13. Монголы и тюркские народы
| «Народы величайшего географического распространения, необузданная страсть к передвижению и воинственный дух которых вызвали в истории Азии и Европы наиболее значительные изменения и в рамке народов Старого Света создали много интересных этнологических загадок.» |
| Вамбери. |
Монголы и тюрки заимствовали первоначально материал для своей одежды от своих стад. Впоследствии торговля всё более и более доставляла им тканых материй, собственная промышленность научилась им подражать, и китайская мода, с одной, и персидская, с другой стороны, произвели могущественные изменения. Только у консервативных племён, каковы киргиз-кайсаки, употребляется и теперь в качестве верхней одежды блестящая кожа жеребёнка с оставленным на ней хвостом, и почти так же прост талар из войлока, который у цайдамских монголов мужчины и женщины носят прямо на теле, дополняя этот наряд только зимою какой-нибудь шкурой; кожаные шаровары распространены здесь повсюду, а у туркмен встречаются редко. Первоначально одежда номадов выказывала мало ступеней: богатые и бедные носили одинаковую одежду из одинаковой материи. Одинаковая одежда, нечто вроде мундира целого племени, как, например, у каракиргизов, создаёт известную замкнутость и с внешней стороны кажется внушительной. Как ни сходен узбек во многих отношениях со своим арийским соседом, но он всё ещё крепко держится более грубых и жёстких тканей, хотя уже дал увлечь себя яркими красками там, где каракалпак довольствуется однообразным коричневым цветом. Таким образом, конный кочевник придерживается более узкого платья, тогда как оседлый склоняется к просторным развевающимся одеждам, поощряемый магометанским обычаем.
Халат и высокая конусообразная овчинная шапка распространены по всей Центральной Азии. Халат-кафтан, похожий на шлафрок, изготовляемый для лета из полотна, для зимы из меха с прокладкою из ваты или войлока; зимние халаты богатых людей делаются обыкновенно из белого войлока и обшиваются дорогим мехом. И женщины, выходя из дома, надевают халат, но не подпоясывают его, как мужчины; косынкой они прикрывают себе лицо. В знак траура одежду они носят внутренней стороной наружу. Правую руку и правую сторону груди тибетцы, тангуты и цайдамские монголы оставляют непокрытыми, несмотря на суровый климат; это служит внешним выражением стремления их [575] уподобиться Будде. Бедные зимой вместо халата носят шубу с рукавами прямо на теле, а летом широкую куртку, напоминающую верхнюю рубашку китайцев, повсюду, куда проникла торговля китайцев и распространила их голубые бумажные ткани. С халатом сходен чапан туркмен, изготовляемый по большей части из тонких полосатых материй Хивы и Бухары. Для войны он делается только до колен, а зимой их носят по два и по три один на другом; мы находим его даже и у башкир. В тёплое время года женщины ходят в одних длинных рубашках и босиком. Оригинальна женская одежда южных алтайцев, называемая «чегедек», которую летом носят вместо рубашки, а зимой поверх шубы. Она шьётся по большей части из голубой материи и в своём покрое имеет некоторое сходство с фраком. Под рукавами, которые пришиваются только для вида, сделаны два отверстия, чтобы продевать в них руки. Одежда эта оторочена кругом красной лентой и скрепляется на шее двумя красными стеклянными пуговицами. Алтайскими можно назвать и кожаные дождевые плащи. Войлочные чулки принадлежат к зимней одежде; сверх того, нижняя часть ноги оборачивается онучами. Войлочные шляпы, по большей части без полей, носят летом вместо овчинных шапок, употребляемых, вследствие их величины, в качестве головных подушек. У полу- или вполне оседлых племён Крыма одежда мужчин — или малорусская, или черкесская. Они отличаются только высокими шапками, набитыми вверху хлопком. Женщины носят сверх рубашки, открытой спереди, достигающей до лодыжек, широкие шаровары, открытый спереди длинный кафтан и турецкую куртку с короткими рукавами. Пояс с тяжёлой пряжкой дополняет наряд, который в совершенно сходном виде можно найти у турецкого населения Малой Азии и Сирии. В качестве материи для верхнего платья охотно отдаётся предпочтение местной полосатой материи: здесь особенно любят тяжёлые материи, затканные золотом. Мусульманские народы Центральной Азии застёгивают верхнюю одежду справа налево, а буддийские, напротив, слева направо.
Там, где мужчины бреют себе всю голову (у магометан длинные волосы считаются признаком нетвёрдости в вере), головные уборы являются, естественно, весьма простыми. Зелёную головную повязку эмира и белый тюрбан хаджи можно видеть и у кочевников, в особенности в Малой Азии и в местностях на северном берегу Чёрного моря. В головном уборе часто заключается единственное отличие, по которому женщину в зимней одежде можно узнать рядом с мужчиной. У некоторых племён женщина отличается двумя косами от девушки, которая носит только одну косу. Женщины оседлых татар хвастают множеством косичек, ниспадающих на спину, и так как покупная цена невесты часто превращается в украшения, то женщины вообще украшены там более девушек. Киргизки украшают косы бусами, раковинами и медными пуговицами. Концы кос должны свешиваться ниже пояса, поэтому к ним привязывается лошадиный волос и в заключение ещё привешиваются ключи. Там носят и серьги, которые у богатых туркменок величиною превосходят браслеты. Монголы носят свои серебряные чайные чашки на груди, а также и серебряные сосуды с амулетами. Для украшения волос служат красные бархатные шапочки, усаженные блестящим металлом или бусами и принимающие, вследствие крючкообразных или крылообразных выступов, фантастические формы. Туркменки для той же цели употребляют серебряные гребёнки с красными агатовыми пуговками. И у бедных женщин есть свои головные украшения и нередко ещё нагрудник, усаженный бусами или медными пуговицами. Особенно охотно носят мужчины под халатом длинные цепи из монет, которые у бедных заменяются пришитыми медными пуговицами. [576] «Почётная шапка», конусообразный, усаженный бусами головной убор, сохранилась у туркменок в виде свадебного украшения. Необыкновенно богаты бывают часто костюмы невест из затканных золотом и серебром шёлковых материй большой ценности. Притирания предпочтительно белые; генна из жжёного свинца для окрашивания ногтей на руках и на ногах и краска для бровей проникли из гаремов в шалаши. Прикрытие лица даже у магометанок далеко не повсеместно; в Туркестане для этой цели употребляются грубые покрывала из конских волос. У монголов существует своеобразный обычай прокалывать новорождённым детям носовую перегородку и ушные мочки для предохранения от дурных влияний. Относительно некоторых сельских местностей крымских горных татар сообщают, что они сплющивают детям череп с обеих сторон, вследствие чего лица их становятся несоразмерно длинными, головы высокими и носы увеличенными.
Кочевник — ведёт ли он войну или производит хищнический набег — передвигается всегда в виде вооружённого всадника. Почти так же, как своего коня, он любит своё оружие. Наследственное и добытое на войне оружие высоко ценится. При взятии Геок-Тепе было найдено много старинного оружия — алебарды, персидские железные шлемы и доспехи, старинные аркебузы вместе с пушками персидской отливки и новейшие магазинные ружья. До нашего времени лук (см. рис., стр. 578) употребляется в виде настоящего оружия номадов. Парфянские стрелы также относятся сюда, как и башкирские луконосцы в Лейпцигской битве народов. Уже около сорока лет, как наиболее дальние народы, вроде каракиргизов, постепенно меняют лук на фитильные ружья по образцу XV и XVI вв. Преимущество лука заключалось всегда в коварной бесшумности его выстрела и ради этого номады, даже обладающие ружьями, сохранили лук в качестве охотничьего оружия. Ещё в 1770 году русское правительство запретило башкирам приобретение ружей. Копьё в не меньшей степени можно назвать оружием номадов. Фирдуси знал кайсаков как хищнический народ, вооружённый копьями. Туркмены устраивают праздничные единоборства, подобные средневековым турнирам, причём противники сражаются верхом тупыми копьями; несколько костюмов, надетых один на другой, и панцирные рубашки делают их нечувствительными для ударов. Уланы и казаки — отпрыски настоящих [577] степных войск. Железные боевые секиры в форме топора и кирки, употреблявшиеся как режущее и метательное оружие, часто находят в земле в Юго-Восточной России, по которой проносились бесчисленные волны татар. Наряду с луком, как оружие дальнего боя праща предпочтительно употребляется ёграями Северного Тибета. Ружьё монголов и тибетцев (см. рис. ниже) представляет оружие, вышедшее из китайских рук. Огонь извлекается из пороха фитилём, реже кремнём, и составную часть ружья представляет распорка, на которую оно кладётся, часто из рог антилопы. Так как скотоводство понуждает к передвижению, то оно для кочевников уже в течение многих веков обладало такой привлекательностью, какую не могло для них иметь
земледелие. Даже и в самом мирном существовании земледелие в степи далеко уступает скотоводству. Русские переселенцы в Забайкальской области сделались скотоводами так же, как и их бурятские соседи, даже и там, где свойство почвы допускает земледелие; подобно им, они уже любят переходить с места на место. Скотоводство благоприятствует беспокойной жизни в другом отношении: кража скота является главной причиной племенной вражды. Предметом наибольших трудов и забот кочевника бывает его скот. Поэтому при встрече справляются сперва о здоровья скота и уже затем о благосостоянии владельца — по киргизской формуле: «Как чувствует себя скот и как живётся?» Домашние животные представляют даже оборотный капитал. Богатый скотом киргиз верхнего Иртыша ссужает, то есть отдаёт в рост свой скот за сто процентов. Стада, не имеющие хозяина и даже одичавшие, представляют обратную сторону этой жизни. Когда Пржевальский в начале 70-х годов находился к югу от Жёлтой реки, там были многочисленные стада одичавших верблюдов, коров и овец, хозяева которых два года тому назад пали в дунганском восстании. Отказ от скотоводства запечатлел гибель сибирских племён. И горы внутренней Азии — также по преимуществу места пастбищ, куда даже земледельцы во время засухи устремляются со своими стадами. Возделыватели риса в Мазандеране переселяются летом к подошве Демавенда, а земледельцы Лаара — на [578] возвышенные равнины Уджана. Отсутствие снега позволяет пастухам высоко подниматься вверх; животные даже на Памире зимою находят корм. Но там, где обратный путь в более тёплые низины отрезан другими племенами, среди памирских киргизов господствует иногда жестокая бедность. Их стада из яков и овец едва дают возможность прокормления и изготовления одежды этому бедному, хотя отчасти и хищническому киргизскому населению.
