27. Европейцы
| «Европа в настоящее время — самое удобное пространство Земли для выработки народов с резко выраженной личностью». |
| Пешель. |
Дойдя до порога Передней Азии и Европы, мы видим народы, которых мы могли бы назвать историческими, еели бы не опасались под конец впасть опять в недоразумение, с которым неустанно боролись на протяжении этого сочинения. В истории человечества жребии распределены различно: для каждого народа поставлена своя задача, и ни один народ не лишён случая внести в великую ткань истории свою, хотя и весьма скромную, нить. Существует, правда, Новая история, столь тесно соединённая с нашей собственной историей и с настоящим временем, что мы не можем смотреть на неё иначе, как на часть нашего собственного прошлого. Народы, начиная от края Малой Азии и от древней границы Европы в скифской степи, чужды нам уже не в такой степени, как в Африке, в Америке, в северной полярной области, в Австралии и в большей части Азии. Если они не родственны нам в племенном, то родственны в культурном отношении, так как их исторические судьбы тесно сплетены с нашими, и мы знаем более или менее значительную часть их прошлого. Мы стоим здесь на пороге нашей собственной истории. Народоведение кладёт здесь своё перо, и его может уже взять историография. Нам остаётся только указать народам Европы место в набросанной нами картине всего человечества.
Европа тесно связана с Азией. Уже Гердер признавал невозможность написать историю одной Средней Европы, не имея постоянно в виду Средней Азии. Напротив, наша часть света отделена Атлантическим океаном от Америки и Средиземным морем от Африки. Поэтому мы не видим никаких влияний, оказывавшихся Америкой на Европу, и лишь немногие, исходившие непосредственно из Африки. Там, где можно указать первичную родину европейских народов, она не может лежать далеко за пограничною чертою Азии и Европы. Этнографическая связь между этими двумя частями света столь же тесна, как и географическая. Она проявляется через посредство семитов в Средиземном море, турок в Малой Азии и на Балканском полуострове, кавказцев чрез кавказско-каспийский мост и урало-алтайцев в области Урала и Ледовитого океана. Каждая из этих этнических групп имеет в настоящее время местообитание в Азии и в Европе, и для двух из них, для семитов и турок, азиатское происхождение в высшей степени вероятно.
В западной части Передней Азии уже в древнейшие времена мы встречаемся с семейством народов, которое в физическом отношении выказывает много сходства с хамитическими древними египтянами, но, быть может, напоминает ещё более отличающихся от них в лингвистическом отношении обитателей армянского плоскогорья — курдов, армян и грузин. Это — семиты, которые в лингвистическом отношении находятся в связи, далеко лежащей во времени, с хамитами, с которыми они находятся в наибольшей пространственной близости. Библия и [796] египетские предания позволяют установить тесные взаимные отношения обоих народов. Достаточно напомнить эритрейское происхождение финикиян, общие основы вавилонской и египетской культуры и позднейшие многочисленные тесные соотношения между финикиянами, евреями и арабами, с одной, и египтянами с другой стороны. Мы видим один из символических фактов истории в том, что древнейшая караванная дорога, о какой мы имеем сведения, от Герры на Персидском заливе до
Вавилона и Египта, на которой эдомиты и медианиты вели торговлю миррой, бальзамом и пряностями Аравии и Индии, связывала хамитические и семитические области. Когда нам говорят, что все хамиты и семиты как культурные народы отличаются крайне объективным направлением ума и в прежнее время образовали сильные и сплочённые государства (так как монархии Вавилона, Ниневии и Египта покоятся на одних и тех же основаниях), то этим указываются более последствия, чем причины.
Семитические народы были представителями трёх великих факторов — халдейской культуры, христианства и ислама. Халдейцы выдавали себя сами за колонию египтян. Действительно, нельзя сомневаться, что их культура стояла в близком родственном отношении с египетской, и они впоследствии тесно соприкасались с ней. Поклонение Ваалу, исходящее из Месопотамии, распространилось в большей части Передней Азии. То, что мы знаем о больших политических движениях Египта за его пределами в более древние времена, представляет собою борьбу с народами Передней Азии, поклонявшимися Ваалу. Главным средоточием этой религии был Вавилон, но на западе точкой, откуда исходили её лучи, был Тир. В ней, так же как и в египетской религии, сильно выражены астрономические и космогонические элементы, но в Ваале — солнце, Астарте — луне и соединении обоих в одной системе они выступали яснее, чем в религии Нильской долины, имевшей более [797] местную окраску вследствие преобладания впечатлений природы. С местными отношениями в теогониях и мифологиях связывается, напротив, всего охотнее подчинявшийся местным влияниям народный дух, который не в силах был постичь великую и глубокомысленную сторону учения жрецов. Если жрецы Ваала не могли безотносительно представить себе высшую божественную сущность, которая невидимо управляет движениями звёзд, то вера в Ваала, несомненно, казалась евреям настоящим идолослужением. В народном культе Ваал был огонь, которому, вследствие его разрушительной силы, приносились жертвы. Ваал выступает также в виде Молоха, к которому можно найти доступ только через посредство огня. Если и здесь господствовала более чистая идея очищения огнём, то в действительности поклонение Молоху выродилось в отвратительное человекоубийственное идолослужение, державшее души в тупом подчинении. И когда в лице Астарты воздавалось поклонение первообразу Афродиты, противоположности всепожирающего огня, знойного, иссушающего солнца, сухого лета, рождённой из воды, кроткой луне, расцветающей весне, то инстинкт масс и здесь уклонился с прямой дороги, создав обычаи, принижавшие женщину, и поставив жертву силам природы впереди нравственности, так как без жертвы там не было никакого отношения к религии.
Только монотеизм, вместе с большею утончённостью учения жрецов, мог преодолеть низменность народных верований. Вследствие этого евреи, жившие всего ближе к Египту, «колыбели религий», выступают на передний план истории. Евреи получили историческое воспитание стеснённого, подавленного народа. Подобно своим родичам в Аравии и Сирии, первоначально они были номадами. Их древнейшие книги не знают прочных алтарей, и в жертву приносился только скот. Евреи перешли к оседлости, покорив и разделив между собой Ханаан. Но их обетованная земля была только оазис. Они с трудом могли распространяться внутрь материка, никогда на долгое время не завладевали берегом освобождающего и обогащающего моря, поэтому оставались бедными и были оставлены на произвол более сильных соседей. Однажды, в эпоху наибольшего могущества и процветания, они подвинулись к морю, но то обстоятельство, что единственный путь к морю через Эционгебер, гавань на Акабахской бухте, попал в руки Тиглата Пилезара, было одной из главных причин политической гибели евреев. Но страдания вследствие национального упадка привели их к очищению, какое «в народе, в котором рабство уничтожило более тонкую чувствительность, и который сам по себе был умственно горделивым и строгим, установило понятие о всеведущем и всемогущем, духовном, но в то же время пристрастном и строгом божестве» (Ветцштейн). В то же время изгнание повело к соприкосновению с халдейским и персидским кругами идей, возобновившими прежние влияния. Об Аврааме говорится, что он пришёл из страны халдеев, и Иисус Навин говорит: «По ту сторону реки (Евфрата) жили ваши предки». К Халдее, так же как и к Египту, относятся высшие и низшие идеи, религия жрецов и народные верования. И в Израиле пророки учили лучшему, в сравнении с тем, чему верила и что делала масса. Следы основных различий в воззрении на божественное выступают даже в Ветхом завете: предписания всесожжения в книге Левита сильно расходятся со словами псалмопевца: «Ибо жертвы ты не желаешь, — я дал бы ее; к всесожжению не благоволишь». Более глубокое, благородное и простое воззрение, что смиренный дух есть жертва богу, одержало победу; тайна этой окончательной победы заключается в историческом положении и в семитическом характере. Основные черты большой простоты, стремления всё посвятить служению Единому, этической серьёзности, желания избежать пышных антропоморфических произведений [798] фантазии, созданных азиатским пантеоном, были одинаково свойственны как измаильтянам, так и израильтянам. В самом народе происходили изменения. Изречение Ренана: «Еврейство — не раса, а вероучение», — напоминает о влияниях разнообразной этнической среды. В соприкосновении с арийскими в основе, но находившимися под семитическими внушениями греков, которые в процессе собственного духовного очищения прошли путь в стремлении к правде, науке и красоте независимо от евреев, христианство выросло в народопреобразовательную силу, к которой этнограф прежде всего должен свести устранение низменного положения женщины, полигамии, рабства и кастового деления. Даже при своём рассеянии по всему свету (в Китае есть также евреи, как и в Марокко), в своей угнетённости и политической несамостоятельности евреи остались влиятельными в умственной и особенно в экономической жизни. Они самыми различными путями приспособились к европейским культурным народам, не отказываясь от своих своеобразных черт, но уже из Азии они принесли с собою весьма различные расовые элементы. Правда, большие различия между германско-польскими и португальскими евреями сводятся к влияниям окружающих народов, и смешение, которому противятся некоторые законы и обычаи, без сомнения, оказало сильное действие. Однако, значительное расстояние, которое в настоящее время отделяет наших евреев от их сирийских и аравийских соплеменников, возникло впервые не в Европе. Во всяком случае, некоторых черт мулата оно не могло устранить даже у светлокожих, белокурых евреев.
