21. Религия малайцев
| «Демонизм, в котором культ предков играет значительную роль». |
| Бастиан. |
Религиозное почитание предков и живая вера в высших и бесчисленных низших духов, вместе с различными видами колдовства и разнообразными суевериями, составляют ядро древнейших религиозных представлений малайцев наряду со многими другими народами. От малайца не ускользают различные особенности природы, но его наблюдения ведут лишь к тому, чтобы населять природу духами, началом которых служит почитание душ, и приобретать амулеты и фетиши — предметы поклонения или страха. Амулетом становится всякий предмет, найденный на каком-либо месте, где нельзя было ожидать найти его. Охотник просит камень на дороге: «Помоги мне наловить дичи». Если просьба его исполняется, камень для него и для всей деревни становится фетишем. Фетишем становится каждый камень или похожий на него предмет, попадающийся во внутренностях рыб, птиц, буйволов или людей, смолистое утолщение на дереве, раковина, древесный корень, одним словом, всё особенное и поражающее. Всегда новая, постоянно живая потребность обостряет глаз. При этом принимаются во внимание не только переносные предметы: [455] горы признаются драконами и чудовищами, уединённые скалы и все горные вершины считаются жилищами духов; в кратерах вулканов совершаются адские наказания. Про Целебес рассказывают, что все горные возвышенности, на которых прежде приносились человеческие жертвы, пользуются особым почитанием. Леса считаются местопребыванием злых духов. При расчистке леса под пашню оставляют последнее дерево, при жатве — участок рисового поля, быть может, нарочно для того засеянный, чтобы духи пощадили остальное. На Целебесе существуют страшные рассказы об исполинских змеях, которые живут на вершине Синалу, имеющей своеобразную форму; на севере этого острова каждая пещера считается местообитанием, по крайней мере, одного духа; это надо принимать во внимание, пользуясь пещерами, лесами и горами как местами погребения.
Народы, которые в других случаях не знали изображений божеств и идолов, воздвигали душам предков каменные или деревянные памятники (см. рис., сбоку и стр. 460); у этих жалких фигур приносятся клятвы и производятся священные действия, и в углубления их на месте пупка вкладываются частицы жертвы. Пангулу Баланг, каменное изображение батаков, без сомнения, в сознании своих почитателей давно уже перестал быть изображением какого-либо предка. Вместе с ростом общины он стал покровительствующим духом целого кампонга. Если душа возвращается вскоре после смерти и остаётся на таком месте, где никто не должен спать, в качестве покровительствующего духа (как это признаётся на Тернате), впоследствии она отправляется с другими душами в дом духов. Старые изображения, оставляющие просьбы без исполнения, легко заменяются новыми, но сами не предаются уничтожению. Смотря по степени воздаваемого им почитания, им приносятся жертвы ежемесячно или ежегодно, в последнем случае с большой торжественностью. Только в этот день просьбы доходят до них, а в течение целого года могут остаться без внимания. Обыкновенно могилы считаются священными местами: их избегают, так как, ступая на них, можно навлечь на себя несчастье, и к ним приходят, чтобы снискать себе расположение носящихся около них духов. Каменные ящики с богато изваянными крышками представляют единственные монументы во всей области Минагассы.
Исследуя происхождение малайских идолов или фетишей, мы приходим обыкновенно к изображениям предков. Игорроты Северного Лусона не знают никаких вещественных воспроизведений своих богов, но они сами называют две грубо сделанные человеческие фигуры, которые ставятся перед их житницами, изображениями двух знаменитых предков: они вверяют им охрану своего риса. Ганс Мейер видел в средней части Лусона перед многими хижинами небольшую чашку с кушаньем, которая ставилась на скамеечках для отдыха и подкрепления анитов.
