Б. Африканские культурные народы
4. Обозрение эритрейского круга народов
| «Часто повторяющееся внедрение одного народа в средину другого, как мы это видим в движениях обитателей Аравийского полуострова в противолежащую Африку, обращает, в сущности, обе эти области в одну». |
| * * * |
Восточная Африка, от Суэцкого перешейка до южного поворотного круга, представляет область азиатско-африканских взаимоотношений. Восточное побережье Африки своим положением и расстоянием предназначено быть берегом, о который разбиваются выливающиеся из Азии народные волны. Вторжение гиксов в Египет — старое звено, а экспедиции арабов в Ньяссу — новое звено цепи, которая тянется почти от северного до южного конца материка и от второго тысячелетия до Р. X. до настоящего времени. Особую судьбу испытали вторжения семитов в некоторых особенно благоприятных местах — в Египте, Нубии, Абиссинии и Занзибаре, но наряду с ними можно указать сотни более мелких пунктов, к которым прилагались те же силы. Мы согласны с Бругшем, что склонность египетского духа к семитизму объясняется лишь долгой совместной жизнью и ранними взаимоотношениями хамитического и семитического племён. Прежде всего, при этом не надо упускать из виду торговые сношения от Нила до Евфрата, которые до греческой эпохи переступали за экватор на восточном берегу. И толчки, которые направлялись к странам на этом краю Африки, не останавливались здесь: в обширной области пустыни они находили достаточно простора, чтобы распространяться до озера Чад и Нигера. Глубоко обоснованное естественное родство Аравийского полуострова и североафриканской полосы пустынь содействовало обмену народов, но, по-видимому, в Африке он и прежде был по преимуществу пассивным. То обстоятельство, что средиземноморский край Аравийского полуострова выдвигается перед Африкой в виде финикийско-сирийского берега, и с севера поддерживало слияние этнических элементов. Если чужеземцы проникали отсюда, то ещё в большей степени они проникали с юга: это были приливы негрских народов, притекавших всё в большем и большем распространении к народному морю, которое мы по месту его наибольших и наиболее обильных последствиями движений, называем эритрейским. При этом мы не забываем, насколько велико было некогда торговое значение этого узкого бассейна, через который флоты из Офира искали путей к соединению Египта и Финикии с Индией, южной Аравией и Восточной Африкой. [426]
В этой области живут рядом и вместе две большие народные группы, которые в физическом отношении часто нельзя различить между собою и которые родственны по умственным свойствам не менее, чем по языку, — хамиты и семиты. Области, в которых семитические народы сохранились в чистом виде, лежат значительно позади областей смешения: отступление их можно было видеть ещё в историческое время, в особенности в Северной Африке. Если мы проследим их первоначальное положение и распространение, то хамиты оказываются всегда в Северной и Восточной Африке, к западу от семитов, которые живут в Аравии, Сирии и Месопотамии. В прежнее время и семиты появлялись
на африканской почве, но лишь в качестве переселенцев. Некогда хамиты составляли этническую преграду между семитами и неграми, и они должны были оказывать глубокое влияние на негров, как впоследствии семиты. Но хамиты по происхождению африканцы, и даже в настоящее время во многих местах их нельзя строго отделить от негров. Географическое положение прежних мест обитания обеих народных групп позволяет предположить перемещение хамитических областей к востоку, причём Красное море служило границею. Но существуют указания, которые ведут нас дальше. Египтяне, древнейшие хамиты истории, переносят место своего происхождения к юго-востоку, где ищут и их часто описываемый Пунт. Во всяком случае, Красное море вполне лежало в круге их зрения, и невероятно, чтобы только греки вывели их за Баб-эль-Мандеб. То, что древние писатели рассказывают о троглодитах на Красном море, напоминает более галласов или нубийцев, чем арабов. Месопотамия и, быть может, даже Южная Аравия выказывают следы древней, не семитической культуры.
Тесное и продолжительное соприкосновение с неграми в столь многих случаях физически изменяло хамитов, что, с устранением мулатообразных признаков (ср. т. I, стр. 704), нельзя ничего сказать о первоначальном расовом характере их. Первичные хамиты могли быть гораздо более светлой расой, чем древние египтяне; вероятно, они такими и были. Подчёркиваемое Робертом Гартманом усиление негрских признаков в нильской области с удалением от Средиземного моря столь постепенное, что «откровенный путешественник не знает уже, где [427] начинаются настоящие негры» (В. Мунцингер), показывает приток тёмной крови, который медленно, в течение тысячелетий, пролагал себе дорогу к северу и не прекратился ещё и теперь. В ограниченных областях, как, например, в ливийских оазисах, мы видим, что население с каждым поколением становится темнее. Следует предположить, что оно некогда повсюду в Северной и Восточной Африке было светлее.
Относительно глубоко обоснованного родства хамитических и семитических языков не может быть никакого сомнения. И в умственных способностях здесь замечается фамильная черта, которая ни в чём не
обнаруживается яснее, как в процветании семитических прививок на хамитических стволах. В Нубии нубийцы арабизировались после принятия ислама. Правда, они вообще более массивные и сильные натуры, предприимчивы до фантастичности и усердные солдаты, но в этом заключается действие тесного соприкосновения с семитским элементом ещё задолго до ислама. У древних египтян была сходная религиозная черта с вавилонянами, но могущественная любовь к форме развила более пластическое чувство полноты, чем духовное чувство сущности; трудно найти бо́льшую противоположность, чем между египетским пластическим искусством и арабским запрещением изображений при богослужении.
