24. Лесные индейцы Средней и Южной Америки
Насколько обе половины громадного американского острова сходны между собой строением и даже внешним очертанием, настолько же различны их климатические пояса. В одной половине самая широкая часть лежит в холодном поясе; в другой область, питающая самую исполинскую реку земного шара, находится под зноем тропического солнца, и только самая южная оконечность её выдвигается в холодные [520] волны Ледовитого океана. Эти условия налагают свою печать и на человеческое население. Как там, так и здесь, большинство племён развило лишь незначительную культуру, но между тем как на севере охотничьи народы угнетает борьба с холодом и нуждой, племена юга расслаблены от избытка даров природы. Средняя Америка со своими дикими народами должна быть безусловно причислена к югу. Культурные народы её плоскогорья образуют вместе с народами западной части Южной Америки самостоятельную группу.
Мы должны сказать несколько слов о попытках лингвистического деления. Юто-ацтекские племена (см. стр. 501) можно проследить в их отпрысках до Никарагуа; другие древнейшие остатки Мексики будут упомянуты при описании культурных народов. Языки диких сокесов и михесов на Тегуантепекском перешейке происходят от одного корня; напротив, многочисленные имена, которых, с одной стороны, называют общим именем чонталов, а с другой — пополуков, имеют между собой мало общего: «чонтал» на языке нагуатль означает «чужой», а «пополука» — тот, кто говорит испорченным языком нагуатль. Некоторые орды называются, впрочем, одновременно чонталами и пополуками. Изолированными в лингвистическом отношении должны считаться уавесы на тихоокеанском берегу Тегуантепекского перешейка, субтиабы близ Леона в Никарагуа, по всей вероятности, потомки древних марибоев, ленки в Среднем Гондурасе, хинки в Юго-Восточной Гватемале и другие. Родственную группу составляют ульвы на верхнем течении рек берега Москитов. Вообще, горная цепь между Никарагуа и Коста-Рикой может служить границей семейств языков Северной и Средней Америки; Коста-Рика в лингвистическом отношении принадлежит вполне уже к Южной Америке.
Южноамериканские части перешейка в эпоху открытия были населены кунасами, остатки которых сохранились до настоящего времени. В Колумбии потомки и родичи чипчасов составляют ядро населения. Далее к югу и к востоку живут изолированные группы — андакисы коконуки, барбакоасы и др. В громадной области господствуют наречия языков кечуа, в древней культурной области Перу и соседних странах. Некоторые слова их распространились на далёкое пространство; с другой стороны, и в этой области оказались своеобразные языки. Бринтон причисляет сюда даже язык аймаров. Так, на островах и на берегах озера Тикикаки жили пукины, или уру, близ Трухильо, на берегу, — юнки, на границе пустыни Атакамы — атакаменьосы и чангосы. Между потомками древних перуанцев живут также племена, принадлежащие к обширным группам восточной части Южной Америки.
Карлу фон ден Штейнен по преимуществу и Эренрейху обязаны мы лингвистической группировкой племён Бразилии, которая обещает впоследствии разъяснить и их этнологию. После слившихся между собою первичных обитателей берегов Гвианы — ароваков, следует назвать большую группу нуаруаков, или майпуров, которые с большими промежутками распространены от береговой страны Венесуэлы до Боливийских Анд. Название караибов обозначает в настоящее время, кроме завоевателей Малых Антильских островов, также [521] некоторое число бразильских племён, которые живут к югу до верхнего Шингу, а к западу до верхней Япуры. Туписы населяли прежде страну на нижней Амазонке и под именем гваранисов обитали в Южной Бразилии и Уругвае. По эту сторону Уругвая теперь можно найти только скудные остатки их, но под защитою миссий сохранилось крепкое ядро их в Парагвае, а также и смежных провинциях Энтре-Риос, Санта-Фе и Миссионес Аргентинского союза. Страшная война между
Бразилией, Аргентиной и Уругваем против Парагвая значительно разредила их численность, и эмиграция тем скорее содействовала обращению их в народ метисов. И в Мато-Гроссо, и в Боливии мы находим туписов на Тапахосе и Шингу и выше на андских притоках Мадейры; они обитают ещё далее к северу, на Уальяге, и распространяются на восточном берегу, по ту сторону Амазонской реки, до внутренней части французской Гвианы. Таким образом, получается впечатление распространения их по трём линиям — на восточном берегу, по большим южным притокам Амазонки в средней части материка и по восточному склону Анд. В Восточной Бразилии обитают теперь тапуйясы, или, вернее, народы жес; самые известные из них — ботокуды. Наиболее западные из племён жес — суйясы, с которыми фон ден Штейнен встретился на Шингу. Другие лингвистические группы недостаточно известны нам, как, например, сапаросы на верхней Амазонке, мирании, на верхнем Рио-Негро и Япуре, хиваросы и многие другия племена перуанских Анд, паносы на верхнем Укайяли и племена Боливийского плоскогорья — юрукаресы, мосотены, таканы и др. Большое число диалектов затрудняет классификацию пампасских индейцев (гуайкурусов, лулесов, матакосов и чаруасов). Довольно резко ограничены обитатели Чили — [522] арауканцы; только на востоке в качестве беспокойных конных номадов они смешиваются с патагонцами. В пампасах лингвистические различия уступают силе общей родины и одинакового образа жизни. Эти конные народы трудно отличить друг от друга, хотя они и принадлежат к патагонским, арауканским или, как давно прославленные абипонцы, к гуайкурусским народам.
Этнологическая картина южноамериканских диких народов гораздо яснее.
Причёски их сравнительно просты. Причёски в виде валиков и возвышений, так же как и высокие гребни (см. рис., стр. 523), держатся только у бонисов и других племён, составившихся при участии беглых негров-невольников. Обыкновенно волосы подрезаются поперёк над лбом, а в остальной части растут свободно; по крайней мере, это можно сказать о женщинах. Мужчины чаще носят косу или кошелёк для волос: ариосы скручивают волосы в один большой завиток, втыкают в него острые воронки, сплетённые из лиан, и затем спускают их на спину. В прежних областях инков, на Лаго-де-Сан-Пабло, у женщин волосы свободно ниспадали по обеим сторонам головы, а на [523] затылке были скручены в тугую косу. Перуанский обычай сбривать волосы передней части головы был ещё более распространён у обитателей Чако. Обнажённость передней части темени, «налемра», считалась у них самым благородным и почётным знаком, почти угодным богам (Добрицгоффер). Племена туписов коротко обстригали волосы спереди, оставляли их ниспадать сзади и увеличивали их длину с помощью перьев. Пучки перьев прикреплялись и на нижней части спины. Волосы на теле, а также и ресницы, у многих племён тщательно удаляются.
