30. Религия и жрецы американцев
| «Повсюду в Америке туземцу свойственно было чувство сверхземного. Ему известно было, что невидимые, но могущественные силы действуют вокруг него, имея возможность приносить ему по своему желанию пользу или вред. В каждой груди там находился жертвенник «неизвестного божества». |
| Д. Г. Бринтон. |
Ни один народ Америки не лишён религии. Мы находим у них веру в одного или в несколько высших существ и во множество низших духов, сказания о творении и представления о загробном мире. Идея о едином боге смутно носится над поклонением небу или солнцу. Выражения нагуасов, вроде — бесконечный, всемогущий, [609] душа мира, творец всего, выказывают, по крайней мере, предугадывания, ищущие выражения. Но масса не поднималась до такой высоты. Она сводила великих духов творения и мирового порядка к бессмысленным животным образам и низменному антропоморфизму. Здесь миссионерам пришлось испытывать величайшие трудности, отыскивая выражения для нашего понятия «бог». Там, где можно найти достаточно отвлечённое понятие, оно покрывается лишь словом «душа», «дух», «тень» или просто «чудесный». Но всё это обнимает лишь наше понятие «сверхъестественный». Алгонкины словом «атагокан» обозначали, быть может, высшего, но бездеятельного, далёкого от мира творца, которому не воздавалось никакого поклонения. Их выражение «маниту» обозначает, во всяком случае, не «великого духа», а нечто таинственное и непонятное. Маниту — бесчисленные духи неизвестного происхождения, населяющие всю природу и относящиеся к человеку то враждебно, то доброжелательно. Так же мало выражает собою слово «вакан», что на языке дакотов означает лишь нечто непонятное. Индейское понятие о божестве лишь тогда выступает из сферы чего-то смутного, когда оно имеет отношение к космогонии. Тогда оно сгущается в единственное представление личного творца мира. Высшее божество создало солнце, луну и звёзды. Из всех богов к нему ближе всех солнце: свет, жизнь и дух не различались строго между собою. Целью первого творения было приобретение помощников: созданные живые существа вышли из воды или из пещер. Верование, будто когда-нибудь люди света придут, чтобы заявить свои права на землю, созданную богом света перед возвращением его на небо, содействовало столь быстрому распространению власти белых завоевателей в XVI в. При этом, так же как в Африке и Австралии, их почитали и боялись, как духов умерших.
Почти все американцы поклонялись солнцу, за исключением эскимосов и северных атабасков. Культ солнца здесь, как и повсюду, оканчивается, по-видимому, на границе земледелия. Около света, солнца, солнечной птицы и т. п. вращаются все великие идеи американской мифологии и с особенной любовью направляются к востоку. В Перу гелиолатрия из политических видов получила единственную в своём роде организацию. Мы должны согласиться с мнением Бринтона, что солнце то считалось одним из божеств, то их символом или формой, то самим высшим божеством. Но при этом следует заметить, что во многих языках небо и солнце обозначаются одним и тем же словом; и в других местах поклонение воздаётся больше свету, чем образу солнца. Солнцу в хижине начальника приносились в жертву первые плоды земледелия, охоты и войны. Ему воссылались молитвы, когда оно всходило; клятвы, произнесённые во имя его, считались самыми священными. Благословение его испрашивалось для дальнего пути, войны и охоты; в жертву ему предназначался первый дым трубки. У натчезов название начальника и жреца было «великое солнце»; он никого не признавал выше себя, кроме солнца, и утверждал, что происходит от него. Даже у сиу, отличавшихся от натчезов во многих отношениях, и у других племён к западу от Миссисипи были в обычае жертвы и воскуривания в честь солнца. Солнце, луна и звёзды пользовались почитанием у пуэблосов, навахов, суньисов и родственных им племён, правда, не так, как боги (именно они смутно предугадывали невидимого высшего бога), но как носителя плодородия и всевозможных благ. «С издавна», «перед началом света» говорили гвателматеки. В виде «основной догмы» алеутских верований указывается поклонение солнцу и луне. Брат и сестра воспылали взаимною любовью, были разлучены и с тех пор отыскивают друг друга. Солнце преследовалось братом и сделало лицо его чёрным, чтобы опять [610] найти его днём: таково происхождение пятен на луне. Высоко развитый солнечный культ Перу, который на своей родине по временам успешно боролся против преобладания бесчисленных деревенских и родовых идолов (гуака), светит даже и в тени первобытных лесов Гвианы. В Дарьене солнце считалось творцом мира; у чибчасов одному лишь солнечному богу приносились человеческие жертвы.
Луна почиталась здесь как богиня воды и дождя, и поэтому как богиня плодородия полей, рождающих и новорождённых. Она также и богиня ночи, не приносящая ничего доброго; от неё исходят яды, болезни и дурные сны. Во всех представлениях, где злой дух противополагается доброму, основою чаще всего служит отношение луны к солнцу или, правильнее, ночи к дню; здесь часто выражается и древняя связь богини плодородия с тёмным духом подземного мира. Отсюда исходит предостережение — во время созревания плодов не оглядываться в поле и не тревожить это опасное двойственное существо. В религиозных обрядах ацтеков жрецами богини луны были прокажённые. Пустыня направляет взор с надеждою или признательностью к облакам. Поэтому в пуэблосах и casas grandes мы находим почитание воды, так же как в Мексике и в Перу, и подобно тому, как облака почитались в Иране. Там, где влажность для произрастания полевых плодов нужнее, чем тепло, в особенности в Мексике, луна в качестве водяной богини пользовалась особым почитанием при празднествах сева и жатвы. Гумилья рассказывает об одном племени на Ориноко, которое при лунном затмении прилежнее, чем когда-либо, работало мотыгой, так как богиня луны прячет свой лик, гневаясь на людей за их леность.
Неохотно выпускает вода землю из своих недр; ежедневно она проглатывает солнце и другие светила. В виде змеи она противится творческой силе огня и солнца. Она является в форме большой собаки, проглатывающей солнце во время затмений; на всём протяжении Америки, от эскимосов до туписов, во время солнечного затмения били собак, чтобы они своим визгом напугали большую собаку. Собак приносили в жертву бурному морю, а некоторые народы поклонялись их изображениям. В бури с грозой и громом слышали шум могучих крыльев, голос великого духа, призывный крик приближающегося лета, обещание плодородия, бой барабана рогатого исполина Гаокаха. Огонь молнии считался священным; перуанцы в громовых камнях, окрашенных красной краской, почитали детей громового бога, а дакоты — своих предков. Камни странной формы принимались за громовые стрелы. Конкреции необычайной формы и цвета, в особенности, если их находили в воде, в «источнике жизни», индейцы casas grandes считали священными. Бразильские туписы видели в молнии сверкание глаз, а в громе — звук голоса птицы, которая была некогда высшим божеством и творцом, и в образе человека принесла огонь и полевые плоды и теперь сводит с неба плодородие. Перуанский громовой бог Апокатекиль призвал людей к жизни, переворотив землю золотой лопатой. Его окружали три помощника — молния, след молнии и удар молнии, и у него было оружие трёх родов — молния, громовая стрела и громовой раскат. На облаках ездит Гено ирокезов, бог грома и плодородия.