Хамитические племена Северной Африки должны были соответственно природе страны испытывать другие влияния на севере, чем на юге. Там они под именем египтян (иероглифических рету) позднее коптов на востоке и берберов на западе были предназначены к более видной судьбе, но в исторической работе они подверглись также коренному преобразованию; здесь туареги и тиббусы, настоящие дети пустыни, [428] барабры и беджасы, так же как и многочисленные более мелкие пастушеские племена в области верхнего Нила, были затронуты менее глубоко и остались более верными своему прежнему состоянию. Арабы и турки превратили прибрежных обитателей Северной Африки в мавров и египтян, относящихся точно так же к племенам юга. Марокко, Алжир, Тунис, Триполи и Египет всегда считали нетрудным делом при удобном случае налагать лёгкое иго на своих южных кочующих родичей в степи или пустыне, но они испытывали всегда как труднопрочное господство в пустыне. На короткое время более сильные кочевники проникали даже к северу вниз по Нилу.
Семиты в двух больших группах, евреев и арабов, и в настоящее время являются деятельными членами человечества, между тем как соответствующие им сирийцы и абиссинцы ведут замкнутую жизнь, без живых культурных связей; участие вавилонян, ассириян и финикиян в работе культуры вполне принадлежит прошлому. Семиты, подобно хамитам, в физическом отношении относятся к мулатообразным переходным формам между белыми и чёрными, между которыми лежат также их древние и нынешние места обитания. В умственном и в душевном отношении они весьма даровиты: им принадлежат некоторые из важнейших исторических успехов. С семитами связано важное историческое явление монотеизма; три великие монотеистические религии, иудейство, христианство и ислам, возникли на семитической почве. Еврея отличает от араба более глубокая искренность и более богатая фантазия; тот и другой, в сравнении с хамитами и индо-германцами, обладают большей энергией или, пожалуй, односторонностью религиозного чувства. Насильственность и исключительность или, короче, фанатизм принадлежит более другим ветвям этого племени, но в общем он отличает семитов. Религиозные преувеличения, до человеческих жертв включительно, нигде не распространены в такой степени. Даже полководец Махди, покоривший Сеннаар, заставлял жарить живых пленников в котлах. Духовный космополитизм, свойственный христианству, принадлежит более греческому, чем семитическому элементу. Семит — индивидуалист и держится более своей веры и семьи, чем государства. Если древнейшие великие державы земли были хамитические и семитические, то им удавалось сдерживать связь между племенами лишь безграничным деспотизмом. Семит не даёт [429] хороших воинов, и ему приходилось одерживать свои победы с помощью чуждых наёмников: это было слабым местом процветания Финикии и Карфагена. Величайшую храбрость семиты обнаруживали всегда лишь в религиозной борьбе. У араба пустыни (см. рис. стр. 426) выступают аристократические черты, причиною которых должны были быть кочевая жизнь и патриархальность. В научном отношении семиты, быть может, сделали всего более в древнейшие времена, в Вавилонии и Ассирии, хотя и возможно, что астрономия, счисление и измерительное искусство вавилонян были чуждого происхождения; впоследствии, в этой области они стояли далеко позади арийских народов. Высшие результаты их деятельности и здесь заключаются в религиозной области. Библия и Коран — наиболее читаемые книги последнего тысячелетия. В пластическом искусстве можно выдвинуть только деятельность народов Месопотамии. И финикияне поднялись до высоких проявлений в искусстве: многие догреческие произведения средиземноморской области должны быть сведены к ним. У них, так же как у евреев и арабов, в поэзии выступает большая страстность и искренность.
В раздробленной истории Аравии ничто не напоминает истории Египта или Ассирии. Спокойствия и устойчивости, условия развития высокой культуры, не могло быть в той стране, три четверти которой недоступны для постоянного обитания. По временам это было возможно в Южной Аравии, но она постоянно вновь попадала в руки более энергичных северных и центральных арабов, и когда какой-либо цельный арабский государственный и культурный организм начинал развиваться, это происходило лишь на развалинах самостоятельных форм развития более богатой и счастливой культурной почвы Южной Аравии. То, что с силой выступало наружу, была не эта культура, постоянно угрожаемая и нарушаемая, а сильный верою и воинственный бедный, любящий независимость народ Аравии, находившейся в кочевом состоянии. Со времени появления ислама, который всего решительнее выдвинул влияние внутренней Аравии, названная выше страна стала менее известной, чем в древности. Турецкое нашествие из всех стран Западной Азии менее всего коснулось Аравии. Аравия даже долго не покорялась государству турок в Стамбуле, которое, со своей стороны, держалось против своих кочевых подданных лишь потому, что оно было военной монархией. Нынешние южные арабы настолько находятся под влиянием внутреннеарабского элемента и фанатических взглядов Корана, что они отрицают своё собственное происхождение и находят забавную гордость в том, чтобы приписывать себе происхождение из Центральной Аравии.