Обыкновенные индейцы ничем не прикрывают голову. Правда, случается, что они надевают на неё цветочное влагалище пальмы, представляющее подобие колпака (см. рис., стр. 96). Хотя широкополая шляпа была бы вполне практичной в этом климате, но её удается встретить лишь изредка (см. табл. «Семейство восточных бразильцев»). Только начальник племени часто носит шляпу из пальмовых листьев с маленькой тульей и широкими полями. В староиспанской Мексике повсюду вошла в употребление кастильская тяжёлая широкополая войлочная шляпа у более зажиточных индейцев. Согласно описаниям Эрсильи, чилоты носили острую шляпу, концы которой свешивались сзади, из курчавой шерсти с пёстрыми полосами, но для начальников и для торжественных случаев существовали особые прикрытия головы. Шляпы из чешуй аллигатора напоминают прикрытие из чешуй маниса у малайцев. Замечательный фантастический головной убор Крево описывает у рукуйеннов — сооружение в 1,5 метра высоты, увенчанное дугою, которая идёт спереди назад и несёт на себе множество красных и голубых перьев, украшенных надкрыльями жуков с металлическим блеском; сама шляпа исчезает под повязками, числом около двадцати, лежащими друг над другом, или коронами красного, жёлтого, чёрного, зелёного, белого и голубого цвета. Сзади ниспадает нечто вроде щита с мозаикой из перьев, изображающий человека с растопыренными руками и ногами или, пожалуй, лягушку. Уайз встретил на Туйру индейцев, собирающих каучук, которые от своего старинного костюма из пёстрых птичьих перьев сохранили только головной убор из волокон лиан и перьев ары и Urupendulos'а.
Татуировка, сходная с полинезийской, у южноамериканских лесных племён производится в виде наколов острыми шипами или острыми листьями пальметто. В раны втирается растительный сок или зола, и они принимают фиолетовый цвет. У парагвайских пайягуасов девушкам в периоде возмужалости насекают полосы на лице, от висков к носу. Когда они выходят замуж, что часто бывает в десятилетнем возрасте, им подрезают волосы на лбу, как у мужчин, и татуируют подбородок несколькими линиями. Чем более наколов, тем это считается более аристократическим. Возможно, что многие знаки татуирования представляют племенные знаки. Наряду со всевозможными арабесками всего чаще встречаются кресты, параллельные и решётчатые [524] линии. Операция должна переноситься совершенно хладнокровно и причисляется к испытаниям, которым подвергают молодёжь в этом критическом периоде. В северной части Южной Америки она распространена менее. Везде, конечно, можно видеть мнимую татуировку, происходящую от кровопусканий и от ран, наносимых зубами животных. Следы татуировки вертикальными линиями замечаются на щеках лицевых урн из могил Аргентины, подобно тому, как татуировались древние перуанцы.
Раскрашивание нигде не достигает такого распространения, как у индейцев северной части Южной Америки. У караибов она бросилась в глаза уже Колумбу. Чуруйесы Колумбии ежедневно после умывания раскрашивают себе лицо, руки и ноги неправильными точками или линиями. Часто они вполне раскрашивают верхнюю часть лица, а остальную покрывают точками; мужчины делают это меньше, чем женщины, которые отдают предпочтение спиральным линиям на носу и на щеках. У ойямписов всё тело окрашивается красной краской с чёрными крапинами, что напоминает шкуру ягуара; женщины проводят три или четыре тонкие чёрные линии на красном фоне, над носом и щеками под глазами. Бразильцы часто пользуются для этого соком плода ланы (Genipa Caruto), которым амазонские индейцы делают на своих тканях изображения солнца, луны и звёзд: для этого незрелый плод жуют и сок его выплёвывают в калебасу. Раскрашивание выполняется на обнажённом теле жгутами из хлопка, с помощью зелёного сока. Через 10—12 часов рисунок отчётливо выступает с тёмно-фиолетовым оттенком. Сок так въедается в кожу, что рисунки, несмотря на обмывания, исчезают только после 8 или 10 дней. Матери таким же образом раскрашивают своих детей, а также собак и обезьян. Для той же цели часто избирается золотисто-жёлтая охра или яркий, [525] красно-жёлтый сок биксы (уруку). Благодаря условному приличию это украшение пользуется большим значением: индеец не войдёт в чужую деревню, не выкупавшись перед тем или, по крайней мере, не раскрасив себе лица и тела. Тогда он считает себя одетым.
Так же как в татуировке, и в раскрашивании заключается элемент врачебный, религиозный и общественный. Рукуйенны и карихоны никогда не отправляются в далёкий путь прежде, чем жёны не раскрасят их уруку или генипой. Раскрашивание считается также выражением почёта: торжественное приветствие лицам известного положения состоит в том, что их раскрашивают. Расписывание полосами настоем
Hibiscus’а с мускусным запахом считалось для людей и животных охраною от укуса ягуара. Как индейцы, так и индеянки, охотно смазываются животным жиром или пальмовым маслом, чтобы ослабить действие солнечного зноя.
Попытки изменения вида некоторых частей тела повели и в Южной Америке к грубым извращениям эстетического чувства. В уверенности, что ради укрепления некоторые части тела надо сжимать, у галибисов женщины перетягивают себе икры, а у эмерильонов мужчины носят шнурки из хлопка не только вокруг ног, но и у сочленения кисти и на предплечье; ботокуды прибавляют к ним украшения из красных перьев ары. Южные племена караибов носят широкие хлопчатобумажные повязки вокруг сочленения рук и ног ради того, чтобы они сжимали мышцы во время натяжения лука. Дарьенские индейцы в качестве собирателей каучука или носильщиков под европейским платьем носят шнурок, туго обтягивающий тело и составляющий главную часть их одежды: у мальчиков от пятого до десятого года он заменяет нижнее платье. Впоследствии к нему прикрепляют передник, огниво, нож и сумку с [526] табаком. Шнурок врезывается в кожу, и у многих мужчин можно видеть рубцы на пояснице. У гвианских рукуйеннов идеал его выражается выдающимся животом, прикрытым многочисленными поясами. Карихоны вместо этого носят деревянные обручи, связанные лианами, до нижнего конца груди, а спереди — небольшой передник из обделанной коры. Этот неудобный наряд не снимается ни днём, ни ночью, пока не износится. Женщины парагвайских пайягуасов с молодых лет удлинняют груди надавливанием, а когда они становятся матерями, — стягиванием и связыванием ремнём. Обычаи, подобные тем, какие мы видели у дайяков, уже Пигафетта описывал у американцев южного материка.
