членовъ учредителей общества. По новизнѣ дѣла они легко, послѣ слабаго протеста, приняли его планъ, невполнѣ сознавая значеніе своего шага. Но они скоро одумались и, основанное Пестелемъ, „Общество истинныхъ и вѣрныхъ сыновъ отечества“ просуществовало не болѣе 4-хъ мѣсяцевъ. [9]

Черезъ недѣлю послѣ образованія этого общества Пестель уѣхалъ изъ Петербурга въ Митаву. Большая часть офицеровъ — учредителей общества лѣтомъ того же 1817 года, вмѣстѣ съ частями своихъ полковъ, должна была отправиться въ Москву; здѣсь они съ нѣкоторыми новыми присоединившимися къ нимъ лицами, отвергнувъ уставъ Пестеля, образовали новое общество „Союзъ Благоденствія“ съ уставомъ, прозваннымъ по цвѣту переплета „Зеленою Книгою“. По своимъ задачамъ и уставу этотъ „Союзъ“ рѣзко отличался отъ „Общества сыновъ отечества“. Новый союзъ былъ образованъ по типу мирнаго нѣмецкаго „Союза Добродѣтели“ — „Тугендбунда“. Тайный заговоръ замѣненъ былъ въ немъ „надеждой на доброжелательство правительства“ и „медленнымъ дѣйствіемъ на мнѣнія“. Задачи политическія отошли на второй планъ и выдвинулись задачи „филантропическія“: распространеніе нравственности и просвѣщенія.

Пестель сначала не признавалъ новаго „Союза Благоденствія“, и, по свидѣтельству Никиты Муравьева, живя въ 1817—1818 г.г. въ Митавѣ, „дѣйствовалъ по правиламъ устава „Общества истинныхъ и вѣрныхъ сыновъ отечества“. Объ этой дѣятельности его въ Митавѣ свѣдѣній не сохранилось. Въ Тульчинѣ же, куда Пестель переѣхалъ въ ноябрѣ 1818 года, онъ дѣйствуетъ уже въ качествѣ члена Союза Благоденствія. По прежнему не соглашаясь съ программой „Зеленой Книги“, онъ вступилъ въ Союзъ только для того, чтобы дѣятельно пропагандировать среди членовъ его свою собственную революціонную программу.

Въ Тульчинъ, въ маѣ 1819 г., чрезъ полгода по пріѣздѣ сюда Пестеля, пріѣхалъ одинъ изъ убѣжденнѣйшихъ сторонниковъ программы Союза Благоденствія, полковникъ Иванъ Григорьевичъ Бурцовъ, строго ограничивавшій задачи союза „медленнымъ дѣйствіемъ на мнѣнія“, „распространеніемъ просвѣщенія, благотворительности и нравственности“. Въ лицѣ его Пестель встрѣтилъ энергичнаго противника, и долженъ былъ въ 1819—1820 г.г. вести съ нимъ борьбу за вліяніе на тульчинскихъ членовъ общества. „Пестель“ — говоритъ Бурцовъ — „сначала поддѣлывался къ моему мнѣнію; но впослѣдствіи началъ противъ онаго возставать, къ чему склонялъ и своихъ пріятелей, какъ насмѣшками, такъ и убѣжденіемъ. Онъ утверждалъ, что для образованія нравовъ нужны вѣка, но что подлежитъ исправить правленіе, отъ коего уже и нравы исправятся“. Частые споры обострили отношенія между ними, а члены Общества къ 1820 году раздѣлились на два кружка, сторонниковъ Пестеля и сторонниковъ Бурцова[2].

Въ ноябрѣ 1819 года Пестель пріѣзжаетъ въ отпускъ въ Петербургъ и остается здѣсь полгода, до мая 1820 года. Это его второе пребываніе въ Петербургѣ, такъ же какъ первое, въ 1816—1817 г.г., и третье, въ 1824 году (о чемъ рѣчь ниже), имѣетъ важное [10] значеніе въ исторіи Тайнаго Общества. Пестель своими рѣчами вноситъ оживленіе въ собранія петербургскихъ членовъ «Союза Благоденствія» и увлекаетъ ихъ къ рѣшеніямъ, несоотвѣтствовавшимъ настроенію большинства и мирнымъ задачамъ Союза. Далеко выходя за рамки „Зеленой Книги“, Пестель выдвигаетъ свою программу утвержденія республики революціоннымъ путемъ. Склонивъ на свою сторону Никиту Муравьева и Сергѣя Муравьева-Апостола, онъ дѣятельно пропагандируетъ свой планъ республиканскаго переворота среди другихъ членовъ Союза. Выдающимся моментомъ дѣятельности его въ этомъ направленіи было засѣданіе Думы Союза въ квартирѣ полковника Ѳ. Н. Глинки[3] въ началѣ 1820 года. На этомъ засѣданіи Пестель сдѣлалъ докладъ о выгодахъ и невыгодахъ монархической и республиканской формъ правленія, и результатомъ доклада было то, что всѣ присутствовавшіе члены признали преимущество республиканскаго строя.

Зная умѣренные взгляды большинства членовъ Союза, Пестель искусно поставилъ вопросъ, въ видѣ теоретическаго разсужденія о преимуществахъ двухъ формъ правленія. Впослѣдствіи въ своихъ показаніяхъ онъ несомнѣнно преувеличивалъ значеніе рѣшенія, принятаго на этомъ собраніи, когда утверждалъ, что этимъ рѣшеніемъ республика была принята единогласно за цѣль общества. Вопросъ о введеніи республики въ Россіи обсуждался въ другомъ собраніи, въ квартирѣ полковника И. П. Шипова, вскорѣ послѣ указаннаго засѣданія[4]: Пестель и Никита Муравьевъ, поддерживая другъ друга, развивали планъ введенія республики путемъ цареубійства и учрежденія временнаго правленія. Но этотъ планъ не встрѣтилъ сочувствія въ большинствѣ присутствовавшихъ. Блюститель Коренной Думы Союза, князь Илья Долгорукій[5] началъ возражать Никитѣ Муравьеву, и засѣданіе окончилось рѣзкимъ споромъ между ними, съ „личными колкостями“.

Возвратившись изъ Петербурга въ Тульчинъ, къ серединѣ 1820 года, Пестель воспользовался рѣшеніемъ собранія въ квартирѣ Глинки, чтобы укрѣпить въ средѣ тульчинскихъ членовъ Союза свой республиканскій планъ. Начавъ дѣйствовать болѣе энергично, онъ къ концу этого года привлекъ въ общество четырехъ новыхъ членовъ и организовалъ, по правиламъ „Зеленой Книги“, [11] Тульчинскую Думу, съ предсѣдателемъ и блюстителемъ, и съ регулярными засѣданіями.

Въ январѣ и февралѣ 1821 года въ Москвѣ состоялся съѣздъ коренныхъ членовъ «Союза Благоденствія» и представителей управъ. Обстоятельства сложились такъ, что Пестелю, не смотря на его желаніе, не удалось присутствовать на этомъ съѣздѣ. Изъ Тульчина на съѣздъ прибыли два умѣреннѣйшихъ члена, Бурцовъ и Комаровъ. Они вернулись съ рѣшеніемъ о закрытіи Союза. Пестель рѣшительно возсталъ противъ этого рѣшенія и, склонивъ на свою сторону нѣсколько тульчинскихъ членовъ, положилъ начало Южному Обществу. Воодушевленные его рѣчами, 8 тульчинскихъ членовъ, послѣ выхода изъ общества Бурцова и Комарова, постановили не признавать закрытія Союза, реорганизовали Тульчинскую Думу, выбрали трехъ предсѣдателей (Пестеля, Юшневскаго и Никиту Муравьева) и затѣмъ согласно приняли республиканскую и революціонную программу Пестеля.