Торговый народ финикияне перенесли семитический элемент в Грецию и Италию. Их могущественные колонии в Африке оставались мёртвыми в культурном отношении в сравнении с глубокими следами их соприкосновения с арийскими средиземными народами. Древняя Греция, благодаря мореходству, сознавала свою тесную связь с Финикией и её колониями и имела дело с многочисленными местами финикийского происхождения, пользовавшимися благоприятным торговым положением Фукидид называет финикиян (вместе с карийцами) в числе самых древних обитателей островов восточной части Средиземного моря. По мнению этого историка, Минос из Крита первый создал морское могущество, завладел восточной частью Средиземного моря и заселил Циклады. [799] Острова, каковы Крит, Кипр, Сицилия и Сардиния (самый северный пункт, до которого доходят египетские следы), были собирательными точками, откуда исходило влияние и деятельность финикиян. Значение этого замечательного народа для Средней и Северной Европы, где он, в соединении с этрусками, является распространителем важнейших изобретений, в особенности обработки руды, в настоящее время скорее можно угадывать, чем резко очерчивать его.
В характере греков и в быстро приобретённом преимуществе высокой оригинальности их культуры заключалось побуждение к высшей оценке себя, исключавшей всякое сравнение, ставившей собственное достояние слишком высоко, а достояние «варваров» слишком низко и уже в раннюю эпоху забывшей о своей зависимости от Азии. Фактически можно проследить ассирийско-малоазиатские элементы даже в подробностях ионийского и египетские — дорийского архитектурного стиля, а находки в Трое и Микенах напоминают нам время, когда греки вместе с азиатами поклонялись изображениям богов с головами животных, которые впоследствии превратились в животные символы и лёгкие поэтические намеки. Волоокая Гера Гомера в Микенах является богиней с головой коровы на человеческом туловище. Варварская простота почитаемых изображений удерживалась в скульптуре до времён Фидия: икарийская Артемида изображалась неотёсанным чурбаном, самосская Гера — доской, Афина в Линдосе — плоским брусом, чета Диоскуров в Спарте — двумя обрубками с поперечной перекладиной. Воспоминание и остатки поклонения животным и человеческих жертв и непристойных обычаев могут быть указаны в большом числе. Эти низменные представления были очищены у греков развившимся самостоятельно вследствие островного положения арийским духом, которому мы обязаны и возвышением науки над суеверием и поэзией. Но и здесь семитический элемент доставляет краеугольные камни и познание первых приёмов. Распределение времени и меры греков были халдейского происхождения. Уже древность удивлялась науке о звёздах у халдеев (см. стр. 408), которых и греки считали кастой жрецов с ценными тайными познаниями. От почитания звёзд, которым они приписывали влияние на всё живущее, они перешли к более прочному наблюдению, из которого, правда, не возникло никакой более глубокой науки, но зато получились научные основы для хронологии, меры и веса. Но конечной целью их трудов и стараний оставалась астрология, державшая их под рабством суеверия и оковывавшая европейцев ещё во времена Кеплера. Они были убеждены, что судьбы людей управляются неизменным законом, открывающимся в звёздах. Угадать то, что предвозвещает приближение событий, обуславливаемых небесными влияниями, было целью их мышления и работы. Но так как и в других явлениях, кроме явлений звёздного неба, признавалось нечто необходимое, то и самое незначительное могло происходить лишь в силу господствующих повсюду взаимодействий. Исторические события и человеческие судьбы стали приводить в связь с явлениями природы, считавшимися предвещаниями. Таким образом создалась система определённых правил для исследования будущего, искусство предсказания, занимающее равноправное место наряду с ещё более известным толкованием звёзд. Распространённые по всему миру искусства, каковы бросание жребия, предсказания по внутренностям жертвенных животных, толкование снов, гадания на воде, огне и драгоценных камнях, выступают здесь в своих древнейших следах. Халдейские и египетские учителя дали грекам основы математики, которая оказалась способной к высокому развитию как дедуктивная наука, когда не выяснилось ещё значение критических и экспериментальных методов. Великие греческие геометры, математики и астрономы древности действовали или учили в [800] Малой Азии, Египте и Сицилии. Они положили основы науки, независимой от веры и суеверия, означающей один из величайших успехов в истории человеческого ума, новейшие эпохи которой должны, в сущности, вести начало от Пифагора.
В бассейне Средиземного моря можно допустить обширное распространение древних семитических влияний, но их трудно проследить в отдельности, в особенности там, где они сливались с позднейшими мавританскими влияниями. Сходство мальтийца, который один только сохранил арабский язык, на древнефиникийской земле Мелитты с южным итальянцем не исключает семитической примеси. Подобно южному испанцу, и южный итальянец носит примесь семитической крови, хотя в языках того и другого сохранились лишь слабые следы её. Подвижность мальтийца есть финикийское наследие. Мальта есть пчелиный улей, полный трудолюбивых созданий, которые порождают кругом новые ульи. Эти острова выпускают ежегодно несколько тысяч трудолюбивых людей во все части берегов Средиземного моря, где недостаёт, если не людей, то творческих рук, совершенно так же, как это делала некогда узкая береговая область Финикии. Мы видим здесь интересный пример перемещения небольшого центра в разные стороны. Сицилия целые тысячелетия, с небольшими перерывами, находилась в семитических руках. Когда ещё там жили иберы (ср. ниже, стр. 811), финикийские поселения опоясывали уже её берега, и мавританский элемент там водворялся легче.
Хотя, вероятно, значительная часть Восточной Европы, представляющаяся в настоящее время степным пространством, прежде была покрыта лесом, тем не менее здесь, по-видимому, всегда существовали благоприятные условия для развития нуждающихся в просторе степных народов. Насколько может проникнуть взгляд истории, в северо-понтийских областях выступают номады под собирательным именем скифов. Скифы древности были широко распространённой группой кочевых народов, из которых одни стояли ближе к иранцам, а другие к тюркам. Из них нам лучше всего известны савроматы, жившие к востоку от Дона до Кавказа. Среди них были белокурые. Мнение, высказанное уже Клапротом, что они находились в лингвистической связи с осетинами, получило новые подтверждения. Можно считать несомненным, что и во внутренней Азии жили скифы, которые были отделены от своих понтийских соплеменников уграми Восточного Урала. Так было, по крайней мере, когда греки вели торговлю с северо-восточными внутренними странами Чёрного моря. Приходившие с запада наталкивались тогда на сплочённых тюрков и монголов, прежде всего в Гоби, где жили обладавшие лошадьми аримаспы, в Восточном Туркестане, где обитали лысые агриппейцы, и между Куэнь Лунем и Куку-Нором, куда были перемещены исседоны. Обширное распространение иранских элементов в финно-угрских языках выказывает древнее влияние арийских, некогда также кочевых народов на номадов.
Если в древних описаниях скифов многое напоминает кочевых тюрков нашего времени, то настоящие, тюрки выступают перед нами в конных народах — гуннах и аварах, малорослых, с большой головой, маленькими глазами и безбородым лицом, которые от северного Понта дали толчок к великому германскому переселению народов. Эти народы, которые всегда кочевали и появлялись в виде войска, совершенно исчезли. Мы не можем уже сказать с точностью, откуда они пришли и какие нетюркские элементы, финно-угрские и арийские, они захватили с собой. История переселения народов ясно показывает в общих чертах гуннов, алан и остготов, что они восприняли ещё другие элементы. Это надо принять во внимание, так как две группы тюркских [801] народов, оставшихся на арене западной истории, значительно разнятся но расе и образу жизни от тюрков, как мы их описали выше.
Это — османские турки и мадьяры. Так же, как классические произведения османской литературы заставляют отступать турецкие слова перед арабскими, османы и с физической стороны выказывают лишь незначительные следы туранской расы. Те турецкие семейства, которые вместе с Эртогрулем и Дундаром, основателями османского господства, осели в Малой Азии, вполне могли поглотить там сельджуко-тюркские этнические остатки, известия о которых доходят до середины IX века. Но, в сравнении с миллионами говорящих ныне по-турецки османлисов европейской и азиатской Турции, число их ничтожно. Значительное естественное размножение было невозможно, так как турки всегда составляли natio militans. Они должны были принимать в свой состав целые народы. Османли — собирательное имя для смешанного народа, который воспринял сперва малоазиатские народы и затем славянские, армянские, греческие и арабские элементы. В стране, где в каждом зажиточном доме есть несколько негров и негритянок, нельзя упускать из виду и эфиопский элемент. Христиане и магометане, греки и турки в Малой Азии во многих случаях стали настолько сходны между собой, что различаются лишь мелкими подробностями костюма: так, например, грекам запрещено носить зелёный тюрбан. Уменьшение числа господствующих османов облегчило прилив этих элементов. Уже одной полигамии было достаточно, чтобы ослабить половину турецкого народа в экономическом и умственном отношении. Сюда присоединяется ещё распространённый обычай изгнания плода. Большая часть Европы и Западной Азии, над которой властвовали турки, и небольшая, какую они удержали за собой, в сущности, находились в одинаковом положении, какова бы ни была национальность покорённой области. Турок и близко стоящий к нему ренегат были господами, привилегированными, пользовавшимися всеми благами; остальным принадлежала только теневая сторона. Турок в этих областях — разрушающий и устрашающий элемент. Народное сказание приписывает ему все остатки укреплённых замков на головокружительных скалистых возвышенностях. Он свергает ни в чём не повинных заключённых с тарпейских скал и похищает девушек. В его характере заключаются сила и гордость; он обладал некогда многими способностями для покорения, но во всякое время — немногими способностями для удержания за собою страны. Пока он один брал на себя задачу защиты страны, он имел преимущества военной подготовки и воинственности. Кроме того, он опирался на широкую основу землевладения и смотрел сверху вниз на торговый народ городов, между тем как земледельцы должны были работать на него. Характерно для гордости господствующей расы, что наименее навязчивый народ в Малой Азии турки, а всего более отличаются этим пороком деятельные в торговом отношении, подвижные армяне. Там, где турок работает, он выдаётся во всех низших сферах в качестве скотовода, земледельца, мелкого ремесленника и прислужника при караванах; на Нижегородской ярмарке татарам отдаётся преимущество как носильщикам, и во многих ресторанах России прислуга набирается из касимовских татар. Для деятельности высшего порядка им недостаёт не столько дарования, сколько умственного подъёма и дальновидности. Так как теперь турок находится в ближайшем соприкосновении и конкуренции с самыми ловкими торговцами Западной Азии, греками, армянами и евреями, то его экономический регресс является неизбежным. Трудность письма и большое различие арабизированного письменного языка от обиходного приводят к тому, что немногие турки умеют читать и писать [802] а греки, напротив, часто обладают образованием и имеют преимущество более близкого отношения к жизни Европы.