Украшения индейцев имеют мало своеобразного. Только украшения из пёстрых перьев многочисленнее и блестящее, чем у гвианских бонисов, происходящих от негров. Женщины племён Ориноко украшают себя ожерельями из зубов, стеклянных бус и маленьких кубиков, мужчины — клыками и когтями ягуаров, зубами кайманов или стеклянными бусами. Во многих местностях Бразилии и Гвианы преобладают цепи из твёрдых семян и ожерелья из маленьких нанизанных тыкв, которые женщины расписывают всевозможными фигурами. Всё украшение галибисов состоит из такого ожерелья и двух больших колец, из которых одно надевается выше, а другое ниже икры. Многочисленные браслеты на руках и ногах, надеваемые один над другим, [527] можно видеть только у бонисов африканской крови. Медные перстни находили только в североамериканских могилах. Перстни из пальмовых плодов носят гуахиросы северной части Южной Америки. Карихоны и рукуйенны носят треугольные серьги из серебра и заострённую палочку в нижней губе, а также украшения из золотых монет или из жести. Орехоны просверливают края ушей и мочки, крылья носа и нижнюю губу и вставляют туда круглые кусочки коры, постепенно увеличивая их от 16 до 20 мм. Круглые деревянные палочки в ушах особенно развиты у южноамериканских племён, например, у ботокудов, «большеухих». Палочка в нижней губе, по-португальски botoque, характерна для северных ботокудов (см. рис., стр. 520), хотя родственные им племена с Рио-Гранде делают себе только разрез, но уже не вставляют в него палочки, что является бесполезным остатком прежнего обычая. У
туписов можно было видеть палочки из зелёного или бурого камня в нижней губе, но они носили и палочки кварца с коническим концом. Деревянную палочку из лёгкого, как пробка, дерева бомбакса носили и отчасти носят ещё теперь мужчины у караясов (см. рис., стр. 521 и 524), у которых в торжественных случаях она заменялась таким же украшением из кварца. Её носили также пайягуасы из Асунсиона, абипонцы и тобасы. Другие южноамериканцы носят перья в носовом хряще (см. рис., стр. 522); у южных караибов, как и все украшения из перьев, их носят только мужчины. Племена в Британской Гвиане прикрепляют медную или серебряную пластинку в виде диска или полумесяца с помощью палочки к носовому хрящу так, что она часто свешивается над ртом; формой её караибы отличаются от своих соседей. Украшения из бус в настоящее время можно часто видеть в Южной Америке, тем более, что они заменили местные бусы из раковин; в Гвиане рядом с бусами носят и нанизанные семена.
Одежду у южноамериканских племён до самой Ла-Платы мягкий климат привёл к минимуму. Но так же редко, как и в других местах земного шара, здесь можно найти племена, для которых полная нагота является привычною, хотя у караибов Гвианы шнурок с привешенною тыквой, а у лесных племён Бразилии только простая повязка напоминают одежду, иногда же можно видеть только пояс, к которому то или [528] другое прикреплено. Прикрытие из хлопчатой бумаги, наподобие футляра, а у ботокудов и отомаков передник, сплетённый из листьев, здесь всё-таки можно найти; у орехонов Гвианы мы уже видим пояс из ивовых ветвей. Совершенно обнажёнными идут в битву матакосы, живущие в Чако. Вообще, у северных племён женщины одеты больше мужчин; наоборот, у матакосов и тобасов в Чако мужчины снабжены передником, а женщины часто только раскрашены красно-жёлтой краской. Это особенно заметно там, где нет недостатка в материале для одежды: в Колумбии умеют приготовлять материю из коры, так же как и у гуарауносов дельты Ориноко. У москитосов она, по-видимому, вытеснена местной хлопчатобумажной материей, так как приготовление её требует больше труда и времени. Кора, так же как и в Полинезии, выколачивается нарезными колотушками. Материя грязновато-белого цвета часто окрашивается в красный цвет чикой (одним из видов Bignonia). Фуркина, одежда женщин, покрывает всё тело, как туника, от шеи до колен. В умеренном поясе Южной Америки повсюду употребляются меховые накидки. Пончо, который, как несомненно показывают находки в перуанских могилах, носили ещё до вторжения европейцев, кусок шерстяной ткани с разрезом для головы, в Бразилии бывает круглый и голубой, в Перу — четырёхугольный и белый, в Чили — четырёхугольный и тёмный.
Блестящие одежды из перьев Южной Америки никогда не носились ежедневно, а принадлежали к праздничным нарядам (см. табл. «Оружие и украшения индейцев»). В древней Гватемале ценились наравне с деньгами перья кецаля (Pharomacrus mocinna), из которых приготовляли связки перьев для начальников. Птиц ловили в силки и лишали их только хвостовых перьев; убить кецаля считалось недозволенным.
1—3) Маски-Пекуна мауэсов. Коллекция Спикса и Марциуса в Мюнхенском этнографическом музее. 4) Лук гоахиров. 5 и 6) Луки матаков. 7) Лук пампасских индейцев. 8) Лук пайягуасов. 9) Лук для стрельбы пулею пайягуасов. 10) Каменный топор мауэсов. 11) Военная труба мауэсов. 12—16) Стрелы матаков.
(№№ 4—18 в Музее народоведения в Берлине.)
[529]
Оружие в Южной Америке изготовляется из камня, дерева и кости повсюду, где не сохранились остатки древних культур, или куда не проникли произведения Европы. В северной части Южной Америки мы находим палицу — четырёхгранную, сплющенную и расширенную на обеих узких сторонах (см. рис., стр. 526 и 527, фиг. 2). Богато вырезанная рукоятка и тонкие украшения поверхностей, встречающиеся не везде, позволяют предположить, что палицы применялись в виде начальнических знаков. У карайясов наряду с палкообразными палицами встречаются и лопатообразные, которые, по-видимому, употреблялись раньше. Подобные же палицы были у арауканцев. Просверленные каменные кружки́ с острыми краями, попадающиеся в земле на Рио-Гранде, указывают, что прежде были в употреблении и каменные палицы, похожие на меланезийские (см. рис., стр. 351). Копьё, хотя часто в неразвитой форме, встречается почти повсюду — его нет только у бакаириев на Шингу. Копьё мираньев так похоже на большой лук, что в наших музеях его часто смешивают с ним. Трудно сказать, когда именно у пампасских индейцев и патагонцев лук и стрелы были заменены копьём, лассо и боласом. По всей вероятности, это произошло одновременно с введением лошади. Болас, впрочем, был им известен уже в доисторическое время. Нечто среднее между ножом и саблей, длинный «фашинный» нож, мачете, является самым употребительным повсюду, куда проникало испанское влияние; в лесных областях он служит для срезывания ветвей.
