9. Народы Сахары
«Их худощавое, жилистое тело, их дикие нравы, их необузданная любовь свободы представляют отражение их беспощадной родины». |
ф. Бари. |
Сахару и Судан нельзя отделить друг от друга с этнографической точки зрения. Прежде всего это — соседние области, которые по всей своей ширине прилегают одна к другой, разделяясь между собой только климатической границей, и, вследствие этого, вынуждены взаимно обмениваться населением, вдвигаться друг в друга. Первая из них — пустыня, второй — по большей части степь или переход от степи к [505] земледельческой стране. Отсюда исходит подвижность их народов, мощные народные движения из Сахары в Судан, который, со своей стороны, доставляет достаточно возможности для бродячей жизни.
В Центральной Сахаре и в ближайших местностях Судана живут большие племена туарегов[1] и тиббусов[2], говорящие наречием берберского языка, проникнутого чуждыми элементами. Из этих языков самым влиятельным был арабский как язык новой веры, властителей, торговли, наконец, того народа, который по своим нравам и обычаям стоял всего ближе к этим обитателям пустыни. Оба народа обменивались как нравами, так и элементами языка. Арабы мешагры одеваются так же, как туареги, и платят дань туарегским правителям. Но гораздо большее число туарегов арабизировалось, и арабский элемент выдвигается в пустыне всё дальше и дальше. С другой стороны, проникали с юга негрские языки, в особенности усвоенный торговлей язык гаусса. Келовии фон Бари говорили только на этом языке, и эти келовии пришли из страны между Синдером и Кукой. Даже обитатели деревни Гури (между Гатом и Алжиром) были «более негры, чем туареги, все говорили по-гаусски, и лишь немногие из них понимали язык тарги». Женщины их были безобразны, дети ходили совершенно обнажёнными, хижины их имели ульеобразную форму, но они тем не менее были фанатическими мусульманами. К этому присоединяется ввоз негров для рабства и работорговли, который в настоящее время ничтожен в сравнении с теми временами, когда Варварийские владения вели открытую торговлю невольниками. Все эти влияния действуют на широко рассеянных, малочисленных народов: для всех тиббусов и туарегов можно принять общую численность не более, как в один миллион.
Не говоря уже о турецком нашествии, волны которого распространились до Феццана, мы должны принять во внимание и собственную подвижность этих воинственных народов. Теды Тибести распространяют свою власть хищническими экспедициями в самых различных направлениях. Назначение для них вождей есть главное право правителя. По следам грабежей и опустошений круг распространения тедов простирается к северу до Медрузы и к югу от Катруна по дороге в Теджерри. Эту Медрузу Нахтигаль в 1870 г. нашёл оставленной вследствие частых нападений тедов. На западе этот народ в оазисе Ят имел историческое право собирания пошлины за проход через его владения. Кавар — самый большой из западных оазисов тедов, хотя Джебадо и Аграм с населением, смешанным из тедов и борнуанцев, лежат ещё далее к западу. Таким образом, западная граница тиббусов достигает вообще 12° в. д. Там, где туареги и тиббусы граничат между собой, отдельные части их почти беспрерывно предпринимают хищнические экспедиции друг против друга. Туареги из Арджижо нападают без всякой достойной внимания причины на тиббусов из Або, отбивают у них всех верблюдов, оставляя им, впрочем, рабов и детей, так как имеют от шейха приказание никого не умерщвлять. Прекрасный ответ дал шейх Брагим-уль-Сиди, учёный туарег, когда его спросили о происхождении различных племён туарегов: [506]
«Мы все связаны и перемешаны между собою, как ткань палатки, в которой верблюжий волос и шерсть соединены вместе». Относительно многих племён пустыни история показывает, что они более недавнего и случайного происхождения. «Туземцы, — говорит Нахтигаль о борку, — не имеющие уже более верблюдов, что делало бы возможным кочевую жизнь, беглые убийцы, военнопленные, которые не были обращены в рабство из-за религиозных соображений, но и не были отпущены на свободу, а, быть может, и отпущенные рабы могли где-нибудь поселиться, постепенно приобрести небольшую собственность, вступать в брак между собой, а иногда и с кочевниками и, таким образом, с течением времени образовать новое племя, которое находилось в большем или меньшем презрении у чистых номадов».
В самой восточной части пустыни, граничащей с древнейшей исторической областью, возможно проследить население гораздо далее в глубь времён. Это — древнейшее население оазисов берберского происхождения (ср. выше, стр. 490). В Сивахе и теперь ещё говорят на берберском наречии, а в Малом Оазисе есть колония сиванцев, сохранивших свой берберский диалект. Берберские названия местностей можно найти в областях, говорящих в настоящее время по-арабски. В историческое время сюда прибыли египетские колонисты, воздвигавшие величественные храмы как памятники своего пребывания. В оазисе Харгех можно найти храм с именем персидского царя Дария. Там находили и египетские названия местностей. Нынешнее население главным образом разделяется на египетские и берберские типы: в одном месте мы видим миндалевидные, узкие глаза и толстые губы, в другом — большие, открытые глаза и нос, не расширяющийся на конце и не имеющий сильно изогнутой спинки, напоминая здесь, как и в Атласе, европейские формы (см. рис., стр. 490 и т. I, стр. 701). Белокурые и голубоглазые люди здесь встречаются нередко. В виде третьего элемента, уступающего своей численностью, являются здесь арабы как временные посетители на пути со своих пастбищ на берегу Нила и в Атлантической области. [507] Гораздо большее влияние на состав населения оказывают негры, привозимые в качестве рабов для постоянного пребывания, в особенности женщины. По мнению Рольфса, от них будет исходить всё большее и большее превращение населения ливийских оазисов в негров. Наконец, здесь встречаются цыгане, которых называют именем раджариев, употребительным в Нильской долине, но которые тем не менее говорят по-арабски. Своей неусидчивостью, занятиями мелкой кузнечной работой и починкой котлов и распущенным образом жизни молодых женщин они напоминают своих соплеменников в других местах и у богатых обитателей оазисов находятся в подчинённом положении.
