4. Овагереросы[1] (дамары) и горные дамары
| «Известно, что среди негрских племён внутренней Африки происходит постоянная борьба, постоянное вытеснение, молено сказать, постоянное переселение народов. При этом отдельные нации часто теряют своё национальное существование и вполне исчезают с лица земли или часто меняют беспрестанно места своего обитания, пока не вынырнут, наконец, за сотни миль от своей прежней родины, как будто гонимые бурей, из волн великого народного моря и на некоторое время опять прочно утвердятся там. Наряду со своими соседями эти народы кажутся загадочным явлением: никто не знает, откуда они пришли и не более того, они сами. Иногда появляются тёмные догадки, неопределённые воспоминания об их битвах, странствованиях, о многих народностях, с которыми они приходили в соприкосновение. Эти воспоминания выступают в их суевериях, в тёмных преданиях, легендах и рассказах, лишённые всякой исторической окраски и точности. К числу таких загадочных народов принадлежат овагереросы». |
| Иосафат Ган. |
Овагереросы, согласно собственным преданиям, пришли в своё нынешнее место обитания с севера или с северо-востока и поселились там не более ста лет тому назад. Родство овагереросов с народами, живущими около Танганьики, в особенности с ваньямвезиями, выражается не только в имени вашимба, каким они себя называют, но и в нравах и обычаях — поклонении огню, употреблении одинаковых бус и сходстве в форме копья. В одной из легенд о происхождении их рассказывается: первые люди, то есть первые дамары, и животные этой страны произошли из дерева, стоявшего среди общего мрака. Тогда один дамара зажёг огонь. Это испугало зебру, жирафа, гну и всех других животных пустыни настолько, что они убежали, не желая оставаться вблизи человека, а домашние животные, бык, овца и собака, безбоязненно собрались вокруг костра. Народ называет место, где росло его племенное дерево, Омаруру, и многие думают, что это то самое дерево, какое они называют именем Омумборомбонга. Это дерево Андерсон нашёл в [152] больших рощах к востоку от нынешних мест обитания овагереросов, в сторону озера Нгами. В этом направлении живут пастушеские народы, сходные по образу жизни с овагереросами, не знающими земледелия, а на севере встречаются исключительно земледельческие племена, поэтому переселение овагереросов с востока кажется более вероятным, чем с севера. Незадолго до их переселения в нынешние места обитания, они жили на обоих берегах Кунене. Раньше рассеянные и вытесненные в настоящее время бушмены и племена, которые Андерсон называет «горными дамарами» (см. стр. 168), по-видимому, обитали в стране дамаров (Дамараланде). Несомненно, южную часть этой страны прежде занимали намаки. В то же время, когда сюда пришли дамары, одноплеменные им бандьеры пришли с севера к озеру Нгами. Однако, новые переселенцы не могли ни там, ни здесь долго удержаться в господствующем положении. Другие народы, проникнув таким образом в качестве победителей, нашли бы в этом основу для твёрдой взаимной связи среди побеждённых и вместе с тем первую ступень к высшей победоносной карьере, между тем дамары и бандьеры вскоре после того, как они осели в пространстве между 24° и 20° ю. ш. и между Нгами и Атлантическим океаном, распались на множество мелких племён, которые управлялись таким же числом самовластных начальников. Немного было нужно времени, чтобы их соседи воспользовались этой разрозненностью. На востоке бандьеры вступили в борьбу с бакобами и батованами, впоследствии покорёнными матабелями, и после нескольких отчаянных битв были вытеснены из окрестностей Нгами. Следы их в виде колодцев, расширенных для водопоя скота, встречаются и теперь в почти безлюдном пространстве между озером Нгами и Танобисом. На юге перед овагереросами явился злейший враг в виде готтентотов-намака, которые, будучи оттеснены вначале, в течение сорока лет сделались равноправной, быстро подвигающейся вперёд и завоевательной силой в этой области. Племя бандьеров (бандьеру) (см. рис. ниже), первоначально наименее отличавшееся от овагереросов в диалектическом отношении, было почти совершенно истреблено, так что мы лишь с этого времени получаем право называть весь народ именем гереросов.
Несмотря на мир, заключённый в 1842 г. при посредстве рейнских миссионеров, овагереросы продолжали регрессировать, пока в середине 50-х годов они не были покорены почти во всей своей стране. Внутренние несогласия много содействовали этому печальному результату. Только на крайнем севере племена в горах на 18° широты удержали свою независимость и, что одно и то же, свои стада. С 1868 г. они опять [153] двинулись вперёд. Во главе их стоял смелый вождь Камагереро, и на помощь ему явились известные охотники за слонами Андерсон и Грин. Но ещё более помог им своими советами миссионер Гуго Ган, около которого они сосредоточились в 1865 г. в Отьимбинге. На Отьимбинге четыре раза наступали большие отряды намаков, и на последнем приступе погибло около 1500 намаков. Наконец, в 1868 г. мир был восстановлен, и с того времени овагереросы быстро оправились и под руководством немецких миссионеров во всех отношениях сделали успехи. Но с 1881 г. опять вспыхнула война, как будто навсегда остаются в силе слова, некогда сказанные Камагереро намакам: «Повсюду мы лежим и ходим на костях наших родителей, детей, братьев
и друзей, умерщвлённых вами, намаками». Действительно, весь Дамараланд напоён кровью. Общество выселяющихся буров (трекбуров) направилось в 1874 г. из Трансвааля через Калахари в Дамараланд и основалось вдоль цепи холмов, у подножия которых находится несколько источников, под 18° южной широты. К счастью для овагереросов, а быть может, и для германского влияния, эта новая республика буров, Упингтония, просуществовала недолго: остаток буров, вынужденный в 1886 г. в Гроотфонтене отдаться под покровительство Германии, в 1891 г. выселился в португальскую область.