Араб, правда, есть историческая величина и этнографическое понятие, но он не поддаётся антропологическому определению. В такой стране в течение столетий отдельные части населения могли держаться вдалеке от всякого смешения и могли развиться в замкнутый тип; таким мы его и видим повсюду, где араб отделяется от других народов социальными и религиозными преградами, что, во всяком случае, облегчается его аристократическим образом мыслей. Между тем как во всех арабских городах пёстрое смешение рас превращает население в неразрешимый антропологический клубок, в котором особенно сильно выступает негрская кровь, у бедуинов, то есть у кочующих арабов, смешение до сих пор принадлежит к исключениям. Оно считается позорным даже там, где, как, например, в Янбо, портовом городе Медины, зерно городского населения состоит из временно оседлых бедуинов. Когда французские писатели настойчиво указывают затруднения колониального управления вследствие недостатка смешанной расы, которая облегчала бы сближение между колонистами и туземцами, то мы должны припомнить, [430] что, в сущности, арабское население Алжирии состоит из номадов. Так называемое мавританское городское население Африки не выказывало этой недоступности по отношению к чуждым расовым элементам; это — одно из самых смешанных населений, какие нам известны. Много берберского перешло с течением времени в североафриканских арабов. Припомним только изменчивую антропологическую картину так называемых арабов области среднего Нила. Многие хабабы напоминают шогов, другие — беджасов, третьи выказывают решительно арабские и йеменские черты при светло-кофейном окрашивании кожи, и лишь немногие напоминают родственных им по языку абиссинцев. При этих обстоятельствах разделение арабов на светлых и тёмных является вполне основательным.
Тёмный цвет кожи южных арабов составляет правило за немногими исключениями, проникшими с севера. В Йемене многие напоминают южно-итальянские типы, но существует почти чёрное бедуинское племя в горах внутри Ходеиды. Обитатели южного берега обладают тёмным цветом, но всё-таки они не так темны, как многие сомалии, которые по тёмной окраске часто приближаются к неграм. Красивые черты лица гимиаров, повторяющиеся у сабейцев в более грубом выражении, напоминают характеристику бедуев Мунцингера: «По цвету африканцы, по физиономии кавказцы, по языку семиты». Это определение может быть применено и к весьма многим обитателям Аравии. В само́й стране различают красных — турок и европейцев, тёмно-красных — туземцев, и чёрных. Мунцингер предполагал здесь даже греческую примесь, так как греки некогда поддерживали ось на этих берегах цветущие торговые колонии. Обитатели верхней Мензы хвалились тем, что они — дети франков. Лишь выражения глаз и рта смущали даже этого страстного сторонника восточноафриканцев: «Физиономия остаётся, но глаза и голос меняют своё выражение с понижением человека или народа». Население Сокотры, менее затронутое континентальными влияниями, приближается (по Г. Швейнфурту) в лингвистическом и физическом отношении к махрам Южной Аравии, но, по-видимому, испытало и малайские, и негрские примеси.
Другой арабский тип представляет большинство кочевых арабов, то есть бедуинов (см. рис., стр. 435), на севере и в середине полуострова и в Северной Африке, в областях, где природа побуждает человека к иному образу жизни и занятию и где является меньше возможности смешения. Настоящие семиты пустыни — люди среднего роста, сухощавого сложения, с маленькими руками и ногами, узкой головой, умеренно вывороченными губами, красиво изогнутым носом, большими огненными глазами, кожей бронзового цвета, тёмно-каштановыми кудрявыми волосами и скудной бородой (см. рис., стр. 216, 426 и 447).
Таковы светлый и тёмный человек этой области, которые повсюду попадаются в изменчивом сопоставлении или смещении. Мы находим их в двойном типе рас Абиссинии, где Рюппель, наряду с кавказским типом, находит «в то же время арабский» или эфиопский тип, с овальным лицом, большими глазами, несколько вывороченными губами, незначительной бородой и мало изогнутым носом (см. рис., стр. 450). Это — тип, повторяющийся у беджасов и донголавов и напоминающий нам воззрения арабов на абиссинское происхождение беджасов. Худощавое сложение, которое англичанам в походе 1868 г. напоминало индусов, можно прибавить здесь как общую характерную черту. Рольфс говорит о руках абиссинцев, что они вообще слишком малы, чтоб их можно было назвать красивыми. «Причина их малой величины, их недоразвития лежит в недостатке упражнения, в отсутствии работы». К этим настоящим абиссинцам Рюппель
[431]
причисляет бо́льшую часть обитателей высоких гор Симена, обитателей окрестности озера Тане, фалашей, язычников гамантов и агаев. К эфиопской группе принадлежат обитатели побережья и жители провинции Гамазена. Негрскими физиономиями обладают невольники шангаллы, привозимые с запада. Рюппель отличает и третий тип народностей — галласов (см. выше, стр. 169 и след.), к которым он причисляет шогов (шого), резко отделяемых им от бедуинов; их черты, «вообще, малопривлекательные», напоминающие негров, встречаются довольно часто у обитателей провинции Тигре́. Этим трём группам одинаково свойственны различия цвета кожи, от светлого, буровато-жёлтого, до тёмного, буровато-чёрного.
Там отмечаются физиономии, сходные и с арабами, и с евреями, и (см. рис., стр. 432 и 434) с египтянами. Над всеми попытками классификации, разделения, в особенности в этом случае, надо поставить признание необычного смешения. Положение и история Абиссинии не оставляют в этом никакого сомнения. Относительно первого Мунцингер говорит: «Абиссиния окружена со всех сторон, как роза, шипами. На севере живут мусульманские народы, по большей части возмутившиеся потомки плоскогорья, светлокожие хабабы, обитатели Барки; за ними далее к северу следуют ведущие исстари кочевую жизнь, говорящие на чуждом языке хадендои. На западе Абиссинию ограничивает страна Нила, подчинённая власти турок, на юге — наполовину исповедующий ислам, наполовину молящийся дьяволу конный народ галласов». Абиссиния во всех своих частях никогда не была предоставлена самой себе. На том или на другом конце она должна была во все времена испытывать дружеские или вражеские влияния.
