Ножи: 1) батеков; 2) с среднего Конго; 3) бангалов; 4) из Ломами; 5) баянзиев; 6) бапотов; 7) употребит. на верхнем Конго; 8) бенеккиев (с медной насечкой); 9) лупунгов; 10) бангалов; 11) бенекжиев. ⅐—⅛ наст. величины. 12) Маска букубов. ⅒ наст. величины. 13) Циновка с верхнего Конго. ⅒ наст. величины.
(1—7 и 10 коллекция Мензе, 8, 9, 11, 12 и 13 коллекция Висмана в Музее народоведения в Берлине.)
[289]
10. Народы внутренней Африки
| «Народы настоящего сердца Африки». |
| Стэнли. |
Первое впечатление, какое производили народы «средины Африки», открытые лишь немного лет назад, можно выразить в следующих словах: отсутствие существенных физических отличий от прочих негров (хотя в отдалённых областях встречаются более светлые фигуры более благородного образования, а в других — бушменообразные, малорослые люди), но вместе с тем довольно значительные особенности в этнографическом отношении и в языках. По всему широкому протяжению между водоразделом Замбези и Нила, мы видим преобладание земледелия, местами плотное население и распространение в рассеянном виде малорослых охотничьих народов. Людоедство широко распространено. В железных и деревянных работах и в кораблестроении замечается уже достаточно искусства, а в постройке хижин четырёхугольная основная форма заменяет круглую. Повсюду, где путешественники проникали с периферии в центр Африки, они прежде всего испытывали отчётливое впечатление того, что они вступают в круг высшей культуры. Швейнфурт испытал это впечатление, знакомясь с сандехами, бонгами и ещё более с мангбаттами, так же как впоследствии путешественники по Конго, когда они достигли, как Бухнер, батекехов, когда он коснулся северной границы царства Лунды, или как Висман, когда он проник в область Кассаи. Все они могли сказать: «Мы с радостью отмечаем, что здесь, куда никогда ещё не проникало сведение о существовании белого человека, мы нашли народ, культура которого стояла выше всех негрских племён, о каких мы до сих пор слышали или читали» (Висман). На Кассаи Вольф видел в «тщательно сделанном луке, в стрелах, украшенных с большим вкусом перьями, в гладких, как зеркало, чеканных наконечниках копий выше человеческого роста, в искусно выкованных кинжалообразных ножах, которые висели без ножен сзади на поясном шнурке с правой стороны», доказательства высокой внутреннеафриканской культурной ступени, которая, не подвергаясь влиянию торговых посредников, не утратила ещё своей первобытности. Копья и ножи, выложенные красной или жёлтой медью, служившие более знаками достоинства, чем оружием, которые носили лукенги, свойственны этой области, близкой со страною меди, Катангой. Подобную же законченность, в особенности железных изделий, Вернер встретил в 1886 г. у народов на Арувими перед самым началом арабских опустошений: «Они выказывают во всех своих произведениях высшую умственную способность, чем какое бы то ни было из других племён Конго». Далее к югу Франсуа отзывался с такой же похвалой о нголах. В особенности вызывает удивление целесообразное, изящное изготовление железного оружия (см. табл. «Ножи, маски и циновки верхнего Конго» выше); в одном заседании Лондонского географического общества они были [290] поставлены на одном уровне с произведениями шеффильдских мастерских. Но это служит только знаком разнообразно выражающейся технической умелости. Так, в полосе шириною почти в 200 миль, от 5° с. ш. до 5° ю. ш., встречаются многие народы с выдающейся материальной культурой, которые до арабского вторжения выказывали и политическую сплочённость, порукою которой могут служить для нас мангбатты и бакубы. Выражение, каким Стэнли в своей книге о Конго назвал этот широкий, ровный, хорошо орошённый лесистый уступ между береговым возвышением и горным хребтом, а именно — «настоящее сердце Африки», может быть принято и в этнографическом смысле, так как мы здесь находимся на одинаковом отдалении от арабских и европейских влияний восточного и западного берега, хотя, впрочем, и в таком же расстоянии от некогда воображаемой «первичной цивилизации» (Рюппель) негров.
Только разыскание пути по Конго (1876—1877 гг.) и примыкающие к нему открытия немцев в южном, а французов и бельгийцев — в северном бассейне Конго, проложили через области этих народов пути сообщения, по которым, к сожалению, слишком скоро двинулись арабы, тогда только что начинавшие выдвигать из Ньянгве свои форпосты к западу и к северу. И европейское влияние с Западного берега в это время было ещё только поверхностным и проникало лишь в узкую полосу, в область, давно и спокойно развивавшуюся. У начальника Рубанги, выше водопадов Стэнли, Стэнли с радостью услыхал наконец название, какое это река носит у европейцев, а у туземцев в нижнем течении, — Ikutu ya Kongo. Там четыре старых португальских мушкета, первые, которые он, начиная от Ньянгве, видел в руках туземцев, обозначали границу европейского влияния. Когда через десять лет после того экспедиция Висмана вблизи впадения Куанго в Кассаи нашла европейские ткани и со времени оставления области балубов — первое огнестрельное оружие, она опять достигла границы, которая была покинута ею на 4 градуса долготы далее к востоку. Выше Стэнли-Пуля появилась занесённая с морского берега песчаная блоха. Но здесь путешественники перешли в область высшего развития своеобразного искусства и техники туземцев. В настоящее время об этой области нетронутых народов нельзя уже говорить, как о целом. Она стеснена со всех сторон, и её могучие реки предназначены сделаться вскоре простыми путями сообщения. Какая-то сила природы двигает обладателя огнестрельного оружия к тем областям, где жители, вооружённые луком, а также неорганизованные носители копий, легко могут быть покорены. Каламба, правитель балубов, наложил запрет на старинное оружие и заставил уничтожить его, чтобы принудить своих подданных возможно скорее завести огнестрельное оружие. То, что в 1874 г. Ленц писал из страны Оканде: «Ружья и порох здесь в Африке имели более успеха, чем путешественники, и я почти с уверенностью могу сказать, что, направляясь из Оканде в северо-восточном направлении, можно повсюду встретить племена, имеющие огнестрельное оружие, до самой Нильской области», — исполнилось восемнадцать лет спустя: тогда Дыбовский нашёл ввезенные, вероятно, из Вадаи пистонные ружья уже близ Уадды, на верхнем Убанги.
Если мы взглянем на крупные черты распределения народов во внутренней Африке, то найдём на северо-востоке впервые обособленную в лингвистическом отношении группу мангбаттов, сандехов, бармбов, мадиев, майго-мундусов, креджей и голов, которых Ф. Мюллер объединяет как экваториальное семейство языков. Эта группа должна была глубже вдаваться к западу, в область Убанги, чем мы это знаем о ней в настоящее время; Юнкер слышал сандехский язык у бандийев, которым родственны сакары на Мбому. К ним на юго-востоке примыкают племена верхнего Нила, которые, вместе с [291] выселившимися на запад представителями семейства вагумов, достигают до экватора. Всё, что обитает к западу и к югу отсюда, принадлежит в лингвистическом отношении к семейству банту, но разделено расой и культурным достоянием на несколько глубоко раздробленных групп, рассеянные мелкие охотничьи народы которых мы рассмотрели уже выше, в I томе. Европейские влияния действовали здесь с Западного берега, а суданские — с севера. Помимо них и, вероятно, задолго до них, на основе естественных отношений, больших внутренних переселений и заметного повсюду в Африке контраста спокойно развивающихся и воинственных неспокойных народов, выработались значительные этнографические различия.
Бо́льшая часть внутренней Африки есть лесная страна, тёмно-зеленые оазисы в более светлой, жёлтой области саванн. Тропический первобытный лес идёт от западного склона восточноафриканского плоскогория до устья Убанги, от нильского водораздела до Ньянгве и до 5° ю. ш. Передовые выступы его мы встречаем уже на Западном берегу, например, в Камерунской области, но лес прерывается менее обширными прогалинами и более обширными саваннами. Ни одна из черт внутреннеафриканского ландшафта не имеет такого значения. Лес и саванны — особые культурные области, но их разъединяющее действие идёт далее этих пределов. Лес на обширных протяжениях вовсе необитаем, а в других скрывает в себе малорослые народцы. В Камеруне, на границе между теми и другими, проходит большая пограничная линия языков негров банту и негров Судана. Обитатели леса силою обстоятельств своей жизни и мест обитания сделались самостоятельным населением, выказывающим много сходного между собою. Штульман говорит о «первобытно-лесном типе негров», который, например, ясно выражается в отличии более тёмных и менее одетых лесных ва́виров от их соседей в травянистой стране. Расовое различие лесных негров и лесных пигмеев не исключает значительных этнографических совпадений. Впрочем, эти группы не остались без смешения, от которого, быть может, исходят полумалорослые и полусветлые лесные негры, как, например, момфусы. Там, где лесные негры встречаются со степными неграми, тотчас же обозначается глубокое различие, которое не изглаживается переходами между народами, живущими в обеих областях, каковы вакии или вамбубы. Лесные негры менее одеты, но обильнее украшены; здесь особенно часты просверливания губ и железные украшения (шейное кольцо, см. рис., стр. 310); татуировка встречается реже. Хижины их имеют круглую форму и стоят [292] всегда группами, по возможности, на возвышенных прогалинах. В сыром лесу бананы и маис растут в течение целого года, поэтому житницы там не нужны и нет надобности в запасах. Покидая лес, мы оказываемся тотчас же в прекрасных полях травянистой страны. В виде оружия мы находим там короткий лук по большей части с ротанговой тетивой, ядовитые стрелы в плетёном колчане, кожаный панцирь, пояс из шкур и тростниковый щит. Рогатого скота там нет, а козы часто попадаются в большом числе; многие племена откармливают собак для убоя. Людоедство употребительно в различных степенях, и лишь с большой осторожностью можно допустить предположение, что его вовсе нет у некоторых из этих народов, как, например, у маньемов. Обрезание шире распространено у лесных народов, чем у их восточных и западных соседей; лесные ва́виры применяют, а их восточные ветви
в степной стране отвергают его. Но существуют и исключения. В особенности о пигмеях можно сказать, что они лишь отчасти пользуются им. Столь же широко распространено заострение посредством подпиливания всех резцов, но у маньемов, вакусов и др. оно ограничивается промежутком между средними верхними резцами. Более крупные государственные образования останавливаются также на краю леса. Там каждая деревня есть сама по себе целый мир. Насколько тяжёлый, сырой воздух леса действует на человеческий организм, мы с определённостью сказать не можем. Зобы у лесных негров, по-видимому, встречаются особенно часто. Европеец, во всяком случае, вздыхает свободнее, когда он вступает опять в открытую степь.
Если мы попытаемся провести границу для этих народов, то на востоке естественным пределом их, несомненно, является бассейн Конго. Находясь всего ближе к старинной области влияния арабов, эта граница, конечно, изгладилась всего ранее, но мы помещаем маньемов в эту область и проследим по северо-западному направлению водораздел Нила и Конго, [293] на краю плоскогорья больших озёр, между тем как на юго-востоке мы должны остановиться на Луалабе. В области Конго границу образует приблизительно 18° в. д. от Гринвича или точка пересечения Конго с экватором. Там живут до 30° народы, этнографический тип которых впервые нам стал известен из описания Швейнфурта мангбаттов и сандехов. Отпрыски их идут по Конго до Стэнли-Пуля[1], но к северу от Конго заходят ещё далее к западу. Уже от восточного изгиба Убанги, почти на 4° с. ш., живут в богатой пастбищами стране народы с прекрасными стадами рогатого скота, в четырёхугольных домах, окружённых маисовыми и банановыми полями. Они стригут волосы, оставляя только пучок на затылке, не татуируют себе лица, носят не более одного кольца в носу и вообще мало украшают себя.
И эта внутренняя область была теснима хамитическими и нильскими народами от севера к югу. Из местностей, лежащих около озера Альберта, происходили переселения (ср. стр. 268). Вследствие этого в этой области, между верхним Нилом и озёрами, служащими его истоками, возникали замечательные переходные отношения, выражения которых мы можем найти в лурах и лендусах. Луры, ближайшие родственники шули-шиллуков (ср. выше стр. 269), вышли из страны Боки, у северной оконечности озера Альберта, два поколения тому назад, и медленно передвинулись к юго-западу, но они сохранили связь со своей родиной, лежащей на один градус восточнее. Нравы, вроде выбивания нижних резцов, передники из проволочных колец, железное головное украшение, корзиночки, носимые ва́вирами на лобной повязке, круглые вверху и четырёхугольные внизу, достигли этим путем области верхнего Конго. Большею массою, несколькими волнами проникли к югу и западу вагумы и распространили свою власть, своё скотоводство и обычаи до Урунди и Руанды (ср. стр. 187 и след. и 268). Наоборот, ва́виры проникли в Ундусуму и в соседние области с запада и вытеснили в горы ленду-валеггов. Затем пришли с востока ваньоры и покорили страну. Кроме того, ва́виры, по-видимому, смешались с вагандами, так как отказались от обрезания, просверливания губ и ми. др.
Когда прежде допускали распространение признаков светлых народов на верхнем Ниле к западу, можно было указать только на появление отдельных сходных предметов, как, например, метательных ножей фанов Западного берега, хижин прямоугольного очертания, и затем в области Камеруна и по всей линии от морского берега до Луалабы физические сходства, которые уже Барта заставляли допускать восточное происхождение феллахов, а Швейнфурта — предполагать у мангбаттов берберо-негроидную [294] примесь. Больше всего они напоминают мусгусов Южного Борну, подобно которым они меньше обезображивают своё тело и разделяют с ними способ постройки домов и житниц, род оружия и способ погребения. На распространение маигбаттов по Арувими указывают также имена рек, как, например, Не́воа и Новелле. Штульман полагал, что он встретил маигбаттов и на реке Линдэ.
У народов водораздела Убанги и Шари мы находим метательные ножи, плетёные из тростника щиты, лютни с лукообразной шейкой и многое другое, что мы видим у маигбаттов и сандехов. Множество более мелких совпадений обнаруживает более близкое знакомство с народами экваториального Конго: вырывание ресниц и бровей у бангалов (см. стр. 304 и 310) и дуаллов и барабанный язык (см. т. І, стр. 36), распространённый от Нила до Камеруна обычай женщин во время траура снимать с себя одежду, прикрываясь только спереди веткой, или даже замечание фон Геле, напоминающее о превосходных сандехских солдатах, что страна Ба-Ати представляет округ, особенно удобный для набора рекрутов.
Первоначально эти признаки, несомненно, во многих местах доходили до берега Западной Африки, к югу от Нигера. В старинных сообщениях местами встречаются замечательные указания. Маленький, обвитый кожей ящерицы лук анциков, появившийся в начале XVI в. на нижнем Конго, в настоящее время встречается только в лесах области верхнего Конго. Причёска женщин ишогов была во времена Дю-Шайю совершенно такою же, какую нашёл Швейнфурт у мужчин мангбаттов. Щиты того и другого народа, в сущности, также одинаковы. Давно уже действующее европейское влияние создало, однако, на Западном берегу более или менее широкую полосу, которая всё более и более отличалась от своеобразности внутренней области. Вообще, это слияние на западном и восточном крыле, вследствие давления, оказываемого суданцами от Бенуэ и Нила, оттеснено назад, но оно доходит в направлении к Южному Борну и Южному Багирми до 10° с. ш.; прибавим, что дар-банды Нахтигаля походят на сандехов. Оно стало более ограниченным только в последние годы от вторжения вадайцев с севера, которых Крампель встретил в 1891 г. под 7° с. ш.