Без сомнения, характер гереросов много пострадал от этой печальной судьбы, и потребуется продолжительный мир в течение нескольких поколений, который может наступить только при укреплении власти Германии, чтобы овагереросы могли подняться под руководством своих достойных миссионеров. Ещё недавно они казались перед своими врагами стадом без пастыря. Этой потерей энергии объясняется, почему путешественники Андерсон, Гальтон, Чапмен и Грин, целыми годами находившиеся в общении с ними, называют их прежде всего трусливыми, лживыми и недоверчивыми в высшей степени. [154] Миссионеры жили несколько лет в Бармене и Шмеленс Гопе, прежде чем узнали о некоторых важных источниках в их соседстве, давно уже известных овагереросам. Переезд от Отьимбинге до Оманбонди занимает 2—3 недели, но когда Гальтон спросил у одного герероса о длине этого пути, тот ответил ему, что, как бы скоро ни ехать, состаришься прежде, чем туда доедешь. Умственные способности овагереросов менее развиты, чем у кафров. Ган, называющий их тупоумными, прибавляет: «Быть может, недостаёт только того, чтобы их кто-нибудь разбудил. В них есть известная сила, так как иначе они погибли бы при невыразимых притеснениях и грубых насилиях гамаков. Выдающаяся черта народного характера их — упрямство и меланхолия». Этот народ обладает, наряду с другими неграми, способностью к пению. Ган рисует нам привлекательную сцену, рассказывая, как ученики его миссии во время отдыха после унылого путешествия по пустыне сделали ему сюрприз, исполнив перед его хижиной в четыре голоса священные гимны «Ein' feste Burg» и «Nun danket alle Gott». При анализе этих суждений, необходимо указать, что при всех недостатках гереросов у них преобладают свойства, которые при должном воспитании обещают им благоприятное будущее. Герерос устойчив, а сосед его, готтентот, изменчив. Герерос менее общителен, труднее поддаётся убеждению и обращению: он не столько человек чувства, сколько разума, но он крепко держится за то, что он воспринял. Миссионеры, хорошо знающие его, всегда говорят об этом качестве и признают в нём орудие благоприятного успеха их стремлений.
Относительно душевной жизни овагереросов во времена их бедности и унижения высказывались слишком поспешные и невыгодные суждения, на основании лишь поверхностных наблюдений. Без всякого сомнения, они не стоят ниже своих соседей на востоке. Мать носит ребёнка в шкуре или коже, обёрнутой вокруг шеи и поясницы, тщательно натирает его жиром и вытягивает и выправляет ему члены утром и вечером, чтобы сделать их прямыми. Имена детей заимствуются от важных событий среди их племени. Если такие события повторялись в их юности, они носят несколько имён. Мальчики подвергаются обрезанию, обыкновенно между шестым и восьмым годом; иногда нескольких обрезают вместе, и они на всю жизнь становятся omakuru, то есть товарищами. Это торжество празднуется поеданием нескольких быков и овец. Подпиливание верхних резцов в виде ласточкина хвоста и выбивание трёх или четырёх нижних происходит у обоих полов в возрасте от 12 до 16 лет, у девушек несколько раньше, чем у юношей; обыкновенно сперва выпиливаются верхние, а позднее выбиваются нижние зубы, что также сопровождается торжественными пиршествами. К той же категории относится перетягивание голени ремнями, концы которых свешиваются наперёд в виде кисточек. Девушка, к которой уже посватались, надевает на голову [155] убор с тремя ушами и некоторое время закрывает лицо кусочком кожи, прикреплённым к краю лба, вроде вуали. Из жён начальника одна, избранная мужем, считается главной женой, а старший сын её назначается преемником своего отца. Положение женщины во многих случаях имеет вид особенно тяжёлого угнетения, так как бедственные условия жизни многих гереросов сами по себе возлагают большую тяжесть на плечи женщины. Но эта последняя нередко превосходит мужчину своею решимостью. «Часто они совершают самые отчаянные вещи на войне и на охоте, чтобы ободрить или пристыдить своих мужей» (Чапмен). Иосафат Ган рассказывает, что в одной из первых
больших стычек с намаками в 20-х годах только благодаря вмешательству женщин и девушек гереросов, поспешивших на помощь своим мужьям в решительную минуту, эти последние могли одержать победу.
