7. Абиссинцы[1]
| «Об Абиссинии, по сравнению с прочей Африкой, судят очень хорошо и очень дурно». |
| Вернер Мунцингер. |
Путешественник, оставивший за собою на Красном море поворотный круг, видит поднимающуюся перед ним голубую стену с серебряными зубцами, резко выступающую на севере и круто спускающуюся к жаркому морскому берегу. Это — горная страна Абиссиния, богато расчленённая, со скалистыми массивами похожими на крепости, на стены которых можно вскарабкаться лишь с помощью верёвки и лестницы. Вулканические конусы и доломитовые кряжи чередуются друг с другом. Единственной выдающейся чертой и спокойным местом является большое голубое озеро Тана с площадью в 80 кв. миль. Окружающая его местность Дембеа с XVII в. считается средоточием царства. Это — самая населённая и обработанная провинция, где, по крайней мере, в дождливое, то есть спокойное время, соединяется вокруг светского и духовного центра всё высшее в этой стране.
Строение поверхности Абиссинии имеет ту особенность, что многоводные притоки Атбары и Голубого Нила текут к западу, между тем как к востоку изливаются только незначительные, скоро пересыхающие водяные потоки. Иною была бы судьба Абиссинии, если бы у неё были такие водные пути к востоку, к морю, к арабским и индийским соседям. И всё-таки стремление в ту сторону так велико, что Абиссиния постоянно [469] посещается более с крутой, обращённой к морю восточной стороны, чем с более пологой западной и северной. Не только сношения с Азией, но даже исторические сношения с Египтом завязывались и поддерживались со стороны моря. Там, где Абиссиния в своём своеобразном строении страны гор и плоскогорий всего далее вытягивается в сторону моря, находится единственное место, где всего дольше оставался открытым путь к морю, — в северо-восточном направлении к Массове.
Тому, кто проникает в эти горные твердыни, приходится подниматься с плоского жаркого песчаного и кораллового берега через узкую холмистую страну в область прохладных ручьёв, тенистых тамариндовых лесов, сочных лугов, которая вместе с тем в сухое время служит пастбищем скотоводов кочевников и разбойников, перебирающихся сюда ежегодно со своими стадами из сухой береговой полосы. Поднимаясь ещё выше, мы попадаем в леса кедров и деревьев вара, похожих на ивы, пока на краю первой ступени плоской возвышенности не появятся канделяброобразные молочаи, походящие на кактусы, которых туземцы называют «кольквалл». От этого уступа приходится переваливать чрез высокие хребты и долинообразные плоские возвышенности в виду высоких гор запада и юго-запада, увенчанных вечным снегом. Самое обширное из гористых плоскогорий этой ступени — знаменитая страна Тигре́, из которой горные проходы почти в области снегов, скалистые, недоступные даже для мулов тропинки ведут в центральные местности Дембеи и Симена. При этой замкнутости настоящего ядра страны, легко понять трудность поддержания единства стран, разделённых подобными горами. Самые различные естественные влияния господствуют рядом друг с другом. Стена гор доставляет защиту отдельным, обособленным областям: Симен редко являлся сценою опустошительных абиссинских междоусобных войн, между тем как близкая к нему Воггера, несмотря на своё плодородие, в 30-х годах оказалась почти безлюдною. Пропитанные избытком влаги более низкие склоны и низины действуют расслабляющим образом и вызывают лихорадки, но невдалеке от вечного снега и там, где пшеничные и ячменные поля напоминают север, воинственный характер горных народов чувствуется и в Абиссинии.
В одежде и украшениях абиссинцев много арабского. Основные черты абиссинской одежды — узкие панталоны, просторная накидка с широким цветным краем, состоящая у знатных лиц из шёлковой ткани и одинаково употребляемая обоими полами, и повязка, которою прикрепляются панталоны, спускающиеся ниже колен. Накидку иногда носят наподобие тоги. Ступни и голова у абиссинцев-христиан часто остаются непокрытыми, противоположно магометанам, которые носят тюрбан и кожаные сандалии. Одежда женщин состоит из длинной рубашки с широкими сверху и суживающимися у сочленения кисти рукавами; у богатых она украшена вышивками. Лишь среди магометанского населения можно найти женщин, одетых в кожаный передник. У христиан такое недостаточное одеяние носят только очень молодые девушки. Когда женщины выезжают верхом, они надевают шаровары и башмаки с загнутыми носками. Многочисленные духовные лица и в подражание им многие миряне из высших классов носят белую куртку с [470] широкими рукавами, платок в виде тюрбана и как особую примету башмаки с загнутыми носками и выступающими сзади подошвами. Пустынники провинции Вальдуббы одеваются в одежду цвета охры, между тем как священники другой секты облекаются в красную дублёную кожу. В некоторых местах морского побережья и у мужчин длинная арабская рубашка заменяет панталоны, по которым можно узнать абиссинца внутренней части страны. Платье изготовляется из бумажных тканей. Знатные лица носят в виде исключения шёлковые одежды, которые получают от императора в качестве почётных подарков. Получивший такую награду имеет право появляться перед правителем страны в этой рубашке, а не с обнажёнными плечами, как все прочие сограждане его; он принимается ко двору и, находясь в пути, может везде требовать хлеба для себя и для своих слуг. В знак почтения абиссинец сбрасывает часть одежды, покрывающую плечи, и перед правителем является лишь опоясанным, то есть снимает часть одежды, прикрывающей верхнее тело, над поясом; с другой стороны, высокопоставленное лицо появляется перед подчинёнными закутанным до самого рта. В прохладных горных местностях сверх накидки набрасывается косматая шкура вместе с ногами и хвостом, по большей части овечья; шкура тонкошёрстой девелоской овцы особенно ценится ввиду этого назначения. Волосы мужчины стригут коротко или заплетают в короткие, прилегающие одна к другой косички. Натирание тела коровьим маслом является повсеместным обычаем. Причёска абиссинок обыкновенно состоит из плотно прилегающих одна к другой, коротких косичек. Кроме того, неизбежными составными частями абиссинского туалета служит ещё шейная повязка с зашитыми в кожаные мешочки полосками пергамента, иногда длинными свитками, исписанными целебными изречениями, образующими цепь, свешивающуюся иногда до живота, и голубой шёлковый шнурок, также надеваемый на шею, отличающий христиан от магометан. В тёплое время нельзя встретить ни одного абиссинца без сплетённого из тростника веера, по форме напоминающего флаг (см. рис. ниже). Священники носят, кроме того, на шее веер, принесённый им богомольцами из Иерусалима, а в руке маленькое металлическое распятие, к которому прикладываются проходящие мимо, и иногда ещё волосяную махалку от мух.
В виде украшения женщины (см. рис., стр. 469) носят серебряные кольца над лодыжками ног, нередко с привешенными к ним колокольчиками, в более зажиточных местах расположенными в несколько рядов. Иногда приходится видеть и серебряные шейные цепочки с колокольчиками. Розетки в виде цветка из серебра или золота в ушных мочках встречаются довольно часто. Стеклянные бусы и пряжки ценятся только невольниками из негров. Раковины каури нашиваются на шкуры, которые носят сверх накидок.