В этой области, обитателей которой мы можем отличить этнографически обозначением «типа Мангбатту», проходит широкая полоса других народов с юго-запада к югу, тип Лунда. Он останавливается вообще у 5° ю. ш. В техническом отношении он является отсталым и целым рядом признаков в вооружении, способе постройки и др. напоминает более Южную и Восточную Африку. Эти названия, имеющие [295] только временное значение, мы намеренно применяем лишь в границах бассейна Конго, хотя эти типы выступают за пределы его. Не все обитатели Конго и Арувими принадлежат к типу Мангбатту, но оживлённая торговля распространяет произведения его техники.
Могучая река и её мощные притоки играют в жизни народов роль, соответственную своей величине. Можно подумать, что эта водяная сеть разлагает страну на острова, которые, подобно океаническим островам, по краям полны жизни и движения, между тем как покрытая лесами внутренняя часть их имеет редкое население и является родиной мелких, жалких, зависимых племён. Большие деревни и группы деревень лежат все у края воды или даже стоят на сваях в воде. Свайные постройки можно найти на северных и южных притоках Конго; Сангу они перегораживают настолько, что остаётся лишь проход шириною в 12 метров. Водяное сообщение весьма значительно и оказывает глубокое влияние на жизнь народов. Появление белых и их товаров поддержало лишь прежнее движение к речным берегам, а также и к морю. Годистер был свидетелем снаряжения около 5 тыс. судов в области папуриев. Так же как в политическом, эта область и в этнографическом отношении нуждается в сплочённости, в объединении. Юнкер о конгломерате народов области макараков говорит, что едва ли можно найти в Африке нечто подобное в такой относительно ограниченной области: он называет это «пёстрой смесью обломков различных народностей, которые находились во враждебном соприкосновении друг с другом до того времени, когда в стране появились первые торговцы слоновой костью и невольниками, что, с другой стороны, облегчило
возможность магометанским пришельцам стать здесь твёрдою ногою и заставить туземцев служить себе». Но внутренняя Африка выказывает и на западе такое же пёстрое смешение. Лигги, фадьелусы, абукайи, абаки (см. рис., стр. 23), мундусы (см. рис., стр. 84), морусы (см. рис., стр. 274) и какуаки принадлежат к этим «включениям» (см. стр. 274 и 302). Их раздробление есть вообще не только исторический факт, но нечто постоянно совершающееся. Оно обозначает путь, по которому движение идёт беспрерывно, хотя бы и к гибели. При движении торговли вперёд основания центров для складов и обмена слоновой кости и рабов и всё более и более мирное настроение повели к тому, что границы областей постепенно сгладились, и народы ещё более смешались между собою. Позднее вблизи правительственных станций образовались колонии почти всех упомянутых племён. Даже барии и ньямбары (ср. выше, стр. 274) примыкали в голодные годы к возвращавшимся отрядам носильщиков в Ладо́ или Ньямбару или были [296] переселяемы чиновниками с целями колонизации. Вследствие этого мозаика народов стала ещё пестрее.
Подобное явление, какое мы встречаем на всём протяжении страны Конго, вызвало вначале далеко расходящиеся между собой мнения о жителях этой страны. Кроме малорослых людей, которые всего более заслуживают наименования пигмеев, в области Конго существуют ещё слабые, худощавые, невзрачные на взгляд люди, значительно отличающиеся от более светлых, горделивых рас. Все обитатели свайных построек, не занимающиеся ни охотой, ни земледелием, а питающиеся только кореньями и рыбой, дурно помещены и дурно питаются. Они одинаковы как на Монгале, так и на Чуапе. С ними сходны рыболовы, обитающие на мелких островах, в болотистой Рианце, между Конго и Ломами. Маленькие бородатые бакои (бакоа) стоят всего ближе к батуям(батуа). Сюда же принадлежат, например, обитатели нижней Монгалы; им противополагаются похожие на бронзовые статуи обитатели верхней части реки, начиная от Моньямбули, которые светлым цветом кожи, тонкими губами, орлиным носом и манерой свободно держать себя производят такое впечатление, как будто мы очутились «непосредственно перед совершенно новым типом». Это, по физическому строению и нравам, тип сандехов (см. стр. 299 и рис., стр. 291). Здесь можно припомнить и поразительно многочисленных альбиносообразных мангбаттов Швейнфурта.
Факт такого смешения разнообразных народов обычен в негрской Африке, но исторические сообщения о больших народных движениях указывают именно на эту страну и этим обещают нам ключ, который откроет её. Когда в 1490 г. португальское посольство прибыло к королю области нижнего Конго, изнутри страны пришло ужасающее известие о нашествии большого воинственного народа, называвшегося мундекете, жившего на озёрах, откуда вытекает Конго. Тогда Мани Конго крестился с тысячами своих подданных, выступил против пришельцев и разбил их. Затем он отправил португальцев в сопровождении туземцев внутрь страны, и те, вероятно, открыли озёра в области верхнего Конго. Кроме мундекетов, к этим неприятелям прилагается также имя джаггов; этим же словом юго-восточные кафры обозначают солдат или отряды молодых людей. По описаниям того времени они — людоеды, приносят в жертву детей, бальзамируют своих мертвецов, хоронят вместе с умершими мужьями жён, оставшихся в живых, подпиливают себе зубы остриями и пр. Подобно зулусам и амтабелям нашего времени, они принимали молодых людей из числа побеждённых в свои ряды и этим поддерживали свою силу. По-видимому, они впоследствии не появлялись уже более на Конго, но теснили другие народы изнутри. Это было, впрочем, не последнее из движений, с которыми этим народам последовательно пришлось встретиться и которые проникли в них, раздробив их столь замечательным образом. Буквально повсюду, за исключением лишь более отдалённых лесов, принадлежащих мелким охотничьим народам, мы нападаем на следы подобных, отчасти более мирных передвижений.
Повсюду мы видим ту же противоположность народов, живших там раньше и пришедших вновь. На экваториальном Конго рассказывают о мобеках, что они некогда жили [297] здесь и вытеснены были пришлым сильным народом. «Вся страна рассказывает о битвах и вытеснениях. Я побывал в пяти или шести
оставленных округах, и повсюду мне рассказывали, что сперва здесь жили мобеки и были вытеснены отсюда. Этот народ должен был [298] оказывать продолжительное сопротивление и часто менять места своего обитания, прежде, чем удалось его оттеснить на бассейн Монгалы» (Кокилья). Вновь появились здесь бангалы, которые, по собственным их преданиям, пришли в обитаемые ими ныне места из страны на западе, между Убанги и Конго, откуда, быть может, около столетия тому назад они были изгнаны наводнением или войной. Они разделились на около Конго приблизительно около 1° с. ш. Одна часть их двинулась к Монгале, по направлению к экватору, другая — к Мокомиле, а третья перешла через реку и поселилась у впадения Лулонго. Переселившиеся сюда раньше мобеки были затем оттеснены вверх по реке, до Монгалы. Позднее они позволили земледельцам, пришедшим с севера, поселиться на их земле. Почти одновременно с бангалами пришли нгомбехи с северо-востока, и первые приняли их отчасти добровольно в свои новые поселения. Наоборот, бандийи прежде жили гораздо западнее, и в места их обитания на Мбому передвинулись сакары.
На крайнем востоке этой области совершенно также рассказывается история макараков и родственных им бомбехов, которые обои в виде племён людоедов сандехов лет около сорока тому назад переселились с дальнего запада из областей, лежащих к северу от Уэлле, в восточном направлении и после военных экспедиций достигавших области Ньямбары, живут теперь мирно среди своих соседей. Сравнительно ограниченное пространство, какое они занимают ныне, несмотря на их положение в стране, свидетельствует об их позднем переселении. Распространением, так же как и историей, они сходны с бангалами. А последняя здесь есть история странствований. Так, абангбы проникли в область мангбаттов с севера, а абармбы, вслед за
[299]
сандехами, пришедшими с севера и запада, проникли в их область. Подобно тому, и мангбатты вспоминают, что они пришли с северо-запада и жили некоторое время по ту сторону Кибали, прежде чем подвинулись к югу и к востоку и натолкнулись на пришедших с запада сандехов. В лесной области сказания о западном и южном происхождении распространены в поразительной степени; Штульман предполагает здесь большое, непрерывное движение людей с юга. И эти перемещения продолжаются ещё на наших глазах. К бонгам подвинулись те части шиллуков, каких мы знаем под именем джуров; среди самих бонгов охота за невольниками произвела такие похищения, что Швейнфурт лет около двадцати тому назад писал: «Во всех мусульманских странах можно встретить в это время ещё многих бонгов среди домашних рабов знатных лиц». С другой стороны, во время опустошений арабов сила сандехов увеличивалась переселением беглых миттов и других племён; их начальник Мбио мог в конце 70-х годов достигнуть значительной власти. Но вскоре хозяева этой страны, египтяне, убедились, что сандехи доставляют превосходных солдат, и большая часть их была перемещена в бараки на Ниле, где вследствие этого возникли новые колонии светлых негров.
Под 4°—6° с. ш., в области истоков реки Газелей и водораздела между нею и водами, текущими к западу и к югу, к Конго, живёт светлокожий народ сандехи, или асандехи, которых нубийцы называют ньям-ньямами; по-видимому, он находится скорее в родственных отношениях со светлыми народами Восточной Африки, чем со своими тёмными соседями. Непосредственно перед тем временем, когда его посетили первые европейцы, он распространился к северу, покорил или оттеснил негрские племена, с которыми встретился, и окружил себя кольцом родственных народов, более смешанных с неграми, каковы креджи и бонги. Настоящие сандехи живут то плотнее, то более рассеянно на пространстве пяти градусов широты, от Макараки до Багбиннэ, отдалённого пункта, достигнутого Юнкером на Уэлле, и ещё южнее за этой рекой.
Мужчины и женщины этой народной группы сильны, но не так рослы, как окружающие их племена. Самый высокий рост, измеренный Швейнфуртом у ньям-ньямов, равнялся 1,8 метра, а Фелькин даёт для бонгов среднюю меру в 1,76 метра. Часто встречающиеся толстые животы у ньям-ньямов представляют поразительный контраст с худощавыми динками. Волосы растут у них с большой силою; косички и косы, свешивающиеся ниже плеч и до средины живота, покрывают круглую, широкую голову. Величина и открытый разрез миндалевидных, несколько косо поставленных глаз, отенённых толстыми, резко очерченными бровями, далеко расставленных один от другого, сообщают выражению лица дикость, решительность и открытость. Полные губы усиливают массивность всего строения лица. Цвет кожи светлый, более красноватый, чем бронзовый (см. табл. «Воины ньям-ньямов» выше). В описании Юнкера Ндорумы, правителя сандехов, мы читаем: «Резкие, энергичные черты, большие оживлённые глаза, сильно выдающиеся скулы, высокий рост, спокойная, полная достоинства осанка вместе с разумностью и правильностью суждений». Аристократическая раса, господствовавшая почти везде, где она поселялась, она раньше своих соседей и подданных заимствовала у нубо-арабов способы управления и эксплуатации покорённых, а также и одежду; во времена господства египтян она доставляла превосходный материал для войска.
Племя, близкородственное сандехам, представляют живущие далее [300] к западу, между Мбили и Мбому, бандийи, выказывающие мало физических и лингвистических различий, но обнаруживающие некоторое этнографическое оскудение, так как они менее тщательно относятся к украшениям и оружию и носят щиты меньшего размера. Более отступают от сандехов, заметно отличаясь от них и в диалектическом отношении, племена их, живущие под именем макараков (см. рис., стр. 297 и 298) далее к востоку, в сторону к Нилу, куда они, вероятно, поколения четыре тому назад проникли с юго-запада. Предание называет четыре племени, из которых сохранились — идио́ и бонгбе́, или бомбех. Макараки сами называют себя идио́; тем же именем называют их и западные сандехи. Противоположно настоящим сандехам, они, в качестве усердных земледельцев, одни только возделывают принесённые с запада Colocasia и маниок. В той работе, какую они несли в качестве солдат для египтян (ср. стр. 299), они сохранили сильный характер сандехов, удержали и многие внешние признаки своего происхождения, но, к несчастью, политически ещё более раздроблены, чем настоящие, южные сандехи.
Мангбатты (мангбатту) (Швейнфурт, первый учёный, открывший их, пишет это слово монбутту), народ, живущий в большинстве непосредственно к югу от Уэлле и рассеянный до Не́поко, представляют несколько более негроидную разновидность светлых народов бассейна восточного Конго, которые встречаются среди них в виде отдельных желтоватых индивидуумов; Швейнфурт называет их цвет цветом молотого кофе. Они обладают также менее развитой мускулатурой, чем сандехи, но борода у них растёт сильнее, чем у последних. Сходство их черт с семитическими отмечали все наблюдатели. Характер их более негрообразный, хотя они смотрят на сандехов несколько свысока. Юнкер порицает их льстивый, назойливый, легкомысленный характер.
Общее превосходство над другими негрскими племенами у мангбаттов отмечается ещё резче, чем у сандехов, в особенности относительно их техники (см. табл. «Оружие мангбаттов» ниже) и более высокого положения женщины. Мы уже выше (стр. 79 и 290) представили примеры того, как они далеко подвинулись вперёд в изготовлении художественной утвари из дерева, плетения, глины и железа. Их хижины с высокими острыми кровлями не только больше по размерам и построены красивее, но и содержатся опрятнее, чем у их соседей. По художественным способностям сандехи, быть может, стоят выше их, но стремление к украшению своего существования у них развито ещё более. «Как далеко заходит их чувство симметрии, доказывается тем, что запасы дров, укладываемые во время дождей слоями внутри хижин, перед тем разрубаются вполне равномерно, и совершенно гладкие плоскости разрезов украшаются всевозможными красками» (Эмин паша). Что касается семейной жизни, то здесь можно напомнить черту, которую отметил тот же путешественник на своём пути в Мудирьех-Роль (1882 г.): жена благородного мангбатту, Гамбари, который был уведён данаглами в рабство, прошла тогда длинный путь от страны мангбаттов до Ладо́, чтобы добиться освобождения своего мужа. Когда она услышала доро́гой, что он находится в свите Эмина паши и совершенно свободен, она поспешила через страну сандехов в Буфи, чтобы поблагодарить генерал-губернатора. Все были удивлены самостоятельностью её действий, что соответствует, впрочем, более высокому положению женщины в стране мангбаттов. Страна эта под разлагающим влиянием нубийцев и арабов так же раздроблена, как и соседняя страна сандехов. Распалось не только мифическое древнее царство этого народа, прежде, чем какие бы то ни было чужеземцы с севера и с востока
[301]
пришли в эту страну, но не существует уже и того положения вещей, которое изображал Швейнфурт в привлекательных картинах. Пышность и величие Мунзы так же исчезли, как и его соправителей, разделявших с ним господство над страною. Когда Юнкер в конце 1880 г. посетил место, где стоял королевский дворец, «на склоне слегка покатого холма волновалось травяное море». Сам Мунза пал от пули базингера (так называются нубийские солдаты, находившиеся первоначально на египетской службе). Мы видим здесь непрерывное падение, всё ту же однообразно печальную негрскую историю.