Гарсиласо де ла Вега сохранил следующий гимн грому:
Прекрасная владычица,
Смотри, твой брат
Разбил чашу
Всю в осколки.
Его удары
Рождают молнии,
Глухие громы.
И ты царица
Создаёшь воду,
Посылаешь дождь,
Снег и град.
Виракоча,
Основатель мира,
Оживитель мира,
К этому делу
Тебя предназначил,
Тебя создал.
[611]
В положении ветров, в процессах творения, происходящих из совпадения дыхания (души) и дуновения, выступает священное значение числа четырёх стран света и вообще усиление астрономическо-метеорологического элемента. Виннебаги рассказывают о своём великом духе, что он создал четырёх мужчин и одну женщину, из которых первые создали четыре ветра, а последняя — землю. Повсюду они принадлежат к благодетельным творческим духам; иногда по возрасту они бывают даже старше солнца, луны и звёзд. Так же как солнцу, четырем странам света приносится в жертву табак из «священной» трубки. Ветры почитаются наряду с луною как вестники солнца, приносящие дождь, произрастание растений и прохладу. Далее мы встречаем четырёх слуг мексиканского воздушного и солнечного бога, четырёх держателей земли, переживших потоп, четырёх углов мира, четырёх братьев аравакской саги, произведших потоп и пр. Отсюда развилось общее представление о священности числа четыре и его кратных; отсюда произошёл и крест на американских памятниках (см. стр. 657).
Помощником творца, который, подобно Прометею, принимает на себя заботу о человеческом роде, бывает то само солнце, то сын или внук месяца. Близнецы Иоскега и Тавискара — «светлый» и «тёмный», которых бабкой была луна, и которых мать умерла, дав им жизнь, вступили между собою в единоборство, причём оружием одного были рога оленя, а другого — шиповник. Второй из них был тяжело ранен и, спасаясь бегством, ронял при каждом шаге струю крови, которая превращалась в кремни. А победитель вернулся к своей бабке, которая стала с тех пор тёмным злым божеством, и построил себе хижину на восходе солнца, на краю моря. Он сделался со временем отцом людей, и в особенности гуронов. Он сделал пустую землю пригодною для обитания, умертвив исполинскую лягушку, которая проглатывала всю воду; он вывел воду на землю, создал дичь и полевые плоды и дал людям огонь. Поэтому Иоскеге приносились жертвы и часто он просто назывался солнцем.
Принесение огня, по-видимому, олицетворялось более на западе и северо-западе, чем на востоке и юге, где солнце стояло на первом плане. Сперва род пауков соткал веревку, чтобы добежать до луны, но там он был задержан и должен был уступить первенство роду змей, который по этой веревке взобрался на луну и достал оттуда горящую головню. В качестве Прометея у шастиков признавался волк, добывший блестящий кремень на востоке, а мендосины держались безличного воззрения, будто бог послал огонь в виде молнии в дерево, откуда его можно вызвать посредством трения. Нам напоминает легенду о Мауи адский бог чилотов (см. стр. 614), добывающий огонь трением и окружённый целым штатом «хунчесов», которые не только прыгают сами на одной ноге, но и выламывают ноги красивым мальчикам, которых поймают.
Функции Прометея скрываются и в некоторых чертах сказаний о любимых героях, очевидно, занимающих переходное положение между небом и землёй. Менабушо, герой алгонкинов, окрашивает голову дятла в красный цвет из признательности за то, что эта птица посоветовала ему направить стрелу в шейный позвонок неуязвимого начальника Жемчужное Перо. Менабушо, с одной стороны, — индеец, как и все другие, испытывает то нужду, то изобилие, имеет друзей и врагов, женится, охотится и ловит рыбу, а с другой стороны, он может оборачиваться в любое животное и владеет могучими волшебными средствами, с помощью которых ему удалось очистить землю от великанов и змей. Но когда алгонкин в светлые дни индейского лета (indian summer) [612] говорит, что Менабушо закурил опять свою трубку, то этим он обнаруживает его космический характер. Действительно, Менабушо выступает в качестве внука луны и сына западного ветра; сумерки — его мать, умирающая вскоре после его рождения; сам герой — утро, и его борьба с отцом есть часто прославлявшаяся битва между днём и ночью.
Вечный огонь до прибытия европейцев поддерживался у многих племён Америки в честь солнца. В Виргинии в нём жгли табак для услаждения духов. Табак и в других местах заменял благовонные курения. Суньисы и в настоящее время не съедят ничего, не бросив кусочка в огонь, с просьбою съесть эту жертву. Угасание огня было дурным предзнаменованием; угасший огонь можно было разжечь только огнём из другого храма. Его поддерживали обыкновенно в хижине, заключавшей в себе кости умерших вождей; особые стражи должны были питать его. Даже и там, где его не поддерживали постоянно, жертва в виде огня была наиболее употребительной. У многих племён на празднике первых плодов огонь везде гасили и зажигали новый посредством трения; у суньисов это делалось на каждом празднестве.
Помимо неизбежного искажения при устном предании, свобода творчества нигде не проявляется так слабо, и основных идей нигде не придерживаются так строго, как в истории творения. Сравнивая космогонии с более глубокой исторической точки зрения, мы видим в них мировой миф, наполненный духом всего человечества. Нет ни одной черты полинезийской мифологии, которая не проявлялась бы в Америке, и изменения, замечаемые здесь, сравнительно незначительны.
Прежде всего, положение высшего божества определяется его творческой деятельностью; часто мы замечаем видимость монотеизма и там, где утрачено уже всякое воспоминание о высшем духе. Но это творческое божество нередко настолько приобретает человеческий характер, что оно сливается с родоначальником народа, который предполагает, что земля создана именно для него, и поэтому в творце видит первого человека своего племени: первый пимас был создан из нерва, который бог-творец вынул из своей шеи.
Из трёх элементов творения — земли, воды и огня — вода стоит выше всех: земля — только остров, небо и солнце существовали ещё раньше, и солнце приносит с неба или с его разрешения огонь на остров — землю. Сказание о творении заячьих индейцев рассказывает: отец живёт в зените, мать — в надире, сын снуёт по небу взад и вперёд между ними. Во время одного из таких странствований он замечает землю. Вернувшись к отцу, он поёт ему: «О, мой отец в вышине, зажги твой небесный огонь, потому что на этом маленьком острове (земле) мои братья давно уже несчастливы. Взгляни на них, отец мой, сжалься над людьми».