Во всей истории народов Сахары важным пунктом является связь с Суданом, наиболее многолюдной областью, с какой соприкасается Сахара, наряду с гораздо менее доступной Нильской долиной. Между отдельными областями должны были происходить бесчисленные этнические обмены. Тесные сношения между народами тиббу Восточной Сахары, в особенности Тибести, и господствующей расой области озера Чад принадлежат к основным фактам народоведения Африки.
Исходной точкой изучения истории Центрального Судана должен быть народ тиббу, который сам по себе в политическом отношении играл небольшую, а в этнографическом — весьма важную роль. Лев Африканский упоминает о народе бардоа, границы страны которого он описывает так определённо, что в ней можно видеть нынешнюю страну тиббусов, и выводит происхождение короля Борну от этого народа, которого он считал ливийским или берберским. И в наше время долина Бардай, обитатели которой могут быть названы бардевами, составляет одну из важнейших областей Тибести. Келовии и теперь ещё называют правителя Борну «султаном тиббусов». Насколько тесно связаны тиббусы с кануриями, господствующим народом Центрального Судана, мы увидим в следующей главе.
Распределение населения, так же как и сообщения, отмечаются рассеянием небольших плодородных областей по бесплодной степи. Согласно характеру пустыни, отдельные жилища встречаются реже, чем скопление их на оживотворяющих оазисах, вокруг источников и колодцев. Это — островная жизнь, и если среди северных африканцев распространено представление, что европейцы живут на маленьких, разбросанных по океану островах, то в нём отражается лишь их собственный способ распространения: безгранично обширная пустыня, с одной стороны, [508] даёт большой пространственный масштаб, а с другой — скучивает жизнь на узких пространствах.
Условия оседлой жизни встречаются в бо́льших размерах только в горных странах. Там, где в долинах и впадинах собирается достаточно земли и воды для образования оазисов, где ежегодно выпадающие на краю пустыни дожди достаточно увлажняют почву для произрастания корма, которым могут прокормиться немногочисленные и нетребовательные стада, собираются племена в постоянных деревнях лёгкой постройки или в пастушеских стоянках. Для первых и в этих частях пустыни самым заметным и важным из всех культурных растений является финиковая пальма; из хлебных растений наряду с нею стоят пшеница, духн и дурра.
Кочевые тиббусы и туареги живут в таких же палатках, как и арабы, а также в кожаных или наскоро построенных хижинах из травы или хвороста, обычных жилищах рабов. В постоянных местах обитания мы находим, напротив, дома или хижины из камня и глины, уже не выказывающие великолепия берберской и египетской архитектуры, оставившей свои следы во многих местах пустыни. Они едва отделяются от почвы; повсюду это — те же низкие, серые, мрачные логовища без окон с плоской крышей. В самом Мурзуке, правда, есть чрезмерно широкая улица, но дома, выстроенные из глины, имеют жалкий вид, хотя многие из них в два этажа и окна их снабжены ставнями. В Гате лет 30 тому назад было около 250 домов и кругом них хижины из пальмовых ветвей. Рабы живут в особом городе Баракате, к югу от Гата. Жизненными артериями Гата служат сообщения через пустыню и подземные ручьи с ближайших гор, у подножия которых в песчаных холмах лежит город; такую же двойную жизненную основу имеют и все города пустыни. В пустыне, долго сохраняющей неразрушающиеся остатки, развалины прежних каменных домов весьма многочисленны; в Аире ими усеяны целые плоские возвышенности.
Тиббусы принадлежат к лучшим наездникам на верблюдах во всей Сахаре; в этом случае их выдающиеся качества соединяются с самыми благоприятными свойствами их верховых животных, отчего получаются поразительные результаты. Денгем писал 60 лет тому назад: «От времени до времени отправляются курьеры между Борну и Мурзуком. Тиббусы — единственный народ, отбывающий эту крайне тяжёлую службу. Два курьера, встретившие нас близ Агадема, Ехали на великолепных верблюдах и утверждали, что отсюда до Мурзука им нужно не больше тридцати дней пути. Мешок зерна и один или два меха с водою, вместе с деревянной и металлической чашками, откуда они ели и пили, составляли весь их багаж» (см. рис., стр. 412). И от много путешествовавшего тунисца Магомета мы слышим выражения величайшего удивления перед заботливостью тиббусов об их лошадях и верблюдах. Они отбрасывают малейший груз, превышающий твёрдо установленную меру с [509] большой определённостью, и с неослабным старанием заботятся о благосостоянии своих животных. «Как только караван оставлял место стоянки, мой тиббус хватал повод своего верблюда и шёл всё утро, срывая, не останавливаясь по дороге, травы, которые там можно было найти,
чтобы покормить ими своего верблюда. Как только мы делали привал он уже был на месте с пучком растений, сорванных на ходу, заставлял верблюда встать на колени и протягивал ему траву. Благодаря этой заботливости верблюды тиббусов, несмотря на длинные переходы, сильны и здоровы». Не менее заботятся они о своих лошадях, порода и сбруя которых обнаруживают арабское происхождение. Их сёдла (см. рис., стр. 411, [510] 507 и 542) сделаны из дерева, невелики и легки; деревянные части, связанные кожаными ремнями, подушка из плетёного верблюжьего волоса, пояс и держатель стремени из плетёных ремней, небольшие, лёгкие стремена из железа, в которые вставляют только четыре пальца, кроме большого, для которого в башмаке стремени отделено особое место. Они ставят левую ногу в стремя и вскакивают на седло с помощью копья.