Въ числѣ участниковъ этихъ засѣданій было нѣсколько человѣкъ, которые согласились съ Пестелемъ только потому, что были увлечены его рѣчами и общимъ воодушевленіемъ собранія, и затѣмъ вскорѣ прекратили свою дѣятельность въ обществѣ. „Происходившее въ семъ совѣщаніи — писалъ впослѣдствіи одинъ изъ нихъ, — представляется мнѣ, какъ неясный сонъ“.[6]

Но среди нихъ были и такіе, которые впослѣдствіи сохранили вполнѣ преданность дѣлу Тайнаго Общества. Это были: 1) Алексѣй Петровичъ Юшневскій, генералъ-интендантъ 2-й арміи, второй директоръ Южнаго Общества, осужденный по 1-му разряду преступниковъ на каторжныя работы, и умершій въ селеніи Оекъ, близъ Иркутска въ 1844 году. 2) Князь Александръ Петровичъ Барятинскій, служившій въ Тульчинѣ адъютантомъ командующаго 2-й арміей, штабъ-ротмистръ л.-гв. гусарскаго полка, — философъ-матеріалистъ и поэтъ (издалъ книгу французскихъ стиховъ: „Часы досуга въ Тульчинѣ“)[7] — душою преданный Пестелю и подъ его вліяніемъ обществу, онъ былъ осужденъ на каторгу по 1-му разряду, умеръ въ крайней бѣдности въ Тобольскѣ въ 1844 году. 3) Николай Александровичъ Крюковъ 2-й, поручикъ квартирмейстерской части, углублявшійся въ изученіе философскихъ и политическихъ книгъ, такой же матеріалистъ, какъ князь [12] Барятинскій, и также преданный Пестелю. Дѣятельность его по Обществу выразилась, между прочимъ, въ томъ, что онъ изъ своихъ товарищей офицеровъ квартирмейстерской части, бывшихъ на съемкѣ въ Подольской губерніи, привлекъ въ Общество нѣсколько человѣкъ. Онъ былъ осужденъ на каторгу по 2-му разряду и умеръ въ Минусинскѣ въ 1854 году.

Послѣ засѣданія въ началѣ 1821 года, положившихъ начало Южному Обществу, вторымъ важнымъ моментомъ въ развитіи его были совѣщанія въ январѣ 1822 года, на кіевскихъ «контрактахъ», то есть на Крещенской ярмаркѣ въ Кіевѣ (съ 15 января по 1 февраля). Здѣсь къ Пестелю и Юшневскому присоединились трое видныхъ членовъ бывшаго Союза Благоденствія князь С. Г. Волконскій, В. Л. Давыдовъ и Сергѣй Муравьевъ-Апостолъ. Князь Сергѣй Григорьевичъ Волконскій, авторъ извѣстныхъ «Записокъ», осужденный по 1-му разряду (умеръ въ 1865 году въ своемъ имѣніи въ Черниговской губ.), былъ генералъ-маіоромъ и бригаднымъ командиромъ и жилъ на югѣ Кіевской губерніи, въ гор. Умани. Василій Львовичъ Давыдовъ, осужденный также по 1-му разряду и умершій на поселеніи въ Красноярскѣ въ 1855 году, жилъ въ это время, отставнымъ подполковникомъ, въ своемъ богатомъ имѣніи Каменка, въ Чигиринскомъ уѣздѣ Кіевской губерніи. Оба они съ января 1822 года были, наравнѣ съ Юшневскимъ, вѣрными сторонниками Пестеля, всецѣло подчинялись его вліянію, хотя и не проявляли большой активности. Съ января 1823 года, когда на кіевскихъ контрактахъ состоялся второй съѣздъ шестерыхъ виднѣйшихъ дѣятелей Общества, они составили Правую или Каменскую управу, названную такъ по имѣнію Давыдова «Каменка». Это имѣніе, такъ же какъ Кіевъ во время ярмарки, былъ пунктомъ, куда съѣзжались члены Общества, пріурочивая съѣзды къ семейному празднику Давыдова (именины его матери, 24 ноября). Дѣятельность Волконскаго и Давыдова по Обществу проявлялась главнымъ образомъ въ участіи въ этихъ съѣздахъ и въ сношеніяхъ съ членами Сѣвернаго Общества при ихъ поѣздкахъ въ Петербургъ. Руководимая ими, Каменская управа пріобрѣла только трехъ новыхъ членовъ, изъ которыхъ наиболѣе замѣчательнымъ былъ Александръ Викторовичъ Поджіо, отставной подполковникъ, пылкій итальянецъ, «пламенный членъ Общества, неукротимый въ словахъ и сужденіяхъ». Поджіо, такъ же какъ Юшневскій, Волконскій и Давыдовъ, былъ осужденъ по 1-му разряду; его личность и его жизнь послѣ каторги на поселеніи около Иркутска въ Усть-Кудѣ, и потомъ за границей (умеръ въ 1873 году), живо и тепло описаны въ воспоминаніяхъ д-ра Н. А. Бѣлоголоваго.

На съѣздѣ въ январѣ 1822 года къ Обществу Пестеля присоединился Сергѣй Ивановичъ Муравьевъ-Апостолъ, раньше Семеновскій офицеръ, теперь подполковникъ Черниговскаго пѣхотнаго полка, и вслѣдъ за нимъ на съѣздѣ слѣдующаго года — его другъ Михаилъ Павловичъ Бестужевъ-Рюминъ, подпоручикъ Полтавскаго полка. Эти двое были казнены, какъ преступники внѣ разрядовъ. Они выдѣлялись изъ всѣхъ членовъ Южнаго Общества, какъ его наиболѣе активныя силы. Въ 1824 и 1825 гг. они [13] постоянно настаивали на приступѣ къ дѣйствіямъ, и послѣ ареста Пестеля, въ первыхъ числахъ января 1826 года смѣло подняли знамя возстанія и взяты были съ оружіемъ въ рукахъ. Въ противоположность другимъ, преданнымъ Пестелю, руководителямъ Общества, они пылко стремились къ дѣйствіямъ и, признавая авторитетъ Пестеля, противъ его воли, увлекали его за собой. Они присоединили къ Южному Обществу открытое ими Общество Соединенныхъ Славянъ; они же первые начали сношенія съ Польскимъ Обществомъ. Въ числѣ привлеченныхъ ими къ Обществу новыхъ членовъ было трое, имѣвшихъ значеніе по своему служебному положенію, какъ полковые командиры, И. С. Повало-Швейковскій, А. 3. Муравьевъ и В. К. Тизенгаузенъ[8]. С. И. Муравьевъ-Апостолъ поддерживалъ также связь съ Обществомъ своего брата Матвѣя, отставного подполковника, который, живя въ Петербургѣ, былъ въ 1821—1824 гг. посредникомъ между Южнымъ и Сѣвернымъ Обществомъ[9].

Съ 1823 года С. И. Муравьевъ-Апостолъ и М. П. Бестужевъ-Рюминъ были руководителями Васильковской управы, называвшейся такъ по сел. Васильковъ. Васильковская управа къ концу 1824 г. была по числу членовъ, считая примыкавшее къ ней Общество Соединенныхъ Славянъ, больше обѣихъ другихъ управъ вмѣстѣ, Тульчинской и Каменской. Она была, какъ указывалъ Пестель на слѣдствіи, очень дѣятельна, но и дѣйствовала часто независимо отъ Директоріи, состоявшей изъ двухъ лицъ: Пестеля и Юшневскаго. Въ виду этого, съ цѣлью сплотить Общество, Пестель незадолго до своего ареста ввелъ Муравьева-Апостола въ Директорію въ качествѣ третьяго директора Общества.