У батаков эти идолы, сделанные из мягкого камня, представляют обыкновенно голову грубой работы, с заостряющимся книзу угловатым концом, длиною около фута. Чтобы придать больше силы Пангулу Балангу, гурус просверливает в нижнем остром конце отверстие, наполняет его волшебным составом из внутренностей, губ, носа, глаз и ушей павшего воина, и все это опять тщательно закрывает: благодаря [456] тому, Пангулу Баланг получает душу. Здесь можно видеть остаток человеческих жертвоприношений. Эти изображения попадаются в домах магометан, так же как и язычников. Резные палки с обвивающимися вокруг них фигурами животных служат батакам на войне в виде значков и для изгнания болезней; прислушиваясь внимательно, можно услышать внутри палки голос души, похожий на жужжание (см. рис., стр. 391).
То немногое,что мы знаем о религии негритосов, относится лишь к вере их в души. Они неохотно оставляют пустынные места, где живут духи их предков. К тому месту, где умер один из числа их, они обнаруживают большой страх. Прикрыв слегка труп и загородив проходы к месту погребения, они оставляют это место и сообщают о том соседям; тот, кто осмеливается вступить в это запретное место, наказывается смертью. Любусы, стоящие на такой же низкой ступени, слышат, как из умирающего дух выходит с лёгким шипением; тот, кто умрёт без такого звука, не оставляет после себя переживающего его духа. У филиппинских племён духи предков исходят из душ дедов; бо́льшая часть анитов безвредны, но анито главы общины вызывает страх.
Возможно, пожалуй, утверждать, что вера в предков обратным действием породила всё запутанное учение о душах малайцев. Множественность душ, вследствие которой у человека бывает 3 или 7 душ, отчасти живущих в нём самом, отчасти вне его, но находящихся в связи с его внутренней и душевной жизнью, можно приписать потребности связать с душою возможно большее число предметов. Когда нам говорят, что злые души после семикратного уничтожения их формы могут, наконец, успокоиться, мы, очевидно, имеем перед собой ложно понятое переселение душ. Страх внушает не только свободная душа умершего, но и блуждающая душа спящего; перешагнуть через спящего или внезапно разбудить его значит нанести ему тяжёлый вред.
Почитание черепов, вместе с добыванием голов, имеет тесную связь с почитанием предков. В основании такого отношения к головам часто заключается мысль приобрести духа покровителя племени. Поэтому приморские даяки в Бруни в течение целых месяцев оказывают головам особое отличие, обращаются к ним с ласковыми выражениями, дают им лучшие куски за каждым обедом, листья и орехи бетеля и даже сигары (Фет). Черепа расписывают белыми и красными полосами или чернят сурьмою, часто покрывают даже листовым оловом, а глазные впадины заполняют раковинами (см. рис., стр. 134). У некоторых племён эти трофеи составляют собственность целой деревни. Черепа животных, в особенности добытые на охоте, пользуются [457] почитанием после человеческих черепов, как у яванцев-магометан, так и у формозцев-язычников. На негритосских хижинах Лусона мы видим нижние челюсти свиных черепов, а на наружных стенах хижин игорротов — прибитые к ним черепа свиней, буйволов, лошадей и собак (см. раскраш. табл. «Борнео, поселение игорротов на Лусоне»).
Все даяки выставляют особенно охотно старинные сосуды, бланга, или темпаянг (см. рис., стр. 456), в своих домах как почётное украшение. Прежде в них хранились реликвии, и затем они пользовались почитанием как жилища духов. Этот обычай напоминает почитание чаш и урн Будды и странное суеверие японцев, которые поклоняются горшкам, найденным на утёсах морского дна. В доме начальника Юго-Восточного Борнео горшки и тазы представляют стоимость, по крайней мере, в 15 тыс. гульденов; самые ценные были выкопаны в пустынном месте, известном только владельцу. Зелёные, голубые или коричневые сосуды с фигурами ящериц или змей, вывезенные из Китая, ценятся от тысячи до трёх тысяч гульденов. Новый горшок посвящается принесением в жертву животного и плясками. На Тиморской группе в Омбаи высоко ценятся металлические сосуды, например, медные мокко — до тысячи гульденов; различие в цене определяется знаками, известными одним туземцам. Сосуды употребляются в торжественных случаях в качестве музыкальных инструментов, причём ударяют рукой по крепко прилаженной крышке. Некоторые на середине суживаются и снабжены ручкой; высота их достигает 30—60 см. Они состоят из нескольких частей, к которым подгоняются рисунки и фигуры; весьма старые, с трещинами, ценятся всего выше. Грубые китайские фарфоровые чашки на острове Кей и других островах причисляются к самому ценному семейному имуществу и отыскиваются также в старинных могилах. У каждого бланги есть родословное дерево. Согласно легенде из Бандьермассинга, Ратутьямпа сошёл с неба и спустился в Маджапагити на Яве; он сделал эти сосуды из глины, оставшейся от сотворения солнца, луны и звёзд. Из других вариантов можно заключить, что творцом священных сосудов был не кто иной, как Магатара (всемогущий), поэтому они приносят пользу дому, где сохраняются, и своему владельцу. Здесь замечается связь со священным значением земли и камней. При этом случае мы можем напомнить священные камни, играющие роль денег у микронезийцев. Священные сосуды защищают и от болезней. Горшки, в которых приготовлялось кушанье людоедов, сохраняются на память. Горшки, считающиеся местопребыванием душ умерших, можно найти на Марианских островах.