И нубийцы (см. рис., стр. 703 и т. I, стр. 427) примыкают как «более благородная разновидность человеческого рода» к арабам и абиссинцам. Многие номады Нубии — арабского происхождения; у других несомненно родство с югом, как у хадендоев и бишарьехов, по наружности сильно напоминающих абиссинцев, с которыми они находились в тесной связи до наступившего впоследствии религиозного различия. Рюппель полагал возможным отличить у них в отдельности древние национальные черты лица, которые их предки изображали на колоссальных статуях и барельефах их храмов и гробниц, — удлинённо-овальное лицо, красиво изогнутый, на конце несколько закруглённый нос, толстые, но не безобразно выпяченные губы, отступающий назад подбородок, скудную бороду, оживлённые глаза, сильно курчавые, но не шерстистые волосы на голове, идеально красивое телосложение, средний рост, бронзовый цвет кожи. «Это — портрет настоящего донголава, и такие же черты лица встречаются вообще у абабдехов, бишарьехов, части обитателей провинции Шенди и отчасти также у абиссинцев». Если мы сравним их с арабами, то должны будем сказать, что эти последние менее, а нубийцы более, смешаны с негрской кровью. Что касается цвета кожи, то среди бишарьехов встречаются буровато-чёрные люди, а с другой стороны, мы видим белокурых бедуинов даже и в Нубии (потомки турецко-боснийских солдат?), но преобладающим оттенком является красновато-бурый. Это — «красный цвет», который арабы противопоставляют чёрному (см. табл. «Нубийский войн» выше). На происхождение таких смешанных типов (см. рис., стр. 428 и т. I, стр. 701) бросает любопытный свет нынешний процесс смешения арабов и негров. Мы можем сослаться при этом на замечание Нахтигаля о смешениях шоа, то есть туземных арабов Борну, в 10-й главе.
История Нубии показывает соединение североафриканских народов и настоящих негров за общей работой, самая трудная часть которой приходится обыкновенно на долю негров, а руководство ею в политическом и умственном отношении — на долю североафриканцев. Историческое [432] явление фунджей, основывающих государства в Сеннааре, напоминает гауссов, тогда как и египтяне, и арабы скорее играют роль фулахов. Наибольшее сходство мы видим в вытеснении негрских народов на Белом и Голубом Ниле нубийцами и соответственную эксплуатацию их южных языческих стран государствами Судана; и всего характернее кажется нам слепая поддержка, какую часть негров нуба и динков оказывали Махди, боевой клик которого «Fissibil Allah» («За дело божие») был направлен против них, язычников. Нубия, благодаря Нилу, крепче связана с Египтом, чем упомянутые суданские государства оазисами пустыни — с Северной Африкой. Нубия, пограничная область между египтянами, абиссинцами и неграми, проходная область для торговли неграми-невольниками, главные рынки которой находились в Нубии, и в то же время область завоевания и грабежа египтян и турок, может похвастаться расовой чистотой ещё менее, чем западные страны Судана. Нубийско-египетская смесь (новаллиды), в сущности, принадлежит к весьма давнему времени. Даже этническое понятие нуба, первоначально ограничивавшееся тёмными обитателями горной страны Южного Кордофана, в самой Нубии сделалось по преимуществу социальным. Оно связывалось с представлением о низшем происхождении и рабской зависимости, вследствие чего нубийцы теперь охотно называют себя барабрами и отказываются от своего языка. Во времена Буркхардта в Шенди все рабы, привозившиеся из стран, лежащих к югу от Сеннаара, назывались нубами. Понятие нубийцев имеет только географическое значение, которое опирается на возможно точное обозначение области языка нубийцев. Нравы, обычаи, утварь и оружие всех нубийских народов выказывают много сходства между собою, а одновременно с тем и с чуждыми, в особенности арабскими, элементами, вследствие чего в научных путешествиях выражение «арабы» распространяется и на баггаров.
В области нубийского языка арабский язык давно уже всё более и более подвигается вперёд. «В настоящее время во всей этой стране говорят только по-арабски, но воспоминание о прежнем нубийском населении сохранилось с полной определённостью, так как и теперь известное число деревень отличается от прочих как места обитания нубов» (Лепсиус). Часто это воспоминание заслоняется желанием, свойственным [433] всем африканцам-магометанам, — выводить свою родословную от самых благородных родов Аравии, если уже не от самих джинов. Из подробного описания беджасов, принадлежащего Макризи, ясно выступают доарабские черты. Беджасы распространялись, по его мнению, от изумрудных копей, между Фивами и Коптосом, на севере до Абиссинии на юге и от Нила на западе до Красного моря на востоке. Это — номады, живущие в кожаных шатрах. У каждого племени есть свой шейх, но общего главы у них нет. Родословная ведётся по женской линии. Они разводят лошадей благородной породы и превосходных верблюдов, длиннорогий пятнистый рогатый скот, таких же овец и коз. Они живут главным образом мясом и молоком, очень быстры на ходу и сражаются верхом на коне или на верблюде. Оружием им служат копья, которые изготовляются женщинами в таком месте, куда мужчины могут являться только для покупки копий, большие луки арабской формы из дерева сидра (Zizyphus) с отравленными стрелами, щиты из бычьей или буйволовой кожи, или кожи морского животного (Halicore?). Они весьма гостеприимны. Юношам вырезается правое ядро; девушки подвергаются инфибуляции. Одно из их племён выбивает резцы. Беджасы отличаются воинственным характером и часто вступали в войну с египтянами. У каждого племени есть жрец, которому для молитвы разбивается кожаный шатёр, куда он входит без одежды и задом. Он выходит оттуда как будто поражённый безумием, приносит приветствия от дьявола и предсказывает.
