32. Обзор древнеамериканской культуры
«Инки направляли своё особое внимание на то, чтобы подданные их никогда не оставались праздными. Если те не могли производить полезных, их заставляли производить бездельные работы. Инки поступали так, чтобы им легче было управлять». |
Отчёт А. Руиса де Навамуэль Филиппу II Испанскому. |
Древнеамериканские культурные народы, которые на покорённые дикие племена налагали печать культурности тем, что вынуждали их к большей полноте одеяния, везде располагали обильными запасами одежды. Одежда у них, так же как и на Фиджи, имела капитальную ценность. До нас дошли рассказы, что испанцы в Кахамарке находили многие дома, наполненные одеждой до самой крыши. Инки уже потому, что часто меняли одежды, должны были обладать большими запасами их. По-видимому, они носили каждое платье только один день, и после них никто не должен был надевать его. Тогда существовали материи из хлопка, а в Перу — и из шерсти лам. По примеру других индейцев, для той же цели перерабатывалась и шерсть собак, кроликов и т. п. В изящных плетениях употреблялись и человеческие волосы. Ткани, в которых шерсть перемешивалась с хлопком, встречаются в Анконе среди богато украшенных материй. Материи из луба употреблялись в Южной Новой Гренаде. Плащи из перьев зажиточные люди в Мексике и у майя носили частью в виде отличия, частью как зимнее платье. У женщин перуанцев к нижнему платью, похожему на рубашку, присоединялось верхнее в виде плаща, похожее на пончо нынешних американцев. Такие же плащи мужчины носили числом до четырёх. Среди одежд, найденных на Анконском кладбище, попадаются шерстяные рубашки без рукавов, доходящие до половины бедра, и более короткие одежды, похожие на пончо, покрывающие грудь и плечи, сшитые из двух кусков чёрной, тёмно-коричневой, светло-коричневой, красной или полосатой ткани. Некоторые носили в виде украшения бахрому и затканные борта. Материи с более богатыми узорами ткали в виде узких полосок и уже затем прилаживали их друг к другу. На них изображены геометрические и органические орнаменты известного стиля, с большим вкусом в формах и красках, по преимуществу красного, голубого, желтого, коричневого и зелёного цвета. Пёстрое раскрашивание одежды изображениями ящериц и птиц у кечуасов встречается и в настоящее время. В жарких низинах одежды, без сомнения, были менее [636] тяжёлыми и плотными, чем на холодном плоскогорье. Там и теперь, например, эквадорские кечуасы носят нечто вроде купальных панталон или даже лишь большой передник, величиною приблизительно в 8 кв. дюймов, а в торжественных случаях одеждою служит курточка с короткими рукавами и широким шейным вырезом, доходящая только до пояса. Сандалиями из растительных волокон пользовались повсюду. В Центральной Америке и в прежние времена не так строго относились к одежде, как в более прохладной стране инков. Здесь на более древних пластических изображениях мы видим женщин, прикрытых только коротким передником, но зато обильно обвешанных украшениями. Здесь, как и повсюду, в Tierra caliente Мексики женщины носят простое одеяние — кусок белой ткани, обернутой вокруг бёдер до колен и короткую белую рубашку, едва прикрывающую грудь. По своей простоте и общераспространённости, этот костюм носит печать древнего происхождения. В сочинениях миссионеров XVI века, описывающих эти страны, редко можно встретить столь обычные в других местах жалобы на отталкивающую наготу язычников.
Прикрытия для головы в Анконе малоупотребительны. Там не носили настоящих шляп, если не называть этим именем широкие короны инков из перьев, так же как и шапок (из шерсти), но зато носили повязки и шнурки, сплетённые из шерсти или соломы и украшенные перьями. Простая головная повязка из чёрной шерсти присваивалась народу, обёрнутая трижды — знатным лицам, и обёрнутая в пять раз из пёстрой шерсти — самому инке. Место настоящих головных уборов занимали, по-видимому, просверленные лобные повязки со вставленными в них перьями, вроде тех, какие и теперь ещё носят хиваросы, и повязка, сшитая из полосок соломы, широкая и жёсткая, подобная изготовляемым и в настоящее время на Перуанском плоскогорье. (Ср. табл. «Американские древности», фиг. 3.) Украшение из перьев, которое отделялось в виде гребня над затылком и тылом, в Мексике, как и в Северной Америке, служило отличием воина. Цветы как украшение волос находили обширное применение. В Анконе были найдены шпильки из терновника и шила из костей, так же как и гребни из палочек дерева чопта, прикреплённых бумажными нитями к поперечным деревяшкам. В стране инков волосы носились различно, смотря по сословиям. Инки стригли их коротко, так же как и девы при храмах в Мексике; знатные лица поддерживали их на известной длине, а простой народ вовсе не стриг их. Вполне противоположно этому, у чибчасов обрезать волосы считалось позорным. В Анконе с особенной тщательностью украшалась голова трупа; волосы по меньшей мере стягивались шнурком; кроме того, их стягивали сетью, втыкали в волосы медные шпильки, а на глаза клали серебряные пластинки.
Золотые украшения в ушах принадлежали к отличительным [637] признакам инков, которые, вследствие своих оттянутых вниз круглыми золотыми кружка́ми и увеличенных ушных мочек, были названы Orejones (орехонес, ушастые). Среди предметов для украшения мы видим и в изображениях на вазах палочки и клинья довольно значительной величины, вставлявшиеся в уши, и носовые кольца (см. рис. ниже и рис. на стр. 638). В Юкатане золотое ушное украшение имело форму розы. Простому народу в Перу оно воспрещалось в каком бы то ни было виде. В носовых и грудных украшениях мы опять находим здесь золотые полумесяцы. Губные украшения отмечены были у майя. Украшенные металлические булавки, которыми одежды скалывались на груди и на плече, часто попадаются в могилах. Существование татуировки доказывается перуанскими мумиями. Она приписывается и майя (см. рис., стр. 646). Расписывание лица у мексиканских воинов считалось отличием. Его можно найти и у чибчасов, так же как и у эквадорских кечуасов, которые до настоящего времени украшают себя, проводя красным семенем Bixa (арнатто, оното), полосу от одной щеки до другой поперёк носа и размалёвывая другие полосы над бровями. На украшения существовал большой спрос, что уже видно из необычайно высокого развития обработки золота и серебра в древней Америке. Древние культурные народы в Южной и Центральной Америке охотно обделывали редкие камни для украшения, получившие широкое распространение, как например парагонит, содалит и т. п.
У майя подпиливание зубов было в употреблении, в особенности у женщин, и наблюдалось в могильных черепах, вероятно, родственных им тотонаков. Уродования черепов различного рода встречаются в большом количестве в Перу, где народное сказание приписывает им то цель притупления, то усовершенствования народа, тогда как Чуди видит в них знаки кланов. Предпочтительно этим черепным формам придавался вид башни, наклонённой назад и вверх. Расписывание лица принадлежало к военным обычаям. Уродование черепа практиковалось и у северных выходцев майя. Своеобразное украшение, если только не реликвию, а, быть может, то и другое вместе, представляет выложенный каким-то камнем и золотом человеческий зуб из Юкатана.
Вооружение состояло из лука и стрел, пращи, палицы и копья. Немногие мексиканские метательные дощечки (см. табл. «Оружие и маски южноамериканских индейцев»), которые дошли до нас, в принципе сходны с южноамериканскими. Они изготовлялись из твёрдого дерева, но так богато вырезались и расписывались, что их можно принять за народное оружие, употреблявшееся для религиозных обрядов. Пластика их имеет отношение к громовой змее и к военному богу. Остатки метательных дощечек с дугообразной рукояткой из [638] шлифованной раковины показывают, что это орудие встречалось во многих формах. Чипчасы, по-видимому, пользовались крючками для пускания пращей. На расписанной вазе из Трухильо, в виде оружия в руках перуанцев изображены палицы, которые внизу заканчиваются остриём, а палицы их диких противников — звездой (см. рис., стр. 663). У первых были небольшие четырёхугольные, у последних — небольшие круглые щиты. Сумки на перевязи с украшениями в виде линий или голов (см. рис., стр. 643), в некоторых случаях могли заключать в себе и отрубленные головы. Луки изготовлялись из упругого дерева, в Перу — из пальмы чонта; некоторые из них были высотою в человеческий рост, а другие — гораздо меньше. На стрелы из мягкого насаживались наконечники из твёрдого дерева. Материал для этих наконечников доставляли также рыбьи кости, кости птиц и млекопитающих и камни; металл в самом Перу редко употреблялся для этой цели.
Наконечники стрел из обсидиана составляют самые обычные находки вблизи развалин Гватемалы. О ядовитых стрелах мы ничего не знаем. При рыбной ловле употреблялись гарпуны с каменными остриями. Пращи изготовлялись из растительных волокон или человеческих волос. В Боливии их и теперь ещё употребляют как головные повязки. В древнеперуанских мумиях трудно определить, где праща переходит в лобную повязку. В рисунках на вазах праща служит оружием перуанцев, сражающихся с дикарями, пользующимися луком и стрелами. Метательным оружием служили также копья, отчасти вилообразно расщеплённые, которые бросались с помощью верёвки или ремня (вспомним при этом метательную верёвку новокаледонцев; ср. стр. 227), а отчасти такие, которые по бокам усажены были острыми кусками обсидиана и бросались рукой; мексиканцы метали даже оперённые копья высотою больше человеческого роста. Гарпунообразные метательные копья пускались в дело в первых сражениях с Кортесом. Копьё в три метра длины, с семью расходящимися клинками, усаженными обсидианом, напоминающее копьё с зубами акулы полинезийцев (ср. стр. 208), входило в вооружение мексиканских воинов. Они носили во времена испанцев деревянные мечи, на обеих сторонах которых был вставлен ряд острых кусков обсидиана. Эти мечи, по признанию самого Б. Диаса, резали даже лучше испанских, но скоро притуплялись. Нам удалось видеть изогнутый клинок из кремня, в 40 сантиметров длиною, из Кобана. Лучшего качества, но менее распространены были медные мечи перуанцев. Из них, к сожалению, по-видимому, ни один не дошёл до нас, но Сквир утверждает, что на древних черепах в Чиму он видел следы ударов меча. В Перу, рядом с боевой секирой в руках каждого вождя была звездообразная боевая булава (гуаманчуай). Это оружие близко наноминает меланезийскую каменную палицу (см. рис., стр. 351). Его просверленные тяжёлые [639] каменные клинки прежде принимали за изображение солнца или звёзд, за идолов культа светил. Среди оружия Анконы попадаются палицы из одного дерева и палица с шестизубчатой звездой из камня. И в древней Америке изготовление оружия поручалось особым ремесленникам.
