15. Общие сведения о народах Индии
| «Этнографию народов Индии можно обрисовать лишь в самых общих чертах». |
| Мантегацца. |
Когда при народной переписи в Индии в 1871 г., была сделана попытка сгруппировать расы полуострова по их численному значению, отмечено было 110 миллионов смешанного населения, 41 миллион магометан, 18 миллионов коренных племён и неарийских народов и 16 миллионов чистых арийцев, всего 185 миллионов[1]. Эта пёстрая классификация показывает, как трудно отделить одну от другой расы в стране, где в течение тысячелетий народы собирались из различных стран, перемешивались между собой и изменялись под влиянием новых условий. Если магометан ставить наряду с расами в виде большой этнической группы, то мы видим невозможность выделить их расовые элементы. То же самое доказывается многочисленностью смешанного населения. Простая гипотеза, в силу которой первоначальные тёмные, негроидные племена подверглись сперва арийскому, а затем отчасти монгольско-магометанскому вторжению, которое частью отодвинуло этих коренных обитателей к югу и к западу, а частью создало смешанные расы, не имеет в виду подобных затруднений. Но каждая попытка выйти из них приводит к задаче более тщательного исследования различий, как это сделал Мантегацца, отличавший индусов с арийским (кавказским), малайским и семитическим типом, монголов, евреев, парсов, мусульман, под которыми скрываются туранцы, и, наконец, первичные племена.
«Додравидский» тип так называемых коренных, горных, или диких, племён выказывает негроидные элементы (см. том I, стр. 211) в виде плоского носа, вздутых губ, прогнатической верхней челюсти, редкой, только на подбородке несколько более обильной бороды, между тем как свойство смешанной расы проявляется в полушелковистых, волнистых, густых волосах. Рост обыкновенно бывает невысок; сюда относятся и «пигмеи» Индии. В Западных Гатах и на Цейлоне можно найти бурых и жёлтых людей ростом в 1,5 метра — лесные племена, состоящие из немногих семейств, которые только случайно приносят в поселения мёд, воск и сандаловое дерево. Отсюда ещё нельзя заключить, что мы видим в них низшую ступень человечества. Если мы слышим ужасающие описания веддасов внутренней [606] части Цейлона (см. рис. ниже), то мы должны спросить — не является ли их жалкий образ жизни причиною того, что их рост несколько меньше, выражение лица более бессмысленно или дико и склонности более низменны? Достойно внимания в этом отношении старинное тамульское
понятие о куравах, которое всем горцам приписывает следующие занятия: собирание мёда, охрана полей, засеянных просом, выкапывание кореньев, приготовление опьяняющих напитков, продажа растения генны. В махарах Северного Конкана видят «низший тип человеческой расы на западном берегу Индии», но это — не что иное, как сборище отверженцев, которым предоставляются нечистые работы снимания шкур [607] с палого скота и очищения нечистот. По-видимому, ещё ниже стоят кхунды, к западу от Гондваны, которые, вероятно, всего ближе подходят к неграм, так как они «всех чернее и меньше». Характерно, что все эти племена осуждаются за их страшную худощавость и грязную, нередко покрытую сыпью кожу. Но к ним принадлежат и оседлые, более крепкие племена, каковы билы Центральной Индии, пулайи или пулеары Траванкора, мхаиры Аравалийских гор, колуши в долине Нарбады и в Южном Бераре, дханги северной части Западных Гат и куры, которые живут среди гондов, на плоскогорьях области средней Нарбады.
Все особенности большого числа коренных племён Индии, которых обозначают общим названием коларийских племён, нельзя приписывать расовым различиям — некоторые из них исходят от влияния социального и религиозного разделения, столь резкого именно в Индии. Прежде всего пёстрое смешение и вырождение различных степеней служат причиною поразительного разнообразия «первичных рас».
Их следует рассматривать отдельно от дравидов, с которыми прежде смешивали безразлично эти народы. Название дравидских народов подходит только к тамулам, телугам и канарезам Южной Индии, отдалённым родственникам тёмного первичного населения, которым арийские переселенцы принесли браманизм, высший общественный порядок и вместе с тем толчок к обширному смешению. Выбор этого слова примыкает к его употреблению в священных книгах древних индусов: там названы судрами понизившиеся кшатрии на морском берегу в восточной части Декана. Но дравидским обыкновенно называется всё не арийское и не семитическое, говорящее на агглютинирующем (тамульском или дравидском) языке. Расовыми признаками дравидов считаются: тёмный цвет кожи, монгольские черты и гладкие волосы. Ядро древнего тамульского народа, по определению Грауля, «предано кочевой жизни, основе туранского характера», но гипотеза тесной связи с тибетским населением никогда не поднималась на ступень [608] научной истины. Лишь некоторые гималайские племена Индии, которые и географически ближе к обширным соседним областям тибетцев, могут быть безусловно причислены к монгольской расе, но они далеко отступают от неё по языку и нравам. (Ср. стр. 601.)
Монгольские элементы могут встречаться, впрочем, в остальной Индии, которая в историческое время часто наводнялась монгольскими ордами, но эти элементы более распространены, чем это может быть доказано историческими влияниями, и, таким образом, мы наталкиваемся на туранцев доисторической эпохи Индии. В маратах мы видим, несомненно, сильный монголоидный народ, занимающий господствующее положение. Марат — среднего, скорее малого, чем большого, роста; лицо его плоско, скулы умеренно выступают, глаза малы, темны, нос короткий, часто приподнятый, с широко открытыми ноздрями, борода длинная, но редкая, кожа бронзового цвета. Монголоидные свойства выступает и в маратских женщинах, которые гораздо меньше, нежнее и несравненно светлее мужчин того же племени. Дханги, родственные Маратам в лингвистическом отношении, физически стоят близко к билам, у которых история выясняет не менее туранских влияний, чем у родственных им мхаиров, минов и рамузиев, уже сильно монголоидных. Значительной монгольской примеси нельзя оспаривать и у группы джатов, столь активно выступающей в истории, так же как у сонталов, которые, впрочем, принимаются другими за остаток придвинутого к горам Виндия дравидского первичного населения Нижней Бенгалии. Горки и сикхи, принадлежащие к той же народности, доставляют отборные индийские войска: некогда они были самыми стойкими противниками их. С тех пор, как было признано, что они более полезны в армии, чем отпрыски высших каст, ради них военная мера роста была понижена до чисто монгольского уровня — 1,525 метра.