И арабы-баггары, которые живут на берегу Нила, на всём протяжении его между областями шиллуков и динков и Кордофаном, и принадлежат к самым деятельным, способным и потому особенно широко распространяющимся народам Судана, представляют собою древнее племя нубийцев. Они главным образом за счёт нубов и шиллуков быстро распространились по степям Южного Судана и в качестве охранителей и проводников хартумских караванов глубоко проникли как отдельные лица внутрь материка. Они — настоящие скотоводы и поэтому ведут вполне кочевую жизнь; имя их означает «коровьи пастухи». В то же время они — весьма искусные и смелые охотники, охотящиеся за слоном с мечом и копьём, и, соответственно этому, беспощадные разбойники. К ним, быть может, относится то, что рассказывали грекам на Красном море, — будто там есть охотники, которые в одиночку подкрадываются к слонам и перерезают им мечом сухожилия задних ног. Баггары прежде всех подпали под влияние Махди и, по-видимому, до настоящего времени служат самой крепкой опорой его последователей. Швейнфурт называет их самыми красивыми из номадов страны Нила; в их наружности мало заметно семитического; довольно многие из них напоминали ему старых знакомых на его родине. Замечательна их любовь к украшениям и пёстрым одеждам. Масса носит индиго-синюю рубашку феллахов, но все более зажиточные носят ткани ярко-красного цвета или с пёстрым рисунком.
В Египте там, куда не проникало или где уже сгладилось арабское смешение, выступает другой физический тип, не имеющий, впрочем, глубоких отличий (см. рис., стр. 432 и 434). Египетский феллах — среднего роста, с сильным строением костей и мускулистым телом. Развивающиеся девушки своей стройностью часто напоминают соразмерность античных статуй. Лицо феллахов широко, кругло, с сильно развитым подбородком, толстыми губами, широкими зубами, большими глазами удлинённого выреза; кисти рук и ступни их скорее можно назвать большими. К желтовато-бурому и желтовато-красному цвету кожи почти всегда примешивается красноватый оттенок. Отличие от более нежного и худощавого типа арабов весьма заметно (см. т. I, стр. 704). Араб, ведущий жизнь пастуха, кочевника, наездника или разбойника, с течением [434] времени приобретает члены другого строения, чем египтянин, который уже многие тысячелетия носит тяжести, разрыхляет мотыгой или пашет землю и поднимает воду из реки. Те и другие стоят на дороге, которая ведёт от европейцев к неграм. Вместе с ними на этой расовой границе находятся хамитические и лингвистические соплеменники египтян, семитические соплеменники арабов и многие другие «мулатообразные» типы в Западной и Южной Азии и Северной Африке.
В Египте древние египтяне жили между семитами на востоке и ливийцами, или максийцами, на западе, отделяемые только внешними рукавами потоков дельты. Из этих соседей семиты всего глубже проникли в народный организм. Памятники, гробы и свитки папирусов, находимые в местах погребения Древнего Египта, выказывают присутствие лиц семитического происхождения, которые в Нильской долине также получили право гражданства. Но в сплочённом виде мы встречаем их на восточной стороне области дельты, в городах и укреплениях с семитическими именами. Не случайно гиксы, которые вторглись в страну дельты из Эдома, заняли здесь места обитания близ своих соплеменников. В этом освещении вторжение их является только усилением давно уже притекавшего потока.
В ходе наших исследований мы уже столько раз видели мирных земледельцев, теряющих свободу и собственность под натиском быстрых и смелых пастухов, — были ли это ватуты или галласы, вагумы или фулахи — что нам прежнее вторжение, за которым последовало, по крайней мере, 500-летнее подчинение Египта пастушеским племенам восточных и северных пустынь, кажется только повторением борьбы оседлых и кочевых народов, почти беспрерывно потрясающей всю Восточную Африку, от Замбези до Средиземного моря. Эти пастухи были семиты, и эпизод гиксов тем лучше укладывается в рамки истории народов Восточной Африки. На самом деле, эти народы, от которых Манефон выводит евреев и которым приписывает основание Иерусалима, которых уже в древности называли финикиянами или арабами, по всей вероятности, были предшественниками сабейцев и арабов, которые позднее с более прочным успехом покорили Северо-Восточную Африку. Пустыня и культурная страна в соседстве друг с другом не могут находиться в спокойном состоянии, без борьбы, но эта борьба однообразна и полна повторений. Чем заняты были три столетия между концом древнего и началом среднего царства? Мариетт высказал мнение, что здесь произошло наводнение царства варварами. Далее, разве [435] нельзя предположить, что неизвестный хаос, из которого Мейес поднял своё царство, исходил от нашествия номадов?
Гиксы около 500 лет властвовали над Египтом. В течение этого времени образованность и цивилизация Египта должны были оказать своё влияние на эти первобытные племена, хотя бы они египтянам и казались столь же нечистыми, как местные пастухи. Это вторжение не было единственным. За гиксами последовали евреи, на которых египтяне произвели глубокое умственное влияние и которые, в свою очередь, повлияли на них. Иосиф появился в Египте при последних царях гиксов, нашёл у единоплеменного ему царя, жившего на египетский лад, хороший приём и, по желанию фараона, призвал свой народ в эту страну. Но израильтяне должны были оставаться в восточной пограничной области. «И ты должен жить в стране Гозен и быть близко около меня, ты и твои сыновья и сыновья твоих сыновей, и твои овцы, и твой рогатый скот, и всё, что твоё». Когда Моисей вывел евреев из Египта, вместе с ними ушёл весь народ, мужчины, женщины и дети: все они исчезли из Египта. Можем ли мы приписать большее влияние эфиопам, ассириянам, персам и грекам? Как бы ни замыкался Египет, эти следовавшие друг за другом вторжения каплю за каплей вносили чуждую кровь, и по необходимости должно было происходить медленное изменение, которое, однако, в постоянно повторявшиеся века спокойствия, сосредоточенности и замкнутости народа придавало ему ещё более своеобразности. Таким образом, противоположно другим народам древности, он был действительно единым народом, который, с гордостью сознавая свою связь, любил свою страну, как собственную и как родину своих богов.