Лук — самое красивое оружие в Южной Америке: луки такой красивой работы можно видеть лишь на некоторых островах Меланезии. В восточной части Южной Америки он отличается длиною, тонкостью, простым небольшим изгибом, сжатым с боков, сверху выпуклым и даже гранёным, а внизу плоским и вогнутым разрезом. В то же время он тщательно отполирован и красиво обвит шнурком, нитками или корою. Между тем как короткие закруглённые концы совершенно сходны между собою, односторонняя обвивка вызывает несимметричное впечатление, Далее к северу южноамериканский является самым симметричным из всех луков. На юге, напротив, весь лук обвит цветными полосами из коры (см. рис. сбоку, фиг. 2), и поэтому обработка дерева грубее. У ботокудов, рукуйенов и ойямписов луки имеют до 2 метров высоты и более; становясь несколько меньше к северу, они достигают наименьшего размера в той области, которою обозначается северная граница распространения лука южноамериканской формы, в Никарагуа. Стрелы из внутренней Коста-Рики также замечательно сходны с аровакскими. У гвианских луков концы несколько выгнуты кверху. Тетива искусно скручивается из растительных волокон и наматывается на лук плотными слоями. Отсюда [530] исходит обёртывание лука лежащими плотно друг около друга и изящно геометрически раскрашенными хлопчатобумажными нитями у хурисов. Луки предпочтительно изготовляются из сердцевины пальмы аири и бигнонии, а в Гвиане — летре, с красивыми, буроватыми или жёлтыми крапинками. Толстую мезгу не удаляют, а стараются найти деревья, упавшие от старости, мезга которых уже разрушена термитами. Дерево это необыкновенно твёрдо и тяжело, как африканское железное дерево. Чтобы сделать лук, на большом куске нарезаются многочисленные зарубки, и дерево отделяется от одной зарубки до другой, пока не будет достигнута требуемая толщина. Затем луку придаётся окончательная отделка с помощью нижней челюсти свиньи-пакира. В Гвиане его полируют листьями Curatella americana, а при стрельбе на него накладывают стрелу с левой стороны и держат его вертикально. Формы его весьма разнообразны. Каждое племя имеет свой способ укреплять тетиву и прилагает более или менее труда к полировке и пр. В желобке на передней стороне у некогда широко распространённого лука мачакариев Бельмонте находится запасная стрела. Тетивы из животных волокон далее к северу вовсе не встречаются. На тростниковых стрелах перья насаживаются по спирали. Лук вообще не сильное оружие, хотя для каждого требуется жизнь целого дерева и работа в течение целого месяца. Между этим луком и североамериканским, распространённым до Мексики, а также и африканским, существует большое различие. Наиболее сходные с ним по форме можно найти только на Тихом океане. На восточном берегу Бразилии принц Максимилиан Видский до самого Рио-Досе находил лук-пращу, с двумя связанными плетением тетивами (см. таб. «Оружие и маски южноамериканских индейцев»), в которые вкладывался глиняный шар или маленький круглый камень (Pelotta). По свидетельству Азары, в Парагвае из таких луков выпускают разом несколько шаров. Миниатюрные луки для стрельбы мух Тен-Кате описал у ароваков.
Южная Америка обнаруживает большое число ядов для стрел, как растительного, так и животного происхождения, и в том числе несколько весьма сильных: таковы на верхнем течении Амазонки, между Рио-Негро и Сапурой, кора Strychnos Casteluana, в Гвиане корни Strychnos Crevauxi, прославленной лианы урари, в смешении с соком безвредных растений. Индейцы реки Напо добывают урари от текунасов. Для поездки туда и обратно им нужно не менее трёх месяцев. На их родине
[531]
яд, конечно, продаётся на вес серебра. Индейцы Новой Гренады изготовляют яд для стрел из беловатого выпотения спинных бородавок Phyllobates melanorrhinus так же, как североамериканские степные индейцы: они раздражают животное посредством воткнутой ему в шею лучинки, и обмакивают стрелы в выделения его. Гоахиросы вкладывают ядовитые железки зелёной древесной змеи в плод калебасы, внутренность которого превращается затем в тёмную слизистую массу. Как утверждает Рамон Паэс, ядовитых животных оставляют до разложения и обмакивают стрелы в гниющую массу. Впрочем, опыты, производившиеся с ядовитыми стрелами гоахиросов, не дали никакого результата.
Общеупотребительные у эскимосов метательные палицы нигде не встречались у индейцев Сев. Америки, но былй найдены в Мексике в красиво украшенных экземплярах с выпуклыми изображениями, по-видимому, религиозного характера и в различных местах, в особенности в Средней Америке, Колумбии и в области Амазонки, а в прежнее время, вероятно, и в Восточной Бразилии. Но повсюду они попадались в небольшом числе, так как, очевидно, давно уже отступали перед луком, оказывавшим более сильное действие. Племена туписов ещё в XVII в. употребляли их помимо лука (ср. табл. «Американские метательные дощечки»).
Из духовой трубы, сходной с малайскою, выдуваются тонкие, с отравленными концами древки, снабжённые поршнем из хлопка (см. рис.,стр. 528 и 529; фиг. 1). В Сев. Америке эта труба служила скорее детской игрушкой; в Южной Америке в виде оружия она встречается только у племён верхней Амазонки и Гвианы, не устраняя употребления лука. И туписы, быть может, пользовались духовой трубой наряду с общераспространённым у них луком. У пастухов рогатого скота (вакеросов), в Восточном Эквадоре, эта труба заменяет кнут и собаку: из крепкой, около 1,5 метра длиною, трубы из тростника, так называемого «канья брава» [532] (Gynerium) и короткой, более тонкой трубки, вкладывавшейся в рот, выпускались глиняные шары на большое расстояние. Длинные щиты из дерева (см. рис., стр. 535), коры или тапировой кожи находились в употреблении у большинства южноамериканских племён, с которыми сталкивались европейцы в XVI в.
Даже и там, где умели делать бронзовый сплав и отливать серебро, нуждались в камне для колющих и режущих орудий, тяжёлого ударного оружия, бритв и т. п. Чамакокосы в Юго-Восточной Боливии и теперь ещё пользуются каменным долотом, клинок которого вставляется в расщеплённую рукоятку и красиво обматывается шнурком. Многое из того, что мы говорили об обработке камня у североамериканцев, может быть отнесено и к южным племенам. Только искусство оббивания каменных орудий у них не достигало такого высокого развития.
Наконечники стрел из горного хрусталя были найдены в Чили, а из кремня — в Кордобской Сьерре. По форме каменные топоры походят на североамериканские; в качестве материала для них макуши пользовались только мелкозернистым гранитом, а вапишианны и атораи — красным песчаником (см. рис., стр. 530). В топорах индейцев Южной Америки, как в настоящих топорах, лезвие укреплено параллельно рукоятке и, лишь в виде исключения, — под прямым углом к ней. (Ср. также топоры в таблице «Семья индейцев Вост. Бразилии».) К самым красивым произведениям каменного века принадлежали «якорные топоры» в Бразилии, церемониальное оружие с клинком в виде полумесяца (см. рис., стр. 531, фиг. 1. и 2), рукоятка которого часто красиво обматывалась тростником и украшалась раковинами.
Знакомство с металлами, по-видимому, ограничивалось западными культурными странами. Медь умели сплавлять с оловом, но при недостатке этого последнего здесь не развилось настоящей бронзовой культуры. Медные и железные секиры находили и в Сьерра-де-Риоха и в Сьерра-де-Лос-Льянос в Аргентине. Количество золота, которое, так же как и в Европе, считалось ценным украшением, было значительно и во время завоевания оказалось роковым. По-видимому, золото добывалось только промывкой. Промыванием золота, по большей части малопроизводительным, индейцы занимаются на многих притоках Ориноко и Амазонки и в настоящее время, в особенности на Исе. Золото в могилах Америки попадается в наибольшем изобилии в двух областях — одной в Средней Америке и Мексике, до Флориды и Новой Мексики, и другой — в северной части Южной Америки, Вест-Индии, Перу, Чили, части Патагонии и в странах пампасов. Серебряные вещи [533] встречаются в Перу, в Средней Америке, Мексике, Новой Мексике и Флориде. Олово в чистом виде, то есть без примеси меди, чикитосы в Южной Америке носили в виде губного украшения.