Преимущества господствующего народа были и остаются теперь необычайно значительными и очевидными — свобода от податей, собственный суд и предпочтение во всех случаях. Когда в греческой деревне Малой Азии окажется убитый турок, то все начальствующие лица её сажаются в тюрьму. Обыкновенно турок, убивший грека или армянина, оправдывается, а грек или армянин, убивший турка, осуждается. Результатом продолжительных справок и разговоров Тозера в Сивасе было: магометане считали себя господствующим классом и давали это чувствовать христианам, как в деревне, так и в городе. Просьба их является приказанием. К этому присоединяется и подкупность судей. Их выбор народом есть только форма. В действительности они — креатуры местных властей и часто отличаются поразительным невежеством. Положение становится вдвое тяжелее там, где в этом участвует население, стоящее в качестве магометан на стороне турок, причём они не несут ответственность за свои дела и проступки, как, например, курды или черкесы. Издельная повинность и тяжёлые беззаконные вымогательства разного рода, презрительное и оскорбительное обращение, часто сопровождающееся ударами, наносимыми мужчинам, и слишком часто опозорением женщин, уже в течение многих лет повторяется в отчётах о положении турецких армян. На границе Курдистана кочевые курды становятся на зимние квартиры в армянских деревнях равнины и заставляют христиан кормить их самих и их скот, ничего не платя им за это. Так поступали прежде на Кавказе северо-западные номады. Этим объясняется то, что обитатели деревень, обильно снабжённые сеном, хлебом и тецеком (навозом для топлива), кажутся весьма бедными. Таким образом, Турецкая империя, последнее государство, основанное азиатскими номадами, удержало почти без изменения характер завоевательного государства и распадается силою действия средства, которым она создалась. Совершенно иное положение тюркского элемента в Русской империи, который давно уже воспринял в себя финские элементы и, быть может, вследствие этого теснее примкнул к соседям. В этом можно искать оправдания того, почему его называют татарами. Сами они некогда называли себя с гордостью турками. «Золотая орда», даже во время своего процветания, не выказывала сколько-нибудь значительного влияния на великороссов, среди которых она, в качестве правящего меньшинства, оставалась столько же чуждою, как турки в Греции, Сербии или Болгарии. Когда она потеряла свою власть, она только крепче стала держаться своей веры (окрещённые в XVIII веке татары в [803] настоящее время едва ли могут быть названы христианами, хотя официально им запрещено оставлять православие), но в христианском обществе татары были чуждыми, как и евреи. Полонизированные татары Литвы живут и теперь, подобно евреям, рядом с соседями, а жёны крымских татар на юге уже сняли покрывало. Опасность татарской пропаганды (черемисы и вотяки Северо-Восточной России легче выучиваются по-татарски, чем по-русски, и по своему образу жизни чаще входят в сношения с татарами, чем с русскими), нередко указывается в России. Но обширная империя стремится к обрусению татар, так же как и других национальностей.
Совершенно другие отношения выработались в области Тейса, Самоша и Мароша, где мадьяры живут уже в течение тысячи лет. То господствующий, то покоряемый, этот народ смешивался, в силу известного плана, с внедрявшимися в его среду чуждыми, в особенности германскими, колонистами, затем с остававшимися или возвращавшимися, жившими раньше в этой области славянами и румынами, вследствие чего расовые признаки его сгладились, быть может, ещё более, чем у осман. В виде пшенично-жёлтой кожи, тёмно-каштановых волос, широких скул типы попадаются ещё местами и, быть может, в наиболее резком выражении у секлеров Восточного Семиградья. Финская основа языка мадьяр и множество заимствованных им монгольских и тюркских, а в новейшее время славянских и германских, слов указывают на сильное смешение в образовании этого народа. Угры Южной и Восточной Европы имеют все более или менее монгольский характер. Но когда в духовной сфере мадьяр видят «чисто реалистическое, чувственно живое, воздерживающееся от всякой абстракции, всегда хватающееся за конкретный образ воззрение, как и в восточных ветвях», то при этом слишком поддаются влиянию языка, составляющего только оболочку духа. Вогулы, вотяки (см. рис., стр. 802) и мещеряки — темноволосые, желтокожие, широколицые люди, по большей части крепкого сложения, расовое родство которых с монголами не подлежит сомнению. Это можно признать ещё в большой мере для тептерей, которых называют смесью башкир и татар. Совершенно справедливо Избранд Идес, уже при первом вступлении в область мордвы, почувствовал себя среди «сибирских татар». Подобный же расовый характер мы приписали североазиатским вогуло-остякам (ср. т. I, стр. 673). И мадьяры именно в таком же виде выступают в истории. Все эти народы имели местопребывание в области Волги и Урала и на северном берегу Каспийского и Чёрного морей. Гунны и авары также пришли из этих степных областей за Волгой и на Урале. Ближайшие лингвистические родичи мадьяр живут на Северном Урале: это — зыряне, пермяки и вотяки, и остяки и самоеды на восточном склоне этого хребта. К югу от их нынешних мест обитания, в области средней Оби и Барабинской степи, следует поэтому из лингвистических соображений искать первичную родину мадьяр. На их пути к западу они, по-видимому, останавливались у северного подножия Кавказа и на северо-восточном берегу Чёрного моря, где солёное озеро при истоке Маныча и теперь ещё носит название «Маджарского озера».
Финская ветвь урало-алтайских народов, к которой мадьяры стоят ближе в лингвистическом отношении, заключает народы севера Азии и Европы. Мы ознакомились с ними при описании остяков, принадлежащих к гиперборейской области. Народы финского племени, без сомнения, некогда были распространены шире. Большая часть Восточной России была занята ими, и почти достоверно, что вотяки, черемисы, мордвины, чуваши, пермяки и другие некогда находились в сношениях с балтийскими финнами и что корелы западной Волжской области [804] представляют остаток их. В постройке домов финских племён простые хижины сводятся к шалашу из жердей у лопарей; подземные хижины с четырёхугольным входом, закрывающимся подъёмной дверью, идут от Сахалина и Камчатки до средней Волги. Доказательство того, что эсты связаны были с мордвою прежде, чем славяне проникли к Ильменскому озеру, мы видим и в сходстве расположения их домов и дворов. Предположение о простиравшемся некогда далее к югу распространении финно-угрских народов до Персии и Ассирии трудно обосновать с уверенностью при недостоверности древнейших известий о распространении номадов во внутренней Азии, и во всяком случае, было бы рискованным основывать существование финно-угрских народов в Западной Азии на следах народов, предшествовавших халдеям. Из сказанного выше (см. стр. 408) может быть выведено вероятное предположение об этнографическом слое, лежащем в основе семитов Западной Азии. В недавнее время оно, по-видимому, подтвердилось теми халдейскими надписями, которые, как надписи на чуждом языке, относили к туранскому лингвистическому племени — аккадийцам или сумерийцам, предшествовавшим семитам, между тем как прежде их считали кушитами. Если бы гипотеза досемитического, аккадийского или сумерийскаго населения подтвердилась, то оно оказалось бы первым представителем халдейской культуры; семиты получили её от них, то есть из вторых рук. Замечательно, что на многочисленных рельефных изображениях Халдеи мы вовсе не видим туранских типов, а всегда одних и тех же людей с густыми курчавыми бородами, курчавыми пышными волосами, изогнутыми носами и равномерно красиво закруглёнными черепами. И простой народ, побеждённые, не выказывает ясного сходства с туранцами. Если в этих фигурах следует искать чужеземных элементов, то прежде всего надо обратиться к соседним армянам и южным кавказцам.