Оружием для защиты у мексиканцев, так же как и у майя и перуанцев, служили круглые, длинные, густо обложенные хлопком и перьями щиты из тростника, которые могли свёртываться. Кусок ткани, спускавшейся со щита, увеличивал его охранительное значение. Пёстрое раскрашивание и искусное украшение из перьев и кисточек, смотря по званию того, кто носил щит, часто употреблялись. Существовали нарядные щиты для праздничных выходов и даже щиты, выложенные каменной мозаикой и обложенные золотом. Доспехи воина состояли из двух, толщиною в палец, ватных нагрудников, или одежды из перьев, украшенной у знатных лиц золотом или серебром. В Анконе встречаются панцири для рук и ног, выкованные из тонкого листового серебра. Перуанская легенда ещё помнит, как ватные брони и щиты сменились медными. На одной из глиняных ваз из Трухильо, с нарисованными боевыми сценами, можно видеть панцири, которые легко признать за пластинчатые (см. рис., стр. 663), и, кроме того, латы, напоминающие такие же латы, усаженные раковинами, у альфуров. К шлемам конической формы с гребнеобразной насадкой, по-видимому, приделывались личные забрала. Некоторые снабжены знаком инков в виде пучка перьев. Вожди защищали себя ещё шлемами в виде головы животных, всего чаще змей, крокодилов, пантер, а также и военными масками. В Перу найдены шлемы из настоящих голов пумы и ягуара, бросающих свет на происхождение этих личных шлемов. Пучки из перьев употреблялись также для обозначения чинов в войске. Украшение шлема в виде секиры или пера состояло из тонкой бронзы и нередко было позолочено. Каждый солдат в походе имел при себе камень для размалывания муки, горшок для варки пищи и циновку. Кроме головного украшения, разные части войска различались штандартами. Так же как лейб-гвардия, инки носила изображение радуги в виде герба властителя Перу, и у Монтесумы был герб, который можно было видеть на воротах его дворца и на полевых значках его войска — животное, похожее на орла, схватившее тигра, а по другим указаниям, — баснословное животное, наполовину орёл, наполовину тигр. На штандартах Тласкалы изображён был золотой журавль с распущенными крыльями. В Перу [640] были даже военные трубы из меди. На больших расстояниях сообщались друг с другом дымовыми сигналами.
Испанцы изображают нам народы Мексики, как прилежных земледельцев. Кортес говорит о Чолуле: «Нет ни одной местности, где растёт пальма, которая не была бы возделана». Они вполне понимали, какое преимущество даёт им земледелие, так как своё собственное состояние резко отличали от состояния своих предшественников, которые не обрабатывали земли. Как и всякие другие искусства и технические приёмы, земледелие также приписывается толтекам, которые первые изобрели или ввели его. Подобно этому, и инки в Перу поддерживали особенно тесную связь с земледелием перуанцев. Здесь государь давал знак к обработке полей, когда он золотой лопатой перекапывал находившееся посреди столицы священное поле и засевал его маисовыми зёрнами, причём народ пел хвалебные и торжественные песнопения, шутливые и любовные песни. Дававшееся при этом разрешение обрабатывать землю громко возвещалось, кроме того, в каждом месте царства звуками рога из раковины. Так же как в пашне, инка принимал участие и в жатве. Мексиканцы поклонялись богине, соответствовавшей Церере, Чикомекоате, первой женщине, которая умела приготовлять хлеб и другие кушанья. Она изображалась с венцом на голове и с сосудом или маисовым початком в правой руке. В честь её справлялся праздник, на котором кормили бедных. Значение жертвы из маиса (ср. стр. 619) замечается и у других культурных американцев. Плод, близко родственный маису, Euchlaena, носит в Гватемале название «божьего маиса».
Об искусственном орошении мы уже говорили выше. Для удобрения употреблялось гнилое дерево или зола; с этой же целью в землю зарывались и растения. Человеческое удобрение целыми лодками выставлялось на продажу в бухтах Мексиканского залива недалеко от рынка. В Перу гуано употреблялось уже издавна, и за порчу мест, где гнездились морские птицы, налагались тяжёлые наказания. Острова, на которых находили гуано, распределялись между отдельными провинциями. Вокруг засеянных полей ставились невысокие изгороди из дерева, сучьев и камыша и даже строились крепкие башни, из которых человек, вооружённый пращой, мог попадать в птиц, клевавших семена. Все полевые плоды, которые можно было сохранять, и прежде всего хлеб, переносились в житницы. Эти последние в Перу строились из необожжённого кирпича, имели удлинённую форму и многочисленные поперечные деления; в Мексике это были бревенчатые дома, ставившиеся на возвышении. Нам вспоминается Китай, когда мы видим на перуанских кладбищах, что там скупились даже на место последнего успокоения. В мелких песчаных ямах, обнажаемых ветром, лежат трупы [641] бедняков в скудной одежде, со всем положенным с ними, что состояло обыкновенно из калебаса или грубого деревянного сосуда, деревянного идола простой работы, камней странной формы и других амулетов, и орудия обыденной работы, встречающегося почти всегда. Для таких трупов почва, удобная для земледелия, была слишком дорога, и их нередко можно было найти даже в каменных кучах, которые складывались на полях и на дорогах в виде грубых плотин.
Земледельческие орудия были весьма просты: в общем употреблении находилась заострённая, быть может нагруженная камнем палка, остриё которой обжигалось или реже оковывалось медью. Там употреблялись и палки с кремнёвым остриём на конце вроде той, какая хранится в Берлинском музее народоведения. Реже употреблялись дубовые лопаты, при употреблении которых надо было действовать руками и ногами; так называемая змея (коатль или коа), небольшая медная мотыга на деревянной рукоятке, походила на орудие африканцев (см. рис., стр. 90); медный серпообразный нож употреблялся при обрезании деревьев. Применение всех этих металлических орудий бесспорно было весьма ограниченным. Употреблению какого бы то ни было орудия, похожего на плуг, препятствовал недостаток необходимых для этого животных. Несмотря на участие многочисленных человеческих сил, земледелие было ограничено в пространственном отношении и походило более на огородничество.
Ежедневная пища состояла преимущественно из различных кушаний из маиса. Маис был настоящим культурным растением древней Америки. Когда легенда о переселении американцев рассказывает, что коренные обитатели на поверхности и в глубине озёр охотились для своего пропитания за водяными змеями и муравьями и о маисе упоминает только позднее, то этому нельзя придавать большого значения в стране, в которой часто сменялись кочевые и оседлые племена. Мы уже видели (см. стр. 515), что возделывание этого растения в древности, за широкое распространение которого ручается большое число его разновидностей, известно было и таким народам Нового Света, которые далеки были от твёрдо установившегося земледелия перуанцев или толтеков. Размягчённые в извести и растёртые зёрна маиса доставляли материал для маисовых лепёшек, поджаривавшихся на раскалённых камнях и заменявших хлеб. Крайне тяжёлое и продолжительное приготовление этих плоских безвкусных пирожков, которые в настоящее время называются «тортильями», доставалось на долю женщин и оставляло им так мало времени для других занятий, что уже в этом заключалась одна из причин многожёнства. Перуанцы раздробленный маис пропускали через шерстяную ткань и полученную таким образом тонкую муку употребляли для печения «гуминты». Они пользовались и сахаром, содержащимся в незрелом стебле маиса.
Возделывание картофеля производилось от Чили до Колумбии и, вероятно, также в Северной Америке и Мексике, причём для этой цели служили и другие виды Solanum, кроме наших. В высоко лежащих Перу и Эквадоре пищевым веществом было просо киноа с зёрнами, содержащими муку и с сочными весенними ростками, отсутствовавшее в Мексике; в более жарких местностях пищу составляли бананы и другие тропические плоды. В Мексике и Перу употреблялся в пищу корень юкки, а в перуанских могилах попадаются и земляные орехи. [642] Изготовление консервов из картофеля, чуньо, посредством замораживания и выщелачивания составляет особенность индейцев боливийского плоскогорья и восходит к доевропейским временам. Потребление плодов кактусов и ананасов было весьма распространено. Напитки изготовлялись из маисовой муки (атоле и чича), агавы (пульке) и из бобов какао. Последние в Мексике и Центральной Америке давали такой же любимый напиток, как кока в Перу. Из зрелых бобов какао мексиканцы изготовляли один из своих любимых напитков, чоколатль. Он состоял из муки этих бобов и воды и сперва употреблялся холодным. На обедах Монтесумы всегда стояли кружки с этим напитком. В качестве приправ употреблялись мёд, ваниль, душистые цветы, а быть может, и неизбежная приправа так называемого испанского или стручкового перца. Бобы и шелуха какао служили и в более давние времена приправою для жидкой кашицы из маисовой муки, которая и в настоящее время составляет любимое питьё мексиканцев в прохладные дни. Более мелкие виды бобов какао ходили в качестве монеты по всей Центральной Америке. В провинции Никарагуа во времена Овиедо кролик стоил десять бобов, а невольник — сто. В настоящее время 200 бобов равняются одному реалу, то есть почти 50 пфеннигов. Изобретение шоколада в Атитлане так же приписывалось мифическому правителю.
Трудно сказать с уверенностью, употреблялась ли чича перуанцев также и в Мексике. Она изготовлялась из проросшего маиса (солода) наподобие пива и посредством прибавления наркотических трав превращалась в так называемую «сору», которую не должны были пить воины и знатные лица. Широкое распространение лёгкого пива на Мексиканском плоскогорье указывает, может быть, на то, что эта разновидность пива и там была известна уже с давних времён. Инки удерживали за собою употребление коки, которое, тем не менее, имело широкое распространение, хотя не в такой степени, как после завоевания. Изящные мешочки с листьями коки и маленькие тыквы с известью вместе с деревянными и костяными лопаточками встречаются в перуанских могилах. Наконец, и табаком во всех этих странах пользовались не менее, чем в Вест-Индии, где европейцы впервые познакомились с ним. И этой высоко ценимой травой овладели жрецы для украшения своих обрядов (см. рис., стр. 612). Дым, а быть может и жёванный табак, там были, по Солису, одним из средств, от которых жрецы приходили в бессознательное состояние, когда они желали войти в сношение со своим божеством. После победоносно законченной войны, когда ацтекское войско возвращалось в столицу, старцы несли сковороды, на которых жгли табак, и таким образом воскуривали фимиам полководцу.
Испанские историки видели в пьянстве одну из причин быстрого упадка древнеамериканских государств и особенно Перу. Обычай искать перед битвой одушевления в употреблении чичи, по-видимому, оказался роковым для перуанцев. Борьба против чрезмерного употребления чичи составляла в годы обращения в христианство содержание многих проповедей миссионеров, а употребление пульке, распространённое в Мексике [643] и Юкатане, благодаря которому празднество в честь богов принимало вид вакханалии, было ограничено законом. На празднике поворота лета и перуанцам низшего происхождения разрешалось напиваться маисовым пивом. Дни этого праздника по своей дикой разнузданности, по-видимому, нисколько не уступали тому, что видели храмы Астарты и Гатора. Маисовое пиво, которое варили девы, посвящённые Солнцу, являлось здесь благороднейшею жертвою, которая прежде всего приносилась восходящему солнцу и проводилась по трубам в его храм. Затем инка пил в честь своих предков и мумий, служивших воплощением солнечного бога, и, наконец, напиток этот предоставлялся всему народу.
Ясное понятие о стоимости и роде имущества небогатой перуанской семьи дают вещи, положенные в гроб рыбака и его близких, который Сквир открыл у Пачакамака. Эта семья заключала в себе отца, мать и троих детей, из которых младший лежал между родителями, старшая дочь рядом с матерью, а мальчик рядом с отцом. Помимо оболочек, сопровождающих каждую мумию и отчасти изготовленных из лучших тканей, шея отца была обёрнута рыболовной сетью из волокон агавы, а в ногах его лежали лесы, медные удочки и грузила. Под мышками находились шарики из шерсти вигони, а под коленями маисовые колосья. Во рту лежал кусочек меди, напоминавший обод для Харона, а вокруг шеи висела пара медных щипчиков, по-видимому, для выщипывания бороды. У женщины в одной руке был гребень из рыбьих костей, вставленных в пальмовое дерево, а в другой опахало из перьев; шею её окружало тройное ожерелье из раковин; на бёдрах лежало веретено, обмотанное нитками. Кроме того, в толстой бумажной материи около неё находились бобы, семя хлопчатника, обломки серебряных украшений, круглые просверленные серебряные кружки́ и халцедоновые бусы. Мумия девушки была посажена на крышку корзины из прутьев, в которой находились орудия для вязания, прядения и тканья, крючок для сетей, иглы и ножи из медной руды, гребень, опахало, румяна в полых птичьих костях, камень для растирания красок, золотой кружок, вышитая сумка и клубок шерсти, и, наконец, отшлифованный, как зеркало, кусок серного колчедана. В ногах сидела мумия попугая. У мальчика были только силки, обёрнутые вокруг головы, а с ребёнком положена была одна лишь трещотка из морской раковины.