Железо, к нашему удивлению, почти везде отсутствует. Перуанцы и новокалифорнийцы выкапывали гидрат железной окиси и употребляли его для окрашивания, но железа из руды не выплавляли: подобно эскимосам, арауканцы, по-видимому, пользовались метеорическим железом. Только о караибах Вест-Индии Колумб упоминает, что у них были некоторые железные орудия, быть может, европейского происхождения? Если бы и возможно было доказать настоящее пользование железом в древней Южной Америке, то оно могло касаться лишь случайного пользования веществом, не получившим первостепенного значения, и притом только по отношению к западу, который энергично стремился к применению металлов.
Простые орудия выказывают невысокое состояние промышленности: на Шингу зубы грызунов (агути и капивары) употребляются в виде долота; волосы обрезаются зубами рыбы пиранья; с помощью рыбьего зуба совершается и кровопускание; стебель острой травы (Tiririca) служит для бритья; связанными попарно передними когтями исполинского броненосца, Dasypus gigas, вскапывается земля; раковины употребляются для разрезания и скобления; с помощью бурава из острого камня производится сверление.
Доисторическую Южную и Среднюю Америку можно назвать великой областью гончарных изделий. Большое скопление этих изделий так же поражает нас в Перу, как и в Араукании, где, по мнению Фонка, его можно объяснить только внезапным бегством из жилищ. Высокий уровень гончарного искусства у древнеамериканских культурных народов отчасти намечается уже у племён Шингу. Подобно многим другим туземным искусствам, и гончарное искусство должно было немедленно понизиться, как только появились металлические сосуды европейцев. В других местах регресс его мог начаться и раньше: многие племена совершенно позабыли его. В южной части Южной Америки мы не находим глиняных изделий у огнеземельцев, чоносов и патагонцев. Тыквенные чашки там слишком легко заменяют кружку, стакан, тарелку, блюдо, чашку и бутылку. Напротив, в южной и средней части области Ла-Платы трупы погребались в глиняных урнах высотою и шириною более полуметра.
В ткацком искусстве во многих местах достигаются выдающиеся результаты. У туписов европейцы нашли возделывание хлопчатника. Грузила для веретён из камня или глины принадлежат к самым частым находкам в Средней и Южной Америке. Тканьё обыкновенно было делом женщин, но у некоторых племён Гвианы женщины пряли с помощью веретён из твёрдого дерева и круглой кости хлопок лишь для гамаков, а шнурки для ожерелий и нити другого рода изготовлялись мужчинами. Превосходными пряхами считаются женщины гальчакесов в Тукумане. Ткацкое искусство перуанцев было [534] распространено и в Чили, так же как мексиканское — в Новой Мексике и Аризоне. Это искусство у карайясов в Гойясе, по словам Эренрейха, первоначально было введено европейцами, хотя в настоящее время оно там вполне самостоятельно. Материи из коры доставляются различными видами смоковницы (Ficus). Они напоминают африканские и полинезийские материи; у карайясов кора дерева янгады вымачивается и выколачивается плоскими камнями, снабжёнными бороздками. Полосы древесной коры служат и для плетения. Вообще искусство плетения известно повсюду. В нём выражается известный вкус, незаметный в других ремёслах.
Пластическое искусство нигде не выдавалось в Южной Америке. Даже резные человеческие фигуры карайясов можно одобрить только условно. Бакаирии и мегинакусы сохраняют маис в сосудах из сухих маисовых початков, имеющих форму птицы, а воск — форму зверей (ср. рис., стр. 490 и 491). О пластических украшениях можно говорить только, когда они в виде фризов в хижинах начальников появлялись на стенах, представляя собою чёрные пластинки, на которых были нарисованы белой глиной, во всяком случае весьма грубо, рыбы и другие орнаменты в известном стиле. Человеческое тело, по-видимому, редко изображалось: находка трубки в виде головы индейца в Рио-Гранде до-Суль является исключением. Вообще, в восточной половине Южной Америки художественное чувство стоит ниже, чем в западной половине её или в Северной Америке. У племён Амазонки можно найти чрезвычайно колоритные работы из перьев.
Торговые сношения в Южной Америке были менее развиты, чем в Северной, хотя их можно проследить повсюду. У караибов области Эсекибо существует система разделения труда: один прядёт хлопок, другой выделывает из него гамаки, третий — глиняные изделия, четвёртый устраивает тёрки для перетирания корней кассавы. Работа там часто оплачивается ручными животными. Вертеман нашёл в покинутых хижинах чунчосов на Паране железные топоры и удочки, что может, по-видимому, служить доказательством сношений этого замкнутого племени с областью Амазонки. Незначительна торговля во внутренней Гвиане, где сети, оружие и в особенности кураре обмениваются на материи, ножи, иголки и соль. Бонисы, которые ради торговли приходят в страну рукуйенов, должны немедленно уплачивать за гамаки, которые будут им доставлены лишь на следующее лето. Индеец всегда бывает склонен к скупости, как только начинает ценить прибыль. Индейцы всегда славились в качестве носильщиков и гонцов. В прежнее время, когда дороги в Южной Америке были ещё хуже, чем теперь, индейцы по целым дням перетаскивали людей на своей спине через Анды, на сильетте (silletta), которую любили ещё во времена инков. Прежде это был стул с подножкой, а теперь — вьючное седло. Её носили на помочах из коры Cecropia и ещё с помощью ремня, надевавшегося на лоб. Своей выносливостью в качестве носильщика и гонца индеец сумел сделаться полезным белому человеку в хозяйственном отношении.
Услугами индейцев в качестве дровосеков пользуются там, где растёт красное дерево, между 10° с. ш. и тропиком Рака: вокруг деревьев с помощью ножей и топоров почва очищается от мелких порослей, дерево срубается, ветви его обрезаются, ствол обтёсывается в виде четырёхугольного бруса и перетаскивается на быках до ближайшей речки. В Южной Америке уильичи из Чилоэ, прилежные и искусные дровосеки, в бездорожных местностях переносят брусья и доски к берегу на своих плечах. Значительный класс индейских рабочих, служащих у европейцев, составляют «улеросы» Средней Америки, собирающие каучук. «Уле» добывается там из Castiloa elastica и [535] сильно поднялось в цене с тех пор, как его стали употреблять для подводных телеграфных проводов. Собиратели камеди, нанятые подрядчиком, израсходовав задаток, отправляются в лес, где они собирают в течение целых недель древесный сок. Их опасаются, как разбойников и людей, способных на всё дурное. К сожалению, они являются носителями культуры в самой ужасной форме её в малоизвестных индейских деревнях. Сок копаивы, кумары, мориче и другие смолы составляют предметы торговли бедных бродячих племён северной части Южной Америки. С тех пор, как бессмысленное истребление каучуковых растений в Колумбии вынудило собирание менее ценного ореха пальмы Phytelephas, и здесь происходит уже правильный вывоз.