При каждом смертном случае население деревни поднимает громкий и жалобный крик, и женщины плачут над телом, сколько им позволяют силы: чем больше слёз упадёт на труп, тем это лучше для умершего; слёзы считаются благоприятным знамением. Чапмен описывает смерть одного из сопровождавших его дамаров, как нечто потрясающее: «Женщины перед смертью вынесли его из хижины в кусты, где они, усевшись вокруг него на корточки, подняли печальное, меланхолическое завывание. Голова умирающего лежала на коленях его жены. Часто это громкое завывание приводит полумёртвого в себя, но оно, по-видимому, имеет не эту цель, а обращено к отлетающей душе». Труп погребается обёрнутым в кожу, и на могилу накладывается много камней (см. рис. выше). Могилы начальников ограждаются, кроме того, изгородью из терновника и обозначаются деревом или сваей, на которые навешивается оружие [156] умершего вместе с черепами быков, убитых для погребального пира. Андерсон рассказывает, что один начальник по его желанию вовсе не был погребён, а поставлен на возвышении посреди своей хижины в наклонённом положении, причём оставшиеся воздвигли кругом крепкий частокол. Если смерть случится далеко от родины, то труп, из опасения преследования духов, не погребается, а выбрасывается диким зверям. Прежде существовал обычай разрубать недавно умершему позвоночный столб с целью умертвить сидящего там червя «отьируру», который после смерти может сделаться злым привидением (Бринкер). Во всяком случае, деревня, в которой умер начальник, на некоторое время переносится на другое место. Но через некоторое время её опять переносят туда же, где она была, и начальник опускается на колени на могиле своего предшественника, сообщает шёпотом, что он пришёл назад с родственниками и оставшимися стадами умершего и просит о долгой жизни и умножении своих стад. После исполнения этого долга, деревня опять выстраивается на том же месте и, по возможности, каждая семья выстраивается там же, где стояла прежде её хижина. Замечателен обычай повторения из года в год плача по умершем при возвращении дня его смерти. Это благочестивое отношение к нему не есть одна пустая формальность. Когда отец семейства становится старым и слабым, весьма естественно, что главенство в доме и управление стадами должно перейти в руки более крепких сыновей его. Тем не менее на старика смотрят, как на настоящего хозяина, и пока ещё он сохраняет умственные способности, к нему приносят сосуды с молоком и куски мяса, чтобы он мог освятить их своими словами. Чем с большим ожиданием смотрят на него наследники, тем более возрастает уважение к нему. Единственное благословение, какое признают гереросы, заключается в том, какое даёт им отец на смертном одре, что, конечно, говорит об их семейной добродетели. Это уважение к старшему в роде не прекращается с его смертью: могила его остаётся священной. Если не сам старик, устами оракула, то рёв скота у его могилы показывает, что дети его не должны жить вблизи этой могилы. Только со страхом и жертвою в руках наследник приближается к могиле, чтобы узнать будущее или испросить помощь в большой беде.
Овагереросы по величине и крепости тела не уступают своим воинственным соплеменникам на юго-восточном берегу, то есть кафрам в собственном смысле слова, а в форме их лица несколько увлекавшийся Иосафат Ган видел черты, «поразительно сходные с кавказским типом». Более хладнокровные наблюдатели признают, по крайней мере, что «приближение к кавказскому типу встречается у гереросов чаще, чем у большинства других южноафриканцев, не исключая амазулусов» (Г. Фритч). Наши рисунки (стр. 153 и 161) подтверждают замечание, что это приближение основывается на лучшем развитии
[157]
носа, более высокой форме головы, менее развитых скулах и лишь умеренно вывернутых губах. Происхождения этих уклонений от негрского типа мы объяснить не можем. Действие особых климатических условий в такое короткое время, какое протекло со времени переселения овагереросов в эти страны, и примесь крови бушменов и намаков не могли вызвать такого результата. Можно сказать вообще, что у гереросов череп долихокефалический, со слабым прогнатизмом. Шерстистые волосы густого чёрного цвета достигают 10 см длины; шоколадный цвет кожи у бандьеров часто переходит в тёмно-бурый.
Одежда овагереросов, как это и следует пастушескому народу, почти вполне состоит из кожи и походит, за исключением
оригинального головного украшения женщин, на одежду намаков. Полная нагота для взрослых считается позорной. Одна из их легенд рассказывает о нескольких женщинах, что, по несчастью, их передники были унесены водою реки, и они должны были возвратиться домой без всякой одежды; река эта до сих пор носит имя Нагой, указывающее на это событие. Мужчины и женщины в виде главной части одежды носят одну или две козьи или овечьи шкуры вокруг поясницы. Женщины прибавляют к этому ещё нарядный передник из бесчисленных полосок кожи, на которые нанизаны кусочки скорлупы страусовых яиц, а у зажиточных и бусы (см. табл. «Оружие и украшения гереросов»); мужчины носят бесконечные тонкие полосы кожи в виде свободного пояса, обёрнутого вокруг поясницы, к которому привешиваются кирри, а при известных обстоятельствах и другие орудия. Длина этого кожаного пояса указывает на зажиточность обладателя. Упомянутые шкуры, как и сами гереросы, по большей части смазываются толстыми слоями охры и сала, но настоящее раскрашивание или татуирование тела у них не употребительны. «Это смазывание салом и охрой, — говорит Иосафат Ган, — хотя оно и кажется нам странным и неопрятным, нельзя назвать [158] дурной привычкой, так как оно необходимо для этого климата. Кожа остаётся, вследствие этого, постоянно упругой и не раздражается пылью, что иначе легко вызывало бы отталкивающие и небезопасные болезни кожи, сыпи и т. п. Кроме того, это предохраняет от внезапного охлаждения пота». В виде прикрытия головы мужчины только в дурную погоду носят кусок меха, которому они умеют придавать самые различные формы, а также носят в волосах и раковины (см. рис., стр. 161), зато женщины представляют в своём обычном головном уборе один из оригинальнейших нарядов Южной Африки. После брака они носят кожаный убор в виде шлема, украшенный нитками бус или раковин, на задней части которого прямо поднимается вверх три конца в виде ослиных ушей. Нитки бус из слоновой кости и из железа, весом до 10 кг, висят сзади до самых пяток. Замужних женщин почти нельзя видеть без этого головного