Таковы были главныя личныя силы Южнаго Общества, виднѣйшіе его дѣятели, постепенно объединенные усиліями Пестеля на совѣщаніяхъ въ началѣ 1821 года и на съѣздахъ 1822 и 1823 гг. Общество окончательно организовалось въ теченіи 1823 года на съѣздахъ главныхъ его представителей въ январѣ и въ ноябрѣ мѣсяцахъ, когда оно раздѣлено было на три управы, и когда С. Муравьевъ-Апостолъ и Бестужевъ-Рюминъ приняли всецѣло программу Пестеля. Программа эта въ обѣихъ ея частяхъ: планъ переворота и планъ новаго государственнаго устройства, — къ 1823 году была уже вполнѣ разработана Пестелемъ. «Русская Правда» вчернѣ была написана, во всѣхъ ея основныхъ частяхъ, и Пестель приступилъ уже къ окончательной отдѣлкѣ рукописи[10]. [14]

Планъ государственнаго устройства, развитый въ «Русской Правдѣ», отличался глубокимъ демократизмомъ. Изъ трехъ принциповъ Великой французской революціи: Свобода, Равенство, Братство Пестель проникся особенно вторымъ: Равенство. Полное «Равенство гражданъ», въ цѣляхъ «возможно большаго благоденствія всѣхъ и каждаго» (по принципу Бентама) составляетъ основную идею «Русской Правды». «Гражданскія общества — писалъ Пестель — а слѣдовательно и государства, составлены для возможно большаго благоденствія всѣхъ и каждаго, а не для блага нѣкоторыхъ, за устраненіемъ большинства людей. Всѣ люди въ государствѣ имѣютъ одинаковое право на всѣ выгоды, государствомъ доставляемыя, и всѣ имѣютъ равныя обязанности нести всѣ тягости, нераздѣльныя съ государственнымъ устройствомъ. Изъ сего явствуетъ, что всѣ люди въ государствѣ должны непремѣнно быть передъ закономъ равны и что всякое постановленіе, нарушающее сіе равенство всѣхъ передъ закономъ, есть нестерпимое зловластіе (деспотизмъ), долженствующее непремѣнно быть уничтоженнымъ».

Съ этой точки зрѣнія Пестель рѣзко высказывается противъ какихъ бы то ни было сословныхъ преимуществъ, какъ старой «феодальной аристократіи», такъ и новой «аристократіи богатствъ». Сословный строй онъ называетъ «пагубнымъ, безразсуднымъ, зловреднымъ», потому что сословія «однимъ только пристрастіемъ дышатъ» и «для пресыщенія корысти нѣсколькихъ людей жестокую оказываютъ несправедливость противъ наибольшей части народа». Онъ считаетъ необходимымъ «всякую даже тѣнь аристократическаго порядка, хоть феодальнаго, хоть на богатствѣ основаннаго, совершенно устранить и навсегда удалить. Намѣчая реформы для введенія въ Россіи новаго гражданскаго строя, основаннаго на равенствѣ, Пестель съ особою силою обличаетъ крѣпостное право, какъ «дѣло постыдное, противное человѣчеству, противное законамъ естественнымъ, противное святой вѣрѣ христіанской, противное, наконецъ, заповѣдной волѣ Всевышняго, гласящаго въ священномъ писаніи, что люди предъ нимъ всѣ равны», и настаивая на «рѣшительномъ уничтоженіи рабства», говоритъ: «дворянство должно навѣки отречься отъ гнуснаго преимущества обладать другими людьми».

Во имя полнаго равенства гражданъ, Пестель всему «народу» предоставляетъ всеобщее и равное избирательное право. Онъ стремится къ тому, чтобы никто «не былъ зловластно отъ участія въ государственныхъ дѣлахъ исключенъ», чтобы «строгое соблюдено было безпристрастіе противъ всѣхъ и каждаго», чтобы «гибельный обычай даровать нѣкоторымъ людямъ привиллегіи за исключеніемъ массы народной былъ совершенно уничтоженъ», чтобы граждане при выборахъ не были ничѣмъ стѣснены и не были принуждаемы взирать ни на сословіе, ни на имущество, а единственно на одни способности и достоинства. Выборы, по его проекту, въ «верховное законодательное» учрежденіе (Вѣче) должны были быть, однако, не прямыми, а двустепенными. Народное собраніе волости, состоящее изъ всѣхъ гражданъ, приписанныхъ къ волости, избираетъ представителей въ «Окружное намѣстное собраніе», а это послѣднее избираетъ представителей въ «Народное Вѣче». [15]

Для «утвержденія истиннаго благоденствія всѣхъ и каждаго» Пестель не ограничивается равенствомъ въ области политическихъ и гражданскихъ правъ, но идетъ дальше, въ область экономическую, и считаетъ нужнымъ «установить возможность для каждаго человѣка пользоваться необходимымъ для его житія». Не дойдя до отрицанія собственности, Пестель сдѣлалъ попытку согласить существованіе частной собственности съ правомъ каждаго на необходимыя средства къ жизни, разработавъ любопытный проектъ аграрной реформы, «раздѣленія земель». Этотъ проектъ, изложенный въ «Русской Правдѣ», составлялъ одно изъ основныхъ положеній его программы, на которомъ онъ упорно настаивалъ предъ сотоварищами по Тайному Обществу. «Въ отношеніи права собственности на землю — писалъ Пестель — существуетъ два главныхъ мнѣнія. Первое мнѣніе, что «земля есть общая собственность всего рода человѣческаго, а не частныхъ лицъ, и посему не можетъ она быть раздѣлена между нѣсколькими только людьми, за исключеніемъ прочихъ». По другому мнѣнію, напротивъ того, «труды и работы суть источники собственности, и тотъ, который землю удобрилъ и оную способной сдѣлалъ къ произведенію разныхъ произрастаній, исключительное долженъ на ту землю имѣть право обладанія». «Сіи два мнѣнія — говоритъ Пестель — совершенно другъ другу противорѣчатъ, между тѣмъ какъ каждое изъ нихъ много истиннаго и справедливаго содержитъ». Примиряя эти мнѣнія, онъ не отвергаетъ права собственности, но считаетъ необходимымъ обезпечить каждому гражданину обладаніе землей въ мѣрѣ, необходимой для поддержанія жизни: «установивъ возможность для каждаго человѣка пользоваться необходимымъ для житія... надлежитъ полное дать обезпеченіе и совершенную свободу пріобрѣтенія и сохраненія изобилія». Соотвѣтственно этому, земли каждой волости должны быть раздѣлены на двѣ половины: земли общественныя и частныя: «Земля общественная будетъ всему волостному обществу совокупно принадлежать и будетъ подлежать обладанію всѣхъ и каждаго», для доставленія всѣмъ гражданамъ необходимаго. Другая половина земель «предназначается для образованія частной собственности для доставленія изобилія».

Въ своемъ увлеченіи равенствомъ Пестель рѣшительно отрицалъ всякія національныя отличія племенъ и народностей, принадлежащихъ къ одному государству. Онъ хотѣлъ сдѣлать свое эгалитарное демократическое государство единымъ и тѣсно сплоченнымъ. «Всѣ племена — писалъ онъ — должны быть слиты въ одинъ народъ» и требовалъ обрусительныхъ мѣръ не только въ отношеніи различныхъ русскихъ племенъ, но и въ отношеніи финляндцевъ, евреевъ и другихъ, — чтобы «слить всѣхъ въ одну общую форму». Онъ опасался разнородности частей и федеративнаго устройства, полагая, что они ослабляютъ внѣшнее могущество государства, что, вслѣдствіе разнородности частей, Россія «скоро потеряетъ не только свое величество, могущество и силу, но даже можетъ быть и бытіе свое между большими или главными государствами». Исключеніе Пестель допускалъ только для Польши и, не находя возможнымъ достичь ея обрусенія, требовалъ для нея полной [16] независимости. «Благо государства — разсуждалъ онъ — требуетъ тѣснаго объединенія племенъ; но, разъ подчиненная народность слишкомъ сильна для полнаго подчиненія и имѣетъ историческія права на самостоятельное національное существованіе, то же благо государства требуетъ ея отдѣленія. Въ польскомъ вопросѣ «право народности» побѣжденнаго должно брать верхъ надъ «правомъ благоудобства» побѣдителя[11].