По отношению к распространению суши, судоходство незначительно. Оно стоит несколько выше лишь у отдельных, далеко живущих друг от друга народов. Целые племена, как, например, ботокуды, вовсе не имеют лодок. Сэрии берега Соноры и острова Тибурона связывают челноки для одного или для двух человек из трёх пучков камыша и загибают их кверху сзади и спереди. Это напоминает лодку-амбач обитателей Нила, а также и жителей Микронезии. С этим сходен и плот-туле калифорнийских племён. По указанию Клавихеро более прочные суда были у индейцев нижней Калифорнии, которые ловили рыбу в четырёх милях от берега на плотах из 3—6 древесных стволов. На притоках Амазонки и Ориноко употребительны челноки из коры. С большим удивлением говорит англичанин Пим о судах длиною в 15 метров из выдолбленных стволов кедра или красного дерева у туземцев Москитового берега и об их плавательном искусстве. Гуарауны дельты Ориноко, карайясы на Шингу и пр. обладают лодками, [536] выдолбленными из громадных деревьев, впрочем, слишком плоскими для глубокой воды, с крепкими, красиво разукрашенными вёслами, между тем как на лагунах Бразилии, столь заманчивых для судоходства,
прежде нельзя было видеть ни одного челнока. Колумб встретил первые более значительные суда между Юкатаном и Гондурасом, а Лас-Казас говорит о них, как о галерах в 8 футов ширины, в которых помещалось около 25 человек. О другом, более крупном судне
упоминается под названием Balsa peruana, которое Пизарро захватил в Тумбесе. На нём были паруса и весла. Берналь Диас дель Кастильо с совершенной ясностью говорит о «пяти больших лодках, полных индейцами, двигавшихся на вёслах и парусах» («cinco canoas grandes llenas de Indios y venian a remo y vela»). Гонсало де Сандоваль также встретил лодку с вёслами и парусом («canoa a remo y a la vela»). Можно предполагать, что уастеки были знакомы с парусом и, быть может, ездили [537] на своих судах до Антильских островов. Кроме того, Овьедо говорит о парусных судах у юкатекских берегов, хотя уже в такое время, когда европейцы в течение целого поколения плавали по Антильскому морю. Напротив, ацтеки и другие обитатели древней Мексики могли посещать на своих судах только близлежащие острова. Это были плоты или однодерёвки — паруса Кортеса в их лагуне испугали их, как нечто невиданное. Судоходство является существенной жизненной поддержкой только на значительно расчленённом юго-западе, к югу от Араукании, а также и к северо-западу от Ванкуверова острова. Обитатели Чилое — усердные мореходы. Уже в детстве мальчик отправляется с отцом на одномачтовом судне в море, и его страсть к передвижениям сводится к привычке плавания по морю. На Чилое умирающий верит, что он будет жив до тех пор, пока море поднимается с приливом, и умрёт, когда начнётся отлив. Но только соприкосновение с европейцами вызвало дальнейшее развитие мореплавания. Необходимым для жизни, но технически весьма первобытным, мы находим судоходство у огнеземельцев: тем более достойно уважения их мужество в борьбе со страшным морем у южной оконечности Америки.
Рыбная ловля в Америке должна была доставлять многим внутренним народам гораздо большую часть пропитания в сравнении с добычею охоты, чем это обыкновенно предполагают. Напротив, рыболовство на берегу моря достигло высокого развития только на юго-западе. Чуррухесы, племя области Ориноко, стреляют рыб, а рыбак племени бакаириев, не знакомый с удочкой, бросает в воду красную ягоду величиною с боб и вслед за тем спускает стрелу в ту минуту, когда ягода исчезает в пасти рыбы. Стрелы для рыб достигают длины метательных стрел. Стрелы с деревянным наконечником в метр длиною индейцев Коста-Рики употребляются для той же цели. На верхней Амазонке рыбу ловят с помощью оглушающих листьев Paullinia и Jacquinia. Сушёная рыба составляла прежде предмет торговли: на нижней Ла-Плате Ульрих Шмидель нашёл в индейских хижинах запасы «рыбьей муки и рыбьего жира». Из водяных пресмыкающихся охотятся за аллигаторами и черепахами: ботокуды едят первых без всякого отвращения. В Америке, так же как и в Африке, есть кочевые рыболовы, которые переходят от одной реки к другой или посещают известные пространства в определённые промежутки времени. Такое племя в Гондурасе живёт в деревнях, но в декабре, январе и феврале оно спускается на своих челноках по реке Мете за поисками черепашьих яиц, которые попадаются в песке речных устьев приблизительно на глубине одного метра в громадных количествах. Этими яйцами ведётся правильная торговля. Раковинные животные, по-видимому, издавна служили пищею береговым жителям: [538] груды этих раковин можно найти на всех доступных берегах, до 20 и 30 метров высоты в южных бразильских провинциях, где в Санта-Катарина употребляют в пищу два вида устриц и один из видов Cardium.
Многие южноамериканские племена живут охотой на кур гокко, тапиров, обезьян и морских свинок, для которой применяются по большей части ружья, а лук и стрелы — только в отдалённых местах внутренней части Южной Америки. Введение лошади облегчило охоту в богатых дичью степях. Охота на ленивцев заключается в том, что охотник влезает на дерево, держа в руке жердь, к одному концу которой прикреплена петля. Затем он накидывает петлю на шею ленивца и сжимает ему горло. Когда животное наполовину задушено, достаточно небольшого усилия, чтобы стащить его вниз. Оглушённого падением, его добивают палками. Индейцы в Рио-Гранде до Суль ловят в силки попугаев, которые массами садятся на деревья, заключающие их гнёзда;
вместе с тем, для охоты на птиц они употребляют стрелы с притуплёнными кончиками.
Индейцы любят приручать диких животных. Редко деревня обходится без ручных попугаев, обезьян и мускусных свиней. Особенно часто встречаются гокко, агуми[1], марайесы и даже гарпии, крупные хищные птицы, перья которых употребляются для стрел. Эти животные, служащие для забавы, составляют в то же время средства обмена. Лесные индейцы и теперь разводят только собак, кошек, свиней, кур и уток, не умея разводить лошадей, мулов, ослов, рогатый скот, коз и овец. Древняя американская собака (собака инков), по-видимому, вывелась самостоятельно от североамериканского волка, хотя, с другой стороны, её три главные породы соответствуют известным породам европейской собаки. Бакаирии приручают многих животных — они держат маленьких ящериц привязанными в своих хижинах для уничтожения сверчков, — и вблизи своих деревень сажают плодовые деревья — пальму макайюва (Acrocomia), мангаву, фрута-до-лобо (Solanum lycocarpum) и маслянистую пикию (Caryocar butycosum). Индейка, по указанию Бэрда, впервые была приручеиа в Мексике, но и при устье Арканзаса можно было видеть стаи индеек. На естественных травянистых равнинах Венесуэлы, Гвианы и на южных склонах Анд до Ла-Платы распространилось перенесённое из Европы разведение крупного рогатого скота. Там оно создало, в особенности из апуреньосов Венесуэлы, так называемых льянеросов, класс смешанных цветных людей, народ наездников, [539] и здесь сыгравший известную историческую роль. В свободной земле льянеросы живут отчасти в собственных небольших поселениях, отчасти на мызах богатых владельцев стад, гатеросов, которые, несмотря на свое часто княжеское состояние, живут так же близко к природе, как и их пастухи. Гато, которому принадлежат тысячи бродящих около него голов рогатого скота, состоит из нескольких хижин, грубо выстроенных из пальм. Льянерос не заботится ни о школе, ни о церкви; вся религия его ограничивается почитанием некоторых святых. Жилищем для него служит седло, на котором он проводит буквально бо́льшую часть жизни. Подобно гаучосам пампасов, льянеросы — превосходные наездники; они нежно привязаны к своей лошади. Седло и сбруя на севере и на юге делаются по испанскому образцу, с пестрыми украшениями.