Большая часть северо-восточной области Конго обнаруживает сходные черты с мангбаттами; при более подробных исследованиях они должны оказаться подвинувшимися далеко к западу, до Южного Среднего Судана, а также и к югу. Политическое положение их, однако, не могло измениться: к самым непримиримым врагам мангбаттов принадлежали некогда близкородственные им абангбы (бамбы), которые под властью известного начальника Гамбари старались над искоренением династий мангбаттов. Это — народ, подвинувшийся во многих искусствах, выдающийся по своей любви к порядку и тщательности в постройке и расположении деревень. Родственные мангбаттам майгосы (майго́) живут далее, в углу между Не́поко и Оба́, колониями среди момфусов. Абабуи (абабуа) при истоке Бомоканди отделяют восточных и западных сандехов к югу от Уэлле-Макуа. Юнкер считает возможным, что это название есть собирательное имя различных племён. Их высокие плетёные головные уборы, их красивые копья и ножи напоминают мангбаттов; они умеют и ткать. Стэнли слышал это имя на Арувими как название народа, от которого исходит художественное железное оружие. В другом направлении далеко отделилась ветвь бабукуров области Бахр-эль-Газаля и западных макараков; они сами называют себя майянгами. Вместе с мундусами (мунду) страны макараков (см. рис., стр. 84; см. также стр. 295 внизу) они образуют северную отрасль этой этнической группы, между тем как бабуи, по всей вероятности, заходят всего далее на юг. Именем мундусов известная часть бонгов называет сандехов, другая — маленький народец, называющий себя сам бабукурами.
Мабоди (мабодэ), крупный народ с многочисленными второстепенными племенами, выдаются к югу ещё за Не́поко; так же как между южными момфусами, среди них живут абангбы, представляющие господствующую расу и класс населения. Среди них живёт и другое племя мангбаттов, мадьосы. В физическом отношении они стоят ближе к момфусам, чем к мангбаттам, которыми они были оттеснены и покорены. И у них можно найти нечто своеобразное: лобные повязки тонкого плетения, изящно вырезанные браслеты из листового железа и большие плетёные циновки, каких Юнкер не видал нигде в другом месте. Кроме того, они приготовляют из болотной травы соль лучшего качества и в большем количестве, чем их соседи, и ведут ею обширную меновую торговлю. Многочисленные вочуи (ср. т. I) кочуют в области мабодей, между тем как они осторожно и даже боязливо избегают области мангбаттов; они принадлежат к более тёмным, более курчавоволосым, — короче, к более негрским племенам, — у которых Юнкер отмечает коноткоголовость как особый признак, — живущим между светлыми племенами по большей части в качестве покорённых и эксплуатируемых племён. Они не лишены, впрочем, некоторой технической ловкости, хотя она и не развивается у них. Некогда они были богаты стадами и поэтому давно уже подверглись набегам нубо-арабов, сделавшись лёгкою жертвою их вследствие своей разъединённости. Везде до области момфусов они выказывают пристрастие к [302] разнообразным тяжёлым железным украшениям. Сравнение языков должно было некогда выказывать более глубокое различие между ними и их властителями; момфусы принадлежат, по-видимому, в лингвистическом отношении к нильским народам. По отношению к ним и вочуям, предположение о смешении их с народами-пигмеями, являющимися их соседями и отчасти разделяющими их участь, несомненно, во многих случаях не лишено основания.
Момфусы (момфу́) обитают в волнистой стране, пронизанной полосами лесов, на верхнем Бомоканди, к северу до Юббо, южного притока Кибали, а к югу, вероятно, до пути, каким шёл Стэнли в первобытном лесу. Более тёмный цвет и более малый рост позволяют легко отличить их от их властителей. Будучи чрезвычайно раздробленным, лишённым единства народом, они на севере вполне подпали под власть колонии мангбаллей, резко ограниченного включения на верхнем Бомоканди. Прежде мангбатты, при Мунзе, приобрели здесь влияние, и вслед за ними последовали сюда небольшие колонии абангбов. В сторону Не́поко они самостоятельны и сами господствуют над племенами мабодей. В настоящее время они в страхе и угнетении, живут далеко от большой дороги и удалились в горы, где хижины их запрятаны в лабиринте скал. Их оригинальные тяжёлые ножи с широким, слегка изогнутым клинком, короткие копья, пускаемые ладонью, точно метательной доской, разнообразные наконечники стрел[2] тонкой работы и плетёные щиты, похожие на бумажных змеев, показывают, как самостоятельно они развивались некогда рядом с мангбаттами. Акали (акалэ), по свидетельству Юнкера, — единственный народ, не рассеявшийся, не образовавший никаких колоний вне своей страны. Стоя гораздо ниже сандехов, своих властителей, они живут в маленьких хижинах, хранят небольшие запасы зернового хлеба во вместилищах, напоминающих гнёзда, на высоких деревьях, и своим людоедством превосходят даже сандехов, хотя не приносят человеческих жертв. Калликасы (каллика́), средние члены этой группы, примыкают через посредство лу́барей (лу́бари) на востоке к родственным им мадиям Бахр-эль-Джебеля («мадии из Дуфилеха» Эмина паши; ср. выше, стр. 273); далее, к ним принадлежат ещё логги (логго) и абукайи (абукайя). К этим покорённым племенам принадлежат и креджи (собственное имя их адья); они достигают на западе до области форов. Хотя они многое получают из Судана и, подобно форам, возделывают хлопок, ткут бумажные ткани и ведут ими торговлю, они всё-таки остаются настоящими неграми. «Красно-бурый народ» бонги (бонго) во многих отношениях негрообразнее сандехов, как это заставляет предвидеть уже их географическое положение. Нравы их представляют замечательную смесь. Уродование лица достигает у женщин бонгов высшей степени. Кроме цилиндрических украшений, вставляемых в губы (см. стр. 313), они вдевают ещё медные кольца в носовую перегородку, соломинки в носовые крылья, медные скобочки в углы рта и многочисленные кольца в уши. В этой стране можно найти женщин, тело которых, по-видимому, пронизано более, чем в ста местах (Швейнфурт). Именно у этого народа скопились такие уродования, иноземное происхождение которых нередко легко распознать. Так, северные бонги заимствовали от пограничных джуров и динков обычай вырывания нижних резцов, имеют общий с племенами, живущими к западу от них, обычай обезображивания нижней губы и в недостатке одежды удаляются даже от сандехов, с которыми имеют во многих [303] отношениях столь много общего. Там, где в южной части своего обитания они граничат с сандехами, они носят косы и косички, а на севере, по обычаю динков, коротко стригут себе волосы.
Начиная от Стэнли-Пуля, на Конго меняются и люди, и вещи. Вместо тщедушных и безобразных баконгов и родственных им племён, появляются сильные, с выразительными чертами, властно смотрящие на свет негры, «похожие на бронзовые статуи». Тот же ряд, какой начался на правом берегу Кассаи у балубов, на Конго появляется у батекехов; на Убанги, за областью Баати, почти на 3° с. ш., язык внезапно изменяется: появляются орудия из слоновой кости, ступки, рога и вместе с ними люди, которых можно проследить до верхнего Нила чрез водораздел. Если мы окинем взглядом важнейшие народы долины Конго, то увидим, в качестве старейших жителей страны, к югу от Стэнли-Пуля вамбундов (вамбунду), на южном берегу Конго, от реки Инкисси до горы Манге́ле. Усердные земледельцы, которые поставляют своим соседям даже маниоковый хлеб (chicuanga), и предприимчивые железные торговцы, они в лингвистическом отношении стоят ближе к баконгам, чем к переселившемуся туда торговому народу — батекехам. Эти последние начинают собою внутреннеафриканский ряд. Они, придя из области Алимы, протеснились между первыми и Пулем, подобно тому, как они вместе с вабариями с северного берега таким же образом задержали балалов. Эти вабарии сходны с баянзиями, которые, со своей стороны, стоят ближе к батекехам. Последние далее на востоке своими приречными поселениями и торговыми дорогами примыкают также к вампфунам (вампфунф), или вампфунингам (поензе) с Конго, Кассаи и Куанго.
На среднем Конго батекехи образуют большую этническую группу от области истоков Огове́ на севере, вдоль северного берега Конго до Алимы; далее, они живут к востоку от Стэнли-Пуля до нижнего Кассаи, и колонии их можно найти и позади Болобо. На левом берегу Конго Киншаша и Кинтамо принадлежат к их поселениям, но здесь они являются лишь в рассеянном виде в качестве колонистов. Тем не менее влияние и примесь их можно проследить и дальше. Так, балалы у Линцоло, на северном берегу Конго, считаются смешанным народом из баконгов и батекехов. С другой стороны, в области батекехов, лежащей далее вверх по реке, рассеяны колоши баянзиев. Выше Чумбири на левом берегу живут баянзии, а на правом преобладают батекехи. Батекехи отличаются от живущих ниже по Конго баконгов: они представляют рослые, сильные фигуры с длинными, привлекательными чертами лица (Бауман). Умственное развитие, техническая умелость, опрятность и располагающее к ним спокойное и [304] серьёзное обращение напоминают отдалённых от них обитателей северо-восточного бассейна Конго. Их вырезанные медные шейные кольца, лёгкие ножи с рукоятками, обмотанными медной проволокой, и красивые циновки доказывают высокое состояние промышленности.
Бололы — внутренний народ на больших южных притоках Чуапы и Луонго до Ломами. Вместе с племенем бакути они придвигаются вблизи экватора к Конго. Несмотря на сильную смесь с баянзиями, они стоят в физическом отношении ниже их, будучи меньше, худощавее и темнее. Самосознание их также слабее: они раньше, чем их более крепкие соседи, готовы были поступить на службу белых.
Бангалы (бангала), «люди с маленькой реки» (по Кокилья́), живут плотнее, чем в других местах, на южном и среднем Конго, между Бокомерой и Монгалой. Они красивы и сильны. Относительно особенностей их одежды и татуировки ср. стр. 294 и 310. Их нравы и обычаи почти те же, что и у баянзиев, но они стоят несколько ниже их; они отстали и в воинственном отношении. Людоедство их — несомненный, известный по единичным случаям факт. У них есть плетёные щиты и серпообразные ножи; они искусны в метании копий, употребляют своеобразные деревянные колокола, умеют хорошо грести и искусны в рыболовстве. Мы знаем, что бангалы недавно живут в своих нынешних местах обитания; до них, вероятно, жили здесь мобеки (ср. выше, стр. 298), которые обитают теперь по среднему течению Монгалы. В областях бангалов живет торговый народ марунджи (марунджа), которых первые называют нгомбехами, то есть лесными людьми, производящие торговлю слоновой костью до Упото и Ямбинги. О племенах, живущих далее и выше, мы имеем мало сведений, вплоть до мабодей и родственных им племён. Стэнли, посетив их в первый раз, только на Конго и на нижнем течении его притоков нашёл народы, занятия которых привязывают их к реке и которые поэтому нисколько не распространяются внутрь страны. Так, вении (вениа), рыболовный народ, живущий на островах вблизи водопадов Стэнли, ведут оживлённую торговлю копчёной рыбой. Они живут в этой области, несомненно, уже в течение многих поколений и давно уже приобрели привычку — проводить большую часть дня и даже ночи в лодках. Поэтому при мощном развитии груди и рук ноги у них не развиты. Относительно их недостаточной одежды и украшений ср. стр. 314. Оружие их составляют копьё и нож. Они живут почти исключительно рыбной ловлей и [305] торговлей. Вследствие большей силы и практичности они пользуются лучшим обращением со стороны арабов, чем другие народы Конго. Более скудную жизнь ведут баянзии (баянзи) на среднем Конго, от устья Кассаи до Убанги; они ведут торговлю более на судах, чем на суше, и, кроме того, питаются рыбной ловлей и охотой. Цвет их светло-бурый; они красивы, сильны и рослы. Их причёски напоминают причёски бангалов; татуировка распространена не повсеместно; оружием для них служат копьё и нож. Третьим в этой группе является на Конго торговый народ вабумы (вабуму), который вывозит с нижнего Кассаи сушёную рыбу и свои гончарные изделия: простые, красивые сосуды из белой глины.
О племенах, живущих выше по реке, мы не знаем почти ничего точного. Имена, вроде бакуту, упото, баринго и пр., сами по себе говорят немного, но вообще эти племена примыкают к типу сандехов. Рогатого скота у них нет, и они держат овец, коз и кур. Одно племя, быть может, имеет пристрастие к маниоку, но все остальные возделывают бананы. Одеждою служит у всех одинаково материя из коры. Головные украшения повсюду сходны, хотя у одного племени они могут быть искуснее, чем у другого. Почти все применяют обрезание и едят мясо неприятелей. Оружие их составляют широкое, острое, как нож, копьё, обоюдоострый, с тонким остриём кинжал, оригинальный (метательный) нож с двумя и четырьмя клинками, кривой меч, маленький лук и короткие стрелы. У них сходны также резные стулья, скамейки и кресла, серьги, ожерелья, ручные и ножные кольца, большие военные трубы и маленькие барабаны, военные рога и орудия кузнецов и плотников. Наконец, как дальнейшее, более глубокое сходство, можно указать вообще более светлый цвет кожи, который едва ли, как думает Стэнли, зависит от того, что эти племена живут в самых лесистых частях Африки; на самом деле, этот цвет кожи столько же отличает сандехов на севере от окружающих их более тёмных негров, как и балубов на юге, между тем те и другие живут в лесистых саваннах. К удивлению, мы находим в северных пограничных областях, ближе к Судану, более тёмные и менее крепкие расы, которые, вследствие соприкосновения с высшей мавританской культурой и опустошительной охоты за невольниками, беднее в этнографическом отношении. Маргии и музгусы Барта, так же как уадды (уадда) Крампеля, стоят ниже их западных соседей, не затронутых чуждыми влияниями.