Одно из величайших препятствий для более могучего подъёма культурного развития в древнеамериканских областях представляет недостаток домашних животных, который в Мексике и Центральной Америке был ещё чувствительнее, чем в Перу. За исключением индейки, за которой не было такого ухода, как в настоящее время, и мелкой туземной собаки, у народов Мексики не было ни одного домашнего животного. Там, где нет вьючных животных, сообщения всегда ограниченны и люди не имеют возможности нагружать результат своей работы на своих животных. Разведение ламы и альпака в Перу ограничивалось теми местностями плоскогорья, где произрастает тощее зонтичное растение Scandix australis — любимый корм этих животных. Там не было ни одного пастушеского народа, вся жизнь которого зависела бы от стад. Последние составляли скорее собственность богов и правителей, и пастьба их и пользование ими были строго урегулированы. Однажды в год происходила стрижка, и полученная шерсть распределялась и обрабатывалась по твёрдо установленным правилам. Только самые знатные лица страны обладали небольшими стадами, но благодушный инка дал горному крестьянину пару лам, приростом которых тот мог воспользоваться для себя. Древние перуанцы пользовались этими упрямыми животными, слюна которых считается ядовитою, не как возовыми, а только [644] как вьючными животными, и даже в этой ограниченной функции ламы стоят ниже осла.
Главною утварью в каждом доме был жернов, стоявший на трёх ножках, на котором раздроблялся маис (метлатль мексиканцев). Согласно своему назначению, он снабжён иногда украшениями из голов животных и т. п. Как скоро в доме был такой мельничный камень, для кухни нужен был лишь простой очаг из трёх камней и такая же простая глиняная посуда. Печи были неизвестны, и угольные печи, весьма употребительные в настоящее время в некоторых местностях Мексики, по-видимому, были введены испанцами. Для освещения служили еловые опилки или стебли кактуса. Дом служил только для временной защиты и не был таким «очагом», как в более северных шпротах.
Весьма характерны веретена, изящные по форме и окраске произведения перуанской художественной промышленности, часто попадающиеся в могилах. Древко, нередко длиною до одного фута, состоит из твёрдого дерева, а утолщение из обожжённой глины, и то, и другое ярко раскрашено (см. рис. сбоку); продукты этого орудия и ткацкого станка были довольно многочисленны. Кроме того, в Перу пряли шерсть альпака, летучей мыши, собаки и кролика, а в Мексике волокна агавы. Особое пристрастие выказывалось пёстрым перьям, которые вплетались в ткань. Ткани изготовлялись и на висячих, и на лежачих станках, и были так тонки, что в оболочках мумии в Чиму Сквир находил более тонкую работу, чем в полотне египетских мумий. Кортес говорит об ацтекских тканях, которые на ощупь нельзя отличить от шёлковых. Возможно, что они изготовлялись из нитей местной гусеницы, кокон которой величиною с грушу до сих пор употребляется для пряжи в Тегуантепеке. Разнообразно изменяющиеся цвета и узоры, как, например, в одежде из перьев, где подобраны рядами большие светлые перья на тёмном фоне, заставляют предположить тщательную подготовку нитей. На древнеперуанских, похожих на гобелены тканях «краски роскошны и гармоничны выше всякого описания» (Джильоли). Работы индейцев из перьев уже в XVI в. возбуждали удивление европейцев. Тем не менее они являются только прихотливыми украшениями, которые свидетельствуют главным образом о бесконечном терпении. Шерстяные шапки с наушниками можно видеть на древних сосудах и пр. Они указывают, между прочим, что вязанье было
[645] употребительно и в древнем Перу. Индеянки, почти не имеющие никакого соприкосновения с городскими элементами, хорошо умеют вязать. Петли чулок, для которых употребляется пять спиц, похожи на наши; напротив, их спицы для вязания — не гладкие, как у нас, а, подобно нашим тамбурным иголкам, — с зарубкою на одном конце (см. рис., стр. 644). Иглы и игольники из древнего Перу поразительно похожи на
эскимосские. Удивительно, что шерсть вигони теперь не отмывается от жира, что должны были делать древние перуанцы, по крайней мере, для более тонких тканей.
Бумага, аматль, с которою испанцы ознакомились вскоре по высадке Кортеса, приготовлялась майя из луба так называемого гуттаперчевого дерева (Castiloa elastica) и до настоящего времени удержала своё старинное название «аматль» в языке центральных американцев. Пористый луб пропитывался смолой и обсыпался гипсом или известковым порошком. На плоскогорье Анагуак, где не растёт дерево аматль, употребляли для этой цели волокна растения магей. Его размягчали в воде и с обеих сторон каким-либо клейким веществом прикрепляли к нему тонкую оболочку из кожи оленя и затем клали под пресс. Эта процедура требовала большого терпения, и изготовление больших количеств письменного материала, так же как и при описанном выше способе, едва ли было возможно. Для писания или рисования шла лишь незначительная часть бумаги; остальная вместе с копалом и смолами сжигалась перед изображениями богов, как в Китае и Японии, и на главном празднике употреблялась для украшения жертвы и жрецов.
Хотя гончарное колесо не известно было древним американцам, но они изготовляли сосуды чрезвычайно симметричных форм и другие, отличавшиеся величиною (ср. табл. «Древнеамериканские глиняные сосуды» и рис. на этой стр. вверху). Подобные сосуды служили для хранения запасов зерна, и, в конце всего, как могильные урны. Большие глиняные сосуды для чичи употреблялись уже в древнем Перу. Орнаменты делались от руки или с помощью матриц. Храмовые печати, которыми вытиснялись украшения на глиняных сосудах, сохранились в Колумбии. Но большая часть украшений, очевидно, делалась руками. Бесконечно изменчивые мотивы [646] человеческого лица, иногда необыкновенно причудливые, применялись всего более. Не говоря уже о встречающихся в других местах шаро- или грушеобразных сосудах, отлитых вместе с ручками, я упомяну только о воспроизведении плодов и животных, которые по верности природе превосходят каменные изваяния подобного рода. Для сильно выраженного антропоморфного характера древнеамериканского искусства характерны встречающиеся там лицевые урны (см. рис. на этой, 654 и 658 стр.). Глиняные сосуды, воспроизводящие человеческие фигуры или, по крайней мере, снабжённые украшениями в виде лица, принадлежат к самым частым находкам
в древнеперуанских могилах. От грубых намёков на отдельные части тела до законченности, с какою переданы в лице даже настроения, заключаются самые разнообразные переходы. Носик, ручка и другие части сосудов представляют миниатюрные человеческие головы. На глиняной вазе из Теотиуакана мы видим на краю её венок из девяти или десяти человеческих голов весьма изящной работы. На одной из перуанских ваз, описанных Бастианом, изображена целая пляска смерти. Сосуды с мифологическими изображениями найдены были Сквиром в Чиму. Вообще живопись по глине, исполненная несмываемыми красками, принадлежит к лучшим произведениям здешнего искусства. Покрытые лаком глиняные сосуды, какие выделывают в настоящее время индейцы области Амазонки (см. рис., стр., 536), по-видимому, существовали и здесь. Но глазировка была здесь так же неизвестна, как и в остальной Америке. В Никарагуа и Сан-Сальвадоре попадаются глиняные вещи, [647] почти не уступающие перуанским. Особенно красива чашка с ножками в виде голов, в полой внутренности которой двигаются камни, производящие шум.
Глина во многих случаях должна была заменять дерево, незначительное количество которого в Перу объясняет обилие и разнообразие глиняной утвари. Глиняные свирели составляют старое наследие. Они и теперь ещё употребительны у индейцев Коста-Рики и попадаются вместе с костяными (см. рис., стр. 528) в могилах. Из глины изготовлялись игрушки, которые часто встречаются среди вещей, положенных в могилу, производя на нас трогательное впечатление. Быть может, с ними смешивают некоторых идолов в форме животных. Глиняные изображения лягушек и животных снабжены трубками.
Орудия главным образом делались из камня (см. рис., стр. 528 и 640). Области больших памятников майя были в тоже время центрами высоко стоящего искусства обработки кремней. Там, где встречаются орудия из металла, меди и бронзы, они по своей форме напоминают каменные. В Мексике из обсидиана выделывались художественные произведения недосягаемой законченности, а из осколков, которые так легко даёт этот камень — крайне простые ножи. В техническом отношении древнеамериканское искусство обработки камня (см. рис., сбоку) особенно интересно в двух направлениях — в обделке хрупкого материала, обсидиана, и самых различных ценных камней, не исключая серного колчедана (в коллекции Кристи находится изящно сделанный и тщательно отполированный череп из серного колчедана), и в инкрустировании дерева мозаикой из шлифованных ценных камней, кусочков раковин и перламутра и даже золота. Смолой дерева Hediondilla уже в Casas grandes кусочки бирюзы и красных раковин прикреплялись к раковинной подставке и отшлифовывались. Museo Nacional в Мекалко заключает мастерски отшлифованную вазу с поперечником в два дециметра из одного куска чёрного обсидиана. «Даже самые искусные шлифовальщики камня в Европе пришли в удивление от этого художественного изделия, которое вдвойне было трудно исполнить из хрупкого обсидиана» (Малер). Наружные украшения сосуда представляют обезьяну, голова которой вполне выделана, а члены изящно пригнаны к округлённой форме вазы и её выпуклому телу; хвост в виде каймы окружает верхний край вазы, и конец его на стороне вазы, противоположной голове, выступает свободно в виде ручки. В глазницы, вероятно, были вставлены ценные камни, и отверстия в ушных мочках показывают, что тут некогда находились серёжки. В Перу и Мексике шлифовка ценных камней была употребительна. Просверленные грюнштейны и изумруды известны нам в большом числе, и А. фон Гумбольдт описывает с [648] удивлением гранитную фигуру, в закрытой пасти которой находилось просверленное и отшлифованное гранитное кольцо, сделанное с нею из одного куска.
Применение резьбы по дереву, и притом весьма искусное, обнаруживается превосходно вырезанным из дерева дверным брусом из Тикала (Гватемала), с рядами иероглифов, совершенно похожих на иероглифы Чичен-Ицы. Но бедность деревом в плоскогорьях Западной Америки не дала развиться деревянному орнаменту, как в Полинезии; тем поразительнее замечательное сходство по стилю и пониманию, какое иногда замечается между ними (см. рис., стр. 633). Деревянные ложки древних перуанцев просты, почти грубы, и вся утварь и оружие из дерева в Анконе без исключения не отличаются тонкостью работы. Заметно, что к дереву относились бережно, и что оно не всегда попадалось нужной доброты. Среди вещей, встречающихся в могилах, можно найти лишь незначительные кусочки дерева. Орудия для обработки камня и дерева были главным образом из камня. Несомненно, что тогда пользовались долотами из меди или бронзы, но обыкновенно скульпторы каменным молотком без рукоятки ударяли по долоту и работали больше песком и водой.