Сильные лошади с длинными шеями водятся в степных областях в громадных количествах. Верховая езда для монголов и туркмен не представляет какой-либо роскоши; у монголов овечьи пастухи стерегут свои стада верхом. Ребёнок с раннего детства приучается к верховой езде: на детском седле, предохраняющем его, трёхлетний мальчик проходит первые уроки верховой езды с быстрым успехом. У текинцев употребляются широкие шерстяные чепраки с особым прикрытием головы из шерсти или шёлка. В русских правительственных
отчётах количество скота в 15 лошадей, 3 коров и 28 овец считается минимальным для поддержания киргизской семьи в пять человек. Правда, некоторые кочевники беднее, в особенности в Семипалатинской области, но количество лошадей не может быть уменьшено ниже этой цифры. Обычай, в силу которого бедные нанимают скот у богатых, всего более и всего чаще касается лошадей. В Восточном Туркестане верблюд отступает на второй план, но лошадь вполне отсутствует только в Таримской области. Калмыки Южного Поволжья гонят весною на рынки табуны по 1000 лошадей. Табуны кобылиц с жеребятами ввиду приготовления кумыса также необходимы каждой киргизской семье, как монголу — его верховая лошадь, поэтому лошадям представляются пастбища, впервые появляющиеся с исчезновением снегового покрова, а впоследствии только наилучшие. Злаки и травы, пригодные для лошадей в длинных списках луговых растений, высоко ценимых номадами, занимают только небольшое место, но заключают зато самые избранные. Большая смертность рогатого скота происходит нередко от того, что лучшие луга были вытоптаны копытами лошадей. Предпочтение, оказываемое лошадям, имеет полное основание, так как в степи жизнь без лошади была бы невозможна. Чтобы пронестись по обширным пространствам пустыни без воды, быстрая и выносливая лошадь оказывается способнее, чем тяжеловесный, чаще нуждающийся в покое верблюд. Другое преимущество лошади в степи заключается в том, что она легко привыкает к горько-солёной воде. Туркмены, граничащие [579] с Персией, разводят породистых лошадей, которые вследствие продолжительного отбора приобрели узкое тело, длинные ноги и маленькую голову и сделались выносливыми и быстрыми. Легенда рассказывает о быстрой лошади Чингисхана, на которой герой проехал в 24 часа от Ордоса до Куку-Нора. Лошадь доставляет номаду некоторые страстно любимые им удовольствия. Уже ловля арканом есть спорт, которому предаются самые предприимчивые люди. Если из табуна надо взять известную лошадь, то ездок отправляется на свежей лошади с верёвочной петлей в руке в табун, заключающий от 200 до 500, даже до 1000 голов; лошади разбегаются от него, и животное, которое он имеет в виду, старается спрятаться в табуне, лишь только угадывает его намерение, но под конец уступает ему. Калмык по возможности близко подходит к своей добыче. Гонка происходит по холмам и по долам, по кустам и оврагам. Наконец, беглец настигнут, и петля наброшена ему на шею, но он далёк ещё от того, чтобы считать себя пойманным. Нередко он вырывает аркан из рук калмыка, и тот на полном скаку должен нагибаться до земли, чтобы поднять волочащуюся веревку. Когда под конец преследуемое животное настолько утомлено, что оно останавливается, калмык соскакивает с лошади, садится на землю и старается приманить непокорное животное. Тем временем подъезжают другие наездники, осторожно подходят с обеих сторон пешком и пытаются одновременно схватить лошадь за уши. Если это удастся, то на неё уже можно надеть узду без большого труда. Конские скачки везде пользуются большим расположением. Текинские туркмены устраивают такие скачки от Геок-Тепе до Кизил-Арвата, то есть в один переезд на протяжении более 150 километров. Прибывший первым получает 12, вторым — 8 верблюдов и т. д.
Отрасли скотоводства распределены неодинаково, сообразно с распределением почвы и климата, а также с племенем и происхождением его. Мы видим, что у каракалпаков к северу от Кунграта предпочитается коневодство, на Сыр-Дарье и в дельте Аму — разведение рогатого скота, а у киргизов по соседству — овцеводство. Киргизы богаче стадами, чем туркмены в отношении 50, а в отдельных случаях даже 100 к одному. Двадцать пять овец на кибитку составляют у них обычное количество, к которому прибавляется ещё 2—3 лошади, 1 штука рогатого скота и 1 верблюд. Число лошадей незначительно у тибетских пастухов, у которых верблюд и рогатый скот также уступают место яку и овце.
Рогатый скот повсюду, где бывает суровая зима, держится хуже, чем другие домашние травоядные степи́, потому что ему труднее добывать себе корм из-под снега. И в отношении способности обходиться без воды он уступает верблюду, лошади и овце. Главная польза, доставляемая им, кроме мяса, состоит в том, что он, подобно верблюду, служит для перевозки тяжестей. Караваны из быков составляют средство перевозки, которое сохранилось в волжских степях даже рядом с паровозом. Коровье молоко там не любят, поэтому настоящий кумыс не приготовляется из него. Разведение рогатого скота находится в лучшем состоянии в тех местностях, где стада летом перегоняются в горы, как, например, в Когистане, на Алтае и на башкирском Урале. Коровье масло приготовляется монголами и тибетцами таким образом, что этот продукт непригоден для европейцев. Масло за несколько дней собирается со всеми нечистотами и укладывается вместе, вследствие чего оно сразу становится прогорклым. Ему не идёт на пользу то обстоятельство, что оно служит предметом торговли, а у тибетцев даже обмена, подобно кирпичному чаю; оно проходит через много рук прежде, чем попадёт к потребителю. Но и потребление бывает соответственным его качеству. «Наши тибетские погонщики [580] мулов носили нередко свой запас масла в волосистых карманах своих дорожных шуб. Когда останавливались у гостиницы, они просто опускали руку в карман и бросали горсть клейкого масла в дымящийся чай» (Крейтнер). Сыр, сохраняемый в виде небольших высушенных шаров, особенно любим тюркскими народами.
Овца доставляет самую важную часть одежды и пропитания и превосходит числом голов всех других домашних животных кочевника. Стада овец в 2000 штук, принадлежащие одному лицу, — вовсе не редкость в южной туркменской степи. В Тибете и Монголии во многих местностях на пастбищах можно видеть только стада овец. Стадо убойных овец составляет необходимую принадлежность каждой киргизской общины. На тучных пастбищах у овцы развивается большой жирный хвост — лакомое блюдо каждого киргизского пира; в более тощих местностях животное мельче, но руно его несколько лучше. Тибетская овца отличается величиною, большими рогами и грубой шерстью. Нагруженная тяжестью в двенадцать килограмм она может проходить большие протяжения. Пандит Наин Синг в 1873 г. перевёз из Ладака в Лхассу весь свой багаж на 25 овцах.
Настоящим вьючным животным азиатских степей является, однако, двугорбый или бактрийский верблюд, самое ценное животное азиатского номада, которое, становясь более многочисленным, всегда служит признаком благосостояния. На востоке, в особенности в Даурии, вследствие более продолжительной зимы и худших пастбищ, верблюд мельче, чем на западе. Он не попадается в Тибете и встречается реже в Восточной, чем в Западной Монголии; он имеет немногих представителей и в Восточном Туркестане. Он не только служит вьючным, но и упряжным животным. Повозки, запряжённые верблюдами, перевозят путешественников из Урги в Калган и Улясутай. Верблюжий волос употребляется для плетения верёвок, которыми обвязываются палатки и прикрепляются вьюки. В зимнюю шерсть верблюдов, необычайно нежный естественный войлок, киргизки завёртывают маленьких детей. В Китае внутри Великой Стены только монголы пользуются верблюдом в качестве вьючного или верхового животного. Пчеловодство составляет главный промысел башкир в области Южного Урала и калмыков на нижней Волге; Кастрен выводит от него название башкир.