Но, во всяком случае, бо́льшая часть приведённых здесь признаков составляет признаки и настоящих лесных негров (ср. стр. 291). Только здесь они выступают в уменьшенном и в ограниченном виде. Спускаясь с плоскогорья между лесными племенами и народами восточноафриканского плоскогорья, находящимися под властью вагумов или ватузиев, мы встречаем племена банту, которые стоят ближе к лесным племенам, но в то же время испытали и восточные влияния. Самые распространённые — вакондьи (вакондьо), на северо-западном берегу Танганьики, до озёр Альберта и Альберта Эдуарда. Узкий передник из материи, сделанной из древесной коры, на поясе, бусы из раковин, кольца в верхней и нижней губах, заострённые зубы, маленькие луки с тетивою из ротанга, стрелы с оперением из листьев, хижины с низко спускающейся травяной крышей, — выказывают соединение свойств жителей плоскогорья и лесных племён. Среди них живут народы, обнаруживающие более заметные лесные признаки, в особенности в своих конусообразных хижинах с вертикальными стенами. Это всего более можно сказать о вавумбах (вавумба). К северу, в сторону Итури, появляются пигмеи и пигмееобразные народы. Там Штульман среди лесных вавумбов нашёл вамбубов, [306] валессов (валессе) и вагоков (вагоко), говорящих на другом языке, чем окружающие их племена банту, переселившихся сюда приблизительно четыре поколения тому назад с запада и стоящих близко к мелким охотничьим племенам. Типичный лесной народ, какой мы описали на стр. 292, представляют ва́виры верхнего Итури, которые распространены в несколько различающихся между собою боковых ветвях на верхнем течении Конго, от Ньянгве до водопадов Стэнли. Тёмно-бурые сильные люди, маскирующие цвет своей кожи втиранием жира и порошка дерева красного цвета (Pterocarpus sp.), они украшают себя кольцами, кружками и цилиндриками в верхней губе, медной проволокой или такими же цилиндрами в ушных мочках. Кроме того, для украшения служат железные и раковинные бусы и надетые на плечи цепи из железных колец, а также нашитые на кожу раковины каури. На груди и на животе делается редкая рубчатая татуировка. Обрезание, по-видимому, встречается у западных племён, но не у восточных. Вооружение их составляют маленькие луки с тетивами из ротанга, оперённые листьями стрелы в мешкообразном колчане, кожаная подушечка на сочленении руки, предохраняющая от скользящей тетивы и нередко панцирь из буйволовой шкуры (см. рис., стр. 292 и 293). Они (см. рис., стр. 295) строят конусообразные хижины, возделывают бананы, занимаются немного железной промышленностью и получают железные товары от вадумбов. Согласно их собственному преданию, они переселились в своё настоящее место обитания лишь два поколения тому назад с юго-запада, поэтому, Штульман предполагает племенное родство между ними и бакубами.
Валегги (валегга) и лендусы (ленду́, ср. выше, стр. 291; они сами называют себя другу) на травянистых плоских возвышенностях к западу от озера Альберта представляют единственный народ, отличающийся по языку от всех своих соседей; их просверливание губ, маленькие луки и стрелы (см. рис., стр. 296), передники из материи из коры и конусообразные хижины напоминают лесных обитателей, в особенности на западе, где они соприкасаются с ними. С другой стороны, скотоводство сближает их с лурами, их восточными соседями, и, кроме того, у них больше встречается железа, чем у лесных племён. Таким образом, они производят впечатление лесного народа, с переходом в ограниченной степени к скотоводству.
Маньемы (маньема), благодаря своим воинственным свойствам, являются могущественным народоме в южном и восточном бассейне Конго и до самых озёр. К ним примкнули другие лесные народы, которых только поверхностные наблюдатели называют маньемами, в особенности вакуссы, жившие первоначально между верхним Конго и Ломами и в этнографическом отношении составляющие переход от мангбаттов к народам Кассаи, так же как вагуи и варубы были такой же переходной формой к ближе стоящим маньемам. Вакуссы (вакуссу) на нижней Луалабе, к северу от Ньянгве до Ломами, бурые люди с широкими выразительными лицами, рослые, вооружённые луком и щитом и одетые в передник из пальмовых волокон, в лингвистическом отношении принадлежат к банту, но в промышленном отношении ближе стоят к сандехам. Штульман называет их оружие, выложенное медью (см. рис., стр. 307, фиг. 5, и стр. 317), «самым красивым, какое можно найти в Африке». Особенности их языка, их танцевальные маски, частые воспроизведения человеческих фигур могут служить указаниями на более близкие отношения к фанам и другим народам во внутренней части Камеруна.
Балубы образуют большую этническую группу, распространённую до Кассаи, служащего также фито- и зоогеографической границей до Танганьики и от границы лундов до северных батекехов и бакубов. [307] Они составляют господствующий народ в южном бассейне Конго, почти не прерывающийся в своей области. Общим для них является их наречие и «характер единения», которого не могли уничтожить разнообразные смешения западных балубов. Западные балубы описываются вообще как безобразные, непривлекательные, тщедушные люди; впрочем, между ними встречаются иногда рослые и крепкие женщины. Живописные татуировки составляют их особенно выдающийся признак. Деревни становятся больше и правильнее, хижины также больше и лучше, и всё этнографическое состояние богаче по направлению к востоку.
Западные балубы, или башиланги (башиланге), утверждают, что они переселились в своё настоящее место обитания с юго-востока, откуда их вытеснили южные соседи. Если башиланги охотно называют себя балубами, то это потому, что таково название проникшего в страну в качестве завоевателей, господствующего над ними народа. Висман считает их смесью балубов и батуев; Л. Вольф просто называет их балубами. Здесь на Кассаи каламбам-мукенгам впервые удалось посредством культа Рьямбы, то есть почитания листьев конопли и курения их, занявшего место служения фетишам, найти общее покровительствующее и волшебное средство, а также символ мира и дружбы и, благодаря союзу с киоками (ср. стр. 241 и 308) образовать из небольших независимых племён крупное царство, связность которого, впрочем, до сих пор ещё весьма слаба. Непосредственно к северу примыкает отделённая речкой Куссулой область независимых балубов, которые, «под именем чипулумбов не повинуются никакому главному вождю и замыкаются от всяких внешних сношений; они не продают никого из своих в рабство». Успех путешествия Висмана был существенно обусловлен участием его в походе, предпринятом правителем балубов Каламбой с целью принудить к повиновению одного из сомнительных вассалов. Уплата дани (предпочтительно рабынями) свидетельствует о подчинённости; сопротивление ей равносильно объявлению независимости.
Если традиции и сходство политических учреждений почти не позволяют сомневаться, что в области балубов основывались государства из царства Лунда, то в последнее десятилетие в этой роли являлся замечательно распространённый и всё ещё продолжающий упорно подвигаться к северу и западу народ киоки (киоко, киоке, кибокве). Уже Бухнер говорит о могущественных правителях киоков в царстве Лунда, и мы упоминали об их участии в политических превращениях в этом царстве (ср. стр. 241). К северу и к югу от балубов живут бакеты (бакете), сходные с бакубами, вероятно, отделившиеся от балубов при движении их с юго-востока. Этот народ выказывает притязание на превосходство над своими северными представителями, лукенгами, как над «рабами». Обе части их, живущие на различных участках берега Кассаи, разделены пространством от 30 до 40 миль, которое исключительно занимают балубы. [308]
Бакубы живут далее вверх по Кассаи, и западной границей их служит Лулуа, ниже Кассаи; однако независимые поселения балубов находятся на правом берегу Лулуи. Ядро их политического могущества составляет царство Лукенго, имеющее, по Л. Вольфу, 500 кв. миль между 4° и 5°10′ ю. ш., 21°10′ и 22°20′ в. д. Оно хорошо возделано и густо населено. Туда, впрочем, проникли ещё бакеты. Л. Вольф перешёл границу между этими народами среди деревень Муаника и Мундонго, почти на 5°5′ ю. ш. Бакубы, противоположно балубам, описываются как сильные, широкоплечие люди, выше среднего роста; их луки и стрелы тщательной работы, их копья выше роста человека, с чеканными наконечниками, их художественные ножи без ножен, которые носят с правой стороны на поясном шнурке, выказывают обилие оружия и умение изготовливать его. Изящные пальмовые домики расположены в виде деревень с прямыми улицами. Отличие от балубов Л. Вольф находил
столь значительным, что он бакубами начинает «новый расовый ряд» по направлению к северу. Бакубы уверяют, что они переселились с северо-востока, следовательно, они должны были натолкнуться на балубов, передвинувшихся с юго-востока. По крайней мере, здесь следовало бы провести границу двух больших переселений народов. Лукенго, название правителя бакубов, прилагают к себе и более мелкие вожди, но о настоящем Лукенго независимых бакубов всегда говорят со страхом. Ядром бакубов называют бена-бусонгов (бусонге), которые, согласно преданию, были основателями царства Лукенго. Они доставляют Лукенго лучших воинов. Много поколений тому назад, когда ещё страна была покрыта первобытным лесом, они жили на левом берегу Лулуи в виде небольшого племени под властью начальника Лукенго вместе с бикенгами, другим племенем бакубов. Лукенго овладел им хитростью, причём одна из женщин бикенгов оказала ему такие услуги, что победоносный Лукенго постановил: только Лукенго и его родственники могут неограниченно выбирать себе жён из женщин бакубов; все прочие бакубы должны наполнять свой гарем рабынями. Положение женщин у бакубов влиятельнее, чем у балубов, а различие между ними и рабынями, напротив, гораздо резче.
Кристаллизовавшись в различных государствах, части большой этнической группы балубов (балуба, которых Погге и Бухнер [309] называют лубами) выступают от Кассаи до Танганьики и к югу до Лунды. Живущие на Кассаи бакуты (бакуту, бассонгомино) появляются сперва под 3° ю. ш. как тип внутреннеафриканского завоевательного народа. О них, как о дикарях и людоедах, приходится слышать на большом пространстве. Франсуа о них говорили уже на верхней Чуапе, тогда как о балубах и их главном вожде Канине ничего не было слышно; позднее он узнал на Буссере, что они живут на двадцать дней пути южнее, в середине страны, и искусно владеют луком. С юга известия касались только их области, а далее всё уже было терра инкогнита. И о них самих сведения весьма не точны. Они вдвинулись, как клин, среди мирных народов, изолировали и довели до оскудения всех слабых соседей, что можно сказать, например, о бадингах. Бангодии вынуждены вести торговлю на востоке и юге, а не на севере и западе. Висман описывает бакутов как чрезвычайно воинственных людей, ищущих случая вступить в битву. Барабанные сигналы, военные тревоги и военный клич «ньяма, ньяма» (мясо) звучали по всему его пути, чтобы призвать к битве против пришельцев, осмелившихся нарушить границы. Племенное имя их, басонгомино, исходит от остро подпиленных зубов (мино — зубы: Л. Вольф). Злобные физиономии, внушающие недоверие, бесстыдная манера держать себя, тщательное отношение к лукам, стрелам и ножам, отличающееся от грязного состояния жилищ, дополняют картину этого внутреннеафриканского разбойничьего народа.
Одним из самых деятельных торговых народов были тупенды (тупенде[3]), пока переправы у Кикассы были в их руках. Распространение киоков заставило их утратить это положение. Ещё раньше они были изгнаны с Куанго южными бангалами; Л. Вольф встретил их первую более значительную деревню в Касанже I (называемом так в отличие от Касанже II, лежащего ближе к Кассаи.) Они оказывались особенно услужливыми по отношению к чужеземцам, пришедшим с запада, так как сами пришли оттуда. Как отсталый торговый народ они ленивы, небрежны к земледелию, считаются коварными и хитрыми, и, вероятно, людоеды. Муата Камбана сообщил Гансу Миллеру, что тупенды жили также к северу от слияния Лоанге и Лушико, и их главный начальник Комбо имел местопребывание на Ловуо. Южную границу Мюллер позволяет угадывать в указании, что он встретил в Малокке смешанное население из тупендов и лундов, а в Мпаффу нашёл уже чистых лундов. Малокка лежит на половине дороги между Луове и Лоанге, приблизительно на 6° 20′ с. ш., а Мпаффу несколько восточнее.
В наружном виде некоторых из этих народов заслуживает внимания большая законченность и обилие татуировки, которая у башилангов, или обитателей среднего Конго, идёт «от корня волос до колен». Она производится всего чаще в возрасте возмужалости (татуировальный нож балубов, см. рис., стр. 326, фиг. 5), часто служит племенным признаком и, несомненно, часто производится лишь из любви к украшению. Юнкер рассказывает, что мужья сандехи своих любимых жён татуируют понемногу всё более и более, в знак расположения к ним. Обычай этот, естественно, является изменчивым. Обрезание, по-видимому, встречается именно там, где всего более развита татуировка, то есть у мангбаттов и далее к западу; его нет у сандехов и у более северных, менее татуированных негров. Когда Висман прибыл в Лубуку, башиланги отказались от [310] татуирования уже за несколько лет перед тем, но часто ещё можно было видеть чрезвычайно красивые рисунки, южной границы которых Бухнер коснулся в северном царстве Лунды. Самое обширное распространение в бассейне Конго находит татуирование рубцами, даже чаще, чем татуирование шишечками, которое производится разрезами и прижиганиями. «Гороховидные рубцы» по всему лицу, в особенности на спинке носа, продолжающиеся и на лбу, встречаются от нижнего Конго до Упото. Более слабые надрезы в виде линий на щеках попадаются у батекехов и в Монгале. Далее на севере существует татуировка выбритых голов, между тем как лица свободны от неё. Бангалы, которые принадлежат к наиболее уродующим себя народам, соединяют оба вида татуировки: они делают себе три листообразных рисунка, вроде оспин, между ухом и виском, вертикальную линию из таких же узоров на средине лба, рубец от одного виска до другого и, кроме того, вертикальный средний рубец на груди. Нгомбехи, наоборот, проводят все рубцы в виде горошин и располагают их дугообразными линиями около глаз, подбородка или скул. На Мобеле живут люди, которые делают себе на спине татуировку в два ряда, от бёдер до лопаток. Это уже переход к татуировке тела, встречающейся в столь различных видах у мангбаттов и их соседей (см. рис., стр. 84) и, к счастью, обыкновенно оставляющей лицо свободным. В виде племенного признака у сандехов мы находим три или четыре квадрата, похожие на рубцы от надрезов кровяных банок, на лбу, висках и щеках (см. рис., стр. 291), и далее фигуру в виде X под грудной полостью. В виде исключения и у них встречаются искусные татуировки всего туловища. Отдельные группы, как, например, эмбелии, отличаются татуировкою над корнем носа.
Расписывание тела достигает высшей ступени у женщин мангбаттов; в этом отношении с ними могут сравниться только караибские племена Южной Америки. Всё тело их расписано различными фигурами, исполненными чёрным соком растения «блиппо» (Randia malleifera) возможно разнообразными узорами. Звёзды и мальтийские кресты, пчёлы и цветы — всё избирается для узоров; иногда всё тело бывает покрыто полосами, как у зебры, а в другом случае — как бы леопардовой шкурой с неправильными пятнами. Узор держится около двух [311] дней, затем тщательно смывается и заменяется новым. У сандехов не замечается таких правильных узоров, какие удаются этому среднеафриканскому художественному народу. Мужчины смазывают всё тело смесью истолчённого в порошок красного дерева и жира. Это проходит через весь бассейн Конго до внутренней страны Камеруна; здесь, по словам Вейсенборна, оно представляет затруднение для точного определения цвета кожи. Порошок красного дерева является самым ходким предметом торговли от Уэлле до Камеруна. Расписывание тела или только груди и рук белым, жёлтым и чёрным встречается на Конго уже у батекехов.
В виде украшения баянзии употребляют медные кольца, вес которых доходит до 13 кг (по Бауману). Бедные женщины, на шее которых они заклёпываются, подкладывают под них пучки травы, чтобы они не растирали им плеч до крови. Эти кольца часто красиво разрисованы. Кольца из гематита могли служить только для обмена и для жертв, будучи больше, чем нынешние кольца для рук, ног и шеи; их находят в земле в стране мангбаттов и, что всего замечательнее, в одном месте у горы Тена, к югу от деревни Гамбари. Вверх от Упото на Конго находят пучки бус или плетёные повязки для лба. Бусы из речных раковин встречаются во внутренней Африке. Они походят на полинезийские и заменяют распространённые в Восточной и Южной Африке полированные бусы из скорлупы яиц страуса. Приготовление в обоих случаях одинаково.