Государство преобразованное на указанныхъ демократическихъ уравнительныхъ началахъ, должно было, по плану Пестеля, имѣть республиканскую форму правленія. Законодательная верховная власть поручалась народному Вѣчу, изъ народныхъ представителей, избранныхъ на 5 лѣтъ[12]. Верховная исполнительная власть ввѣрялась Державной Думѣ изъ 5 членовъ, избранныхъ народомъ также на 5 лѣтъ. Кромѣ законодательнаго вѣча и Исполнительной Думы, Пестель считалъ необходимымъ еще третье верховное учрежденіе, съ властью блюстительной, «дабы тѣ двѣ не выходили изъ своихъ предѣловъ». Эту власть онъ поручалъ особому верховному собору изъ 120 бояръ, назначаемыхъ на всю жизнь. Въ этомъ проектѣ онъ близко слѣдовалъ французскому политику Детю-де-Траси, книга котораго «Комментарій къ Духу Законовъ Монтескье» оказала на него большое вліяніе по его собственному признанію[13].

Достигнуть утвержденія такой демократической республики въ Россіи Пестель надѣялся путемъ военнаго переворота и предоставленія полноты власти на переходные годы реформы Временному Верховному Правленію. «Русская Правда» должна была служить наказомъ этому правленію, и власть ввѣрялась ему съ обязательствомъ въ преобразованіи государственнаго строя точно слѣдовать началамъ, изложеннымъ въ этомъ наказѣ.

Диктатура временнаго верховнаго правленія представлялась Пестелю необходимой, потому что онъ не надѣялся провести свой планъ преобразованій чрезъ представительное учрежденіе. «Представительный соборъ — писалъ онъ въ «Русской Правдѣ» — не можетъ быть созванъ, ибо начала представительнаго верховнаго порядка въ Россіи еще не существуютъ». Въ осуществимость же своего плана военнаго переворота онъ вѣрилъ, основываясь на примѣрѣ современныхъ ему революцій въ Испаніи, Португаліи и Неаполѣ.

Эти же революціи убѣждали его въ необходимости поставить цѣлью переворота республику, а не конституціонную монархію, потому что примѣры реставраціи абсолютизма въ Испаніи и [17] Португаліи давали ему «неоспоримыя доказательства въ непрочности монархическихъ конституцій и полныя достаточныя причины къ недовѣрчивости къ истинному согласію монарховъ на конституціи, ими принимаемыя». И чтобы предотвратить возможность реставраціи абсолютизма, Пестель, со свойственной ему смѣлой послѣдовательностью, пришелъ къ мысли о необходимости не только цареубійства, но и истребленія всѣхъ членовъ императорской фамиліи, какъ возможныхъ претендентовъ на престолъ. Этотъ смѣлый шагъ, какъ рѣшительный кровавый разрывъ съ прошлымъ, долженъ былъ обезпечить трудную преобразовательную работу временнаго верховнаго правленія. Поэтому, какъ ни пугалъ многихъ его планъ, онъ твердо настаивалъ на недостаточности одного только цареубійства.

При первомъ же знакомствѣ съ А. В. Поджіо (въ концѣ 1824 г.) Пестель, объяснивъ ему всѣ основанія своего плана, старался убѣдить его въ необходимости истребленія всей Императорской семьи. Поджіо подробно разсказалъ на слѣдствіи объ этой первой встрѣчѣ своей съ человѣкомъ, «славой котораго — говоритъ онъ — всѣ уши мои были полны; я столько зналъ, столько слышалъ, что онъ уже не могъ меня удивить ни умомъ, ни умышленіями, ничѣмъ». Пестель началъ «съ азбуки въ политикѣ, преступленіи и дѣйствіи»; «затѣмъ, — разсказываетъ Поджіо — ввелъ меня въ свою республику». Наконецъ, «приступилъ къ заговору о совершеніи невѣроятнаго покушенія».

— «Давайте — мнѣ говоритъ — считать жертвы». И руку свою сжалъ, чтобы производить счетъ ужасный сей по пальцамъ.

Видя Пестеля передъ собой, я сталъ называть, а онъ считать. Дойдя до женскаго пола, онъ остановилъ меня, говоря:

«Знаете ли, что это дѣло ужасное!»

«Я не менѣе васъ въ томъ увѣренъ»...

Сейчасъ же послѣ сего опять та же рука стала предо мной. И ужасное число было тринадцать!

Наконецъ, остановившись, онъ, видя мое молчаніе, говоритъ такъ:

«Но этому и конца не будетъ! Ибо также должно будетъ покуситься и на особъ фамиліи, въ иностранныхъ краяхъ находящихся».

«Да, — я говорю — тогда точно уже конца ужасу сему не будетъ, ибо у всѣхъ великихъ княгинь есть и дѣти», — говоря, что для сего провозгласить достаточно отрѣшенія отъ всякаго наслѣдствія, (и) добавивъ впрочемъ: «Кто захочетъ столь окровавленнаго престола».

Вслѣдъ за симъ онъ мнѣ говоритъ:

«Я препоручилъ уже Барятинскому приготовить мнѣ двѣнадцать человѣкъ, рѣшительныхъ для сего!»

На слѣдствіи Пестель сначала старался доказать, что Поджіо «представилъ этотъ разговоръ въ совершенно превратномъ видѣ», и что они бесѣдовалн «безъ всѣхъ этихъ театральныхъ движеній». Но на очной ставкѣ долженъ былъ сознаться, что они, «дѣйствительно, жертвы изъ Императорской фамиліи считали»[14]. [18]

С. Муравьевъ-Апостолъ и Бестужевъ Рюминъ, принявъ всѣ главные пункты программы Пестеля, согласившись и на цареубійство, долго противились плану истребленія всѣхъ особъ Императорскаго дома. На слѣдствіи Муравьевъ-Апостолъ утверждалъ, что онъ всегда считалъ этотъ планъ сумасброднѣйшимъ, и что до конца не соглашался его принять. Но показаніе Пестеля, что Муравьевъ съ Бестужевымъ приняли этотъ планъ на съѣздѣ въ ноябрѣ 1823 года, отвергнутое ими на очныхъ ставкахъ, было подтверждено княземъ Волконскимъ.

Изложенная программа Пестеля цѣликомъ (или съ нѣкоторыми оговорками по этому послѣднему пункту) была въ 1823 году принята всѣми виднѣйшими членами Южнаго Общества; краткое извлеченіе изъ «Русской Правды», названное «Государственнымъ Завѣтомъ», было для многихъ изъ нихъ настоящимъ политическимъ завѣтомъ. Пестель, однако, понималъ, что для успѣха дѣла мало было этого единодушія членовъ Южнаго Общества, что силы этого общества недостаточны, и направилъ свои усилія на соединеніе Южнаго Общества съ Сѣвернымъ. На этомъ пути его ждало полное разочарованіе.