Абиссинец редко расстаётся с длинным кривым ножом в виде сабли, который он носит на правом бедре. Вооружение это часто дополняется копьём и щитом. Последний изготовляется по преимуществу из буйволовой кожи и прежде чаще всего украшался яркими чёрно-белыми шкурками Colobus Guereza. Щиты лиц благородного сословия выкладываются серебром (см. рис., стр. 471). Из огнестрельного оружия предпочтение [471] отдаётся до сих пор фитильному ружью, и даже среди глубокого мира, так же как в Аравии, можно видеть команды, сопровождающие караваны, с зажжёнными фитилями. На охоте за слонами употребляются ружья с железными пулями в четверть фунта весу. К числу охотничьих снарядов, не заслуживающих имени оружия, можно причислить грубые дубины, которыми бросают в стадо антилоп и раздробляют им конечности. Часто употребляются ещё и пращи. Ночные сторожа умеют в каждый куст или туда, где они предполагают засаду воров и разбойников, бросать эти пращи с большим искусством. В прежние
времена огнестрельное оружие изготовлялось и исправлялось почти исключительно переселившимися сюда египтянами и греками. Стреляют из них почти всегда железными пулями, так как свинцовые расплющиваются, ударяясь в щиты из буйволовой кожи. Абиссинский порох, впрочем, довольно плохого качества, так как стрелки приготовляют его сами из местной серы и селитры, выщелачиваемой из различных отбросов.
Вступая в Абиссинию с юга, там впервые приходится видеть на значительном протяжении постройки из камня и извести. Но таким прогрессом не обуславливается ни искусство, ни тщательность. Во всей Абиссинии едва ли можно встретить дома такой постройки, как в Уганде, и в употребляемой предпочтительно круговой форме, концентрическом ограждении и т. п. замечается сходство с основным планом, проникающим внутрь материка до Южной Африки. В низине можно найти деревни, хижины которых построены из хвороста. В наружном круге стен делаются одно, а во внутреннем четыре, дверных отверстия. [472] В средине внутреннего пространства находится очаг, а рядом с ним камень для растирания зёрен. Нередко лошади или мулы привязываются в комнатах даже знатных лиц, чтобы иметь их при себе ночью, и для них отделяются также особые ниши. В горной стране Симен хижины имеют простую, кругообразную форму, сделаны из соломы и обнесены высокой изгородью из терновника. Замечательны описанные Сальтом на горных террасах, к северу от Массовы, хижины с плоскими кровлями, которые лежат на одной линии с горным склоном и снабжены окном или дымовой трубой в форме горшка с пробитым дном. Такая постройка напоминает тембе Восточной Африки, тогда как, например, у Санафе, построенные из камня хижины имеют прямоугольную форму со столбами, огораживающими двор для скота, и в задней половине содержат несколько комнат для человеческого жилья, освещающихся упомянутыми выше горшками. Стены облеплены кучками навоза для просушки. Абиссинское плоскогорье богато пещерами, которые нередко бывают обитаемы. Брюс, несмотря на возбуждавшиеся сомнения, был совершенно прав, когда говорил об абиссинских троглодитах.
Редкое население, незначительные сношения и раздробленная поверхность не благоприятствуют возникновению больших городов. Альварес, живший в Абиссинии в 1520—1526 гг., говорит: «Во всей стране нет ни одного города, в котором было бы более 1600 жителей, и даже таких городов немного; там вовсе нет окружённых стенами или укреплённых городов, но бесчисленное множество деревень». Во всей провинции Симене повсюду встречаются только группы в 20—30 хижин; Ангеткат образуется шестью группами таких хижин, лежащими далеко друг от друга. Гондар, о котором так часто приходилось слышать и который много раз был предметом борьбы, старинная столица, насчитывающая себе около 250 лет, состоит лишь из группы рассеянных домов, разделённых пространствами развалин. Ограждений или стен нигде не существует. В некоторых частях города круглые хижины с конической кровлей стоят ближе друг к другу, причём там образуются узкие извилистые улицы, которые могут запираться особыми воротами. Развалины составляют постоянных спутников нового, ещё не разрушенного. Во времена Рюппеля рыночная и дворцовая площадь были почти сплошь окружены необитаемыми домами, отчасти совершенно развалившимися. То же было с самой большой и красивой церковью Гондара, в котором Хейглин насчитал 44 церкви и 1200 духовных лиц. Отдельные кварталы магометан, которые часто содержатся всего лучше, а также и евреев, ещё более усиливают впечатление беспорядка, оставляемое абиссинскими городами. Попытки улучшения относятся ко времени сильного португальского влияния в XVI и XVII вв.; к этой же эпохе принадлежит величественный водопровод, снабжающий водою церковь Фасильдаса близ Гондара или тамошний дворец (гемп), «который, рядом с жалкими, покрытыми соломой домами, производит действительно величественное впечатление».
«Первосвященник Иоанн (император) не имеет прочной резиденции. Он постоянно переезжает по стране с палатками, и в его лагере всегда имеется пять или шесть хороших палаток вместе с обыкновенными», — писал Альварес. Подобным образом ещё в наше время жил император Феодор, полевой лагерь которого во время его правления был по большей части его резиденцией. Вследствие этого происходили частые смены между Гондаром, Дебра-Табором, Магдалой и пр.
Более старинные церкви весьма походят на старинные церкви других стран, в особенности тем, что в них — простой открытый главный алтарь, тогда как в новейших алтарь отделяется стеной от [473] других частей церкви. И здесь можно признать еврейское влияние, преобразовавшее абиссинское христианство. Самые простые церкви, встречающиеся в горах, отличаются от хижин несколькими плоскими звонкими камнями, в которые бьют вместо колоколов на ближнем старом тенистом дереве или на особом помосте посредством колотушки. Церковь в Лалибале, по описанию Г. Рольфса, окружена масличными деревьями, вывезенными из Иерусалима. Колокола в боковых пристройках находятся лишь в особенно богатых церквах. Даже и большие церкви, более нового происхождения, бывают не что иное как круглые, покрытые соломой хижины, подобные большинству жилых домов. У небольших церквей делаются почти везде двое ворот рядом на западной стороне, с дверями, к которым прикладываются благочестивые люди. Большие церкви строятся предпочтительно в форме креста с равными концами. Ряды колонн снаружи и подставки в виде колонн внутри встречаются нередко. Монолитные церкви в различных частях Абиссинии высекаются из скалы; церковь Св. Эммануила близ Лалибалы, ещё не самый крупный образец этого результата безграничного терпения, имеет 12 метров высоты, 24 шага длины и 16 ширины. Подобные постройки насчитывают себе несколько веков, но, так как они делаются из мягкого камня, то в настоящее время разрушаются довольно быстро. Для более крупных абиссинских построек характерны также небольшие окна, в которых вставлен каменный крест. В больших, богато убранных церквах с плоским основанием можно найти драгоценную утварь, которая могла бы послужить украшением любой католической церкви в Европе (см. рис. ниже). Там всего выше поставлено кресло в виде трона, на котором происходит благословение хлеба и вина; повсюду в Абиссинии оно служит предметом величайшего почитания, и до него могут касаться лишь посвящённые духовные лица. На важнейших церковных праздниках священники надевают шлемообразные венцы из листового золота и серебра; абиссинские императоры часто дарили или завещали церквам свои короны, которые, таким образом, служили украшением для священников; над самыми значительными из них носят, кроме того, бархатные зонтики.
Стены, двери и поперечные балки церквей часто покрыты фигурной и орнаментальной живописью (см. рис., стр. 478), и, кроме того, на дверях всегда помещаются изображения ангелов в человеческий рост, к [474] которым верующий с благоговением прикладывается. Эти изображения напоминают наиболее грубую византийскую работу. В некоторых особенно почитаемых церквах можно найти изразцовую отделку стен, медные и стеклянные лампады — неугасимая лампада, так же как и купель со святой водой, составляет принадлежность всех абиссинских церквей, — но эти вещи представляют изделия египетских, левантинских и даже европейских мастеров, которые прежде состояли иногда на службе абиссинских властителей, любивших пышность.