Только ислам растворил цемент древней нации. Братство, полная равноправность всех правоверных, которую учение пророка устанавливает среди всех мусульман, естественно привела к смешению коптских мусульман с их арабскими единоверцами. Но всё-таки в [436] жилах большинства нынешних египтян, феллахов (от арабского falach, плуг), крестьян течёт гораздо более древнеегипетской крови, чем в жилах горожан. И так же как феллах заимствовал много физических и душевных свойств своих предков, он унаследовал, к сожалению, и их жизненный жребий, который, как закон природы, тяготеет на египетском землепашце от одного тысячелетия до другого. Как ни многочисленны были вторгавшиеся арабы, они были поглощаемы египетской кровью, быть может, более сильной в расовом отношении. В городах и деревнях Верхнего Египта, где копты жили плотнее, первоначальное население осталось почти не смешанным; путешественник там часто встречает фигуры, в которых он видит живыми статуи или портреты времён фараонов. По преимуществу добродушное, но в то же время туповатое выражение лица напоминает древних египтян и резко отличается от хитрого или дикого выражения араба. В современном Египте копт чувствует себя свободнее. Он там необходим в качестве торговца и низшего чиновника. Чёрный тюрбан, бывший некогда позорным знаком христиан, копт, который вообще любит одеваться в тёмные ткани, носит охотно и добровольно. И коптские женщины понемногу освобождаются от покрывала и гаремной жизни. В нынешних египтянах мы видим самостоятельный народ, происходящий по прямой линии от древних египтян, хотя по языку и религии он сам себя называет арабами (так как он охотно причисляет себя к племени, давшему пророка, следовательно, в собственных глазах стоит выше турок, захвативших силой калифат). Кочующих арабов в пределах Египетского царства, а именно, на Синайском полуострове, в Ливийской и Египетско-арабской пустыне, насчитывается не более 300 тысяч. При этом к ним причисляются древнеэфиопские племена — абабдехи, бишарьехи и хадендои. К ним относятся и тысячи так называемых берберинцев, в служащих классах и в войске. Нынешние правители и многие знатные лица — турки; вместе с армянами, евреями и другими чужеземцами, среди которых особенно заметно выступают греки и итальянцы, они как пришлый элемент противополагаются миллионам феллахов и коптов. Они настолько чужды народу, что в лагере Махди каждого иностранца, даже немца, называли турком. Между тем, феллахи, которые не только привязаны к своей земле, но всеми нитями срослись с нею, являются, как нельзя более, детьми своей страны. В этом заключается сила устойчивости и сопротивления феллаха. Он живёт и работает в условиях, лишь немного изменившихся в сравнении с теми, в которых жили и работали подданные Менеса. Только его работа и умеренность сохранили в стране остаток древнего порядка. Превращение древнеегипетского землепашца в поклонника Аллаха является не столь существенным изменением в жизни Египта, как полное разложение верхних слоёв при незначительной перемене характера нижних. Знатные лица, жрецы, торговцы, все горожане изменились коренным образом. Египетская раса, в особенности в коптской ветви, потерпела изменения от усиленного ввоза негров-рабов. Только феллах в течение 5000 лет остался существенно тем же самым. В настоящее время Египет, как будто в Нильской долине сохранился остаток древнего искусства чтения и письма, из всех арабских стран является страною лучших высших школ (мечеть Эль-Азар — первый университет и вообще умственный центр ислама) и наиболее деятельной прессы, вообще, самого оживлённого обмена мыслей. Арабско-мавританское искусство под пирамидами древнего царства в Каире вырастило свои самые яркие цветы. Когда дело касается Древнего Египта, следует спуститься в глиняную хижину феллаха, к поднимающим воду колесам, в поля, [437] засеянные дуррой. Далеко внизу проходит нить, неразрывно связывающая старое с новым. Рассматриваемый с этой стороны Египет оказывается важнейшим членом в ряду магометанских царств на северном краю Африки. Арабский и мусульманский элементы, со свойственной им обоим исключительностью, устранили следы греческого и римского влияния и последующей христианской культуры с большей силой, чем эти влияния могли подействовать на древнеегипетскую культуру, и это обстоятельство обуславливает величайший поворот в истории Египта. Таким образом, в конце концов гиксы достигли своей цели, присоединив к грубой власти полчища номадов фанатизм новой, монотеистической веры, которою должно было замениться многобожие древних.
