[186]
№ 152. Робертъ Вильсонъ — къ неизвѣстному.
Помѣта рукою Аракчеева: «Получено отъ Государя 9-го октября».
Вскорѣ послѣ отправленія послѣдняго моего письма, я поѣхалъ верхомъ на передовые посты, гдѣ началось дѣло. Бонапарте самъ тамъ находился, а Мюратъ командовалъ, но не смотря на упорныя покушенія непріятеля на всѣ пункты нашей линіи, русскіе не только удержали свои посты, но прогнали даже непріятеля за три версты. [187]
Если бы поспѣли во̀-время требованныя мною два орудія, то бы гораздо увеличили уронъ непріятеля, но они привезены были уже поздно. Проѣзжая мимо егерей для рекогносцировки позиціи непріятельской артиллеріи, одинъ русскій егерь, принявъ меня за французскаго генерала, прицѣлился, но кстати находящіеся назади генералы Невзоровъ и гр. Остерманъ то примѣтили и успѣли закричать на него прежде, нежели онъ выстрѣлилъ. Непріятель проходилъ мимо въ довольно большомъ числѣ, но не тронулъ ни людей, ни лошадей. Сіе сраженіе было очень любопытно и должно имѣть важныя послѣдствія.
Уронъ непріятеля былъ очень значущъ: онъ оставилъ четыре пороховые ящика на мѣстѣ, а лѣсъ и поле покрыты его убитыми. Артиллерія, кавалерія и пѣхота (русскіе) доказали въ семъ дѣлѣ несомнѣнное превосходство.
На другой день поутру Бонапарте прислалъ письмо о дозволеніи, чтобы генералъ-адъютантъ его могъ прибыть въ главную квартиру для переговора съ фельдмаршаломъ Кутузовымъ о важныхъ предметахъ. Прежде нежели я узналъ о прибытіи парламентера, фельдмаршалъ отвѣчалъ, что самъ пріѣдетъ на встрѣчу къ нему на передовые посты; однакожь на сильныя мои представленія о непристойныхъ и вредныхъ послѣдствіяхъ такого поступка, доказавшаго бы большее желаніе войти въ переговоры съ непріятелемъ, причемъ, представленія мои подкрѣпляемы были герцогомъ Виртембергскимъ и принцемъ Ольденбургскимъ, фельдмаршалъ согласился послать князя Волконскаго на передовые посты. Князь поѣхалъ на встрѣчу къ генералу Лористону, который объявилъ ему, что имѣетъ сообщить лично фельдмаршалу о важныхъ предметахъ, а потому и положено, что генералъ Лористонъ прибудетъ ночью въ здѣшнюю главную квартиру для свиданія съ фельдмаршаломъ.
Строжайшія формы этикета были притомъ наблюдены и все сохранило бы видъ благородный, если-бы генералъ Бенигсенъ поѣхалъ-бы нескромнымъ образомъ на форпосты и не имѣлъ-бы тамъ разговора съ Мюратомъ, который тотчасъ подъѣхалъ, [188] какъ скоро узналъ, что генералъ Бенигсенъ тутъ. Разговоръ ихъ былъ самый пустой; главныя слова Мюрата были: «ce n’est pas un climat pour un roi de Naples»; но поступокъ такой можетъ сдѣлать вредное впечатлѣніе и всякое ненужное сношеніе съ сими людьми, какъ государями, выходитъ добровольная подлость, которая, я думаю, подвергнется неудовольствію Императора всероссійскаго.
При наступленіи ночи фельдмаршалъ Кутузовъ прислалъ просить герцога Виртембергскаго и меня, чтобъ мы присутствовали, когда взойдетъ Лористонъ, дабы показать ему кѣмъ онъ окружаетъ себя въ совѣтѣ. Послѣ привѣтствій со стороны фельдмаршала, дабы Лористонъ могъ знать кто мы таковы, мы вышли, но дожидались очень близко и видѣли что разговоръ происходилъ съ нѣкоторымъ жаромъ.
Черезъ полчаса позвали князя Волконскаго, а чрезъ ¼ часа потомъ вышелъ съ весьма недовольнымъ лицомъ генералъ Лористонъ и ворчалъ что-то про себя, такъ что нѣтъ причины сомнѣваться, что онъ не успѣлъ въ своемъ порученіи.