Творец мира у северо-западных американцев — ворон Ельх или Ешль, главная фигура мифов, полных глубокого значения. Его человеческий характер заметен и в птичьем образе. Божественный ворон родился тогда, когда земли ещё не было, но другой бог, Кханук, был ещё раньше. Ворон создал землю, прибавляя к ней кусок за куском. Огонь достал он с острова на море; огонь произошёл оттого, что искры падали на камень и дерево. С острова Кханука он принёс пресную воду в своём клюве. По другим сказаниям, он в самых удивительных приключениях перехитрил завистливого бога, который хранил в ящике солнце, луну и звёзды. Когда Ельх, ещё во время господства тьмы, родился от сестры этого бога, и этот последний, предупреждённый вещими птицами, бросил его в море, дельфин принёс огорчённой матери камень. Она проглотила его, и Ельх опять явился на свет и поднялся вверх в виде журавля, чтобы долететь до неба и навсегда [613] остаться там (в виде солнца?). В третьей легенде ревнивый бог следит сам за своей дочерью, но Ельх превращается в маленький травяной стебелёк и, прильнув к сосуду для питья, проглатывается дочерью, чтобы возродиться опять. Благодаря ему, из ящика с небесными телами звёзды взлетают на небо, а луну и солнце ворон выносит сам. Или он выносит в виде ворона солнце и спрашивает, слыша под собою голоса, — должен ли быть свет. Когда солнце неожиданно засияло на небе, недоверчивые люди превратились в зверей, разбежавшись в испуге в горы, в леса и в воды. В другом варианте ревнивый бог становится первым человеком, который также убивает детей своей сестры. Рядом с Ельхом мы видим его сестру, «женщину под землёю», как называют её тлинкиты, которая при большом потопе разлучается с братом и спускается в кратер вулкана Эджкомб, чтобы поддерживать подпорки, на которых покоится земля. По объяснению конягов, разлука произошла вследствие того, что сестра поела запретной травы, увидала свою наготу и убежала; младшее из детей её, зачатых на небесной лестнице, остаётся в живых благодаря песенке, которую оно выучило.
В виде противоположения, и в то же время пополнения творческому божеству, выступает тёмное начало, имеющее иногда дуалистическую форму — отца-мрака, рождающего сына-мрака. Чиллуласы помещают в воздухе дьявола с рогами и крыльями, наделённого баснословной быстротою, могущего в один миг уничтожить человека: это — бог бури, которому придан устрашающий характер, и подобие дьявола христианства, прежде вовсе неизвестного индейцам. И змея здесь первоначально не имела значения злого духа.
Название человек на индейских языках имело часто ещё другое значение — земли или камня. Так, в легенде земля или глина является основным веществом человека, или он исходит из камня: мексиканцы и тескоканцы, алеуты и макасы на мысе Флеттери думают, что они произошли из кремней. Там, где творец человека выступает в виде зверя, в нём скрывается творческое божество, которое всего охотнее принимает образ волка или собаки. Ельх на северо-западе не сам создал людей, а ему помог в этом дух по его призыву. В другом мифе он советует спасшимся от потопа бросать камни позади себя; из них произошли люди. Регрессивное развитие мифа заставляет его самого родиться в виде сына первого человека, затем подняться над водой потопа и перенестись на спине бобра на берег, где он находит вместе свою мать и её брата и создаёт народ колошей. Около основных идей происхождения человеческого рода из земли сосредотачиваются различные легенды, но и эти, по-видимому, второстепенные сказания имеют отношение к происхождению всего мира. Согласно легенде, манданы в первые времена жили под землёю, куда свет проходил только через корни виноградной лозы. Некоторые из самых смелых влезли по ней, нашли в надземном мире в изобилии буйволов и плоды, нарвали виноградных гроздьев и принесли их своим родственникам. Когда уже половина народа была наверху, лоза обломилась под тяжестью толстой женщины, и люди, оставшиеся внизу, оказались лишёнными света и надежды когда-либо выбраться оттуда. Подобные сказания мы встречаем и у бразильских лесных племён. У навахов путь прокладывают людям енот и гусеница или жук.
Сказания о переселениях отчасти примыкают непосредственно к мифу о творении. Исполин Якке-Элтини чиппевеев, который волосами своей головы ворочает небесный свод, заграждает людям доступ в западную страну. Но когда он был умерщвлён, его труп очутился между восточным и западным миром и, окаменев, превратился в [614] мост, по которому ходили олени. Если бы мы таким сказаниям захотели придать континентальный характер, то это не соответствовало бы их местному горизонту. Заячьи индейцы полагали, что на востоке, за морем, жил лысый народ, колдуны которого могли превращаться по ночам в собак или волков; они носили деревянные шлемы, чешуйчатый панцирь, щит и копьё. Сюда примыкает легенда тиннехов, согласно которой на далёком северо-западе жил народ, мужчины которого были наполовину люди, наполовину собаки, а женщины имели вполне человеческий образ. В основе этой легенды, вероятно, лежали предания о смешении двух племён с тотемическими нравами.
Предания о разделении племён часто связываются с сотворением солнца или появлением первого света на тёмной земле. За долгое время до прибытия белых на западо-юго-западе появилась звезда, и в ту сторону направились многие из народа тинне. Отсюда и произошло разделение. Монтании с небольшими и плохими стрелами распространились на юге; лушё (Loucheux), с некрасивыми жёнами переместились к северу; настоящие люди, тинне, поселились в Скалистых горах.
Сказание о потопе мы встречаем и в Америке, где оно содержит все элементы мировой легенды. Орлы предостерегают людей, так как им видны собирающиеся грозовые тучи; у других народов голуби открыли первую землю, а у третьих человеческая чета спаслась на горе, которая росла по мере того, как прибывала вода. Один индеец услышал предостережение птицы койот, построил большой корабль и сделался родоначальником папайосов. Папайосы и в наше время верят, что провидец, спасшийся на корабле, был их предком, и ежегодно посещают гору и маленькую деревеньку Санта Роза в Аризоне; ни один папайос никогда не убьет койота. Замечательно, что и у инков потоп связывается с почитанием тотемообразных племенных святынь (гуака), гор, камней и деревьев, смотря по тому, на чём спаслась чета прародителей этого рода. Иначе сложилось сказание об алгонкинском герое Менабушо. Потоп настигает его в наказание за умерщвление змеиного царя, когда он бежал на высокую гору; он поднимается на дерево, вода настигает его, и он три раза вскрикивает: «Расти!» И каждый раз дерево становится выше, пока, наконец, вода не достигает ему до подбородка. Тогда заставляет он сперва камбалу, потом мускусную крысу приносить ему землю; обе вскоре всплывают на поверхность в виде трупов. Менабушо дуновением возвращает жизнь мускусной крысе, и она приносит ему в когтях землю, из которой герой заново создаёт земной мир с растениями и животными.