Индусы арийского типа — тёмно-, даже кофейно-бурого, цвета, причём нижние касты бывают обыкновенно темнее высших, среднего роста, с гладкими чёрными волосами, красивым овальным лицом, узким, слегка изогнутым носом, с бородой и волосами менее густыми, чем у европейцев. Глаза у них большие, миндалевидные, губы довольно толсты, подбородок невелик. Формы тела, в особенности у женщин, часто очень красивые, но от постоянного сиденья на корточках ноги слабы. Череп имеет красивую овальную форму; величина его небольшая или средняя, лоб мало выдаётся. Индусы высших каст в европейской одежде всего более напоминают греков и южных итальянцев. Довольно трудно резко выделить этот тип: незаметно, вследствие неизвестных смешений, он приближается то к семитическому, то к малайскому и малайско-монголоидному типу. Дарды, народ области верхнего Инда, до водораздела Аму-Дарьи и реки Гильгит, выказывают, быть может, один из самых чистых отпечатков племён, переселение которых дало начало индусам. Они породисты, с пропорциональным сложением, хорошие ходоки по горам, сильные носильщики тяжестей, свободолюбивы, откровенны, с румяными щеками, карими глазами и чёрными или каштановыми волосами. Их кастовый строй и язык, близкий к языку догри, выказывают новоиндийские влияния.
Для европейцев цыган, когда кровь его не слишком смешана, является лучшим представителем среднего, смешанного индуса, образующего народную массу. В индийском населении замечаются и более светлые элементы (альбиносы там нередки и вызывают отвращение индусов), но нет таких, которые напоминали бы европейских «ксантохройных» народов. На основании не совсем верно понятого индогерманского сродства языков, древних арийцев, спустившихся в низину Инда и Ганга, представляли себе слишком похожими на [609] германцев. Сами они, без сомнения, отмечали свои различия от более тёмных туземцев. Даже и теперь вступающий из бассейна Инда в Декан или Бенгалию замечает усиление тёмных оттенков. Наиболее светлые и горделивые индусы живут на северо-западе. Там дети и женщины раджпутов, если им удаётся защититься от действия солнца, выказывают такой светлый цвет кожи, что могли бы посрамить многих южных итальянцев. У этих внушительных фигур с орлиными носами можно видеть светло-карие и серые глаза, густую шелковистую бороду и каштановые волосы. Многие приближаются к физиономии, преобладающей у сикхов, с более толстым носом, глазами меньшей величины и несколько более выдающимися скулами, к типу, отчасти напоминающему монгольский, который пытались установить под именем «джатской расы». В Северо-Западной Индии всего менее можно удивляться тому, что в жилах её обитателей течёт туранская кровь. Выдающимися характерными свойствами, которые в особенности народу сикхов придавали такое важное значение в истории Индии и, быть может, будут придавать и в будущем, более всего своей храбростью и честностью, и статностью своих женщин, северо-западный индус напоминает самые благородные ветви тюркского племени. Положение сикхов над бенгальцами равносильно высоте, с какой туркмен смотрит на таджика и даже на перса.
Посреди многочисленных смешений можно провести с уверенностью только одну линию, отделяющую различающиеся между собою народы от более крепких, теснее смешанных, давно уже слившихся друг с другом. На крайнем севере даже непальцы не представляют одного племени, а отличаются большим разнообразием в физиономии и характере; оттеснённое пастушеское племя тодов заключает в себе между прочим более светлые типы, чем мы находим обыкновенно среди индусов, с густой бородой и большой шапкой волос на непокрытой голове. Вообще сплошные типы попадаются более в области Инда и Ганга и на востоке, а более расходящиеся между собою — в Гималаях, в горах запада и на юге (см. рис.). Большее удобство сообщения способствовало слиянию. Ни один из крупных народов Азии не был так раздроблен и разрушен завоеваниями, как индийский; ни у одного не стёрлась в такой степени печать самостоятельности. При таком перемещении и оттеснении Индия не развила ни одной преобладающей национальности. Только потому, что 300 миллионов обитателей англо-индийского царства распадаются на тысячи этнических, социальных и религиозных составных частей, британское владычество могло распространиться и утвердиться так быстро. [610]
Исторические примеры участия этнографических элементов в кастовом делении показывают нам, что социальное деление и образование рас находятся в известном соотношении между собою. Когда раджпуты в IV или V веке покорили джатов в нынешней Раджпутане, несмотря на свою малочисленность, они встретили лишь слабое сопротивление со стороны земледельческого населения. Это последнее уступило им землю и признало тем их верховную власть. Касты кшатриев и вайсиев так же как касты смешанного населения, Баран Санкар, с течением времени становились доступными для покорённых, но для них самих вход в касту браманов был закрыт. Арийцы более давних вторжений должны были восполнять свою слабость энергией и высшим умственным развитием. Так как сильных народностей они истребить не могли, то они слились с ними, приняв их воинов в свою вторую касту, а остаток населения — в следовавшие за нею касты. Но утверждать, будто они сами по себе образовали две касты — вайсиев и судр («для туранцев и для дравидов»), значило бы смешивать причину со следствием. Замечательный пример подобного развития в тесном пространстве представляет раса, народ или даже сословие баньяриев, многочисленной группы Центральной Индии, которая называет себя «гохур» и единственным занятием которой служит перевозка хлебных запасов на быках. Эти баньярии прокармливают таким образом все провинции Центральной Индии и поэтому в голодное и военное время давно уже ограждаются от всякого стеснения их деятельности участием, каким они пользуются ради общественного интереса. Сообразно со своей работой, они настоящие номады: летом они живут на открытом воздухе, зимою — в хижинах из ветвей. Точно также они считают Раджестан, в особенности Восточный Мевар, своей родиной, и им принадлежат там несколько деревень, куда они отправляют своих стариков и инвалидов. Согласно их преданиям, они около VI в. изгнаны были из этой страны вторжением раджпутов. В физическом отношении баньярии походят на цыган, и их считали коренным племенем последних. Но они храбры, горды и честны в своих делах.