Когда мы опять вошли, то фельдмаршалъ разсказалъ намъ все что происходило.
Генералъ Лористонъ началъ съ того, что жаловался на жестокость русскихъ противъ французовъ. Фельдмаршалъ отвѣчалъ, что въ три мѣсяца нельзя укротить націю, которая смотритъ на непріятеля какъ на вторгшуюся толпу татаръ, подъ начальствомъ новаго Чингисъ-Хана. Лористонъ сказалъ: «но однако есть нѣкоторая разница». «Можетъ быть, отвѣчалъ фельдмаршалъ, но не въ глазахъ народа; я отвѣчаю только за поступки моихъ войскъ». Генералъ Лористонъ на нихъ ни мало не жаловался, но заговорилъ о перемиріи, сказавъ, что и сама природа скоро къ тому принудитъ. Фельдмаршалъ сказалъ, что не имѣетъ къ тому власти. Лористонъ вскорѣ потомъ обратилъ опять рѣчь къ перемирію, прибавляя: «не думайте, чтобъ мы желали онаго, потому что дѣла наши не въ отчаянномъ положеніи, nos deux armées sont à peu près égales; вы ближе насъ къ своимъ [189] подкрѣпленіямъ и продовольствію, но и мы также получаемъ подкрѣпленія. Вы можетъ слышали, что дѣла наши въ Испаніи неудачны». «Слышалъ, сказалъ фельдмаршалъ, отъ сира Р. Вильсона, котораго вы сейчасъ у меня видѣли и съ коимъ я всякій день вижусь». — «О! сказалъ Лористонъ, г. Вильсонъ имѣетъ свои причины увеличивать сіи извѣстія». — «Нисколько, отвѣчалъ фельдмаршалъ, онъ о всѣхъ вещахъ говоритъ со мною совершенно откровенно». Лористонъ заключилъ: «правда, что мы имѣли неудачу къ Испаніи по глупости Мармона, и Мадридъ занятъ англичанами, но ихъ скоро опять выгонятъ и все будетъ поправлено въ томъ краю многочисленными туда посланными подкрѣпленіями».
Потомъ онъ отпирался отъ того, будто французы зажгли Москву, и говорилъ что это столь несвойственно французскому характеру, что «ежели мы возьмемъ Лондонъ, то не зажжемъ и сего города».
Главное порученіе его состояло въ заключеніи перемирія, и я полагаю, что къ сему предмету относилась та статья въ письмѣ Бонапарте, въ коей онъ говорить: «ajoutez foi à tout ce qu’il vous dira sur des affaires très importantes».
Когда я возвращался въ полночь домой на дрожкахъ съ принцемъ Ольденбургскимъ, насъ опрокинуло. Дрожки упали мнѣ на правую ногу; пока принцъ выкарапкался и поднялъ дрожки съ адъютантомъ своимъ Феньшемъ, я насилу всталъ и могъ доѣхать домой. Поутру рано пріѣхалъ къ намъ князь Волконскій, котораго мы напоили чаемъ и я отдалъ ему свои письма къ лорду Каткарту и къ Государю. Потомъ пришелъ докторъ и перевязалъ мнѣ ногу, которая очень распухла.
Вечеромъ, услышавъ, что Мюратъ жаловался, что стрѣляли по немъ въ нарушеніе существующей будто-бы конвенціи, поѣхалъ я къ фельдмаршалу просить о томъ формальнаго объясненія. Фельдмаршалъ далъ мнѣ слово, что нѣтъ никакой конвенціи и никакихъ переговоровъ не было съ непріятелемъ, говоря, что онъ не имѣетъ никакой власти вступить въ оные или заключить перемиріе. [190]
Къ вечеру мы заняли съ герцогомъ Виртембергскимъ и принцемъ Ольденбургскимъ другую квартиру, которая была не столько тепла, но свѣтлѣе и чище прежней.
На другой день я поѣхалъ въ главную квартиру, которая перенесена была нѣсколько назадъ. Оттуда сѣлъ на дрожки и поѣхалъ къ генералу Милорадовичу, гдѣ слышалъ разные забавные анекдоты.