Идея, что вначале была лишь беспредельная вода, из которой чудесным образом поднялась земля, придаёт этим сказаниям высшее космогоническое значение, чем легендам, в которых потоп происходит уже после создания мира. Идея об участии птиц в происхождении земли имеет мировое распространение: это — ветры, дуновение которых действует творческим образом на воду. Рядом с буревестником мы видим крылатую змею молнии; грозовая туча получает здесь творческий характер. Рей де ла Куэва чилотов покидает свою пещеру, чтобы разъезжать на морской лошади по волнам или подниматься на свой призрачный корабль; он может добыть огонь трением своего хвоста. По сказанию пимов, земля создана пауком, который, будучи сам первым созданным существом, породил её в своей паутине. В эту легенду перенесена сеть творения, которою мир был извлечён из первобытного моря. Быть может, отсюда исходит связь почитания рыболовной сети, — с которой у гуронов ежегодно, ради улучшения рыбной ловли, обручались две девушки, — с историей творения.
Когда предание становится устойчивее, а, быть может, также [615] благодаря стремлению жрецов к разнообразию, место одного потопа заступает представление о мировых эпохах. Майя считали в прошлом три эпохи, из которых две закончились моровой язвой, а одна бурей; мир, в котором они жили, находился в четвёртом периоде. Ацтеки признавали в прошлом четыре крушения, причинами которых были вода, огонь, буря и голод. Кроме того, у них через каждые 52 года тушились все огни и добывался новый трением дерева. Если бы это не удалось, солнце не взошло бы более, и всеразрушающая вода распространилась бы по всему миру. Этого боялись и перуанцы при каждом солнечном затмении. О конце мира существовали предсказания, согласно которым нынешние виннебаги думают, что будут жить только три поколения их; в связи с пророчествами о пришествии мессии, это ещё недавно повело к политическим беспокойствам. П. Лисана сохранил нам следующее пророчество майя:
В конце времён, так предназначено,
Почитанию богов наступит конец,
И мир будет очищен огнём.
Счастлив будет тот, кто до этого доживёт,
И, сокрушаясь о своих грехах, раньше оплачет их.
Второй потоп облегчает задачу антропогении, заставляя человеческий род погибнуть весь, за исключением одной пары или даже одного человека. Эти последние часто вновь создают мир; согласно верованию толовов, души умерших превращались прежде в медведей, оленей и других лесных животных, и, таким образом, созданы были животные. Это представляет, без сомнения, своеобразную форму регресса творения. И Ману, первый человек браманов, оставшись один в живых, создаёт собственной силой новые поколения.
От животных заимствуются маски, которыми прикрываются высшие божества неба, солнце и его сыновья, носители огня, луна и водяные боги, заботящиеся о земном творении. Им приписывается связь с сверхчеловеческим; отсюда развилось ясновидение в Перу и Мексике, предсказывавшее на основании движений и голосов животных. Многие странности в почитании животных объясняются тотемизмом, которым человеческие роды приводятся в близкое соотношение с животными и превращениями людей и животных, сказания о которых изменяются до бесконечности. Маскаиз Северо-Западной Америки, соединяющая черты человека и косули, относится к сказанию о происхождении этого животного из человека, намеревавшегося убить одно из божеств. Плоские камни из тамошнего аппарата шаманов изображают, с одной стороны, человека, а с другой, рябчика, проглатывающего червяка. Птицы занимают при этом первое место. Поклонение медведю далеко проникает из Азии в Северную Америку и процветает всего более у эскимосов. До известной степени каждое охотничье животное считается священным; многие «боги-животные» — не что иное, как фантастические олицетворения лесной дичи; лишь по этой причине манданы могли почитать голову буйвола как высшее существо. Убив животное, там часто говорят длинные речи для оправдания себя и примирения с ним. Дакоты не любят, когда собаки гложут кости убитых животных, из боязни, что души их могут не вернуться, и таким образом порода этих животных вымрет. Своеобразные представления о бессмертии и в Америке приводили к поклонению животным. Злые души ведут печальное существование в виде гремучих змей; души, не достигающие счастливых полей, переходят в животных и растения. Многие виды поклонения животным не так легко объяснить. Заячьи индейцы и лушё почитают мускусного быка и полагают, что его помёт делает неуязвимым; тиннехи Скалистых скал и индейцы «собачьи рёбра» рассказывают то же самое о собаке. [616] Волк создаёт вместе с луной землю и все живые существа, или один вытаскивает их из бездны. Вера в змей по своему значению уступает только вере в птиц. Змею видали в реках, и поэтому она считалась водяным божеством. Так как она меняла кожу, в ней видели символ возрождения. Здесь само собой обозначается сходство с молнией. Легенда о рогатых змеях рассказывалась у гуронов; к ней близко подходит перуанская легенда о змеином царе, стерегущем сокровища. Там, куда проникло христианство, змей преследуют; приверженность Св. Павлу, которая выражается в наименовании многих мест Сан-Пабло, находится в связи с его качеством охранителя от змей. Мексиканцы верили в баснословное животное Агуицотль, живущее в глубине воды. Они почитали его и представляли себе в образе, напоминающем восточно-азиатского дракона. В виде молнии змея сопровождает птицу — бурный ветер и, зарождаясь в оплодотворяющих ливнях, может делаться символом плодородия; мексиканский государственный герб и до сих пор ещё сохраняет это сочетание. Лягушка встречается в бесчисленных пластических изображениях, в особенности в толтекском культурном круге (см. стр. 481 и рис. сбоку). Черепаха то выступает носительницей мира, то ныряет во всепокрывающее море, чтобы достать ила для создания новой земли, что также является мифом, распространённым по всему миру. По указанию Лонга, у омагов в начале этого столетия была большая морская раковина, которая в течение многих поколений переходила по наследству в их племени. Для неё была воздвигнута особая хижина, покрытая шкурами, нечто вроде храма, и она ни в каком случае не должна была касаться земли. Перед началом войны её вопрошали, как оракула. Тогда отрезали кусок повешенного над нею табака и давали его курить знахарю. Тем временем кто-нибудь из присутствующих прикладывал ухо к раковине. Если он слышал какие-либо звуки, предвещание считалось благоприятным. В богатой животными Южной Америке редко приходится слышать легенды о них. Гвианские индейцы верили, что у животных была душа и врачи, и приписывали им даже праздничные дни. В новейшее время Эренрейх сообщил несколько типичных басен о животных у карайясов, но даже и они кажутся нам достаточно знакомыми. Девушка-лебедь наших сказок, волк-оборотень, состязание между оленем и черепахой давно известны бразильским индейцам.