Абиссинцы — земледельческий, а во многих областях по преимуществу пастушеский народ. Но земледелие имеет там ограниченное распространение; из лености и из опасения неудачи там обрабатывается лишь такое количество земли, какое нужно каждому для содержания семьи. Поэтому в Абиссинии благосостояние не основано на земледелии, и в этом отношении многие среднеафриканские негрские народы находятся в лучших условиях. Работа там также производится первобытным способом, хотя как большой культурный успех абиссинцев и указывают их плуг (ахрас), представляющий длинную жердь с двумя вертикальными обитыми железом зубьями для разрыхления земли и небольшим дышлом, к которому припрягаются два быка. Хлебные поля разбросаны по стране как бы случайно. Даже в самых каменистых местностях поля не очищаются от камня. Удобрение также неизвестно, поэтому поля меняются ежегодно, и в год собирается не более одной жатвы. Пахота составляет дело мужчин, а девушки и женщины жнут и молотят. Они тщательно ощипывают спелый хлеб и околачивают его небольшими палками на току. Для жатвы там употребляется зубчатый серп (см. рис., стр. 497). На плоскогорье главным хлебом является ячмень, но здесь возделывается и пшеница. Правители пытались много раз собирать запасы отдельных лиц в магазины, но им не удалось искоренить голодовок. Печальный конец имела попытка Феодора — собрать запасы продовольствия в Магдале, хотя он в течение многих лет свозил туда зерно и сгонял скот: если бы для него не оказалось гибельным поражение при Аговэ, то ему через недолгое время не осталось бы другого выбора, как умереть сражаясь или сдаться от голода (Рольфс). Правда, абиссинская земледельческая утварь и способ обработки земли напоминают Египет, но указанная выше беззаботность составляет большой регресс в сравнении с тем, что существовало в Египте уже 4000 лет тому назад.
Несмотря на великолепные альпийские луга с питательным клевером, скотоводство по отношению к естественному богатству страны играет незначительную роль. Самым распространённым домашним животным является рогатый скот породы санга. Быков употребляют для пашни, а в самых гористых местах — для перевозки тяжестей; коров держат только для молока и мяса. Ослов обыкновенно не употребляют для верховой езды. Значительную часть мясной пищи доставляют бараны; стада коз и овец являются принадлежностью более высоких местностей. Замечательно, что горные абиссинцы, несмотря на обилие овец, не носят шерстяных тканей. Тонкорунные овцы разводятся преимущественно в Девело. Домашние собаки походят на полудиких собак Египта. В качестве домашней кошки там держат маленькую изящную породу. Единственную домашнюю птицу составляет курица. Петухов часто держат в церквах, чтобы они возвещали наступление утренней молитвы. Пчеловодство ведётся с большим успехом помещением диких роев во всевозможные ульи, всего чаще глиняные, а иногда и плетёные в виде корзины. Приручение диких животных составляет особое искусство абиссинцев; обыкновенно двору императора принадлежат несколько ручных львов. Они ходят на [475] свободе, получают обильную пищу, но холодный горный воздух и ливни вызывают в них ворчливость и раздражительность. Там, где в более отдалённых частях страны скотоводство встречает затруднение в резко ограниченных периодах засух, когда все пастбища высыхают, никому, конечно, не приходит на ум принимать меры против этого, делая запасы сена. Кочевники считают более удобным для себя перегонять стада из более низких в более высокие местности по мере того, как подвигаются дожди. В этих ежегодно повторяющихся передвижениях, захватывающих значительные протяжения, принимают участие и земледельцы. Скотоводство составляет главным образом заботу мужчин. Мальчики гоняют стада на пастбища, и дойка лежит исключительно на обязанности мужчин, так же как и убой скота. Мясо коров предпочитается бычьему. Сыра там вовсе не делают.
Из религиозного суеверия абиссинцы избегают свиного мяса, хотя не во всех местностях, а также и заячьего. Во многих местах запрещается употребление в пищу дичи, как, например, всякой водяной дичи. Абиссинцы не едят и саранчи; впрочем, бедные магометане не брезгуют ею. Всего более там любят сырое мясо рогатого скота, и только магометане едят его в приготовленном виде. Праздник абиссинского Рождества внутри страны ознаменовывается тем, что вся деревня съедает сырым мясо только что убитого быка. Вообще, большие пиршества, в состав которых входит и избыток национального пива, составляют у всех сословий вершину всех празднеств и венец гостеприимства. Там, где не существует полной скудости, пиршество открывается умерщвлением козы или овцы или, по крайней мере, курицы, мясо которых съедается тотчас же сырым или только слегка поджаренным. Когда участниками пира являются и христиане, и магометане, то для первых убивает животных христианин, а для последних магометанин. Наряду с мясом, тонкие хлебные лепёшки, которые можно свёртывать, из перебродившего теффа (Poa Abyssinica), составляют основу пищи, причём кашица из красного перца играет роль необходимой приправы и к мясу, и к хлебу. Хлеб, так же как и в Аравии, изготовляется растиранием зёрен на камнях и поджариванием грубого теста, что лежит на обязанности женщин. Во время еды сидят на корточках, и по правилам все обедающие вместе должны служить друг другу. За едой ничего не пьют, а непосредственно после неё чаши с перебродившей медовой водой обходят присутствующих, причём хозяин иногда часть её отливает себе в горсть и проглатывает для доказательства, что в ней нет ни отравы, ни нечистоты. Когда господа насытятся, слуги тотчас же занимают их место, всё съедают и допивают ячменное пиво, так как вежливость требует, чтобы ничего не оставалось. Перед наступлением постов стараются наполнить желудок возможно большими количествами мяса.
Оба пола, старые и молодые, проводят дни и ночи за попойками, на которых теч и мерисса, настоящие национальные напитки, играют видную роль. Напротив, к нашему удивлению, потребление кофе распространено только у магометан; христиане мало пьют его. На попойках, завершающих пирушки, соблюдаются особые обычаи, составляющие странный контраст с беспорядочностью, господствующей именно в этих случаях. Хозяин каждый раз указывает слугам, кому они должны налить напиток. Тот, на кого он обратил внимание, приподнимается и благодарит его за это почтительным поклоном. Уходящий громко заявляет хозяину своё намерение уйти — обычай употребительный и при обыкновенных посещениях. В Абиссинии уже 300 лет тому назад вино служило подарком для гостей и почётных лиц. Только священники не должны пить ни вина, ни мёда. [476]
Благодаря изобилию дичи в Абиссинии охота является серьёзным делом, которому предаются не только с усердием, но и с достойным внимания мужеством. Охота на антилоп с гепардами и охота на жирафов и страусов с лошадьми и борзыми собаками принадлежат к препровождению времени абиссинских знатных лиц, которые, впрочем, не знают соколиной охоты. Во всём остальном приёмы охоты заимствованы из Нубии. В хижинах Симена можно найти хвосты буйволов и высушенные хоботы слонов, развешенные в виде трофеев, которыми могут похвастаться охотники; у многих нет другого оружия, кроме копья, с которым они выступают против этих великанов, веря, что сила их увеличивается от известных молитв, заклинаний и принесения в жертву бурой овцы. Львиные шкуры предоставляются императору, но счастливый охотник получает из них полоску для украшения своего щита.