украшения. Большие кожаные плащи, закрывающие спину, носятся преимущественно женщинами. Мужчинам свойственны кожаные повязки под самыми коленями, от которых до ступней свешиваются кожаные полоски. Наряд этот дополняется кожаными сандалиями, которые носят дома и, по восточному обычаю, снимают перед входом в чужой дом (см. рис., стр. 154). Женщины отличаются большим числом медных и железных колец на предплечье и голени. Нитки из бус (всего чаще железных) оба пола носят на шее и, кроме того, обвешивают грудь самыми различными предметами — кусочками железа, раковинами и пр. Гальтон рассказывает об одном гереросе, который развешивал шнурок гладко обделанных бус из слоновой кости величиною от бильярдного шара до лесного ореха до самых пяток. Золоту или жёлтой меди овагереросы не придают никакого значения. Они смазывают тело жиром, к которому примешан красный железняк, и этой краской, так же как и сильно пахнущим порошком буху (ср. рис. ниже и рис. на стр. 159), готтентотов они обсыпают себе волосы. Волосы они носят тугими, крепко смазанными жиром косичками, спускающимися вниз; женщины вплетают в них полоски кожи и волокна растений. Голова детей мужского пола чаще всего гладко обстригается, а у девочек оставляется пучок на макушке. Как мы уже говорили, и зубы подвергаются у них украшению, которое состоит в выбивании четырёх нижних передних резцов и в подпиливании в виде ласточкина хвоста двух верхних средних. Подпиливание совершается острыми камнями. Своих пленников и рабов они «метят» также выбиванием нескольких зубов. Как причину этого уродования, которое совершается при наступлении возмужалости, они, на вопросы некоторых путешественников, выставляли облегчение, которое при этом получается для тихого шёпота, требуемого их языком. Настоящая причина, однако, неизвестна им самим. Одна гора в Дамараланде, Итуамено, носит своё имя от празднества выбивания зубов, совершавшегося там в более счастливые дни.
Оружие гереросов состоит из ассагаев, кирри, луков и стрел (см. табл. «Оружие и утварь Восточной Африки»). Всего действительнее из них кирри, это распространённое среди всех кафрских племён оружие, составляющее нечто среднее между метательным или ударным копьём и палицей. При метании они убивают им с большой меткостью мелких животных и [159] в то же время хорошо намеченным ударом могут свалить крепкого человека. Каждый герерос носит их за поясом по несколько штук. Ассагаи производят впечатление скорее показного оружия и употребляются преимущественно в качестве ножей. Ввиду этого клинки из мягкого железа делаются широкими и длинными; шлифовка и оттачивание их составляют одно из обычных занятий гереросов. Древко их делается из твёрдого дерева, часто даже из железа, и на середине или на конце его прикрепляется пушистый бычий хвост. Ширина клинка затрудняет его употребление в качестве колющего оружия, а тяжесть древка — метание вдаль. Кинжал, который почти каждый герерос носит в кожаных ножнах на поясе, служит главным оружием для резания, для убоя скота и пр. и редко употребляется в виде оружия.
Лук и стрелы они прежде всегда носили с собою, не приобретая, однако, большого искусства в его употреблении. По указанию Андерсона, меткие выстрелы их не заходят далее 10—12 шагов. В то же время, к нашему удивлению, они недурно стреляют из ружей, откуда можно заключить, что их луки, уже и по виду весьма грубые, обладали весьма плохой конструкцией. Форму пороховницы (см. рис., стр. 156) они заимствовали у буров. С увеличением числа ружей их воинственный дух, пришедший в глубокий упадок, значительно поднялся, и в настоящее время их вооружение — одно из лучших в этих областях. Уже не к вооружению, а к походному снаряжению принадлежит палка для копания, которую дамары, подобно бушменам, часто носят вместе со стрелами в колчане. «В настоящее время, — писал Бютнер в 1882 г., — редко можно увидеть мужчину вне своей деревни без ружья. Благодаря охоте приобретается искусство владеть оружием. Участие в войне вполне добровольно; так как гереросы действуют только по практическим, а не по идеальным мотивам, то никто не берётся за оружие, если не видит в том прямой личной выгоды. Когда правитель снаряжает своих в поход с целью мести или грабежа, то в нём прежде всего должны принимать участие младшие братья, домочадцы и все способные носить оружие среди ближайших родственников. Чем могущественнее и богаче враг, тем на большую добычу можно надеяться, поэтому вскоре находятся и многие другие, охотно примыкающие к походу, чтобы воспользоваться частью добычи; предприниматель похода охотно снабжает этих участников оружием и провиантом. Чем меньшая опасность угрожает экспедиции, тем более разрастается отряд. Люди в походе распределяются по родственным и дружеским связям. Самые знатные молодые люди принимают на себя предводительство отдельными отрядами и сражаются впереди всех. Пока все заинтересованные в деле храбро устремляются на врага, натиск производится дружно, чтобы как можно скорее захватить добычу. Но если передовые бойцы падут при наступлении, то экспедиция кончается тотчас же, и каждый думает только о спасении своей жизни». Совершенно иначе происходит дело, когда нападает неприятель. Правда, собственник и его ближайшие родственники готовы защищать его имущество, но бо́льшая часть слуг, которым скот не принадлежит, в собственном смысле слова, смотрят совершенно спокойно на ход сражения. И когда победитель угоняет весь скот побеждённого, слуги, естественно, остаются при молочных горшках [160] и охотно следуют за похищенными коровами. Всё находится в зависимости от стад. Если мало надежды на победу, то даже хозяева добровольно отдают самих себя и свои стада чужеземцам, чтобы, хотя в виде слуг, стеречь стада своих отцов. Судьба национального героя Кагичене ясно показывает, как велась война до введения огнестрельного оружия. В войне его с намаками в 40-х годах в одну и ту же ночь было совершено тайное нападение на все его деревни. Кигичене, который на Окагандьи был окружён Ионкером Африканером, отважно бросился с небольшим отрядом в ряды неприятелей и только один пробил себе дорогу. Он не предполагал, что в ту же ночь всё его племя было
истреблено, а жена и дети попали в плен. Когда он получил известие о том, он собрал своих последних людей и напал с небольшим отрядом на врагов. Но во время битвы воины оставили его, и он пал со своим храбрым сыном после геройского сопротивления. Так решилась судьба овагереросов до выступления Камагереро.