Переходя к поклонению растениям, мы замечаем, что вера в мировое дерево существует и в Америке. Алгонкинский герой Менабушо во время потопа спасся на дереве. Но он — бог света и грома, живущий на востоке, и поэтому тождествен со «старым небесным человеком», Танне караибов, который, расставаясь с людьми, обещал возвращаться, чтобы переносить их души с верхушки священного дерева на небо. Сваи из священного дерева находили применение у североамериканцев в виде символов высших божеств. Части растений служили амулетами и волшебными средствами. Семена некоторой травы, брошенные в огонь, вызывали, по мнению чолонов, жесточайшие бури. [617] Камни своеобразной формы почитались под видом громовых стрел; в Мексике не было ни одной деревни, где не поклонялись бы такому идолу. Доисторические топоры, наконечники копий или ножи называли также громовыми стрелами и верили, что они произошли от молнии. Шнурок из бус, который надевали на шейку перуанских ваз, напоминает почитание горшков у малайцев. С мировым потопом связывалось почитание гор. На высоких скалах обитали злые и редко добрые духи. Речных духов, пока лодки проходили через опасные места, пугали адским шумом. Лукавые духи со смертельным взглядом населяли леса. То страшными, то покровительственными казались эскимосам береговые духи. Пускаться далеко в море, ввиду духов, которые жили на поверхности и в глубине его, считалось доказательством мужества. Там жили большие «кайяряки», которые могли вызывать бурю. Кроме того, существовали «конгенсотекиты», морские люди, которые с удовольствием едят лисьи хвосты, и огненные «игнерсоиты» на берегу или на утёсах, которые задерживали рыболовов и делали их своими товарищами.
За немногими исключениями, все индейцы верили в бессмертие души и в жизнь в надземном и в подземном мире. Отличие души от тела выражают сравнением с дыханием и тенью. Душа была просто человек, сделавшийся невидимым, сохранивший ещё много свойств живого человека, что достаточно доказывается погребальными обычаями. Идея, будто человек в другом мире продолжает жить так, как он жил в момент смерти, оказывала гораздо более влияния на военные и погребальные обычаи, чем мысль о награде и наказании. Человеку приписывалось две души — одна духовная, которая уже при жизни может случайно покидать тело, и одна, остающаяся при теле, вызывающая жизнь, пребывающая в нём и после смерти и освобождающаяся от него только тогда, когда она призывается в другое тело. Души умерших блуждают вокруг в виде духов. К этому сводится главным образом усилившаяся вера в привидения. Страх, который заставлял сжигать всё, принадлежащее умершему, превращал блуждающие души в злых духов. Все индейцы верят в многочисленных духов, замышляющих только злое; отчасти они могли быть первоначально душами умерших, но часто ещё теснее связь их с мифологией.
Душа блуждает в сновидениях. Но ни она, ни душа, выходящая из человека во время обморока и вновь вдуваемая шаманом, не представляет тождества с жизнетворным началом. Шаманы подвергают души испытаниям и хранят их в жестянках. Божество является им во сне, что кажется всем завидным даром. Сны составляют самую важную часть индейского прорицания; они оказывают большое влияние, заключая в себе советы или предостережения. Толкование их было главной задачей жрецов. В Мексике, кроме того, были в ходу гороскопы, а в Перу — предсказания, выводимые из всевозможных явлений. И здесь в каждой отрасли были особые жрецы и ясновидящие.
Счастливая страна загробного мира, представления о которой, несомненно, получили полную ясность лишь под влиянием христианства, не имеет ни ночи, ни облаков, ни зимы, ни бурь. Она обладает самым роскошным растительным покровом, так как там произрастает каждое семечко, которое не взошло на земле. Она часто, как и в Полинезии, обладает многими чертами земного мира: так, команчи представляют себе загробный мир в виде прерии со множеством буйволов, а нишинамы называют рай танцевальным домом богов. В некоторых местах предполагалось, что умерший попадает в жалкий, безотрадный мир, но благоприятное представление, по-видимому, брало верх. Для одних рай находился на юге, для других на западе. Для эксимосов он был в тёплой земле, а ад — на холодном небе. Так же как в Полинезии, в [618] Северо-Западной Америке души благородных, следуя за солнцем, спускаются вниз, чтобы найти себе приют на счастливых островах, в прекрасном длинном доме. Тлинкиты думают, что в детях возвращаются умершие родственники, и мать нарекает ребёнку первое имя по имени одного из предков. Петито никак не мог разубедить молодую девушку тинне, что она некогда жила уже под другим именем.
В представление о загробном мире входит и представление о награде и наказании. Пайягуасы верят, что злых после смерти сжигают в котлах, а добрые охотятся на берегах прекрасной реки, полной рыбой. Рукуйены признают три степени: добрые уходят на небо; злые должны блуждать в облаках; а души колдунов остаются при их телах в могилах, где другие души, даже животных, могут получать от них советы. На холодном севере, где солнце со своим теплом и блеском резче выделялось на небе, оно брало с собой души храбрых. Ещё далее делало то же самое северное сияние. Но и в Мексике солнце было счастливым местопребыванием храбрых воинов и женщин, умерших родами. Представление о чистилище у индейцев-христиан в Чилоэ не совсем ещё вытеснило верование, что в воздухе носится множество душ. И эскимосы зимою, когда солнце опустилось за горизонт, видят души, наполняющие воздух. Наказание злых после смерти индейцам неизвестно; всё возмещается здесь: и добрые, и злые пользуются вечным блаженством в той же градации, как и на земле. Вопрос решается тем, умерли ли они, как воины, или в ленивом покое, естественной или насильственной смертью.
Из общей страны душ выделяется подземный мир, глубоко сплетающийся с мифологией индейцев. Согласно некоторым легендам, души проводят в нём четыре дня; кабинопеки и ашочимии заставляют души летать вокруг большого очистительного огня, прежде чем они могут войти в загробный мир. У чоктасов злые души попадают в реку, полную разложившейся рыбы и мёртвых жаб, где они никогда не видят солнца и испытывают всевозможные бедствия. Через этот Стикс души вообще должны переправляться в каменном челноке по опасной лестнице, по окоченевшей змее или по скользким перекладинам; злые не могут перенести этого пути и погибают.
Во всей Северной Америке форма религии не столько политеистическая, как в Южной Азии, древней Европе и Мексике, сколько пандемоническая. Вследствие этого, сравнительно так редки изображения богов, которые чаще всего встречаются на северо-западе. На берегу залива Нутка Кук во многих домах видел одно или два толстых бревна, метра в 1,5 высоты, с резной передней стороной, имевшей некоторое сходство с человеческим лицом; по бокам были вырезаны и руки с кистями, и всё это было раскрашено. Занавесь из циновки, закрывавшая эту фигуру, показывала, что она была предметом особого почитания. Гайдахи воздвигали художественно вырезанные столбы в память умерших (см. стр. 565 и фиг. 10, табл. «Оружие и украшения индейцев»). В восточной части Северной Америки подобные резные изображения были вообще реже. По рассказам, человеческие идолы были в храмах Виргинии, а также и раскрашенные подпорки с резными человеческими лицами. Майя держали в домах деревянные изображения предков. В пещерах на Санта-Лусии были найдены каменные изваяния и куски глиняной утвари; грубо вырезанные человеческие головы и целые фигуры или физиономии баснословных страшилищ на стенах указывают связь с древним культом.