Употребление металлического железа не было известно и культурным народам Америки. Они умели ковать и плавить медь, серебро и золото. Впрочем, металлические орудия почти всегда встречаются довольно редко. Единственный топор из литой меди, найденный в сапотекских могилах, вызывает даже наше удивление: так привыкли мы в Мексике к каменным орудиям. Литой медный шар в Оахаке весом около центнера не позволяет, однако, говорить о «медном веке» в Америке. Мы не знаем, откуда эти народы доставали олово, но несомненно, что они пользовались оружием и орудиями из мягкой бронзы, в которой олово входило в количестве 4—10%. Долотообразные клинки с полукруглым остриём, топоры, пластинки в форме полумесяца для головного и носового украшения и головные шпильки из такого сплава встречаются и в Мексике, и в Перу. В Южной Америке Чиму — самая богатая бронзою область, что можно заключить уже из старинных сообщений Сьеса де Леон. В названной области и около неё было найдено столько оружия и орудий из бронзы, что их продавали целыми тоннами. Изображения цельтов[1], совершенно подобных европейским, мы находим у Скуайера вместе с изображением орнаментированных бронзовых лопаток. Бронзовые ножи, так же как и у перуанцев, были снабжены полулунным лезвием и рукояткой в середине; та же форма встречается у гиперборейцев (см. рис., стр. 586) и в Индонезии, где она уже является устарелой. Скуайер прибавляет, что он не мог узнать — были ли когда-нибудь находимы здесь наконечники стрел из кремня или каменное оружие; ему приходилось слышать о бронзовых мечах, но он сам не видал их.
Благородные металлы в этих странах обрабатывались повсюду сравнительно в больших количествах. Один потомок инков говорил Сьеса де Леон, что всё золото, захваченное испанцами, относилось к золоту, находившемуся там до их прибытия, как капля к количеству воды, содержащемуся в большом полном сосуде. Нам известен список вещей, добытых из Тенохтитлана, посланных Кортесом Карлу V. Мы видим там золотой солнечный и серебряный лунный круг, каждый в десять «пальм» в поперечнике, семичленную шейную повязку из золота с 415 драгоценными камнями и 27 золотыми колокольчиками, 24 [649] обложенные золотом щита, 1 обложенный золотом шлем, 4 рыб, несколько птиц, 2 морские раковины, отлитые из золота, и мн. др. В Перу золото и серебро считались почти монополией правителя (что могло быть и в Мексике), и этим объясняется скопление этих металлов в Куско, где у несчастного инки, обладателя несметных сокровищ, испанцы нашли, наконец, своё баснословное Дорадо. Но и в частных могилах и постройках собрано немалое количество золотых и серебряных вещей, и гуаки древней страны чибчасов во время золотой лихорадки в первые 50 лет подвергались систематическому разграблению. Золото, по-видимому, принадлежало к числу жертв, которые приносились богам, и подвергавшееся сомнению сказание, из которого алчные испанцы узнали многое слишком рано, едва ли заключало в себе преувеличение. Действительно, вскоре после того в озере Гуатавите найден был плот или носилки из свёрнутых спиралями золотых полос с изображением правителя в средине; в этом озере, по преданию, купался Эльдорадо и осыпал свой народ золотым песком.
Золото южноамериканских художественных вещей содержит серебро, а также и медь, как оно встречается в природе. Существуют и искусственные сплавы из обоих благородных металлов с железом и медью. Литые вещи из золота и серебра приготовлялись с выдающимся искусством. Скуайер рассказывает: «У меня есть отлитая из серебра группа с тремя фигурами, мужчины и двух женщин в лесу. Группы поднимаются с круглого основания в 10 дюймов в поперечнике и весят 48,5 унций. Они очень прочны, вылиты из одного куска и от удара издают звук, точно колокольчик. Деревья, ветви которых, раскинувшиеся во все стороны, походят на ветви альгаробы, сделаны весьма искусно. Человеческие фигуры обладают правильною пропорцией и исполнены жизни». Брауншвейгский музей обладает серебряными статуэтками из могил Куско, и в том числе фаллическим изображением горбатого карлика с косой (в колпаке?) и смеющимся лицом. Исполнение весьма тщательное, но статуэтки весьма стёрты, откуда можно заключить, что они служили амулетами. Там делались и плавильные тигли превосходной работы. В Перу отделение серебра от свинца производилось повсюду с помощью паяльной трубки. По словам Брассёра, у сапотеков были литейные формы из угля. Примесь свинца к серебру для лёгкости плавления также была в употреблении. Вытянутое золото и серебро встречалось ещё чаще. Нам известны из Мексики даже вещи из серебряной филиграни, в довольно большом количестве, заставляющие предполагать выдающуюся тонкость орудий работы. Во дворце Чиму была найдена заложенная ниша почти в 0,5 метра шириною с правильно положенными слоями сосудов для питья и ваз из очень тонкого серебра, в виде лицевых урн. Серебряные пластинки нашивались на платье, причём в числе их особенно часто встречается форма рыб. Такие рыбы находят в гуано островов Чинча на 10 метров ниже поверхности земли.
Золото получалось промыванием, а серебро, медь, олово и свинец — извлечением из руды. Серебряные рудники Пачуки и Таско в Мексике считаются самыми древними. Высказанный в новейшее время взгляд, что древние мексиканцы знакомы были с амальгамированием, опирается на поразительное указание, будто один испанец в Мексике впервые применил этот процесс в 1557 году. Старинные шахты Уанкавелики были так обширны, что в их переходах легко было заблудиться. Здесь находили ртутную руду, и, несомненно, пользовались киноварью как таковою, то есть как краскою. Многочисленные залежи серебра открыты были только после завоевания, особенно в Потоси.
Мирные сношения останавливались у политических границ, как это делается в Тибете и как делалось в Японии до прибытия европейцев. Если на пространстве нынешней Мексиканской республики сохранилось более 50 индейских первичных языков, то здесь не могло [650] быть никаких объединяющих сношений в новейшем смысле слова. Многочисленные местности мицтеков с ацтекскими названиями или часто попадающиеся следы языка кечуасов в языке хиваросов заставляют предполагать колонии, находившиеся в связи с завоевательными или скорее хищническими экспедициями более сильного народа. Подобно этому значительная часть завоевательного распространения мексиканцев и перуанцев может считаться военной колонизацией (см. ниже стр. 666). Родовая система затрудняла общение: бедный был связан с деревней, потому что
она обеспечивала его содержание, а богатый — потому что в неё был вложен капитал работы и влияния. В различиях условий производства мы находим сильное побуждение к разделению труда, которое должно было содействовать торговле. Даже ценные предметы из бронзы и серебра изготовлялись в больших количествах, то есть для торговых целей.
Проведение дорог принадлежит к основным условиям высшего положения культуры народов американских плоскогорий. Только благодаря ему царства толтеков и инков могли оказывать в течение столетий существенные успехи в развитии населения под охраною прочной власти. Перу и в этом отношении стояло выше: и в настоящее время древние дороги инков тянутся там широкой серой лентой через жёлтые парамо. Четыре большие дороги вели из Куско к Андам, в Чили, Арекипу и Кито. [651] Общее протяжение дороги от Куско до Кито, которая отчасти была проведена вдвойне, по равнине и по горам, исчисляется в 600 миль (легуасов). Дорога шириной в 4—7 метров, вымощенная и местами огороженная цементом и камнями, не обходит маленьких неровностей, но в местах более крутых она углублена или срыта; иногда она построена даже на каменном фундаменте. На многих участках через каждые 50 шагов проложены канавы для воды на случай ливней. Таким образом, дорога поднимается на высоты в 4000 метров. На очень крутых местах положены поперёк каменные пороги в виде ступеней, напоминая нам, что по этим дорогам не двигались ни вьючные животные, ни повозки, вследствие чего их легко было поддерживать в исправном состоянии. На них встречались и каменные ограды, и местами дорогу сопровождали тенистые деревья. В Юкатане существовали широкие искусственные дороги в 7—8 метров из каменных глыб, связанных известью и покрытых цементом. В Мексике можно и теперь видеть хорошо сохранившиеся остатки этих дорог. В Перу и Юкатане попадаются развалины каменных мостов. У Чавин-де-Уантар дорога ведёт к древнему укреплению по вполне сохранившемуся мосту из трёх каменных плит средней длины в 6 метров, опирающихся с обеих сторон на крепкие сложенные из камня столбы. Для утоления жажды путников служили источники, вода которых проведена была у дороги по трубам. Для остановок служили домики, в которых сменялись и гонцы инки; на ровной местности остатки этих станций встречаются обыкновенно на расстоянии 1,5 км одна от другой. Легенда, будто Инка и Монтесума получали ежедневно свежую морскую рыбу, объясняется при помощи этих станций. Индейские скороходы пробегают 1 км в 4 минуты; путь из Трухильо в Кахамарку, считающийся пятидневным, они могли проходить менее, чем в день. Таким образом, Монтесума мог скоро узнать о прибытии испанцев на берег Веракруса и получать ежедневно новые известия об их движениях. Система гонцов была одним из важнейших учреждений правительства этих государств плоскогорий: правительства тем сильнее, чем повеления его распространяются быстрее. Даже по прошествии целых столетий после завоевания древние искусственные дороги служили путями сообщения. И когда старинные дороги перуанского плоскогорья при постройке железной дороги неосмотрительно разрушались, в области Кахамарки их можно было восстановить только с большим трудом.
Наряду с мостами попадаются на большом протяжении водопроводы, необходимые в сухом климате плоскогорий. Водопровод по бамбуковым трубкам из Чапультепека в Мексико, существовавший при Монтесуме и поддерживаемый ещё и до сих пор, несправедливо приписывается весь эпохе ацтеков. Водопроводы, высеченные в скалах, можно видеть и теперь близ Тескоко и в ещё большем количестве близ развалин перуанских городов. В окрестностях Уандоваля, в Перу, водопровод идёт из ручья по каналу, обложенному камнем. В описаниях замков инков содержатся рассказы об искусственных водопадах.
Обилие развалин в древнекультурных странах Америки необычайно велико, и они до сих пор ещё не все известны. Большие, величественные развалины в Санта-Лусии в Гватемале найдены только 35 лет тому назад, и наряду с ними можно поставить развалины Кобана и Кирагуи. Рядом с величественными развалинами на островах озера Титикаки могут занять место ещё более величавые развалины Тиауанако и Пума-Пунки. Трудно даже понять, каким образом такие значительные монументальные сооружения могли воздвигаться так близко одно к другому. Но оседлый индеец строит свою деревню, когда она разрушена, не на прежнем месте, а ищет для неё новое место. Если разрушается его жилище, он его не исправляет, а ставит новое. Болезнь, [652] смертный случай, неурожай часто заставляют индейца оставлять свою родину. «Мне известны, — говорит Банделье, — пуэблосы, которые в последние 300 лет три раза меняли свои места, каждый раз оставляя развалины». Многочисленные развалины поэтому вовсе не служат доказательством одновременного густого населения: вблизи последней резиденции бирманских королей, Мандалая, лежат Ава и Амарапура, бывшие одна за другой столицами страны в течение нашего столетия. Это соображение разъясняет и протяжение многих развалин. Один только Паленке имел протяжение в 9—14 км по берегу речки Отолума и, конечно, состоял отчасти из пустых, развалившихся домов. Даже и оседлому индейцу, обитающему в громадных общественных домах, как например в Новой Мексике, не чуждо некоторое непостоянство. Столь ограниченная, редко населённая область, как Юкатан, обнаруживает на севере Исамаль, Акэ, Мериду, Мьюапан, в средней части Ухмаль, Хабу, Лабну и 19 других городов значительного протяжения, а на востоке замечательную Чичен-Ицу (см. рис., стр. 109 и 650), и в то же время и многие другие многочисленные развалины, скрываются, без сомнения, в неисследованных частях юга и востока, поэтому, мы видим здесь свидетельства различных, быть может, не слишком отдалённых друг от друга по времени стадий человеческого развития. Эти свидетельства позволяют нам отнести перуанские архитектурные остатки к различным историческим периодам, что имеет основу для всех американских культурных народов. По той же причине отдельные постройки, как скоро они принимают большие размеры, представляют негармоническое скопление домов с обширными покоями, переходов, маленьких хижин и т. д., что является, по-видимому, продуктом различных времён и потребностей.