Связь между Южнымъ и Сѣвернымъ Обществомъ поддерживалъ въ 1823 г. Матвѣй Ивановичъ Муравьевъ-Апостолъ, нарочно для этого поселившійся въ Петербургѣ. Но сношенія съ Петербургомъ за дальностью разстояній были очень затруднительны; приходилось ждать случайныхъ, большею частью служебныхъ поѣздокъ тульчинскихъ членовъ Общества въ Петербургъ. Въ началѣ 1823 г. Пестель отправилъ къ Никитѣ Муравьеву письмо съ кн. Волконскимъ, въ которомъ извѣщалъ о программѣ Южнаго Общества и просилъ увѣдомить о дѣйствіяхъ общества въ Петербургѣ. Муравьевъ въ отвѣтъ прислалъ ему свой проектъ конституціи, еще не оконченный. Ознакомившись съ этимъ проектомъ, Пестель, воспользовавшись поѣздкой въ Петербургъ Вас. Давыдова въ февралѣ 1823г., послалъ Муравьеву длинное письмо, въ которомъ оспаривалъ его проектъ и разъяснялъ главныя черты своего конституціоннаго проекта. Въ іюнѣ того же года Пестель снова пишетъ Никитѣ Муравьеву (съ княземъ Барятинскимъ), упрекая его въ бездѣятельности и указывая, что «лучше совсѣмъ разойтиться, нежели бездѣйствовать и все-таки опасностямъ подвергаться» и ставя въ примѣръ рѣшительность членовъ Южнаго Общества «les demi-mesures ne valent rien; ici nous voulons faire maison nette».

Въ мартѣ 1824 года Пестель самъ пріѣхалъ въ Петербургъ и провелъ здѣсь около двухъ мѣсяцевъ[15]. На другой же день по пріѣздѣ, Пестель посѣтилъ князя С. П. Грубецкого и велъ съ нимъ продолжительную бесѣду о дѣлахъ общества; онъ «жаловался» говоритъ Трубецкой: «что здѣсь вовсе ничего нѣтъ, никто ничего не хочетъ дѣлать, Муравьевъ не отвѣчалъ ни по письмамъ, ни по [19] словеснымъ порученіямъ; выхвалялъ свое общество, какъ оно хорошо устроено, какъ хорошо идетъ, говорилъ, что и здѣсь должно устроить въ такомъ же порядкѣ, что для сего надобно непремѣнныхъ управляющихъ членовъ и совершенное безпрекословное отъ прочихъ къ нимъ повиновеніе, и что надобно слить оба общества вмѣстѣ, и чтобы управленіе ихъ было одно и то же, т.-е. одни управляющіе члены».

Пестелю не удалось достигнуть этой цѣли объединенія двухъ обществъ. Главной причиной неуспѣха было принципіальное разногласіе его съ руководителями Сѣвернаго общества. Политическіе взгляды виднѣйшаго изъ нихъ, Никиты Муравьева, въ это время кореннымъ образомъ расходились со взглядами Пестеля. Измѣнивъ своему прежнему единомыслію съ Пестелемъ, Муравьевъ его республиканско-демократическому проекту противопоставилъ свой проектъ монархически-аристократической конституціи, его единому сплоченному государству — федеративную систему. «Конституція Никиты Муравьева», говорилъ Пестель «многимъ членамъ Общества (и, прежде всего, конечно, самому Пестелю) весьма не нравилась по причинѣ федеративной его системы, которая походила на древнюю удѣльную систему, и ужасной аристокраціи богатствъ, которая оною созидалась въ обширнѣйшемъ видѣ»; въ ней «права на занятіе должности по государственной службѣ и на участіе въ дѣлахъ общихъ и государственныхъ посредствомъ представительнаго порядка основаны были оба на богатствѣ». При такомъ различіи во взглядахъ Пестелю, конечно, трудно было добиться единомыслія съ Н. Муравьевымъ.

Другіе руководители петербургскаго Общества не имѣли прочныхъ взглядовъ и готовы были склониться на убѣжденія Пестеля. «Оболенскаго, говоритъ онъ: нашелъ я болѣе всего на республику согласнымъ; Трубецкой рѣшительнаго образа мыслей не показывалъ: то былъ согласенъ на республику, то опять оспаривалъ ее». Но Никитѣ Муравьеву удалось ихъ возстановить противъ Пестеля. Переговоры Пестеля въ Петербургѣ свелись къ единоборству съ Муравьевымъ; совѣщанія общества «походили болѣе на пренія авторскихъ самолюбій», какъ замѣтилъ кн. А. Барятинскій. При первомъ разговорѣ съ Пестелемъ кн. Е. П. Оболенскій «плѣненъ» былъ новостью его мыслей, готовъ былъ принять цѣликомъ его проектъ конституціи и ревностно содѣйствовать соединенію обществъ. Но вслѣдъ затѣмъ онъ отказался отъ этого, убѣжденный доводами Н. Муравьева и другихъ сочленовъ. Соглашенію сѣверныхъ членовъ съ Пестелемъ мѣшало укорененное въ нихъ Н. Муравьевымъ недовѣріе къ властолюбивому директору Южнаго 06щества, опасеніе, что онъ преслѣдуеть личныя честолюбивыя цѣли. Рылѣевъ и Поджіо (младшій) говорили потомъ, что сѣверные члены отвергли «Русскую Правду», потому что опасались стремленія Пестеля къ диктаторству и потому, что Пестель, будто бы, требовалъ отъ нихъ слѣпого повиновенія одному директору. Довольно было Пестелю въ разговорѣ съ Рылѣевымъ отозваться о Наполеонѣ, что онъ истинно великій человъкъ, отличавшій не знатность, а дарованія, и возвысившій Францію, какъ Рылѣевъ рѣшилъ, что [20] Пестель выдаетъ себя, что онъ самъ мечтаетъ быть Наполеономъ, и нравоучительно замѣтилъ ему, что «въ наши дни даже и честолюбецъ, если только онъ благоразуменъ, пожелаетъ лучше быть Вашингтономъ, нежели Наполеономъ». Въ ожиданіи пріѣзда Пестеля въ Петербургъ Никита Муравьевъ предостерегалъ кн. Трубецкого, что Пестель «человѣкъ опасный и себялюбивый». Нѣкоторые члены Сѣвернаго Общества думали соединиться съ Южнымъ нарочно для того, чтобы надзирать за Пестелемъ и противодѣйствовать ему. Кн. Трубецкой изъ разговоровъ съ Пестелемъ вынесъ убѣжденіе, что «онъ человѣкь вредный и не должно допускать его усиливаться, но стараться всевозможно его ослабить», онъ считалъ необходимымъ сохранить Сѣверное Общество изъ опасенія, что если ихъ общество распадется, то Пестель «найдетъ средство завести здѣсь отдѣленіе, которое будетъ совершенно отъ него зависѣть». Руководителямъ Сѣвернаго Общества казалось особенно подозрительнымъ предположеніе Пестеля объ учрежденіи временнаго верховнаго правленія съ почти неограниченною властью. Кн. Трубецкой говорилъ, что въ бесѣдѣ съ Пестелемъ объ этомъ предметѣ онъ далъ ему возможность замѣтить, что подозрѣваетъ его въ личныхъ видахъ. Кн. Трубецкой съ Н. Муравьевымъ въ одномъ изъ разговоровъ съ Пестелемъ долго и возбужденно спорили противъ этого проекта, противъ мысли о деспотической власти временнаго верховнаго правленія. «Они много горячились, а я все время былъ хладнокровенъ», говоритъ Пестель, но подъ конецъ ихъ возраженія вывели его изъ себя и онъ, измѣнивъ своему хладнокровію, ударилъ по столу рукою, вскочивъ съ своего мѣста. Нѣкоторые прибавляютъ, что онъ воскликнулъ при этомъ: «такъ будетъ же республика!». Убѣдившись въ несговорчивости руководителей Сѣвернаго Общества, Пестель сдѣлалъ попытку внести расколъ въ это общество и привлечь на свою сторону одного кн. Трубецкого; онъ предложилъ Трубецкому войти третьимъ членомъ въ южную директорію, въ качествѣ руководителя Сѣвернаго Общества и при этомъ говорилъ, что такъ какъ Юшневскій мало занимается дѣлами, то Трубецкой вдвоемъ съ нимъ будутъ вершителями судебъ обоихъ соединенныхъ обществъ, Сѣвернаго и Южнаго. Кн. Трубецкой не согласился; «мы разстались, говоритъ онъ, другъ другомъ недовольны“. Пестель вышелъ, сказавъ ему на прощанье: „Стыдно будетъ тому, кто не довѣряетъ другому и подозрѣваетъ въ другомъ личные какіе виды, а послѣдствіе докажетъ, что таковыхъ видовъ нѣтъ“. Никита Муравьевъ показалъ, что въ одномъ засѣданіи, на которомъ онъ не присутствовалъ, Пестелю удалось склонить кн. Трубецкого, Оболенскаго, Рылѣева и другихъ членовъ къ тѣсному соединенію обоихъ обществъ, съ установленіемъ общаго начальства, съ порядкомъ рѣшенія дѣлъ большинствомъ голосовъ бояръ — главныхъ петербургскихъ членовъ, подъ условіемъ слѣпого повиновенія прочихъ членовъ ихъ рѣшеніямъ. Муравьевъ показалъ далѣе, что въ послѣдующемъ засѣданіи онъ энергично возсталъ противъ этого соглашенія съ Пестелемъ, и что его слова подѣйствовали; и рѣшено было оставить все по старому до 1826 г., а тогда собрать уполномоченныхъ для выработки общихъ правилъ [21] и для избранія однихъ правителей въ оба общества. Пестель говоритъ, что въ результатѣ всѣхъ переговоровъ ему удалось только заключить уговоръ со всѣми директорами Сѣвернаго Общества „о единодушномъ дѣйствіи“ въ случаѣ крайности, «что ежели они найдутся въ необходимости дѣйствіе начать, то мы ихъ должны поддержать и обратно они насъ».