От южной оконечности Флориды до Арканзаса и до Виргинии существовали солнечные храмы — хижины больших размеров с толстыми глиняными стенами, увенчанные куполообразной крышей, с которой одна или несколько фигур орлов глядели на солнце. Кругом
[К таблице: Американские древности]
1. Пончо, одежда из перьев, Перу. 2. Мумия попугая, Перу. 3. Закутанная мумия, Перу. 4. Голова мумии (Атраппе), Перу. 5. Каменная фигура, Мексика. Глиняный сосуд, Мексика. 7, 8) Надгробные доски, Перу. 9. Детская мумия, с игрушкой, Перу. 10. Глиняная фигура ламы, Перу. 11. Глиняная урна, Перу. 12. Глиняная урна, Перу. 13. Глиняная урна, дьявол, Перу. 14. Блюдо с коршуном (Sarcorhamphus Papa), Мексика. 15. Золотая фигура, Антиокия, Колумбия. 16. Золотое украшение, Нов. Гранада. 17. Урна — два ягуара, Перу. 18.—19. Бронзовые секиры, Перу.
[619] виднелись на стене головы врагов или же стояли раскрашенные столбы с резными человеческими лицами. Жертвы приносились в сторону востока и запада, и в тех же направлениях двигались процессии. Из многих остатков этих построек можно заключить об ориентировании по точкам солнцестояния. Внутри здания горел священный огонь. Вероятно, некогда с этими храмами соединены были помещения совета и «паровые бани». Они остались после того, как культ огня уже исчез. Женщины в прежние времена, по-видимому, исключены были из храмов, но они имели доступ в хижины совета. Об индейцах язычниках Южной Америки чаще всего приходилось слышать: «У них нет ни церквей, ни обрядов». Но уже Петрус Мартир видел у них деревянные изображения, что подтверждается и другими наблюдателями. О значении жертвы из маиса и маисовой муки мы уже говорили выше (см. стр. 590, 606 и #609). Жертвы из бус, плодов и животных также бросались в текущую воду, вешались на деревьях и коньках крыши или втыкались на высокие шесты. Канадцы вешали собак живыми за задние ноги на сучок дерева. В связи с запретами некоторых кушаний, исходящими от системы тотемов, находится большое число суеверных обычаев, связанных с едою. Нутки украшали убитого медведя и ставили перед ним кушанья с просьбою отведать их; лишь после этого они разнимали его на части. Пиршество до истощения сил считалось у ирокезов и их соседей крайним средством для спасения жизни больного, заказывавшего празднество.
Человеческие жертвы, и даже людоедство, несомненно, существовали в Америке, но нигде они не были обыденным делом. В них повсюду под религиозным покровом скрываются жажда мести и преувеличенная воинственная ярость. Гайдахи рассказывают, что начальник-знахарь, возвращаясь из лесу, у первого попавшегося отрывает зубами кусок мяса из руки. Нутки через каждые три года должны приносить человеческие жертвы. И жертвы при постройке встречаются в Америке: у тлинкитов раб зарывался живым под угловыми сваями нового дома. В Кадьяке, как рассказывают, рабов сжигали по случаю смерти начальника. Индейцы на Путумайо ещё немного лет тому назад съели молодого колумбийца, причём в оправдание себя объясняли, что они едят человеческое мясо не потому, что оно кажется им вкусным, но для совершения акта мести по отношению к враждебным племенам. Действительно, никто не слыхивал, чтобы они когда-нибудь съели белого или негра. Эскимосы из страха съедают сердце знахаря или кого-либо, убитого ими из кровавой мести. Они думают, что этим способом утоляется месть его близких.
Колдовство привержено всего более к легко отделяющимся частям человеческого тела. Волосами и слюной человека пользуются для того, чтобы вредить ему, одинаково и в Араукании, и на Мильбенкском заливе. В Южной Аляске можно найти волшебные камни с маленькими углублениями, в которые кладут остатки кушаний, оставшиеся между зубами, чтобы они не попали в руки колдуну.
Говорить подробно о жречестве этих народов значило бы повторять с небольшими изменениями то, что мы описали у полинезийцев и опишем далее у африканцев. Повсюду мы видим отражение типа шаманов. На северо-западе снаряды его отличаются обилием, пестротою и разнообразием трещоток и масок; резная скамейка служит ему опорою для головы во время экстаза. В Калифорнии шаман имеет вид отрёпанного фигляра. В Северо-Западной Америке колдун прежде всего должен иметь власть над животными. Высшую ценность имеет язык выдры; колдун, которому удалось вырвать его у выдры, считается самым могущественным, так как сюда [620] присоединяется действие вытекающей при этом крови. Головы животных, изображаемые на изваяниях и масках, олицетворяют силу колдунов (см. рис., стр. 616 и фиг, 6, табл. «Американские древности»). Колдовство посредством изображений встречается довольно часто. У восточных тумасов, к северу от Хилы, для отвращения моровой язвы делался рисунок на песке из пыли различного цвета и растёртых листьев. Мы знаем, что у нэ-персе (nez percés) на Орегоне, у чоктасов и большинства южноамериканцев шаманство переходило по наследству в одной и той же семье. Когда у черокисов жрец тотема бесстыдно злоупотребил своим положением, он был смещён, и на его место выбран новый жрец, в роду которого осталось это достоинство. Душа жреца блуждает и после каждого возвращения из области другого мира поднимается на одну ступень. У дакотов существовала изящная легенда, согласно которой душа жреца, наподобие крылатого семени, уносилась ветрами на небо и там знакомилась с богами, искусством и наукой. Она становится всё могущественнее в четырёх воплощениях; затем она опять обращается в ничто. У мексиканцев и перуанцев существовали иерархии жрецов, с твёрдо установленной выработкой и с строгим разделением. Они учили смешиванию красок, живописи, рисованию иероглифов, музыке, астрологии и счислению времени. Многим из них не позволялось вступать в брак. Их легко было узнавать по одежде: так у криков светлые одежды и сановитые манеры служили обозначением священного сословия. Богослужение происходило на неизвестном народу языке; особенность его заключалась в ударении, выговоре и выборе слов и оборотов. Южноамериканские пиаи, пиахи и пр. — прежде всего лекари, знахари, высасывающие болезнь с пением и конвульсиями, заговаривающие её или излечивающие настоем из трав. У пимов жрецы стреляли раскрашенными стрелами с раскрашенных луков в воздух, чтобы убить болезнь. Далее, колдуны могут видеть воров в кристаллах или осколках стекла. Но у них можно найти и более разумные меры против болезней — холодные купанья и паровые бани, нажимание и растирание больного места, взрезывание кожи острыми камнями. Гваяковое дерево, ипекакуана и слабительные, которыми пользуются особенно охотно при посвящении юношей, приобрели известность благодаря индейским знахарям, которые часто и у европейцев пользуются славой удачного лечения болезней. В установленных религиозных празднествах центром опять является знахарь, окружённый целым хором поющих, пляшущих и часто доводящих себя до конвульсивного состояния мужчин и женщин. Его часто сопровождает молодой человек, который должен повторять каждое из трудно отгадываемых слов. Законченные представители такого жречества искусны и в животном магнетизме, чревовещании и фокусничестве. Без сомнения, они встречают в публике не столько веру, сколько известное настроение. Эпидемическая Виттова пляска и истерика опустошали целые деревни.