Жилые дома строились из кирпичей, высушенных на воздухе. В Чиму, где сохранились обыденные дома, они, будучи построены с крайней правильностью около большой площади, производят мрачное, пустынное впечатление. Стены имеют 1 метр толщины и 4 метра высоты; крыши выведены весьма круто. Свет и воздух входили только через двери, которые, согласно описанию Тласкалы, закрывались циновками. В Юкатане даже в самых больших дворцах не было окон; без окон был и знаменитый дворец в Митле. Основной план больших дворцов представляет только сопоставление подобных покоев. Так наилучший сохранившийся памятник Чичен-Ицы, «Красный Дом», представляет четырёхугольное здание, поднимающееся на низкой террасе. На передней стороне, обращённой к западу, трое ворот ведут в галерею, тянущуюся поперёк всего здания; в галерее три дверные отверстия ведут каждое в отдельную залу. С этим зданием по основному плану сходна величественная Каза дель Гобернадор в Ухмале в 100 метров длины, 12 метров ширины и 8 метров вышины, лежащая на естественном возвышении, искусственно увеличенном прибавлением каменных глыб и поднимающемся тремя террасами. Внутренная часть здания разделена стеной на две узкие залы или коридоры, которые, в свою очередь, перегородками между передней и задней стороной делятся на известное число покоев. Из каждой комнаты передней стороны дверь в средней стене ведёт в соответственное помещение задней. В передней стороне 11 входных ворот; по одним воротам имеет и каждая узкая сторона. Стены этих комнат выведены из грубых камней, связанных известью, без всякого следа краски и лепных украшений; только в одном или в двух местах можно видеть следы штукатурки. Очевидно, в этих гигантских постройках главное значение придавалось массе и наружным украшениям, предпочтительно перед планом, по большей части весьма простым, но часто кажущимся запутанным вследствие неясности и нагромождённости внутреннего расположения. [653]
Даже и в постройках Митлы, принадлежащих по внешнему впечатлению к наиболее определённым, среднее пространство имело 60 метров боковой длины, и на каждой из четырёх сторон его трое ворот вели в длинный и узкий покой. Над северным покоем сделана сравнительно небольшая квадратная надстройка, состоящая, в свою очередь, из квадратного среднего пространства, окружённого четырьмя узкими длинными комнатами. И здесь наружная сторона богато украшена, а внутренняя совершенно обнажена. Пол выложен многоугольными каменными плитами, прилаженными друг к другу с циклопическою грубостью. Узкий, тёмный, извилистый ход ведёт в надстройку с пятью комнатами. Здесь снаружи и внутри стены покрыты украшениями из твёрдого, порфирообразного камня, разделанного резкими линиями, расположенными по большей части зигзагами и начинающимися приблизительно на расстоянии одного метра от пола (см. рис. ниже). Под ними сложена стена, состоящая также из неправильных, более или менее обтёсанных камней, положенных друг на друга и связанных глиною. Там, где эта стена на виду, она покрыта шлифованным слоем извести, окрашенным в красный цвет. В промежутках между орнаментированными камнями не замечается извести, но они плотно подходят друг к другу.
Эти памятники древнеамериканского строительного искусства производят впечатление главным образом своей массой; механическая победа над ней вызывает наше удивление. Нам кажется почти непонятным, каким образом без помощи железа могли быть отделены громадные плиты и столбы от соседних скал и каким образом им могли быть приданы формы с острыми рёбрами. Перу предлагает нам эту загадку уже в постройках Тиауанако, которые надо отнести к периоду, предшествовавшему инкам. Каменные плиты всех величин, из которых плиты в 3 метра длины, 2 метра ширины и 1,5 метра вышины — ещё не самые значительные, лежат, в особенности у Пума-Пунки (львиные ворота), перемешанными между собою так, как они были привлечены к желанной цели усталыми руками человеческой толпы. На десять часов в окружности всего ближе находятся каменные залежи Серрании, откуда был заимствован материал для этих построек, и можно предположить, что он обтёсывался на месте. Так, у Ольянтайтамбо между каменоломней и зданием лежат громадные полуобтёсанные «piedras cansadas». На реке Уилькамайя стоит столб на далёком расстоянии от обоих берегов. Вместе с двумя каменными плитами, которые остались готовыми, но не сдвинутыми с места, в каменоломне, он должен был образовать мост. Нечего говорить о том, что передвижение больших масс вверх было ещё труднее. С этой трудностью связана была незначительная высота монументальных построек, со входами высотою менее человеческого роста, и такие странные явления, как например прямоугольный вход храма в Тиауанако, вырезанный в монолите. Стремление ввысь удовлетворялось только пирамидой, иногда больших размеров. Ещё загадочнее кажутся эти трудные каменные постройки, когда мы припоминаем, что, по крайней мере, в распоряжении древних американцев и среднемексиканцев были ближайшие великолепные строевые леса в горах. Несмотря на внушительность этого массового впечатления, его нельзя назвать действительно величественным. Колоссальность эта замечается лишь непосредственно у подножия самого здания. Как говорит Винер, «более утончённое искусство могло бы, не передвигая таких масс, достигнуть большего». В замыслах, [654] выполнении и украшении этих построек недостаёт чувства строгой правильности. Охота к постройкам была так же велика, как в настоящее время у славящихся ею индейцев Гватемалы, но способность к этому не развивалась соразмерно с нею. Тяжеловесность и недостаточность чувства красоты в сопоставлении украшающих линий и фигур отводит этим постройкам в ряду архитектонического развития значительно низшее место в сравнении с древнейшими египетскими зданиями.
Местные изменения заключаются в наружной отделке. В Митле мы видим более геометрических украшений, чем в произведениях майя. Такая же склонность замечается и в Перу. Простые, резко обтёсанные квадраты, глубокие, нишеобразные прямоугольные вырезы, желобо- и карнизообразные выступы построек в Тиауанако и скульптура грубых колоссальных бюстов той же области принадлежат, правда, к более древнему времени. Архитектор инков не блуждал в тропических чащах зодчества древних майя, но и его изваяния не лишены общего характера преувеличения. Уже Александр фон Гумбольдт заметил сходство в характере перуанских памятников, которые лежат на Кордильерах на высоте от 1000 до 4000 метров, подвергаясь, с одной стороны, действию тепла, а с другой, холода, и рассеяны на протяжении 225 миль.
Замечательно предпочтение, выказываемое этими народами четырёхугольнику в плане построек. Кроме многочисленных конусообразных курганов, встречается лишь немного круглых построек, вроде могильного памятника в Маяпане (Южная Мексика). В особенности у майя четырёхугольник выражен даже и в частностях: эту форму имеют двери, а вся постройка с плоской крышей походит на куб. Даже орнамент любит четырёхугольные формы, соблюдающиеся во фризах и карнизах и окружающие в виде рам образные письмена (см. рис., стр. 656).
Предпочтение, оказываемое пирамидальным надстройкам, является одним из признаков древнеамериканского искусства. Оно выразилось в сооружении искусственных пирамид и в превращении целых холмов в пирамидальные подножия храмов или разнообразных групп священных предметов, возвышавшихся на ступенях друг над другом. В Паленке, Ухмале, Кобане, Исамале и пр. можно видеть могущественные пирамиды, вполне самостоятельные или служащие основою зданий. Так называемый замок в Чичен-Ице (см. рис., стр. 650) стоит на пирамиде почти квадратной формы в 24 метра высоты. В Паленке главное здание, так называемый дворец, возвышается на земляной пирамиде в 12 метров высоты с длиною основания 90 и 80 метров, с наружною поверхностью, выложенною широкими каменными плитами. К главному зданию, образовавшему четырёхугольник в 8 и 52 метра, поднимались по лестнице. [655] Жилища жрецов и посвящённых божеству солнечных дев вблизи храма покоились так же на пирамидальных или конических каменных фундаментах. В Перу эти пирамидальные основания встречаются не так часто, но зато в колоссальных размерах. Невдалеке от развалин храма Уануко-Вьехо близ Кольпы каменные лестницы ведут на возвышенность, на которой возвышается храм в виде одноэтажной постройки, расположенной по направлению стран света. Четверо ворот, наподобие столбов, ведут к главному фасаду, на бордюре которого находятся в виде украшения две каменные пумы, которые, подобно египетским сфинксам, охраняют священный путь. Город храмов Пачакамак лежал на трёх пирамидальных холмах, вероятно, насыпанных искусственно. В Мексике пирамиды Теотиуакана, называемые «Солнцем и Луной», лежащие на 50 км к северо-западу от города Мексико, исследованы точнее других. Они заметно возвышаются над плоской долиной Мексики, одна на 66, другая на 46 метров, и видимы издалека. Обе они построены из обломков и туфа окрестных вулканов и притуплены, как все пирамиды в Мексике и даже до самого Миссисипи в Северной Америке. Пирамида меньших размеров лежит к северу от более крупной. Глядя с вершины более мелкой на юг, мы легко различаем дорогу, охваченную с обеих сторон небольшими каменными холмами и простирающуюся на 1,5 мили почти по прямой линии до цепи холмов Серро-де-Матласинга. Перед самой меньшей пирамидой лежит колоссальный торс, относительно которого предполагают, что он некогда помещался на усечённой вершине пирамиды. Он искажён до неузнаваемости, но и теперь ещё можно отличить головную повязку недурной работы и четырёхугольное углубление в груди. Замечательна часто встречающаяся парность пирамид: в Чичен-Ице мы видим две параллельные пирамиды в 110 м боковой длины, из которых одна хорошо сохранилась, выказывает пёструю живопись на оштукатуренном основании. Двойные пирамиды на общей основе встречаются в Кобане. По большей части пирамиды имеют 10—20 метров высоты. Наклон четырёх сторон пирамиды не всегда одинаков, и не всегда основное очертание её имеет квадратную форму. Подъёмы по лестницам с четырёх сторон распространяются в небольших пирамидах в каменные облицовки, причём встречаются хорошо обработанные плиты в 2,5 метра длины. На пирамидах Кобана можно найти лестницы с тремя разветвлениями. В пирамидах Теотиуакана и др. были замечены подземные ходы, тщательно выложенные камнями и поэтому исключающие всякое подозрение, что они выкопаны искателями кладов. Что бы ни находилось на площадке пирамиды — храм, каменная ограда или открытый жертвенник — в древней Америке, по-видимому, ни одна из них не была вполне самостоятельной, служащей себе целью, как в Египте. Напротив, в них открыты были следы погребений. Так, в пирамидах Кобана Маудсли несколько раз находил окрашенные скелеты ягуаров и зубы собак (или волков), — и будущие раскопки должны будут обратить внимание на то — не служат ли пирамиды осуществлением громадного могильного холма, воздвигавшегося постепенно, как показывают промежуточные слои из цемента. В отдельных случаях с ними можно связать предположение Банделье, что более грубые пирамиды, как например в Чолуле, были не что иное, как укреплённые деревни на постепенно образовавшихся холмах из кирпичей.
Исследования в Центральной Америке открыли внутри пирамид подставки в виде стен и цементные полы. Законченная геометрическая правильность вообще не свойственна древнеамериканскому искусству, которое часто кажется неподвижным или, по крайней мере, не свободным, но никогда не является кристаллизованным. Достаточно указать [656] предпочтение не симметрично расположенным дверным отверстиям в четырёх стенах помещения; двери, находившиеся в перспективе, одна за другой, вызывали удивление, как нечто весьма трудное для исполнения.