Неудача эта произвела сильное впечатлѣніе на Пестеля. Послѣ своей поѣздки въ Петербургъ, онъ, какъ замѣтилъ Н. Муравьевъ, „видимо охладѣлъ къ главнымъ членамъ петербургскимъ, не показывалъ имъ довѣренности, и хотя обѣщалъ прислать свой проектъ конституціи, однакожъ, не прислалъ“. Когда кн. Волконскій ѣхалъ въ Петербургъ въ концѣ 1824 г., Пестель поручилъ ему переговорить о дѣлахъ Общества только съ однимъ княземъ Оболенскимъ. Петербургскіе члены очень интересовались дѣятельностью Пестеля на югѣ, по прежнему относясь къ ней съ недовѣріемъ, и когда князь Трубецкой въ исходѣ 1824 г. по дѣламъ службы отправился въ Кіевъ, то они поручили ему наблюдать за Пестелемъ, который, какъ они говорили, „вовсе отдѣлился“ отъ Сѣвернаго Общества.

Этотъ неуспѣхъ въ Петербургѣ парализовалъ энергію Пестеля съ конца 1824 года. Сознавая слабость силъ Южнаго Общества, онъ не спѣшилъ приступать къ осуществленію своего плана и соглашался на начатіе дѣйствій, только уступая настояніямъ пылкаго Сергѣя Муравьева-Апостола. Васильковская управа, руководимая Муравьевымъ, едва не начала мятежа еще въ 1823 г., когда войска 9-й дивизіи 3-го корпуса, въ которой служили офицерами сочлены управы, стояла въ Бобруйскѣ. Въ 1824 г. Муравьевъ, со своими ближайшими единомышленниками, составилъ планъ начать возстаніе во время ожидавшагося высочайшаго смотра войскъ 3-го корпуса въ 1826 году у Бѣлой Церкви. Онъ предлагалъ начать съ насильственной смерти императора Александра, затѣмъ мятежными войсками 3-го корпуса занять Кіевъ и итти на Москву въ надеждѣ, что войска, расположенныя на пути, присоединятся[16] къ мятежникамъ, даже безъ предварительнаго уговора, вслѣдствіе общаго недовольства правительствомъ. Сѣверное Общество въ то же время должно было возмутить гвардію и флотъ. Пестель съ всегда послушными ему Юшневскимъ, Давыдовымъ и кн. Волконскимъ сильно спорили противъ этого плана на кіевскихъ контрактахъ въ январѣ 1825 г. и «совершенно его опровергнули». Пылкіе васильковскіе члены общества едва не начали возстанія, безъ соглашенія съ Пестелемъ, въ августѣ 1825 г., во время сбора войскъ для маневровъ при мѣстечкѣ Лещинѣ, — по совершенно случайному поводу отнятія команды надъ полкомъ у одного изъ сочленовъ ихъ, Повало-Швейковскаго. По настоянію Швейковскаго, они согласились тутъ же, въ Лещинѣ, отложить начало дѣйствій до мая 1826 г., рѣшившись во что бы то ни стало привести въ исполненіе прежній свой планъ возмущенія у Бѣлой Церкви, во время ожидавшагося высочайшаго смотра. Бестужевъ-Рюминъ пріѣхалъ къ Пестелю во второй половинѣ 1825 г. и сообщилъ объ этомъ рѣшеніи Васильковской управы. Пестель на этотъ разъ не высказался рѣшительно противъ, но [22] говорилъ, что Южное Общество одно безъ содѣйствія Сѣвернаго не можетъ достигнуть успѣха, и что поэтому прежде окончательнаго рѣшенія необходимо получить свѣдѣнія о состояніи и средствахъ Сѣвернаго Общества; князь Трубецкой долженъ былъ въ скоромъ времени ѣхать изъ Кіева въ Петербургъ, и Пестель поручилъ ему собрать тамъ всѣ эти свѣдѣнія. Сознаніе слабости силъ Общества заставляло Пестеля охлаждать рвеніе Муравьева и Бестужева. «Муравьевъ нетерпѣливъ и скоръ», говорилъ Пестель: «однакожъ, если онъ начнетъ удачно, то я не отстану отъ него». Опасность открытія заговора, усиливаемая неосторожностью членовъ Васильковской управы, побуждала Пестеля относиться болѣе сочувственно къ плану скорѣйшаго начатія мятежа. «Когда отъ разговора съ другими членами, говорилъ онъ Слѣдственной комиссіи: мнѣ живо представлялась опасность наша и необходимость дѣйствовать, тогда воспламенялъ я и оказывалъ готовность при необходимости обстоятельствъ начать возмущеніе и въ семъ смыслѣ говорилъ. Но послѣ того, обдумывая хладнокровнѣе, рѣшался я лучше собою жертвовать, нежели междоусобіе начать... Сіе совершеннѣйшая истина».

Нѣкоторые изъ членовъ Общества говорили, что Пестель возлагалъ надежды, между прочимъ, на свой полкъ и подготовлялъ его къ мятежу, и что въ концѣ 1825 г. онъ рѣшилъ даже 1-го января 1826 г. подать знакъ возмущенія со своимъ полкомъ, а именно, по вступленіи полка въ караулъ въ Тульчинѣ, арестовать главнокомандующаго 2-й арміи и начальника штаба. Но Пестель рѣшительно отвергалъ эти свидѣтельства, и слѣдствіе не открыло вѣскихъ уликъ противъ него.

Въ серединѣ ноября правительство уже имѣло вѣрныя свѣдѣнія о заговорѣ. Первый донесъ о немъ унтеръ-офицеръ Шервудъ. Генералъ графъ Виттъ, независимо отъ Шервуда, узнавъ о существованіи общества въ Тульчинѣ, поручилъ кіевскому помѣщику Бошняку собрать о немъ свѣдѣнія. Бошнякъ былъ принятъ въ члены общества, но возбудилъ сильныя подозрѣнія въ Пестелѣ. «Послѣ сношенія съ Бошнякомъ, говоритъ онъ: находились мы въ постоянномъ опасеніи». Въ серединѣ ноября Пестель счелъ необходимымъ скрыть свои бумаги. Онъ сжегъ наиболѣе опасныя главы «Русской Правды» о верховномъ управленіи, а остальныя рѣшилъ скрыть. Большой пакетъ, въ которомъ вмѣстѣ съ его бумагами соединены были бумаги двухъ его друзей, князя А. П. Барятинскаго и П. А. Крюкова 2-го, былъ зарытъ въ землю братьями Бобрищевыми-Пушкиными, при участіи Заикина, недалеко отъ Тульчина въ селѣ Кирнавовкѣ.

