[194]
№ 154. Лордъ Тэрконель — лорду М*.
Помѣта рукою Аракчеева: «Получено отъ Государя 9-го октября».
У меня было начато письмо къ тебѣ изъ Петербурга, но оно показалось мнѣ такъ незанимательно, да притомъ-же случились и хлопоты, по случаю отъѣзда моего въ армію, что я рѣшился не писать, пока не случится чего нибудь достойнаго вниманія, и хотя до сихъ поръ сего еще не случилось, но не зная когда буду [195] имѣть время и случай писать къ вамъ опять, я беру перо, чтобы васъ увѣдомить о нашихъ происшествіяхъ, въ надеждѣ, что вы за то что нибудь ко мнѣ напишете.
Я не стану вамъ разсказывать о томъ временномъ заблужденіи, въ которое я впалъ по ошибкѣ другихъ, повѣривъ, что я назначенъ секретаремъ посольства. Сіе назначеніе, если бы оно и совершилось, было-бы выше моихъ способностей и не соотвѣтствовало бы моимъ желаніямъ, особенно теперь, когда происходитъ столь важныя дѣйствія между обѣими арміями и когда лорда Каткарта нѣтъ при арміи. Сіе заблужденіе имѣло только тѣ послѣдствія, что я, послѣ весьма труднаго пути, пріѣхавъ въ армію въ надеждѣ найти тамъ Императора, принужденъ былъ Возвратиться изъ Смоленска въ С.-Петербургъ, чтобы выпросить позволеніе ѣхать туда опять; но пріѣхавъ туда, все въ томъ мнѣніи что я секретарь посольства, — въ чемъ еще болѣе увѣрился черезъ письмо, мною полученное отъ г. Торнтона, — и замедлилъ просить Императора о позволеніи возвратиться тотчасъ же и черезъ то пропустилъ случай видѣть наизанимательнѣйшія происшествія нынѣшней кампаніи, — и потерялъ, такъ сказать, въ Петербургѣ около мѣсяца, который могъ-бы употребить полезнѣе для нашего правительства, не имѣвшаго точнаго свѣдѣнія и гораздо съ большею выгодою для меня собственно.
Но благосклонность лорда Каткарта все сіе поправили; онъ поступилъ со мной какъ съ роднымъ сыномъ своимъ, выпросилъ у Императора позволеніе, чтобъ я возвратился въ армію и отправилъ меня сюда съ наипріятнѣйшими наставленіями и точно въ томъ видѣ, какъ мнѣ хотѣлось.
Я выѣхалъ изъ Петербурга съ сиръ Робертомъ Вильсономъ, съ тѣмъ чтобы оставаться съ нимъ до перваго удобнаго случая, а за тѣмъ быть отправленнымъ къ другому какому нибудь корпусу, съ моего однакоже согласія. А какъ нынѣ онъ призналъ за нужное для пользы службы и собственной моей выгоды и какъ для меня дѣйствительно лучше быть въ независимости и болѣе на виду, то я отправляюсь завтра въ армію къ адмиралу [196] Чичагову, который недавно выступилъ изъ Молдавіи и котораго армія соединилась съ Тормасовымъ, имѣя назначеніе удерживать австрійцевъ съ княземъ Шварценбергомъ. Сказываютъ, что онъ (Чичаговъ) человѣкъ очень умный и свѣдущій, съ большимъ духомъ и твердостію, въ чемъ здѣсь страшный недостатокъ. Сказываютъ, что австрійцы отступили отъ Брестъ-Литовска, когда онъ приблизился; слухи также носятся, что князь Шварценбергъ отрѣшенъ отъ команды надъ арміей и что Чичаговъ пошелъ на Борисовъ. Всѣ сіи слухи требуютъ подтвержденія, но въ настоящихъ обстоятельствахъ, если австрійцы испугались, или склонились быть нейтральными и если молдавская армія такъ далеко подвинулась, что можетъ дѣйствовать на непріятельскую линію сообщенія, то сіе произведетъ важныя послѣдствія въ разсужденіи окончательнаго успѣха войны. О семъ узнаю я точнѣе черезъ нѣсколько дней; но главный предметъ тотъ, чтобы здѣшняя армія могла Бонапарте удерживать, изнурять и отрѣзывать его разъѣзды и чтобы въ то же время Чичагова армія дѣйствовала сзади.