Естественные холмы путём устройства террас превращались в священные горы. В Паленке, кроме 16—20 главных зданий и храмов, находили также развалины пирамидальных террас с храмами и строениями, похожими на галереи, группы низких домов и странные постройки, состоявшие из лабиринтообразной путаницы небольших комнат. Всё это было расположено друг над другом в виде амфитеатра почти до самой вершины Серро-Альто. Так, в верхней долине Анауака холм близ Тескоко вверху и внизу и на всех сторонах представляет развалины зданий и изваяний. Эти обломки распределены так, что они стоят в промежуточных пространствах вдоль дороги, кругообразно изгибающейся от подножия горы до её вершины. Памятники на дороге могли быть подготовлениями к святилищу, подобно станциям перекрёстной дороги. Здесь можно видеть ниши в скалах на небольших расстояниях и в них остатки высеченных из скал изваяний — ступни с повязками сандалий, складки одежд, следы обычного железисто-красного окрашивания и украшения одежд, — показывающие, что всё вообще было выполнено не без известной тонкости. Судя по этим остаткам, обе фигуры были сделаны в очень выпуклом рельефе и должны были быть по меньшей мере в 3 метра высоты. Несколько в стороне находится гребень громадной скалистой глыбы, которому придана форма лежащего животного игуана или крокодила, могучие формы которого легко распознать издали. Затем следует борозда, высеченная в камне, ведущая к круглому углублению через пять скалистых ступеней. По обеим сторонам из нависших скал выделаны лягушки в полметра величиною. Ниже лежит другое углубление в 1,5 метра в поперечнике и около 3 метров глубины. К нему ведут ступенеобразные седалища и 30 ступеней, высеченных из одной и той же скалы. Здесь можно заметить желоба, выдолбленные весьма тщательно. Наконец, на вершине горы мы опять находим лежащее животное, выделанное из скалистого гребня; кругом него поверхность образует гладкую широкую площадку с помощью ограды и извести. С этого холма, одного из предгорий восточной окраины плоскогорья, можно проникнуть взглядом на восток, на покрытые тёмным лесом высокие горы, и в то же время видеть на далёкое пространство жёлтую плоскую возвышенность, на которой сверкают серебряные щиты лагун. Картина производит глубокое впечатление, позволяющее предположить, что этим народам не было чуждо чувство природы, которое выражается уже в сооружении мест поклонения на [657] горах. И далее на юге, в древней стране сапотеков и михесов нельзя найти ни одной господствующей возвышенности, на которой не оказалось бы развалин зданий, каменных изваяний или, по крайней мере, глиняных идолов с известными уродливыми лицами, образующимися превращением естественных черт лица в геометрические линии (см. рис., стр. 647, 656 и 658) и другие прихотливые орнаменты.
Многие архитектонические мотивы прямо не понятны. Замок Чичен-Ицы есть круглое здание в 7 метров в поперечнике, внутренность которого напоминает уступы (estufas) пуэблосов; он состоит из каменной кладки с идущим вокруг очень узким двойным коридором. Здание стоит на двух нагромождённых друг на друга террасах; с первой на вторую террасу ведёт лестница в 20 ступеней, перила которой сделаны в виде сплётшихся между собою змей. Простые своды оказываются уже в каменных постройках Сьерра-Мадре древней Америки. Дверь, которая и в роскошных дворцах редко бывала более 2 метров высоты, суживалась кверху и часто покрывалась только одним камнем. Ниши в стенах в виде буквы Т попадаются в Теотиуакане и Перу и в них часто признавали кресты (ср. стр. 611). В простых круглых, валообразных столбах в Митле А. ф. Гумбольдт видел единственный пример применения колонн в древнеамериканской архитектуре; с того времени в Паленке и Перу были открыты покрытые изваяниями или раскрашенные столбы, поддерживающие тяжёлую кровлю. В Паленке можно видеть подпорки открытой галереи с двумя лепными изваяниями в 2 метра высоты, над которыми тянутся иероглифы; внутри дворца стены и столбы украшены гранитными изваяниями. В развалинах Юкатана находят самостоятельные, закруглённые, ничем не украшенные столбы, в несколько метров высотою, позволяющие заключить о существовании фаллического культа. В Паленке заслуживает удивления обилие свободно стоящих столбов и обелисков, покрытых иероглифами и карикатурными лицами. Подобные же столбы в 8 метров высотою найдены были в Санта Лусиа-Косумальуапа, а в Кобане они образуют оригинальную аллею на «plaza» древнего пуэбло. В так называемом дворце монахинь Чичен-Итцы ворота украшены маленькими каменными колокольнями, напоминающими Китай и Японию. Просверленные для подвешивания и гладко отполированные пластинки из грюнштейна, вероятно, заменяли колокола. Просверленные каменные диски в 6 метров в поперечнике с вырезанным человеческим лицом, из которого идут лучи (солнца?) известны нам из Центральной Америки. Совершенно загадочны каменные кольца в виде узды или подковы, нередко богато украшенные изваяниями, встречающиеся в различных размерах до ⅔ метра в диаметре, в 20—25 кг веса, в Мексике и на Вест-Индских [658] островах (см. рис., стр. 657), несомненно, имевшие религиозно-символическое значение. Мы склонны видеть в них воспроизведение кости нижней челюсти, считавшейся священной у многих народов. Башни и столбы, обвитые исполинскими каменными змеями, или фриз из крупных черепах кажутся простыми в сравнении с иероглифическими украшениями, в которых вообще нельзя распознать никакой естественной формы, а только линии, проведённые, по-видимому, произвольно, или символы; будучи созданы лишь фантазией художника, такие странные очертания не повторялись бы несколько раз.
Строительный материал крайне изменчив. О простоте и даже грубости отделки мы уже говорили. Снаружи применялись кирпичи, высушенные на солнце, и обтёсанные камни. Полированный цемент употреблялся для фундаментов, платформ и полов. Бут употреблялся без различия твёрдости. Так в Куско рядом друг с другом стоят остатки зданий из твёрдой серой извести и из трахитового порфира. В постройках и изваяниях Киригуа встречается кварцевый камень с известковым цементом.
Мексиканские деревни нынешнего времени — неправильные скопления хижин из тростника и хвороста, группирующиеся вокруг свободной площадки, в средине которой растёт всегда большое тенистое дерево, манго, тамаринд и сейба; часто около дерева стоит дом, более длинный и высокий, чем жилые дома, более тщательно покрытый и выбеленный известью. Небольшой безыскусственный крест на коньке, связанный из двух палочек, указывает, что это — церковь. Противоположность размеров и часто богатого внутреннего украшения церкви с низкими, лежащими кругом хижинами составляет один из признаков старинного индейского ландшафта. Кругом в лесу и сырых местах лежат маисовые и банановые поля. Эта простая картина повторяется в Центральной Америке и далее к югу через всю полосу древней культуры с изменениями, обусловленными климатом и почвою. Индейские деревни в прежнее время должны были иметь несколько иной вид, так как в них находились общественные дома, и вместо церкви возвышался холм с жертвенниками. Прежде думали, что большие развалины Америки не заключали в себе частных домов. Эти последние отчасти были, однако, найдены, и теперь уже высказывается утверждение, что многие большие дома, которым придаётся название дворцов, представляют собою не что иное, как конгломерат отдельных жилищ обитателей пуэбло, которое нужно представлять себе по образцу casas grandes Новой Мексики. И Тенохтитлан была лишь большая индейская деревня с несколькими храмами и дворцами, от которых не осталось теперь никакого следа.
Кортес говорит, что в городе Мексико во времена ацтеков было несколько красивых базарных площадей, и на самой главной из них ежедневно сходилось до 60 000 человек. Она была окружена навесами, и товары были разложены в порядке на улицах. В числе дешёвых товаров он называет почти все предметы торговли, которые можно видеть и в настоящее время на мексиканских рынках, от платья, украшений и оружия до попугаев и плодов опунции. В лавках, [659] так же как и теперь, отпускались за плату еда и питьё. Там были цирюльники, которые мыли и брили, носильщики для переноски товаров, надсмотрщики, испытывавшие точность мер, и рабочие всевозможного рода, ожидавшие, пока кто-нибудь придёт и наймёт их. Мексико казалось Кортесу таких же размеров, как Кордоба и Севилья. И его описание среди описаний его современников можно назвать одним из самых умеренных. Но многое противоречит ему. Некоторый свет на протяжение Тенохитлана бросает положение нескольких исторически установленных пунктов: дворец Монтесумы с 20 воротами, тремя дворами, прудами и колодцами, сотнею комнат, сотнею ванн, стенами из яшмы, порфира и мрамора и садами, великолепие которых конкистадоры не могли достаточно восхвалить, стоял напротив большего теокалли с храмом Уицилопохтли. Недалеко оттуда был дворец отца Монтесумы, в котором Кортес с 2000 испанцев и тлашкалтеков поместился без труда. Город едва ли тогда был больше, чем теперь; это можно сказать с тем большею уверенностью, что в нём в то время было больше воды и, вероятно, по индейскому обычаю, он вмещал в себе гораздо меньшее число жителей. На самом деле, не только дворцы занимали большое пространство, так как походили на длинные дома Митлы, Усмаля и пр., но и отдельные жилища были вообще одноэтажные. Тот, кому известны отчасти бесплодные окрестности Мексико, принимая во внимание состояние земледелия у ацтеков, не может не усомниться в возможности прокормления населения, не уступавшего по численности нынешнему. Чтобы объяснить обман, в который впали в этом случае и конкистадоры, надо припомнить рыночную жизнь суданских городов, каковы Канос или Кука, где в определённое время дня всё подвижное население собирается на площади, на которой делаются все дела, ведутся переговоры, совещания и пр.
Насколько простиралась власть инков, укреплённые места на господствующих высотах, которые ввиду стрел и пращей не должны были быть особенно сильными охраняли границы и дороги; более крупные города и святилища были окружены стенами и рвами, а ущелья преграждались валами. Некоторые из столиц, в том числе и Куско, прикрывались укреплениями поблизости их. Укрепление Сакса Уаман близ Куско было окружено тремя валами, из которых нижний в 10 метров вышины состоял из циклопической каменной кладки. Над ними поднимались четырёхугольные башни, а также и круглая, заключавшая в себе колодезь. В скалах было выдолблено несколько помещений, соединявшихся между собою извилистыми ходами. Ольянтайтамба, замок которого был укреплён сторожевыми башнями, возвышавшимися на некотором расстоянии ииже и выше этой крепости, был ещё сильнее. В Мексико стена, тянувшаяся от одной горы к другой, построенная из камня с очень твёрдым цементом, снабжённая глубоким рвом и простиравшаяся на 10 километров, служила для заграждения дороги в Тласкалу. В этих укреплённых местах ограды храмы представляли второстепенные укрепления, которые отчасти можно назвать цитаделями. Главный храм Тенохтитлана был окружён четырёхугольной стеной более 2 метров высоты с бойницами, и, как известно, это был последний пункт, который обитатели столицы с упорством и самопожертвованием защищали от испанцев.