Нужда, вызывающая такую изобретательность у этих детей пустыни, заставляет их в то же время оставлять в стороне и законы, и совесть при выборе средств для достижения своих целей. «Состязание всех в приобретении жалкой собственности делает отдельных лиц беспощадными, подозрительными и лживыми. Каждый старается вредить другим, и все преграждают друг другу путь в этом мире нужды. Каждый живёт для себя, и какая бы то ни была мысль о соплеменниках, или какое бы то ни было сознание общей жизни народа, или стремление к общему благу далеко от него. Не общая работа и безобидная общественная жизнь, но только общая опасность извне или совместные хищнические набеги соединяют здесь людей. Этой
работы и этой жизни почти не существует. Серьёзная сторона жизни отняла от неё всё безобидное. Их народные собрания представляют места для упражнения в софистической аргументации и в самых хитрых извращениях закона и иногда оканчиваются кровавыми столкновениями» (Нахтигаль). Ни один тиббус или туарег не ходит без оружия, даже в родной деревне. И женщины носят кинжал под одеждой сбоку и кистень из кожаных ремней. Нам может показаться иронией, когда мы читаем об этом оружии у прежних путешественников, ставящих его в связь с любовными интригами тиббусских женщин. Нахтигаль нашёл женщин столь же задорными и корыстолюбивыми, жестокими и коварными, как и их мужья. Тем не менее эти люди исполнены чувства собственного достоинства; они могут быть нищими, но они — не парии. При таких обстоятельствах, многие народы были бы более жалкими и подавленными, но в характере тиббусов есть что-то стальное. Они столь же пригодны быть воинами и правителями, как и разбойниками. Даже их система хищничества, при всём сходстве с повадкой шакалов, имеет в себе что-то внушительное. «Эти одетые в лохмотья тиббусы, борющиеся с крайней бедностью и постоянным голодом, выказывают самые бесстыдные притязания с видимой или действительной верой в своё право». Право шакала, в силу которого имущество чужеземцев считается общим достоянием, охраняет алчных людей от лишений. Необеспеченность почти непрерывного военного положения ещё более придаёт жизни нечто понудительное и настойчивое в выполнении того, что считается нужным.
Необеспеченность нигде не бывает так велика, как в пустыне, и нигде участь человеческой жизни, покидающей защиту стен или оружия, не бывает в такой мере подвержена всевозможным [511] случайностям. Участь Нахтигаля и девицы Тинне служит доказательством этого. Несчастная голландка, одновременно с Нахтигалем оставившая Мурзук, чтобы отправиться к живущим далее к западу туарегам, которые, по-видимому, твёрдо держались верности слова и веры и святости договоров, была убита и ограблена. Нахтигаль отправился на родину прославленного насилиями племени тиббусов и вернулся физически невредимым, но отягчённым страданиями и унижениями. Для туарега человеческая жизнь, очевидно, не имеет значения. Э. ф. Бари полагает, что у туарегов жизнь сама по себе не играет большой роли. Это доказывают случаи с французами Дурно, Дюперэ и Жубер, массовое умерщвление экспедиции Флаттера и, быть может, загадочная смерть Э. ф. Бари. Три миссионера алжирского общества, которые в конце 1881 г. были умерщвлены на расстоянии лишь одного дня пути к югу от Гадамеса, после того, как они в этом городе приобрели, по-видимому, величайшую популярность, послужили новым доказательством того, как мало можно полагаться на туарегов. Впрочем, и в войнах этих народов между собою благородные рыцарские свойства выступают весьма редко. С холодной беспощадностью выполняется набег с грабежом и убийством. Война, которая в 1877 г. свирепствовала между двумя туарегскими народами, азгарами и хаггарами, велась в виде разбойничьих нападений то хаггаров на караван азгаров, то наоборот. Недоверие есть основное правило их. Закутывание лица, употребительное у тиббусов и у туарегов, способствует ещё большему усилению этого недоверия. Способ приветствия двух встречных в виде спокойного сидения друг против друга в течение часа с вертикально поднятым копьём представляет обычай, вызванный чувством недоверия. Встреча с другими караванами происходит между передовыми стражами обеих сторон, между тем как оба каравана останавливаются. Длинные ружья заряжаются, замки их обнажаются от обёртывающих их лохмотьев, и оружие поднимается обеими руками высоко над головою. Наконец, дело доходит до окликов и обмена слов. Обе стороны узнают себя, уверяют друг друга в самых мирных намерениях и расстаются с лучшими пожеланиями взаимного благополучия. Подозрительные люди, которые вне караванных путей носятся по пустыне на быстрых дромадерах, задерживаются более сильными противниками и подвергаются побоям, а иногда и казни по закону Линча, причём бедным бедуинам иногда приходится расставаться со всем своим имуществом.