Если земледелие и скотоводство в степи обуславливают совершенно различный род и образ жизни, то даже у туркмен забота о хлебе привела к разделению труда между членами семьи: и там проходит везде разделение на чомру (оседлых) и чорва (кочующих). Утрата стад рогатого скота превращает туркмена в земледельца, реже приобретение больших стад рогатого скота и верблюдов земледельца — в скотовода. При этом члены одного рода, даже единокровные братья, часто принадлежат к различным профессиям. Скотоводство в более бедных округах зиждется на непрочном основании и нужда заставляет кочевника обращаться к другой поддержке, к земледелию. Глубокое отвращение киргиза к земледелию и оседлости давно уже незнакомо туркмену. Он уже давно освоился с разделением своего народа на скотоводов и земледельцев. Бедный занимается земледелием, богатый — скотоводством. Там, где скот находит только камыш и терновник, как, например, на Тариме, само собою возникает земледелие, зачатки которого существовали ещё раньше, и преодолевает даже тяжёлые условия. Так лобнорцы, которых не могут прокармливать их мелкие овцы, возделывают немного пшеницы близ Чархалыка, отстоящего более, чем на один день пути от Лоб-Нора. Плуг распространился из России и Китая, а быть может, также из Персии. Прочие земледельческие орудия состоят из дерева и отличаются простым устройством (см. рис., стр. 581), [581] Единственный небольшой железный плужок Гайфельдер нашёл в развалинах Дингиль-Тепе. Окрестности Геок-Тепе приводили русских в изумление своей тщательной обработкой в виде террас и оросительными приспособлениями. Местность вокруг туркменских поселений на большом пространстве была засеяна и окружена хорошо содержавшимися виноградниками и плодовыми садами и насаждениями шелковичного дерева. Узбек с тем же важным видом, с каким он основал своё господство в Хиве, и несмотря на множество персидских рабов, которых он заставляет работать на себя, ходит за плугом и продаёт излишний хлеб. Кульджийские киргизы под влиянием Китая сделались усердными хлопководами. В Восточном Туркестане преобладающее тюркское сельское население считается искусным в земледелии. Джатаки, то есть бедные киргизы освоились с земледелием и сделались послушными
подёнщиками русских крестьян. Даже и в Монголии земледелие расцвело впервые в пограничных местностях и оазисах не только со времени проникновения китайцев, пользующихся с заботливым трудолюбием каждой возможностью завести хозяйство. Китайские летописи, всегда неблагоприятно относящиеся к монголам, ещё в давние времена упоминают об образованных, или ручных, монголах, возделывающих просо. Давнее употребление дзамбы (ср. стр. 584) предполагает хлебные злаки, которые возделывались рабами или бедняками на земле монгольских правителей даже при искусственном орошении. Если бы плоды трудолюбивой работы не приходилось охранять от разбойников, которые умеют находить наиболее искусно прикрытые земляные ямы, то это мелкое земледелие встречалось бы чаще. Восстание дунган понудило многих цайдамских монголов к земледелию, так как оно на долгое время приостановило подвоз хлеба. Но сильный и продолжительный подъём сообщило ему только переселение китайцев. Здесь главным образом возделываются пшеница, овёс и просо, и весьма распространён также мак. Хотя земледелие в Северной Монголии становится уже затруднительным, так как вследствие поздних весенних морозов посев может начинаться только в конце мая или даже в начале июня, и хотя жатва нередко страдает от осенних морозов, но земледелие распространилось [582] уже к западу от дороги из Кяхты в Калган. В скудно орошённой местности в пользование земледельцев перешли колодцы, которые монголы некогда выкапывали для своих стад.
Плодородные округи за пределами гор во всей Центральной Азии находятся только там, где возможно искусственное орошение. Таким образом, трудолюбие и изобретательность человека превратили целые страны, как, например, равнины Среднего Зерафшана в цветущий сад. Между Пендшкендом и озером Каракуль насчитывается до 85 главных каналов с общей длиною более 2500 километров, помимо бесчисленных боковых канав. Там, куда проводится оплодотворяющая влага, почва в высшей степени производительна. Во всей туркменской области земледелие существует лишь настолько, насколько достаёт влаги Атрека и Гургени; там, где пробуют заниматься им за пределами этой счастливой полосы, оно приносит лишь изменчивые урожаи. С боязливым вниманием следят за глубиною снегового покрова зимою и за обилием весенних дождей в «Дождливой стране». От этого зависит — будет ли господствовать избыток или наступит голод. Почти в каждом человеческом поколении бывают опустошительные голодовки, уносящие тысячи жертв. Щедро орошены природою только горные страны, и поэтому на верхнем Зерафшане долина Вашана в изобилии покрыта полями и лугами. Хорошо обработаны и некоторые части Алтая. Выкопанные колодцы, около которых нередко теснятся необозримые стаде встречаются уже внутри Ордоса и затем между этой страной и Далай-Нором. Номады посещают их в определённые времена при правильных передвижениях между зимними квартирами и летними пастбищами. Многие учреждения этого рода, исходящие от лучших времён, выказывают заботливое устройство и охранение: сардоба Чиль-гумбец на дороге из Каржи и Бурдалыка в Мерв, из времён высшего процветания бухарского господства в XVI веке, представляет куполообразную постройку с цистерной из обожжённых кирпичей, окружённой глиняной стенкой, чтобы туда не падали животные. Каждую зиму кочующие в степи иллибайские туркмены наполняют сардобу доверху снегом, и снеговая вода поддерживается всё лето и осень в свежем состоянии.
Лесоистребление есть необходимое последствие степной жизни. Степь не всегда представляла непрерывные луговые пространства, как в наше время. На обширных пространствах аргал, навоз верблюдов, в особенности рогатого скота, служит единственным горючим материалом. Между тем старинные карты русского Главного штаба показывали в степях Оренбургской губернии лесные площади, тянувшиеся на целые мили. Кочевник ту рощу, в которой он отдыхал, оставляет, по крайней мере, в покое, не мешая ей расти. Земледелец при постоянном пребывании там идёт дальше; китаец, удобряющий золой, строящий из дерева и отапливающийся им, прилагая ко всему этому своё беспощадное, беспокойное усердие, является величайшим врагом степного леса.
Охота и там, где по предписаниям ислама добыча её не должна служить пищею, производится в качестве возбуждающего удовольствия, главным образом на севере среднеазиатских ханств по образцу персов; в руках более сильных тюрков она приобрела характер закаляющего упражнения для войны. Туркмены держат множество длинношёрстых персидских борзых, и перед многими домами можно видеть сокола, сидящего на жёрдочке. В Дингиль-Тепе они держат около своих жилищ и сов, привязанных на верёвке. Трудная выучка охотничьих птиц есть прибыльное занятие бедняков; хорошо обученного орла или сокола туркмен часто оплачивает двумя лошадьми или шестью верблюдами. Башкиры славятся как дрессировщики охотничьих соколов, [583] ястребов, даже царских орлов, которых они продают киргизам за высокую цену. Пржевальский убедился в том, что охота составляет любимое занятие монгольских князей в Алашанских горах, где монгольский амбань оставлял за собою охоту за оленем в обширной области. Охота доставляет также некоторые ценные предметы торговли: мускус и рога молодых оленей привозятся в большом количестве из Северной и Западной Монголии в Калган, так как играют важную роль в китайской фармакопее. Бедные люди выкапывают также ревень, солодковый корень, попадающийся даже в песчаной солончаковой пустыне Кузупчи, и другие коренья, находящие себе место среди многочисленных лекарств их знахарей и китайцев.
Обитатели Лоб-Нора в такой же мере зависят от рыбной ловли, как и многие гиперборейцы. У них всё благополучно, когда рыбная ловля летом была обильна, и оказалось возможным собрать достаточный запас и на зиму, но если этого не случилось, зимою люди умирают от голода. При этом их приёмы для такого необходимого промысла крайне просты, часто даже неудовлетворительны. На озере Зайсан киргизы со значительным успехом занимаются ловлей рыбы сетями. Каракалпаки на нижнем Аму и на Аральском озере питаются главным образом рыбной ловлей, производя её на огромных лодках, поднимающих иногда до 200 центнеров. В тихую погоду рыбной ловлей занимаются некоторые туркменские племена у каспийских берегов, в особенности в Киндерлинском заливе и в Александровской бухте. Здесь употребляют удочки и гарпуны; приготовляемая здесь икра — невысокого качества. Эти береговые туркмены обеспечивают себя на зиму запасами рыбы, которую они солят, сушат, вываривают в рыбьем жире или обтягивают рыбьим пузырём и закапывают в землю. Замечательно переменное хозяйство обитателей Тарима: они вылавливают рыбу из своих поёмных мест, затем высушивают их или спускают с них воду и выпускают на быстро вырастающий тростник стада овец. Настоящие кочевники в области Урала и Ембы почти не пользовались самыми рыбными реками, вследствие чего казаки могли спокойно завладеть водами и прилегающими к ним местностями, откуда можно было видеть реку. Суда встречаются, конечно, в весьма ограниченных областях; на Лоб-Норе и Тариме выдалбливаются узкие однодерёвки из стволов тополя. «Лодки» киргизов Зайсанского озера, вдвое большей величины, обитые досками, увеличивающими их в высоту, вероятно, произошли под влиянием русских; суда туркменов-рыболовов на Каспийском озере построены по персидским образцам.