Изображение природы в пластике там только тогда удовлетворительно, когда дело касается самых простых форм. Резкие линии черепа, маленькие человеческие лица, змеи и лягушки, ящерицы и черепахи предпочтительно и с большим терпением удачно высекались из камня или выполнялись из глины. Существуют перуанские глиняные чаши с изображением саламандры, которые, по верности природе и стилю, можно сравнить с лучшими японскими произведениями того же рода. Лишь человеческие фигуры в древней Мексике всегда бывают карикатурными, и [660] даже лучшие изваяния выказывают всегда отталкивающий недостаток симметрии. Не совсем законченные статуи позволяют предположить, что художник сперва гладко отшлифовывал глыбу и затем начинал вырезать её слева направо. Вследствие этого все крупные работы более или менее односторонни. Прославленная лежащая статуя Чак-Мооля (см. рис. ниже), которая несколько лет тому назад была найдена в стране древних майя и в настоящее время поставлена во дворе Museo nacional в Мексико, в своих пропорциях содержит бросающиеся в глаза ошибки. В мягких, закруглённых линиях её есть нечто привлекательное, но эта мягкая масса расплывается без основы твёрдых точек и линий. По отверстию, находящемуся в середине тела статуи, которое служило для
укрепления знамени или чего-либо подобного тому, мы можем заключить, что она, так же как и многие другие изваяния, являлась только побочным предметом при исполнении религиозных обрядов или в лучшем случае орнаментом монументального сооружения. Вместе с отсутствием красоты чувствуется недостаток достоинства в художественном произведении, составляющего истинную цель его.
Древние мексиканцы создавали бесчисленные фантастические изваяния, но их фантазия, при всей своей пышности, никогда не была достаточно свободной, достаточно оригинальною, чтобы создать в целом что-либо новое. Ваятели никогда не достигали основного ядра своей задачи — изображения свободного, естественно подвижного, вполне человечного человеческого образа. Они всегда запутываются в нитях своей собственной фантазии, как муха в паутине. О причинах этого ограничения, которое не маскируется богатством причудливых подробностей см. гл. 7, стр. 70.
Всё сказанное о понимании и воспроизведении в скульптуре вполне относится и к живописи. С первого взгляда она кажется более низко стоящею отраслью древнеамериканского искусства. Недостаток [661] перспективы здесь ощутительнее; профили почти всегда имеют два глаза и, кроме того, мы не видим здесь такого технического умения и бесконечного терпения, как в скульптуре. Впрочем, и живопись, если мы оставим в стороне неизбежную карикатурность её, даёт иногда жизненные, хотя не совсем верные натуре изображения, но вместе с тем, как священное искусство, более впадает в схематизм, чем скульптура (ср. сказанное на стр. 493 и рис. стр. 663).
В сравнении с мексиканскими, сапотекские изваяния, как говорят, вообще тяжеловеснее, толще и неуклюжее; глаза, носы и уши часто имеют на них совершенно фантастические формы и покрыты завитками, точно на татуированном в разных направлениях лице. Высшие произведения их — маски для мёртвых и инкрустированные черепа, требовавшие, вероятно, работы нескольких лет, но бесполезные для искусства, так как в них воображение, пытаясь вырваться на свободу, впадает в карикатурность. В бесчисленных головах, встречающихся на стенах и колоннах юкатекских зданий, художники узнают особый тип, который даже и в Ухмале отличается не только от толтекского, но и от типа Паленке. Сколько нам известно, нигде в Америке не встречается ничего подобного колоссальным профильным лепным портретам Паленке с их пышными рамами, формы которых можно сравнить со стилем рококо. Вещи из Чиму, хранящиеся в музеях, нередко под названием «перуанских», отличаются, однако, от последних по стилю и орнаменту, так как в них правильно повторяются известные рисунки. Мы уже упоминали о ящерицах среди этих фигур; между ними часто попадаются рыбы и змеи, какая-то болотная птица, а также обезьяна. Характернее всего копьё, какое на изваяниях Чиму правители и божества держат в правой руке. Правильно повторяется и нож в виде полумесяца или топор.
Женщина в древности и даже ныне в Перу и Мексике, несмотря на введение христианства, занимала всегда подчинённое положение. Женщины и дети сидели на кирпичных ступенях, идущих по стене, или на корточках на полу. Жёны служили мужьям во время обеда и съедали оставшееся после них. Более значения женщина имела в хозяйстве, так как она делала всю свою работу и ещё добрую долю работы мужчины; при этом ещё она должна была быть бережливой. Здесь и заключался источник власти, которую она, несмотря на унижение, часто умела проявлять и которая в матриархальной древней Америке была ещё выше, чем теперь. Находимые в женских могилах в Анконе плетёные из камыша рабочие корзинки с веретёнами, хлопком, шерстью, предметами, завёрнутыми в ткани, чашечками и раковинами для поддержки веретена, швейными иглами, пряжками, деревянными палочками, красящими веществами, камешками, кусочками металла, кольцами, ожерельями и иногда глиняными фигурами в виде кукол служат нам символами её деятельности, а также и её заслуг.
Семейная жизнь, по-видимому, настолько поднималась над уровнем некультурных индейцев, насколько это позволяли бо́льшая обеспеченность и внешний порядок жизни. Мужчина имел право искать себе подруг вне круга замужних женщин — право, которое официально признавалось в известных границах. Неверность женщины нарушала, однако, право собственности мужчины. Среди почти баснословных наказаний, приводимых историками, как например разрывание нарушительницы брака на части и раздача этих частей окружающим в Ихкоатлане, мы видим и настоящее индейское возмездие оскорблённого мужа, который отрезал жене своей нос и уши. В заключении, а также и в расторжении брака, жрецы принимали большее участие, чем у других индейских племён. Именно они исполняли часто встречавшийся обряд связывания [662] плащей жениха и невесты. Наряду с этим сватовство, подарки, время испытания и время воздержания непосредственно по заключении брака происходили так же, как и у других индейцев.
Хотя в некоторых отношениях, благодаря вмешательству жрецов и более строгим законам, многое было установлено твёрже, но семья и здесь была не что иное, как обыкновенный американский род. В Мексике эта основа общества выступает яснее, чем в Перу. Каждое племя в Мексике состояло из известного числа родов, кальпулли, сообща пользовавшихся землёю. Они ежегодно выбирали начальника, который совещался с начальниками других родов о делах племени, преимущественно военных, так как племя лучше могло защитить роды от неприятельских нападений. Когда Прескотт сравнивает государственные учреждения Перу со спартанскими, то основное сходство, которое он не определяет точнее, представляется ему в пожертвовании имущества и воли, приносимом отдельным лицом роду и государству. Во многих проявлениях символики животных, так же как и во многих иероглифических изображениях этих последних, мы можем видеть знаки тотемов. Солис называет орла, тигра и льва, изображения которых носились на ожерельях. Следы наследования по женской линии, распространённого и теперь ещё в Новой Мексике, встречались и здесь, но вместе с увеличением обеспечения всех жизненных условий, наступавших при продолжительности обитания в одном месте, перевес получало наследование по мужской линии.
Земельное владение отдельного лица древним мексиканцам было так же неизвестно в пределах культурных стран, как и вне их. В Перу вся земля разделялась на три класса — принадлежавшую храму, инке и общине. Всё имело владельцев, кроме диких плодовых деревьев и дикорастущих полезных растений, а также и широко распространённых соляных залежей и источников. Но часть сбора плодов должна была уделяться государству. Праздные люди подвергались суровому наказанию, но нищих не было: община должна была заботиться обо всех неспособных к труду. Каждый давал и каждый получал. Это было социалистическое государство, в котором многое осуществлялось из того, что измышляли в то время в Европе богатые воображением творцы утопий. В Мексике мы встречаем подобные же условия, впрочем, не столь ясные для нас. Государство сохраняло право на земли общин, альтепетлалли; общины могли распоряжаться ими, как членами, и не могли отчуждать их. Члены одной общины не должны были работать на полях другой. Смешения обитателей и перемены фамилий старались не допускать. Каждая община (кальпулли) получала землю как общую собственность, в которой участвовал каждый сочлен. Ещё и теперь в Гватемале крестьяне обрабатывают попеременно свою milpa communal, прирост с которой обращается в деревенскую кассу. Каждая семья обладала для своего содержания определённым полем, переходившим от отца к сыну. Если семья угасала, земля её доставалась кальпулли. Землю, принадлежавшую правителю, тот давал своим слугам и дворянству за их заслуги. Некоторые из этих земельных участков, «пилляли», могли на известных условиях переходить по наследству. Мексиканцы уплачивали подати полевыми плодами, обыкновенно маисом, перцем, бобами и хлопком. В неурожайные годы, напротив, правитель кормил народ из общей казны. При других формах положение рабочей массы до нынешнего дня останется одним и тем же. Республиканская свобода не имеет значения для индейца, который на высоких плоскогорьях Южной Америки должен сам заботиться о своём благосостоянии: связанный в качестве поселенца с фермами, он составляет их собственность. Ни один человек не связан так крепко с клочком [663] своей земли, как боливийский или перуанский поселенец, работающий без вознаграждения на владельцев, от которых он получает клочок земли в собственное пользование.
Крайняя и однообразная простота жизненного обихода, свойственная всей древней Америке, вполне соответствует тому, что́ мы знаем вообще о нынешних индейцах. Это — скорее коммунистическая, чем демократическая черта. Если мы не можем представить себе дворцов без сословных ступеней в человеческом обществе, то нам также трудно допустить подобные ступени при равномерном распределении и качестве домашней утвари, какие мы повсюду находим в развалинах древней Мексики. Перу, как показывают находки в могилах, и в этом отношении стояло выше Мексики, не отрешаясь, однако, от социального типа, который характеризуется и отчасти создаётся общностью владения. У знатных лиц Перу был другой язык, чем у народа. У этих народов, приближающихся во многих отношениях к высшей культуре, яснее выступают следы общего владения. Двигательная сила хозяйственной деятельности одного лица ослабляется группами, связанными одинаковыми материальными интересами. Испанские историографы завоевания, отмечающие в похвалу перуанцам, что им не свойственны скупость и алчность, так как мужчина низшего происхождения не мог передать свою собственность оставшимся после него, обнаруживают, однако, и изнанку этого райского состояния, когда жалуются на леность этих народов и отказываются понять, каким образом их предки могли создать такие гигантские сооружения.
В Перу развился усиленный, своеобразный государственный строй, в котором наследственному правителю принадлежала не только военная функция, но и более глубокое воздействие на мирный ход государственной жизни. Мексику, напротив, можно было бы назвать принудительным союзом военных демократий, во главе которых значительное преобладание принадлежало начальнику. Но между отдельными племенами лежали широкие полосы необитаемых областей, которыми они боязливо отграничивались друг от друга, так же как подобные разграничивающие поясы поддерживались и между государствами; первые, по своей внутренней организации, были, по-видимому, независимыми. Только навязанное им почитание главного божества проникало в их религиозный строй. Стремление к завоеванию и обогащению, плоды которого шли на пользу большим храмам, содействовало, ввиду своей благородной цели, приобретению всё более и более обширных областей в честь солнца в Перу и кровавого божества войны в Мексике. В Мексике, тем не менее, мы можем распознать многочисленные следы местного раздробления религиозного культа. Это показывает, насколько завоевание неглубоко проникало в жизнь: в нескольких милях от Мексики могло уцелеть такое маленькое государство, как Тласкала, обитателям которого по словам Кортеса, приходилось оказывать пособия. Имея в виду, насколько пункты, покорённые воинами Монтесумы, отдалены были друг [664] от друга непокорёнными областями, нам хочется сравнить эту власть с властью говасов в Мадагаскаре (см. гл. 20, стр. 452). Распространение нескольких гарнизонов или, точнее, военных колоний по стране, которые с большим трудом держали в подчинении завоёванный округ в нескольких часах расстояния от своих пунктов, вовсе не говорит нам о единовластии. Если Кортес оказался достаточно дальновидным, чтобы видеть в Монтесуме правителя с большой и твёрдой властью, покорение которого естественно обещало тем больше, чем больше силы ему приписывалось, то этим не может определяться наш взгляд на могущество Америки. И здесь правители были воплощениями или видимыми изображениями военного бога, и жрецы тем ближе стояли к ним, что низшие начальники были также жрецами своих племён. В Перу к этому присоединялось ещё почитание предков, благодаря которому каждый инка Куско становился новым святым для своего народа, и этим прошлая и настоящая династия тесно связывались с тем, в чём народ видел свое благо. Государственные причины заставляли воздавать божеское почитание Гуайна Капаку ещё при его жизни, и другим инкам, как скоро они в виде мумий выставлялись в Солнечном храме. Даже индейцы, обращённые в христианство, воздавали такое почитание скрытым трупам инков. Выставление мумий инков при религиозных празднествах, когда им приносились жертвы и в честь их совершались отвратительные оргии, принадлежит к числу самых грубых обрядов, но и самых влиятельных в религиозном и государственном строе перуанцев.