Мюратъ пріѣзжалъ первоначально на форпосты для свиданія съ генераломъ Бенигсеномъ, который нескромнымъ образомъ подалъ къ тому поводъ. Съ тѣхъ поръ видѣлся онъ случайно съ генераломъ Милорадовичемъ, который командуетъ нашимъ авангардомъ; онъ питомецъ Суворова и сотоварищъ незабвеннаго Багратіона.
Мюратъ говорилъ сколько нуженъ миръ, и что онъ лично желаетъ онаго, какъ король долженствующій управлять своимъ государствомъ. Милорадовичъ отвѣчалъ: «сколько вы желаете мира, столько мы желаемъ продолженія войны; впрочемъ, если-бы и Императоръ захотѣлъ, то русскіе не захотятъ, и правду сказать, я на ихъ сторонѣ». Мюратъ замѣтилъ на то, что можно будетъ искоренить предразсудокъ народный, «О! нѣтъ, отвѣчалъ Милорадовичъ, не въ Россіи, у насъ народъ страшенъ, онъ въ ту же минуту убьетъ всякаго кто вздумаетъ говорить о мирныхъ предложеніяхъ».
Въ другое время, Милорадовичъ сказалъ ему: «Я желалъ-бы посмотрѣть хорошую кавалерійскую атаку; наши офицеры и солдаты только того и желаютъ на такомъ открытомъ полѣ, но ваша кавалерія никогда не показывается безъ прикрытія пѣхоты или артиллеріи». Мюратъ молчалъ. Милорадовичъ примолвилъ: «это, право, не хорошо, что такая пропасть вашихъ мертвыхъ остаются не зарытыми, а вашихъ раненыхъ еще много лежитъ въ лѣсу: я далъ позволеніе вамъ прислать на мои посты для собранія оныхъ». Мюратъ признался, что 4-го числа русскіе имѣютъ неоспоримое право на побѣду въ бывшемъ въ тотъ день сраженіи. [191]
Нѣтъ человѣка способнѣе имѣть переговоры съ сими людьми, какъ Милорадовичъ. Уловки его даютъ ему превосходство надъ Мюратомъ, а отличная его храбрость и неограниченная довѣренность къ нему войска заставляютъ самого непріятеля имѣть къ нему уваженіе.
Генералъ Корфъ, человѣкъ достойный уваженія и веселаго нрава, на сихъ дняхъ встрѣтился на аванпостахъ съ генераломъ Армандомъ.
Разговоръ скоро обратился къ миру. Генералъ Армандъ сказалъ: «мы, право, очень устали отъ сей войны, дайте намъ паспортъ, такъ мы и уйдемъ». — «О! нѣтъ, генералъ, отвѣчалъ Корфъ, вы пожаловали къ намъ незваные, такъ и уходить вамъ по французскому обряду не откланиваясь». — «Но въ самомъ дѣлѣ, сказалъ генералъ Армандъ, не жалко-ли, что двѣ націи, уважающія одна другую, ведутъ истребительную войну; мы принесемъ извиненіе въ томъ, что были зачинщиками, и охотно согласимся помириться на прежнихъ границахъ».
«Такъ, отвѣчалъ Корфъ, мы вѣримъ, что вы научились въ послѣднее время имѣть къ намъ уваженіе, но могли-ли-бы вы и впередъ, генералъ, уважать насъ, если бы мы васъ допустили до того, чтобъ уйти съ оружіемъ въ рукахъ»?
«Parbleu, сказалъ Армандъ, видно нечего говорить съ вами болѣе о мирѣ и не удастся намъ въ томъ согласиться».
Рѣчи Мюрата и генерала Арманда совершенно согласны съ разсказами плѣнныхъ. Тоже самое содержатъ въ себѣ письма, взятыя въ карманахъ убитыхъ. Я сегодня послалъ къ испанскому посланнику письмо, адресованное къ принцу Экмюльскому отъ одного испанскаго офицера, который просился перейти въ 57-й полкъ, потому что честь его не позволяла ему остаться въ Испанскомъ корпусѣ, по причинѣ многочисленнаго изъ онаго дезертированія. Неудовольствіе, нужда и опасеніе ежечасно умножаютъ затрудненія Бонапарте, и ежели присоединить къ тому ежедневное увеличиваніе силъ русской арміи и приближеніе [192] зимы, то по моему мнѣнію (обстоятельства эти) скоро приведутъ его въ отчаянное положеніе.