Земледелие в Южной Америке в настоящее время отличается разнообразием своих продуктов. Наряду с маисом, маниоком и бататами, там можно найти хлопок, перец, красильный куст Bixa и многие случайно разводимые растения пустыни. Однако индеец тропической области нигде не выказывает настоящего усердия к земледелию. Ему достаточно палки или простой мотыги. В сыром Южном Чили дёрн разрезается и переворачивается двумя острыми жердями (lumas), а сухая почва на севере обрабатывается заострёнными палками. Поэтому колумбийские племена, несмотря на свои многочисленные культурные растения, стоят в этом отношении не выше туземцев Гвианы, всё земледелие которых ограничивается возделыванием маниока, хлебного дерева Южной Америки. В этих областях, когда европейцы не оказывали ещё на них своего влияния, очевидно, возделывались только маниок, бататы и тыква, а, быть может, и табак. Маис в Южной Америке вообще возделывался менее, чем в Северной. Борозды в лесах Араукании, какие делаются в высоких полях, показывают, что в умеренной части Южной Америки земледелие некогда было больше распространено, чем теперь (см. ниже, стр. 627). Оно прекращалось в степях нижнего Парагвая, а, по Бурмейстеру, уже на нижней Паране де-ла-Пальмас. От этого зависело резкое уменьшение населения в этой полосе.
Кочевое земледелие мы находим у одной группы пайяских индейцев в Гондурасе, которые сеют в различных местах и посещают [540] их через несколько месяцев для собирания плодов. Они обменивают у своих более образованных братьев мёд, растительные краски и сассапарель на удочки, гарпуны, наконечники копий и ножи. Там, куда проникла некоторая промышленность в виде собирания каучука и хинной коры или плетения из соломы даже в такой поразительно плодородной стране, как на восточных склонах Эквадора, земледелие уже оставляется, в особенности там, где земледельцы были почти насильственно привязаны к почве.
Там, где не существует никаких запретов, индейцы предпочитают животную пищу. Рукуйены едят личинки крупной осы, называемой «окано», вместе с кассавой. Термитов, впившихся в листья растений, съедают даже с головой, с её крепкими челюстями. Все индейцы не откусывают мясо своими превосходными зубами, а разрывают
его пальцами и подносят маленькими кусочками ко рту. Пользуясь левой рукой, как тарелкой, держа между четвёртым пальцем и мизинцем правой руки кусочек кассавы или тортильи (маисовой лепёшки) в качестве хлеба, а между указательным и большим пальцем — кусок мяса, индейцы едят, медленно разжёвывая пищу. Мясо, предназначенное для хранения впрок, сушится и коптится. Для жарки бакаирии остроумно сооружают пирамиду из трёх палок, которая посредством поперечных перекладин превращается в рашпер. Это сооружение может быть более или менее приближено к огню.
Особенность ботокудов, рукуйенов и др. индейцев Южной Америки составляет привычка есть землю — глину, соскобленную с закопчённых глиняных шаров. В дорожном запасе непременно должны быть такие шары. Племена юмасов носят кольца из прессованной глины на поясе, которую они смачивают слюною, вероятно, для раскрашивания себя, но трудно сказать — можно ли это считать потреблением земли. Глиняные фигуры бакаириев соответствуют нашим пряничным фигурам и употреблялись в пищу в прежнее время, «до введения мандиокки»[2]. Белая или желтоватая земля, по-видимому, продукт выветривания вулканического пепла, с давних времён употребляется в Гватемале в качестве «белого лакомства» или «белой приправы» для посыпания кушаний. [541]
Картофель, рядом с киноа (см. рис., стр. 477), у индейцев плоских возвышенностей составляет главную и национальную пищу. В Чили и земляника, покрывающая целые мили протяжения, служит важным питательным средством. Там существует два вида маниока, — один с ядовитым соком, из которого делается мука в виде комков, и второй — юкка, который варят, как картофель. Первый доставляет кассаву, или кассаде, одинаково важную в качестве питательного средства и запаса. Племена Ориноко мелют или растирают корни, промывают их и освобождают от воды посредством «зебукана», трубки из плетёного тростника с двумя кольцами на концах, которая, будучи наполнена, имеет вид короткого толстого цилиндра. Её подвешивают за верхнее кольцо и сильно тянут за нижнее. Вследствие этого аппарат удлиняется и суживается, и из него вытекает вода. Под конец почти сухая масса вынимается, разрезается тонкими слоями и высушивается на нагретых пластинках из сланца или глины, а иногда перед тем протирается на решете. В этой кассаве нет уже никакого вкуса; это как бы хлеб из опилок. Соль в качестве приправы некоторым племенам, по-видимому, не была известна: в восточных местностях Эквадора и теперь ещё различают потребителей соли (христиан) от не употребляющих её (язычников).
Ещё до открытия Америки известны были опьяняющие напитки из кассавы, пальмовых плодов, маиса и бананов, но были и такие племена, например, в Южной Бразилии, которые только пили воду и жевали сочные стебли растений. В Гвиане бросают куски кассавы в большой сосуд и обливают их кипятком. Охлаждённую массу женщины перетирают руками и разжёвывают, пока она не станет похожей на кашицу. Последняя выплёвывается в длинное корыто из выдолбленного ствола и обливается тёплой водой. Легко видеть, насколько это сходно с приготовлением кавы у океанийцев (см. выше, стр. 255). После брожения жидкость процеживается через тростниковое решето, и готовый напиток разливается в огромные сосуды из тыкв. Это «пайвари», по вкусу напоминающее кислое пиво, — прохлаждающий буровато-жёлтый напиток, в котором плавают кусочки разжёванной кассавы. Потребляемый в больших количествах, какие необходимы для индейцев, напиток этот действует опьяняющим образом. Угощение пайвари всегда заканчивается общим опьянением. Неперебродившее пайвари, приготовляемое ежедневно, во многих деревнях составляет обычный напиток. Приготовление пайвари или мишлы, так же как и кавы, не лишено религиозного значения. Поэтому оно не сопровождается весёлостью, как при угощениях вином из бананов и сахарного тростника. Нередко женщинам запрещается пить его и предоставляется только заботиться об упившихся им. Из маиса или бататов вместе с соком сахарного тростника также приготовляют напиток, причём брожение вызывается жёваными маисовыми зёрнами. Быстрая акклиматизация яблони повела к распространению яблочного вина, в особенности в Чили: там, где некогда пили алойа[3] или пиво киноа из раковин, теперь тянут яблочную чичу из бычьего рога. Пальмовые вина [542] приготовлялись в Южной Америке и в Вест-Индии, в особенности из незрелых цветочных початков Mauritia flexuosa, причём их разрезывали посередине и собирали вытекавший сок в калебасы.