Рядом с почитанием деревьев, пустившим глубокие корни в мифологии и космогонии малайцев, мы видим уважение и страх, внушаемые каждым деревом несколько необычного вида. У исполинских деревьев, переплетшихся между собою или служащих гнёздами белых муравьёв, можно с уверенностью найти миниатюрный домик, где приносятся жертвы духу. В искалеченное дерево или, скорее, в живущего в нём злого духа бросают камнями. Растения и цветы приносятся в виде жертв: Hibiscus rosea и Dracaena terminalis почитаются как добрые духи, и употребляются для охраны от злых. Коренья, указанные добрыми духами колдуну, сообщают власть против злых духов. Пальма риронг сажается на могилах и около угловых подпорок вновь построенных домов. На рисовых полях приносятся жертвы богине плодородия, и к самому рису относятся, как к одушевлённому существу. Рост его сопровождается исполнением различных обычаев, напоминающих те, которые имеют отношение к беременности; к сжатому рису [458] обращаются с ласковыми именами, чтобы он лучше держался и, когда его посеют, принёс богатый приплод (см. рис., стр. 41). На архипелаге Сулу дерево чампаи (Michelia) из года в год усеивает могилы своими белыми цветами. Дерево дуриан окружено особыми легендами: в некоторых странах востока оно считается собственностью правительства, и посадкою его выражаются известные права владения. У лусонских негритосов почитается в качестве высшего существа баснословное животное с лошадиной головой, живущее в деревьях, под именем Балендика. Дерево тьемара (Casuarine) служит носителем разнообразных суеверий. На Яве считается дурным знаком, когда тьемаровое дерево хорошо разрастается вблизи дома; если же дерево засыхает без всякого внешнего влияния, то семье предстоит счастливая жизнь.
Животные играют в малайском суеверии выдающуюся роль. Они тесно связываются с человеческим миром верою в переход человеческих душ в животных с помощью обмена душ. Мужчины и женщины, у которых нет бороздки под носом на верхней губе, считаются способными превращаться в тигров; превращение в вампиров и свиней также считается возможным. Тигров с человеческими душами нелегко поймать. Вообще за тиграми, к которым обращаются с названиями «дедушка», «старичок» и т. п., туземцы не любят охотиться до тех пор, пока они оставляют собственность своих почитателей в покое: во многих деревнях на Яве имеется деревенский тигр, матьян кампонг, питающийся остатками убитых животных, очищающий страну от других хищных зверей и отождествляемый с каким-нибудь умершим лицом. Но если он попадётся в западню, произведёт нападение на деревенский скот или умертвит кого-нибудь из жителей, то за ним охотятся с тем большим ожесточением, что оружие, орошённое его кровью, становится ценным талисманом. Точно также относятся к крокодилам: малайские правители ведут от них своё происхождение, и на Банке они считаются равными им. Поэтому изображение крокодила нередко можно видеть на щитах малайцев, а в Талауте — даже в форме щитов. Во многих случаях душа за грехи, совершённые при жизни, отделяется от тела, покоящегося в могиле, и на некоторое время должна войти в животное. И здесь мы видим вмешательство фантастического творчества индусов: так буют-ронкех, спереди тигр, сзади серна, оборачиваясь, всегда видит серну и, терзая её, терзает своё собственное тело. Эту форму принимает тот, кто в жизни приобретал добро неправдой. Разбогатевший волшебными средствами после смерти принимает вид белой кошки. Скупцы и ростовщики после смерти должны скитаться в виде гремучих змей и т. п. животных. Существуют животные, приносящие счастье и несчастье. Их голоса действуют понуждающим или задерживающим образом. Тагалы приписывают неизвестной нам птице тиктик свойство делать видимыми злых духов для тех, кто всего более подвержен их нападениям.