Береговая рыбная ловля, благодаря доставляемым ею жемчугу и перламутру, уже давно имела значение в торговле Абиссинии. Ею занимаются дана́килы, которые употребляют для неё плот из пяти брёвен, похожий на нубийский амбач (см. рис., стр. 64). На средине его мальчик искусно и быстро управляет этим простым судном с помощью шеста с лопастеобразными расширениями на концах. В течение одного часа он далеко на нём выезжает в море. В качестве водолазов ловцы жемчуга абиссинских берегов употребляют негров-рабов; которые покупаются мальчиками и специально обучаются нырять с камнем на ноге и сигнальной верёвкой на руке.
Промышленность Абиссинии производила некогда красивые изделия благодаря образцам и руководителям, которые она получала из западной Азии и Египта, а отчасти из Европы. На рынках Восточного Судана ткани Абиссинии до сих пор ценятся всего выше и лишь на втором месте ставятся дарфурские. Но развитие абиссинской промышленности давно уже остановилось, и во многих отраслях, как, например, в серебряном и золотом деле, она пошла назад. Леность составляет национальное бедствие. Уже в оживлённой и несколько цивилизованной Массове праздность абиссинцев бросается в глаза. Самые выгодные работы исполняются чужеземцами. Все ремесленники и более крупные торговцы — иностранцы; на долю абиссинцев остаётся только мелкое [477] барышничество, которым они вяло, с сонным видом занимаются целый день, в лавках базарной площади, в кофейнях и на пристанях. При этом и жёны их, не так, как у других полуварваров, не обременены работой, а почти целый день лежат на скамейках, сплетённых из кожаных ремней. Девушки занимаются иногда плетением циновок, плоских блюд, водонепроницаемых корзин (см. рис., стр. 476) и небольших опахал, которые они изготовляют из сухих листьев йеменских пальм. Размол муки и печение хлеба они представляют рабыням-негритянкам. Правда, не везде так бывает, но и для горожан выше лежащих областей праздность может назваться обычной, по крайней мере, для христиан; среди них всего более распространена мелкая торговля, соединённая с обманом, а всякая настоящая производительная деятельность, за немногими исключениями, у них почти отсутствует. Торговля имеет слишком большое распространение в такой бедной капиталами и малопроизводительной стране, которая к тому же не имеет хороших дорог и в течение десятилетий лишена была общественной безопасности. Ни один торговец не решается перевозить больших запасов, так как разбойничьи нападения, грабежи и поджоги составляют обычное явление. Война часто прерывает связь между провинциями и главными местечками, вследствие чего наступает нужда в самых обыденных рыночных товарах; цены колеблются тогда на 100 и более в течение одной недели. Покупка и перепродажа в таких обстоятельствах является азартной игрой. Нередко единственным капиталом, какой бедняк ставит в этой игре, перевозя товары из одной провинции в другую, служит его собственная жизнь и жизнь двух или трёх вьючных ослов его. Это в особенности можно сказать о соляной торговле. Но сырой хлопок из провинции Квары, лежащей вблизи Сеннаара, и железо из Годжама приходится добывать какой бы то ни было ценою. Этим объясняется репутация Гондара, будто каждый обитатель этого города живёт прибылью от торговли, исключая священников, питающихся церковными доходами, и солдат, живущих добычей. Абиссиния добывает мало металлов, золото привозится в неё из земель галласов, железо с запада и юга. Соляная торговля морского берега с внутренней частью страны довольно значительна.
Ремёсла абиссинцев-христиан состоят главным образом в выделке из железа ножей, плужных лемехов и наконечников копий и даже ножниц и бритв (необходимые для металлических работ напильники, к нашему удивлению, ввозятся из Шоа и отличаются очень грубой работой), в дублении буйволовых кож и производстве из них щитов, в выделке из серебра мелких цепочек, колец и украшений для оружия (причём часто благородный металл бесстыдно фальсифицируется оловом и цинком), в обработке золота, привозимого в небольших количествах с юго-запада, в переписывании, разрисовывании и переплёте книг. В особенности выдаются своей тонкой работой и ещё более богатством фантазии розетки и цветы из филиграни. «Все абиссинские филигранные работы, — рассказывает Рольфс, — имеют тот же характер, но ни одна из них не походит на другую. Нельзя найти ни одной головной шпильки, ни одного шейного украшения, ни одного браслета, ни одного украшенного филигранью щита, для которых можно было бы указать образец. Повсюду встречается оригинальность и разнообразие, и нигде не бывает однообразия в исполнении». Достойны упоминания и клинки копий, выложенные серебром. Тот же путешественник особенно хвалит медные работы абиссинцев, признавая в то же время, что в плетёных работах и сосудах из дерева, глины и рога они стоят не выше многих народов внутренней Африки. Главные ремёсла магометан состоят в обработке хлопка. В Абиссинии носят почти [478]
[479]
исключительно бумажные ткани, изготовление которых, естественно, занимает многие руки. Производство их донельзя просто. Сырой хлопок вместе с семенами покупается обыкновенно за равный вес соли. Затем работница тщательно удаляет семена накатыванием на железную палочку, выколачивает хлопок упругим луком и прядёт его с помощью ручного веретена. Из пряжи трудолюбивая женщина может в течение года выткать столько ткани, сколько можно продать её за 20 серебряных монет, ценностью около 2 руб., причём она вырабатывает половину этой суммы, что очень немного даже для абиссинских условий существования. Бумажные материя для пёстрой каймы накидок приобретается из Индии за высокую цену. Значительная часть индийско-абиссинской торговли заключается в ввозе этой пёстрой ткани. При существующем там разделении труда по вероисповеданиям, на долю евреев приходится производство глиняных товаров и всех каменных работ.
Живопись (см. рис., стр. 478) не ограничивалась грубым расписыванием дверей и стен в церквах, но поднялась до украшения дорогих книг евангелия и молитвенников. В XVI ст., по-видимому, под руководством византийских миниатюристов священные пергаменты украшались довольно сносными рисунками. Нынешние рисунки неуклюжи и грубоваты. Этому искусству неблагоприятно было абиссинское поверье, будто в профиль можно рисовать только евреев и злых духов. Искусство в Абиссинии совершенно не знает перспективы.
О музыке абиссинцев Франсиско Альварес даёт следующее точное описание: «Там есть трубы, но они не хороши; там есть много и медных барабанов, привозимых из Каира, и деревянных, с кожей на обеих сторонах. Там есть тамбурины, как у нас, и большие цимбалы, в которые они бьют. Есть и флейты, и некоторые струнные инструменты, похожие на четырёхугольные арфы, называемые давидовыми арфами. На них играют перед первосвященником (Иоанном), но не хорошо». И новейшие наблюдатели описывают в особенности музыку как мало услаждающую душу. Рольфс даёт описание некоторого рода дудки, обтянутой кожей, в 1,5 метра длиною, похожей на альпийский рожок.