25 ноября 1825 года Майборода, капитанъ Вятскаго полка, которымъ командовалъ Пестель, принятый имъ въ члены общества за годъ передъ тѣмъ, представилъ генералъ-лейтенанту Роту донесеніе на высочайшее имя, въ которомъ сообщалъ о существованіи Тайнаго Общества и предлагалъ открыть всѣ подробности заговора и указать мѣсто, гдѣ хранится «Русская Правда», составленная полковникомъ Пестелемъ. На основаніи этого доноса, 13-го декабря 1825 г. Пестель былъ арестованъ. Главнокомандующій 2-й [23] арміи графъ Витгенштейнъ поручилъ произвести слѣдствіе генералъ-адъютантамъ Чернышеву и Киселеву. Во время нахожденія Пестеля подъ арестомъ, кн. Волконскому удалось обмѣняться съ нимъ нѣсколькими словами. «Prenez courage», сказалъ онъ, и Пестель отвѣчалъ: «Je n'en manque pas, ne vous inquietez paz». Онъ обѣщалъ не выдать никого. Изъ 38 вопросовъ, предложенныхъ ему Киселевымъ и Чернышовымъ 22-го декабря 1825 года, Пестель увидѣлъ, что слѣдователи знаютъ уже все существенное о Тайномъ Обществѣ и заговорѣ, но на всѣ вопросы огвѣтилъ незнаніемъ. «Никто изъ членовъ Тайнаго Общества мнѣ неизвѣстенъ» писалъ онъ въ своихъ письменныхъ отвѣтахъ; «не имѣя никакого понятія объ упоминаемомъ Тайномъ Обществѣ, ничего не могу объяснить о средствахъ, имъ придуманныхъ»; «я никакихъ законовъ не писалъ, и потому главныя черты оныхъ объяснить не могу»...

3 января 1826 года Пестель былъ привезенъ въ Петербургъ. Императоръ Николай въ этотъ день утромъ, собственноручной запиской, приказалъ коменданту Петропавловской крѣпости генералу Сукину: «Пестеля помѣстить въ Алексѣевскій равелинъ, выведя для того Каховскаго, или другого изъ менѣе важныхъ» (3 января, 12 часовъ пополудни). Пестель былъ помѣщенъ въ Алексѣевскомъ равелинѣ, въ камерѣ № 13; сосѣднія камеры заняты были, № 12 — Бестужевымъ-Рюминымъ, № 14 — Кюхельбекеромъ. На другой день съ Пестеля снятъ былъ допросъ. Увидѣвъ изъ вопросовъ генерала Левашева, что слѣдователи знаютъ уже всѣ секреты заговора, Пестель отвѣтилъ на его вопросы признаніемъ. Въ дополненіе къ устнымъ показаніямъ онъ въ ближайшіе дни, 7 и 8 января, написалъ еще нѣсколько разъясненій общаго характера о замыслахъ и дѣятельности Общества. Подробныя показанія написаны были имъ въ отвѣтъ на обстоятельные вопросы слѣдственнаго комитета о 13 января, числомъ 55, и отъ 1 апрѣля, числомъ 47. Большую тетрадь отвѣтовъ на вопросы 1 апрѣля Пестель писалъ пять дней, какъ видно изъ даты, 6 апрѣля, обозначенной на ней, вмѣстѣ съ подписью. Съ января по апрѣль мѣсяцъ его многократно вызывали въ слѣдственный комитетъ для допросовъ по отдѣльнымъ пунктамъ обвиненія и для очныхъ ставокъ съ другими подсудимыми. Въ протоколѣ слѣдственнаго комитета 1 апрѣля записано: «Допрашиванъ полковникъ Пестель. Вообще казался откровеннымъ и на всѣ вопросы отвѣчалъ удовлетворительно; многія показанія, на него сдѣланныя, призналъ справедливыми, многія совершенно отвергъ».

Всѣ бумаги слѣдствія переданы были Верховному Уголовному Суду, учрежденному указомъ 1 іюня 1826 года и открывшему свои дѣйствія 3 іюня. Существо судебнаго разбирательства свелось къ опредѣленію разрядовъ подсудимыхъ по степени вины каждаго. Для этой работы Верховный Уголовный Судъ избралъ изъ своей среды «разрядную комиссію» подъ предсѣдательствомъ М. М. Сперанскаго, получившаго наибольшее число голосовъ при выборахъ членовъ этой комиссіи. Явившись, такимъ образомъ, главнымъ вершителемъ судьбы различныхъ декабристовъ, Сперанскій выработалъ основанія для сравнительнаго опредѣленія силы вины каждаго изъ нихъ. По указаніямъ Сперанскаго и частью имъ самимъ [24] составлены были краткія записки о силѣ вины каждаго изъ обвиняемыхъ.

Записка о силѣ вины Пестеля, напечатанная ниже (№ VI), послужила основаніемъ для слѣдующаго опредѣленія его преступленій, изложеннаго въ докладѣ Верховнаго Уголовнаго Суда:

«Имѣлъ умыселъ на цареубійство; изыскивалъ къ тому средства, избиралъ и назначалъ лица къ совершенію онаго; умышлялъ на истребленіе Императорской фамиліи и съ хладнокровіемъ исчислялъ всѣхъ ея членовъ, на жертву обреченныхъ, и возбуждалъ къ тому другихъ; учреждалъ и съ неограниченною властію управлялъ Южнымъ тайнымъ обществомъ, имѣвшимъ цѣлію бунтъ и введеніе республиканскаго правленія; составлялъ планы, уставы, конституцію; возбуждалъ и пріуготовлялъ къ бунту; участвовалъ въ умыслѣ отторженія областей отъ Имперіи и принималъ дѣятельнѣйшія мѣры къ распространенію Общества привлеченіемъ другихъ[17].

Установивъ 12 разрядовь преступниковъ, Верховный Судъ пятерыхъ: Пестеля, Рылѣева, Муравьева-Апостола, Бестужева-Рюмина и Каховскаго выдѣлилъ въ особый списокъ «внѣ разрядовъ». Судъ нашелъ, что «превосходя другихъ во всѣхъ злыхъ умыслахъ силою примѣра, неукротимостію злобы, свирѣпымъ упорствомъ и, наконецъ, хладнокровною готовностію къ кровопролитію, они стоятъ внѣ всякаго сравненія», и приговорилъ ихъ къ смертной казни четвертованіемъ. Вслѣдствіе указа Николая I отъ 10 іюля 1826 года четвертованіе замѣнено было повѣшеніемъ.

Когда Пестель, по выслушаніи приговора въ сенатѣ, вернулся въ крѣпостной казематъ, его, какъ лютеранина, посѣтилъ пасторъ Рейнботъ. «Я дрожалъ — разсказывалъ объ этомъ свиданіи пасторъ, — но онъ былъ твердъ и сказалъ: Я даже не разслышалъ, что хотятъ съ нами дѣлать; но все равно, только скорѣе».

Приговоръ былъ приведенъ въ исполненіе въ Петропавловской крѣпости 13 іюля 1826 года.