В питании мясо далеко не играет той роли, какую позволяет предположить обладание избытком скота. Киргизский «сокум» — пиршество, справляемое в позднюю пору года при убое скота для зимних запасов, причём съедаются большие количества мяса, не может служить мерилом для повседневной жизни номадов, которые предпочитают довольствоваться палым и краденным скотом, чтобы не уменьшать численности своих стад. Мясо варят и парят, редко жарят. Там известно и копчение. У туркмен мясо едят по большей части только по праздникам. По мнению Вамбери, араб скорее может быть назван мясоедным, чем турок, хотя последний у всех своих соседей славится неумеренностью в пище. У него нет такого концентрированного пищевого средства, как финики у арабов. Кроме того, жизнь в степи сама по себе порождает голод. В бо́льших размерах, чем мясо, употребляются продукты молочного хозяйства, не столько в виде пресного молока, сколько в виде сыворотки, сыра и (в особенности у монголов и тибетцев) масла. Йогурт и айран, или араг, — различные сорта сильно окисшего молока и пахтанья вместе с жировыми частицами, [584] курут — маленькие шарики высушенного молока, служащие иногда единственным средством, чтобы придать вкус горько-солёной воде и доставляющий вместе с кусочками мяса употребительный даже у волжских татар баламик, распространены от Гималаев до Малой Азии. Сюда же относится известный и в Тибете, презираемый туркменами и каракалпаками кумыс, чичан монголов. Некоторые неосновательно считали кумыс столь характерной принадлежностью тюрков, что достаточно было упоминания его у гуннов, чтобы приписать им несомненное тюркское происхождение. Из растительного мира потребляется преимущественно просо, которое растёт и на скудной почве; торговля присоединяет к нему на юге рис, на севере пшенину. В особенности туркмены, живущие поблизости к Персии, давно уже привыкли к муке и пекут похожие на мацу пресные хлебы, а также лепёшки на сале, предназначенные для хранения впрок. Национальная дзамба монголов есть крутое тесто из поджаренного и грубо размолотого зернового хлеба. В области китайской культуры, то есть в особенности у монголов и тибетцев, чай сделался необходимостью в форме кирпичного чая, циркулирующего здесь в качестве денег, цена которого, когда он доходит из Китая до Балти и Ладака, для многих является недоступной. Его варят с коровьим маслом и солью, и он скорее представляет суп, чем напиток. Индия делает успешные попытки доставлять свой чай в таком же виде на центральный азиатский рынок. Ко многим кушаньям примешиваются дикорастущие коренья и плоды, собираемые во множестве женщинами и детьми. Ягоды хармика (Nitraria Schoberi) составляют почти ежедневную пищу цайдамских монголов.
Курение опиума имело в Монголии тем более обширное распространение, чем более переселялись туда китайские переселенцы, чтобы уйти от запрещения возделывания мака и изготовления опиума. Табак монголы жуют и курят из маленьких китайских трубок, а волжские калмыки — из европейских, крышка которых удерживает огонь даже в степные бури.
Домом кочевника является шатёр. В тюркских наречиях шатёр и дом обозначаются одним и тем же словом. Меняется место, а форма, материал и устройство остаются постоянными. Мы не зашли бы слишком далеко, если бы сказали, что одинаковое с незапамятных времён устройство шатра играет роль одной из дисциплинирующих сил в жизни номадов. Каждый имеет здесь прочное, издавна определённое место, отчего и зависит быстрота и порядок в установке и разборке старого и устройстве и обряжении нового шатра. Отсюда же исходит и поразительная поместительность, удивлявшая европейцев, в особенности в тюркских шатрах. В киргизской кибитке средних размеров днём помещается 40, а ночью 20 человек, и при этом кругом по стенам и жердям развешаны и разложены утварь, оружие и запасы. Под отверстием шатра, где охраняются очаг, запасы и оружие, помещаются мужчины, слева от входа женщины и дети, а против них прислуга мужского пола. Неслыханно, чтобы кто-нибудь без приказания или настоятельной необходимости переменил своё место. Только благодаря этому порядку шатёр со всем своим содержимым можно разложить и навьючить в один час.
Твёрдую часть шатра там, где можно достать леса, составляет деревянный остов, разбирающийся на несколько частей. На открытом конце из балясин ставятся несколько жердей, сходящихся между собою, как спицы колеса. Так как эти стропила в монгольской палатке имеют прямую, а в киргизской — параболическую форму, то первые считаются менее поддающимися действию ветра. Весь остов [585] обёртывается тканой, часто красиво разрисованной узкой материей, крепко связывающей отдельные части, и затем покровом из нескольких штук войлока, которые на концах натягиваются друг на друга и связываются верёвками из верблюжьей шерсти. Эта оболочка у бедных заменяется покрышкой из вываренной берёзовой коры, к чему присоединяются ещё снаружи камышовые циновки, в свою очередь, обёртываемые и скрепляемые полосою тканой материи. Дверью служит деревянная рама, на которую навешаны деревянные створки. Часто ковёр заменяет дверь или служит вторым прикрытием входа. Раздвигая покрышку палатки, впускают воздух и свет и открывают проход для дыма. Наружный покров палатки у туркмен по большей части красного, а у тибетцев — чёрного цвета. Это различие наружного цвета палатки не имеет ничего общего с приставкою кара (чёрный) к названиям народов — каратангуты, каракиргизы и пр. У настоящих номадов большее благосостояние выказывается не в лучшем обряжении, а в большем числе шатров. Но у бедных скотом татар области верхнего Ийу шатёр приближается к юрте из коры, а зимой — к земляной хижине североазиатских народов. У очень бедных народов, каковы алтайские калмыки, нижний остов шатра вовсе отсутствует: обитатели живут под одной крышей, которая кое-как защищает их, вроде зачатка большого шатра. У бедных жителей Тарима камышовая хижина настолько удерживает некоторое сходство с шатром, насколько промежутки между угловыми сваями неплотно заполнены камышом, наподобие покрова шатра, причём не может быть и речи о каменных стенах или более плотной постройке всей хижины. Таковы же и деревянные зимние юрты кочующих летом татар племени кизил на верхнем Чулыме. Кочующие тибетцы живут в четырёхугольной чёрной войлочной юрте из шерсти яка. Спят там на шкурах. Чем менее обеспечено существование, тем жилища более жалки: у тех тангутов, которые своё имущество и запасы прячут в земле, они содержат почти исключительно шкуры и навоз.
В различиях покрова шатров отражаются различия времен года. Радость весны, быть может, только обитателями области полярного круга ощущается в такой же мере, как обитателями степей. При температуре, остающейся целые месяцы ниже точки замерзания, юрты с их войлочным покровом весьма прохладны, и в них, даже при пылающем огне и в шубах, с трудом можно согреться. Поэтому текинские туркмены устраивают рядом с шатрами подземелья, в которых зимою, благодаря обделке войлоками или коврами и небольшому огню, довольно тепло, а летом прохладно. Во время зимних буранов огонь на очаге среди шатра гасится, и тогда колья, которые ставят в бурю, и обвитые вдвойне верёвки из верблюжей шерсти едва могут сдержать шатёр. В период от половины марта до половины апреля, получивший своё название от того, что тогда ягнятся овцы и жеребятся кобылы, постепенно снимаются наружные покровы кибитки. За этим следуют вскоре разборка и нагрузка её, составляющие преимущественно работу женщин. К концу октября зимний шатёр возобновляется обвиванием крепкими верёвками из верблюжей шерсти и удвоением войлочного покрова.
Насколько велик порядок в юртах, настолько же недостаточна в них опрятность. Кочевники вообще нечистоплотны и в особенности в холодных и скудных водою местностях, где получает значение поговорка, что бог немилостив к человеку, на котором нет никаких насекомых.
Переход от шатра к дому совершается через посредство средней формы — жалкой земляной хижины, которую строит себе монгол, слишком бедный, чтобы иметь стада, вблизи своего поля, а затем [586] через посредство прочных хижин для запасов и для зимовья полукочевников. На самом деле, когда богатый или знатный монгол или киргиз строит себе дом по русскому или китайскому образцу рядом со своей кибиткой, то в этом есть нечто неорганическое, внешнее. В Монголии и Тибете прочно осевшие племена строят уже четырёхугольные дома из высушенных кирпичей с небольшими пещерообразными жилыми помещениями в идущих уступами этажах, с плоскими крышами. Лишь начиная от лесистой области Южного Ладака и Балтистана встречаются дома с косыми кровлями. Замечательно сохранение округлости кибитки в шестиугольной постройке хижин алтайских калмыков, сделавшихся оседлыми. Плоские тибетские дома с неправильно распределёнными по стенам оконными отверстиями, однообразного серого цвета, в земледельческих местностях окружённые кучами навоза, вполне подходят к обнажённому ландшафту; деревню часто бывает трудно отличить от кучи растрескавшихся скал. Местечки, естественно, встречаются здесь реже, чем отдельные дворы. На плоской крыше тибетцы раскладывают свой урожай для просушки и просят у небольшого изваяния Будды благословения своей семье и собственности. В зимнее время на ней греются на солнце. Место для огня выкапывается посредине земляного пола. Только зажиточные люди обладают низкими столиками и вблизи очага двумя или тремя небольшими кожаными тюфяками, на которых сидят женщины. Стулья и скамейки там неизвестны. У небольших кочевых племён, постоянно опасающихся нападения врагов, лучшая часть их имущества вместе с провиантом скрыты в земле, отчего они кажутся ещё беднее, чем в действительности.
Древние рассказывали о кочевниках, живущих в повозках на скифских равнинах, ачатирсах и савроматах, которые называли себя гамаксабиотами. Паллас в конце прошлого столетия застал кундуровских татар, восточную ветвь ногайцев, готовившимися обменить на сложные кибитки киргизов и калмыков свои корзинообразные войлочные шатры, которые при передвижениях нагружались на двухколёсные повозки-арбы и перевозились мелкими, лёгкими, быстрыми быками (даже рысью).
Монгольские юрты часто стоят отдельно или рассеянными группами, между тем как киргизы повсюду устраиваются не иначе, как в виде аула; таким же образом странствуют и живут маленькими ордами около десяти шатров даже редко расселённые северные тибетцы. Более крупные постоянные местечки и города естественно можно найти лишь у полуоседлых номадов. Так живут каракалпаки, по временам в Чимбаи в дельте Аму, постоянное население которых состоит из торговцев, духовных лиц и ремесленников. Прославленные с древних времён названия городов области Аму-Дарьи — иранского происхождения, но существуют и тюркские имена более мелких местечек этой области, указывающие, что тюрки давно уже селились среди иранского населения. Подобные названия сводятся отчасти к старинным резиденциям правителей племени, какие мы находим у монголов до настоящего времени. Местечки, как, например, Урга, установились, по крайней мере, на долгое время; их нельзя назвать городами в нашем смысле, но, как выражается Регель о Шихо в области Или, «они представляют собою скопления поселений, базаров и укреплений».