В одной из частей финского семейства языков оказываются германские расовые признаки. Эсты изображаются коренастыми людьми с белокурыми или каштановыми волосами и голубыми глазами, то есть с полугерманской наружностью (в широком лице и в скудной бороде сохраняется монгольский признак); точно также и характер их менее отличается от германского, чем от славянского или мадьярского. Они отличаются честностью и некоторой неуклюжестью. Мы видим в них, таким образом, белокурую и светлоглазую расу, владеющую урало-алтайским языком. Эта ветвь финского семейства, к которой принадлежат все балтийские финны (именно, тавасты, считающиеся настоящими финнами, имеют наиболее светлые волосы) и часть севернорусских, должна была очутиться в местах обитания, в которых испытала монгольскую примесь. Какие последствия эта последняя имела для расовых признаков, показывают нам продукты смешения русских в Сибири с башкирами, выказывающие величайшее сходство с восточными волжскими финнами (см. стр. 565). Указанные белокурые финны, вследствие внедрения между ними и монголами другого народа, могли избежать значительного смешения с последними, или же было такое время, когда монголы не жили так близко около них, как в настоящее время, хотя финны распространялись некогда гораздо далее на восток. Одно из связующих звеньев между ними исчезло, когда болгары с Дона и с нижней Волги выселились на среднюю Волгу и на Дунай. Тогда финны передвинулись к западу, но места их обитания простирались далее к востоку, чем теперь, так как они охватывали и Ладожское озеро. Раньше их в нынешней Финляндии жили иетуны[1], вероятно, финско-угрский народ, который не был, однако, прямым предком современных нам финнов. Большое [805] число древних германских слов, заимствованных финским языком, свидетельствует, что было такое время, когда, задолго до соприкосновения со шведами, финны подвергались влиянию германских соседей в своих древнейших местах обитания Средней России. Далее, до начала исторических сношений исходило глубокое германское влияние из Скандинавии, ввозившей в страну финнов бронзу и железо. Финны, которые, кроме того, выступают в истории как народ, покорённый около VI века, в числе других, готами, по всей вероятности, были давно уже тесно связаны с германскими народами. Это соответствует и тому, что их язык и всё их культурное состояние описываются в привлекательном виде на повороте первого тысячелетия христианской эры в песнях Калевалы (см. стр. 806).
Когда идёт речь о больших семействах народов нашей части света, то большей частью говорят только о германцах, романцах и славянах. Но в настоящее время нельзя уже оставлять без внимания, что наука выделила в Европе четвёртую группу — народов финского семейства. Идея древней взаимной связи финских народов не может не оказать своего действия на общую умственную жизнь племён, которых она касается. Представители этой идеи — финны, эсты и мадьяры, три наиболее цивилизованные отпрыска упомянутого семейства. Каждый из этих народов исследованием своего прошлого доставляет материалы для разъяснения судьбы финского семейства. Финны, находившиеся вначале в наиболее благоприятных условиях, деятельно проявили себя в доисторическом прошлом Европы, внесли богатый вклад в мировую литературу и развили оживлённую умственную жизнь на высоком севере, в одной из самых скромных провинций русской империи. Они, существенно поддерживаемые живой научной работой, сумели создать себе национальную обособленную жизнь, проявившую себя почти без борьбы и столкновений и обещающую обогатить культуру и науку, если для неё будет возможно спокойное развитие.
Финляндия в течение столетий была шведской провинцией, и даже под русским владычеством шведский язык ещё долго оставался общественным и разговорным языком; только в Выборгском округе, принадлежавшем некогда к немецким остзейским провинциям, немецкий язык и теперь ещё остаётся обиходным, а недавно был и официальным языком. Но с начала нынешнего столетия язык финнов, составляющих около 70% населения в 2,33 миллиона, значительно выиграл в распространении и значении: из предмета учёных изысканий он превратился в обиходный и разговорный язык образованных классов и с 1872 года заступил место шведского и в качестве официального языка. Финские школы и финская пресса быстро разрослись, и в университете местный язык распространяется всё более и более. Этот процесс не совершился, однако, без всякого сопротивления. Христианство, реформация и вся культура были делом шведов, влияние которых, вследствие этого, было и остаётся весьма сильным. Предположение, что финская обособленность менее будет возбуждать недоверие русских, чем шведская, не оправдалось. Великороссы предъявляют к этой юной национальной мирной жизни те же требования, как и к немецким остзейским провинциям. Страна жила до 1890 г. в счастливых условиях, в которых пользовалась обширной автономией, с сословным управлением. Она не знает больших социальных невзгод, так как по преимуществу имеет земледельческий характер, не испытала крепостного права, последствия которого до сих пор ещё чувствуются в России, и живёт оживлённою умственной жизнью, которая поможет ей пережить различные препятствия к своему развитию.
В шведско-финском университете в Гельсингфорсе возникла [806] наука финского языкознания, народоведения и археологии. Между тем как нелёгкие путешествия в Северо-Восточной Европе и Северной Азии способствовали ближайшему изучению народов, родственных финляндцам, в среде их собственного народа производились самые тщательные исследования. Лёнроту финны обязаны собранием, критическим разбором и сопоставлением их национальной героической поэмы Калевалы, которая без старания, приложенного университетом, погибла бы уже через несколько поколений. Этот эпос оказал могущественное содействие развитию финского национального сознания. Лёнрот с конца 20-х годов с величайшим усердием посвятил себя собиранию так называемых рун, народных песен, и нашёл возможность составить из отрывков песен северно-русских финнов Архангельского и Олонецкого края продолжающую ещё жить в народе героическую сагу. Борьба сыновей Калевы с Пойей, приключения героев Вейнемёйнена, Ильмаринена, Леммикейнена и др. и саги, облекающие главные лица, образуют материал этой героической поэмы, которая в качестве настоящего национального эпоса занимает место рядом с гомеровскими поэмами, Нибелунгами и великими эпопеями индов и персов. Калевала есть название местообитания героев эпоса.
Так же как золотые жилы проходят чрез малозаметный камень, эти песни проникают жизнь народа, борющегося за своё существование в суровом климате и кажущегося в одном месте более богатым и красивым, а в другом более бедным. Устарелый способ исполнения, любовь народа к песням, исторические отношения и поэтические красоты одинаково привлекают в финской народной поэме. Лёнрот, «финский Гомер» рассказывает из своей жизни собирателя песен: «В области Сев. Двины мне говорил следующим образом старый крестьянин Архип, из замечательно богатой памяти которого я два дня записывал руны: «Иначе было в моём детстве, когда я с отцом ходил ловить рыбу на озеро Лапукку; тебе бы надо было там побывать. Нашим товарищем был превосходный певец, но отец мой пел ещё лучше. Всю ночь напролёт они пели, протянув друг к другу руки, и ни одной песни не повторяли два раза. Я был тогда ещё мальчиком и, сидя и слушая их, заучил мои лучшие руны. Если бы тогда кто-нибудь захотел собирать их, он в несколько недель не записал бы того, что знал один мой отец».
В последние десятилетия развилась небольшая эстонская литература; чувство духовной самостоятельности возросло и у эстов. И этот народец, несколько десятков лет тому назад почти не обращавший на себя внимания, постепенно вступает в ряды самообразующих народов. В настоящее время насчитывают около 650 тысяч эстов: куры вымерли, ливы, в числе трёх тысяч, сохранились в Северо-Западной Курляндии, и летты (латыши), превосходящие численностью эстов, несмотря на своё славянское происхождение, до сих пор ещё резко отличаются от русских. В начале XIII века посланы были первые миссионеры к латышам, славянским соседям эстов, и впоследствии рыцарский орден и светские власти принимали участие в обуздании упрямых язычников. Хотя им и удалось быстро распространить христианство, но они не могли вкоренить его, и мы находим ещё в сочинениях прошлого века утверждение, что из двадцати эстов едва ли один знает, что он христианин. Насколько в народе живо сохраняются языческие традиции, мы видим из героических саг, мифов и сказок эстов. Ученье и поэтические умы благодарят небо за сохранение этих произведений творческого народного духа, но оно напоминает, впрочем, и социальное положение этих народов, замкнутых от чуждой культуры низменным состоянием, в каком их держали господа, слишком поздно, лишь в 1819 г. снявшие с эстов балтийских провинций иго крепостничества. [807]
Эстонская литература до новейшего времени состояла почти исключительно из церковных и школьных книг и, кроме них, не шла дальше календарей. Старейшая эстонская книга — катехизис, напечатанный в 1553 году в Любеке. То обстоятельство, что в XVII веке развились два эстонских письменных языка, ревельский и дерптский, до настоящего времени затрудняло развитие общепринятого литературного языка эстонцев. Подъём языка до полной самостоятельности, выработка его строгим установлением строения и характера — до настоящего времени на эстонский язык переводились только немецкие книги — относится лишь к 1813 году, когда пастор Розенплентер обнародовал свои пособия для изучения эстонского языка. Эстонским исследованиям, которые с тех пор производились с успехом, в особенности духовными лицами, Крейтцвальд воздвиг достойный памятник своим сборником Калеви-пёг, появляющимся с 1857 года.
Происхождения арийцев не ищут уже больше исключительно на плоскогорьях и в горах между Индией и Ираном. Оно переносится в область Чёрного моря, в болота Рокитно, на Таунус и даже в швейцарские свайные постройки. Географические и этнографические основания поддерживают воззрение, видящее в арийцах полукочевой степной народ, который от внутренней Азии к югу от финнов до русского чернозёма занимался земледелием вместе с скотоводством. Во всех случаях, когда недостаёт исторических указаний, не следует искать определённого ответа на вопрос о происхождении какого-либо народа. Можно отметить границы области, в которой народ перемещался в древнейшее и в позднейшее время, но без свидетельства истории почти никогда нельзя определить исхода, цели и даже пути переселения. Возможно ли вообще признать одно происхождение для всех народов, которые говорят арийскими языками? Мы должны различать происхождение семейства языков и его народов. Германские и славянские белокурые, светлокожие и светлоглазые арийцы (ср. табл. «Народные типы Восточной и Северной Европы») в расовом отношении глубоко отличаются от темнокожих арийцев Индии и светло-бурых арийцев Ирана, которые стоят ближе к арабам, евреям и египтянам. Между Вислой и Гангом должны были происходить тесные и продолжительные соприкосновения светлых и тёмных народов, но для этого не является необходимым или вероятным предположение, что все эти народы имеют одно и то же происхождение. Важнее всего то, что те наиболее светлые люди, каких мы знаем, исторически могут быть прослежены до востока и севера Европы, где их характерные расовые признаки — белокурые волосы и светлые глаза — мы видим и у финских народов и даже замечаем переход их к монгольским (см. выше, стр. 804). Важно также, что к югу от кавказских осетин подобные народы не выступают в замкнутом виде, что история указывает по преимуществу меридиональное направление переселения народов и что светлые арийцы не акклиматизируются в жарких странах, следовательно, не могли и образоваться там. Из всего этого, по-видимому, следует, что происхождение светлых арийцев должно быть на севере и притом недалеко от финнов, обитавших в самых северных частях Европы, и что эти сильные завоеватели южных царств перенесли свой язык в более тёплые страны, а не заимствовали его оттуда.