Формы суеверия, связанного с животными, бесчисленны. Беременные на Ниасе не должны проходить мимо тех мест, где произошло умерщвление человека или животного, или же сожжение жертвы с заклинаниями, так как у ребёнка могут оказаться некоторые судорожные движения умирающего человека или животного. По той же причине [459] и по некоторым другим малайцы не колют свинью и не разрубают её без того, чтобы этого не начал кто-нибудь другой; они не убивают и кур. Если кто-нибудь нечаянно наступил на цыплёнка и задавил его до смерти, то это искупается жертвой. Малайские женщины не едят мяса птицы буйюву — иначе ребёнок будет кричать так же, как эта птица. Они не смотрят на обезьян, чтобы у ребёнка не оказалось обезьяньих глаз и лба. Они не едят свиней, убитых по случаю погребения, — иначе у ребёнка вырастут копыта. Они не едят и древесных жуков (эра), чтобы ребёнок не страдал грудью. Они не глядят на рыбу байву и не убивают змей, чтобы ребёнок не болел желудком. Они никогда не сжигают жнивья и травы в поле: при этом крысы и мыши могут сгореть, и ребёнок может оказаться хворым. По той же причине они не кладут соли в корм для свиней. Любимыми амулетами для колдовства служат зубы, когти, в особенности тигровые, и пяточные кости (см. рис., стр. 460). На Яве можно услышать невероятные рассказы об обезьяне с человечьим лицом, живущей в восточных лесах. Кто её поймает, тот будет счастлив. Из формы печени свиньи или курицы стараются определить, — долго ли ещё предстоит жить. Негритосы Лусона выпрашивают у большой змеи хороших мест, где водится дичь и где можно достать мёд; у лусонских пампангов есть заклинатели змей, наподобие индусских.
Наши ограниченные сведения о малайском мире духов не позволяют нам глубоко вдаваться в классификацию бесчисленных духов. На Гальмагере глава духов называется Гвузуонг, или Пфузуонг, живущий в недоступном для людей Вауро; на Тернате самый большой из вонгов называется Ио-Дуриан. Но нельзя сказать с уверенностью, что повсюду существует такая же градация, как у батаков, у которых к богам примыкают великие духи, сомбаоны. К душам умерших они не имеют никакого отношения: это — духи природы ограниченного круга действия, — горные, лесные и морские духи. Повсюду, куда проникали магометанские влияния, понятие «джина» принимало все степени и виды духов. Факты показывают нам, что сами народы неодинаково относятся к своим духам. С низшими из них даяк считает возможным управиться с помощью заклинаний и волшебных формул. Так как эти духи самые многочисленные, то заклинание их и ворожба процветают в высшей степени и прокармливают особую касту гурусов, колдунов и знахарей.
Разнообразие духов придаёт верованиям индивидуальные оттенки, смотря по тому, какие духи выступают на первый план. Но корни этих представлений немногочисленны. Разнообразие заключается не в системе, а в развитии нескольких основных идей. Впрочем, высшие из них недоступны массе народа; последняя видит духов, на которых она надеется или которых боится, не в высоте, недоступной нашим чувствам, а поблизости около себя. Добрых и злых духов малайцы считают принадлежащими к их жизненному кругу, так как в их деятельности они не видят никакого сверхъестественного вмешательства чуждого мира в их собственный.