К числу отличительных признаков степи принадлежат бесчисленные развалины городов, отчасти значительного протяжения. Посреди песчаной Кузупчи лежат развалины города в квадрате из стен длиною более 8 километров и высотою до 10 метров. По всему среднему течению Черчен-Дарьи, на расстоянии от 5—15 километров к западу от его нынешнего ложа, находят следы старинных городов и поселений. Ещё [587] в наше время случалось, что жители городов, предоставив наступающим номадам поля, пастбища и леса, под конец очищали и города: так поступили каракалинцы, теснимые ахалтекинскими туркменами, которые, без сомнения, не знали, что им делать с покинутым городом. Гейфельдер тотчас же после падения Ахал-Теке нашёл Каракали в виде современной Помпеи. «Укрепления, валы, стены, башни, каналы, мосты, жилища (с глиняными стенами), виллы с садами, амбары, дворы, конюшни, колодцы, церкви, погреба, ясли, корыта, обширные водопроводы и орошение вполне сохранились, но совершенно безлюдны. Не видно ни одного сторожа, ни одного домашнего животного». Выселение татар и евреев после русского завоевания оставило в Крыму целые города пустыми. Майкоп оставался без населения ещё в 1800 г.
Стены и валы замыкали некогда важные проходы и переходы, как, например, у Перекопа. Небольшие форты из фашин и земляного вала находятся вблизи каждой монгольской стоянки в Цайдаме, чтобы давать убежище стадам при нападении каратангутов. Покинутые укрепления этого рода напоминают германские круглые валы: таково укрепление горных калмыков на отдельном холме при устье Челы. Длинные земляные валы рассказывают во всех степных областях о битвах номадов между собою и с оседлыми народами. Одна из самых северных границ проходит от Симбирска через Курск, другая от Пензы тянется к Тамбову; обе были предназначены для защиты Москвы от татарских вторжений. Самое знаменитое сооружение этого рода представляет Китайская стена, которая охраняла старый Китай от верхнего Хуанхэ до моря; в настоящее время место её занимает широкий пояс земледельцев, выселившихся из Китая, который гораздо действительнее защищает китайские северные провинции, вытесняя монголов из самых плодородных мест обитания, уменьшая их численность и ослабляя их организацию и прежде всего дух предприимчивости.
Нынешним обитателям уже чужды такие трудные каменные постройки. Высеченная в скале дорога в долине Вашансая принадлежит прошлым поколениям. Местечко Ташкупринк на Зерафшане называется «каменным мостом», тогда как в настоящее время там проходят по деревянному мосту. Каменные мосты, сохранившиеся от старинных времён, часто оказываются в лучшем состоянии, чем нынешние деревянные. Легенды об Искандере (Александре), окружающие столь многие произведения древности, превышающие выполнением и замыслом силы нынешних обитателей этих местностей, связаны и с остатками каменных мостов при незначительных в настоящее время местечках, каков, например, Термец на Аму.
Рядом со скотоводством, торговля является важнейшей хозяйственной деятельностью в степи. Скотоводство, охота, отыскивание каменьев и кореньев и незначительный промысел туркменок, ткущих ковры, доставляют продукты для продажи. Уже в древности было известно, что скифы торговали мехами с незапамятных времён. И у номада есть свои потребности, в числе которых на первом месте стоит кирпичный чай, а за ним уже табак и опиум, зерновой хлеб или мука, материи для одежды, оружие и другие военные снаряды. Вследствие этого в наиболее выдвинувшихся постах встречаются торговые люди, в особенности китайцы, которые отчасти разносят свои товары, отчасти торгуют в прочных поселениях (русских слободах), доходя до Туркестана, где встречаются с индусами и арабами. Отдельные племена находятся в торговых сношениях с определёнными местами, отчего впоследствии образовывались более тесные связи. Так шугнанские татары снабжают припасами памирских каракиргизов в летнее время, а те осенью появляются в Шугнане для обмена соли на зерновой хлеб. [588]
До сих пор ещё во всей Монголии сохраняется характер колонии, так как большие, настоящие китайские эмпориумы, играющие сверх того роль крепостей, находятся у самой границы и служат для защиты внутренней страны и для сношений с нею. Другие кажутся более, чем передовыми постами, которые легко могут быть оставлены, чтобы возникнуть вновь на более благоприятных местах. Пять пограничных эмпориумов образуют род пояса укреплений по северной и западной границе Китая и могут считаться операционным базисом торговли в степи и за пределами её. Из них по постройкам и населению Калган — чисто китайский город а Хухукото — типичный среднеазиатский. Шехоль, уже вследствие частого пребывания китайского двора, имеет также более китайский характер. Из Калгана дорога идёт в Ургу в Северной Монголии и из Хухукото в Кобдо в Северо-Западной Монголии. На прежней западной границе империи, к югу, в Нингхии, на верхнем Хуанхэ в защищённом положении в исходном пункте оживлённой колонизации, в «Стране входов», мы находим замечательную полосу оазисов, между Гималаями и Алтаем, составлявшую естественный путь поперёк Азии и, вследствие этого, бывшую с древнейших времён ложем главнейших потоков народных переселений и сообщений и уже за 200 лет до Р. Х. усаженную военными колониями. Из них уже во времена Марко Поло возникали величественные китайские торговые города, распространявшие китайскую культуру до Алтая и Памира. То же значение, какое Нингхия имеет для запада, Синингфу имеет для юга. Он служит посредником сношений с Тибетом и Индией, и торговля его была некогда больше, чем торговля Нингхии. В прошлом веке иезуиты нашли там армян католического вероисповедания; слава этого города достигает до базаров Восточного Туркестана. В этих колониальных городах разрослись самые разнообразные виды промышленности.
Вместе с дорогами лежащие на них местечки естественно подвергаются непредвиденным колебаниям торговли. Караванная дорога из Калгана в Кяхту через пустыню Гоби, важная для мирных сношений монголов с европейцами и для китайско-европейских сообщений и бывшая весьма оживлённою до половины нынешнего века, утратила это оживление с тех пор, как русские всё более и более перевозят чай морем в Одессу и из Ханькоу в Тянь-тзин и оттуда сухим путём в Иркутск, куда перенесена таможня из Кяхты. Китайский Маймачин и русская Кяхта останутся тем не менее навсегда важными пунктами торговых сношений даже и тогда, когда новая более короткая караванная дорога пройдёт чрез Монголию от Чинданта в Забайкальскую область прямо на Дола-Нор. Вообще дорога через Гоби страдает и от возвышенности положения, и от суровости климата. В некоторые зимы переезд через пустыню Гоби затрудняется ещё и тем, что монголы, поддерживающие почтовое сообщение, вследствие недостатка корма должны переселяться далеко в сторону от обыкновенной дороги со всеми своими животными.
У отдалённых племён мы и в настоящее время находим энергичную многостороннюю домашнюю промышленность. Даже бедные обитатели Тарима прядут и ткут овечью шерсть и даже добывают прядильные волокна из стеблей растения кондырь, которое они обделывают наподобие льна; женщины прядут его на особой прялке и из пряжи выделывают на простом ткацком станке крепкое полотно. Насколько просты орудия этого промысла — веретено в виде палочки с прикреплённым к ней камешком и соответственный тому ткацкий станок — настолько у более подвинувшихся племён разнообразны продукты подобной промышленности. Полотно несколько редкого тканья, но превосходной отбелки, носовые платки с красными узорами на концах, шерстяные материи и [589] красивые, вышитые шёлком праздничные одежды дают нам высокое понятие о прилежании и искусстве текинских женщин; пёстрые ковры и верблюжьи сумки их, в которых недостаёт только белого и фиолетового цветов, составляют в настоящее время предметы значительной торговли. Туркменки ткут также шелковистую материю агари из крайне мягких волос верблюжат, которая в Персии ценится на вес золота.