В Андской области Колумбии и Эквадора вместо этого приготовляют гуарапо из сырого тростникового сахара, заставляя бродить его в большом глиняном сосуде, наполненном водой. Через 2—3 дня получается кисло-сладкий освежающий напиток, который, после прибавления к нему сока несколько мелких ароматических лимонов с тонкою зелёною кожей, составляет превосходный лимонад. Когда гуарапо поспеет в том виде, в каком его обыкновенно пьют, его называют «регулярным», а при более подвинувшемся алкоголическом брожении — «злым» (bravo). В этом виде его любят погонщики мулов. Такое же различие делается для пульке мексиканцев, приготовляемого из сладкого сока одного из
видов агавы. Подобный напиток добывается ещё таким образом: кусочки сахарного тростника разжёвываются, выплёвываются в калебасу и потом всё это сливается в тыквенный сосуд, где сок подвергается брожению, а в позднейших стадиях получает крепкий спиртной вкус и действует оглушающим образом. Какао было давно уже в употреблении, прежде чем у нас появился шоколад. Быть может, и мутовка, которой его взбалтывают, принадлежит Южной Америке. Одной ложки кипящего отвара какао без молока или сахара, но сильно приправленного свежим испанским перцем, как это любят племена Ориноко, достаточно, чтобы произвести настоящий пожар во рту и гортани европейца.
Курение табака в Южной Америке распространено почти повсюду, как и названия для табака и табачной трубки. В Чили и Бразилии они почти одинаковы, откуда можно предположить переход обозначавшихся ими предметов из одной страны в другую. Впрочем, некоторые племена не возделывают табака. Нюханье табака имеет ещё больше приверженцев. У племён Гвианы табакерка состоит из большой раковины улитки, основание которой прикрыто крылом летучей мыши, прикреплённым балатой (гуттаперчей); оттуда высыпают ароматный порошок неизвестного состава посредством оконечности раковины, заканчивающейся полой костью. Для того чтобы ввести его в ноздри, употребляется инструмент из двух полых птичьих костей, связанных балатой (см. рис., [543] стр. 540 и 541). Один конец вставляется в рот, а другой в ноздрю, затем тонкая пыль вдувается в самые отдалённые части слизистой оболочки. Впрочем, подобными нюхательными инструментами пользуются люди, думающие только о себе. Люди более обходительные вдувают порошок друг другу посредством орудия из двух перекрещенных костей.
Кока достигает от Северного Перу до западных гоахиросов. Они, подобно перуанцам, жуют её, вероятно, для возбуждения нервной системы. Она доходит до Куманы и на востоке до Уальяги, где гребцы Пёппига из племени чоланов останавливались пять или шесть раз в день, чтобы пожевать её. Индейцы верхней Амазонки потребляют большие
количества испанского перца, который они поджаривают в красиво сплетённых конических корзинках.
В способе постройки кочевых племён не замечается ничего своеобразного, за исключением прямоугольного или квадратного основного плана, а всего больше — общая небрежность и непрочность. Некоторые племена почти не имеют хижин: высушенные пальмовые листья составляют единственные следы, оставляемые хижинами ботокудов. Четыре сваи, четыре бамбуковых стены и лиственная кровля часто повторяются как главные составные части жилища (см. рис., стр. 542). Три камня, чтобы ставить на них горшок для варки кушанья, и один или два гамака составляют всю меблировку. Племена, плавающие по притокам Амазонки и Ориноко, как, например, ойямписы, подвешивают свои гамаки под остовом из молодых деревцев, который ежедневно ставится заново. Шалаши тобасов имеют только три стены, и часто не лучше бывают и хижины аргентинских гаучосов. Охотничьи хижины гуахарибов имеют форму острого конуса с таким узким основанием, что обитатели их должны сидеть там скорчившись. На юге только у суйясов, самых западных из племён жес, можно найти гамаки, заимствованные у северных соседей. [544]
Свайные постройки прежде встречались по преимуществу на северном берегу Южной Америки, а на суше, подобно малайским, их можно и теперь найти у многих племён Гвианы. Наряду с плавучими плотами, паумарии обитают в полуцилиндрических хижинах из пальмовых листьев на песчаных мелях. Прочно построенные дома ипуринов, по указанию Эренрейха, имеют эллиптическое основание. Их двухскатная крыша состоит из одного куска.
В северной части Южной Америки большие дома для значительного числа семейств встречаются редко, но в одной хижине часто живут три или четыре семьи. Большие дома чуррухесов в Колумбии содержат обыкновенно три отделения; четвёртым служат большие сени. Некоторые отделения имеют особые дверцы, открывающиеся наружу. Посредине находится большое четырёхугольное пространство, где индейцы сходятся для беседы и справляют свои семейные празднества. Оно окружено брусьями, на которые опирается низко спускающаяся кровля. Семьи размещаются между рядами брусьев и крышей. Их разделяют горизонтально натянутые верёвки, через которые нельзя перешагнуть без разрешения. У орехонов Гвианы живёт до 30 человек в хижине, покрытой пальмовыми листьями. Но наиболее характерными фаланстерами[4] обладает Средняя Америка: у индейцев племени пайя, или пайер, в доме овальной формы, около 25 метров длины и 10 метров ширины, помещается целая деревня. И у пурисов Восточной Бразилии и гуаранисов Южной Бразилии в одной хижине живёт до 70 человек, так что на всё племя насчитывается не более трёх хижин. Впрочем, Штаден и у туписов видел длинные дома в 50 метров. У мангохосов на Рио-Пардо встречаются опять отдельные жилища.
Рядом с жилыми хижинами стоит хижина со священными предметами, трофеями и т. п., где распоряжается жрец. Чтобы охранить священные орудия от глаза женщин, у мегинакусов на Шингу вход в эти хижины сделан так низко, что в них надо входить ползком.
Примечания
- ↑ Вероятно агами — околоводная птица из семейства цаплевых. — Примечание редактора enlitera.ru
- ↑ Вероятно, маниоки — пищевого клубнеплодного тропического растения. — Примечание редактора enlitera.ru
- ↑ Вероятно, алоэ. — Примечание редактора enlitera.ru
- ↑ Фаланстер, или фаланстера, — в учении утопического социализма Ш. Фурье — дворец особого типа, являющийся центром жизни социальной ячейки, фаланги. — Примечание редактора enlitera.ru