II. Культурные народы Старого Света
А. Введение
I. Формы жизни народов Старого Света
В следующих главах мы находимся уже на той освящённой почве, которая в течение тысячелетий производила высшие формы культуры с такою полнотою, что от юго-восточного угла Средиземного моря до Тихого Океана одна культурная область прилегала к другой, образуя непрерывный величественный пояс. Гранича друг с другом и вступая друг в друга, степь и пахотная земля умеренного климата соединяли здесь свои силы, способствовавшие подъёму культуры.
Природа стран Старого Света принимала большое участие во всём устойчивом в силах и стремлениях народов Азии, Африки и Европы. Внешние условия запечатлевались в исходе и направлении исторических движений, и эти свойства, вследствие данной природою прочности условий, сохранялись и повторялись. Этот факт позволяет делать заключения от исторически установленного к тому, что совершалось во мраке доисторического времени в силу необходимости. Природа обладает однообразно повторяющейся жизнью, в которой незаметно действуют силы прогресса и регресса, между тем как народы быстро появляются и исчезают. Контрастам жизни народов свойственна даже в их естественной основе устойчивость, повторяемость.
Поверхность Старого Света характеризуется степным поясом, идущим от Атлантического к Тихому океану, ограниченным с обеих сторон плодородными возвышенностями и низинами, поэтому по всей его истории проходит борьба кочевых и оседлых народов, пастухов и земледельцев. Оба эти выражения высшей культуры замечаются не только у различных народов, но в эту форму одинаково отлились большие этнические группы. В столкновении арийцев и урало-алтайцев с большими группами оседлых и кочевых народов в Западной и Центральной Азии, в качестве стимула, проявляется народообразовательная сила социальных отношений. Одновременно с этим, именно в этом сочетании лежит нечто усиливающее противоположности культурных форм. Мы не знаем, насколько жизненные привычки запечатлеваются в организме, так, что его мельчайшие частицы могут переносить воспринятое на чуждые зачатки, или, что они, другими словами, могут становиться наследственными. Возможность этого можно считать вероятной. Мы видим большую простоту распределения функций в исторической жизни Старого Света и выводим отсюда наши заключения. Древность знала, вероятно, арийских номадов; новейшее время видело только оседлых народов этого племени. С другой стороны, теперь нельзя назвать ни одного тюркского племени вполне оседлого или даже полукочевого. Османы могут указать юрюков близ Бруссы и туркменов близ Сиваса; из [394] персидских представителей тюрков оседлы только адербиджанцы, между тем как на севере они в течение 200 лет всё ещё ведут кочевую жизнь. Эрзарии на левом берегу Аму-Дарьи и йомуды к юго-западу от Хивы — слабые полуномады. Даже узбеки во многих чертах сохраняют характер оседлых против желания, а киргискайсаки, живущие на левом берегу Сыр-Дарьи, лишь в немногих местах приняли полукочевые нравы. Вынуждаемые бедностью и притеснениями, курамы на Чирчике смешались с сартами и перешли к земледелию; такова же, по-видимому, была история полукайсаков в Ташкенте. Часть каракалпаков отдалась земледелию, а остальная часть осталась кочевою. Земледельцы, носящие имя татар, так же как и обитатели южного берега Крыма, по происхождению не имеют ничего общего с тюрками. Устойчивость в образе жизни номадов принадлежит к самым поразительным явлениям народной жизни Старого Света. Ею восполняется свойство, какое мы только что отметили. Скифы, саки, гунны, тюрки и монголы появляются перед нами в виде одного народа в различные эпохи. Образовательные стремления их великих правителей не оказывали глубоких влияний, так же как и стремления христианских миссионеров; первые вызывали неудовольствие, а последние — открытое сопротивление. Там, где не было никакого понуждения путём покорения, которое редко бывало прочным, или путём единственного действительного средства — географической среды, номады лишь медленно сливались с оседлыми народами; там, где они это делали, они оставались всегда «воинствующей нацией» (natio militans), которая оставляла за собою власть, но в качестве военной касты. Так появились арабы в Северной Африке и Западной Азии и монголы на севере и востоке Старого Света дошли до середины Индостана. Сознательно проводившаяся в течение столетий политика вытеснения и колонизации величайшей державы Старого Света, Китая, с которым впоследствии эту задачу разделяла Россия, только в наше время могла отнять почву у номадов и решительно ослабить их власть, но то, что остаётся в степи, имеет в сущности характер прежних гиксов и гиунгну.