Вышивание перчаток им также знакомо, как и изготовление войлоков. В этом отношении монголки стоят значительно ниже своих западных соплеменниц. Способ, каким они изготовляют без челнока пёстрые ленты из шёлковых нитей, заслуживает более названия плетения, чем тканья. Кочевнику свойственно обширное применение войлока из верблюжьей и овечьей шерсти, которая раскладывается слоями, смачивается, скатывается руками и затем валяется ногами. Таким образом изготовляют войлок белый, натурального цвета и узорчатый, который во множестве употребляется для прикрытия палаток, для шапок, чулок, а у более бедных для одежды. Кожа у богатых стадами киргизских племён составляет предмет крупного вывоза в Россию и в ханства; изготовление её, за недостатком настоящего дубильного материала, довольно несовершенно. Кожи размачиваются в жидкости, в которой распущен высушенный сыр вместе с мукою и солью. Каждый сорт шкуры и кожи имеет определённое применение. Меха для воды изготовляются из козьих, а для кумыса из лошадиных кож; яргак (гладкая овечья кожа) служит для одежды так же, как кожи жеребят или верблюжат с мягкими волосами. Для своих больших кумысных мехов, смазываемых для прочности жиром, киргизы употребляют четыре лошадиных кожи. Там, где пастух находит лес, он выделывает из него различные предметы для своего обихода. Предпочтение в этом отношении отдаётся так называемому дикому масличному дереву [590] (Elaegnus). Два необходимых предмета из дерева, жерди для палатки и деревянная часть седла, вместе с большими деревянными блюдами и сундуками, образуют предметы торговли, между тем как ложки, чашки для кумыса и даже шумовки, лет сто тому назад изготовлявшиеся у киргизов преимущественно из дерева, в настоящее время почти всюду из железа, и ввоз их деятельно производится соперничающими между собою русскими и китайскими торговцами. Старинные запрещения китайских правителей снабжать монголов железом давно уже забыты. Наибольший спрос существует на большие чугунные горшки, в которых приготовляется пища семьи кочевников над треножником; выделкою их занимается большой китайский чугуннолитейный завод в Банту (в Восточной Монголии). Кузнецов там можно найти лишь в ограниченном числе. Кузнец вместе с музыкантом (см. рис., стр. 589 и 592) занимают самое низменное положение среди сословий Ладака. У киргизов, напротив, он играет роль помощника бакши у шаманов. В связи с этим киргизы молятся около тигля, наполненного свинцовой рудой и углём, чтобы показался металл. Горн, состоящий из доски, покрытой слоем глины, наковальня в виде камня и соответственные этому молоты и щипцы — таковы орудия киргизского и монгольского кузнеца. Легко понять, что с помощью их можно изготовлять только весьма простые изделия. И в этом отношении запад ушёл дальше востока. Туркмены воспроизводят тонкие предметы украшения персидской работы, изготовляют фитильные ружья и выделывают сами рельефные штемпели своих серебряных денег. Каспийские туркмены также искусны в различных промыслах. Близ Красноводска они добывают соль, на острове Челекене — нефть. Будучи из всех тюркских народов наиболее склонны к торговле, они привозят эти продукты на Астрабадский рейд. Мы можем припомнить здесь и чудское горное дело (см. выше, стр. 573). Между тем как буддийским монголам все изображения Будды и художественные предметы культа привозятся из Тибета, ислам запрещает тюркским народам, исповедующим его учение, изготовление подобных вещей, зато они стоят выше в украшении женских одежд цветными нитями, шнурками и бусами, в выделке оружия и в особенности пёстрых тканей, вероятно, благодаря персидскому и индусскому влиянию. Кочевые тюркские народы Персии доставляют много поступающих в продажу ковров более простого приготовления (см. табл. «Тюркские и монгольские ткани и украшения» ниже).
Работа в доме или в кибитке на большинстве монголок и киргизок лежит столь же тяжёлым бременем, как и на рабах. При большой лености мужчин, даже у туркмен не может быть речи о справедливом разделении труда. Все работы внутри шатра возложены на женщину, но она принимает участие и в разбивке его, должна изготовить для него войлок и верёвки и заботиться о горючем материале. Там, где существует земледелие, женщина пашет, сеет и косит; нередко ей даже приходится седлать и взнуздывать лошадей, внимательно наблюдать за седлом и оружием и даже приготовлять водку, какою одуряет себя её господин и повелитель. Мужской работой считается охранение стад, война и разбой. Киргизские девушки даже стерегут овец ночью, когда это считается лёгким делом, но не днём; женщина, жалуясь на своего мужа, говорит; «Он дурно обращается со мной; он заставляет меня стеречь овец днём». На женщинах лежат также заботы о больных животных, в особенности о телятах. К этому материальному обременению присоединяется и нравственная приниженность. «Совет женщины годится только для женщины», — говорит киргизская поговорка. Новорождённый мальчик встречается с гордостью и радостью;
[К таблице: Тюркские и монгольские ткани и украшения.]
1. Шапка шамана у бурят из железных обручей, меха и лент 2. Войлочный ковер (киргизы) 3. Шапка для замужних женщин (киргизы) 4. Шапка из козьей шкуры (киргизы) 5. Перевязь для ножа у остяков |
6. Шейн. украшение знатн. женщины остяков 7. «Калат», вышитая одежда ташкентских туркмен. 8. Бархатная верхняя одежда, надеваемая поверх шубы женщинами и девушками калмыков |
9. Верхняя одежда женщин бурят с серебряными бляхами 10. Шаровары бурят 11. Чехол для лука у бурят 12. Мешалка для кумыса (киргизы) 13. Барабан шаманов у калмыков (фиг. на нём изобр. главн. из злых духов) |
[591]
а появление на свет девочки считается бременем, почти несчастьем. Выражения уйгурской песни:
Лучше, если дочь не родится или не остаётся в живых;
Если она родится, лучше будет, если она очутится под землёй,
Когда поминки совпадут с рожденьем,
содержат жестокую истину, но вполне основательную с точки зрения большинства азиатов.
Немногие племена кочевников настолько следуют исламу, что проводят у себя отделение женщин от общества мужчин. Непокрытые лица составляют обычное, а покрытые — исключительное явление. Под покровом известных форм и формальностей, незамужние женщины нередко пользуются свободой, которая может заходить очень далеко, пока не обнаружатся последствия общения с молодыми людьми племени или пока, что считается гораздо худшим, эти сношения не выйдут за пределы аула. Применение снадобий, убивающих плод, значительно распространено и терпимо. Этот безнравственный обычай, наряду с безбрачием лам, содействовал, без сомнения, незначительному увеличению численности столь многих среднеазиатских народов. Экзогамия твёрдо поддерживается у киргизов; они привозят себе невест из другой общины, часто за 700 вёрст и далее.
Обручение совершается задолго до наступления возраста возмужалости. Калым, подарок невесте, считается подарком, но в действительности представляет покупную цену её. Это всего яснее видно из того, что у монголов бедняки, не могущие внести калым, должны заработать себе невесту способом Иакова. Обручения, когда жених и невеста ещё лежат в колыбели, и теперь ещё встречаются у киргизов; при этом формальности, какие отец жениха соблюдает по отношению к отцу невесты, таковы же, как и при сватовстве взрослых. И здесь отец жениха отправляется со своими ближайшими родственниками в улус невесты и разговаривает с её отцом о посторонних вещах, пока, наконец, не приступит к нему с чашкой водки и с набитой трубкой и не изложит цели своего прихода. У племени кизил томских киргизов, которые особенно крепко держатся старых обычаев, отец жениха говорил ещё лет двадцать тому назад следующие слова: «Когда вода будет заливать твоё жилище, я буду крепкой плотиной; когда ветер будет дуть в твоё жилище, я буду охранительной стеной; когда ты позовёшь меня, я прибегу, как собака; когда ты ударишь меня по голове, я войду в твой дом и сделаюсь твоим родственником». Когда водка принимается и выпивается, а трубка выкуривается, это означает согласие. Всё общество переходит затем к рассуждению о калыме, и как бы ни были малолетни дети, о бракосочетании которых идёт речь, весьма горячо рассматривается вопрос и о времени свадьбы. Покупная цена, естественно, устанавливается в виде голов рогатого скота и преимущественно лошадей, причём верблюд идёт за пять кобылиц, 1—3 верблюда за одного скакуна и пр., и в придачу даются ещё ружья и охотничьи орлы. Сто кобылиц составляют значительный калым, но ни один не заключает менее двадцати семи. Согласно строгому обычаю, кроме того, молодой жених, при каждом посещении невесты оделяет её многочисленными подарками. В 1868 г. русское правительство разрешило киргизским невестам отказываться от брачного союза с женихом, обручённым с ними в ранней юности. В таком случае родители должны возвратить калым жениху, с придачею девяти штук рогатого скота в виде пени. Киргизы долгое время скрывали этот закон от женщин. Когда он, наконец, был обнародован, уже на первом собрании волостного суда в Усть-Каменогорском округе (Семипалатинской области) одиннадцать девушек явились [592] перед судом с заявлением, что они не желают вступать в брак со своими женихами. В прежнее время, если женщина хотела освободиться от своего мужа, она должна была три раза убежать от него. Когда путём расследования устанавливалось, что муж дурно обращался с женой, брак расторгался. Всего свободнее браки у таримцев, живущих в унизительной бедности.
Там, где для этого имеются средства, при сватовстве взрослых невест празднества получают ещё большее распространение. Сваты, которыми бывают родственники жениха, угощаются в течение нескольких дней и в последний день получают кусок бараньей грудины из особой чашки в знак ненарушимости договора. На этих пиршествах над сватами совершаются всевозможные проделки: им даже не дают уехать, для чего женщины аула портят сбрую, подсовывают кости под седло или привязывают к хвосту лошади. Многое, даже обычай, в силу которого младший из сватов должен украсть чашку и привезти её домой, напоминает похищение невесты. Те же попойки со сходными играми и шутками повторяются при ответном посещении родственников деревни жениха. Так же, как там невеста, здесь жених остаётся [593] невидимым. Эти посещения повторяются при постепенной уплате калыма, пока не будет внесена условленная сумма. Тогда сваты в последний раз отправляются в аул невесты, причём жених сопровождает их, хотя и на некотором расстоянии, часто оставаясь в палатке, пока ещё нельзя видеть невесту. Затем всю ночь продолжаются попеременно песни мужской и женской молодёжи аула. Первая находится снаружи юрты отца невесты, а последняя внутри. Лишь тогда, когда составятся две партии, из которых одна старается освободить невесту из её убежища, а другая — удержать её там, и последняя окажется побеждённой в притворной схватке, и невеста будет принесена на ковре в юрту её отца, несколько женщин приглашают жениха посетить свою невесту. Оделяя обильными подарками женщин аула, жених вступает в юрту невесты и остаётся с нею несколько дней вдвоем, видя её при этом случае, быть может, в первый раз. Возвращаясь тайно к своим, он находит подарки отца невесты, которые следует распределить между сватами. Наконец, он является в торжественной процессии и гонит перед собой скот, чтобы привезти невесту в свой родной аул. Во время пиршества, для которого убивают пригнанный им скот, появляются женщины в нарядных одеждах невесты, в числе которых высокие меховые шапки, украшенные каменьями, жемчугом и монетами, достигают иногда ценности от двух до двух с половиной тысяч рублей. Отправление невесты в юрту жениха обставляется также многочисленными формальностями. Томские татары несут занавесь между двумя молодыми берёзками, скрывающую юрту жениха от глаз невесты до последней минуты.