Рынки представляют важнейшие места для торговли. Рольфс следующим образом изображает рынок в Адуе: «Всё, сообразно предметам, распределено в маленьких переулках. Здесь стоит скот — лошади, рогатый скот, овцы и козы, а также куры и дичь. Затем идёт другая улица, по обеим сторонам которой мужчины, девушки и женщины сидят на корточках позади мешков с хлебом, пшеницей и ячменём, бобами и горохом. Большие кучи свежего и сушёного красного перца свидетельствуют о значительном потреблении этой приправы. Ряды горшков с мёдом и коровьим маслом, множество горшков с мёдом и пивом, разложенные на больших кусках ткани, маленькие зеркальца, бусы из Венеции и Богемии, флаконы с плохими эссенциями, стаканы для питья, фаянсовая посуда, плохие ножи и ножницы, писчая бумага, чёрные, белые и красные нитки, миткаль двух сортов (самый лучший, белый, — довольно хорошего качества, самый худший, почти серый, — сильно проклеенный), пёстрые носовые платки, плохие шёлковые материи, сукна дурного качества, красного, жёлтого и голубого цвета, зеркальца и местами ящик с коньяком низкого сорта и ещё более ядовитым абсентом — это почти всё, что там можно купить из европейских товаров. Настоящие абиссинские материи представляют собою роскошные женские шаровары, вышитые пёстрыми шелками «шама», различной доброты и величины, и некоторые замечательные «маргефы», цена которых может показаться значительной и для нас. Но если мы рассмотрим тщательно выделанные бумажные ткани, кажущиеся смесью шерсти и шёлка, и, кроме [480] того, вышитые на обоих концах замечательно красивыми красками, с каймой в 4 см шириною, то цена за такую ткань в 150—200 марок не покажется слишком высокой. Оружия — копий, сабель, старинных ружей, пистолетов, щитов из шкур буйвола и носорога, лука и стрел — мы напрасно стали бы искать в Абиссинии. Даже естественно исторические предметы — шкуры львов и пантер, кожи мелких хищных животных, змей и пр. — можно найти среди них. В другой улице находятся красные, высушенные и выдубленные в красный цвет шкуры быков и коз». Здесь, так же как и на суданских рынках, можно найти базарного судью. Настоящая торговля начинается лишь тогда, когда дело касается предметов, стоящих не менее талера. При незначительных предметах происходит обмен. Только в известных провинциях Абиссинии, преимущественно в амгарских, куски соли (амоле) являются средством обмена; эта соль исходит из низины Арро, «государственного сокровища Абиссинии» (Шимпер). Повсюду в Абиссинии известен и служит для обмена талер Марии Терезии 1780 г. Так как за один талер дают 48 амоле, то эти куски соли служат вместе с тем и разменной монетой.
Уже Лудольф приводит суждение Тельеса об абиссинском характере в следующих выражениях: «Mobilis ingenio et punicae fidei, inconstantes atque periuros, nec non crudeles et vindicte cupidissimos esse ait», и Рюппель называет главными чертами его все видоизменения пороков, начиная от лени и легкомыслия, продолжая пьянством, суевериями, неблагодарностью, бесстыдством в выпрашивании подарков, большою ловкостью в притворстве и кончая «лживостью, вошедшею в пословицу», тупым высокомерием, величайшей хвастливостью, неверностью и склонностью к воровству. Между этими пороками остаётся только место для добродетелей слабости. По своей болтливости абиссинцы превосходят всех своих соседей. В умственной развитости обыкновенно не отказывают абиссинцам и высказывают только сожаление, что «обычные на востоке формы категорического императива» (Хейглин) не находят более настоятельного применения для развития и укрепления их способностей. Бо́льшая часть этих пороков находит резкое отражение в диком беззаконии, под которым так долго состояла эта несчастная страна. Но на них возможно и более мягкое воззрение, и мы не должны забывать, что каждый отдельный путешественник по Абиссинии, как бы ни были неблагоприятны его общие наблюдения, передавал нам черты благородства того или другого абиссинца: так отзывается даже и Рюппель о своём друге, благородном и умном судье Лик Альтуме, в Гондаре. Рольфс старался смягчить своё суждение об абиссинцах и с этой целью приводит факты; на нас производит особенно приятное впечатление, когда он отмечает честность своих абиссинских слуг. Это опять противоречит рассказам Рюппеля, будто даже знатные лица царства в Гондаре крали у него вещи со стола. Впрочем, между тем и другим суждением лежит промежуток целого поколения. Если мы соединим вместе более постоянные черты характера и поведения абиссинца, то мы получим следующее определение: восточная основа с примесью негрской или мулатской живости и изменчивости характера.
Абиссиния до сих пор ещё находится на ступени III или IV века по Р. X. Так как церковь её устояла, то и знания её ограничиваются пророчествами и горизонт её церковных и монастырских оград ограждает её знакомство м миром и мировоззрение. Абиссинцы верят, что существует три мира: Эфиопия, Европия и Туркия, далее, что Европия почти такой же величины, как Эфиопия, но у неё нет негуса негести (царя царей). Русского императора они считают, по крайней мере, столь же [481] могущественным, как и правителя Тигре́. Последний негус некоторое время твёрдо верил в сообщённое ему одним греком сведение, будто Греция — могущественнейшая страна земли. К этой неполноте представлений присоединяется ещё то, что абиссинцы крайне мало выезжают из своей страны. Их счисление времени примыкает к древнехристианско-восточному. Подобно евреям, год у них начинается в сентябре. Каждый год високосного цикла называется по имени одного из четырёх евангелистов — год Иоанна, Матфея и т. д. Названия месяцев у них коптского и византийского происхождения.
То обстоятельство, что Абиссиния как христианская твердыня поднимается, подобно маяку, над исламом и язычеством Африки, особенно располагает нас к этой стране. Благодаря своему христианству она нам ближе и выше всей Африки. И это христианство, при всей своей отсталости, не является только словом и формой: оно избавляет Абиссинию от фетишизма, колдовства и человеческих жертв остальной Африки. «Если народы и вступают в борьбу между собою, то жертвами являются только солдаты и имущество; при этом щадят жён и детей. Рабство простирается на одних чёрных, приведенных извне. Работорговля запрещена христианам под страхом смерти» (Мунцингер). Абиссиния более 1500 лет сохраняла своё христианство, но не развивала его. Из живого растения оно превратилось в неподвижное, с неправильным образованием, в котором листья и цветы, существенное и несущественное, догмат и учение получили одинаковую важность, вследствие чего жизнь народа не могла уже проникаться собственной духовной жизнью. Оно представляет собою нечто вполне изолированное в жизни этой пёстрой народной смеси. В основе его не лежит высокой общей культуры, и у него нет друзей или врагов в виде науки и искусства. Так объясняются дух формы, придание значения обычаям и внешним делам, бессмысленное проведение различия между чистым и нечистым, обрезание, приверженность к букве как продукт близорукого восточного, фарисейско-иудейского образа мысли. Недостаток теологической науки, избыток монахов, беспорядочных и безнравственных, брачные отношения, доходящие до полигамии, наглая симония, продажа святых даров, чрезмерно многочисленные праздники, бесконечные поверхностные посты и исповеди, суеверное поклонение кресту и образам, крайнее развитие почитания святых представляют собою одинаково понижающие обстоятельства. Ко всему этому присоединяются суеверные обычаи, по меньшей мере не запрещаемые церковью, а в большинстве случаев даже поддерживаемые ею. Если мы прибавим, что сан священника по древнеегипетскому обычаю переходит в семьях от отца к сыну, что монахини и монахи предаются бездействию, что абиссинская церковь требует от своих служителей лишь весьма невысокую степень образования, то мы поймём, как этот христианский народ должен быть беден культурою. Нельзя при этом не обратить внимания и на указанную уже выше неразумную гордость, настоящее семитическое наследие всех полукультур, замыкающуюся от всякого образования, и которую в этом обособлении христианство могло лишь поддерживать.