Каково было культурное состояние арийских народов до соприкосновения их с влияниями области Средиземного моря? Язык указывает в культурном инвентаре древних арийцев плуг, из хлебов, по крайней мере, ячмень, молочные продукты, домашних животных, повозку, ткацкий станок, железо и другие металлы, считая [808] известным первичному племени арийцев всё, имеющее слова одинакового корня в различных арийских родственных и производных языках. При этом не обращается внимания на то, что при перемещениях в ту и другую сторону подобное слово могло утратиться и что слова одинакового корня могли иметь различное значение. Вернее будет, если мы станем непосредственно придерживаться исторического предания. Каким образом выступают арийские племена в истории? Германцы у Тацита являются в виде племён, которые ещё недавно завладели своими местами обитания и только отчасти перешли там к оседлой жизни. Полуномадам и полуземледельцам, какими они были, им легко было разделиться на оседлую половину, остававшуюся дома, чтобы обрабатывать землю и охранять право собственности на неё, и на другую, отправлявшуюся искать славы и богатства. Кельты, германцы и славяне переходили с места на место ещё раньше первых переселений, о которых рассказывает история, и о том же свидетельствует столь важная историческими последствиями полувоенная организация, с какою они появляются перед нами. В нравах южнославянских и албанских горных племён восточно-адриатической области сохранились древние черты, аналогии которых можно найти у осетин и сиапошей, — простой узкий каменный дом с башней, внизу которого находится хлев, а наверху жилище без окон, питание пресным хлебом и сыром, упорная приверженность к родовому управлению, низменное положение женщины, которая, тем не менее, является неуязвимой посредницей между воюющими сторонами, кровавая месть, грубая простота жизни, вместе с высокомерным возвеличением военного ремесла — всё это, очевидно, не испытало с того времени, которое значительно предшествовало соприкосновению римлян с фракийцами и кельтами, никаких существенных изменений. Другой ключ для разрешения этих вопросов мы находим в успехах финских народов по отношению к их древнейшему известному нам состоянию при соприкосновении с арийцами до времён Калевалы, то есть около 1000 лет по Р. X. Древние финны были по преимуществу охотники и рыболовы; они пользовались собакой как важнейшим домашним животным и, кроме того, знали северного оленя, лошадь и рогатый скот, но не знали свиньи, козы и овцы. Их земледелие, по-видимому, первоначально было весьма незначительным и простым, так как они возделывали только ячмень. Жилищами им служили шатёр из жердей с войлочной покрышкой (кота) и вырытая в земле хижина с надземной крышей, нечто вроде искусственной пещеры (сауна). Они одевались в шкуры, которые сшивали костяными иглами, и были знакомы с лыжами и санями, далее с дублением кож, с изготовлением войлока, с медью и серебром, но железо получили, по-видимому, только от скандинавов. В такое время, которое лежит к нам ближе более, чем на тысячелетие, во времена песен Калевалы, достигнуты были уже следующие приобретения: бревенчатый дом, обшитый мхом, без дымовой трубы, но с каменной печью, с лавками и столами (иберы и кельты также удивляли древних тем, что ели сидя), приспособления для сушки и молотьбы хлеба, плуг и борона, собака, лошадь, рогатый скот, свинья, овца, пчеловодство. Они ели хлеб и пили пиво. Хлебным растением их был ячмень. Здесь не могло быть речи о гречихе. Это доказывается тем, что от лесных обитателей, возделывавших ячмень на свежих лядинах, обитатели степей жили ещё весьма далеко. Возделывание гречихи свойственно небрежному хозяйству, каким мы его представляем себе у древних полуоседлых народов. Во времена Палласа в Сибири разрыхляли сверху чернозём, сеяли гречиху и собирали её в течение нескольких лет подряд, не подсевая вновь, так как при жатве семена падали в землю сами собою. Состояние европейских арийцев, каким мы его знаем из греческих и римских [809] писателей, выказывает множество варварских черт. Род, материнское право и экзогамия существовали у многих из них. У кельтов Британии человеческие жертвы слишком соответствуют другим нравам их, чтобы нужно было предполагать введение этих жертв пунийцами. Человеческая жизнь ценилась невысоко, в особенности женская. Связанность личности родом и свободное проявление всех желаний и стремлений вне рода были определяющими началами жизни германцев и кельтов в те времена, когда учение об эстетическом воспитании в Греции и Риме было уже весьма давним. Грабёж и убийства служили украшением героев германских саг, и месть за испытанную несправедливость распространяется на четвёртого и пятого члена, не различая между виновным и его соплеменниками.
Прежде всех других народов Европы в ясном свете достоверного предания выступают греки. Кроме их семитических предшественников, в позднейшей Греции можно предположить или доказать повсюду присутствие первичных жителей, «варваров». Не все греки разделяли лестный предрассудок исконного обитания в стране. У них можно найти даже справедливое воззрение на вырождение эллинства от соприкосновения с остатками негреческого, древнейшего населения. Можно указать только предположительно на фрако-иллирийскую народную группу, как на такую, с которой находились в родственных отношениях лелеги и другие греческие народности. Ещё раньше дорийского переселения мы находим ионийцев в Аттике и на Саронийском заливе, ахейцев в Пелопонесе и Беотии, а, вероятно, также и в Западной Греции. Те, которые под именем дорийцев и гораздо позднее македонян приводили в движение греческий мир, понуждая его к дальнейшему распространению, в то время были ещё племенами области Олимпа, которые впоследствии, при большом переселении, заняли самые южные области Греции, вынудили ионийцев к выселению в Малую Азию и даже там создали колонии. Греческие колонии были широко распространены от Колхиды до Массилии, но, вследствие недостатка переселенцев, ограничивались островами и берегами. Так же как береговое распространение финикийцев, и греческое держалось всегда лишь периферии стран, но длиною своей линии и множеством опорных пунктов было более прочным, несмотря на перемещение, или, скорее, вследствие перемещения этих пунктов: когда Персия покорила Финикию, Карфаген оставался независимым, и когда греческий элемент варваризировался в самой Греции, на Геллеспонте удержалась самостоятельная греческая держава. Малоазийские береговые и островные греки сохраняли всегда твёрдую опору на море и отчасти сохранились в более чистом виде, чем на материке. Это можно сказать о восточной части области их распространения: Греция проявляла свою народообразовательную деятельность главным образом на востоке. Фукидид говорит: «Ионию, так же как и большинство островов, колонизировали афиняне, а Италию, бо́льшую часть Сицилии и некоторые местности остальной Эллады — пелопонесцы». Но пелопонесцы в политическом отношении никогда не были такими удачными колонизаторами, как ионийцы. Они основали в западной части Средиземного моря цветущие колонии, но, так же как пунийцы в Испании, не создали прочных государств, производных народов, сохранявших греческий характер.
В настоящее время в узком королевстве Греции теснятся четыре семейства народов, причисляя к ним румын. Гипотеза, будто новогреки — славяне, говорящие испорченным греческим языком, опровергнута. Но тем не менее, славянские поселенцы глубоко проникли в Пелопонес, хотя и исчезли в эллинско-албанском смешении народов. Воспоминания о них сохранились в названиях местностей, остатках языка и обычаях. Из беглых албанцев в худшие времена турецкого [810] государства наряду с Италиею большинство приняла Греция, и албанские палатки покрывали целые полосы земли в Морее, Беотии и Аттике; даже в Афинах албанцы долгое время составляли большинство городского населения. Число их в небольшой Греции определяется в 200 000 душ.
Многочисленные народы, которые в древности обитали на севере Балканского полуострова, где они подпали греческим, итальянским и под конец славянским влияниям, носят название фракийско-иллирийской группы. Остатки их представляют албанцы, арнауты или, как они сами себя называют, шкипетары. Их язык — член арийского семейства, но занимает такое обособленное положение, что не может быть и речи о ближайшем родстве его с той или другой стороной этой семьи. В настоящее время албанцы, разделяющиеся двумя группами диалектов ещё резче, чем различием вероисповеданий, занимают узкое пространство между Антивари, Яниной, Адриатическим морем и восточными притоками верхнего Вардара. Численность их определяется в 1 600 000. Рассеянные поселения их проникают в Сербию и Боснию, и 200 000 албанцев до сих пор ещё живут в Греции. Более крупные албанские колонии процветают в Нижней Италии и Сицилии, более мелкие — в различных частях Австрии. Албанцы представляют пример народа с крайне интенсивным стремлением к раздельности. В течение своей истории они не основали ни государства (даже Скандербек господствовал только в одной части Албании), ни столицы. Зато, несмотря на своё резко выраженное сознание племенной или родовой связи, строго поддерживавшейся экзогамией, они, вследствие своей политической энергии, поглотили большую часть славянских групп, оказавшихся посреди них. Внутри указанных границ и теперь ещё живут около 800 000 славян, румын, греков и турок, слишком рассеянных, чтобы они могли держаться против албанцев. Только большая область у Дяковы и Ипека на севере Албании, граничащая со славянскими странами, Чёрной Горой, Ново-Базарским санджаком и старой Сербией, осталась славянскою, хотя и в неё проникло немало албанских поселений. Албанцы в прежнее и в новое время отличались на государственной и военной службе других государств. Они так воинственны, что даже католические миридиты до новейшего времени привлекали их на службу полумесяцу.