Историю Нубии нельзя отделить от истории Египта: одно и то же племя выступает перед нами, и одна граница охватывает Египет и Нубию как культурную область. Нубия занимает при этом, во всяком случае, второе место; она медленно следует за Египтом, когда он подвигается вперёд, повинуется ему, когда он становится могущественным, и падает вместе с ним под ударами победоносных завоевателей. Хамитический тип языка связывает все народы на северном крае Африки и в Нильской долине, до подножия Абиссинских гор. Различие исторического развития этих племён не всегда было так значительно, как ныне. Нубия не всегда была так не самостоятельна: в ней заключалась известная доля культурного избытка Египта. Она только не была самостоятельной культурной страной. Из всех памятников, храмов, статуй, надписей можно лишь заключить, что Куш, или Кеш, египтян, Эфиопия греков, была провинцией Египетского царства, границы которой постепенно раздвигались к югу. Несмотря на сопротивление негрских народов тёмно-бурого цвета (нагази памятников), к которым давно уже присоединялись проникавшие от Красного моря более светлые племена семитического происхождения, в горных местностях между Нилом и Красным морем, владычество фараонов высоко поднималось по Нилу. Надписи на скалистых глыбах между 20° и 19° с. ш. сохранили воспоминание о великих подвигах Тутмоса I. Когда Египет пал, поднялась более юная Эфиопия, и в VII в. мы находим эфиопских царей, правящих Египтом. Древнейшие памятники, сохранившиеся в развалинах Напаты, принадлежат времени Рамзеса II; они — чисто египетские, подобные позднейшим произведениям местных царей. Уклонения являются ослаблением или указывают на влияние варваров. Часто выступают и чёрные богини. Известное предпочтение женского элемента, которое, быть может, находится с этим в связи, вообще замечается в Древней Нубии и даже вмешивается в условия престолонаследия царства Мероэ. Культура и язык Греции пустили здесь прочные корни. Христианство в мусульманской Африке в течение столетий нигде не приобрело более обеспеченного положения. Нубия служила убежищем христиан, подвергавшихся преследованию в Египте. Христианское учение монофизитов насчитывало непрерывный ряд своих поклонников от Нижнего Египта до Абиссинии включительно. По крайней мере, часть беджасов под влиянием христианского царства Алоа следовала, по-видимому, монофизическому учению, и между ними до сих пор ещё, вероятно, можно найти христиан.
Здесь, как и в других местах, ислам оказал опустошающее действие. Нубия — лишь слабая тень того, чем она была некогда. Не только исчезло египетское величие, но и цветок, распустившийся на его развалинах, засох жалким образом. Кто может подумать при виде знаменитой древней столицы Судана, Сеннаара, царь которой властвовал [438] до Вади Гальфы, что она недавно ещё была резиденцией могущественных правителей? 600—700 тукеле, хижин с острыми соломенными крышами, окружают кучу развалин из красных обожжённых кирпичей, где некогда стояло жилище царей. То, что возникло в новейших городах, каковы Хартум или Суакин, является лишь скудной заменой прежнего. Эфиопия, некогда пользовавшаяся громкой славой, была забыта даже по имени, и путешествия Буркхардта, Бельцони и Рюппеля в начале нашего столетия произвели впечатление новых открытий. Подобно Месопотамии, Нубия была пастушеской страной. Там, где Нил поднимал прежде свою оплодотворяющую воду выше берегов, в настоящее время пустыня засыпает своим летучим песком и летучими народами культурные полосы и оазисы вдоль реки. Для Нубии наступил второй период гиксов. Подобно сабейцам Абиссинии и гиксам Египта, береговые племена переселились из Аравии ещё до зарождения ислама. Часть могущественного арабского племени тибетиехов, называвшаяся гетем, переселилась несколько десятилетий тому назад из страны Мойлах в Сахель под охраною правительства страны, не уплатив никакого вознаграждения бени-амерам и хабабам за пользование пастбищами и водопоями (Хейглин). Название арабов предпочтительно, по справедливости, носят шейкиэ, имеющие точные предания о том, что они выселились из настоящей Аравии, когда магометанское учение ещё не было распространено. Этих переселившихся арабов теперь, как и тогда, характеризует всего более ясно выраженный воинственный дух: ещё в начале нынешнего столетия они сильно враждовали с мелкими властителями нубийских государств. Прежде они занимали среди обитателей Судана и Нубии особое положение тем, что были единственными отправлявшими постоянную военную службу. В Донголе эти арабы с военной организацией достигли господства. Шейкиэ, впрочем, отличались и в мирных искусствах. Буркхардт видел рукописи, исходившие из их школ в Мераве, которые превосходили лучшие рукописи Каира. Изгнанные из Египта мамелюки основали собственное царство в Донголе, с которым с тех пор шейкиэ находились в почти не прерывавшейся вражде. В этом новом, недолговечном царстве были посеяны многие дурные семена, которые взошли в новейшей истории Нубии, составившей дурную славу джллабам и донголавам (первоначально «люди из Донголы») в качестве притеснителей негров, охотников за рабами, работорговцев и самовольных чиновников. Царству Махди они, по-видимому, так же вредили, как прежде царству хедива.
В Южной Нубии после арабского завоевания история приняла совершенно иное направление вследствие вторжения в начале XVI в. негрского народа фунджей (фундьи, фунги) из Дарфура. Не держась строго ислама (Брюс нашел ещё многочисленных колдунов при королях фунджей), они принимали эту веру и постепенно теряли свой негрский характер, но настолько ещё сохраняли варварство, что самый знаменитый из королей фунджей, Малек эль Гаман, всем другим кушаньям предпочитал человеческую печень. Фунджи устремились на Кордофан и расширили своё господство к югу за Фазогль. Как все настоящие негрские короли, они довольствовались тем, что налагали дань на местных начальников и предоставляли им распоряжаться во всём остальном. В этой лёгкой форме данниками королей фунджей из Сеннаара бывали иногда даже шендии, берберы и донголы. Когда Брюс посетил царство фунджей в Сеннааре, он нашёл его защищённым военной границей, на которой воины-земледельцы из племени фунджей обрабатывали землю. Эти язычники, поклонники луны, любители свиного мяса носили толстые медные кольца на запястьях и на лодыжках. Брюс восхищался порядком в лагере, лошадьми и вооружением их войск — [439] стальной кольчугой, медным шлемом (см. рис. ниже) и большим широким мечом в красных кожаных ножнах.