Причёски этих народов необычайно разнообразны, и по своей причудливости многие из них превосходят всё, что можно найти в Африке. Сандехи прежде носили большие парики, вроде наших париков с буклями. Юнкер видел ещё такие парики на пожилых людях. Швейнфурт нарисовал встречающиеся, впрочем, и в других местах (ср. [312] выше, стр. 115) Африки, причёски мангбаттов, окружающие голову настоящим венчиком. Волосы заплетаются так, что стоят над всей боковой периферией головы и укрепляются обручем, украшенным
раковинами каури. В причёсках, хотя они заключают в себе более произвола, заключается почти столько же этнических различий, как и в татуировке. Так, близкородственные народы, каковы сандехи и бандийи, различаются тем, что у последних женщины догола выбривают себе затылок, чего у первых никогда не делается. Батекехи на Конго носят волосы связанными на затылке, где они укреплены в виде большого пучка, направленного наискось назад и вверх, что служит также признаком и для мангбаттов. Марундьи прибавляют к этому ещё два валика по обеим сторонам головы. Употребительное у мангбаттов головное украшение в его крайнем развитии, то есть поднимающееся наискось от затылка и часто заканчивающееся искусственными локонами, спускающимися низко, встречается на среднем Убанги, почти у 19° вост. долготы. Баянзиев можно узнать по их косам, которые в большом числе ниспадают на плечи, тогда как у бангалов косы торчат спереди в виде рогов. Нгомбехи делают из своих волос, обсыпанных угольной пылью, комочки величиною в орех и более. Напротив, деятельные вагении, живущие у воды, выстригают волосы кругообразно, начиная снизу. В особенности на севере светлокожие люди на верхней Монгале выбривают треугольником всю переднюю часть головы и делают на ней и на лбу большие рубцы. Собственных волос не хватает для этих фантастических причёсок, и поэтому пользуются волосами павших на войне или покупают их на рынке. На эти шиньоны мангбатты и сандехи надевают соломенные шляпы без полей, с четырёхугольной тульей, и украшают их перьями красных попугаев или орлиными и соколиными перьями (см. рис., т, I, стр. 93). Женщины украшают свои волосы гребёнками из щетины дикобраза и головными шпильками из слоновой кости, составляющими любимый подарок для гостей. На Конго встречаются головные покрышки, отчасти странной формы, например, цилиндрические у бангалов, из шкур лемуров и обезьян; железное лобное украшение луров (см. рис., стр. 310, фиг. 1), напоминает украшения их родичей на Ниле (см. выше, стр. 276). Аристократы носят непомерно длинные ногти на руках: можно видеть щёголей мангбаттов с ногтями в несколько дюймов длины.
Уродования зубов широко распространены. Заострение зубов, которое и здесь без всякого основания приводится в связь с людоедством, идёт от сандехов и южных бонгов до басонгоминов на Кассаи. В то же время оно свойственно батекехам на Алиме и достигает у одной из [313] экваториальных ветвей, фанов или пагуинов, западного берега. Выбивание зубов нижней челюсти можно найти у большого числа обитателей Конго и у большинства разнородных племён Бахр-эль-Газаля. При этом, как, например, у бонгов, выпиливается промежуток между верхними резцами, а также делаются и боковые надрезы. По всей области попадаются и другие уродования. В обрезании мангбатты видят знак превосходства над другими негрскими народами, но до сих пор ещё не установлено с точностью — далеко ли оно простирается на запад. Прободение ушей, часто в нескольких местах, с целью привешивания к ним бус на тонкой проволоке, широко распространено. У мангбаттов мы находим отверстия, но без привешенных к ним украшений, а деревянный цилиндрик, усаженный на обеих концах каури, который ва́виры носят в ушах, в царстве Лунда является амулетом, надеваемым на шнурке на шею. Прободение верхней губы с целью вставления зубов животных употребительно у вагениев, а носовой перегородки — у всех лесных племён. Ва́виры вставляют большие деревянные кружки́ в верхнюю губу (см. рис. стр. 292, 312 вверху и стр. 324). Губное украшение женщин бонгов занесено к ним извне; лишь в окрестностях станции Бизелли они носят деревянные цилиндрики, от 3 до 4 см в диаметре и от 2 до 3 см высоты, в нижней губе. Некогда правители сандехов не хотели носить украшающих предметов и стояли и в этих внешних вещах ближе к нубийцам и другим обитателям Судана.
Черепа жителей Ялунди, на экваториальном Конго, казались Бауману столь неестественно изогнутыми назад и сплющенными на лбу, что он предположил искусственное преобразование их. Несомненно, мангбатты высших сословий придают голове удлинённую форму с помощью шнурков, которая согласуется с их преувеличенными причёсками и головными украшениями.
Бо́льшая часть области, которой мы касаемся теперь, находится в области тканей из пальмовых волокон и материй из коры. Материи из коры сильно распространены и на востоке; одежда из шкур лишь немного проникает на север и на восток. Мангбатты, которым тканьё совершенно неизвестно, пользуются корою смоковницы (Urostigma Kotschyana), естественный серый цвет которой окрашиванием древесной краской превращается в буро-красный. В Маньеме одежда почти исключительно состоит из этой материи. Мужчины бонгов протягивают небольшой кусок материи из коры между ногами и растягивают его на поясе, на котором всё это держится. К удивлению, женщины не пользуются этой материей или только в возможно меньшем распространении; они недостаточно прикрываются спереди, привешивая к шнурку, обвивающему [314] поясницу, банановый лист или кусок материи из коры, величиною в кисть руки. Женщины бонгов каждое утро приносят себе свежий туалет из лесу; ветка или пучок травы прикрепляется к поясному шнурку спереди и сзади. Часто там употребляется ещё длинный хвост из луба Sanseviera, который ниспадает наподобие чёрного конского хвоста. Все прочие части тела у обоих полов остаются непокрытыми; голова украшается перьями лишь на празднествах. Очевидно, бонги в этом, как и во многих других отношениях, составляют связующее звено нравов и обычаев своих соседей. Различие с сандехами всего поразительнее, так как эти последние, даже прежде, чем они начали подражать одежде арабов, носили гораздо более полную одежду. Нижний и средний бассейн Конго обнимает самую большую область материи из пальмовых волокон во всей Африке. Эта материя ткётся из длинных волокон молодых пальмовых отпрысков различными красивыми узорами (см. табл. «Художественные произведения народов южного Конго», фиг. 9, ниже). Женщины бакубов вышивают на этих тканях чёрными, жёлтыми и красно-бурыми нитками, которые затем подрезаются наподобие бархата, геометрические узоры. Однако, одежда, вследствие этого, не становится обильнее и полнее. На экваториальном Конго мужчины, как, например, у вагениев, носят передник из банановых волокон, а женщины — несколько веток или листьев. Богатые и горделивые бангалы одеты не более того; женщины их носят лишь передники из волокон. Только на войне мужчины прикрывают себя большим количеством материи и расписывают тело более толстым слоем красной краски. Материи, собранные в доме начальника, иногда исполняют своё назначение лишь тогда, когда владелец их умрёт: его обёртывают ими бесчисленное число раз и подстилают их в гроб. До Упото и далее на Конго можно встретить совершенно обнажённых людей, даже женщин, которые, впрочем, в нравственном отношении стоят выше одетых лучше их на нижнем течении реки. К западу впервые у батекехов появляются более полные одеяния баконгов. Передники из железных бус, напоминающие верхний Нил, и из железных колец в виде кольчуги, прикреплённых к растительной ткани, встречаются у могуаллов на верхнем Конго, между Руби (Итимбири) и Арувими.
В этой обширной области повсюду живут воинственные народы. Ни одна европейская экспедиция не прошла здесь, не будучи осыпана стрелами, не встретив сопротивления. Можно сказать, что всё Ломами, насколько оно исследовано, окружено воинственными народами, и то же самое относится и к Кассаи. Везде встречаются народцы, состоящие из опасных речных пиратов, каких фан-Геле видел на Убанги. Похищение людей производится ими отчасти для того, чтобы добыть мясо. Здесь особенно выдаются качество, количество и красота оружия. Когда Нахтигаль приехал в военный лагерь бежавшего короля Багирми Абу Секкима, где была собрана 15-тысячная армия, состоявшая главным образом из языческих южных вассальных народов, он нашёл как необходимое оружие метательное железо, которого у иных было по несколько экземпляров, даже
1) Резной фетиш балубов. ⅕ наст. велич. 2 и 3) Вырезанные из дерева кубки беналусамбов, 4) балубов, 5) балетелов. 6) Двойной кубок из Санкуру (Бассонго Мино). 7) Корзина с крышкой бакубов. 8) Резной ларец балубов. 9) Плетёная циновка балубов. ¼—⅕ наст. велич.
(Музей народоведения в Берлине.)
[315]
до пяти, в меховых ножнах. Копья были не так многочисленны, хотя они были у всех, и ещё менее были распространены ножи в виде кинжалов, изготовление которых у этих племён не достигло ещё такой степени совершенства, как далее на юге. Одно весьма замечательное оружие было у тех габериев, которые в военное время устраивают себе жилища на высоких деревьях. Это были дротики длиною около полуметра из крепкого тростника, обрезанные на одном конце остриём, наподобие писчего пера, а на другом нагруженные веретенообразным комком глины. У некоторых буев (буа) на нижней части руки имелся полый цилиндр из слоновой кости с целью парирования ударов. Такое же обилие оружия мы видим у мангбаттов: вместе с копьём, щитом и луком они носят кинжалообразные или серповидно изогнутые ножи весьма разнообразной формы (см. табл. «Оружие мангбаттов»), хотя у них нет настоящих метательных ножей сандехов. Торговля оружием была очень оживлённою и до ввоза огнестрельного оружия. Сандехи поставляли бонгам метательные ножи, кинжалы и короткие мечи с одним лезвием. Вообще, в областях саванн лук и стрелы отступают
перед копьём, которое, по-видимому, преобладает всюду, где возникает более сильная военная организация, как, например, в стране Лукенго. У восточных Лендусо встречаются особенно тяжёлые ударные копья с колбообразно утолщёнными концами, которыми прокалывают хижины с целью умерщвления спрятавшихся там врагов. Замечательно искусными в метании копий Бауман называет бангалов. С другой стороны, в лесу лук, и даже в мелкой форме, вместе с ядовитыми стрелами получает преобладание, хотя его можно найти и у креджей. Клинок наконечников копий принадлежит преимущественно к вытянутой треугольной форме (см. рис., стр. 314), между тем как наконечники стрел по преимуществу расширяются или делаются в виде лопатки, чтобы наносить более широкие раны. На том и другом оружии есть желобки и зазубрины. Древко стрел изготовляется из тростника и оперяется банановыми листьями или мехом. Тетива состоит из расщеплённого испанского тростника, и узкий кусок дерева или меховая подушечка защищает большой палец от отскакивания тетивы (см. рис., стр. 292). Этот кусок дерева у мангбаттов делается полым и содержит яд, в который обмакиваются наконечники стрел. Лук делается коротким, с круто загнутыми концами, обматывается ротангом или кусочком обезьяньей шкуры и снабжён тетивой из ротанга или скрученного растительного волокна; или он делается длиннее, сгибается более равномерно и плоско, имеет желобок на нижней стороне, а на обоих концах — две красиво сплетённые кнопки для прикрепления тетивы (см. рис., стр. 313). Первая форма, вместе с особенно ядовитыми стрелами, в лесу распространена почти повсеместно, а у батекехов даже на самом Конго; последняя всего чаще попадается на Кассаи и достигает наилучшей выработки у басонгоминов в их желобчатых луках из пальмового дерева, длиною в 150—160 см. На Конго такие же луки имеют янкаи и бакумы. Мы знаем луки с Куанго и Санкурру, ротанговые тетивы которых прикрепляются деревянными шариками. [316]
Метательные ножи принадлежат к тем, какие употребляются народами типа мангбаттов, к северу от Конго. Южнее их видел в одной лишь узкой полосе между Куанго и Кассаи только один наблюдатель. Напротив, на севере мы можем проследить их до Судана и от бонгов и сандехов через племена Убанги до фанов Западного берега. Это вполне своеобразное оружие имеет длину от 15 до 20 дюймов, рукоятку, обмотанную бичевками, и состоит из куска железа, на котором спереди на коротком клинке насажено один или несколько косо поставленных ножей, остро отточенных (см. рис., стр. 312). Оружие это бросается горизонтально так, что оно на лету вращается около своей оси, но в большинстве случаев служит лишь для украшения и простой угрозы; всего более оно развито у мангбаттов (см. табл. «Оружие мангбаттов»).
На юге предпочитают топоры. Они являются на третьем месте после копья и лука, хотя часто служат лишь для украшения (ср. рис., стр. 226). С ними связывается представление о власти. Каламба не хотел успокоиться, пока не приобрёл себе страшный боевый топор Чилунгомезо. У мона-тендов главное оружие составляют копьё и палица, и Франсуа видел там особенно красивый топор. Небольшие топоры, наряду с луком, являются главным оружием западных балубов. Далее на востоке получают преобладание ножи; их носят в деревянных ножнах или просто на поясе; широкие формы их и вытянутые острия напоминают более простые метательные ножи. Бакеты также вооружены ножами, и широкие ножи встречаются у басонгоминов (см. рис., стр. 308). Близ устья Куанго, напротив, ножи заменяются наконечниками копий, снабжёнными рукояткой. Своеобразны также железные кинжалы сандехов, которые в том же виде встречаются у туарегов (см. рис., стр. 315). Древки ударных копий часто покрыты красивой резьбой и, когда ломаются, так же как у мараев на Уэлле, употребляются в виде нарядного оружия; наоборот, метательные копья меньшей величины у сандехов столь же просты, как у зулусов. Сражающиеся копьями во всей области носят щиты (см. рис., стр. 318—320), но редко из кожи, как на востоке и западе у нильских народов (см. выше, стр. 281) и у фанов, а деревянные или плетёные. Лишь у племён южного Багирми попадаются и кожаные щиты. Буи носили иногда меховые куртки без [317] рукавов, скорее походившие на панцирь, чем на одежду, с шерстью, обращённою наружу. Вследствие этого их четырёхугольные плоские щиты из буйволовой шкуры шерстью вверх отличаются тем большим
несовершенством работы. Из других племён бо́льшая часть носит овальные плоско-выпуклые щиты из корзиночного плетения или буйволовой кожи высотою в два метра, но столь узкие, что они пригоднее для парирования, чем для прикрытия. Поразительно узкие щиты, применяющиеся только для парирования, встречаются и у мундусов (см. рис., стр. 319, фиг. 1). Из плетёных щитов сандехов мы изображаем здесь самую простую и самую совершенную формы (см. рис., стр. 319, фиг. 2 и т. I, стр. 139, фиг. 2). Крестообразный рисунок их Швейнфурт считает доказательством соприкосновения сандехов с Западным берегом; там у ишогов он также выплетается на щите. Но мы можем думать, что крест и здесь мог произойти сам собою при отыскивании геометрического орнамента. Несколько шире сплетённые из луба щиты батекехов, а у бангалов они походят на щиты сандехов. У мангбаттов и у народов северного Конго на щиты обращается особое внимание; они вырубаются топором из самых толстых стволов и представляют довольно широкие, плоские, прямоугольные доски, высотою в ⅔ человеческого. роста; посредине, снаружи, поперёк его проходит связывающая перекладина. Кроме того, они скрепляются параллельными поперечными полосами ротанга на обоих концах и на верхнем и нижнем крае (ср. рис., стр. 320). Каждая трещина стягивается тотчас же железными или медными скобками. Все щиты выкрашены в чёрный цвет и для украшения обвешиваются иногда хвостами болотной свиньи (Potamochoerus). Пластинка в форме трапеции из тростникового плетения вешается васонгорами ради защиты на шнурке на шею за спиною.