Хижины овагереросов напоминают отчасти хижины готтентотов, а отчасти бушменов. У них они в гораздо большей степени хижины кочевников, чем у бечуанов. Всё легко, непрочно и приспособлено к переноске. В дождливое время ульеобразные постройки покрывают шкурами. Для каждой деревни священный огонь (ср. стр. 56) представляет идеальный центр общины, и на куче золы, которая составляет также священное место, лежат большие рога быков, убитых в торжественных случаях. Этим пеплом старейшина при священных действиях посыпает себе виски и ресницы. Ни один герерос не выходит ночью без горящей головни, отчасти из страха, отчасти для того, чтобы пользоваться светом и теплом. Случается, что он такой головнёй отбивает у льва его добычу. Обстановка хижины состоит из нескольких деревянных [161] сосудов, глиняного горшка для варки, часто такой величины, что он не входит в дверь, кожаной сумки с жиром (см. рис., стр. 99), другой — с различными предметами украшения (красным железняком и бусами) и наконец, в некоторых случаях, из железного ножа для резьбы.
Плетения у них встречается мало уже потому, что пальмы попадаются лишь в стране овамбов, но оно довольно искусно (см. рис., стр. 157).
Соответственно их занятиям и образу жизни, пища гереросов состоит главным образом из молока и из дичи и съедобных растений, доставляемых степью. Там, где стада сохранились во всём своём изобилии, взрослые выпивают ежедневно от 5 до 9 литров кислого [162] молока и при этом едят только земляные орехи. Они вовсе не бьют скота для одной только еды. Какое-либо животное из стада умерщвляется лишь тогда, когда в деревне появляется чужеземец или когда празднуется торжество в виде выбивания зубов или свадьбы. В этом принимает
участие вся деревня и съедает, с прожорливостью, получившей известность, в невероятно короткое время несколько штук рогатого скота с кожей и внутренностями. Каждое умершее животное, которое может идти в пищу, если даже оно пало, составляет общее достояние, поэтому легко понятно, что за мёртвого быка не всегда можно купить живую овцу. Но и в этом случае многочисленные суеверные мнения ограничивают потребление всякого рода пищи: ни у одного народа нет столько предрассудков относительно кушаний. Когда дамары были вытеснены намаками из своих лучших охотничьих местностей, среди них оказались очень бедные, которые не могли сравняться с бушменами в охотничьем искусстве и должны были по преимуществу довольствоваться растительной пищей, хотя они в нужде не пренебрегали даже гиенами и леопардами. Но они соперничают с бушменами в познании и добывании многочисленных съедобных корней и клубней. В случае необходимости они жуют древесину дерева Sterculia. Даже из помёта слонов они выбирают не переваренный миндаль и с аппетитом съедают его. Суеверие не позволяет им есть сырого мяса; но достаточно слегка поджарить его, чтобы оно казалось уже годным к употреблению.
Внешняя торговля гереросов, по-видимому, до начала торговли с европейцами, которая лет сорок тому назад была совсем ничтожна, велась преимущественно через посредство их северных соседей овамбов. Железные и медные товары и португальские бусы главным образом выменивались на скот. Стеклянные бусы, которыми уже в начале 30-х годов торговали бакобы (мкаба) на озере Нгами, шли через Старую Монопотапу вверх по Замбези. У гереросов нет своих кузнецов, но железные изделия они добывают через посредство странствующих торговцев из страны Овамбо. До появления европейцев железо ценилось здесь выше, чем у нас серебро, так как кузнецам овамбам требовалось 15—20 дней пути, чтобы прийти сюда из своей страны. Не только предания гереросов рассказывают о шитье иглами из терновника и срубании деревьев каменными топорами, но они даже пускают кровь острыми камнями. Частое посещение юго-западного берега Африки европейскими кораблями и здесь вызвало [163] перемены, которым способствовал политический подъём гереросов. В настоящее время они являются посредниками в торговле между морским берегом и областью Нгами.
Пока они жили спокойно, жизнь их сосредотачивалась, с односторонностью, удивительной даже для Южной Африки, вокруг скотоводства. В военные времена оно содействовало их быстрому регрессу, так как потеря стада вела к неизбежному обеднению его владельцев. Скот дамаров и в настоящее время составляет главный предмет торговли с Капской колонией. Тамошняя порода овец обладает жирным хвостом, но не шерстью. Кроме них содержатся и козы. Порода собак так же некрасива, как и у других южноафриканских племён, но об овагереросах рассказывают с похвалой, что они обращаются с собаками лучше, чем намаки.