Примѣчанія

  1. Дату, 9 февраля, хорошо запомнилъ князь С. П. Трубецкой, указывающій ее одинаково и въ своихъ показаніяхъ на судѣ и въ своихъ позднѣйшихъ запискахъ. Онъ, однако, ошибается въ годѣ, относя образованіе общества къ 1816 году. Общество несомнѣнно образовалось въ самомъ началѣ 1817 года, такъ какъ указаніе Пестеля на 1817 годъ подтверждается другими извѣстіями.
  2. Иванъ Григорьевичъ Бурцовъ, командирь Украинскаго пѣхотнаго полка, былъ привлеченъ къ слѣдствію, содержался въ Бобруйской крѣпости до 12 іюля 1826 года; приказомъ 8-го апрѣля 1826 года былъ переведенъ въ Колыванскій пѣхотный полкъ на Кавказъ. По свидѣтельству Н. В. Басаргина, убитъ былъ на войнѣ подъ Байбуртомъ въ сраженіи въ 1829 году.
  3. Извѣстный поэтъ 20-хъ и 30-хъ годовъ, авторъ „Опытовъ священной поэзіи“. Ѳедоръ Николаевичъ Глинка, былъ членомъ Союза Благоденствія съ 1819 года (принятъ былъ Новиковымъ), вышелъ послѣ московскаго съѣзда 1821 года. Содержался въ крѣпости съ 11 марта 1820 года. Выпущенъ въ іюнѣ и высланъ въ Петрозаводскъ, съ приказаніемъ служить по гражданской части. Раньше служилъ въ л.-гв. Измайловскомъ полку. Въ 1830 году переведенъ въ Тверь; съ 1835 г. жилъ въ Москвѣ; умеръ въ 1880 году.
  4. Полковникъ л.-гв. Преображенскаго полка Иванъ Павловичъ Шиповъ, членъ Союза, вышедшій изъ него въ 1821 году. Послѣ допроса „оставленъ безъ вниманія“.
  5. Князь Илья Андреевичъ Долгорукій, полковникъ, адъютантъ Вел. кн. Михаила Павловича, былъ членомъ Союза Спасенія, затѣмъ Союза Благоденствія. Съ конца 1819 г. до начала 1820 года былъ блюстителемъ. Вышелъ изъ Общества послѣ московскаго съѣзда 1821 года. Былъ допрошенъ, но дѣло его „осталось безъ дальнѣйшаго слѣдствія".
  6. Послѣ засѣданій начала 1821 года отдалились отъ Пестеля и отъ Общества, осужденные впослѣдствіи на каторгу, по 2-му разряду: 1) адъютантъ 2 й арміи, поручикъ Николай Васильевичъ Басаргинъ, авторъ „Записокъ“ (напечатаны въ „XIX-мъ вѣкѣ“ Бартенева, кн. I, 1822), умеръ въ Москвѣ, въ февралѣ 1861 года; 2) адъютантъ 2-й арміи ротмистръ кавалергардскаго полка Василій Петровичъ Ивашевъ, въ 1821 году очень близкій къ Пестелю и жившій у него на квартирѣ; умеръ въ ссылкѣ въ Туринскѣ 28 декабря 1840 г.; 3) штабсъ-лекарь Христіанъ Богдановичъ Вольфъ, умеръ въ Тобольскѣ, 24 декабря 1854 г.; 4) адъютантъ, поручикъ Александръ Александровичъ Кюковъ 1-й, умеръ въ Брюсселѣ въ 1861 г. и 5) осужденный на каторгу по 4-му разряду, полковникъ казанскаго пѣхотнаго полка Павелъ Васильевичъ Аврамовъ, умершій 5 ноября 1836 г. въ ссылкѣ въ селеніи Оекъ, Иркутской губерніи.
  7. Quelques heures des Ioisir a Toulchin, I. Petersbourg, 1824. Одна поэма с посвященіемъ Пестелю.
  8. Иванъ Степановичъ Повало-Швейковскій, полковникъ Саратовскаго пѣхотнаго полка, осужденъ по 1-му разряду, умеръ на поселеніи въ Курганѣ въ 1845 году. — Артамонъ Захаровичъ Муравьевъ, полковникъ командиръ Ахтырскаго гусарскаго полка, осужденъ по 1-му разряду, умеръ, въ Урикѣ, около Иркутска, въ 1864 году. — Василій Карловичъ Тизенгаузенъ, полковникъ, командиръ Полтавскаго полка, осужденъ ио 7-му разряду, жилъ на поселеніи въ Ялуторовскѣ, умеръ въ Нарвѣ въ 1853 г. — кромѣ того, Василій Ивановичъ Враницкій, полковникъ квартирмейстерской части, осужденъ по 8-му разряду (ссылка на поселеніе ва 20 лѣтъ).
  9. Матвѣй Ивановичъ Муравьевъ-Апостолъ осужденъ по 1-му разряду, но каторга была скоро замѣнена ему ссылкой въ Вилюйскъ, Якутской области; умеръ въ Москвѣ въ 1886 г.
  10. Глава І переписана набѣло на бумагѣ съ водяными знаками 1821 г.. Часть главы II и III переписана на бумагѣ съ знаками 1823 и 1824 года.
  11. „Русская Правда“ обстоятельно разсмотрѣна, съ указаніемъ ея иностранныхъ источниковъ, въ изслѣдованіи В. И. Семевскаго, „Вопросъ о преобразованіи государственнаго строя Россіи“, Былое, 1906, № 3. Текстъ „Русской Правды“, по списку Н. Ф. Дубровина, изданъ въ 1906 г. П. Е. Щеголевымъ. Раньше, въ 1902 году „Русская Правда“ была изложена въ моей статьѣ о Пестелѣ, въ „Русскомъ Біографическомъ Словарѣ“, нѣсколько сокращенной редакціею по цензурнымъ соображеніямъ.
  12. Законы основные, „завѣтные“, могли измѣняться только путемъ референдума, путемъ передачи ихъ „на сужденіе всей Россіи“.
  13. Comte Destutt de-Tracy. Commentaire sur l'esprit des Loix de Montesquieu; Парижское изд. 1819 г. Нѣкоторые его называютъ по русски: Дестюттъ де-Траси.
  14. Ср. ниже изложеніе этого показанія А. В. Поджіо въ вопросахъ, предложенныхъ Пестелю (I, § 7.). Показанія Поджіо напечатаны въ книгѣ М. В. Довнаръ-Запольскаго, „Мемуары декабристовъ“, Кіевъ, 1906. Я цитирую ихъ по подлиннику (дѣло Гос. Арх. I В. № 402).
  15. Получивъ отпускъ, Пестель 26 февраля 1824 года пріѣхалъ къ своему отцу въ село Васильево, Краснинскаго уѣзда Смоленской губерніи. Отсюда въ мартѣ выѣхалъ въ Петербургъ и вернудся въ имѣніе отца 6 мая. На службу въ сел. Линцы онъ отправился 17 іюля того же года. (Въ Р. Арх. 1875 года, I, 419, ошнбочно указано 17 іюня).
  16. Исправлена опечатка «присоединяться». — Примечание редактора enlitera.ru
  17. Секретарь Слѣдственнаго Комитета такъ опредѣлялъ вину Пестеля: „Изъ показаній Пестеля и его сообщниковъ открывается, что онъ безпрерывно и ревностно дѣйствовалъ въ видахъ Общества съ самаго вступленія по самое его арестованіе. Онъ не только самовластно управлялъ Южнымъ Обществомъ, но имѣлъ рѣшительное вліяніе и на дѣла Сѣвернаго. Онъ господствовалъ надъ сочленами своими, обворожалъ ихъ обширными познаніями и увлекалъ силою слова къ преступнымъ намѣреніямъ его разрушить существующій образъ правленія, ниспровергнуть престолъ и лишить жизни августѣйшихъ особь Императорскаго дома. Словомъ, онъ былъ главою Общества и первѣйшею пружиною всѣхь его дѣйствій“.
Содержание