В погребальных обычаях по всей Америке до Огненной Земли замечается известное однообразие — завывание по умершем, вырывание волос, ранение острыми раковинами и камнями, раскрашивание лица по строго установленному способу, погребение в скорченном виде с обвязыванием верёвками и разрушение хижины умершего.
Различия в способах погребения ограничиваются немногими типами. В Мексике у чичимеков, отомисов и майя было в употреблении сжигание трупов, между тем как мицтеки, сапотеки и михесы зарывали их в землю; в Гвиане рукуйены жгли своих мертвецов, а ойямпии погребали их, согнув ноги, руки и голову, в глубокой яме не более метра длиною. Рядом с хижинами гуарауносов можно видеть тюки, завёрнутые в пальмовые листья, заключающие в себе труп, [621] на подпорках из крепких, крестообразно воткнутых в землю сучьев. Даже на одном и том же кладбище встречаются различия в положении и погребении трупов. Близ Медисонвилля было выкопано более 400 скелетов, погребённых в самых различных положениях, отчасти в ямах, засыпанных золой с неизвестной целью; у многих не доставало черепа или челюсти. В Ньюфаундленде труп, завёрнутый в кору, оставлялся на помосте или зарывался в глубокую могилу. На этом острове, правда, кроме туземных жителей, проживали иногда микмаки, а, быть может, и эскимосы, поэтому смешение погребальных обычаев могло произойти и в других местах.
Скорченное положение и обёртывание трупов в кожи, циновки или кору более распространено, чем сжигание их. Уже Добрицгофер обратил внимание на сходство в данном случае с положением ребёнка в утробе матери. Этот способ погребения приписывается и Западной Гренландии; в самой чистой форме мы находим его в перуанских могилах. Там не стеснялись переламыванием костей, чтобы уложить труп в возможно компактном виде. Часто это связывалось с погребением большого количества трупов в фамильных могилах. Погребение сложенных таким образом трупов в урнах встречается на всём протяжении от гуаранисов до Северной Америки. У тукуманов детские трупы погребаются в открытых корзинах. Обвязанные верёвками мумии находили в пещерах Бразилии (близ Санта-Анны) и у алеутов. Гвианские рукуйены, сжигающие своих мертвецов, погребали таким образом только знахарей. Для погребения часто пользовались пещерами, имеющими свойство высушивать трупы и предохранять их от разложения. Перуанские мумии с руками, скрещёнными спереди, коленями, подогнутыми к подбородку, и выпрямленной головой вкладывались в мешок с морской травою, оболочка которого состояла из цветной хлопчатобумажной ткани, нередко из одежды, даже с рукавами (см. табл. «Американские древности», фиг. 3 и 9, и рис., стр. 45); благодаря вырезанным местам, заполненным другой материей, происходит мозаика тканей, которая едва ли бывала в одежде живых. Голова крестообразно обёрнута пёстрым платком, и даже шея нередко прикрыта полосой материи в виде галстука. У винтунов старухи по целым месяцам носят верёвку вокруг тела. Как только они испустят последний вздох, труп обвязывается травяными жгутами, шкурами косули и циновками, уподобляясь товарному тюку.
Перуанцы покрывали лицо своих мертвецов деревянными масками с глазами из раковин, с чёрными восковыми шариками в виде зрачка и носом, вырезанным из дерева; нашитые бумажные нити обозначали рот; внутренняя полость составлялась из тыкв и тростниковых палочек. Близ Арики найдены были многочисленные черепа, в которые были вставлены глаза каракатицы. Волосы на них заменялись окрашенными в чёрный цвет волокнами агавы или париком, который у богато обряженных трупов был тщательно изготовлен из пряжи, переплетённой с человеческими волосами, образовавшими на средине макушку и заплетёнными в косички. Голова, кроме того, часто украшалась перьями попугаев, цветными повязками и т. п. Панчесы в северо-восточной части Южной Америки и индейцы Чако сшивали высохшие губы бумажными нитями, как будто для того, чтобы они оставались замкнутыми навсегда. Алеуты ещё несколько сот лет тому назад погребали в пещерах плотно закутанные мумии, снабжая их множеством вещей. Прикрытие лица трупа маской было в употреблении и у них. На острове Нунивак трупы покрывались камнями, и кругом раскладывались деревянные маски и предметы обыденного употребления. В перуанских гуаках и в могилах майя находили маски из [622] спиленных лицевых частей черепа, на которых отчасти сохранилась кожа и был прикреплён деревянный нос, и всё это сверху покрыто было известью. Знатным лицам в Верапасе тотчас же после смерти в рот вкладывался камень, в который должна была перейти душа.
Временное погребение связано с воззрением, будто душа некоторое время, прежде чем она уйдёт в другой мир, находится вблизи трупа. Гуарауносы напоминают нам малайцев, когда тотчас же после смерти выдалбливают древесный ствол, чтобы сделать из него гроб. Затем туда кладётся труп, завёрнутый в гамак, отверстие заделывается досками, все щели замазываются женщинами глиной, и гроб вблизи хижины ставится на сваях. У галибисов под трупом ставится большой сосуд, куда стекает жидкость, образующаяся при разложении. У некоторых племён через год после смерти гроб открывают опять, и останки вновь оплакиваются, причём песни и возлияние чичи продолжаются всю ночь и весь следующий день. Переламывание костей и обвязывание их в пучок первоначально, вероятно, имело целью придать трупу такую форму, чтобы его легко было носить с собою во время передвижений. Чоктасы и другие индейцы, а также и береговые чукчи, или намоллосы, оставляли своих мертвецов на несколько месяцев или на целый год в земле или на подмостках, на открытом воздухе, и затем погребали их кости в гробах или в изящно сплетённых циновках. Обычай погребать кости таких мертвецов в общей могиле встречался по преимуществу у гуронов.
Могилы бывают то просторные ямы, то неглубокие отверстия. Нередко, как и в Африке, встречается здесь глубокая могила с боковою нишей. С первого взгляда можно узнать, какому народу принадлежали мумии, находимые в гуаках: аймар сидит в круглом углублении, гуанка лежит на спине в яме, глубиною до 1,5 метров, кечуас помещается в эллипсоидальной могиле не более метра глубины. Могилы в Эквадоре и Центральной Америке держатся в сущности того же плана, будучи иногда сходными с ним даже в частностях; в Дарьене могилы, напротив, походят на засыпанные колодцы, отверстие в которых обозначается кругом из камней. Глубина изменяется между 2—10, а объём — 5—7 м. На дне этих гуаков по четырём направлениям ветра выкопаны маленькие ниши, куда складываются кости и положенные с ними вещи. Могилы, если они не выбиты в скале, покрываются глиной, как у калифорнийцев. Отсюда могло развиться погребение в урнах. В этих семейных могилах кости отделялись друг от друга каменными плитами, глиняными перегородками или китовыми костями. Бразильские племена покрывали свои могилы кустами коры и обсыпали труп благовонными ягодами и крыльями блестящих насекомых.