Женатые члены большой семейной общины живут каждый сам по себе в собственной юрте, и каждый обрабатывает своё поле для собственного прокормления. Все другие доходы должны доставляться главе семьи. Вдова удерживает за собою только поле и, вследствие этого, становится рабою свёкра, который её купил и который новому покупателю не уступит ни одной копейки. Насколько калым не представляет в действительности подарка, насколько он связывает женщину, очевиднее всего следует из того, что она как часть наследства переходит к ближайшему по старшинству родственнику умершего, независимо от того — стар он, или молод. Через год после смерти мужа вдова должна была отправляться к его «преемнику». Если он был ещё ребёнком, она должна была дожидаться его совершеннолетия. Русские законы положили конец этому рабству своего рода, но обычай до сих пор ещё поддерживает подчинённое положение купленной женщины.
Многожёнство у монголов-буддистов встречается редко, но оно не часто и у тюркских народов: число женщин у кочующих племён, численность которых во многих случаях убывает, не может быть особенно большим. Правило, в силу которого у народов, уменьшающихся в численности, женская половина исчезает быстрее мужской, оправдывается и здесь. Система калыма отпугивает от брака, и здесь вообще не любят большого количества детей. Убийство детей женского пола можно предполагать даже у русских калмыков, общая численность которых уменьшается; число женских индивидуумов с 1862 до 1869 г. убыло на 3,4%.
Многомужество распространено в Тибете преимущественно в той форме, что жена старшего брата становится женою прочих братьев. Двое, трое и даже четверо кровных родственников обладают там иногда одной женой. В этих браках несогласия происходят редко, и тогда преимущественно по вопросу о принадлежности детей. В таких случаях вопрос решается или сходством черт лица, или властным словом бабки. Обычай этот встречается на севере даже у тангутов, и в Малом Тибете нередко можно видеть, что четыре брата живут с [594] одной женой, причём младшие занимают подчинённое положение, что легко понять из значения самого обычая. На старшем брате лежит забота о детях, которые говорят о «старших» и «младших» отцах. Давно уже эти отношения объясняются недостатком плодородной почвы в стране, и полиандрия сводится к той же причине, как и широко распространённое безбрачие. С этим согласуется обстоятельство, что у каратангутов кочевники придерживаются моногамии, а оседлые — полиандрии. Возможно, что этот обычай поощряется и государством, которое в соседнем Китае видит перед собою опасности перенаселения. Относительно Тибета мы слышим, что там за каждую женщину уплачивается подать. У тибетцев она считается политической мерой китайского правительства. Хотя китайское господство над Тибетом может быть названо недавним, но нельзя того же сказать об описываемом обычае, который Цезарь нашёл уже у древних британцев, а первые испанцы, посетившие Канарские острова, нашли у гуанчей. Уже в китайской географии Вейтсанга говорится: «В Тибете женщины сильнее слабых мужчин, и поэтому часто три или четыре брата берут одну жену». Балты, которые с принятием магометанства должны были отказаться от полиандрии, представляют пример экономических видов и последствий этой системы, будучи при усиливающемся размножении принуждаемы к постоянному выселению — в Ярканд, Кашмир, Джему, даже в предгорья Индии. Магараджа Джему имел возможность составить особый полк из балтов. Во всяком случае, тибетская политика замкнутости, противящаяся проникновению чужеземцев и оставлению родной страны, в полиандрии и безбрачии видит сильных союзников. Меньшее число женщин не всегда бывает основою этого обычая: в Лхассе женщин даже более, чем мужчин. И в пограничных областях можно найти достаточное число тибеток, готовых соединиться с китайцами, тогда как обратное замечается редко. Возможно, что этот обычай был подготовлен умерщвлением новорождённых девочек. Множество лам, живущих в безбрачии, вносят большую порчу в народ.
Роды происходят в присутствии старых женщин племени или аула, старающихся противодействовать волшебными средствами враждебным силам. Некоторые из этих женщин имеют сведения в родовспомогательном искусстве. Это не мешает, однако, героическому обращению с женщиной в этом положении, добровольно подчиняющейся обычаю, в силу которого она не покидает домашней работы до наступления родовых болей. О семипалатинских киргизах рассказывают, что они в крайнем случае сажают родильницу на лошадь вместе с седоком, чтобы бешеной скачкой вызвать в ней движения, в которых ей отказывает природа. «Иногда это помогает, а иногда женщина умирает». Свежеубитый ягнёнок или овца играют у киргизов во всё время родов видную роль. Часть его мяса бросается в огонь и сжигается для умиротворения злых духов, а из другой варится единственная пища родильницы — суп, в пене которого купают новорождённого. Завёрнутый в тёплую шкуру только что убитого животного ребёнок, если он мальчик, кладётся в верхней, а девочка в нижней части шатра. Шейный позвонок животного вешается над ребёнком, чтобы шея его укреплялась. Три дня ребёнок остаётся вблизи матери, и затем его обмывают в воде, в которую кладут для счастья золотые и серебряные монеты. Мать не должна кормить его в течение этого времени. Через три дня его укладывают в колыбель, которою бывает или кусок полотна, растянутый на четырёх подпорках, где ребёнок лежит на остриженной весною шерсти или на плотной, войлокообразной зимней шерсти верблюда, или же сплетённая из ивовых прутьев подставка, похожая на маленькую кровать, которую носят на палке, как корзину с ручкой, [595] и ставят на лошадь перед наездницей. У монголов по возможности вскоре затем совершается при чтении молитв «крещение» новорождённого троекратным погружением в таз с солёной водой. Затем ребёнку дают имя. После каждой ванны он завёртывается в ту же простыню, принадлежащую ему с самого рождения, которая под конец, пропитанная жиром, или бросается собакам, съедающим при этом и зародыши всех болезней, или служит целебным средством, которое больные носят на теле.
Там встречаются имена, вроде «жеребец», «молодая собака» и т. п. Когда у монголов приглашается буддийский жрец, имена выбираются сообразно созвездию, году, месяцу и дню. Там бывают имена вроде Дорджи, власть, или Очир, сосуд буддийского богослужения. В возрасте трёх—четырёх лет монгольский ребёнок получает шёлковый шнурок с кожаными амулетными сумочками, содержащими писанные молитвенные формулы. С этого времени он носит его в течение всей жизни и увеличивает покупкою других амулетов. У тюрков мальчику в раннем возрасте дарят жеребца, который родился в одном году с ним от любимой кобылицы.
Земельное владение в резко ограниченном смысле оседлого населения знакомо, без сомнения, лишь таким племенам, у которых, как у каракалпаков, кочевая жизнь отступает перед земледелием. У этого народа, переменившего место своего обитания только по принуждению, пахотная земля распределена между родами. Пришельцы должны покупать право на пользование ею. Пастбища составляют общую собственность аула у монголов хотона. Мирный пришелец может утвердиться только в зависимости от обладателей почвы. Так, тептери области башкир не представляют собою первоначально отделившегося народа, а только низший слой пришельцев, смесь татар и башкир, крепко осевшую с течением времени. Слово «тептери» означает собственно пришедшего после всех, вновь переселившегося. Кочующие башкиры относятся к ним презрительно. Оставляя в стороне стада, движимое имущество кочевников, живущих в простых условиях, каковы, например, юго-восточные и северные монголы, распределено так равномерно, что у них отсутствуют социальные крайности неравного разделения собственности. Этим именно и было вызвано восклицание Пржевальского: «Они лишены трёх атрибутов современной цивилизации — пролетариата, нищенства и проституции». У племён, ведущих войну и приобретающих добычу, существуют большие различия, выражающиеся в обладании рабами, женщинами, оружием и благородными верховыми животными. Но чем более номада можно назвать мирным, первобытным, настоящим, тем менее замечается у него ощутительного имущественного различия. С трогательной радостью старый правитель цайдамских монголов принимал приносимую ему дань — горсть табака, кусок сахару и 25 копеек деньгами.
Высшее сословие у туркмен и каракалпаков пришло в упадок и только у киргизских племён сохраняет выдающееся положение. Когда волжские калмыки появились в России, разделение на господствующий класс («белая кость») и подчинённый («чёрная кость») держалось ещё крепко. К первым принадлежал «бан» (по-тюркски — ван), управлявший подразделениями улуса с помощью своих друзей и родственников. Киргиз-кайсаки «белой кости» считали себя гораздо выше своих соплеменников «чёрной кости», так как они хвалились непосредственным происхождением от какого-либо султана, бея или знаменитого героя. Перед этим отступало даже на второй план уважение, какое воздаётся ходже, знатоку священного писания, происходящему от пророка. Эти ходжи весьма часто были подозрительными людьми, которые ничего не могли предъявить, кроме зелёного тюрбана, и в глазах гордящегося [596] семейными преданиями киргиза, который даже в простом звании насчитывает не менее «семи отцов», они не могли выдерживать сравнения с первыми.