И без исторических примеров вторжения светлокожих людей с северо-запада внутрь переднеиндийского полуострова мы могли бы допустить, ввиду положения передней Индии по отношению к внутреннеазиатскому поясу степей, частое наводнение, по крайней мере, Северо-Западной Индии тюркскими или монгольскими пастушескими народами (см. выше, стр. 395 и 608). Арийцы, согласно намёкам, заключающимся в их языке, пришли из такого климата, где время рассчитывалось не по дождливым периодам, а по зимам: слово haimantik (зимний плод), которым в Бенгалии и теперь ещё называют ноябрьский рис, выводится из того же корня, как и hiems. Эти народы питались мясом и молоком и пасли большие стада на обширных травяных равнинах. Дорогу к Инду они, по-видимому, нашли через Афганистан и медленно распространялись у подножия гор до верхнего Ганга. Это переселение — факт не единственный, а повторявшийся неоднократно. В VII в. до Р. X. произошло вторжение номадов в Индию, которое носит название «скифского». Возможно, что эти индоскифы, идя той же дорогой, как некогда арийские переселенцы, дошли до области Ганга; было высказано мнение, что династия Будды в Капилавасту была скифским отпрыском. Возрастающее влияние скифского элемента в Индии идёт параллельно с успехами буддизма и позволяет понять, когда Будда по ту сторону индийской границы является в виде скифа, каким образом с начала нашего счисления времени перемещающаяся вновь во внутреннюю Азию северная форма буддизма борется за влияние в самой Индии с первоначальной индийской формой. Скифские переселения, по-видимому, постоянно повторялись, и царства их [611] основывались до самой Центральной Индии. Известно также, что греко-бактрийские поселения во II в. до Р. X. должны были бороться с нашествиями скифов, которые осели в Пенджабе. Первые шесть веков нашего летосчисления мы видим в Северной Индии, как там рядом и одна за другою поднимались и падали скифские и индийские силы. Саки, гунны, гупты и пр. выступают в качестве основателей государств. В некоторых случаях более мелкие группы этих пришельцев можно проследить в течение многих веков в ограниченной области, на которой они стойко держались. После первых попыток арабских натисков на берег Бомбея и на границу Синда, мы находим в конце X века тюркских властителей Афганистана, газневидов, в Пенджабе, куда Махмуд Газневид приводил, вероятно, не менее семнадцати экспедиций. «Династия рабов», которая в XIII в. царствовала в Дели, была тюркского происхождения. Она должна была терпеть от первых нападений монголов, которые начались, вероятно, с вторжения этих номадов из Тибета в Северо-Восточную Бенгалию (1245 г.). При переходе из XIII в XIV век нам рассказывают о монгольских нашествиях целыми десятками, и магометанские короли Дели держали у себя на жалованье целые бригады монгольских воинов. Тимур появился из Афганистана и вернулся во внутреннюю Азию между грудами трупов и опустошённых городов. В 1526 году Бабер из Ферганы окончательно установил монгольскую династию в Индии; тем временем остатки царства Дели оставались под властью афганцев. Акбар, достигший власти в 1556 г., сделал из Индии до гор Виндия одно государство. Характерно, что тюрки играли тогда видную роль как друзья и недруги и что самое стойкое сопротивление сосредоточивалось там, где уселись всего плотнее орды, выселившиеся из внутренней Азии. В виде джатов и раджпутов они, благодаря своим военным и государствообразовательным способностям, считаются до настоящего дня самыми сильными представителями ислама. Две единственные большие военные державы, с которыми Англии приходилось иметь дело, мараты в Центральной Индии и сикхи в Пенджабе, происходят от этого чуждого племени, которое долго сохраняло свою силу на новой почве.
В противоположности между севером и югом, и западом и востоком, управляющей историей и распространением народов Индии, заключаются в особенности большие различия в свойствах почвы и климата. Когда арийцы, переселившиеся с северо-запада из более сухих и выше лежащих стран в восточно-индийскую низменность, под влиянием расслабляющего климата тропической низины перестали вскоре быть «достойными» или «властвующими», то это зависело отчасти от действия климатических влияний, которое через несколько поколений отразилось и в физическом типе. Климат низины способствовал также сильному смешению вайсиев или переселившихся соплеменников их с оседлыми судрами, которое в обширной области Ганга не задерживалось никакими естественными границами и которому не мешали никакие разделения на касты или «цвета». Напротив, в горных долинах, где предгорья разделяющих народы Гималаев естественно обособляют небольшие этнические области, арийская кровь, а в некоторых горных местностях полуострова тёмная кровь оттеснённых туземцев сохранились чище, чем где-либо в окружности. Примерами первых могут служить нхаши и дазы (дазу) Гималаев, а последних — пагарии Раджмахальскаго хребта. Наконец, мы наблюдаем и глубокое изменение нравов и воззрений народов, которые обменивали своё положение в высоких, прохладных, скудных местностях на низкие, жаркие, богатые долинные местности больших рек. Пастухи превращались в земледельцев, относительно нетребовательные племена — в народ с пышными [612] властителями над бесчисленными неимущими подданными, малочисленный народ, растущий — в чрезмерно быстро, с совершенно новыми общественными делениями. Происхождение крупных религиозных, социальных, политических, даже этнических различий индийского населения, которые противополагают друг другу в особенности северо-запад, северо-восток и юг в качестве трёх исторических и этнографических провинций, зависит по большей части от переселений извне. В сохранении их главное участие принадлежит природе страны. Мы не можем усмотреть — долго ли продолжались эти перемещения, так как они происходили небольшими передвижениями, о которых история сообщает мало. Отдельные случаи дают возможность угадать значение всего этого движения в целом. Переселение джатов в начале прошлого века из Мултана в Северный Индостан и образование новых поселений их на Джумне и на Ганге, в Дуабе показывает, насколько отчасти новы перемещения с севера на юг и с запада на восток. Так называемая система кочевого земледелия, которую британцы нашли в Бенгалии рядом с оседлой, служит дальнейшим доказательством того же: она поддерживает известную часть населения в постоянном движении.