Естественные условия культуры сами по себе шире и разнообразнее, но она долго коренится в почве, какую она заняла однажды. Связь с почвою составляет её главнейший признак. Почему в Америке Калифорния, во многих отношениях счастливее наделённая природой, не заступила места Мексики? Почему в долгие века тесного соприкосновения Нубия не сделалась частью Египта? Важное поучение истории заключается в том, что культура крепко держится на той почве, где она однажды появилась, хотя бы над ней пронеслись потоки народов, или что она после короткого отсутствия вновь возвращается туда. Культура сгущает населения, и плотно живущие всегда бывают более оседлыми. Без сомнения, существуют пространства земли, природа которых не только манит человека оставаться в них, но известным регулированием всех проявлений его деятельности успокаивает всё его существо, вводит в известные пределы и, вследствие этого, даёт перевес более устойчивым элементам его характера. Историки отмечали, как «Евфрат и Нил из года в год давали те же выгоды своим обитателям и регулировали их занятия, благодаря постоянному однообразию которых над страною могут проходить века и в жизненных условиях не изменяется ничего существенного; в долине Нила культура застыла, как мумия в гробу» (Эрнст Курциус). Мемфис, Рим, Афины в своём постоянном возобновлении после разрушения и упадка служат символом этой черты прочности, которая лишь отчасти зависит от благоприятных естественных условий. Неопределённое дыхание, носящееся над освящёнными местами, действует оживляющим, [395] восстанавливающим образом. Только благодаря ему Иерусалим мог возникнуть вновь, или над Скамандром мог отстраиваться на старом пожарище и развалинах часто разрушавшийся Илион. По той же причине на опасных узловых точках волн землетрясения могли вновь восставать города, как, например, Сан-Сальвадор, Мендоса и др.
Культура растёт, однако, не от спокойствия, а от работы. Она требует стимулов и толчков, которые тем более должны исходить извне, что в мирной работе лежит склонность к замкнутости. Рядом с странами, манящими к отдыху, находятся такие, которые за их пределами возбуждают к странствованию. Таким образом, побуждение к обособленному развитию встречается вместе с побуждением к связи с другими народами и к смешению с ними. Первое мы должны искать всего чаще в хорошо защищённых плодородных низинах или на плоских возвышенностях, могущих прокормить многочисленное население, или же в широких горных долинах, одним словом, в таких областях, в которых жить удобно и пищу доставать легко и которые всё-таки не так узки, чтобы в них задерживалось самое скромное стремление к расширению. Последнее, напротив, мы должны предполагать в менее плодородных странах, к выселению в которые влекут или вездесущее море, или безграничные равнины, или в суровых горах, пропитывающих лишь немногих обитателей.
Как расположены культурные области земли у пояса странствующих народов, у недр народных переселений? Насколько они связаны между собою, они образуют относительно узкий пояс, который лишь в многообразной Европе получает более обширное распространение. Европа замыкает этот пояс на западе, Япония, Корея и Китай — на востоке. Предназначенные многочленным строением к самостоятельному развитию, западная половина Европы и полуострова и архипелаги Восточной Азии, на противоположных концах культурного пояса, сходны между собою способностями и функциями спокойного развития и сильного влияния на окружающее. Европа представляет атлантический, а Восточная Азия — тихоокеанский конец этого пояса. Перенесение культуры через океан странам восточноазиатской периферии, по-видимому, удалось гораздо раньше, чем западно- и североевропейским, которые позднее, по большей части лишь одно тысячелетие тому назад, примкнули к культурному поясу. Мы встречаем в Океании и Америке следы древней тихоокеанской культурной области на восточноазиатском берегу, которая опередила передвижение культуры к атлантическому берегу. Между ними, однако, лежат страны, отрезанные от моря и, вследствие этого, лишённые охраны его соседства, находящиеся в тесных взаимных отношениях с вечно волнующимся множеством внутренних народов. При этом обнаруживается связь между самостоятельностью отдельных культурных областей и развитием их культуры. Южная Аравия и Сирия, представляющие обе узкие окраины области арабских кочевников, ведут неудачную борьбу с натиском и захватом этих последних. Они никогда не достигали прочного, самостоятельного культурного значения. Месопотамия и Персия были счастливее, но и они должны были опираться друг на друга. Характерно, что более ранние цветы ассирийской культуры расцвели на севере этой области. Область затишья Индии лежит на востоке, в особенности в области Ганга, а поприще возмущений и беспорядков, вторжений и прохождений номадов, а также стимулов к усилению власти и образованию больших государств — на западе, по преимуществу в области Инда. Культурные места Индо-Китая, остатки которых в сказочном великолепии поднимаются из тьмы первобытных лесов, лежат в стране кхмеров, в [396] Сиаме, в Бирме, удалённых от севера, насыщенного постоянно приливающими к нему внутреннеазиатскими элементами.