Желая классифицировать духов по их действиям, мы должны сангчиангов даяков, янгов яванцев и вонгов Молуккских островов настолько признать добрыми духами, насколько они сами приносят пользу или посредством жертв могут быть понуждаемы к сопротивлению злым духам. К этой категории принадлежат все покровительствующие духи в амулетах и священных клейнодах. На Яве у каждого рисового поля есть свой дух. Прежде чем жрец не принесёт ему даров, немногие решатся начать сев или жатву. К счастью, приобрести покровительствующего духа нетрудно. Если можно предположить присутствие духа [460] в каком-нибудь «багаре», то его приносят к гуру; жрец отправляется в священное место деревни, где стоит Пангулу Баланг, получает соответствующее угощение и заставляет духа войти в этот предмет. Лимонный сок с имбирем и перцем есть также важная составная часть сока, употребляемого при заклинании, который, будучи впрыснут в глаза, позволяет видеть духов.
Между тем как огромное большинство душ становится добрыми духами, души непогребённых, умерших вдали от родины или насильственной смертью превращаются в злых духов. Им приносятся самые большие жертвы; даже дары после жатвы служат для умиротворения злых духов. Они индивидуализированы гораздо резче добрых. Обитатели Явы знают злого духа пустыни, которого они называют Ауль; другой, со странной, обманчивой внешностью, Билун-Самак, водяной дух, плавая на поверхности в виде большого листа или плетёной цыновки, увлекает свои жертвы в глубину. Ментак, принимая, наоборот, безобидную форму маленького ребёнка, ходит по рисовым полям и приносит болезнь растениям. От Кунтианака или Пунтианака, имеющего форму безобразного калеки, там, где женщина собирается родить, тщательно охраняется жилище, разводится огонь и ставится стража с горящими факелами. На восточных островах большинство злых духов, по-видимому, представляется в форме лесных духов, быть может, в противоположность добрым духам предков, живущим вокруг деревень. Злые духи боятся света, поэтому в те места, где им приносят жертвы, пускают стрелы с прилепленными к ним восковыми свечами. Освящённой воде приписывают скорее целебные, чем очистительные свойства. Несчастье связано с вещами и людьми и должно быть отвращаемо, по крайней мере, переменой внешности, поэтому из разрушенного дома не следует брать материала для нового. Воображение, ищущее опоры, хватается за тысячи мелочей: оно заставляет держать перед пожаром зеркало, чтобы он сам испугался себя; если дождь разом начинается и тотчас же перестаёт, то это означает, что совершено убийство. Для несчастных людей недостаточно только переменить имя: они должны срубить пизанг и похоронить его вместо себя со всеми погребальными церемониями. Только тогда они зароют своё несчастье в землю. Большая часть малайских праздников имеет целью умиротворение злых духов. Лечение больных заключается в изгнании злого духа. При переходе из плоской возвышенности Тоба в лихорадочную прибрежную низину приносится жертва духу перемежающейся лихорадки. В постоянных жертвенных местах для злых духов, так же как в домиках для душ, ставятся кушанья. [461] Для удаления злых духов детей обкуривают жжёным луком, серой и т. п.
Жизнь, проникнутая страхом, этих народов отмечает бесчисленные приметы смерти, к которым у даяков принадлежат вид или крик совы, появление змеи в доме, падение дерева перед глазами, шум в левом ухе и в особенности внезапное изменение расположения духа.
Невидимые духи заполняют также промежутки в веществе видимых предметов. К ним принадлежат многочисленные джуриги, в которых верят яванцы. На всяком месте, свободном от злых духов, можно с уверенностью найти джуригов. Лишь случайно показываются они в образе тигра или огненной змеи; по существу своему, они — злые духи. Более мягкую форму представляют также воображаемые яванцами гандерува и веве, насмешливые кобольды мужского и женского пола, невидимо мучающие человека. Самая обыкновенная форма этих мучений заключается в бросании камней или оплёвывании платья слюною, красною от разжёванного бетеля. Тем и другим уподобляются бегу батаков, будучи ещё более своеобразными среди мира воплощённых духов, так как они — не что иное, как дыхание, воздух без тела. К числу их принадлежат невидимые духи болезней; видеть можно только страшного бегу Налалаина, духа раздоров и убийства, который пробирается поздним вечером с огненными глазами, длинным красным языком и когтями на руках. С ним сходен по виду страшный для обитателей Гальмагеры Булунгсуанги, злое существо, ползающее по земле, Бегу стараются даже завладеть трупом. Против них направлены беспрерывные удары мечом, которые сыплет во все стороны улубаланг, идущий впереди погребального шествия.