Подобно коптам, абиссинцы — монофизиты, и ещё в настоящее время первосвященник абиссинской церкви избирается из рядов коптских монахов. Но когда египетское христианство было придавлено исламом, исчезла почти всякая связь между обеими африканскими родственными церквами, и абиссинское христианство погрузилось в прежнюю тьму, чуждую истории, откуда оно начало выступать только в последние столетия средних веков. Точные сведения о нём доставили лишь послы, отправленные королём Иоанном II португальским в конце XV в. в отдалённое христианское царство. Некоторое время португалец занимал [482] влиятельное положение патриарха (абуна) абиссинской церкви. Попытки обратить абиссинцев в католицизм только ослабляли европейское влияние. Позднейшие старания миссионеров оставались незначительными и раздробленными. Исходящая из такого корня и испытавшая такую судьбу абиссинская церковь по своему учению стоит всего ближе к православной сирийской церкви. У неё есть глубокие корни в народе, который сохранением своей независимости обязан ещё более тесному сплетению всех своих интересов с христианством, чем изолирующей и охраняющей природе страны. Эта церковь не имеет даже недостатка в широте основания, так как, по Хейглину, она заключает 12 тыс. духовных лиц в бесчисленных церквах и монастырях, обладает значительной частью лучшей земли и выказывает притязание на даровую обработку её крестьянами.
Абиссинское богослужение не лишено известной пышности, хотя и кажется несколько неполным и труднодоступным. В процессиях над самыми важными духовными лицами несут бархатные зонтики. Они сами в это время машут кадилами и колокольчиками или держат высокие крючкообразные посохи с греческими крестами в одной руке, египетские трещотки, называемые саназел (двухзубчатые вилки, прикрытые сверху поперечными палочками, к которым приделано множество колец, см. стр. 473), в другой. В то время, как они своё заунывное пение сопровождают звуком трещоток, другие бьют в большие барабаны, которые в богатых церквах делаются из листового серебра. Высшие духовные лица надевают ризы из тиснёного бархата, уцелевшие от лучших времён. Наконец, они носят на шее на шнурке одну из тех священных книг, в которых фантазия путешественников по Востоку часто предполагала величайшее сокровище абиссинских церквей, пока не стало известно, что в этих пергаментах, дошедших от первых времён христианства, написанных эфиопскими буквами, длиною в палец и богато украшенных рисунками, едва ли можно найти что-нибудь, кроме исторических чисел и хроник абиссинских властителей. Пожары, весьма частые в Абиссинии, и небрежное отношение уничтожили многие из этих книг. Самые ценные из них вешаются на шнурках для предохранения от мышей. Подобно другим искусствам, производство пергамента и искусство письма в нынешней Абиссинии пошли назад; в настоящее время можно найти не много новых книг, которые равнялись бы старинным по величине и изяществу. Украшения, вытисненные раскалённым железом на кожаных переплётах, часто не лишены вкуса.
Огороженные пространства церквей служат кладбищами, но, к нашему удивлению, в Абиссинии нет надгробных памятников, вследствие чего эти места смерти производят впечатление пустоты или пустынности. В той же ограде находятся хижины священников. Даже в безлесных местах плоскогорья они пользуются тенью некоторых старых деревьев, хотя бы это был только узкий мрачный кипарис. Из этих пустынных кладбищ кости знатных лиц через 50 лет переносятся в саму церковь и погребаются там в расписанных деревянных гробах. Пространство вокруг церкви считается священным местом, где и владение мёртвых должно находиться в безопасности. Поэтому в жилищах священников можно найти множество ценностей других лиц. Право убежища в этих пространствах для людей уважается даже и во время междоусобных войн. В Гондаре весь квартал, где живёт глава абиссинских христиан, обладает таким правом убежища. Когда Рюппель там жил, им невозбранно пользовался разбойник с 50 сотоварищами, наводивший прежде ужас на всю провинцию.
Внешние интересы государства и церкви совпадают в борьбе с иноверцами, и редко бывает, чтобы церковь, как это случилось при [483] Феодоре, стала на сторону партии, враждебной властителю. Уже Феодор быстро расправился с подобными попытками. Рольфс считает исторически достоверным рассказ, будто Феодор, проклятый и объявленный вне закона собором под председательством абуны, направил на него пистолет, сказав при этом: «Святой отец, прошу твоего благословения».
Историческая жизнь Абиссинии не имеет ничего равного религиозному и национальному фанатизму в качестве двигательной силы. В абиссинской истории заключается несколько эпизодов, напоминающих преследования монофизитов в Египте. Когда негус настолько пошёл навстречу иезуитам, что обращение Абиссинии в католицизм, по-видимому, делало большие успехи, когда для иезуитов строились дворцы и им отданы были в руки семинарии для юношей, предназначавшихся в абиссинские священники (1624 г.), тогда разразились самые кровавые религиозные войны. Сам император допустил повешение своего зятя и своей дочери в качестве еретиков. К религиозным и национальным разногласиям (наследственные враги Абиссинии, галласы, исповедуют магометанство) присоединились ещё социальные. Не только все нехристиане подвергаются известным ограничениям; здесь замечается нечто вроде экономического разделения труда, тем более, что вообще магометане в Абиссинии трудолюбивее и предприимчивее христиан.
Число языческих обитателей Абиссинии ограничивается ваитами (ваито), живущими на озере Тане, и частью агаев (агау), живущих в западной Абиссинии. Но, кроме того, там нередко встречаются языческие обычаи, хотя лишь в виде отдельных остатков более древнего почитания природы. Рюппель рассказывает о Гаремате: «Женщины этой местности отправлялись в большом числе к обильному водой источнику под одной из красивых древесных групп, мыли себе руки и ноги и затем соскакивали на землю с грубо обтёсанной кубообразной песчаниковой глыбы с двумя эллиптическими углублениями». Другие наблюдатели приводили ясные свидетельства в пользу служения змеям.
При двух последних императорах абиссинское христианство сделало большие внешние успехи насильственным вытеснением магометанства и язычества, но при тамошних условиях внутреннее развитие его не могло, конечно, исходить из недр церкви, а должно было быть принесено извне социальными силами. Вполне основателен совет Рольфса: «От обращения Абиссинии в другое вероучение следует отказаться, но тем ревностнее надо стараться о воспитании детей». История Абиссинии отчётливо выказывает бесплодность вынужденных обращений. Настоящей задачей миссии там должно быть развитие дарования народа путем воспитания.