Уже в первых деревнях Маньемы показывается четырёхугольный основной план дома и вместе с тем новый стиль постройки. Стэнли писал о восточной пограничной деревне Маньемы, Риба-Риба: «Вместо конусообразных хижин здесь появляются четырёхугольные, с косой кровлей, с обрешёткой и плетеньем, иногда весьма опрятно покрытым глиной». Расстояние этих хижин, более напоминающих наши дома, от восточноафриканских построек других мест выражается крайней конусообразной формой, какую мы находим ещё в Угомбо, на границе Маньемы. Вместе с новым способом постройки появляется и новый [318]
[319]
вид расположения деревень: вместо кольцеобразной группировки около одного центра, можно видеть одну или несколько правильных улиц шириною от 30 до 45 метров, по сторонам которых довольно прямыми линиями тянутся низкие, четырёхугольные хижины (см. характерное изображение деревни аширов на стр. 92). На одном конце этой улицы или по обеим сторонам стоит дом, служащий для совещаний или для
общественных бесед, откуда можно обозревать всю деревенскую улицу. Небольшие входы в деревню, которые часто трудно отыскать, лежат между домами продольных улиц. Стены дома состоят из глины; глиняный уступ часто образует фундамент; задняя стена обращена в сторону ветра, и кровля с этой стороны часто спускается до земли, между тем как выступающая вперёд передняя половина её покоится на деревянных сваях. Там, где нет этой веранды, можно найти небольшие навесы на четырёх столбах для пребывания во время дня. Замечательная разновидность этих построек возникает вследствие соединения домов одного ряда, как, например, у балессов, у которых хижина к хижине по обеим сторонам улицы длиною в 60—120 км[4] стоят так плотно друг к другу, что деревня походит на два здания с косой крышей, передние стены которых высотою в 2,75 метра обращены друг к другу, а задние в 1,5 метра высоты — к лесу или к прогалине. Тот же способ постройки встречается и на северных притоках Конго. Смотря по местности, улица, составленная из двух «длинных домов», идёт параллельно или вертикально к реке. Батекехи заботятся о том, чтобы задняя сторона деревни, лежащей у реки, была прикрыта плотной, непроходимой стеной леса. Рыболовные народы и беглецы живут в свайных постройках, которые попадаются во множестве на северных и южных притоках Конго (Чуапе, Монгале и др.). Расположение всюду соответствует описанному выше, стр. 89. На хлопчатниках среднего Убанги фан Геле видел наблюдательные посты, сколоченные из досок, напоминавшие жилища на деревьях на юге Багирми. Граница с круглыми хижинами востока лежит на краю степной страны. Но уже по ту сторону 25° в. д., в области бакутов, мы слышим об ограждении 210 конусообразными хижинами и двумя четырёхугольными строениями — домом для собрания и кузницею, что указывает на смешанный стиль. Лендусы живут также в конусообразных хижинах, и у мангбаттов подобные хижины попадаются между преобладающими четырёхугольными. На западе лежит граница в области баконгов, которые в восточной части страны строят четырёхугольные, а в западной — круглые хижины. На юге мы находим у бакубов четырёхугольный основный план, который в Лунде переходит в круглый. У более значительных правителей можно встретить громадные помещения, мбанги (см. стр. 89), наполовину дворец, наполовину дом для собрания, [320] длиною до 40 м. Деревянные части вырезаны там в виде фигур людей и животных, которые выкрашены чёрной и белой краской на красном фоне. Такая зала у правителя Мунзы имела почти 50 метров в длину и 16 в вышину. И у начальников балубов дворцы состоят из одной залы длиною в 40 метров, которая в то же время служит местом для танцев. Но монументальна только величина этих построек, а не их прочность: дворец Мунзы через несколько лет после того, как на него с удивлением смотрел Швейнфурт, был разрушен землетрясением. «Город должен быть очень старинным, потому что там и здесь поднимается могучее тенистое дерево над верхушками пальм», — говорит Висман о главном местечке бенеков. А между тем деревья в Африке растут быстро.
Проникая далее на север по правым притокам Конго и на восток, мы встречаем хижины с круглым очертанием. На верхнем Убанги от 20° и на Арувими от 23° в. д. и далее в области сандехов господствует конусообразный стиль. Но именно эти хижины выказывают наибольшее разнообразие и, несомненно, принадлежат к лучшим постройкам в Африке. В этом мы убеждаемся ещё очевиднее, сравнивая их постройки с жалкими жилищами покорённых народов. Проходя через область макараков на юг, приходится видеть с удивлением хижины фадьелусов, которые своими небольшими размерами и убогим видом значительно отличаются от просторных жилищ их северных соседей. Контраст кажется ещё больше, когда мы слышим от Фелькина, что хижины бонгов после хижин Уганды были лучшими, какие он видел в Африке. Хижины бонгов сверху сплющены, и этот признак сплющения придаёт архитектурному стилю их национальный отпечаток. Немалые различия обнаруживаются в области четырёхугольных хижин, соответственно общему культурному состоянию. В деревнях балубов видно с первого взгляда менее порядка, тщательности и опрятности (Висман), и то же самое говорят о бангалах. Бакубы, напротив, как и во всех своих произведениях, в постройке хижин выказывают высший уровень, и деревни мангбаттов сияют всюду чистотой и приветливостью. В плодородных, политически охраняемых странах часто одна деревня следует за другой, и это не только на берегах рек. Висман нашёл и в области саванн, к востоку от Санкурру, ряды деревень, не прерывавшиеся в течение целых часов.
Помимо охотничьих и рыболовных народов, которые покупают даже самое необходимое пищевое средство народов Конго, маниоковый хлеб или более прочный, высушенный на огне и прокопчённый маниоковый корень, там все более или менее земледельцы, даже по преимуществу земледельцы. Разведение коз, овец, кур, а на севере отчасти рогатого скота, является побочным делом. Страна эта вполне пригодна для [321] земледелия: она принадлежит к самым плодородным и наилучше орошённым областям Африки. Всё, что растёт в области Нила, встречается и здесь, и даже многое другое. Почва всего лучше производит «телабун» (Eleusine), кустарный маис, кунжут, земляные орехи, тыквы, табак и пр.; в диком виде растут, между прочим, бананы, плоды которых, как говорят, доходят до длины одного фута, бататы и масличная пальма с плодами величиною с обыкновенный банан. Масляное дерево распространено повсюду. В стране мангбаттов Эмин паша шёл по узкой тропинке между сплошными стенами растений, в которых соперничали в пышности настоящие дети лесов с культурными растениями, одичавшим бананом и маниоком, выросшим до размеров дерева. Ввиду такого плодородия тем более поражает известная скудость или, вернее, однообразие земледелия у некоторых народов на севере, в особенности у
сандехов. Наименее значительное хлебное растение, Eleusine coracana, составляет именно здесь главный предмет культуры; с другой стороны, сорго вполне отсутствует в большинстве стран области сандехов, а маис возделывается лишь в незначительных размерах; этот последний, напротив, во многих восточных областях, как, например, в Маньеме и Мангбатту, предпочитается прочим хлебным растениям. Здесь, по-видимому, повторяется отношение господствующей расы в Судане к покорённым неграм, лучшим земледельцам, чем их властители. Здесь некоторые народы мало придают значения земледелию и относятся к своим соседям, как крупные, но ленивые землевладельцы к прилежным фермерам. По-видимому, в земледелии здесь стоят выше всех покорённые калликасы, страна которых (к югу от области макараков под 3° с. ш.) произвела на Юнкера впечатление одной из богатейших стран, виденных им в Африке. «Эту страну с первого взгляда можно сравнить с обработанной местностью в Европе благодаря обширным обработанным полям, со стеблями дурры, гораздо выше человеческого роста, между которыми прятались туземцы, и небольшим участкам, засеянным лубией, различными породами бобов, тыкв, сладких бататов и пр. Этому впечатлению содействовали луга на пологих холмах, по которым протекали во всех направлениях небольшие потоки, ручьи и глубокие канавы, сопровождавшиеся роскошной древесной растительностью в виде узких зеленых полос. С культурных полей поднимались небольшие, заключавшие лишь несколько дюжин деревьев рощи, высокие стволы которых окружены были плотной сетью кустарников и ползучих растений; отдельные деревья, занимающие место наших деревенских лип, представляли мирные, тенистые уголки. Здесь во многих местах можно встретить распределённые по всей стране небольшие группы жилищ; с другой стороны, пальма делеб и бананы везде попадаются лишь отдельно». В бассейне Конго преобладает маниок; вступая сюда с востока, масличную [322] пальму приходится видеть впервые у мангбаттов, и рядом с нею бананы.
Обитатели бассейна Конго вообще питаются более растениями, чем мясом; их главную пищу составляет маниок, в верхней части — бананы, на реке — копчёная рыба, а в лесу — насекомые; главным
напитком служит пальмовое вино. Соответственно высокому уровню материальной культуры, у многих народов и приготовление кушаний довольно разнообразно. Юнкер хвалит поленту из молочных маисовых зёрен. Вместе с тем они много пьют и курят. Мангбатты не едят мяса слона, льва и змеи; напротив, обитатели экваториального Конго едят слонов, бегемотов, буйволов, кабанов, леопардов, цибетовых виверр, антилоп, мышей, крыс, летучих мышей, крокодилов, змей, игуан, термитов и различных птиц, улиток, насекомых — и людей; впрочем, об этом будет сказано ниже. При этом они [323] жат, хотя и в небольшом количестве, коз, овец, гусей и кур. Суданская соль, по-видимому, не проникает сюда, так как мы знаем о
приготовлении суррогата её из часто встречающегося растения Pistia stratiotes и других болотных растений. В Мангбатту мы встречаем в первый раз орех колу, который любят жевать даже властители сандехов. О значительном потреблении вина из пальм, бананов, сахарного тростника и пр. мы уже говорили выше. Там, куда с севера проникло сорго, область распространения которого простирается от Судана до страны сандехов на востоке и на западе достигает северных областей Камеруна, встречается и Merissa, которую можно сравнить с пивом из Eleusine страны сандехов. Мерилом потребления табака может служить обширное распространение возделывания этого растения. Сандехи — самые большие курильщики и самые крупные табаководы Африки. Там нельзя найти ни одной хижины без табачной гряды, посаженной возможно ближе к дому, чтобы уберечь её от расхищения. На их языке в этой области существует одно только слово для этого культурного растения — «гундех». Они курят табак из коротких глиняных трубок без чубука, а мангбатты пользуются поразительно длинными трубками (см. рис., стр. 322, фиг. 5 и т. I, стр. 83); жевание табака находится в употреблении у бонгов. У них табак (вероятно, смешанный с коровьим навозом) складывается в комки, твёрдые, как камень, разбивается с трудом и растирается между
камнями; этот «мешир» так крепок, что непривычные курильщики могут употреблять его только в смеси с листьями лёгкого табака. Лишь состоятельные люди обладают большими запасами его вследствие высокой цены его. Табачные листья, даже за пределами внутренней страны Камеруна, играют роль одного из самых желательных подарков и средств обмена. Племена Конго, очевидно, были знакомы с табаком задолго до прибытия европейцев; они курят его из трубок с чубуком (см. рис., стр. 321). Употребление в пищу земли в бассейне Конго в новейшее время наблюдалось на Локебо, где люди нездорового вида, вероятно, вследствие страдания желудка, погибают от него. Кроме яда для отравления стрел, яд употребляется и при судоговорении. Мангбатты ведут своим ядом бенге значительную торговлю. Там, где просо или маис употребляются в кушанья, посредине деревни устроена платформа с плотно утоптанной глиной; на неё кладётся тяжёлое бревно, в котором выдалбливаются различные углубления. Эти ступки, напоминающие корыто (см. рис., стр. 74), встречаются на среднем Конго поодиночке или по две перед хижинами. Глиняные круглые, стоящие на подставках, плетёные зернохранилища здесь исчезают и уступают место длинным жердям, к которым прикреплено около дюжины горизонтальных шнурков из лиан или ползучих растений, на одинаковом [324] расстоянии сверху вниз. На этих шнурках вешается маис, острым концом вниз. Если здесь обрабатывается сорт маиса с крючкообразно изогнутыми початками, какой Ливингстон видел в Маньеме, то он просто развешивается на своих крючках. В виде куч из раковин и костей собраны во множестве мест Конго остатки трапез предшествовавших поколений.
Из домашних животных собака и овца на Конго вполне походят на своих родичей в стране Мангбатту, с которыми впервые ознакомился Швейнфурт. Овца, имеющая в Африке представителей двух пород, является главным домашним животным от Уэлле до внутренней области Камеруна. Разведение домашнего скота разом уменьшается от Нила к западу; джуры — последние усердные скотоводы, и рядом с ними можно назвать ещё логгов (логго), живущих к западу от калликасов. Сандехам, мангбаттам, бармбам и др. коровы и козы известны большею частью понаслышке. Сандехи, напротив, так же как и «всеядные» бонги, — большие любители собак (см. рис., стр. 307). Животные их чрезвычайно склонны к ожирению, которому ещё способствуют хозяева, так как собачье мясо составляет одно из их главных лакомств. Собак откармливают и едят некоторые народы и в бассейне Конго, и их кровью опрыскивают себя при заключении кровного союза. Отсутствие стад рогатого скота послужило этим народам на пользу в первые времена египетского вторжения, которое не нашло здесь заманчивой добычи. Собаки и куры — единственные домашние животные мангбаттов, если не считать случайно попадающуюся болотную свинью (Potamochoerus). Обладателями больших стад овец и коз по преимуществу являются мабоди на своих обширных равнинах.