Таким образом, Северная Индия является страной переселений с северо-запада и арийско-монгольских примесей. Большого тибетского вторжения история Индии не знает. Относительно распространения тибетского сродства языков см. выше, стр. 571. Историческое положение Непала, который подвергался влияниям из Тибета и Китая и постоянно выдвигался в Индию, даёт ключ к пониманию того, какое участие северные пограничные народы принимали вообще в истории Индии (ср. выше, стр. 563 и 610). Это проникновение действовало на индийское население только посредствующим образом, но тем не менее действовало сильно: было бы неверным утверждать, будто Тибет и Индия никогда не вступали в этнографические взаимоотношения. Большая естественная преграда затрудняла обмен, но не препятствовала ему. Раса становится решительно монголоидною у малорослых неваров и у более крупных горкхов Непала, но индийское влияние у последних уже чувствуется сильнее, чем у первых. Оно берёт перевес у высших каст Кашмира, среди которых остатки тибетских народов заключаются в подчинённых кастах баталов, думов, бемов и др. Смесь обоих слоёв можно видеть в креминах Кашмира, занимающихся по большей части ремёслами. При этом нельзя не вспомнить об этнографическом обособлении Кашмира. Кашмир — область развалин величественных греко-бактрийских и монгольских сооружений, где обработка металлов напоминают персо-арабское, индийское и китайское искусства и национальное художественное направление с помощью заимствованных форм составило новые образцовые произведения. Кашмир — в то же время исходный пункт преобразования буддизма в теолого-философскую систему: здесь находились университеты Такшасилы и Наланды. Через Кашмир буддизм, потерявший почву в Индии, переместился в Тибет и приобрёл там новые исходные пункты.
Волны движений, наступавшие с запада, часто поворачивали к востоку и изливались сперва в низину Ганга, но они никогда не достигали юга в полной силе, и даже Декан не потрясали настолько, насколько часто делали это с Бенгалией. Южная Индия долго была отдельным миром. Клинообразная форма затрудняла проникновение во внутреннюю страну. Движения арийцев оказали, правда, глубокое влияние на население Центральной Индии, но они, так же как и последующие за ними движения, задерживались цепью Виндия. И на западе мы находим равнины, населённые в меньшинстве индусами, раджпутами и туранскими джатами, которые предшествовали им, а горы — билами и другими [613] народами того же племени, вероятно, древними обитателями равнины и продуктами смешения туранцев с первичной расой, наиболее чистый тип которой мы находим в варалиях Конкана. В средней части Центральной Индии и на востоке мы видим на возвышенностях гундов, кхондов, сонталов и др., которые должны были произойти из смешения жёлтых людей с более тёмными, прежними обитателями страны. К югу от этой великой центрально-индийской этнической преграды господствуют уже дравидские народы, основывавшие царства до арийского вторжения и, по-видимому, развившие высокую культуру. Об этом свидетельствуют тамульские названия всех металлов (кроме свинца, олова и цинка), более крупных морских судов, земледелия, пряжи, тканья, некоторых планет и многого другого. Высокая культура доказывается также раскопками могил, в особенности многочисленными глиняными сосудами в каменных кладках Южной Индии. В округах Коимбатура и Курга (в Мадрасе) находили превосходные по тонкости материала и украшений глиняные сосуды из тонко растёртой красной глины, на которую посредством трения наводилась высокая степень полировки, напоминавшей глазурь. В узких урнах вышиною в метр, стоящих на трёх или четырёх ножках, лежат сожжённые человеческие кости. Ничего подобного нельзя найти теперь в употреблении у этого народа; даже простой приём снабжения сосудов ножками утрачен вместе с другими изобретениями. Остатки железа в этих могилах указывают формы, отличающиеся от употребляемых ныне. В хорошо орошённой низине востока дравиды подвергались более сильным влияниям с севера, чем на скудном западе. В особенности Малабар сделался раем браманов.
Каменные памятники, подобные мегалитическим остаткам доисторических народов Европы, можно найти в различных частях Индии. Некоторые из них выветрились, а другие кажутся настолько новыми, что они как будто воздвигнуты несколько лет тому назад. С ними не связано никакого определённого предания. Обитателям областей, в которых особенно много подобных памятников, гаррам (гарро), таинтиям, нагам и пр., сооружение подобных столбов и жертвенников совершенно неизвестно. Только какой-то неопределённый страх не позволяет разрушать их и объясняет многочисленность остатков. Эти камни, по-видимому, никогда не употреблялись для новых памятников или вообще для строительных целей. Даже вера в их влияние на крепость совершённых над ними договоров осталась непоколебимой. Менгиры, кромлехи и дольмены встречаются и в горах Кассия, и в Коимбатуре. Всего чаще дольмены соединены с каменными кругами. И сожжение трупов всегда производится вдали от них. Если дольмены могли служить жертвенниками, то многочисленные отдельно стоящие каменные столбы заставляют предположить поклонение камням. Шлагинтвейт описывает в гранитной области гор Кассия столб с квадратной плитой приблизительно в один метр боковой длины, просверленной в середине и надетой на один из самых высоких каменных столбов в четыре метра вышиною так, что этот последний возвышался над этой плитой ещё на целый метр. По-видимому, ещё в 1873 г. был воздвигнут каменный столб в честь одного английского чиновника. Для постановки их предпочтительно выбирали открытые и высокие места и перекрёстки дорог. Большинство каменных памятников Южной Индии возвышается над кладбищами. Мы имеем подробные сведения о них в округе Коимбатур, в Мадрасской провинции, где они встречаются тысячами в отдельности или группами, по два, по три, даже сотнями. Каменные круги и каменные столбы здесь соединены с могилами. Большинство дольменообразных каменных сооружений содержало глиняные сосуды тонкой работы и железные остатки. [614]
Эти работы не носят отпечатка населения с первобытными нравами. Без сомнения, сообщение с внеиндийскими странами было возможно морским путём. Но это нисколько не оправдывает попыток соединять лишённых каст народов Южной Индии в одно с австралийцами (ср. т. I, стр. 213). Всего менее возражений может встретить допущение сношений южноиндийских народов с малайцами. Малайские и индийские места обитания, управления и сообщения так тесно соприкасаются друг с другом, что для них не может быть речи о резком разграничении. Прежде всего мы видим, конечно, только следы индийского воздействия на малайцев (ср. т. I, стр. 384). В том, что мы называем теперь малайцами и индусами, мы находим продукты новейших столетий и тысячелетий, даже и в физическом отношении. Если, как показывает история, индусы в столетия после Рождества Христова переселялись на Суматру, Яву и Бали, то более древние населения большого архипелага могли направляться на запад, в Индию, отправляясь в свою большую колонию Мадагаскар. Население островов Бенгальского залива указывает, впрочем, и на другие пути, о которых мы говорили выше (ср. т. I, стр. 441).