Многие народы не признают видимых надгробных памятников. Калифорнийцы и чуруйесы даже заравнивают свои могилы, хотя и выкопанные весьма искусно; их можно узнать только по слегка опустившейся земле. Тинне воздвигают, напротив, длинные шесты с пёстрыми полосами ткани, которые должны радовать душу умершего, когда она возвращается к телу. Это напоминает могильные плиты древних перуанцев, состоящие из прямоугольного слоя тростника, перевитого бумажной материей и воткнутого на длинную палку (см. табл. «Американские древности», фиг. 7 и 8); на материи находится схема человеческой фигуры в известном стиле, раскрашенная голубым или красным цветом. Вульвасы отмечают свои могилы большим навесом, сплетённым из соломы; место погребения тщательно очищается от кустов. Урны гуаранисов, огороженные терновником плоские могилы абипонов, каменные насыпи тегуельчей представляют первобытные могильные памятники. Они ведут к дольменообразным каменным постройкам и окружённым стенами могилам древних перуанцев. [623]
Почти со всеми мертвецами, богатыми и бедными, клали известное число предметов — пищу и оружие с мужчиной, и утварь с женщиной. У более богатых народов, как, например, у перуанцев, там находили себе место более дорогие безделушки, рабочие корзинки, предметы украшения, ремесленные орудия и пр. в оболочке из листьев и хлопка (см. табл. «Американские древности», фиг. 9); на Панамском перешейке там находят платья, сосуды, наиболее законченные по форме и исполнению, какие только были доступны древним американцам, и, кроме того, различных зверей, змей и лягушек из золота. Калифорнийцы принадлежали к самым бедным племенам, но и они клали вместе с трупом всё оружие и утварь, какие употреблялись при жизни. Южноамериканские конные народы, которые воздвигали своим покойникам большие могильные памятники, чествуют их, кроме того, выше своих средств, что нередко совершенно разоряет оставшихся после умершего. На могиле тегуэльча умерщвляются все его лошади, собаки и другие животные; его пончо, украшение, боласы и орудия складываются в кучу и сжигаются. Всё это связывается с их представлениями о загробном мире, напоминающими представления североамериканских охотничьих племён. По их верованию, путь на небо весьма длинен, и души устают, если не едут верхом, и должны умереть с голода, если у них нет пищи.
Для места погребения особенно охотно избираются известные местности, преимущественно у края воды. Следует заметить, что лицо мертвецов должно быть обращено к такому месту, откуда открывается свободный горизонт. Большие скопления раковин также казались удобными как места погребения: их положение у моря, рыхлость и естественная форма кургана делали их втройне пригодными для этой цели. Абипоны предпочитали лес. Гуаки чирикисов лежали по большей части у подошвы небольших холмов; там чаще всего можно было видеть глыбы с надписями и рисунками. И североамериканские строители курганов погребали охотно на возвышенностях или поблизости их. Пепел и остатки костей завёртывались в кусок ткани и ставились в ближайшем погребальном домике. Гайдахи зарывают эти остатки или вешают их обёрнутыми в кору на дерево. К ним нередко прибавляются вещи, принадлежавшие умершему, обыкновенно предварительно разломанные. Шаман хоронится у нутков на открытом воздухе, в домике наподобие голубятни, опирающемся на четыре подпорки, так же как у гайдахов. Рабов, которых прежде сжигали вместе с трупом, теперь просто бросают в море. В устье бухты Якуины трупы клались в выдолбленные колоды и пускались по воде. Постепенно у морского берега собиралось множество таких челноков с их страшным грузом. Когда с этой стороны дул резкий ветер на сушу, оставшиеся слышали жалобные голоса мертвецов. У нутков челноки употребляются в качестве гробов.
У абипонов женщины обряжали труп и выкапывали могилу; у других это доверялось особому лицу, которое могло видеть труп и касаться его, не оскверняясь. Во многих случаях труп относят к могиле в виде тюка, на шесте. У вульвасов могильщик свёрток с костями, вместе с сосудами и украшениями, переносит, никем не сопровождаемый, в семейную могилу.
Племена Ориноко от дома умершего до места погребения протягивают бумажный шнурок через пропасти и ямы, через воды и болота, по возможности в прямом направлении; быть может, это делается для того, чтобы показать духу дорогу. Верование, будто душа охотно остаётся близ прежнего жилища и оставляет его лишь через несколько дней, можно считать общераспространённым. Гидатсы сжигают поэтому на угольях пару мокасинов: запах горящей кожи прогоняет духов. Нижнекалифорнийцы надевают на своих покойников мокасины. [624] Возможно, что как остаток сожжения трупа сгоревшие мокасины могут пригодиться, по их мнению, умершему.
Празднества в честь умерших, в особенности на северо-западе, носят на себе ясные следы веры в возвращение душ. Как только тлинкит умрёт, его родственники поднимают громкий жалобный вой, а у чинуков до тех пор говорят шёпотом, пока труп находится в доме. В течение четырёх ночей продолжаются песни и пляски, угощение и одаривание гостей. На пятый день позади дома на костре из крупных кусков дерева сжигается труп в согнутом положении, при жалобных песнях. В знак печали, вдове или вдовам и детям обрезывают длинные волосы, делаются разрезы на членах, лицо вымазывается чёрной краской, и одежда разрывается. Жалобные вопли женщин наполняют место траура обыкновенно в течение нескольких дней. После этого у многих племён не уничтоженное имущество умершего раздаётся детям и родственникам. У сиу это происходит в форме игры: один из родственников представляет духа, играющего с остальными участниками. В настоящее время для игры часто употребляются карты, но собственно для неё должны служить искусственно раскрашенные косточки диких слив, которых мужчины получают по восемь, а женщины только по семь. Смотря по сочетаниям выбрасываемых косточек, согласно установленным правилам игры, участвующие выигрывают или проигрывают. С туле, праздником в честь умерших у рукуйенов, также связывается распределение желаемых вещей.
Имена умерших и в Америке нигде не произносятся добровольно. Смерть кажется страшной, и о ней ничего не хотят слышать. Добрицгоффер думает, что индейцев иногда клали в могилу живыми, так как близкие не могли дождаться, пока их вынесут из дому. Случаи насильственного ускорения смерти, по-видимому, не представляют ничего необычайного и среди крещёных южноамериканцев. Всё, что принадлежало умершему, после смерти его раздаётся, уничтожается огнём, и даже хижина его сносится, несмотря на опасность, что оставшиеся после него могут впасть в нужду.