Императорская власть Абиссинии, опирающаяся на личность императора, от которого народ всего ожидает и всё терпит, была могущественным учреждением лишь при немногих сильных властителях. Правительственная деятельность Феодора в этом столетии всего ближе подходила к абиссинскому идеалу: «От самых ранних утренних сумерек до поздней ночи от негуса требовали участия в судебных и административных делах, а также в военном совете и духовных делах. Все правительственные занятия лежали на нём самом. Десятки просителей собираются задолго до солнечного восхода перед цепью телохранителей, окружающих его палатку, и восклицают: «Абет-Абет» или «Дзанхой» («господин, господин, выслушай нас!»). Из лагеря отзывается император, встаёт, выслушивает желания и жалобы, произносит решения и жалует разными милостями и подарками. Затем следуют донесения и приём послов; патрули приводят иногда нарушителей ночного покоя, воров или шпионов, процесс и наказание которых происходят тут же, без дальнейших речей и околичностей» [484] (Хейглин). Карьера этого выдающегося человека среди абиссинских императоров выказывает бесплодность всякой деятельности при условиях, открывающих для правителя два пути, — бездействие или деспотизм, и невозможность постоянного развития страны и народа, за отсутствием культурной почвы. После отречения императора Теклы Гайманота (в 1778 г.) до 1883 г. четырнадцать различных правителей двадцать два раза занимали императорский престол в Гондаре. По старинному обычаю император избирается из так называемых больших чинов царства, из одной древней княжеской фамилии, и назначает наместников в провинции. Но в стране, столь бедной путями сообщения, как Абиссиния, зависимость наместников была простой фикцией. Поэтому история Абиссинии распадается на историю её наместников и провинций. Внедрение галласов между Абиссинией и Шоа довершило это положение вещей; последняя
провинция долго была вполне отделена от главной страны. В это время император в Гондаре был простой тенью. При Рюппеле доход его состоял из 300 специес-талеров (около 600 рублей), поголовной подати с гондарских магометан. Вздохам, которые император испускал в одной аудиенции по поводу упадка его сана, соответствовал жалкий характер его обстановки — полуразрушенность дворца и обнажённость его покоев. Доведённый до невозможности содержать двор на получаемую им сумму и лишённый других вспомогательных источников, за исключением, быть может, некоторых штрафных денег, этот мнимый император обнаружил притязания на известную часть церковных доходов, но этим так раздражил духовенство, что оно заперло церкви и понудило одного из наместников сместить императора. Рас-Али указал своему императору небольшую деревню на озере Тане для жительства, причём он должен был содержать себя на доходы с неё. Этот император царствовал всего 4,5 месяца, и легко понять, что после его смещения потребность в новом правителе была так невелика, что долгое время никого не избирали. При таких обстоятельствах нельзя и говорить о центральном управлении царства: каждый наместник управляет своею провинциею или эксплуатирует её и сносится непосредственно с иноземными властями, как в последние годы Рас-Алула сносился с Италией. Кроме десятой доли урожая как основной подати, он требует ещё подати быками и овцами, а нередко также и коровьим маслом и мёдом. К этому присоединяется ещё угощение путешествующих знатных лиц и их гостей, а также и других путешественников. Наконец, наместник взимает пошлину с торговли, которую обыкновенно получает в виде бумажных материй, имеющих меновую ценность и составляющих прямой денежный источник правительства. Сюда же относится и поголовная подать, платимая магометанами и евреями. Но если всего этого для наместника мало, он конфискует столько имущества, сколько ему нужно, точно так же, как его чиновники и солдаты берут то, что могут найти. В военное время абиссинское управление превращается в систематический грабёж. [485]
Из класса этих мелких правителей-наместников вышло также обновление абиссинской императорской власти. Каза из Саны после многих столкновений остался единственным могущественным, повсюду победоносным из абиссинских правителей и, по необходимости, несмотря на прежнее отлучение от церкви (1855 г.), сделался императором под именем Феодора. Феодор прежде всего выказал себя воином. Всего величественнее и внушительнее действовали его вооружённые отряды, его быстрые переходы и внезапные нападения, его личные рекогносцировки во вражеской стране, его отчаянное мужество. Орудием его было насилие, и столь же насильственными были его решения — искоренить ислам, окрестить евреев, распространить границы Абиссинии от Красного моря до Нила. «Феодор хочет преобразовать всю страну ужасом и кровью», писал в 1863 г. Мунцингер, который в то время ещё превозносил этого императора. Но он должен был прибавить: «В Абиссинии нет ни одной уважаемой семьи, которая бы не осиротела. Сколько правящих лиц умерли медленной смертью злоумышленников! Счастливы те, которые пали на поле битвы, как мужчины. Прежние властители народа находятся в заточении в горных укреплениях». Возмущения и гражданские войны не прекращались. Почти все второстепенные правители пали не столько от оружия, сколько от массового давления императорского войска, наступавшего сотнями тысяч, с жёнами и детьми, опустошавшего страну, наподобие полчища саранчи. Когда с течением времени вся Абиссиния превратилась в пустыню, опять произошло нечто вроде взрыва воинственного безумия этого неустрашимого воина, закончившегося тем, что европейцы были закованы в цепи, пока не выразили готовности отливать пушки, и подготовившего ему достойный его жизни конец под развалинами Магдалы (1868 г.). Император Иоанн из положения правителя провинции Тигре́ удачными войнами поднялся так высоко, что в 1872 г. мог заставить короновать себя в Аксуме. Самостоятельный до тех пор царь Менилек в Шоа, когда в 1879 г. император Иоанн выступил против него, мирно подчинился ему. Он коснулся лбом земли и был утверждён царём, подвластным Иоанну. Иоанн ввёл более человечное обращение со своими противниками, какое некогда было в употреблении в Абиссинии. Когда он в 1889 г. пал в крестовом походе против махдистов, ему наследовал Менилек; таким образом, наконец, Абиссиния и Шоа вновь составили одно целое.
Последние десятилетия Шоа была представительницей мирной стороны абиссинского владычества. И здесь царь — единственный господин и хозяин страны, но управляет ею мирно и пользуется разумно доходами царства из высоких пошлин и натуральных повинностей земледельцев. Во время войны каждый правитель должен был выставлять свой отряд войска, и всё войско могло доходить тогда от 30 до 50 тыс. человек, из которых около 1000 вооружены ружьями, к другие — копьями, мечами и щитами. К населению Шоа принадлежат некоторые пограничные народы, составляющие военную границу. Чачи, адабаи и джаммы образуют естественный оплот от нападения галласов с юга, которые поэтому никогда не могли вполне подчинить себе шоанское царство, а могли только от времени до времени наводнять его. Шоанцы вообще пользуются славой хороших воинов. Особенно выдающейся считается их кавалерия. Закутанные в свои чёрные шерстяные плащи, на лёгких, сильных, неподкованных лошадях, головы которых украшены металлическими пластинками, они уже с внешней стороны производят благоприятное впечатление. Они носят по большей части только короткие широкие сабли и копья, небрежно держа их на плече.
Абиссиния, уже благодаря своему положению, всегда была воинственным государством. К сожалению, армия её — орудие весьма [486] несовершенное. Рольфс писал в 1881 г.: «Отнюдь не надо верить, будто солдаты Абиссинии могут выдержать какое-либо сравнение с нашими регулярными армиями, даже с египетскими и, пожалуй, даже с марокканскими войсками. Абиссинский солдат никогда не получает никакого жалованья, и офицер — никакой платы. Наброшенная на плечи овечья или козья шкура с бахромой, длиною более полуметра, или вместо неё шкура льва или пантеры для наиболее храбрых — таково украшение воина. К нему присоединяется длинная кривая сабля на правом боку. В такой амуниции выступает абиссинский солдат. Он гордо взирает на каждого: ему принадлежит земля, крестьянин должен на него работать». При её громадном обозе такая армия составляет для страны большую тягость: она выказывает исключительные притязания на обширные области, поглощает работы многих тысяч человек. Так же, как Асмара, где Рас-Алула обыкновенно стоял с пограничной армией, в настоящее время Дебра Табор представляет округ, населённый почти исключительно солдатами, придворными и чиновниками. Горожане и крестьяне находятся здесь в том или другом отношении к армии в качестве покупателей или продавцов. Армия в редко населённой стране есть сама по себе народ, движение которого является народным переселением. До сих пор ещё остается в силе старинное замечание португальцев: у императора Абиссинии нет определённого места обитания, он переходит с места на место с многочисленными палатками и свитой в 50 тысяч и более человек. С какой резкостью выступают в этих местностях африканская основная черта непостоянства и вместе с тем коренная бедность культуры.