Так как овагереросы исключительно пастухи и охотники, то у них нет прочной привязанности к месту, составляющей основу личного владения, и можно считать лишь вполне естественным, что они всю землю считают общей собственностью. Но право на неё строго поддерживается, вследствие чего тот, кто первый поселяется на определённом месте, остаётся хозяином его, пока ему заблагорассудится; в мирное время другой никогда не решится поить или кормить там свои стада, не получив формального разрешения. Интересный пример этого представляет история отношений между начальником Кагичене и немецкими миссионерами из Рихтерфельда. Теснимый намаками, первый пожелал поселиться близ Рихтерфельда, но не сделал этого, не послав нескольких своих старшин к миссионеру Рату с запросом — понравится ли ему это намерение. Тот отвечал, что Кагичене может поступать, как хочет, так как миссионер в качестве чужого человека не может иметь никакого притязания на землю. Но послы не удовлетворились этим «уклончивым» ответом и уверяли, что начальник никогда не поселится здесь без особого разрешения. Из всех южноафриканских кафрских народов гереросы — единственный народ, который в прежнее время вовсе не знал земледелия. Идёт ли здесь дело о культурной утрате или мы видим перед собою первоначально чистый пастушеский народ? Односторонность гереросов, живущих лишь пастушеской жизнью, без всяких других занятий, вызывала уже предположения, что они составляют часть другого народа, занимавшуюся скотоводством, отделившуюся от остальной и изолировавшуюся. Вероятие говорит за первое предположение. Если мы будем стоять за переселение из страны, лежащей к северу или к северо-востоку от нынешних мест обитания овагереросов, то там живут народы, которые принадлежат к лучшим земледельцам во всей Африке. Если гереросы переселились оттуда лишь недавно, как это и следует предположить, то они должны были там принимать участие в успешно развивавшемся земледелии. Они отказались [164] от него уже позднее, или на пути, или в новом месте обитания. У этого народа отсутствие земледелия идёт рядом с незнакомством с табаком, который они узнали только от намаков после того, как подвинулись к северу. С тех пор, как они, побуждаемые миссионерами, стали заниматься земледелием, они приняли мотыгу намаков.
То обстоятельство, что овагереросы на человеческой памяти не основали сильного политического союза, происходит отчасти от свойств их страны, благоприятствующей многочисленным мелким, но никак не крупным скоплениям, а отчасти от непрочности всех отношений, вследствие долгих, опустошительных и почти всегда неудачных войн. По словам Андерсона, начальник пользуется лишь номинальной властью над своим племенем: если бы он сделал попытку наказать за тяжкое преступление, то виновные отдались бы под покровительство другого начальника. Когда ему оказывают привычное повиновение, это зависит не столько от политической власти его, сколько от занимаемого им положения жреца: он благословляет рогатый скот и, через посредство одной из своих дочерей (см. стр. 167), ежедневно опрыскивает его водою при выходе из краля, чтобы колдовство было бессильно над ним. Однако, Гальтон в то же время отметил в начальнике Кагичене качества прирождённого властелина с несомненно большим влиянием; Гальтон получил от него не только всех украденных быков, но и четверо из шести воров были забиты палицами насмерть. Воровство скота, наказывается также казнью через повешение. Если слабый ищет покровительства у сильного, этот последний не должен слишком круто проявлять свою власть, иначе подчинённые отпадут от него, и он, при всём своём величии, останется один. Даже рабы, имеющие право убежать от своего господина, обеспечиваются этим от дурного обращения. Мы не можем не удивляться более крупным властителям, которые весьма хитро умеют склонять к подчинению и повиновению себе, не оказывая никакого насилия. По большей части непокорных путём всевозможных стеснений вблизи своей резиденции они умеют заставить переселиться на далёкую чужбину. Но как только другие начальники замечают, что чужой подданный не пользуется ничьим покровительством, с ним начинают обращаться так дурно и так обирают и обкрадывают его, что в конце концов он должен предоставить себя милости или немилости своего собственного начальника. С другой стороны, начальник охотно защищает верного слугу. В этом народе во многом способствует увековечению политического бессилия непривычка к определённым границам. Когда, после девятилетней борьбы с овагереросами, предводитель союзных племён намаков, Ян Африканер, нашёлся вынужденным воспользоваться посредством миссионеров для заключения мирного договора, миссионеры напрасно пытались подействовать на вождей обеих партий, чтобы примирить их относительно границ их областей. Обе стороны заявили, что они хотят сделаться друзьями, но в своей стране желают обитать сообща. После десяти лет, прожитых обоими племенами в относительно мирном согласии, мир был опять нарушен. При продолжительности такой системы политические отношения всегда бывают напряжёнными, [165] и крепкая связь в народе для защиты и нападения становится совершенно немыслимой.