Апеннинский полуостров во времена, предшествовавшие римлянам, был населён народами, в которых, вследствие сходства древних местных названий в Лигурии и Сицилии, следует признать обширно распространившихся членов арийского семейства языков. Соответственно географическому положению, на востоке полуострова жили народы, родственные иллирийцам, но с какими народами находились в родстве занимавшие западную часть полуострова сикулы и лигуры, нельзя сказать даже с некоторой степенью вероятности. Лигуры, занимавшие главным образом береговую страну Северо-Западной Италии до Роны, жили в Западных Альпах, быть может, за Монбланом, и в долине Роны за Изером. Возможно, что они некогда распространялись ещё далее к западу. В Италии следы их далеко заходят на юг; у древних существовало мнение, что лигуры жили некогда на почве Рима. Их описывают как сильных, закалённых, воинственных людей; вероятно, они были короткоголовы и темноволосы. По культуре лигуры, жившие внутри страны, уступали своим соплеменникам, жившим на берегу моря. Во многих местностях они выступают в виде полудикарей, ютящихся по большей части в пещерах, одевающихся в звериные шкуры, занимающихся лишь незначительным земледелием, пользующихся в качестве челноков однодеревками и т. п. Этруски, которые путём торговли приобрели большое влияние на материальную культуру [811] народов Средней и Северной Европы в доисторические времена, ясно позволяют нам видеть культурное посредничество между Востоком и Западом, между Азией и Европой. Вопрос о принадлежности к какой-либо народности этого племени, которое первоначально жило в Альпах и затем достигло правого берега Тибра и рассеяло на большом пространстве отдельные, в особенности городские, поселения, всё ещё остаётся под сомнением. Достоверно только, что оно соединяло и распространяло элементы ассирийской, египетской и греческой образованности.
Развитие римского государства означает распространение языка и этнографических особенностей среднеитальянцев по Южной и Западной Европе. Группа романских народов в 96 миллионов человек, которая господствует политически на юге и на западе Европы в виде двух великих держав и многих влиятельных государств средней величины, стоит на этой древней политической основе. Ни одно государство никогда не преобразовывало в короткое время столько народов от устья Дуная до устья Тахо. Римская история в первое время была узкой племенной историей и становилась всё более и более мировой историей, захватывая географически и сливая между собою народы по мере расширения своего исторического горизонта. Италия — новое этнографическое понятие, выросшее лишь в формах полуострова, опоясанного Альпами. Его ещё не было, когда уже существовали Liguria, Gallia cispadana и Gallia cisalpina, Etrutia и Graecia Magna. Там, где история Италии выделяется из легендарного тумана, перед нами на этом полуострове выступают три народа: латиняне, италиоты коренного происхождения или, по крайней мере, очень древнего поселения и народы, переселившиеся в Италию в позднейшее время. Латиняне стояли сперва по многим внутренним отношениям ниже римлян. Так же как и они, и другие члены географически замкнутого народа вступили в борьбу за расширение своих прав. Первоначальный взгляд римлян на своё положение относительно итальянских народов П. Меримэ старался выяснить сравнением из новейшей колониальной истории: европеец — римлянин «l'être noble par excellence», креол — грек, италиот или этруск, мулат и негр — галл, германец и другие варвары. Всё большая и большая часть этих народов романизировалась, частью формально, получая римское гражданство, частью примыкая только к общности языка. Отсюда исходит распространение римских производных языков. Чувство уважения к древнейшей и родственной культуре заставляло римлян оказывать известное предпочтение греческим городам, а позднее и всей Греции. Но это не мешало тому, что греческий язык в Италии, так же как и в других областях греческой колонизации в западной части бассейна Средиземного моря, исчез из народного употребления в той же мере, в какой он распространился в высших слоях в качестве языка образованности и роскоши.
Пиренейский полуостров во времена, предшествовавшие римлянам, был обитаем иберами, которые проникали в область Гаронны, на южный берег Галлии и на ближайшие острова, а, быть может, ещё далее. Иберы жили, по рассказам древних, в Сицилии прежде, чем туда вторглись сикулы из Италии. Многое говорит за предположение В. ф. Гумбольдта, что иберы с самого начала были уже регрессировавшим остатком некогда более распространённой «древнейшей народности». Нельзя отрицать и возможности прежней связи этого населения со светлыми африканцами северной части материка и Канарских островов. Остаток иберского языка сохраняется более чем у полмиллиона басков около Бискайского залива. Встречающиеся обычаи кувады и варки пищи с помощью раскалённых камней у басков на Корсике и Сардинии показывают нам последние остатки древнего культурного слоя под [812] финикийским, греческим и римским господством. Баски представляют, без сомнения, смешанную расу и приближаются к тёмным кельтам и лигурам. Мы говорили уже о финикийских поселениях на испанском берегу, и Страбон отмечает турдетанцев как самых образованных из иберов. Мы должны представлять себе иберов как народ, вообще стоявший ниже кельтов. В особенности жители гор поднимались, вероятно, лишь немного выше кавказских или албанских горных племён. Подробностей, сообщавшихся древними писателями о них, об их исключительно чёрной одежде, жертвоприношениях лошадей и людей и почитании луны, достаточно для признания того, что, наряду со многими своеобразными элементами, в их характере было много кельтских влияний. Кельты ещё до римской эпохи проникли на север и юг полуострова; их язык господствовал во многих областях, в особенности в Лузитании. Затем римляне более пяти столетий владели всем полуостровом. Вестготы и вандалы исчезли в иберо-кельтском, романизированном на поверхности населении «носителей тог», а также и та часть мавров, которая с немногочисленными евреями была изгнана с полуострова в XVI веке. Вследствие этого там и теперь ещё господствуют римские идиомы — близко родственные испанские и португальские на западе, на юге и в середине полуострова и провансальское наречие на северо-западе. Современный гордый, воинственный и красноречивый кастилец выступает из образа древнего ибера. Уже древние знали, что смешанные кельт-иберы приближаются более к иберской, чем к кельтской стороне, несмотря на политическое преобладание кельтов над мирными иберами.
Рим приобрёл Галлию в шестом десятилетии до Р. X. и потерял её через 450 лет после того. В этот срок были заложены основы французского народа, который в своём имени ясно указывает участие германских франков в его развитии. Областные имена Бургундия и Нормандия говорят о присутствии других германских племён на галльской почве. И здесь язык, но не характер кельтов, преобладающей массы первичного населения, подвергся изменениям. Римляне оценили воинственность, красноречие и мужество, а при возобновлении латинской литературы — и высокие умственные дарования этого народа. Население Франции никогда не представляло единства: на юго-западе жили иберы, на юго-востоке лигуры, и бельги диалектически и своими учреждениями и законами отличались от настоящих галльских кельтов. Финикияне и греки поселились на южном берегу, а сарацины проникли до среднего течения Роны. Мы говорили выше о германских переселениях, в которых принимали участие и аланы. В лингвистическом отношении Франция разделялась на Лангедок и на область Langue d'oïl. С тех пор, как политический перевес достался на долю Северной Франции, Langue d'oïl сделался письменным языком, и Langue d'oc, провансальский язык, занял место нижненемецкого наречия в Германии. Литературное возрождение последних десятилетий пока ещё ничего не изменило в недостатке политического значения этого разделения. Северная граница его, которая в нижней части совпадает с прежней границей лигуров и кельтов, проходит приблизительно от Бордо до Лиона, по линии, изгибающейся к северу, переходящей за 46°.
Румыны появляются в истории сперва как беспокойный пастушеский горный народ, приходящий в столкновение с оседлыми соседями, так как он гоняет свои стада в долины или спускается в низменности за добычей. Лишь в XII и XIII веке мы находим более обширные местности сплошного населения румын к северу и к югу от Карпат, где и теперь ещё находятся главные места их обитания. В Семиградье о них упоминается в первый раз в то время, когда были [813] призваны туда немецкие земледельческие колонии, давшие начало верным семиградским саксам, которые переселялись тысячами и населяли пустынные области. Через несколько столетий после того румыны выступают в виде разрастающегося населения, мешающего распространению других. И новейшие историки румын допускают, что первоначальную родину нынешнего румынского населения Венгрии следует искать на северных, западных и южных возвышенностях семиградских Карпат. Хребты Карпатской цепи доставляли им превосходные пастбища; они поднимаются так отлого, что кажутся почти ровными, и поэтому румыны называют их poiana (от славянского «поляна»). Главное богатство румын образуют здесь несметные стада овец. Румыны, спустившиеся впоследствии с горных долин на равнину, занимаются земледелием; главную пищу им доставляет маис. Язык их исходит от остатков некогда многочисленных в Дакии римских колонистов. Их расовые признаки, язык и история указывают на поглощение значительного славянского земледельческого населения. Этот процесс произошёл в замкнутой Карпатской области, вдали от славянских государств Балканского полуострова. Таким образом, румыны не представляют собою ни потомков римлян, ни потомков даков: мы видим в них смешанный народ с преобладающими иллирийскими, римскими и славянскими элементами.