Европейский элемент в Индии никогда не был значительным; численность его никогда не находилась в прямом отношении к его культурным влияниям. Греко-бактрийские влияния ещё продолжали действовать, когда всякий след их представителей уже исчез. И в наше время европейское население Индии невероятно мало: перепись 1881 г. указала для британской Индии население европейского происхождения лишь около 84 тыс. человек. В сравнении с их влиянием, численность их совершенно ничтожна. Она покажется ещё меньше, если мы припомним, что количество смешений европейцев с туземцами невелико и влияние их не поддерживает влияния европейцев. Их систематически отодвигают на второй план. Когда в начале 80-х годов евразийцы заботились о представительстве в комиссии для выработки нового закона об обучении, число их оказалось поразительно малым. И число христиан в 1891 г. равнялось лишь 2,2 мил. Евреи и сирийские христиане составляют две большие общины на Малабарском берегу, где первые вместе с местными примесями произвели замечательную смешанную расу «чёрных евреев».
Исторические судьбы Индии обнаруживают в характере большинства её народов вялость, подчиняющуюся, приспособляющуюся и убивающую всякую энергию. Какая разница с китайцами, которые в Азии разделяют с индусами преимущество древней образованности! Когда Кроуфорд увидал китайцев Сингапура, он заметил: «Для нас было приятным зрелищем, противоположным тому, к какому мы привыкли в Индии, видеть многочисленную, мускулистую, и, очевидно, закалённую человеческую породу, работавшую с такой степенью силы и настойчивости, которая уже их физическому характеру придавала совсем особый отпечаток и выказывала их, по сравнению с состоянием соседних наций, в крайне благоприятном свете. Способ, каким они пользовались своими инструментами, вовсе не похожий на детские приёмы индийских ремесленников, заключал в себе уже много европейской ловкости». Черта лености и вялости возрастает к востоку и югу до апатии. Обитатели Индии имеют более отрицательных, чем положительных качеств. Преимущества их склоняются в сторону выносливости и способности переносить лишения и вообще мягкости, не исключающей, впрочем, взрывов жестокости. Утончённая жестокость и деспотическая суровость по отношению к людям находятся в резком противоречии с милосердием к животным, предписываемым религией. С ними весьма сходны северные собратья их, но они суровее и воинственнее. В [615] Северной Индии, в особенности на западе, повсюду встречаются воинственные народы. И в Южной Индии некогда существовала воинственная и рыцарственная каста дравидских наиров, которые в настоящее время настолько понизились, что из них вербуются полицейские служители. Карнатикские каллеры унаследовали свойства смелых разбойников и воинов. Часть их, называвшая себя «охранителями городов», отличалась верностью своим обязательствам: именно они дают брачное обещание на мече. И «коренные племена» не все опустились до низшей ступени отсутствия чувства собственного достоинства и силы сопротивления. Горным народам севера и смешанным с туранцами народам северо-западной и средней части свойственна величайшая воинственность, выраженная в страсти к оружию и к битвам. Раджпуты, сикхи, мараты и гхорки были сначала самыми опасными врагами, а впоследствии самыми ценными солдатами англичан. Перевес магометан в британско-индийской армии, который оказался столь опасным в 1857 г., имел свою основательную причину. Там есть поговорка: «Когда ты встретишь магометанина, он посмотрит на твоё оружие, а когда встретишь индуса, он спросит о ценах на жизненные припасы». Ещё резче в Персии и Афганистане тюрки (кизилбаши, узбеки, туркмены и пр.) отделяются от персов; первые — прирождённые солдаты, а последние считаются настолько трусливыми, что почти все солдаты персидской армии принадлежат к тюркам. Весьма характерно, что из всех независимых государств Непал, с полутибетским населением, внушает своей военной силой наибольшее уважение англичанам.
Древнейшие песни Вед представляют также и древнейшие литературные произведения арийских народов и Индии. Замечательно, что впервые они возникли на границе Индии на северо-западе, откуда медленно происходило передвижение на юго-восток. В них нельзя ещё найти следов кастового строя, догматов и ритуала. Все предметы и идеи в них слишком юны и ещё не отлились в твёрдые формы. Когда, вместе с распространением по солнечным, плодородным, низменным странам, сословие жрецов всё более и более обособлялось и становилось более гордым и могущественным, росла и умственная работа. Возникла богатая литература, оставшаяся чуждою внеиндийскому миру, когда он мог бы воспользоваться ею. Её открыли лишь тогда, когда она уже перестала быть живою. В рукописях имеются, быть может, до 10 000 санскритских произведений. Греки и не угадывали, что в Индии существует древняя литература, превосходящая своим богатством всё, чем когда-либо владела Греция! Остатки древней литературы, сказания, религиозные и гражданские постановления и богатый язык показывают, как высоко одарён был этот народ. Эта даровитость обнаруживала прекрасные задатки ума и характера. В Ведах, собрании молитв, песен и религиозных, постановлений, выступает народ с чистой нравственностью и сильным духом. Он остаётся тем же во многих отделах двух великих эпических поэм, причём, однако, влияния древнего, настоящего индийского духа тёмных туземцев чрезмерной фантастичностью уничтожили соразмерность и простоту. Поэтическая литература Индии также отличается богатством и глубиною, но и она цвела почти только для одной Индии. Быть может, впрочем, при своём росте она извлекала пищу из чужбины, что в особенности оказалось полезным для драмы.