Караваны требуют больших прикрытий и двигаются медленно; неудивительно поэтому, что даже места, лежащие ближе к средиземноморскому краю материка, представляют так мало следов действия сношений. Увеличение цены вследствие таких сообщений делает товары, привозимые из чужих стран, доступными только для людей состоятельных. Разница в цене товаров между Триполи и Гатом доходит до 100%. Сюда надо присоединить ещё недостаток собственного вывоза. С тех пор, как работорговля уменьшилась, и Западный Судан сообщается прямо с Атлантическим океаном, торговые города пустыни стали приходить в упадок. Кроме продуктов некоторых натронных озёр, ни одно произведение Феццана не вознаграждает длинной перевозки к морскому берегу. Богатство здесь исчезло, некогда зажиточные семьи обеднели или выселились, и немногие другие могли лишь при величайшей подвижности (случалось, что три брата одной семьи постоянно находились в пути) достигать самых скромных результатов. В Гадамесе, самом значительном торговом месте Сахары, в настоящее время в течение года перебывает не более 2500 верблюдов. Вместе с тем, естественно, понизились и ремёсла.
Караваны пустыни, «омнибусы», которые принимают и высаживают [512] отдельных лиц или целые общества по всему своему пути, являются не единственным способом сообщения. Паломники и искатели приключений отваживаются и поодиночке пускаться в обширную безлюдную пустыню. Там, где так мало дано для жизни, надо двигаться, чтобы можно было жить. Поэтому тиббусы и туареги, по крайней мере, осевшие вдоль больших путей сообщения, представляют собою предприимчивых переселенцев и торговцев. Сообщения через Восточную Сахару настолько же находятся в руках тиббусов, насколько сообщения через западную — в руках туарегов. Они ведут торговлю частью за собственный счёт, частью в складчину и частью водят караваны или отдают им в наём верблюдов. Величайшее значение имели тиббусы на прежних проезжих дорогах из Борну через Бильму в Феццан; они ведут оживлённую торговлю и между Вадаи и Феццаном. Напротив, прямое сообщение между Вадаи и северным морским берегом, открывшееся только в нашем столетии, поддерживается преимущественно арабами. Они уже с древних времён находятся в торговых сношениях с вандалами (мандарами) на юге Борну. Барт встретил тиббуса, приехавшего по торговым делам в город Саран, в Северной Адама́уе; тиббуские купцы доходят с соляными караванами келовиев до Кано. Один из тиббусов проехал совершенно один, на одном верблюде, из Гадамеса в Гат — подвиг, который даже туарегам показался очень смелым. В Борну существует убеждение, что тиббусы имеют удачу в таких обстоятельствах, в каких другие ничем не могут поживиться. Главные линии туарегских торговцев — Гат-Аир-Бильма и Туат-Таудени-Тимбукту. Эннеди, Бильма и Таудени обозначают некоторые из немногих местечек внутренней Сахары, имеющих многочисленные сношения, и представляют соляные рынки.
По мнению Рольфса, тиббусы до известной степени образуют переход к деспотической государственной форме больших негрских царств к северу от экватора и от свободных и независимых туарегов, арабов и берберов, которые к югу от Большого Атласа частью кочуют, частью имеют прочные места жительства. Вопрос о том, от этого ли зависит презрение, с каким на них смотрят независимые туареги, мы должны оставить без разрешения. Обитатели Тибести не образуют прочного государства. Избранный правитель (дардай) председательствует на севере страны в собрании лиц высшего сословия. Он избирается попеременно из названного сословия четырёх различных племён. Хотя во всех важных делах принято спрашивать его совета, но этот совет часто не исполняется; он сам гораздо более зависит от согласия собрания. Подобное же положение занимает на юге правитель из многочисленного племени аринда.
Резкое племенное расчленение, какое мы видим у туарегов, мы можем в виде следов найти и у тиббусов. Мы можем признать его в своеобразном порядке наследования у народца каваров, прославившегося соляной торговлей, где в наследстве участвуют два родственные дома. Вполне противоположно тому, что мы видим у настоящих негрских народов, правитель не имеет права над жизнью и смертью и не взимает ни малейших податей и сборов. Он — высший судья во внутренних разногласиях и вождь против внешних врагов. В общественном разделении тиббусы, при недостатке больших городов и ремесленной деятельности, стоят гораздо ниже жителей Борну и Гауссы. Кузнецы и серебряники считаются отверженной кастой. Ни один тиббус не может жениться на дочери кузнеца, и ни одному кузнецу не может достаться дочь свободного тиббуса. Оскорбить кузнеца признаётся трусостью. Но ни по языку, ни по волосам, ни по сложению, ни по цвету кожи эти презираемые люди не отличаются от прочих тедов. [513]
Тиббусам принадлежит настоящая середина Сахары: Тибести, Борку, Вадьянга, Кавар и некоторые другие мелкие оазисы составляют их владения, а на юге они распространяются через Канем до восточного берега озера Чад и достигают почти до Багирми.