Кельты являются на сцену мировой истории впервые, в сущности, как среднеевропейская народность. Галлия, и даже специально Celtica, лежащая между океаном и Альпами, Гаронной и Сеной, играет роль их коренной области, но они обладали и Британией, Северной Испанией, Транспаданской землёй этрусков и большою частью Верхней Германии и Альп. Они выступают перед нами в качестве искусных земледельцев, обрабатывателей металлов и мореходов на парусных судах, у которых римляне научились многому. О способе их вторжения даёт понятие натиск, какой они произвели на Рим: это были сильные люди, с высокими щитами и длинными мечами, подготовленные к быстрому наступлению, но не к осторожному, обдуманному ведению войны. Быть может, римляне увидали в них в первый раз германских воинов, так как среди галлов были белокурые и голубоглазые. Сочетание галльских и германских элементов ещё вероятнее в войске кимвров и тевтонов. Продолжение римской войны с галлами вводило в дело всё новые и новые германские народы, ещё более воинственные и беспокойные, чем галлы; возможно, что и нервийцы Геннегау были германцы. Уже тогда началось смешение обоих элементов, из которого позднее под римским влиянием образовался французский народ. Таким образом объясняется, быть может, тип белокурых северных кельтов, которых французы отличают, как кимрийскую расу, от своих короткоголовых, темноволосых «настоящих» кельтов. Весьма важно, что римляне с самого начала обеспечили своё влияние в Галлии тем, что обещали кельтам защиту от германцев. В действительности, начиная от времён Цезаря, им удавалось всё более и более удерживать германцев по ту сторону Рейна, и тем временем в Галлии подвигалась романизация кельтов. Если Бретань опять стала кельтскою страной и часть Аквитании осталась иберскою, и ещё в конце II века в Лионе и в IV веке в Трире также говорили по-кельтски, то развитие французского народа, кельтского по характеру и романского по языку, основывается на предположении, что в течение этих пяти с половиною столетий образовалось сплочённое кельто-романское население, которое германцы покорили и оказали на него влияние, но национальности которого не могли уничтожить. Благодаря кимрийскому притоку из Британии, только на полуострове Бретани сохранилось более миллиона говорящих по-кельтски, но среди них большое число говорит [814] на двух языках, и в сам кельтский язык вошло много французских слов.
Кельтский язык, кроме того, является родным языком почти 2 миллионов населения Британских островов. В 1891 г. официальная статистика определила число говорящих только по-кельтски в 590 тысяч, причём, конечно, не были приняты во внимание переселившиеся в Америку. С 1821 по 1890 г. в Соединённые Штаты выселилось 3,5 миллиона ирландцев. Общее число говорящих по-кельтски на всём земном шаре надо считать никак не менее 3 миллионов. Кельты вытеснены на крайний запад Европы, в горы, на острова и на полуострова. Бо́льшая половина их говорит господствующим в Бретани и Уэльсе кимрийским, а меньшая — гельским наречием. По своим местообитаниям кельты принадлежат к самым отдалённым местностям, к сельским округам, в социальном отношении — к наименее образованным и наиболее бедным слоям. В Шотландии гельская область лежит на севере и на западе; к ней принадлежат и западные острова, за исключением Аррана; богатый городами восточный берег имеет население германского происхождения (за немногими исключениями) до самого Тёрсо, а также и Оркадские острова. В общем только 10% шотландского населения говорят на гельском языке. В Ирландии этот язык от времён Генриха VIII исчезал сперва медленно, после Кромвеля быстрее и особенно быстро в последние 50 лет; теперь в восточной половине он почти совершенно исчез и удержался только на западе и юго-западе, в особенности в Коннауте, Голуее и Мейо. Лишь 800 000 ирландцев говорят по-гельски, и, кроме того, 25% обитателей близкого оттуда острова Мэна, которые, впрочем, в большинстве говорят на двух языках. Всего более процветает кимрийский язык в Уэльсе, единственной стране, обладающей современной кельтской литературой, где, с причислением некоторых кимрийских местностей, охватывающих соседние области Англии, на этом языке говорят более 900 000 человек.
Германцы в начале своей истории появляются гораздо восточнее своих нынешних мест обитания, которые они заняли после оттеснения кельтов. Белокурые кельты в Gallia belgica, белокурые галаты, сходство в способе ведения войны и других нравах позволяют предположить в прежнее время более тесные отношения между обеими группами народов, воспоминание о чём удержалось в убеждении древних писателей в бельгийском происхождении бельгов. Так, Плутарховская форма «кельто-скифы», как он называет кимвров и тевтонов, также говорит о восточной родине и следах кочевого образа жизни, что указывает на раннее смешение с кельтами. Уже в самом начале мы встречаем три отдельные ветви этого племени — скандинавов, готов и тевтонов. Первые занимают полуостров, называющийся их именем, датские острова и часть Ютландии; готы переселяются с северо-востока нынешней Германии и из Польши на юг и на запад, содействуют, под именем ост- и вестготов, падению Римской империи, основывают собственные царства кратковременного процветания и, будучи покорены в свою очередь, исчезают. И тевтоны приходят сюда с востока. Лонгобарды сидели к востоку от нижней Эльбы, свевы ещё восточнее, вандалы в Силезии, англы, по Тациту, в области между Эльбой, и Вислой. Проникая к западу и юго-западу, тевтонские племена столкнулись с римлянами. На юге они первоначально едва ли дошли до Майна: названия мест указывают от верхнего Рейна до Богемии местопребывания кельтов. Тацит считал возможным делить тевтонов на три племенные группы — ингевонов на море, герминонов в середине и истевонов на юге и на востоке. В действительности, уже в его время положено было начало лингвистическому делению на нижне- и [815] верхнегерманцев. Нижнегерманцы стоят ближе к готам; верхнегерманцы долго жили в тесных сношениях с кельтами и даже в расовом отношении служат представителями менее чистого германского элемента. Те и другие в своих восточных отраслях, путём колонизации на славянской земле, породили смешанную со славянами разновидность восточноэльбских немцев и австрийцев. От верхнегерманцев (франков) исходило завоевание Галлии, создавшее Францию, а от нижнегерманцев (англов и саксов) — завоевание Британии, которое дало бритам германскую основу. Скандинавы господствовали над северными морями, заселили Исландию и Гренландию, основали собственные государства в Западной Франции (Нормандия) и Нижней Италии; они вторгались в Британию с севера и с юга и завершили процесс образования британскаго народа нашествием из Нормандии в XI веке, которое внесло в английский язык множество французско-романских элементов, но мало изменило кельто-германский характер народа. Наконец, скандинавские и тевтонские германцы оказали государствообразовательное влияние на финно-славянском востоке; их помощью исключительно объясняется происхождение власти Чехии, Польши и России.
Германцы, опираясь на высокие качества нравственной чистоты, силы и мужества, на строго проведённое родовое правление и связанную с ним воинственность, победоносно господствовали во всей Европе, но при этом они не только политически перемещались по лицу материка, но и смешивали свои физические и нравственные признаки с различными народами и сами испытывали многочисленные смешения. Они выступают вначале как предпочтительно белокурые, светлокожие и голубоглазые люди; эти свойства приписываются им в такой степени, в какой никогда не приписывались галлам, которые также заключали в себе светлокожие народы. В настоящее время большая часть германцев сделалась темнее, преимущественно благодаря кельто-романской и славянской примеси. Всего чище сохранились племена между Рейном, Майном и Эльбой. Зато мы находим светлые народы в значительном числе в Британии, Бельгии, Северной Франции, Северной Италии и Северной Испании; в особенности наибольшая, выдающаяся в умственном и политическом отношении часть колониального населения Северной Америки, Австралии и Южной Африки — германского происхождения.
Летто-славяне считаются самой молодой ветвью североевропейских арийцев. Но это можно сказать только об их культуре, так как ничто не говорит за то, что летто-славяне позже всех отделились от арийского корня. Так как высшая культура Европы распространилась в ней из средоточия древней Римской империи — из Рима и Византии, то из живущих на востоке западные члены получили её от Рима, а восточные — от Византии. Позже всех обращены были в христианство летты и прусы, но в более древнее время, когда ни один из северных народов не вступал в сношения с новой культурой, они ни в каком случае не стояли позади других. Уже в самом начале мы встречаем их в виде земледельцев, постепенно распространяющих земледелие в обширных областях. Русские историки признают, что славяне-земледельцы проникли от плодородного южного склона Валдайской возвышенности, между финскими охотничьими народами севера и скифскими пастушескими народами юга, в качестве носителей культуры, а с течением времени — завоевателей и властителей мест обитания тех и других, начиная от верхнего течения Днепра и Зап. Двины. Славяне, благодаря своей оседлости, обитанию в домах и пешей военной силе, уже древним казались народом, резко отличающимся от скифов и сарматов. Они живут на восток от средней Вислы и имеют определённые отличия от литовцев, живущих к востоку от нижней Вислы. [816] К ним причислялись белокурые племена, отделявшиеся, однако, от других арийцев сильною примесью монгольской крови, откуда можно заключить, что они обитали на крайнем востоке Европы ещё тогда, когда их могли достигать и влиять на них отпрыски внутреннеазиатских монголов. Кельты и германцы, по-видимому, покинули свои восточные местообитания прежде, чем наступила эта возможность (ср. выше, стр. 808). Но тогда славяне быстро увеличивались в численности, приняв в себя финские народы, и, подвигались до средины Германии, по мере того как германцы покидали страну к востоку от Эльбы, направляясь к западу и югу. Славянские следы доходят до области среднего Майна и даже до Инна. Между тем как германские народы стремились вновь завладеть этими областями, что отчасти им удалось, произошло пёстрое смешение немецкого и славянского населения Восточной Германии и Австрии.