Во все ли времена было то же самое? Едва ли можно сомневаться в том, что распространение пастушеских народов, которые уже в начале исторического периода наполняли обширные части Азии и Африки и вынуждали земледельческие культурные народы к постоянной борьбе, принимало видное участие в оттеснении и раздроблении последних. Их значительный пространственный перевес является, быть может, сравнительно новым фактом, но, во всяком случае, он замечается в Северной Африке, куда лошади и, вероятно, также рогатый скот были ввезены из Азии. Акт всемирной истории, непосредственно предшествовавший тому, которым для нас начинаются исторические времена, быть может, был свидетелем меньшего распространения этих элементов, враждебных высшей культуре, и более связного распространения культуры оседлых народов. Сходство самых отдалённых культурных процессов Старого Света ни в каком случае не может быть понято без допущения некогда существовавших оживлённых сношений, хотя бы лишь через посредство цепей островов и оазисов.
Кочевое состояние не всегда действовало разрушающим образом на оседлую культуру. Об этом свидетельствует факт, что мы не всегда имеем дело только с племенами, но и с государствами, и даже весьма могущественными. В воинственном характере кочевников лежит большая государствообразовательная сила (ср. т. I, введение, стр. 130), которая, быть может, ещё яснее, чем в управлявшихся династиями и армиями кочевников больших государствах Азии (в Персии, управлявшейся тюрками, в Китае, покорённом монголами и маньчжурами, в монгольских и раджпутских государствах Индии), выражается на окраине Судана, где слияние некогда враждебных, а впоследствии соединившихся в плодотворном взаимодействии элементов, не зашло ещё так далеко. Нигде не выказывается так ясно, как здесь, на границе кочевых и земледельческих народов, что великие влияния способствующих культуре стимулов, исходящих от номадов, зависят не от мирной культурной деятельности, а в качестве воинственных стремлений сперва противодействуют и даже вредят мирным стремлениям. Значение их заключается в способности номадов — энергично сплачивать оседлые и легко распадающиеся народы. Но это не исключает возможности того, что они многому могут научиться от покорённых ими народов, как научились римляне от греков, германцы от римлян, турки от таджиков и славян. Так, племена басса и афа превосходят всех в изготовлении циновок и посуды для еды и питья, хижины мусгусов стоят выше хижин народов борну, слабое, проникнутое старинными местными элементами багирми доставляет ремесленников, земледельцев и вообще представителей культуры воинственному, широко распространяющемуся вадаи, а в Дарфуре форы в земледелии и ремёслах стоят выше своих арабских властителей. Но эти трудолюбивые и искусные люди не имеют и не могут иметь воли и силы для управления, воинственного духа и характера для государственного порядка и подчинения. Поэтому рождённые в пустыне властители суданских государств стоят выше своих негрских народов, так же как маньчжуры выше своих китайцев. Но разве здесь исполняется что-либо другое, как не тот закон, который действует от Тимбукту до Пекина, в силу которого выдающиеся государственные образования возникают на границах широких степей, в богатых земледельческих странах, где высокая материальная культура оседлых народов привлекается насильственно к служению энергичным, властным, воинственным степным обитателям?