Первое впечатление физического характера этого народа есть впечатление хорошо сложённой человеческой породы. Они — среднего роста, изящны, пропорциональны, и руки, и ноги их ещё меньше, чем это позволяет их изящная фигура. Большая худоба, последствие климата и образа жизни, при таком строении не кажется неприятной, содействуя впечатлению упругости и подвижности; в соответствии с этим находятся их подвиги в бегании, прыгании, выносливости, перенесении голода и жажды. В среднем, будучи гораздо светлее большинства обитателей Судана, но темнее многих жителей Борну, тиббусы имеют тёмно-бурый цвет кожи, доходящий до медно-красного. Всего чаще встречается бронзовый оттенок, переходящий в густой бронзово-бурый цвет. Их вытянутое в длину лицо выказывает серьёзность и понятливость. О тедах Тибести Нахтигаль говорит: «Черты лица с их преобладающей правильностью и изяществом можно было бы назвать приятными и привлекательными, если бы первое благоприятное впечатление не портил мрачный, ревнивый, фальшивый взгляд». Тиббусы, которых ф. Бари видел в Гате, противоположно окружавшим его туарегам, были безобразнее, чернее, с более крупным ртом и более мелкого роста. По-видимому, в физическом отношении выше всех стоят теды Тибести и Борку. Более молодые имеют гордую, свободную осанку, а тиббусские девушки часто весьма привлекательны. Как только юношеская округлость исчезнет, жилистый, сухой характер их основного строения придаёт им нечто угловатое, жёсткое, мужское. Волосы тиббусов, будучи менее шерстистыми, производят впечатление большей длины, чем у настоящих негров. Борода у них растёт скудно.
В одежде и украшениях они разделяют с туарегами татуировку лица тремя или четырьмя длинными рубчатыми надрезами от висков до скуловой дуги, к которым иные прибавляют ещё поперечные надрезы в знак траура по близким людям; надо прибавить ещё надрезы под глазами, склонность к закутыванию головы, и прежде всего лица, оригинальный способ приветствия приседанием на корточки и вооружение. Серебряные обручи для рук и ног, редкие в остальной Африке, и красные кораллы для крыльев носа в украшении женщин позволяют заключить о близком сношении с арабами. Тиббусы уже своей малоразвитой промышленной деятельностью вынуждаются к заимствованию многих предметов извне. Так, их женщины до Бильмы носят на плечах платки из Гауссы, а мужчины везде, где могут достать, — «тобе» из Борну (см. рис., стр. 516). Бедные теды Тибести, находящиеся вне сношений с миром, не носят ничего, кроме овечьей шкуры вокруг поясницы. Простота тедов отличается от любви негров к украшениям. Хижины из циновок тедов соответствуют более нубийско-арабскому, чем негрскому способу построек. Если баэли строят свои хижины из циновок круглыми, то у обитателей Южного Феццана они имеют четырёхугольную форму. Эти последние живут почти везде отдельно, а баэли Борку и Эннеди в небольших деревнях. В числе оружия лук и стрелы встречаются редко, а копьё и метательный нож (см. рис., стр. 514) довольно часто. Огнестрельное оружие ещё мало распространено. Там, где имеются верблюды или лошади, сёдла (см. рис., стр. 411) и сбруя выказывают арабское происхождение. Их верховые верблюды причисляются к лучшим в Сахаре и далеко вывозятся на племя. Оседлое население встречается повсюду, где почва допускает земледелие, но земледельцы всегда терпят от номадов, которым уступают и в [514] социальном отношении. Нередко оседлые, уже как смешанный народ новейшего происхождения, что можно сказать о жителях страны Борку, стоят ниже чистых тиббусов.
Так же, как туареги в Хаггарских горах, тиббусы в горной стране Тибести обладают средоточием своего мира, охраною своей свободы и в известной степени также источником, откуда постоянно притекает обогащение людям их племён. Эта скалистая и горная страна Ту (что значит, вероятно, скала) посреди пустыни заключала для древних народ, описание которого у Геродота (см. т. I, стр. 3) подходит к нынешним тедам. Замечательно, что этот древний историк не причисляет их к ливийцам, а отчётливо называет эфиопами. Мы знаем об этих тедах только от европейских путешественников, направляющихся в Судан, которые видят издали их скалистое местечко и собирают о них сведения в Мурзуке и Борну. При такой замкнутости народ этих гор составляет самобытное образование, единое во всех своих свойствах. «В Тибести мы встречаем однородное
население. Во всём Ту не селилось ни одного араба или тарика, или же свободного борнуанца. Здесь каждый — тедету, и все — теды. Если у них и замечаются индивидуальные различия, то существенные, редко отсутствующие психические или физические свойства придают им характерный отпечаток» (Нахтигаль). Такие страны создают народы с резко обозначенной физиономией, между прочим, и в истории.
К югу от горной страны Тибести лежит группа впадин, страна Борку (Боргу). В этой области рассеянных оазисов характерные черты Феццана повторяются в более сплочённом виде и с несколько менее пустынной окраской. На здешней почве не только развивается превосходно финиковая пальма, но и хорошо разрастается любящая воду пальма дум, плодами которой должны жить обитатели Борку, когда арабы, как это случается во время сбора плодов, отнимут у них финики. Подобно тому, как страна делится на питающую номадов полупустыню и сады и пальмовые рощи, так и население её делится на кочевых и оседлых. Те и другие приблизительно уравновешивают друг друга относительно численности: всех вместе их может быть от 10 до 12 тысяч, но первые, конечно, господствуют над последними. Оседлые составные части населения Борку, донгозы, или дозы, своим бронзовым цветом и, ещё более, нежным и равномерным строением конечностей, худощавостью и правильными чертами лица составляют противоположность более тёмным, грубым и массивным обитателям Борну или Канема. Жители Тигги и Будду вырывают у себя клыки из косметических соображений. И здесь нередко одежда женщин и взрослых девушек ограничивается шкурой вокруг бёдер. Жилищем почти исключительно [515] служат хижины из циновок номадов Тибести, которые здесь даже оседлым населением предпочитаются жилищам из пальмовых листьев Феццана.