Во втором томе «Космоса» мы читаем: «Крайне богатая поэтическая литература Индии учит, что между и вблизи тропиков, к югу от Гималайской цепи, вечно зелёные и вечно цветущие леса издавна живо возбуждали воображение восточно-арийских народов, и что эти народы чувствовали ещё бо́льшую склонность к поэзии, описывающей природу, чем распространённые на негостеприимном севере до Исландии, настоящие [616] германские племена». В глубоком чувстве природы, во всяком случае, нельзя отказать великим поэтическим произведениям индусов, но богатство образов в них никак не больше, чем в произведениях северных поэтов. Созерцательное направление уже в древнейшей индийской поэзии могло иметь некоторые корни в постоянном наблюдении этой вечно новой, богатой природы, но беспечная лёгкость существования ещё более должна была развить склонность к задумчивому созерцанию, чем вид богатой природы, одуряющей и притупляющей. Когда санскрит превратился в мёртвый язык, древняя прекрасная литература естественно была отнята у народа и сделалась достоянием «классически» образованного меньшинства. Множество производных языков от древнеиндийского (в Бенгалии — бенгали, далее к западу урийя, на востоке ассамский язык, в северо-западных провинциях инди и смешанный с арабскими и персидскими элементами урдали индустани, далее пенджаби, синди, гуджерати, марати и пр.) отделились от него и сделались особыми письменными языками, не развив, однако, в литературе ничего сходного с произведениями санскрита. И дравидские языки, каковы канарезский, тамульский, телугу, малайялам, тода, гонда и др., заимствовавшие письменность от санскрита, не развили большой своеобразной литературы даже в возбуждающих удивление изречениях мудрости тамулов.
При громадном богатстве образов и воображения и не меньшем вкусе и техническом умении, классическому искусству индусов во всех его разветвлениях и законченности недостаёт того, что придавало величие египетскому и ещё более греческому искусству, — проникновенного изучения природы и человеческого тела. Южноиндийское искусство в этом отношении стоит ещё ниже североиндийского. В их фигурах всегда есть нечто схематическое; дальнейшее движение его вызывает утомление, не исключая известной общей законченности. В лицах довольствуются впечатлением общего выражения, не задаваясь вопросом об игре мускулов. В конечностях недостаёт выработки главных частей мышц. Схематическая мягкость и полнота соответствуют индийскому типу, в особенности у женских фигур, но повторение их приводит к плоским, бессодержательным формам. Украшение тела воспроизводится гораздо тщательнее, чем оно само. Это замечательное направление мы видели уже в древнеамериканских изваяниях (см. т. I, стр. 660). Этот род скульптуры нашёл своё высшее назначение в создании пёстро сгруппированных масс и фантастических чудовищ. Первые превосходно удаются ему, хотя положение отдельных людей кажется неестественным. При этом следует припомнить, что актёры, которые в настоящее время носят те же костюмы, как на этих изваяниях, производят также самые неестественные телодвижения. В изображении столь непластических идей, как многочисленные руки Рамайяны или молнии, вылетающие из третьего глаза Сивы, можно заметить стремление к подавлению фантастического декоративной обработкой нагромождённого, неестественного, но это всё-таки [617] не привело к изображению чистого человеческого образа. Бык Сивы в пять метров длиною в Танджурской пагоде, сделанный из одной глыбы чёрного гранита, стои́т гораздо ближе к лучшим египетским изваяниям, чем все человеческие фигуры индийских храмов.
Полнота образов и мотивов и неутомимость в выработке их вызывают наше изумление и в южноазиатской архитектуре, между тем как при всём этом богатстве здесь недостаёт изображения красивой человеческой фигуры: она как будто заглушена и задушена тропическими ползучими растениями. В этих постройках теснятся дворики, галереи, лестницы и высокие башни. Основную черту их составляют суженные перспективы. Символические с самого начала скульптурные украшения вскоре, преимущественно снаружи зданий, приняли художественный характер. Четырёхликая голова Брамы с огромными глазами или цилиндрический символ Сивы остались наиболее священными: и индийские, и индокитайские эпигоны до сих пор ещё изображают их в древнейшей первичной форме. Но внешние украшения зданий подверглись иному преобразованию. Здесь появился слон, наполовину выступая из основания массивных построек как опора стен. Змея Ананта, бесконечная, доставляет превосходный мотив для изгибов бесконечных балюстрад. Грифы с распростёртыми крыльями являются в виде кариатид. Львы и вооружённые палицами великаны стоят на страже у входов в ворота и на ступенях пирамид. У главных ворот к ним присоединялась вооружённая луком героическая пара Рама и Лакшмана, или Вишну, с мечом. К колоннам монастырских сводов приставлялись изваяния молящихся святых. Все деревянные и многие каменные скульптуры раскрашивались. Переход от более строгой символики к более лёгкой художественной обработке поощрялся буддизмом, который внимание благочестивого поклонника направлял на одну человеческую фигуру с одним лицом, вместо многообразных и многоголовых божеств. Из четырёх ворот Преазата трое были закрыты; только в восточные должны были проникать солнечные лучи и люди, чтобы созерцать кроткое сияющее лицо Будды (см. рис., стр. 616).