Пріѣхавши въ сію армію, я засталъ ее на позиціи у Красной-Пахры, небольшой деревнѣ на рѣкѣ сего-же имени, около 35 верстъ отъ Москвы. Князь Кутузовъ, къ которому имѣлъ я рекомендательное письмо отъ Императора, а также и генералъ Бенигсенъ меня приняли съ особенною благосклонностію. Я могу сказать, что отъ императора до послѣдняго чиновника, всѣ принимали меня не иначе какъ съ благосклонностію и ласкою и самымъ гостепріимнымъ образомъ. Я упоминаю о семъ, почитая долгомъ говорить о вещахъ и людяхъ такъ, какъ они намъ представляются, и стараться всячески загладить тѣ впечатлѣнія, которыя произведены у насъ въ Англіи разными сочиненіями во вредъ русскимъ, которые, каковы-бы не были ошибки правительства, не виноваты во многихъ вещахъ, въ коихъ обвиняютъ ихъ. Я засталъ всю армію недовольною тѣмъ, что оставили Москву, не давъ новаго сраженія, и въ крайнемъ негодованіи на главнокомандующаго за излишнюю осторожность его, что [197] онъ не только не сражался за Москву, но и не воспользовался тѣми выгодами, кои подъ Бородинымъ или Можайскомъ были одержаны[1]......
Позиція, въ которой мы теперь находимся, самая ужасная; ее защищаютъ 622 пушки и болѣе 100 т. чел., въ числѣ коихъ, однакожь, есть значительное число и около пятой доли рекрутъ и многіе вооружены пиками; но та часть войскъ, въ которой прежде нуждались, кавалерія, въ послѣднее время получила такое подкрѣпленіе, что теперь она гораздо превосходнѣе непріятельской. Главная потеря французской арміи состояла въ кавалеріи, а наша очень усилилась. Въ арміи большое изобиліе въ продовольствіи и способы земли превосходятъ все, что я могъ представить себѣ въ разсужденіи подвозовъ. Я могу увѣрить тебя, что въ разсужденіе способовъ нѣтъ ничего увеличеннаго — въ одномъ только недостатокъ, въ человѣкѣ, одаренномъ потребною способностью и твердостью, чтобы сдѣлать изъ нихъ приличное употребленіе. Оба нынѣшніе начальника слишкомъ стары и иногда несогласны во мнѣніяхъ; бывшій же прежде главнокомандующимъ, Барклай-де-Толли, оказавшійся неспособнымъ къ тому, потому что боялся отвѣтственности, хотя впрочемъ одинъ изъ лучшихъ генераловъ ихъ, оставилъ службу (?) по неудовольствію, видя недостатокъ въ дѣятельности и рѣшимости безпокоить или атаковать тотъ корпусъ непріятельскій, который въ послѣднее время потревожилъ насъ. Кн. Багратіонъ, любимецъ солдатъ, недавно умеръ отъ ранъ, полученныхъ въ сраженіи подъ Бородинымъ. При всѣхъ сихъ недостаткахъ они имѣютъ теперь такія выгоды, что ежели начнутъ дѣйствовать съ твердостію и рѣшимостью, то, безъ сомнѣнія, во всемъ успѣютъ.
Примѣчанія
- ↑ Далѣе слѣдуетъ описаніе въ общихъ чертахъ Можайскаго сраженія и почти буквальное повтореніе того-же, что сказано въ другихъ письмахъ.