Во всём Борку ислам господствует, по крайней мере, по форме, и только его юго-восточные соседи, баэли области Эннеди, не все ещё обращены в магометанство. Король Вадаи Али на удостоверение Нахтигаля, что кораны — настоящие магометане, обещал снисходительнее обойтись с ними. Теперь, по-видимому, Вадаи приобрёл господство и над Борку.
Баэли, в группе оазисов Эннеди, считают своей землёю страну к северу до Ваньянги и к западу до дороги в Вадаи. К югу и к востоку баэли незаметно переходят в племена зогавов или загов. Долины составляют средоточие земледелия, а степи, богатые кормовыми травами, питают многочисленные стада баэлей. На севере страны добывается любимая в Восточном Судане красная соль, которая выменивается на хлеб и одежду из Дарфура и Вадаи и во всей окружающей местности стала обычным мерилом ценности. Скотоводство баэлей заключено в узкие пределы, так как разбойничьи арабские племена, здесь в особенности Аулад Солиман, давно уже сделали небезопасными более отдалённые пастбища. Ради превосходных верблюдов Эннеди даже юго-восточные туареги распространяют (более, чем за 1000 км) свои набеги. Посредниками внешней торговли служат зогавы. Одежда и вооружение здесь вполне сходны с тем, что мы видим у тедов.
Кавар (Кауар), или Хендери-Теге (первое — арабское, второе — тиббуское название), есть небольшое владение тиббусов в пустыне, которое всего более посещается туарегами, а в настоящее время даже покорено ими. Средоточием его является прославленная солью Бильма, и солью Бильмы определяется политическая судьба Кавара. В нём нет недостатка в орошении, но население Кавара, вследствие принудительных правил господствующих здесь туарегов, отвыкло от усердной обработки земли. Бильма со своими низкими, неправильными домами, построенными из треугольных глыб соли, производит отталкивающее впечатление (Рольфс). Общее оседлое население, почти исключительно состоящее из тедов и кануриев, определяется в 3000.
Туареги живут от большой песчаной равнины Эль Эрг, или Арег, на севере, с Гадамесом в виде пограничного пункта, до знаменитых колодцев Азин, на половине пути между Хаггарским плоскогорьем и Асбенскими горами на юге; к западу они простираются до Туата и к востоку до оазисов Вади-Эль-Гарби в Феццане. Средоточием этой области, твердыней и источником плодородия страны туарегов служит Хаггарское плато. Туарегов лучшие наблюдатели считают самыми чистыми из берберских племён, хотя они вместе с исламом приняли арабские нравы и утратили многое из родной старины. В этом отношении следует в особенности указать, что люди тёмного цвета реже встречаются у них, а у некоторых покрытые части тела так же белы, как у нас. У туарегов северная группа в горных твердынях сохранилась в более чистом виде. Преобладающий цвет кожи — красновато-жёлтый, цвет южных европейцев; только не покрытые части тела темнее от солнца и пыли. По строению тела и образованию лица они многими наблюдателями считаются прямо красивейшей человеческой породой в Африке. Мышцы их сильно развиты, и этому соответствует энергия в выражении лица. Шейхи туарегов обыкновенно отличаются высоким ростом и сильным сложением. Отчасти это можно приписать тому обстоятельству, что они, оттесняя тёмное население, строго воздерживались от смешения с низшим народом. Среди западных туарегов встречаются тем не [516] менее вполне негроидные или, по крайней мере, мулатообразные шейхи, как, например, в Арджижо. Черты лица их более сходны с европейскими, чем с арабскими. Светлые глаза встречаются у них, но редко.
В одежде туарегов повсюду более всего поражает тщательность, с какой они заботятся о постоянном полном прикрытии всего тела, за исключением кистей рук, ступней и кончика носа. Кроме обитателей самых холодных стран, немногие народы одеваются с такой полнотой и с таким постоянством. Одною из причин этого является, быть может, изменчивый климат. Элементами их одежды служат тобе, шаровары и литам. Литам — платок, который два раза обёртывается вокруг лица, так, что рот, подбородок и верхняя часть лица прикрываются им, и выглядывает только кончик носа. Так как он в то же время обёртывает голову и виски и прикрепляется на затылке узлом, то он
образует полное прикрытие головы. Эти платки бывают синего и белого цвета; высшее сословие носит по преимуществу первые, а низшее — последние, и отсюда исходит выражение «чёрные» и «белые туареги», которое часто приходится слышать. Это закутывание лица, которое в той или другой форме встречается у других племён пустыни и даже далеко в Судане у фулахов и кануриев, но которое только здесь стало общераспространённым, имеет, вероятно, религиозную цель прикрытия рта, но можно предположить, что этому практически предшествовала защита лица от тонкой пыли пустыни, вызывающей воспаление, и от ветра пустыни. Как бы то ни было, туарег возможно редко снимает платок с лица и головы. Это соответствует его характеру. Даже на чужбине он не открывает лица; туареги, приезжавшие в Париж, постоянно носили этот платок. Он составляет отличительный признак этого народа, который арабы называли всегда покрытыми или людьми покрывала. При меньшей необходимости в защите в их замкнутой жизни, легко объяснить, что женщины туарегов не покрывают своего лица, и что этот обычай не был принесён к ним магометанством. И вообще их положение гораздо свободнее, чем у арабов или у других последователей ислама: так, они свободно вмешиваются в разговоры и дела своих мужей, не злоупотребляя этой свободой у племён более чистой крови.