Несовершенство государства делает общественные союзы тем более важными, разнообразными и соответствующими положению. Иногда этот коммунизм движимого имущества (стр. 106) превращается в систему, так как известные лица составляют между собою особый союз, в силу которого у них всё должно быть общим. Товарищи юношеских игр (oma-kura: те, которые выросли вместе; см. выше, стр. 70 и 154) и в позднейшем возрасте нелегко отказываются от исполнения просьбы другого: они, по-видимому, склонны считать свои вещи общей собственностью. Ещё теснее общность oma-panga, находящихся в союзе между собою. Эта общность владения отчасти простирается и на жён. «Скрепляется ли подобный союз известными церемониями, — говорит Бютнер, — мне не удалось узнать. Возможно, что все, стоящие на одинаковой общественной ступени, естественно смотрят на себя, как на ota-panga». Эти союзы указывают каждому гереросу его общественную ступень, обнаруживающуюся уже на водопое скота, где высший стоит на бревне, служащем лестницей, а низший черпает воду в колодце и поднимает её вверх. У гереросов есть и род высшего сословия, выражающегося в своеобразном явлении известного родового или кастового обособления, не совпадающего с племенным делением. Народ распадается на шесть или на семь родовых групп, вероятно, первоначально различного происхождения, охватывающих мужчин различных племён. «Существуют два рода высшего сословия: права одного из них переходят от отца к сыновьям, а другого — от матери к дочерям, хотя дети, конечно, охотно хвалятся высоким происхождением обоих родителей. Первый вид называется oru-zo, происхождение, а последний — e-anda (этимология неизвестна). Принадлежащими к этому сословию соблюдаются известные церемонии, сохранившиеся от старины: для собственного употребления и для жертвоприношений они всего охотнее приобретают скот особого цвета, а скот известных цветов не держат и не едят. Так, семья Oru-e-sembi (хамелеон, esembi священный) не трогает хамелеона и обращается к нему со словами — Тate mukururume (наш старый дед); они держат всего охотнее скот бурой масти, с пятнами определённого вида. Ova-kueneyuva, двоюродные братья солнца, не едят мяса скота сивой масти и предпочитают безрогий скот. Oru-oma-koti держат всего охотнее жёлтый или светло-бурый скот, и, когда его убивают, отбрасывают желудок. Oru-horongo (от кудду, ohorongo) не держат скота или овец без рогов и ушей или с искривлёнными рогами, и не едят его, а для жертв и колдовства употребляют кудду. К этой семье принадлежал Камагереро. Поэтому на могиле его отца Катьямуага в Окогандьи лежат рога кудду» (Бютнер). Это известное деление на тотемы при пёстром составе стад какого-либо собственника (см. стр. 106) имеет побочную выгоду распределения составных частей. Без такого родового разделения обладание разнообразными стадами было бы запутанным и хаотическим. По-видимому, везде распространён обычай — после умерщвления льва извлечь из себя несколько капель крови в виде искупления так же, как после убийства человека.
Подобно всем неграм, овагереросы любят музыку, танцы и пение. Музыкальных инструментов у них немного. Они обёртывают вокруг тетивы и древка лука кусочек кожаного ремня, вследствие чего тетива [166] туго натягивается; держа лук в отвесном положении в зубах, они ударяют по натянутой тетиве маленькой палочкой. С помощью этого крайне простого инструмента их искусные музыканты достигают замечательных результатов. Род гитары, какую видел у них Гальтон, вероятно, был занесён к ним от овамбов. Их пение состоит из соло, с правильно вступающим хором. Пляски их отличаются простотою; главною составною частью их служит подражание движениям животных. В этом отношении бушмены были их учителями, но гереросы далеко превзошли их. Гальтон рассказывает об одном из них, который так искусно представлял бегемота, что тотчас же можно было
узнать характерные движения этого животного. Верхом комизма считается подражание неуклюжей походке павиана, являющееся самым важным номером в программе каждого музыкального увеселения гереросов. Болтовня их, со вздохами и смехом, не имеет конца. Они также усердные рассказчики, хотя запасом рассказов они уступают бушменам и готтентотам. Больше всего герерос любит истории со свободным вымыслом, которые в интимных вечерних собраниях передаются рассказчиком с различными вступлениями и отступлениями. При передаче сказок бывает, что рассказчик занимает всё время, в течение часа или даже двух, но затем нить рассказа обыкновенно теряется, так как фантазия рассказывающего иссякает, и он забывает, с чего он начал.
Герерос гостеприимен, но его гостеприимство, так же как и всех негров, окружено формальностями. Чужеземец остаётся за пределами ограды, окружающей деревню, и стоит, опершись на свой длинный лук или ассагай. Через некоторое время, нередко по прошествии часа и более, приходит начальник или другой обитатель деревни и начинает с приличного случаю торжественного приветствия; при этом позволяется стоять или сидеть, по желанию. Начальник [167] обращается к пришедшему со словом «kóra!» (многие: «koree!»), то есть «рассказывай». Иностранец отвечает: «indé» (нет). Начальник: «Kóra!» Чужеземец: «Indé indé». Начальник: «Kóra». Чужеземец: «indé vanga» (нет, ни за что). Начальник: «Kór'omámbo» (рассказывай слова или истории). Чужеземец: «Hin' omámgo» или «hin'omámb'» (я не знаю никаких историй). Если чужеземец остаётся непреклонным, то в заключение следует требование начальника: «Kor'-ovizezé» (рассказывай ложь), что имеет значение анекдотов, слухов. Наконец, рассказываются новости; всё должно быть выложено, что случилось в онганде вновь прибывшего или где-либо в другом месте, причём не обращают внимания — правда это или выдумка. Тогда в вопросах и ответах меняются роли, и под конец приносится сосуд с молоком. Затем чужеземца ведут в онганду, его принимают несколько воинов перед жилищем начальника, и вскоре он спокойно закуривает трубку. После того, как он от времени до времени показывал на свой пустой желудок, пригоняют овцу, колют её, и гость чувствует себя как дома. К пиршествам около очага должен быть допущен каждый чужеземец. Ни одно проклятие не считается более тяжким, как проклятие дурно принятого чужеземца, которого не допустили к очагу.