Если арабы в Египте и в пустынях и степях по ту сторону Нила находили случай к дальнейшему распространению и оказывались в постоянном движении, то, с другой стороны, выходцы из Аравии в Абиссинию, плоскогорье которой возвышается, как остров, в Восточной Африке, при всех сменах времён оставались прочно прикреплёнными к месту. Вместо того, чтобы искать распространения, семитическая колония в абиссинских горах и лесах не двигалась с места и ни разу не достигала до Нила, у истоков и верхнего течения самого обильного рукава которого она живёт. Вследствие этого великая историческая возможность достижения от египтян, смешанных с семитами, у устья Нила до семитов восточного истока Нила осталась неосуществлённой. Во внешних отношениях Абиссинии положение относительно Аравии имеет более значения, чем отношение к Африке. У обитателей южного берега Красного моря существует характерное сказание, будто Аравия прежде составляла с Абиссинией одну страну, которая была разделена землетрясением и отрезана Красным морем; это событие некоторые относят ко временам Магомета. Во всяком случае, ислам разорвал связь абиссинцев с арабской родиной. В качестве дальше всего выдвинувшейся к северу и к морю части восточноафриканского плоскогорья, богато наделённого полезными растениями и животными, Абиссиния уже в древности посещалась торговыми народами Азии и Европы. Благодаря этому и благодаря соседству с Южной Аравией Абиссиния раньше других среднеафриканских стран вступила в культурные отношения с Азией и Средиземным морем.
В мифическо-исторических преданиях абиссинцев, в которых пёстро перемешаны библейский и языческий, семитический и африканский элементы, выступает прославленная царица Савская, которая, согласно абиссинской легенде, царствовала в Аксуме. Её сын Менилек, называвший себя Давидом, был рождён ею от Соломона в Иерусалиме. Таким образом, абиссинская династия, с которой все позднейшие властители старались связать себя, ведёт своё начало от Соломона. В IV в. нашего летосчисления здесь было введено христианство. В [440] этих преданиях заключаются три исторических связи. Царица Савская означает связь между Абиссинией и Южной Аравией, несомненно, доказываемую связью языков. Народы Геез жили в Абиссинии уже в начале нашей эры; своеобразность абиссинских наречий заставляет предполагать давнее отделение их от южноарабских. Живой язык геез прост по конструкции, лёгок и приятен для слуха. В Гамазене он уже испорчен, в настоящем Тигре́ он образует почти новый диалект (тигрина), а амгарина удалён от него всего более. Самый чистый геез можно найти, без сомнения, в Мензе и у хабабов. Во всяком случае, в южноарабском населении Абиссинии мы находим продукт не единовременных больших переселений, а, напротив, непрерывного просачивания, действие которого мы замечаем и на всём остальном восточном берегу Африки. Вмешательство Соломона выражает связь с еврейским культурным кругом вследствие пребывания многочисленных евреев (фалаша) в Абиссинии и сильных еврейских элементов в абиссинском христианстве. Несомненно, что здесь некогда произошло значительное еврейское переселение, так же как и в Южной Аравии, но когда именно — об этом нельзя сказать с точностью. Последний гимиаритский правитель Абиссинии относился дружественно к евреям. В то же время еврейские цари царствовали в Южной Аравии и христиане греки жили в гаванях Аксума. В VI в. на Абиссинию смотрели уже как на покровительницу христиан в области Красного моря, и в Южной Аравии один из абиссинских царей разбил гимиаритов, исповедовавших язычество и иудейство.
Часто упоминавшиеся обелиски в Аксуме нельзя объяснить связью с Древним Египтом, считавшейся прежде несомненной. Эти обелиски частью весьма малы, а частью доходят до 25 метров высоты. Одни из них обтёсаны грубо, а другие правильно. На передней стороне вытянутого прямоугольного основания одного из них вставлена дверь с замком, а на другой извивается виноградная лоза. Вероятно, они были работою позднейших египетско-греческих мастеров. Такого же происхождения была, быть может, сфинксообразная фигура, высеченная из скалы на краю озера Энчаро. Наоборот, в различных местах Абиссинии попадаются массивные каменные постройки с толстыми стенами, сложенными без цемента из больших камней, — дома на возвышенностях, стены, седалища, как будто для собраний, поразительно напоминающие подобные же сооружения, известные из Южной Аравии. Церкви в скалах также напоминают сирийские и арабские произведения.
Точные сведения об Абиссинии достигли до нас от греческих мореплавателей, которые вели торговлю вблизи нынешнего устья Барки, затем Массовы или Аркико, и основывали города. Из Адуле, близ нынешней Зуллы, греки и римляне вывозили слоновую кость, рога носорогов и черепаховые щиты. От IV в. по Р. X. до нас дошли абиссинские монеты с греческими письменами. Развитие мусульманства вокруг границ превратило отдалённую страну в остров христианства в мусульманском океане. Ислам никогда не занимал передового места в истории царства до того времени, когда галласы-магометане вторглись в страну с юга, между тем как турки в XVI в. окружили её с моря, вследствие чего вновь завязавшиеся тогда сношения с христианской Европой имели лишь небольшое практическое значение.
Отношений более южных восточноафриканских стран к Аравии и вообще к Азии мы касались уже в предыдущих отделах (см. в особенности выше, стр. 216).