Что касается остальной одежды, то богатые и бедные и, можно сказать даже, мужчины и женщины носят один и тот же род одежды, которая различается больше количеством употреблённой на неё бумажной материи, чем вкусом или происхождением: белой или тёмно-голубой [517] материи из Кано надо приписать то, что в местностях, граничащих со странами Гауссы, носят белые складчатые рубашки (тобе) и шаровары, а у восточных племён одежда гораздо у́же. Волосы на темени стригутся коротко, а по бокам заплетаются в одну или две косы, между тем как у мальчиков они выстригаются наподобие петушьего гребня. Две или три длинные бумажные рубашки женщин сдерживаются вокруг бёдер красным льняным поясом. Простая белая, красная или с красными полосами ткань над этой нижней одеждой прикрывает и драпирует верхнюю часть тела. Богатые люди обоих полов заимствуют в некоторых случаях более роскошные фантастические костюмы у арабов. Обувь состоит из крепких сандалий, приготовляемых в Кано (см. рис., стр. 520 и 528).
Предметы украшения скудны и представляют достояние женщин. Там можно найти перстни, стеклянные и серебряные браслеты и стеклянные бусы. Каменные кольца для верхней части руки у мужчин ауеллимидов наполовину можно отнести сюда, так же как и глиняные, сделанные из тонкой земли ручные кольца западных туарегов.
Оружие вполне входит в состав обыденной одежды. Оружие туарегов — меч, копьё и кинжал — одинаково имеет в себе нечто сильное, массивное. Меч — прямой, с широким клинком и длинный. Копьё или всё состоит из железа, или длинный клинок вделан в рукоятку из дерева корны. Кинжал, наконец, также обыкновенно бывает весь из железа; короткая рукоятка его обмотана спиральной проволокой (см. рис., стр. 315) и прикрепляется к сочленению левой руки таким образом, что рукоятка, обращённая вперёд, прилегает к предплечью. Этот способ носить кинжал распространён и в Западном Судане (см. рис., стр. 518 вверху). Ружья имеют широкое распространение; никто из знатных или свободных людей не обходится без этого оружия. Кроме того, они носят ещё кожаные щиты. На охоте употребляются в Дарфуре метательные деревянные орудия, вроде бумеранга (см. рис., стр. 518 внизу). Лук и стрелы встречаются в виде единственного оружия у живущих в горах низших племён, причисляемых к крепостным горным племенам Хаггара. У них считается оружием каменное ручное кольцо, которое мы скорее приняли бы за украшение. Мужчины носят его на верхней части правой руки, как только становятся способными к ношению оружия, вероятно, для отражения ударов. Оно делается из зелёного серпентина, широко, хорошо отполировано и вывозится из страны азгаров и ауеллимидов. Все туареги, за исключением марабутов, носят эти кольца и ставят их высоко, между тем как эти последние не встречаются ни у кого из их соседей. Так же, как у арабов, у туарегов общественное разделение и в мирное время рассчитано на военное.
У туарегов наследование по женской линии не ограничивается правителями, а глубоко проникает всю жизнь населения: в Гате большая [518] часть домов принадлежит женщинам, которые получили их в подарок в день свадьбы от друзей или родственников или получили по наследству. Этот порядок уже сам по себе объясняет многое в том, почему положение женщины здесь гораздо лучше, чем в других магометанских странах. Ибн Батута, описывая такой обычай наследования по женской линии, прибавляет: «Я нигде не встречал прежде этого обычая, за исключением язычников Малабара в Индии». Но мы знаем его не только у родственных туарегам тиббусов, но и находим его у нубийцев и берберов (см. выше, стр. 501) и следы его встречаем во всей Африке.
Большинство самых значительных городов пустыни принадлежит туарегам. В Восточной Сахаре, помимо Феццана, их немного. Но и эти большие города не превратили туарегов в городских жителей, как гауссов. Гатский оазис, заключающий все туарегские города, наиболее достойные внимания, имеет в окружности меньше немецкой мили. Дома, несмотря на обилие камня в окрестностях, построены из глины; строевой лес, которого там вообще немного, заимствуется от финиковой пальмы. Блестящая штукатурка наружной стороны прибрежных городов здесь не встречается; дома сохраняют естественный цвет сухой глины. Одного сильного дождя достаточно бы было, чтобы их размыть. Лишь единственная башня мечети заслуживает названия минарета. Городские стены не выше трёх метров, и их шесть ворот некрепко запираются. На южной стороне лежит предместье, имеющее около 60 глиняных домов, а на западной — деревня, с разбросанными хижинами из пальмовой соломы. Посредине города находится четырёхугольная базарная площадь.
В тех местах, где торговля и сообщения глубоко повлияли на жизнь обитателей, чтение и письмо имеют широкое распространение. В городах пустыни с этою целью устроены даже вечерние школы, и вечером нельзя пройти по улицам, не услышав громкого монотонного чтения скученных в тесных помещениях детей, заучивающих хором свой Коран.