Охота обыкновенно предоставляется небольшим рассеянным охотничьим племенам, которые добычу её выменивают у соседей на продукты земледелия и промышленности. Некоторые участки области саванн беднее животными, чем у нас охотничьи местности средних размеров, и у лендусов даже усердно ловят крыс в западни, напоминающие верши. Тем не менее охотничьи семьи или племена встречаются повсюду. Там можно видеть лодки, занятые каждая семейством и сворой собак: это — охотники, обильно снабжённые сетями и копьями. Некоторые народы известны как охотники за слонами; они уходят на большие расстояния. Кокилья́ сообщает, что нгомбехи бродят по стране от Мобунги до Лулонго, охотясь за слонами. В лесу малорослые племена могут быть названы профессиональными охотниками, но в открытых местах охота с сетями и с западнями составляет занятие господ: мужчины сандехов только этой охоте отдаются с известным увлечением. Сообразно своему положению властителей над тёмными покорёнными племенами, они охотятся в больших размерах и запасают, в особенности после сжигания травы, большие количества сушёного мяса. Для охоты они приручают какое-то небольшое хищное животное, быть может, Rhyzaena. Рядом с многочисленными видами птиц, там можно встретить в прирученном виде и попугая (Psittacus erithacus) с красным хвостом; его часто [325] выучивают говорить. Оригинальным охотничьим оружием является короткое гарпунное копьё с клинком, усаженным зазубринами, которое употребляется на охоте за кабанами. Там замечается больше склонности к рыбной ловле, которая, быть может, нигде во всей Африке не производится в таких больших размерах, как у водопадов Стэнли. Удочки предоставляются детям; взрослые ставят верши (рыбные верши баатов на Убанги так тяжелы, что их могут перевозить только две связанные между собою лодки) и загоняют, плавая при этом и производя шум с помощью барабана, рыбу к вбитым в дно сваям. Эти загородки они ставят в самых бурных водоворотах и стремнинах, местами так часто, что их можно назвать целым лесом свай. Рыбу ловят и ночью, при свете факелов. Вагении, самые усердные рыболовы, в обширных размерах пользуются барабанным телеграфом для переговоров между собою. Сушёная рыба составляет предмет торговли, который с нижнего Касаи и от водопадов Стэнли развозится торговыми народами на большие расстояния.
Обитатели Конго и его притоков искусны в строении лодок и управлении ими. В этом смысле о них ещё в прежние времена с похвалою отзывались португальцы. Стэнли на Конго нашел ещё более крупные лодки, чем на озере Виктории. Длина одной из лодок, отнятых у Мвана Тапы, доходила до 26 метров, а фан Ронсле́ говорит о лодках почти такой же длины у водопадов Стэнли. У рубунгов Стэнли встретил многочисленные лодки безукоризненной формы с прекрасной резьбой; гребцы подвигали их, стоя, с помощью вёсел почти в 2 метра длиною, половину которых занимало заострённое расширение. С большою смелостью они гребли над самыми стремнинами, где кратковременный упадок сил мог бы повести их к гибели. Лодки составляют ценное достояние, и постройка их, так же как и резьба вёсел, доступна не каждому лицу или не каждому народу. Вагении, столь искусные в судоходстве, добывают лодки гораздо больших размеров, чем у бангалов, у вамангов на Линди. Их по возможности прячут там, где устье ручья или естественная бухта представляет для них защиту, в искусственных боковых каналах от 3 до 10 метров, облегчающих в то же время рыбную ловлю. Их хранят и под водою, где они держатся ещё лучше. Вверху на Уэлле, в Абасанго, живёт народ на островах, обладающий обилием лодок, а на Логоне Барт видел в одно время около полусотни судов длиною от 8 до 10 метров с большими носовыми частями, скользивших по реке. Бассамы в Бенуэ обладают судами, носы которых имеют форму головы крокодилов, а широкие вёсла украшены выжженными узорами и привязаны к гибким жердям. Сандехи и бандии редко спускаются на воду; у баатов на Момобанги можно видеть, однако, каждое утро женщин и детей, едущих на работу под прикрытием нескольких воинов в 200—300 лодках. В стране, богатой водою, существование, естественно, становится земноводным: это можно сказать о рыбаках, которые больше живут на воде, чем на суше, и о пиратах, которые удаляются на несколько дней пути от своей родины с целью грабежа.
Работы из железа некоторых народов нашей области многочисленны и красивы и выказывают то, что Юнкер у амубенгов на Уэлле называет «чувством художественной техники», но далеко не все занимаются этими работами в большом масштабе. Нечего и говорить, что мы находим превосходных кузнецов на богатом железом востоке. К ним принадлежат бонги, которые некогда изготовляли большие количества доброкачественного железного товара, в особенности тонкие кольца для украшения, которые носили по 20—30 на нижней части руки, и клинки для копий с зазубринами. Выплавка руды происходит у них и у [326] мангбаттов так же, как и у других обитателей внутренней Африки, с помощью мехов, состоящих из глиняного цилиндра прикрытого двумя размягчёнными банановыми листами. Как по быстроте работы, так и по изяществу продуктов, кузнецы мангбаттов стоят ещё выше кузнецов бонгов (ср. выше, стр. 289). Кокилья в особенности отмечает сходство между кузнецами бангалов и кузнецами мангбаттов, описанными Швейнфуртом. Как средоточие обработки железа славится местечко
нгомбехов Икунгу, на экваториальном Конго. У южных кузнецов в области балубов существуют вполне своеобразные методы изготовления железных украшений и оружия: так, например, они скручивают винтообразно железные полосы в раскалённом состоянии. Таким способом изготовливаются шейные кольца. Они скручивают таким образом и по несколько полос вместе и оттачивают из скованной массы топоры. У балубов часто встречаются хорошо выделанные широкие ножи, на которых перед последней закалкой выбиваются твёрдым пунсоном геометрические узоры; кроме того, на них делается резьба и медные насечки. Видно, что именно здесь, в противоположном углу нашей области, замечается то «упражнение глаза в правильности и симметрии», развитие [327] которого Юнкер находил у маигбаттов в большей степени, чем у какого-либо иного негрского народа.
Жёлтая и красная медь здесь играют такую роль, как нигде в Африке в другом месте. Последняя привозится на восток из Гофры-эн-Нагас, а на западе центром её распространения является, по-видимому, Маньянга. И жёлтая, и красная медь в виде полос, проволоки и колец (см. рис., стр. 363) принадлежат к самым ходким, ценным предметам торговли и имеют широкое распространение в качестве денег. У сандехов можно найти цельные медные копья, без сомнения, служащие только для украшения. Но медь предпочтительно употребляется в небольших количествах для украшения и охотно, с большим вкусом вкрапливается в железо. Балубы покрывают деревянные вещи, например, рукоятки топоров, тонко расплющенной листовой медью вместо крокодиловой кожи, употребляющейся в других местах. Мангбатты, напротив, тянут из меди проволоку, которой они обматывают луки, древки копий, рукоятки ножей и т. п. (см. рис., т. I, стр. 83). Медью обиваются щиты и палочки для ушей, ею связываются кольца из буйволовой кожи и обделывается бахрома поясов. Вплетаемой медной проволокой украшаются изящные кинжалы макараков, с блюдцеобразной рукояткой. Здесь медь имеет цену, приближающуюся к нашей цене золота, а железо — серебра. На экваториальном Конго мы находим применение жёлтой и красной меди в большем количестве, даже для ружейных пуль.
Резьба по дереву высоко развита. В том виде, в каком Швейнфурт описывал её у сандехов и мангбаттов, мы находим её и к югу от Конго. Из мощных Rubiaceae, которые они с большим трудом рубят с помощью своих маленьких топоров и обрабатывают орудием, похожим на долото, выделываются ими не только исполинские лодки и щиты, барабаны, стулья и доски, но и более мелкие продукты в своём роде высоко развитого художественного ремесла. Они работают эти тонкие резные вещи особым орудием с односторонним лезвием. Разнообразие их резных подносов необычайно; некоторые из них снабжены кольцеобразными ручками, а другие — четырьмя ножками. Вообще, приделывание ножек ко всей их деревянной утвари весьма распространено. Кроме круглых табуреток для женщин, они делают ещё скамейки на [328] четырёх ножках для мужчин с отдельными частями, не склеенными и не сколоченными гвоздями, а сшитыми тонкими полосками испанского тростника. Замечательна также кровать, напоминающая древнеегипетскую, из бамбуковых палок и тростника (см. рис., стр. 322, фиг. 3), которую, впрочем, можно проследить до южных областей вагумов. Сандехи и бонги также искусны в резьбе по дереву. Эмин паша вообще первым отдаёт предпочтение в чисто художественном отношении. Они украшают ножки стульев богатой резьбой, вырезают и человеческие фигуры и делают изящные деревянные ложки. Красивые арфы, шейки которых заканчиваются резными головками людей или животных и которые вывозятся сандехами к бонгам и другим соседним народам, показывают, с каким вкусом и утончённостью они могут работать (см. рис., стр. 13 и 329). У бонгов эта отрасль искусства, благодаря множеству человеческих фигур, какими они украшают свои деревни, ворота и гробницы, достигает высокого развития. Там в деревнях часто можно встретить целые ряды вырезанных из дерева фигур, при входе в ограду из свай или вблизи хижин старшин — изображения душ, быть может, также памятники выдающихся личностей или, как, например, в полях лендусов, резные палки для отвращения дурного глаза (см. рис., стр. 334). Подобное этому можно найти, однако, и в Угуге и в Убуджве (см. рис., т. I, стр. 46). С другой стороны, тот же стиль, то же пристрастие к воспроизведению человека в связи с, быть может, ещё большею умелостью, находим мы и на юге. Балубы изготавливают кубки из дерева с весьма характерными воспроизведениями человеческих фигур и лиц (см. табл. Художественные произведения народов южного Конго), вырезают на рукоятках ножей и даже на древках копий человеческие черты и части тела и к стульям приделывают подставки, изображающие обременённые тяжестью человеческие фигуры (см. рис., стр. 311).
Гончарное искусство, как и повсюду, распространено неравномерно. Оно даёт многочисленные продукты в Маньеме, где 20—30 глиняных горшков на особых подставках привешиваются к потолку хижин, и достигает высшей ступени на востоке, где мангбатты выделывают глиняные вещи, лучшие во всей средней Африке, (см. рис., стр. 79). Они превосходят в этом отношении как бонгов, так и западноафриканских горшечников, работающих по мавританским образцам. Хотя они работают из грубого материала и незнакомы с гончарным кругом, но они выделывают сосуды, замечательные по своей симметричности и поражающие вкусом своих простых украшений. В свои лучшие сосуды они вводят уже ручки, не встречающиеся в африканских глиняных изделиях других мест. Их кувшины для воды напоминают египетские формы, а сосуды для масла снабжены многочисленными украшениями. Глиняные сосуды сандехов также замечательны. В плетёных работах до самой глубины лесной области господствует своеобразный стиль [329] народов верхнего Нила, состоящий в том, что все круглые блюда, тарелки и пр. имеют четырёхугольное основание.
Поразительна и характерна небольшая польза, какую извлекают из каучука народы, живущие между камедевыми деревьями. Они его употребляют только случайно, в виде мастики, и для изготовления барабанных палочек.
У них можно найти и некоторые оригинальные музыкальные инструменты. Между тем как у мангбаттов, к нашему удивлению, мы не находим никаких струнных инструментов, и даже маримба (см. рис., стр. 37, фиг. 14) им неизвестна, рога и трубы (см. рис., стр. 333), их достаточно употребительны во всей Африке, а полукруглые плоские
барабаны (см. рис., стр. 332) представляют пример увеличенного воспроизведения мелкой формы из другого материала и для других целей. В сущности, это — лишь увеличенные плоские колокольчики области Конго. Они узки, выдолблены из одного куска дерева и имеют на узком конце две рукоятки, за которые их можно держать прямо и бить по ним снаружи каучуковой колотушкой. Они похожи на дифумы Лунды. На охотничьих собак здесь навешивают небольшие деревянные колокольчики (см. рис., стр. 323).
По всей этой области ходят местные торговцы, предоставляя друг другу определённые местности, так что каждая более крупная группа народов имеет своих торговых людей. Нигде в негрской Африке торговля не занимает такого высокого положения: нигде она не оказывает такого влияния, нигде в такой степени не признается государством и не подчиняется известным правилам. Кунд указывает, что ему во внутренней стране Камеруна, несмотря на тамошние оживлённые сношения, никогда не встречались караваны, состоявшие из сотни лиц, как на верхнем Конго, а, напротив, часто лишь из одной семьи. Торговля ведёт за собою любопытное разделение труда и создаёт вполне своеобразные политические отношения. Живущие на верхнем Конго, [330] вдоль Стэнли Пуля, батекехи, имеющие влияние в качестве торговцев, обменивающие по преимуществу слоновую кость на кольца из красной и жёлтой меди (Стэнли называет их маклерами слоновой кости), в своём продовольствии вполне зависят от окружающих, среди которых живут ежегодно в течение нескольких месяцев ради торговых дел. Они сами не обрабатывают земли, так как поселения их принадлежат к числу немногих, лежащих у самой реки, и получают пищу через посредство начальников местностей, где они находятся. Им и магубариям, точно также живущим исключительно торговлею, мамбунды буквально доставляют насущный хлеб, то есть приготовленный маниок (Chicuanga). Подобно купцам, живущим в Санге на островах, называющимся басангами, платящим начальнику пошлину со своей торговли, они служат ему также кузнецами, делают для него лодки и вёсла и за это пользуются его покровительством. До них доходят прямые сношения с морским берегом, и у них можно найти товары, достигшие из Огове́ сухим путём. В области Кассаи тупенды занимали некогда ещё более влиятельное положение, но значительно опустились после того, как киоки отняли у них переправу на Кикасси.
Рынки принадлежат к самым известным местам всей области. Они считаются нейтральной почвой, на которую не имеет притязания ни один начальник, и за пользование которой никто не в праве требовать какого-либо преимущества или дани. Многие из них представляют обширные травяные площади, лежащие в тени громадных деревьев. На рынок на равнине Мбуга, на правом берегу Луалабы (в Маньеме), приходили правильно каждое утро от 50 до 60 лодок с другой стороны реки. Среди нейтральных рынков в бассейне южного Конго Кабао, рынок для слоновой кости батекехов и бакубов, является, по-видимому, одним из самых важных. И это место могут посещать все чужеземцы, но никто из них не должен выходить за его пределы; дальнейшему движению Сильвы Порто бакубы воспротивились силою оружия. Кабао именно лежит в пограничной области между двумя названными народами. Точно также нейтральный рынок Китанда лежит на границе балубов и бакетов, среди первобытного леса, на прогалине шириною от 20 до 40 метров. Чилео — нейтральный рынок, где сходятся области балубов, бабиндов и балунгов и где происходит, вероятно, оживлённый торг между племенами востока и запада, причём главные предметы обмена составляют женщины, огнестрельное оружие, порох, слоновая кость и камедь по цене вдесятеро меньшей, чем на морском берегу. Предметы торговли на Конго, которые привозятся судами болобов и нгомбехов к бангалам, состоят из копчёной рыбы, затем из тонкого порошка красного дерева, которому приписываются врачебные свойства и который привозится из Руки (см. выше, стр. 311), далее, медных колец из Убанги и Иребу, заменяющих деньги, для изготовления которых привозятся медные [331] полосы из Маньянги. Эти кольца совершенно подобны тем, которые находятся в обращении во внутренней стране Камеруна. Предметами обмена служат также железные наконечники копий, употребительные у макараков, и козы, которые от среднего Конго до Маньемы играют приблизительно ту же роль, как рогатый скот на востоке. Десять коз представляют ценность молодой девушки. Вполне своеобразным является применение железных мотыг, обращающихся на верхнем Ниле в виде денег у ва́виров, которые, как говорит Штульман, при объявлении войны такие мотыги посылают неприятелю и при заключении мира возвращают их назад; в обоих случаях это лежит на обязанности женщин.