К местам поклонения присоединялись всегда жилища духовенства, школы и приюты для паломников. Храм в Ангкор-Вате занимает ещё бо́льшую площадь, чем храм в Карнаке; мадурский храм покрывает приблизительно ⅒ километра, и это ещё не самый большой. Значительных скоплений развалин найдено было по настоящее время более пятидесяти, а в Камбодже их находили сотнями. Когда все здания и изваяния узкого культурного круга кхмеров будут нанесены на карту, тогда окажется, что целые квадратные мили покрыты развалинами. Несмотря на недостаточные вспомогательные средства механики, материал обрабатывался с изумительной силой. Делапорт нашёл в пирамиде Ка-Кео глыбы в 4 метра длины, 1,5 метра высоты и 1 метр ширины. Ещё более крупные глыбы найдены в зданиях Ангкора. Найдены были также большие твёрдые черепицы из чистой глины. Впоследствии они сделались мельче и грубее. Из металлов применялся в большом распространении свинец для кровель. Гергард фон Вюстгоф в 1641 г. видел в Нижнем Лаосе храм в виде колокола, покрытый сплошь вызолоченными свинцовыми листами. В свинец вставлялись железные скобки и болты. По-видимому, существовали пагоды, которые были сплошь обшиты медью. Строевой лес, которым Индия и Индокитай, страны тикового дерева, достаточно богаты, также находил обширное применение. Ко многим дворцовым зданиям присоединялись храмы, и нередко храм возвышается над большою среднею частью дворцов и других гражданских построек. Можно найти также храмы, которые служили укреплениями. Оба рода построек окружались валами или стенами, с гребнями в виде зубцов или пик, [618] или с башенками по бокам. Внутрь ведут крытые ходы для безопасности защитников, и снаружи выкопаны широкие рвы для усиления охраны. Мосты вели к богато украшенным воротам с тремя дверями. На сваях мостов находились всевозможные изваяния, и некоторые мосты, как триумфальный путь; вели вверх к воротам. Мосты с узкими пролётами строились так плотно, что они и теперь ещё держатся при половодье. Самый большой из них имеет 145 метров длины и 34 метра ширины, а мосты, ведущие к укреплениям, имеют часто более 40 метров ширины. Богато украшенные террасы, на которых возвышаются храмы и дворцы, предпочтительно поднимались из воды. Были даже постройки, совершенно стоявшие в воде, напоминавшие свайные постройки Индокитая. Колоннады, как, например, в Шалимарском дворце близ Гупикара, почти непосредственно поднимаются из озёр. «Висячие сады» из времён монгольских императоров, вместе со своими многовековыми платанами, принадлежат к самым привлекательным остаткам Средней Индии. Крытые колоннады, часто с тремя фасадами и со сводчатой кровлей, оказываются любимыми мотивами индийских архитекторов. В них двигаются священные процессии, которые в узловых точках находят изображения богов и капеллы. Такие ходы часто пересекались и строились над углами храма. В таком случае они строго располагались по странам света. Водоёмы (священные пруды) по обеим сторонам главного входа давали повод к постройке входной галереи в форме моста или террасы. Башни возвышаются по углам галерей. Обыкновенно к этим же постройкам принадлежит парк, аллеи которого представляют удлинённые главные подходы к дверям храма. Среди них разбросаны монастыри и пышные жилища правителей. Часто парк окружала ещё стена со рвами, на углах которых возвышались иногда более обширные храмы, и всё вместе составляло ядро города. С наружной стороны стен теснились лёгкие деревянные хижины простого народа, лавки и т. п. Особую группу построек составляли ступенчатые пирамиды, от величины простого холмика до мощного каменного здания. Первичный тип их представляют искусственные холмы, которые и теперь ещё насыпаются при религиозных празднествах для того, чтобы на вершине их водружать знамя и зажигать огонь. Верхняя площадка служила подножием статуи или для каких-либо религиозных целей. С четырёх сторон к ней ведут лестницы, и они часто расходятся так, что основное очертание их представляет приблизительно восьмиконечную звезду. По измерению Делапорта, одна сторона такой квадратной постройки в Камбодже оказалась равной 130 метрам. Из сочетания расположенных на плоскости храмов и ступенчатых пирамид возникают самые изумительные произведения индийского священного зодчества, поднимающиеся уступами ярусные постройки с башнями по углам и лестницам, увенчанные на вершине великолепными священными зданиями. Многочисленные башни индийских строителей можно назвать медленно возвышающимися пирамидами. Настоящих куполов не встречается, и редко можно видеть своды, хотя они и известны в основных чертах.
Нельзя сказать, чтобы эти художники вовсе не были знакомы с тонкостями перспективы. Так большие подъёмы их пирамид суживались кверху и уменьшали фигуры стерегущих львов на ступенях по восходящей линии. Разнообразие просветов часто бывает удивительное. Вкус выказывается и в расположении, и в освещении стенных украшений. В громадных постройках, общий вид которых можно наблюдать лишь на известных точках, чувствуется забота об общем впечатлении. Но, к удивлению, индийская архитектура в глубине своего характера противится ясности и правильности постройки. Как будто для доказательства того, что из человеческих рук не может выйти ничего [619] совершенного, она перемещает оси своих зданий из срединной линии основного плана. Некоторые зодчие делали это так соразмерно, что лишь точные измерения могли обнаружить эту неправильность, но можно сказать с уверенностью, что здесь нельзя найти безусловной симметрии. Некоторые величественные индомавританские постройки выполнены без плана и измерительных инструментов, и знаменитые индийские зодчие строят таким образом и до сих пор (Гюбнер). Ядро всех индийских храмовых построек представляет святая святых (преазат) — кубический покой с четырьмя входами и простой или ступенчатой крышей изогнутого очертания. Эта тёмная внутренняя часть своей темнотой и теснотой окружающих ходов напоминает пещерные храмы Индии. Но к ней примыкают целые постройки, величественные, плотные, массивные здания, все части которых теснятся друг к другу, как будто хотят слиться между собой.
С распространением буддизма в Индии ясно связаны рост чуждых влияний, в особенности туранских и греко-бактрийских, и регресс местных сил. Применение камня к постройке храмов, вероятно, получило начало в царстве Асоки. Мы не видим никаких следов каменных зданий в Индии прежних времён, и первые развалины из времён царствования Асоки представляют воспроизведения прочных деревянных жилищ. Из пустынножительств буддийских монахов возникли величественные пещерные храмы Индии. Первые пещерные храмы браманов были точными воссозданиями буддийских «вихар», или монастырей. Позднее кельи монахов были заменены нишами, содержавшими статую божества или рельефные изображения одного из многочисленных браманских мифов. Вполне самостоятельное место занимает храм Эллары, высший пункт браманского зодчества в Индии. По сообщению Фергюссона, в Индии существует около тысячи пещер, большего или меньшего архитектонического значения, преимущественно на западе. Многие из них находятся в величайшем запустении и забвении. Именно там, где сохраняются величественнейшие произведения буддийского искусства, например, храмы в скалах Аянты с их стенной живописью, благодаря тиграм и разбойникам местность является особенно опасной.