Политическое разделение глубоко коренится в патриархальных учреждениях пастушеской жизни. Семьи, генеалогическую связь которых даже неучёный человек может проследить в более или менее длинном ряде поколений, соединяются в роды (сьок у тюрков, аймак у монголов). Они составляют твёрдое ядро всех политических образований высшего порядка, развивающихся из соседства по шатрам семейств в пять или шесть человек, которые, со своей стороны, соединяются под властью деда или старейшины в хотон, или аул. Многие хотоны, пасущие стада рядом, связаны кровным родством, но когда в них соединяется не менее восемнадцати семейств, это воспоминание ослабевает. Такие более крупные комплексы носят у монголов особое имя «анги», которое русские переводят словом орда. Настоящее значение его есть племя. Обязанность части рода, уцелевшей после войны или моровой язвы, — заботиться об оставшихся и о стадах погибших — показывает, что здесь существует связь более тесная, чем устанавливаемая простыми политическими соображениями. Здесь предполагается происхождение от общего корня, доказательством чего служит стремление выбирать себе жену вне пределов рода. Придерживающиеся старины каракиргизы считали это прежде всего кровосмешением и допускали такие браки лишь в виде исключения для своих правителей (см. выше, стр. 591). Древность родов доказывается между прочим и фактом, что имена их часто приходится слышать в разных местах. Впрочем, настоящей древности они достигают лишь тогда, когда сохранились в полном составе среди старинных нравов и обычаев. Как скоро кочевой быт начинает исчезать, и родовая система не поддерживается уже в прежнем чистом виде. Туркмены племени эрзари как полуномады, не придают уже своим родам такого важного значения, как их вполне кочевые степные собратья. Так, крымские татары, азербайджанцы и османы совершенно забыли свои родовые имена. Легко понять, что при этом и само по себе трудное сдерживание связи семейств и родов часто становится невозможным, и встречаются большие различия в указаниях числа родов. Из родов и племён развивается народность — улус монголов, урюк тюрков. Своеобразные условия подчинения раздробляют племена, которые прежде, быть может, составляли одно целое. Так ёграи и голыки Северного Тибета образуют одно подразделение тангутов, но живут в раздельных областях, причём первые признают властителем не кого-либо из своей крови, а главу голыков. С бедными джатакскими киргизами соплеменники их, до сих пор ещё живущие в степи, обращаются по старым законам, как с крепостными: похищение джатакских девушек степными киргизами прежде было обычным делом.
Насколько деление на роды важно для общественной связи, настолько же невелико их значение в политическом отношении. Низвержение правителей племени и возведение чужеземцев в это высокое положение случается нередко, между тем как родовые старейшины остаются незыблемыми. Правители родов служили некогда правителю племени как первому между равными. Каракиргизы, самый патриархальный и монархический из всех тюркских народов, признают ага-манапа, то есть верховного правителя, который собирает правителей родов, или манапов, для совета в делах общенародной важности. Сходное положение с ним занимает султан кайсаков, но пользуется меньшим влиянием. От калмыцкого племени волжской степи в конце прошлого столетия, вследствие угасания главной линии его наследственных правителей, отделился народ дербетов с 4900 кибиток и примкнул к донским казакам между Доном и Еем. Под чуждым владычеством власть правителя племени [597] естественно ослабела в пользу правителей родов. Это было понято всего лучше китайцами, которые пользовались родами, чтобы более и более раздроблять монголов. Во главе племени в военное время становится вождь (сердар, бек). Туркмены и кайсаки в мирное время мало признают власть этих правителей; киргизы, напротив, заводят своё подчинение так далеко, что называют себя рабами своего манапа, считают принадлежащим ему всё своё добро и признают за ним неограниченное право суда. Правда, за это они и с его стороны требуют некоторых пожертвований. В важных случаях он советуется со стариками рода. Из числа старейшин там, где это нужно, выбираются надсмотрщики за орошением, за пользованием землёй и вообще представители общих интересов в духе обычного права (адата).
Выражения орда, крыло, куча, совпадающие со словами, означающими сотню, десять тысяч и т. д., известны каждому, знакомому с историей монголов или тюрков. Это — остатки больших военных организаций, которые эти народы некогда водили сплочёнными массами против великих держав своего времени. Так, киргиз-кайсаки распались на Малую, Среднюю и Большую орды, из которых первая содержит восемь, вторая четыре и последняя два рода. Для общих военных экспедиций естественно соединяются между собой и такие племена, которые стоят далеко друг от друга; союзы их настолько же изменчивы, насколько они сами подвижны. Живущие к югу от Аму-Дарьи туркмены эрзари, номинально принадлежащие Бухаре и совершавшие прежде вместе с мервскими текинцами набеги на персидские области, в 1879 г. бухарским беком Чарджуя легко могли быть подвинуты к походу против своих старинных союзников.
Множество народных имён составляют бремя для этнографов, занимающихся историей внутреннеазиатских номадов. Более мелкие подразделения племени и часто само племя называются по имени своего начальника. Известные во всём мире имена, каковы османы, сельджуки, чагатайцы, имеют подобное происхождение. Вследствие этого имена эти меняются вместе с предводителями. Названия крупных групп, каковы киргизы, кайсаки и пр., имеют более широкое распространение, а следовательно, и бо́льшую прочность. При этом значение их обыкновенно настолько изгладилось, что с ними нельзя связывать определённых исторических отношений: так, киргиз означает — странствующий по полям, кайсак — бродяга, узбек — настоящий князь. Киргиз в устах русских сделался собирательным именем, которое обнимает гораздо больше, чем в действительности, а татарин означает безразлично и монгола и тюрка. Характерно, впрочем, различие происхождения этих имён. Родовые имена имеют чисто тюркское происхождение, между тем как у киргиз, каракалпаков, каракиргиз и узбеков сохранились монгольские племенные имена от времён монгольского влияния в XIII в. Там встречаются и персидские имена. Разделение и раздробление часто относится к новейшему времени, и там можно найти отчётливые предания о прежней связи племён, распавшихся ныне на орды, далеко держащиеся друг от друга. Исторические судьбы поднимали иногда мелкое подразделение из общей массы и возводили его на высшую ступень. Кипчаки были лишь родом каракиргизов, которому, вследствие вмешательства в историю Коканда, выпала на долю честь считаться самостоятельным народом.
В заключение скажем несколько слов о политическом управлении зависимых кочевых племён (см. стр. 399). Монголия для китайских правительственных лиц делится в политическом отношении на две совершенно неравные половины. Одна обнимает «внутренних монголов», которые, в свою очередь, разделяются на 49 знамён, в [598] пограничных полосах вдоль Манджурии и Китая до Тибета. К ним принадлежат ордосские монголы. Напротив, к отделу «кочующих пастухов» присоединяется всё кочевое население области «внутренних монголов». «Внешние монголы» охватывают халкских и западных монголов, или калмыков. Халки распадаются на 83 знамени. Восточная столица их — Урга, западная — Улясутай; здесь живут китайские наместники и среди них четыре хана. Каждый хан должен ежегодно представить императору в виде дани восемь белых лошадей и одного белого верблюда. Калмыки, или элёты, живут к югу и к западу от халков, до страны Или и до Куку-Нора. К ним принадлежат монголы Тангутской области и Алашаня в 29 хошунатах, управляемые из Сининга. Всё монгольское население разделяется далее на группы из десяти семейств, находящихся под властью лиц, которых можно сравнить с декурионами; эти последние, в свою очередь, образуют членов военной иерархии. Во главе их стоят три военных генерал-губернатора в Шехоле, Калгане и Урумтси. Кроме того, высшие военные сановники, назначаемые местными правителями, имеют своё пребывание в Урге, Улясутае, Тарбагатае, Турфане, Кульдже и Ярканде. Местами встречаются отдельные следы племенной связи из времён независимости. Так, страну Ордос китайцы делят на три княжества — Тунг-Кунг, Чунг-Кунг и Си-Кунг (восточное, среднее и западное царства), и каждая из этих областей управляется туземными правителями под верховной властью Китая. Ежегодно с такими же зависимыми правителями пограничных стран Мао-Мин-Нган и Таргам-Пеи-Ли они собираются на совещания по общим делам. Каждые три года они должны чествовать в Пекине императора.
До настоящего времени китайцы спокойно предоставляют управление местным князьям Монголии, желающим подчиняться их власти. Китайский чиновник, обыкновенно маньчжур, стоит во главе, а ниже его местные монгольские правители, окитаившиеся и получающие жалованье от китайцев. Более крупные монгольские правители женятся на китаянках императорской крови. Уже Канги поставил выше этих правителей особое монгольское судилище в Пекине, отнявшее у них право на жизнь и смерть их подданных. Кроме того, в столице находится особое государственное учреждение по монгольским делам, характерно называемое также управлением колоний. Его ведению подлежат все вопросы, достигающие до центра, в громадных китайских владениях между Россией и Индией. Наконец, китайцы заинтересовывают в свою пользу правителей номадов таким образом, что они при своих поселениях по тому же способу, который принёс им полезные результаты в Маньчжурии, отдают на откуп землю монгольской знати и дают ей ссуды деньгами или товарами, благодаря чему становятся вскоре собственниками земли. Соображение, в силу которого деятельное, быстро растущее китайское население может выплачивать более крупные подати, чем редкое и ленивое монгольское население, располагает ещё более в сторону первого. Там, где китайцы не имеют представителей в виде мирных поселенцев, как, например, в степи к югу от Алашаня и в стране тангутов, их политическое значение невелико. В Северной Монголии несколько правителей согласились между собой положить предел распространению китайцев запрещением им основывать семьи, которое не могло быть нарушено тем, что китайцы вступали в неупорядоченные связи с монголками. Даже в Урге, где они имеют решительное политическое преобладание, купцы живут в особой, китайской части города.
Подобным же образом слагались отношения туркмен к Персии и среднеазиатским ханствам, пока у них была политическая власть, Значительную часть кочевников удалось сделать оседлыми и вместе с [599] тем мирными. Такую же задачу Россия преследовала с ещё большей энергией относительно всех тюркских племён к северу от Атрека и от верхней Аму-Дарьи и этим содействовала всего больше обузданию внутреннеазиатских номадов, некогда угрожавших всей Европе и Западной Азии. Она воспользовалась с большим расчётом старинной враждой между монголами и тюрками, приняв в своё подданство калмыков и обратив их против татар.