Славяне нашли больше простора для своего распространения в обширной низменности Восточной Европы. Распадаясь на три ветви, велико-, мало- и белоруссов, которых вообще можно назвать северно-, южно- и западнорусскими, русские распространились по всей области между Бугом и Уралом, Чёрным и Белым морями, смешавшись с отступавшими финнами и татарами, и позднее — немцами. Господствующий политически и сильнее всех увеличивающийся отдел представляют великороссы, которые доставляют также главную массу колонистов Сибири и при разрешении трудной задачи уничтожения власти монголов в Европе приобрели значительный массовый перевес. Смешением с тюркскими народами и монголами русский тип сильно изменился, хотя в физическом отношении не в такой степени, как монгольский. В самом населении, вследствие монгольской примеси, отмечается уменьшение роста. В умственной области регресс, быть может, был ещё больше. Благоприятная для образования политических масс способность монголов к безмолвному повиновению и безропотной выносливости (ср. выше, стр. 566 и след.) перешла и к русским. Русские рыболовы вместе с енисейскими остяками признают шаманство, и русские казаки и туруханские промышленники, подобно туруханским тунгусам, в некоторых случаях приносят в жертву языческим богам соболя или белку. Смешение с тунгусами, монголами и бурятами, быть может, подвинулось всего далее в особенности в Байкальской области, на Амуре и вообще в Юго-Восточной Сибири. Крещёные буряты, женившиеся на русских и живущие в деревнях, отделённых от бурятских поселений, а также живущие рассеянно в русских посёлках и деревнях вместе с русскими, составляют выдающийся элемент сельского населения Сибири и легко могут быть приняты за русских. Однако, ближайшее исследование позволяет ещё легко распознать монгольский элемент в этой смешанной расе с тёмной кожей, мягкими волосами и узкими глазами, которую в общем нельзя назвать некрасивой и нельзя не признать очень крепкой. В деревнях Забайкальской области русские колонисты занимаются скотоводством, так же как и прирождённые буряты, и гораздо менее земледелием; жёны их выделывают те же домашние художественные изделия, как и бурятки. Казаки едят, подобно бурятам, сырое мясо, точно также в случае болезни позволяют себя лечить шаманам и носят на груди вместе с крестом какую-нибудь косточку, имеющую значение фетиша. И бурятский язык нашёл доступ в забайкальско-русский диалект, который заимствовал особенно много бурятских слов, касающихся охоты, скотоводства и т. п. Сходные с этим черты представляет ещё более резко выраженная метисация русско-якутской расы в области нижней Лены (ср. т. I, стр. 678). В этих явлениях повторяется то, что уже в течение многих столетий происходило в обширной волжской области. Вследствие тесного сожительства русских и финнов, [817] в христианскую религию русских проникало много языческих обычаев. Идолы чувашей ставятся рядом с почитаемым всеми Св. Николаем, и образа́ христианских святых наделяются свойствами идолов: так, например, верят, что они сообщают богу — постились ли люди в доме, или нет. Лёгкости, с какою русский приспособляется к народам, стоящим ниже его, он обязан своими завоевательными успехами и широким распространением. Государственные люди его охотно полагают эту способность в основу азиатской миссии России. Наименее отатарившиеся малороссы со времён Петра Великого более открыты западным влияниям и по преимуществу работают для их распространения, одним словом, из всех русских стоят всего ближе к европейцам. В физическом отношении они отличаются более высоким ростом и более тонкими чертами; они подвижнее, восприимчивее, но в то же время отличаются большей мягкостью и меньшей решительностью и предприимчивостью, чем прирождённый колонизатор великоросс. В семье и общине малоросс поставлен независимее, и жена его пользуется большей свободой.
У восточноевропейских славян (и финнов) даже больше, чем у горных народов Южной Европы, мы должны иметь в виду доисторические культурные состояния, так как во внутреннюю часть их местообитаний мало проникало западных влияний. Весьма древнюю форму представляет собою русский плуг, прежде не обивавшийся железом, без колеса и отвала, следовательно, плоский кусок дерева с двумя жердями, в которых двигается лошадь, двумя ручками и плоским лемехом, распространившийся по всей Сибири, хотя несколько и усовершенствованный там. Наряду с ним стоит финская борона с расщеплёнными еловыми ветвями. В Пензенском крае Паллас нашёл земледелие у татар в гораздо лучшем состоянии, чем у русских, так же как и в Уфимском крае, где нередко целая деревня снималась с места и строилась где-нибудь вновь вследствие уменьшения урожая. Здесь не употреблялись ни удобрение, ни тщательная вспашка, и солома сжигалась. В Крыму, где греки и позднее генуезцы были учителями татар в возделывании полевых и садовых плодов, татары научились удобрять почву в горах, где пользование ею ограничено. Но в открытой местности земледелие их, несмотря на введение тяжёлого малорусского плуга, пошло назад; это выражается в понижении вывоза хлеба. Страбон описывает Крым, как настоящую житницу; позднее он играл такую же роль для Византии. И другие культурные влияния с юга действовали здесь с перерывами, что указывается уже обилием благородных металлов и янтаря в торговле, некогда соединявшей Чёрное море с Балтийским чрез Малороссию и Польшу.
Большая, тяжёлая масса Восточной Европы приобреталась, начиная с юга и запада, шаг за шагом для Европы, то есть для образованности, причём, однако, обширное смешение с финскими и немецкими элементами не перевешивало смешения с монгольскими. Образовались западное и восточное великокняжества в Киеве и Москве. Первое примыкает к литовцам, затем к полякам и малороссам, а последнее опирается на великорусский элемент и принимает в себя ранее усваивавших культуру, сильно смешанных с немецкой кровью поляков. Мы видим здесь этапы в развитии европейско-азиатской державы, которая в этнографическом отношении стоит на рубеже и не может быть измеряема чисто европейской меркой. Её сила и слабость заключаются одинаково в однообразии, напоминающем её равнины; несмотря на своё обширное распространение, русский народ однороднее, чем какой бы то ни было другой в Европе.
Болгары жили на Дону, когда хазары после перемещения гуннов в западном направлении основали своё большое царство на нижней [818] Волге. Часть болгар передвинулась на нижний Дунай и, слившись со славянами, образовала смешанный народ нынешних болгар, а другая часть направилась к средней Волге и основала великое Болгарское царство, столица которого лежит в развалинах вблизи Казани, а население превратилось в великороссов.
Южные славяне заключают распространённых по австрийским, турецким и венгерским областям, достигших самостоятельности в Сербии и Черногории сербо-хорватов и словенцев, близко стоящих по языку к русским и к болгарам. Среди них выдаются подвинувшиеся к юго-западу народы, которые живут близ Адриатического моря в смешении с албанцами и греками. Это — более рослый, сильный и воинственный народ, чем их братья на Саве и Драве. К ним принадлежат хорваты, далматинцы, герцеговинцы и замечательные, как хранители древних обычаев, черногорцы, герои Чёрной горы, в которых одни видят не дисциплинированный, не повинующийся законам разбойничий народ, а другие — героическое племя, отличающееся мужественной красотой, силой и великодушием. Уже своим ростом они выделяются из прочих соплеменников, и то обстоятельство, что они сохранили свою независимость и веру среди возраставшего ренегатства босняков, стоя между Турцией, Австрией и Венецией, окружают их ореолом в глазах славянского мира. Когда великий народ подпадает власти чужеземного завоевателя и в душе сохраняет кристаллизационный центр стремлений к свободе, ему часто предназначается большое влияние. По отношению к черногорцам, однако, эта перспектива, должна была сузиться вследствие их эксцентрического положения. К западным славянам причисляются поляки, вымершие в настоящее время полабы нижней Эльбы, чехи и словаки и сохранившиеся в Лузации остатки вендов, или сорбов (150 000), народы, живущие в политически неблагоприятном, лишающем их всякого будущего стеснении, в области немецкого и мадьярского языков; из них в течение 800 лет большая часть превратилась в тех или других. Они отделились от восточных и южных славян в такое время, когда монгольские примеси уже в значительной степени изменили расу; частое проявление монголоидных признаков так же тесно, как и сродство языков, связывает обе половины славянства.
Литовцы, или литвины, которых Тацит, вероятно, знал под именем эстийцев на Янтарном берегу, в настоящее время оттеснены от моря; они живут в восточной части Восточной Пруссии и в русских губерниях Ковенской, Виленской, Сувалкской и Гродненской. Когда литовцев указывают и в самой южной части Финляндии, то это основывается на смешении их с латышами. Общая численность их не должна превосходить 1,75 миллиона. Уже в течение столетий они регрессируют, стесняемые немцами, поляками и русскими. В Курляндии и Лифляндии живут около миллиона леттов, или латышей, близко родственных литовцам. Древние пруссы, язык которых исчез уже в XVII в., составляли некогда их западное продолжение до Вислы. Тех и других описывают как белокурых, светлоглазых, крепких людей, которые раньше жили вместе с восточными германцами. Из Юго-Западной Курляндии латыши распространились по крайнему северо-востоку Германии, где они, под именем куров, смешались с немцами и литвинами, вероятно, с XVI века жили близ Куришгафа, а ещё раньше распространялись до Замландского берега. Язык их, даже в области Мемеля и Ниммерзатта, вытеснил литовский язык, как обиходный, у рыболовного населения, а немецкий и литовский сделались их церковным языком.
Примечания
- ↑ Возможное современное написание — йетуны. — Примечание редактора enlitera.ru