В области живописи в Египте и Восточной Азии как чувство колорита, так и верность воспроизведения природы и тонкость исполнения стоят несравненно выше, чем в Индии. Индийская живопись достигает наибольшей высоты в своих первых крупных произведениях, стенных картинах на штукатурке буддийских храмов в скалах. Быть может здесь, как и в архитектуре, дело не обошлось без греческих влияний. Внешними стимулами служили новые формы, как, например, миниатюрная живопись по персидскому образцу, из которой в виде боковой ветви развилась живопись на слоновой кости. Народы Индии, несмотря на ислам, остались любителями изображений, и дома их богато раскрашены внутри и снаружи, но почти без всякой художественности. Религиозная живопись в Индии настолько же пострадала под влиянием буддизма, насколько выиграли от него зодчество и ваяние. Многочисленные изображения буддийских святых, которые служат в храмах для религиозного созерцания или для принесения клятв, в качестве олицетворения сверхъестественных сил изготовляются по твёрдо установленным схемам. Рисунки вместе со священными формулами делаются китайской тушью в виде контура и затем промежутки просто закрашиваются краской. Пропорции тела и краски тела и одежд предписываются определёнными законами. Под таким же запретом находится и изготовление молитвенных знамён и других орудий буддийского культа. Ислам научил пользоваться буквами и целыми изречениями в виде орнамента; преимущественно арабские и персидские изречения там можно [620] видеть в остроумных сплетениях в виде украшения зданий, оружия и сосудов.
Мотивы индийского промышленного искусства заимствуются предпочтительно из растительного царства, но проводятся в известном строгом стиле, вследствие чего впечатление отдельных частей отступает перед пёстрым сочетанием извивающихся и переплетающихся очертаний (см. рис., стр. 627). Характерны целые букеты с геометрической правильностью листьев и цветов. В симметрии, всегда проявляющейся среди изобилия, заключается отличительный признак индийской орнаментики. Персо-арабские письменные орнаменты, обильно переплетённые растительными усиками, отличительны для вещей, исходящих из Северной Индии. Мотив китайского дракона развился в произведениях Кашмира. Фигурные мотивы буддийского происхождения исходят из Тибета. Часто можно встретить нечто, напоминающее смесь тонких форм персидского орнамента с монгольской неподвижностью в Восточном Туркестане. Самые изящные произведения этого рода можно видеть на рынках Ходжента. Медные сосуды, в особенности кофейники и чайники (см. ниже, стр. 635), потерявшие полуду и поломанные, идут из Хотана, Кашгара и Ярканда до Северо-Западной Индии. С другой стороны, индийские влияния доходят из Кашмира до Кашгара и Ярканда. Обход большого музея, вроде
Кенсингтонского в Лондоне, в котором соединены самые изящные произведения мастерских Индии и Персии, не оставляет того удовлетворенного чувства от созерцания своеобразного и законченного, как обозрение японских и китайских зал. Прежде всего мы там не видим фарфора, но зато находим персидский, прозрачный с голубой глазурью фаянс с прелестными орнаментами. Ковры с мелкими, пёстрыми, по большей части полосатыми узорами выказывают чувство красок и геометрического орнамента. Индийские металлические товары ищут славы более в тонкости выгравированных и накладных узоров, чем в законченном воспроизведении природы или в высшем совершенстве исполнения. Произведения из слоновой кости и тонкой мозаики, так называемая ширазская работа, искусная деревянная резьба и лакированные товары стремятся к тому же, — к мелкой и тонкой отделке. Главная прелесть их заключается в миниатюрности исполнения. В сравнении с законченностью китайских и японских вещей, в индийских и персидских художественных предметах часто нельзя отрицать черты варварства. Отчасти это зависит от влияния ислама, препятствующего воспроизведению природы, а отчасти от меньшей привычности рук и от меньшей силы творчества и чувства красоты.
В Малом Тибете, где правители держали прежде при своих дворах арабских художников, в настоящее время не выделывают никаких украшений вследствие бедности и незнакомства с приёмами производства. У изобретательного народа Кашмирской долины стремление к подражанию выработалось в поразительной степени и всего более в художественной области. На границе индийского, персидского и китайского искусства оно выделывает произведения, отличающиеся ловкостью и технической тщательностью исполнения. Сринагар, главный город Кашмира, обладает исполненными вкуса медными и бронзовыми вещами XV, XVI и XVII вв. «Народ, который варит в посуде, украшенной с редкой роскошью самыми разнообразными узорами и снабжённой изящными персидскими надписями, чайники и кофейники которого покрыты великолепной чеканкой и отличаются [621] старательностью отделки и привлекательностью форм, который пользуется блюдами, тарелками, чашками, ложками и даже плевательницами с эмалью и гравировкой, — без сомнения, имеет право называться народом с художественными задатками» (Уйфальви). Ручки посуды, приготовляемой в Кашмире (см. рис., стр. 635), представляют даже китайскую саламандру во множестве вариаций. Медные вещи из Малого Тибета тяжелее кашмирских, что не мешает находить и там приятные для глаз формы не совсем обыденной законченности. Это можно сказать и о литых сосудах Ярканда и Туркестана. Хотя они и стройнее тибетских, но их нельзя сравнить с кашмирскими. И в Южной Индии есть своеобразная металлическая промышленность, как это показывают оригинальные инкрустации серебром или оловом по меди, которыми славятся танджуры.
Музыкальные инструменты менее культурных народов Индии и Индокитая напоминают малайские и в гималайскую область проникают волынкообразные инструменты и барабаны из внутренней Азии, но индийская музыка необыкновенно богата ударными инструментами всякого рода. Музыка бирманцев и сиамцев исходит из Индии. Многие из инструментов, появившиеся вместе с буддизмом, напоминают цейлонские. Китайский гонг также во множестве воспроизводится в Бирме. Из музыки туземцев заимствован род бамбуковой цевницы громадных размеров и т. п. (см. рис., стр. 620). Кроме того, разнообразные литавры, барабаны, гонги, гобои и гармоники с дощечками из сухого дерева, флейты и гитары придают индийскому или индокитайскому оркестру разнородные средства выражения, которые, однако, представляют лишь смешение резких тонов. Многие настоящие индусы, подобно цыганам, обладают выдающимися музыкальными способностями; индийцы монгольского происхождения, наряду со своими восточноазиатскими соплеменниками, лишены этой способности. Миссионер Йешке описал в занимательной форме свои тщетные старания научить детей в Ладаке и Ченабе самым простым церковным мелодиям.
Примечания
- ↑ Перепись 1881 г. даёт исчисление по религиям, отмечающее 188 миллионов индусов, 50 миллионов магометан, 6,4 миллиона коренных обитателей, 3,4 миллиона буддистов, 1,8 миллиона христиан и столько же сикхов.