Овагереросы усиленно верят в колдовство. Колдуны имеют большое влияние. Они окружают больного бессмысленными символами и заклинаниями, и главным средством их лечения служит натирание его рта и лба испражнениями гиены. В тех случаях, когда нельзя достать знахаря, употребляется для лечения коровий навоз, и лицо и грудь обвязываются кожаными ремнями. Наряду с колдунами, колдовством занимаются и девушки (ондангеры), обыкновенно дочери первой жены.
Скажем ещё несколько слов о развитом поклонении деревьям у гереросов. Эта вера, напоминающая подобные же древесные мифы других негрских народов (см. стр. 45), есть только отпрыск культа предков, так как она исходит из верования, что овагереросы, бушмены, быки и зебры произошли от священного дерева. Первые тотчас же развели огонь; бушмены и зебры испугались его, и с тех пор вместе бродят по пустыне, между тем как овагереросы, со своими быками, завладели страной. И все другие существа произошли из того же дерева. Поклонение воздаётся в особенности Татэ-Мукуруме или Омумборо-Мбонга, могучему, крепкому дереву с редкой серовато-зелёной листвой и серебристо-белой глубоко изборождённой корой, «имеющему такой допотопный вид, как будто нынешнее поколение ему совершенно чуждо». Оно стоит среди других единственным в своём роде. Прежде [168] известным деревьям этого вида приносились жертвы, и овагереросы уже при виде его издалека восклицали: «U zera tate mukururume!» («Ты свят, праотец!») Они выказывают вообще поэтическое чувство по отношению к особенностям некоторых деревьев. Так они любят больше всего верблюжье дерево (Acacia Giraffae), похожее на дуб: они называют его omuhivirikoa (достойное хвалы). От дряблого вида и малозаметной, тёмной коры этого дерева в замечательной степени отличается нежная зелень листвы и золотистая желтизна бесчисленных благоухающих цветов. Мы научаемся понимать поклонение деревьям в безлесной степи, где каждая древесная особь резкими чертами рисуется, как желанный остров, на горизонте.
Особое место в области гереросов занимают так называемые горные дамары, которые сами себя называют haukoin, то есть настоящие люди, между тем как намаки, бывшие сперва их союзниками, а впоследствии властителями, обозначают их неприличным именем Ghu damup или daman. Они по образу жизни — бушмены, по языку — несколько грубее готтентотов, а по цвету — чернее, чем большинство дамаров (см. рис. стр. 166 и 167). Иосафат Ган утверждает без достаточного основания, по каким-то «несомненным признакам», что горные дамары до соприкосновения с намаками говорили на негрском языке.
В небольшом числе (около 35 000) они рассеяны по горам, где они строят жилища в труднодоступных местах. Многие следы указывают, что они некогда были гораздо многочисленнее, чем теперь. Гальтон посетил одно из их поселений на труднодоступной, крутой скалистой горе Эронго, к северу от реки Свакоп, и нашёл их существование уже не столь низменным, как это может казаться при случайной встрече с ними на равнине. Хижина одного начальника состояла из нескольких помещений, которые были выстроены так под группой деревьев, что ветви деревьев, сплетённые вместе, составляли крышу, а их стволы внутри разделяли комнаты. Там было большое обилие сосудов — деревянных молочных чашек, трубок и т. п. Немалым казалось и обилие скота, овец и коз, хотя обитатели из недоверчивости отрицали его. Рейнский миссионер Гуго Ган в 1871 г. тех же горных обитателей нашёл собранными в числе от 400 до 500 на станции миссии Окомбаге. «Можно было видеть, — говорит он, — что они пользовались относительной свободой, так как это выражалось во всех их позах». Эти горные дамары возделывают, как и настоящие готтентоты, даху и со страстью курят её из водяных трубок (см. рис., стр. 164) с целью наркотизации. Они со страстью употребляют и табак, в особенности нюхательный (см. рис., стр. 162 вверху). Утварь и оружие горных дамаров вообще такие же, как у гереросов, но их меньше, и они ещё безыскусственнее (см. рис., стр. 160). У них имеется барабан, отсутствующий у гереросов, что заслуживает особого внимания. Замечательны скромность и беспритязательность этого народа (см. рис., т. I, стр. 17) и лёгкость, с какою они привыкают к работе. Со временем это должно будет иметь большое значение для германских владений в Юго-Западной Африке.
Замечательно также, что подобных же людей мы находим на Нижней Оморамбе, к юго-востоку от овамбов. Они не все понимают по готтентотски, занимаются, между прочим, и земледелием и ведут торговлю с овамбамии др. Положение живущих в Дамараланде ниже всех других народов. Гереросы и намаки, даже бушмены, относятся к ним презрительно и обращаются с ними дурно. Обычная шутка по отношению к ним состоит в том, что им приписывают происхождение от павианов.
Примечания
- ↑ Овагереро́, множественное от гереро́, имя, которое даёт сам себе этот народ, означает, по И. Гану, «весёлый народ»; по Шинцу, имя их выводится от «hera» (бросать копьё в военной игре), между тем как смысл названия дамара, происходящего из языка нама, является довольно тёмным.