Император еженедельно даёт публичные аудиенции в своём дворце, доступные каждому подданному: он выслушивает жалобы, оправдания и свидетельские показания, советуется со своими приближёнными и изрекает приговоры. Но император не лично говорит со сторонами, а через посредство доверенного лица, называющегося «уста негуса». На долю вали, на обязанности которого вместе с его солдатами лежит исполнение судебных приговоров, при могущественных властителях, каким был Феодор, достаётся немало кровавой работы. Но подкуп лиц, которым доверено исполнение решений, практикуется в больших размерах. В действительности стороны часто сами удовлетворяют себя, приходя к соглашению предоставить своё дело третьему лицу и сообразоваться с его решением. В запутанных случаях обращаются к Книге Законов, Огета Негуст, то есть руководство правителя, которое, вероятно, есть не что иное, как переработка институтов Юстиниана, сделанная в XVII веке немецким миссионером Петером Гейлингом из Любека. Внутри страны, по древнему обычаю, правосудие совершается на возвышенности, под открытым небом, при содействии старшин. Истец и ответчик высказывают свои доводы изустно, причём окружающие делают свои замечания. После продолжительных прений, судья, наконец, требует молчания и произносит своё решение.
Безнравие, особенно усилившееся в нашем столетии, создало некоторые обычаи, которыми народ старался помочь себе сам. Если подозрительное лицо связано с одной из жалующихся сторон, то оно обязывается оставаться на месте до решения жалобы; в противном случае, это считается признанием вины. Иногда устанавливались даже формальные союзы с целью самозащиты. Большая часть провинции Гамазен, граничащая с Агаме́, составляла в 30-х годах федеративную республику, все жители которой разрешали свои споры с помощью собственного судьи, избирали сами местные власти и иногда с успехом уклонялись от уплаты податей, которыми должны были оплачивать свою независимость наместнику Адауи. [487]
Общественные условия абиссинцев показывают, с какими незначительными культурными элементами может уживаться религия высокого происхождения. Во многих отношениях магометане, быть может, даже евреи, не уступают своим христианским соотечественникам. Каково бы ни было уравнивающее действие исчисляемого несколькими тысячами духовенства, вышедшего из народа, но полукультура, невежество, давление стеснительных условий ещё более содействуют этому нивелированию. Именно потому, что в этом населении живет ещё дух ранней эпохи средних веков, воин, купец, землевладелец и пахарь пользуются здесь одинаковым уважением; здесь не существует почти никакой
разницы образования, вследствие чего господин и слуга могут стоять на дружеской ноге. Редкое население на благоприятной почве не допускает также больших неравенств во владении. Сюда надо присоединить ещё особый вид рабства, имеющего в Абиссинии очень мягкие формы. Весьма редко рабы подвергаются суровому наказанию: самое большее, если им сковывают ноги. Для участия в работорговле абиссинские христиане вступают в тайные товарищества с магометанами. Большая часть рабов — галласы с юга или негры, которые приводятся через Фацогль и Сеннаар, под именем шангалласов.
Церковь крестит мальчика на сороковой, а девочку на десятый день после рождения. Миропомазание совершается позднее, за небольшое вознаграждение. Обрезание, которому подвергаются оба пола, есть древний народный обычай, так же как и празднества при наступлении возмужалости, причём вступающий в неё со многими товарищами приходит перед рассветом к дому своего дяди по матери, который выбривает ему переднюю часть головы, даёт своё благословение и дарит копьё и молодую корову. Брак не всегда бывает церковным. Согласие [488] родителей заменяет в этом случае благословение церкви. На практике у знатных лиц господствует полигамия.
К северу от Абиссинии живут до Бени Амера (а некогда жили до Атбары) пастушеские народы, которые в сказаниях, языке, и вере выказывают несомненные следы прежней связи с абиссинцами. У всех пограничных народов Абиссинии сохраняются следы христианства, как на юге, далеко за пределами Шоа, так, в особенности, у богосов и менз. Этот остаток прежней веры настолько вошёл в народное сознание, что отсутствие его отмечается сознательно, как, например, относительно бареев и канамов. Мунцингер рассказывает, что бидели, живущие в Барке, обращённые в магометанство, но говорящие на языке Тигре́, в процессиях, когда молятся о дожде, вместо Аллаха призывают христианского бога.
Живущие непосредственно к северу от Абиссинии богосы, пастушеский народ абиссинского происхождения, который прежде находился непосредственно под властью императора и посылал ко двору в Гондар незначительную подать в 60 коров. Когда император умирал, все богосы брили себе головы, как будто потеряли родственника. Богосы составляли аристократию, которая управляла собою сама, на основах собственного права и собственной крови. Подобно восточным монархам старого и нового времени, не заботившимся о внутреннем порядке и отправлении правосудия у покорённых народов, абиссинцы главным образом заботились о дани. Богосы были сильный народ, внушавший уважение. Они принесли со своей родины известную культуру, духовенство и богослужение. Теснимая с одной стороны абиссинцами, а с другой — турками, прежняя культура совсем исчезла, хотя следы лучшего прошлого ещё остались. Мензы (менза) и такны (такне) близкородственны богосам. Далее к северу живут бедуаны (единств. бедуй), обедневшая, подавленная ветвь, производящая впечатление отцветшего, отжившего народа (Мунцингер). Название бедуй сделалось бранным словом. В их соседстве пасут свои стада хабабы, живущие летом за цепью возвышенностей Келан, а зимою спускающиеся в Сахель. Подобно бедуанам, они причисляют себя к мусульманам, однако многие племена, семьи и лица до сих пор ещё носят имена, употребительные в Абиссинии. Язык их почти чистый геез. Между тем как в христианской Абиссинии он сохранился только в христианских книгах, среди пастухов он живёт в столь неиспорченном виде, что абиссинские богословы справляются с народным языком хабабов, чтобы восстановить утраченный смысл какого-нибудь старинного слова.
Бени-амеры, пасущие свои стада в Барке, представляют народ в несколько сот тысяч душ, к которому причисляются родственные ветви в Барке, каковы хелькоты (хелькота или хейкота) и менны (менна) на Хор-эль-Гаше. Воинственный и разбойничий народ этот внушает страх своим соседям, и в этом отношении его превосходят, быть может, только родственные ему барки (барка). Стада рогатого скота составляют богатство этих номадов, мало занимающихся земледелием. Благодаря разбойничьим набегам на богосов, бассов и другие племена они владеют многочисленными невольниками. Союзы лиц господствующего класса с рабынями изменили весь состав народа. Невольничье племя бени-амеров, «кижендои» (кижендоа), состоит из родившихся на месте рабов, управляющихся собственным начальником. Нравы, обычаи и право указывают народность преимущественно арабского происхождения. Кроме высшего и низшего сословий и рабов, у бени-амеров есть ещё семейства шейхов, чуждый элемент в народе. [489] В высшем сословии уцелела более старинная группа, вероятно, арабского племени, в прежние времена правившая народом. Между тем как лица высшего сословия, вследствие прежнего свойства, чувствуют себя одной семьёй, низшее сословие, живущее вместе с ними или в отдельных стоянках, распадается на несколько племён. Рабом не может сделаться ни один бени-амер: только ввезённые из других стран — настоящие рабы; родившиеся в самом племени могут считаться лишь крепостными. Названия племён и поселений исходят от имён благородных фамилий. Различие языка, разделяющее бени-амеров на гассов и беданиев, касается и лиц высшего сословия, принадлежащих к одной лингвистической группе со своими подчинёнными. Весь народ, как в этническом, так и в пространственном отношении, представляет среднюю форму между абиссинцами и нубийцами.
Примечания
- ↑ Название Хабаш, или Xабеш, не употребляется самими абиссинцами, но применяется к ним арабами. Некоторые находят его в именах народов Южной Аравии и считают его названием переселившихся в Абиссинию гимиаритов.