Это почитание инков, к сожалению, отразилось и в истории. В воображении Гарсиласо де ла Вега всё перед инками и около них лежало в глубоком мраке; только они сами сияли, как солнце, детьми которого они себя называли. До их появления Перу было крайне грубою страною, и вся цивилизация сводилась к ним; их враги были отвратительными людоедами. Никто не приближался к «сыну солнца, единственному властителю», иначе, как с обращённым в сторону лицом, наклонённой головой, опущенным взглядом и босыми ногами; даже близко стоявшие к нему лица возлагали тяжесть себе на плечи, когда подходили к нему, или делали вид, как будто обременены ею. Золото, серебро и другие благородные материалы предоставлялись только властителю, и были даже такие растения, венки из которых могли украшать только его. Его престол был изображением коленопреклонённого человека. Каждую одежду он носил только один раз. Лишь сосуды из благородного металла могли находиться долгое время в его пользовании, а все другие раздаривались после того, как послужили ему один раз. Кушанья приготовлялись ему исключительно его жёнами, а хлеб пекли ему лишь девы солнца; он не касался кушанья рукою, а ему вкладывала его в рот одна из двадцати прислужниц.
Мы не имеем никаких доказательств систематического применения мирной колонизации, как это прославляется в культурных мифах. Нас поражает также, насколько многообещающие страны, как например Чили, или страна восточных Анд, мало привлекали к себе внимание перуанцев, когда они выказывали упорное сопротивление завоеванию. Во всяком случае грубые соседи перуанцев, арауканцы во время завоевания испанцев стояли выше большинства народов Южной Америки. Испанские хроникёры ценили их промышленность так высоко, что даже приписывали им искусство обработки железа. Мы с удивлением видим, как быстро эти народы восприняли вооружение и организацию испанцев и уже в войнах конца XVI в. считались самыми опасными врагами европейцев. Из находок глиняных сосудов чисто перуанского стиля в чилийских могилах мы можем заключить, что перуанские культурные [665] элементы ещё ранее нашли доступ в Чили. Кипу арауканцев выказывает, быть может, подобное же влияние. Тогда более всего стремились к завоеванию, власти, обогащению преимущественно посредством похищения людей, результатам которого предоставлялась известная роль в религиозном культе, чем вполне подтверждается, что война и религия были жизненными элементами древних американцев. Мы имеем в виду человеческие жертвы военнопленных и рабов, потребность в которых служила, без сомнения, главным стимулом воинственной завоевательной политики и в то же время главным препятствием прочных мирных сношений. Эта политика, достигшая высшей точки у ацтеков, служила важнейшим двигателем для распространения власти, которую мы называем Мексикой.
Клан управлял общей собственностью, и глава племени был ответствен за те приношения, которые должны были представляться высшему правителю, и принимал участие в имуществе государства, охранению которого должен был содействовать. В древнем Перу не только стада лам, но и многие другие охотничьи животные охранялись строгими законами. Они считались принадлежащими правительству; никак не более четырёх раз в год под наблюдением самого инки устраивалась грандиозная охота, добыча которой распределялась между участниками. Мы уже упоминали, что металлы и драгоценные камни предоставлялись инке. Из податей, собиравшихся натурой с хлебных полей, составлялись хлебные запасы, служившие для поддержания народа во времена нужды.
В одном большом немецком сочинении о Перу говорится: «Быть может, ни одно государство земного шара не управлялось так много, так самовластно и всё же так мудро и благодетельно, как Тагуантинсуйю». Быстрое падение всех древнеамериканских царств перед горстью смелых искателей приключений не выясняет нам практических результатов этого управления. Обращаясь к источникам, мы приходим к убеждению, что ни в Перу, ни в Мексике управление не было более мудрым, чем в странах Древнего Востока или в древнем Гавайи, и что государство там держалось на шатких основах. Даже практикуемое повсюду в варварских странах насильственное переселение целых народностей из их первоначальных местообитаний в новые, указывается нам, как одно из благодетельных и в то же время величественных учреждений царства инков. Неоднократно повторявшийся в первые периоды завоевания факт, благодаря которому, быть может, Пизарро мог смело осуществить свой план, и который заключался в том, что сведения о пришельцах не распространялись далеко, не соответствует понятию об искусном управлении.
В Перу разделение страны сообразовалось с верою индейцев в особое значение числа 4 на небе и на земле. Поэтому прежде всего «Тагуантинсуйю» или «четыре страны света» было единственным названием, которое охватывало все составные части царства инков. Название Перу исходит от испанцев. В действительности царство было разделено по четырём ветрам, и в каждой четверти проходила одна из больших государственных дорог. И так как, согласно системе управления, главный город должен был отражать в себе в малом виде всё царство, то и он распадался на четыре части. Тенохтитлан также разделялся на четыре квартала.
Конкистадоры в этих странах впервые в Новом Свете встретили упорное сопротивление. Даже более мелкие народы держались смело; лошади и огнестрельное оружие скоро перестали пугать их, и Кортесу пришлось перед Тласкалой дать несколько значительных сражений. Он напрасно предлагал мир столице, до крайности истощённой голодом и болезнью; ему оставалось только разрушить её. Военный дух [666] поддерживается только там, где он находит себе пищу. Подобие этих государственных образований мы должны искать скорее в хищнических государствах древней западной Азии, чем в мирном общинном быте восточных азиатов. Следы преобладания отдельных племён Мексики на большом протяжении вовсе не говорят за существование мексиканского царства, а лишь о непрочном союзе между победителями и побеждёнными, основанном на завоевании, противно воле последних.
Роды и племена сражались под предводительством избранных ими вождей. Из истории завоевания мы узнаём, что Монтесума только в минуты крайней необходимости стал во главе войска. Начальник Тескоко, который дал приказ к наступлению ударами в маленький барабан, висевший у него на шее, был простой военачальник, так же как и тот вождь, смерть которого при Отумбе доставила Кортесу победу. Военная слава, как говорится об этом совершенно определённо, принадлежала к тем качествам, какие народ требовал от властителя. И благородное сословие прежде всего было военной кастой. Внешние знаки военной организации (см. выше стр. 650) указывают, что мужчины, способные носить оружие, группировались в военные отделы и в мирные времена. Самым уважаемым сословием было сословие воинов. Военные упражнения начинались с ранней юности и, по крайней мере, в Перу продолжались долгое время в определённые дни месяца. Испытания храбрости, выносливости и самоотвержения обозначали время, когда мальчик становился мужчиной, способным носить оружие. Разделение на роды переходило и в армию, и, вследствие этого, все жившие вместе в мирное время не разлучались и в военное. Некоторые историки приписывают важнейшим инкам возможность поставить под оружие 200 000 человек, что, без сомнения, преувеличено.
Одна из тайных причин силы и бессилия этих государств и культур заключается в военном характере их основных стран и в недостатке его у стран покорённых. Подобно тому, как пять союзных племён ирокезов производили соединёнными силами свои хищнические набеги по всем направлениям и покорили, уничтожили и вытеснили все племена от Атлантического океана до Огайо, точно так же три группы в верхней долине Мексики составили конфедерацию за 100 лет до прибытия Кортеса. Эти три коренные племени были: Мексико, заключавшее не более 40 000 душ и ограничивавшее своё местопребывание одним более или менее искусственным островом в средине озера, Тескоко и Тлакопан по берегам этого озера. Положение Мексико при военных средствах индейцев было неприступным. Историк Канады Френсис Паркман выразился об ирокезах: «Они создали вокруг себя пустыню и называли это миром». Конфедерация, во главе которой стояли мексиканцы, имела несколько более передовое понятие о завоевании: она истребляла только те племена, которые оказывали сопротивление. В других случаях покорённых только грабили и обязывали платить дань. Побеждённое племя управлялось, как и прежде, своими начальниками; здесь первое нападение вовсе не сопровождалось, как в Перу, идеей образования сплочённого царства, а стремилось только навести страх и получить добычу. Поэтому так называемое мексиканское царство во время испанского завоевания было только цепью запуганных индейских племён, которые жили в постоянном страхе друг перед другом и держались в повиновении только боязнью нападений из недоступного разбойничьего гнезда, находившегося посреди их.
Насколько обычай человеческих жертв глубоко укоренился в Мексике, видно из того, что даже правители, питавшие отвращение к ним, как например Нетцауалькойотль из Тескоко должны были допускать их. Сумаррага свидетельствует, что в последнее время [667] перед прибытием Кортеса в царство Монтесумы ежегодно падало 25 000 человеческих жертв. Даже и 5000, о которых говорит Овьедо, должны были приводить к обезлюдению обширные области. Для чужеземца в клане не было места, а на той экономической ступени, на которой стояла Мексика, ему не было применения. Умерщвление раба господином было не наказываемым. В преданиях упоминается о том времени, когда были введены человеческие жертвы, и различаются мягкие и жестокие периоды их. О реформаторе Кетцалькоатле рассказывают, что он уничтожил этот обычай у толтеков. И в других местах была введена более мягкая форма принесения в жертву своих соплеменников. Подобные фазисы могли связываться с подъёмом и падением политической власти, и число военнопленных, увеличивавшееся вместе с расширением владычества Монтесумы, могло поднять до высшей цифры число человеческих жертв именно перед первым прибытием европейцев. Так как повсюду человеческие жертвы совершались при погребении, и даже в Перу приносились в большом количестве уродливые и другие дети, то мы видим везде низкую оценку человеческой жизни, соответствующую этой ступени культуры и лежащую также в основе каннибальских обычаев. В тех пределах, в каких в Центральной Америке распространялось мексиканское влияние, мы находим человеческие жертвы, но мы находим их и у майя, отсутствие людоедства у которых прославляется как одно из их преимуществ; точно также правителей инков сопровождали в могилу гекатомбы из более или менее приближённых лиц и слуг.
У мексиканцев жрецы играли и в войске выдающуюся роль. Они шли впереди войска с изображениями богов на спине, должны были зажигать новые жертвенные костры и давать знак к нападению. Перед выступлением в поход приносились жертвы военному богу. После победы строили в воспоминание и в благодарность особые храмы, которые назывались именем одного из покорённых мест. Так же как в слиянии военного вождя и верховного первосвященника в правителе инков, и в расположении их храмов, которые в то же время в случае необходимости были и крепостями, выступает тесная связь веры и политического господства, двух великих целей этих народов, отдаляющихся одна от другой на высших ступенях культуры.
Примечания
- ↑ Кельт (или устар. цельт) — разновидность бронзового топора и мотыги со втулкой на месте обуха, направленной перпендикулярно лезвию, в которую вставлялась коленчатая или прямая рукоятка. — Примечание редактора enlitera.ru