Двойное значение рабов как орудия власти и как денежной ценности почти во всей внутренней Африке придаёт работорговле высокую политическую важность. Лишь немногие народы чуждаются её и связанного с нею похищения людей, так как они убедились в ослабляющем, деморализующем влиянии её на народные массы. Рабство, однако, у этих негрских народов глубоко связано со всеми другими учреждениями, из которых не последнее место занимают ужасающие человеческие жертвы и людоедство. То, что было сказано о политических последствиях работорговли у африканцев (на стр. 38 и след.), относится вполне к этим народам. Вследствие этого внешняя торговля этим наиболее дорогим из всех товаров, там, где он, например, ввозился с верхнего Нила нубийцами, быстро приняла столь огромные, опустошительные размеры. Денгэм описывал охоту за людьми в стране музгусов, а Нахтигаль ещё подробнее — в областях к югу от Багирми. На краю этой внутренней части средней Африки едва ли можно найти область, где не производилась бы ловля людей, если даже при этом и не всегда действовала такая система, как в странах к югу от Дарфура, в особенности Дар-Фертита, затем Маньеме и областях, граничащих с запада с государствами вагумов. Там, куда не проникали арабы, суданцы, португальцы и т. п., негры сами хватали подобных себе, чтобы заработать деньги. Так делали, по-видимому, всего более лунды, которые, подобно вайяям восточного берега, были деятельными агентами работорговцев. Часто могли повторяться печальные картины, какие Стэнли описывал на среднем Конго: «Многие деревни лежали вблизи места главной пристани, в густой тени тамариндов, хлопчатников, тековых и железных деревьев и масличных пальм, но они были оставлены жителями. Челноки были брошены на месте высадки, плоды бананов и пизангов висели на стеблях, и пучки красных пальмовых орехов и там, и здесь качались над нашими головами». Лишь в немногие местности проникало правильное воззрение, как у башилангов, которые не продавали никого из своих соплеменников, или у бадингов на нижнем Кассаи, которые жили в бедности, без железных колец и слоновой кости, чтобы уклониться от вторжения к ним опасной торговли.
Людоедство распространено во всей этой обширной области, но, как и всегда, местами. Сандехи, мангбатты, обитатели Убанги и Монгалы, бангалы и нгомбехи, обитатели Лулонго и Нгхири принадлежат к людоедам. Бауман выражал сомнение в этом смысле относительно вагениев, но Бинни убеждён, что сомнения здесь быть не может. Недаром по всей окружности центральной области ходят об этом самые [332] ужасные слухи. Имя сандехов «ньям-ньям», основанное на этом обвинении, по словам Горнемана, достигло Мурзука через посредство арабов ещё в конце прошлого столетия, и задолго до исследования Конго было слышно о людоедстве во внутренней части Западной Африки. В особенности лунды уверяли, будто вся страна к северу от них населена людоедами. Часто, впрочем, дело касалось здесь одной из форм применения различных частей человеческого тела ко всевозможным видам колдовства. Согласно Ливингстону, у мтамбов на Луалабе бывает, что ссора между супругами заканчивается смертью жены, сердце которой затем съедает муж. Человеческие пальцы играют иногда роль волшебного средства. Череп мудрого начальника Мёнекуса (см. т. I, стр. 133) в Бамбарре хранится его приближенными в горшке и выносится при обсуждении всех общественных событий. Уже массовые человеческие жертвы подтверждают это подозрение. Когда предшественник нынешнего начальника мобеков, Маквата, умер, вслед за ним было отправлено 300 человек. Для удовлетворения такой потребности, происходит усиленный торг невольниками, и деревни в особых случаях друг перед другом стараются выставить людей для жертвы, которую приносит начальник. Фан Геле и Кокилья были свидетелями того, что после смерти начальника вблизи станции Экватор его семья скупала мужчин-рабов в соседних округах; им отрезали головы таким образом, что голова жертвы укреплялась на пригнутом книзу стволе небольшого дерева, и в ту минуту, как бангальский нож отделял её от тела, она взлетала вверх. Тело зрители рассекали на части, но, по-видимому, не ели его; череп белел на крыше хижины умершего. В могилу были брошены четыре задушенных существа женского пола от зрелого до детского возраста вместе с кусками ткани и кольцами в виде подстилки для трупа; две другие женщины были убиты при последовавшем затем смертельном бое: женщина представляла неприятеля, за которым гнались и которого пронзили копьями. Когда баянзии двух деревень вели переговоры о заключении мира, они вырывали на половине пути своей области могилу и бросали туда живого раба со сломанными членами.
Нечто совершенно иное представляет пользование человеческим мясом как обыденной пищей. Когда Ливингстон, находясь в Бамбарре, был поражён отсутствием могил, он неохотно поверил тому, что обитатели этой страны съедали трупы вместо того, чтобы хоронить их. Но теперь мы знаем от Юнкера, что у мамбангов не хоронят ни одного трупа, и ввиду отвращения к употреблению в пищу кровных родственников трупы продают посторонним людям. Кроме того, съедаются все жертвы, которые оракул, вопрошаемый после каждого смертного случая, указал как виновников смерти. Поедание [333] человеческого мяса происходит с прибавкою мучного кушанья, обыкновенно в виде весёлого пира, и правители мангбаттов своим пристрастием к человеческому мясу приобрели некоторую ужасную известность. «Вообще, — говорит Юнкер о племенах Уэлле, — их можно с уверенностью назвать народом людоедов, и там, где это им свойственно, они отдаются этому вполне, нисколько не скрываясь». Людоеды хвалятся там сами перед целым светом своей дикой жадностью, носят зубы съеденных ими в виде бус, нанизанных на шнурках на шее, и вешают черепа своих жертв в виде охотничьих трофеев на столбах. Чаще всего употребляется в пищу человеческий жир. На войне едят людей всех возрастов, и старых чаще, чем молодых, так как беспомощность при нападении на них делает их лёгкой добычей; далее едят людей, умерших внезапной смертью, и живших одиноко. Превосходные в других отношениях солдаты-макараки Гесси паши поедали, как известно, своих врагов.
«Когда я сообщаю, что воины ньям-ньямов съедали павших, не следует предполагать, что это происходило только в голодное время и
на войне. Употребление человеческого мяса у них распространено везде, и нередко они убивают детей, чтобы родственники и друзья могли удовлетворить этой нечеловеческой склонности» (Фелькин).
Висман рассказывает о калебуях, что они съедали смертельно больных, и подобные же слухи доходили до него из Маньемы. Басонги, высоко стоящие в других отношениях, — людоеды, а у бангалов и их соплеменников на экваториальном Конго этот обычай достигает своего высшего пункта. Там бывают такие дома начальников, где ежедневно умерщвляются две человеческие жертвы, как рассказывает миссионер фан Ронсле о мобеках, племени соседнем с бангалами, где рабы, предназначенные для еды, заменяют убойный скот. Их называют моболи, а коз, служащих для той же цели, — мболи. Главной причиной хищнических походов воинственных народов Мобанги является, несомненно, добывание человеческого мяса.
К северу в этом отношении замечаются некоторые изменения. Швейнфурт называет, по личным сведениям, начальников сандехов, которые чувствовали отвращение к человеческому мясу и даже не хотели есть шимпанзе, хотя там вообще любят жареных обезьян. Юнкер нашёл к югу от Уэлле этот обычай в большем развитии: там ели людей собственного племени и всех приговорённых к смерти; с другой стороны, амадиев он называет только случайными людоедами. Противоположно северным макаракам, бомби приравниваются Юнкером к «людоедам ньям-ньямам». У бангалов поблизости станции того же имени, по словам Кокилья, происходил пир антропофагов три раза в пять месяцев, но раньше, как ему говорили, не проходило ни одной недели без нападения на какую-либо деревню или плывущую [334] мимо лодку для добывания человеческого мяса. Так как недостаток жизненных средств не мог быть причиной происхождения этого обычая, то увеличение ввоза не могло вести к его уменьшению или исчезновению (см. т. I, стр. 127).
Более строгое упорядочение семьи и общества замечается у тех аристократических народов, которые на основе ручного труда множества рабов и крепостных могли создать себе более удобную жизнь. Фелькин упоминает о бонгах, что у них впервые дети спят не с родителями, а в своих хижинах, «чего не бывает ни у одного племени между этим местом и Ладо́». И у сандехов и мадиев строятся особые дома для мальчиков. Браки заключаются здесь не так рано, как у других племён, лишь на пятнадцатом—семнадцатом году невесты, и, вероятно, по этой причине обильнее детьми. Женщины баатов и мангбаттов носят детей постоянно в длинных корзинках, которые они вешают на себя. У сандехов большое число детей признаётся желанным знаком счастья и благополучия, и рождение близнецов считается счастливым предзнаменованием. И у них сватовство не затрудняется требованиями уплаты со стороны отца невесты. Тот, кто хочет жениться, обращается обыкновенно к правителям или к одному из второстепенных начальников, которые скоро доставляют ему жену по его вкусу. Женщины сандехов отличаются своей сдержанностью, между тем как «нсангахи», по большей части бездетные вдовы, держат себя вполне свободно. Подобные же условия замечаются у мангбаттов, у которых обилие детей бросается в глаза каждому наблюдателю. У них, так же как у сандехов и макараков, женщины пользуются бо́льшим уважением, чем у многих негрских племён. При вступлении в какую-либо деревню прежде всего приходится видеть по большей части высокие, сильные женские фигуры, и вскоре приходится убеждаться, что ни руководят даже и деревенскими делами. Они, воооще, хорошие и прилежные работницы и очень привязаны к своим мужьям. Благодаря чужеземным женщинам, живущим у них в качестве рабынь, вошло в обычай, чтобы женщины принимали чужеземцев и служили им переводчицами. Полигамия, в связи с похищением людей, достигает больших размеров и путём женитьбы на дочерях второстепенных начальников является политическим орудием. Так, некогда мангбатты по эту и по ту сторону Кибали связали своё прежнее племенное родство женитьбой одного из начальников.
За исключением единственного племени мангбаттов, мадьосов, сжигающих своих мертвецов, у всех трупы, не предназначенные к съедению, предаются погребению. В могилах устраивается особая ниша, куда труп помещается в скорченном положении; при этом у сандехов лицо мужчин обращается на восток, у бонгов — на север, а лица женщин — в противоположном направлении. Но все наблюдатели видели у мангбаттов не много могил. Даже и там, где трупы погребаются, их выкапывают из могил для антропофагических целей. На западе, [335] как, например, у батекехов, находят могилы, куда положены горшки, слоновые клыки, даже дождевые зонтики. Человеческие жертвы были доказаны при погребении правителей бангалов (см. выше, стр. 332, а также стр. 65).
Разделение сословий настолько резко, насколько этого можно ожидать ввиду происхождения этих обществ путём вторжения и покорения. Мангбатты в этом отношении мягче сандехов, у которых воинственное, мало трудящееся благородное сословие, занимающееся пьянством и игрой, в числе которого многие, как сыновья правителя, ставят слово «мата» перед своим именем, составляют настоящую аристократию. Но и там на различных ступенях, каковы рабы, крепостные, покорённые и полуподчинённые охотничьи народы, создаётся правящий класс, который во многих случаях опирается на действительное происхождение с отцовской стороны. Такое положение вещей, какое господствовало в Мангбатту во времена Эмина и Юнкера, когда Гамбари, сын кузнеца, сделался преемником Мунзы, между тем как его законные наследники превратились в частных людей, могло быть терпимо только в смутное время египетского нашествия. По-видимому, деление на «мукунци» и «нсоми», какое можно найти у бангалов, имеет чисто имущественную основу. К первым принадлежит каждый обладатель нескольких жён, нескольких мужчин рабов и полного хозяйства, а последние состоят, напротив, из свободных людей, не имеющих никакого имущества. В более крупных делениях, несомненно, выступает «социальная раса». Так, среди малорослых охотников и их властителей, а также воинов бронзового цвета бангалов, сандехов или балубов, многие не принадлежат к негрской расе, хотя они живут в самых центральных странах африканского материка. Поэтому здесь вообще этнографическое деление, как в Судане, хотя и в более сглаженном виде, совпадает с социальным.
В политическом отношении господствует большое раздробление. Каждый народ распадается на многочисленные племена. Более ста наследственных султанов, или князей, или, ещё лучше, баронов, правят в небольшой стране сандехов, и некоторые из них обладают значительной силой и довольно обширной областью. То же самое мы находим у бонгов. Уганда и Уньоро не видят к западу от своих границ никакой равносильной державы, но лишь небольшие области, предназначенные к разграблению. Их примеру следовали и арабы, поддерживаемые воинственными маньемами, а после отъезда Эмина паши и суданцы, которые жестоко хозяйничали, особенно среди лендусов. Царство лундов в качестве страны значительного протяжения не имеет равного себе в области южного Конго. И по всей длине страны Конго европейцы не наталкивались ни на одно большое государство. Правитель бакубов Лукенго принадлежит также к числу мелких. Когда в 1856 г. первые хартумцы вступили в страну бонгов, они нашли всю область разделённою на множество мелких округов и совершенно независимых друг от друга общин. «Здесь господствовала нормальная анархия африканских миниатюрных республик» (Швейнфурт). Такой сплочённости, как у динков, соединявшей целые округи в племя, внушительное многочисленностью своих воинов, здесь нигде нельзя было найти. Самый крупный правитель бангалов держит под своей властью более или менее крепко не более дюжины деревень и может быть назван только primus inter pares[5]. В более редких случаях влияние старшины деревни поддерживается связанной с его именем славой колдуна. Но это раздробление, по-видимому, существовало не всегда. По крайней мере, ему не соответствует этническое разделение, как мы можем видеть из того, что язык сандехов, несмотря на значительное распространение его, не выказывает никаких поразительных диалектических различий. У [336] некочевых народов это свидетельствует о прежней более тесной связи. Высокое положение материальной культуры говорит о том же. При таких выдающихся дарах природы и таких счастливых свойствах страны, политическое спокойствие должно неизбежно сопровождаться подъёмом общей культуры. Насколько раздробление этих народов может служить признаком упадка, его можно допустить почти с уверенностью у некоторых народов, каковы бангалы, и оно, к сожалению, является фактом для бонгов, сандехов и мангбаттов. Крупные правители сажают братьев и сыновей в отдалённые округи, и таким образом являются широко разветвлённые династии. Против них у посторонних им второстепенных начальников накапливается неудовольствие, взрывы которого часто бывают довольно опасны. Ни сандехов, ни мангбаттов эта система не предохранила от политического раздробления и от последствий — его слабости и подчинённости.
Примечания
- ↑ Стэнли-пуль, то есть «бассейн Стэнли» – расширяющаяся часть русла реки Конго, близ которой были построены города Леопольдвиль и Браззавиль. Переименован в Малебо-пуль. — Примечание редактора enlitera.ru
- ↑ Юнкер указывает, что в музеях они часто приписываются «аккам».
- ↑ Киоки называют своих северных соседей тубинди. Это — не особое народное имя, а общее обозначение низко стоящего народа (Висман).
- ↑ Вероятно, опечатка. Должно быть не километров, а метров? — Примечание редактора enlitera.ru
- ↑ Primus inter pares — (лат.) первый среди равных. — Примечание редактора enlitera.ru