Мы желали бы, чтобъ онъ атаковалъ насъ въ нашемъ лагерѣ, но опасаемся что на то не рѣшится. Армія его вступила въ Москву съ 82,000 челов. на лицо, а съ тѣхъ поръ потерялъ онъ нѣсколько тысячъ убитыми и нѣсколько тысячъ плѣнными. Русская армія, по сегодняшнему исчисленію, состоитъ изъ 103,000 человѣкъ; сегодня-же выступило около 5,000 чел. на разныя назначенія; до 20 полковъ казацкихъ, изъ 500 чел. каждый, прибудутъ черезъ недѣлю (шесть уже пришло) и около 2,500 человѣкъ конницы идутъ изъ Тулы. Армія такъ теперь сильна, что фельдмаршалъ отослалъ 15,000 чел. пѣхоты во Владиміръ. 800 славныхъ ремонтныхъ лошадей распредѣлены по полкамъ; кромѣ того тульское дворянство прислало 200 лошадей и русскіе, терпѣвшіе доселѣ недостатокъ въ конницѣ, теперь сдѣлались превосходнѣе непріятеля и владѣютъ полемъ. Кромѣ сихъ войскъ, адмиралъ Чичаговъ и графъ Витгенштейнъ подадутся теперь къ тылу непріятеля и сосредоточатъ силы свои около Борисова. 60,000 чел. милиціи съ казаками и частію регулярнаго войска занимаютъ всѣ дороги, ведущія къ Москвѣ и ежедневно истребляютъ конвои, эскорты и пр. Вчера капитанъ Фигнеръ прислалъ въ лагерь гановерскаго полковника, двухъ офицеровъ и 200 человѣкъ, которыхъ онъ взялъ за шесть верстъ отъ Москвы и по разсказамъ самого полковника, убилъ 400 человѣкъ, заклепалъ шесть 12-ти фунтовыхъ орудій и взорвалъ шесть пороховыхъ ящиковъ въ глазазъ трехъ кавалерійскихъ полковъ. Сей офицеръ былъ три раза въ Москвѣ, чтобъ взять или убить Бонапарте, но не онъ одинъ поклялся отомстить за свое отечество кровію тирана. Я надѣюсь, что онъ (Наполеонъ) наказанъ будетъ такъ, что всякій останется тѣмъ доволенъ, ибо я взираю на него не иначе какъ на осужденнаго преступника, приговореннаго цѣлою вселенной къ смертной казни, не потаеннымъ, но самымъ торжественнымъ образомъ.
Вчера 300 человѣкъ французскихъ кирасиръ взяты на [193] фуражировкѣ. Генералъ пріѣхалъ съ парламентеромъ жаловаться на жестокость казаковъ, которые нападаютъ на «бѣдныхъ людей, идущихъ искать нѣсколько сѣна». Какъ нѣжны, какъ человѣколюбивы сдѣлались французы!
Вторая поѣздка моя на дрожкахъ была столь же неудачна какъ и первая: я потерялъ безподобную бурку, которой всѣ въ арміи завидовали. Я обѣщалъ 100 р. тому, кто найдетъ ее и можетъ быть въ томъ мнѣ удастся.
Сегодня, изъ послушанія къ предписаніямъ доктора Вилліе, я остался дома. Я писалъ депеши къ г. Листону и къ адмиралу Чичагову: сіи послѣднія повезетъ лорду Тэрконель.
Нога моя очень распухла и я не могу ступить на нее, однакожь я непремѣнно поѣду верхомъ, ежели что нибудь случится.
Депеши мои къ г. Листону будутъ имѣть важное дѣйствіе въ Константинополѣ и въ Средиземномъ морѣ. Таковыя извѣстія будутъ, конечно, имѣть выгодныя послѣдствія для Англіи. Безъ хвастовства могу сказать, что со времени моего сюда прибытія, я всякій день оказывалъ не маловажныя услуги Императору, нашему правительству и общей пользѣ.
Представленія, коими удалось мнѣ отговорить фельдмаршала отъ унизительнаго поступка ѣхать самому на аванпосты, заслужили всеобщее здѣсь одобреніе и съ справедливою довѣренностію почитаютъ меня какъ человѣка, охраняющаго честь и пользу Императора.