[520]
№ 401. Письмо безъ подписи къ Дарьѣ Алексѣевнѣ Шишковой[1].
Грустно, мой другъ, и въ такой отдаленности быть и хворать и не видѣть этому конца. Обрадуемся, думаемъ что дѣло идетъ къ развязкѣ, анъ вмѣсто того къ пущей завязкѣ! Помышляй опять о походахъ. Да ужь хоть бы дѣло какое нибудь за мной было, а то никакого. Таскаюсь по пустому. Сегодня услышалъ я о смерти Ивана Дмитріевича Денисьева, онъ былъ раненъ и умеръ въ Лейпцигѣ. Жаль его. Сказываютъ, былъ предобрый человѣкъ. Проклятая эта война, сколько беретъ жертвъ!
23-го числа.
Сегодня Государь присылалъ ко мнѣ спросить о здоровьѣ. Хотя это есть не иное что, какъ обыкновенное заведеніе, однакожь оно рѣшило меня послать къ нему одну бумагу, въ которой изъявляю я мысли мои о нынѣшнемъ нашемъ положеніи. Я написалъ ее скоро по пріѣздѣ моемъ сюда и хотѣлъ самъ отдать, но не могши имѣть случая быть у Него, наконецъ рѣшился отослать. Ожидаю, или по крайней мѣрѣ думаю, что не навлеку на себя гнѣва, ибо если я и несогласно со многими думаю, или если образъ мыслей моихъ и не есть образъ Его мыслей, то однакожь можно видѣть, что я отъ единаго усердія къ Нему и къ общей пользѣ сіе пишу, слѣдовательно можно мнѣніе мое бросить какъ не дѣльное, но поставить мнѣ оное въ вину, кажется, незачто. Впрочемъ, чтобы такое ни воспослѣдовало, по крайней мѣрѣ я въ совѣсти моей остаюсь спокоенъ, что я въ такое время, когда надобно, мыслей моихъ отъ Него не потаилъ.
24-го числа.
Сегодня бумага моя должна дойти; не знаю только я, прочтена-ли она. Хотя я очень увѣренъ, что въ ней ничего нѣтъ кромѣ чистаго моего усердія, но со всѣмъ тѣмъ безпокоюсь. Вотъ какъ тяжело говорить съ Царями! Льстецы никогда [521] безпокойствъ сихъ не чувствуютъ, потому что они напередъ увѣрены въ пріятномъ пріемѣ того, что они скажутъ. Но когда не пріятность пріема въ виду, а только одно чистосердечное чувствъ своихъ изліяніе, такъ и опасаешься, чтобъ послѣ не сказать самому себѣ: кто тебя спрашивалъ говорить? Но какъ бы то ни-было, я ни въ какомъ случаѣ раскаяваться[2] не буду.
Слухъ носится, что мы скоро отселѣ поѣдемъ, а въ какую сторону и зачѣмъ, то обыкновенно послѣ открывается.
25-го числа.
Не знаю, что подумать? Сегодня поутру пришелъ ко мнѣ графъ Толстой и сказалъ, что онъ присланъ отъ Государя провѣдать о моемъ здоровьѣ и спросить, въ какое время лучше могу я Его принять, что онъ самъ сбирается ко мнѣ зайти. Я отвѣчалъ, что мнѣ лучше, и коли Государю угодно, я смогу къ нему придти. Однакожь графъ повторилъ, что Онъ будетъ. Цѣлый день ждалъ, но не имѣлъ счастія Его увидѣть. Не знаю, чему приписать желаніе Государя ко мнѣ придти. Бумаги-ли къ Нему посланной отъ меня или чему иному. Если бумаги, такъ я этому очень радъ, ибо это знакъ, что Онъ ее принялъ милостиво и не подосадовалъ за то, что я, безъ всякаго у меня о томъ вопроса, осмѣлился изъявлять мои мысли.
26-го числа.
Сегодня опять графъ Толстой приказывалъ мнѣ сказать, что Государь изволилъ спрашивать обо мнѣ и Виліе приходилъ сказать, что Онъ разспрашивалъ его о моей болѣзни и заботился, чтобъ меня хорошо лечили. Все это показываетъ Его ко мнѣ благорасположеніе, но что мнѣ дѣлать, я чувствую, что здоровье мое отчасу болѣе растроивается и что я не могу выносить трудностей похода. Главная квартира безпрестанно перемѣняетъ мѣста. Попросилъ бы Государя, чтобъ онъ меня уволилъ, если не въ Россію, такъ по крайней мѣрѣ въ какой нибудь городъ, въ Берлинъ или въ Варшаву, но вижу по всему, что такая просьба моя будетъ Ему непріятна. Онъ и въ Прагу неохотно меня отпустилъ, a я бы не желалъ навесть Ему собою какую нибудь [522] непріятность. Я совершенно здѣсь въ праздности и ни къ чему не нуженъ, но можетъ быть Онъ думаетъ, что иногда я понадоблюсь. Я бы и радъ, хоть въ цѣлый годъ одну минуту быть полезенъ, ежели бы здоровъ былъ.
27-го числа.
Вчера и сегодня поутру также ожидалъ я имѣть счастіе видѣть у себя Государя. Но, кажется, что уже не будетъ, между тѣмъ я писалъ къ графу Толстому, что хотя я не выхожу, однакожь ежели Государю угодно будетъ меня видѣть, то я придти къ нему во всякое время смогу. Но какъ присылки за мной нѣтъ, то я и сижу дома.
28-го числа.
Сегодня получилъ твое письмо отъ 5-го ноября. Ты пишешь ко мнѣ о томъ же, о чемъ я къ тебѣ пишу. Я теряю свое здоровье, не отъ меня зависитъ быть полезнымъ (а что отъ меня, того я никогда не пропускаю) и со всѣмъ этимъ наживаю себѣ худое имя! Даже и того утѣшенія не имѣю, чтобъ назвать несправедливыми тѣхъ, которые меня винятъ. Они правы и могутъ по наружности судить, что я самъ уклоняюсь отъ исполненія моихъ обязанностей. Въ Прагѣ я жилъ не для того, чтобы зарыться въ богемскихъ книгахъ и все забыть. Вотъ какъ и самая невинная и не безполезная склонность моя обращается мнѣ въ вину! Чтожь мнѣ было дѣлать? Лучше-ли бы было оставаться въ совершенной праздности? Однимъ словомъ, я очень несчастливъ и несчастливъ страннымъ образомъ.