О политическом строе туарегов Рольфс говорит: «Туареги в политическом отношении не представляют нации: у них нет политического главы, и они образуют только этнографически связанные племена, взаимная связь которых, однако, так слаба, что было бы настоящим ослеплением предполагать, будто с ними можно заключать договоры, имеющие законную силу. Возможно заключить договор с отдельным тарги и возможно, что он поручится за верность ему своего племени, но ни один тарги не может заключить договор за всю нацию туарегов». [519] Но туареги вовсе не лишены сознания взаимной связи своего народа. Нередко более просвещённые из них высказывали европейцам сожаление по поводу междоусобных войн, раздробляющих племена, к удовольствию турок, арабов и тиббусов.
Туареги распадаются на азгаров (аздьеров) на востоке, хаггаров (хоггаров) на западе и келовиев, или келуев, на юге. У каждой из этих племенных групп есть своё естественное средоточие: у
хаггаров — ядро одноимённых с ними гор, у азгаров — южная часть последних и лежащие перед ними оазисы, у келовиев — горная страна Аир. Келовии заходят всего дальше: область их идёт от Амагара на востоке до колодца Энгишан на западе. В настоящее время они господствуют и над Бильмой. Они отличаются от обоих названных выше племён гораздо более, чем эти последние между собой. Гатские азгары, по общему мнению, всего лучше представляют характер своей расы смелостью, закалённостью, краткостью речи, рыцарственностью и в то же время способностью к торговле. Аирские келовии имеют более мягкие нравы, отчасти вследствие сильного смешения с кровью суданских негров. Они считаются лучшими торговцами Сахары и, вследствие своей подвижности и [520] находчивости, превосходными вожаками караванов. Туареги Тимбукту пользуются славой самых вероломных и жестоких разбойников. Но расчленение племён заходит гораздо дальше этого тройственного деления и, по-видимому, основывается также на характере мест обитания. Из одного только племени хаггаров, кель-агамеллей, сделалось четырнадцать; даже обитатели Гата признают в своей среде два различных племени. Азгары называют себя имохагами, хаггары и ауеллимиды — имохарами, аирцы — имаджирхенами; свой язык они называют темахак или темахек. Те же имена встречаются и у мароккских берберов.
Племя азгаров, в южной части страны Хаггар, образует военную аристократию, которая могла бы выставить в поле не более 500 вооружённых людей, но которая тем менее господствует в области в несколько тысяч кв. миль. Самый больший отдел его составляют ураги: во времена Барта у них было около 150 глав семьи. Часть их живёт на северном берегу и на островах Нигера, а другая ветвь осела близ Гата. Гораздо беднее и незначительнее второй отдел — имананги, члены
которого и теперь ещё называются царскими, хотя они опустились до крайней бедности. Даже и народная песня не забыла красоты их женщин, которая воспевается так же охотно, как богатство Туниса, мудрость суков и кони Туата. Два последние отдела, ифоги (ифога) и хаданары (хаданара), рассеяны по всей пустыне и отчуждены от совокупности настоящих азгаров. Ифоги по большей части селились среди келовиев, а хаданары занимали места среди имрадов и сделались бродячими искателями наживы. Эти имрады представляют служащий класс азгаров, которые живут на их счёт, между тем как первые могли бы выставить вдесятеро больше боевых сил; их взаимное положение приблизительно то же, как спартанцев и илотов, но расстояние это уменьшилось с тех пор, как господа сделались оседлыми, сменили кожаную палатку тростниковой хижиной и, вследствие этого, утратили перевес, какой кочевничество доставляет господствующей расе. Кроме работы этих подчинённых им людей, азгары живут ещё данью, взимаемою ими с караванов, которая, вследствие значения Гата как одного из самых больших рынков западной Сахары, является довольно значительным источником дохода.
Нынешние обитатели Аира, или Асбена, «альпийской страны Сахары», обнаруживают примесь негрской крови, вместе с заимствованием множества слов гауссов, вследствие чего область языка последних именно здесь далеко вдаётся в пустыню. С другой стороны, ни у одного из остальных племён туарегов не сохранилось столько остатков более древней, чистой эпохи. Будущие исследования прежде всего здесь будут искать материал для изучения истории народов Сахары. Страна эта [521] переполнена остатками каменного века, древними необитаемыми каменными постройками и многочисленными надписями на скалах. У келовиев Арджижо можно видеть «настоящих белых» женщин. По берберскому обычаю, некоторые келовии так связывают волосы, что по бокам у них ниспадают две пряди. Эти народы и теперь ещё строят курганы с каменными кругами из вертикально стоящих плит. Загадочные дома, построенные из галек и глины, по незначительной величине которых их можно было принять за курганы, Бари находил близ Арджижо обитаемыми. Этот пограничный народ представляет замечательную ветвь туарегов, которая, с одной стороны, принадлежит древней берберской эпохе, а с другой, — материально высококультурному негрскому элементу гауссов, живущих на Нигере.
Примечания
- ↑ Туарег, собственно таварик и туарик, коллективная форма единственного tarki, есть арабское слово, происходящее от terek, отказываться, и имеет в виду или отказ от христианства, или отречение от мавританской родины.
- ↑ Горнеман писал тиббо, позднее — тиббу, Магомет эль Тунизи, подобно магометанским историкам XVI в., — тубу. Эта форма и теперь ещё употребительна в Вадаи. Барт, который в Судане слышал название тебу, первый обратил внимание на то, что настоящее имя этого народа теда. Встречающееся у древних название гарамантов, затем у Эдризи — зогавы, наконец, у Льва Африканского — кораны, исходят, очевидно, от отдельных подразделений: зогавы и теперь ещё одно из племён тедов, кочующее к северу от Дарфура.