Амулеты получают высшее религиозное значение, когда к ним присоединяется известная политическая роль: находясь в обладании царствующих семейств, они становятся государственными клейнодами, и почитание их чрезвычайно возрастает. На Целебесе можно слышать, как к мелким деревенским начальникам или членам семейств, уже более не правящих, прилагается титул князя. Это значит, что эти люди владеют клейнодами, достойными почитания. В таком священном доме стоит на столе корзиночка или ящичек, заботливо прикрытый саронгом; рядом с ним горят благовонные вещества и восковые свечи. На стене или на полу можно заметить оружие и т. п. хлам и две или три медные чашки, одну с варёным рисом, а другую с листьями бетеля и всеми необходимыми принадлежностями для жевания его. Уже один взгляд на содержащееся в корзиночке или ящичке причиняет смерть.
К этим священным предметам народ обращается в каждой опасности. Им приносят в жертву кур, коз и буйволов; их опрыскивают буйволовой кровью и носят в процессиях. Клятвы, данные на этих клейнодах, имеют больше значения, чем принесённые на Коране. Но по отношению к этим священным предметам должны соблюдаться строгие правила. Когда их несут, каждый, узнавший об этом, должен присоединиться к процессии. Кто этому сопротивляется, тот подвергается штрафу. Штраф, на основании принципа «мёртвой руки», достаётся обладателю клейнодов. Если оказано было деятельное сопротивление, в прежние времена виновный, иногда с семьёй и родственниками, становился рабом священного предмета; рабыня, обращающаяся к покровительству последнего, также становится его собственностью: прежний владелец теряет тогда все свои права. Собственностью подобного предмета становится и выморочная земля. Все эти клейноды — не что иное, как амулеты или государственные фетиши, носящие известный политический [462] отпечаток. Поклонение им исходит из того времени, когда существовало ещё много мелких, независимых царств. В различных частях архипелага можно услышать одно и то же сказание о князьях, нашедших золотую вещь (на Тернате кусок точильного камня), которая, почитаемая как амулет, привлекала столько посетителей, что они отдали её другим, и она попала, наконец, в руки одного бедного князя, число подданных которого с тех пор значительно увеличилось. Так, при расселении племени первое поселение, обладавшее амулетом, считалось выше других, и богатство его возрастало.
Эта грубая вера в амулеты на западе под влиянием чужеземной культуры принимает более утончённую форму. Место корней и камней заступают реликвии, различные вещи, переходящие по наследству и изречения из Корана. Всего выше ценятся реликвии — оружие, в особенности, когда им были нанесены смертельные раны, драгоценные камни и всего более серые алмазы из Мартапуры, называемые душами алмазов, тем более, если они прежде служили уже подобной же цели. Старинные каменные топоры и громовые стрелы разделяются на мужские и женские и считаются обладающими большой волшебной силой. Изречения из Корана, написанные на бумаге, защищают от духов и приносят счастье. Их скатывают и носят на голове или на теле. Другие изречения быстро доставляют богатство или охраняют дом от злых влияний. Маленькие модели домов, часто со змеёю в двери, считаются у даяков целебным средством, так же как и деревянные изображения крокодилов и других животных (см. рис., стр. 458).
Колдовство получает научный характер в «нгильму», которым знающему человеку даётся в руки орудие неограниченного могущества. «Нгильму» есть познание звёзд, искусство приготовления любовных напитков и быстрого обогащения и так же относится к «рапалю», как наука к ремеслу или теория к практике. В этом смысле яванцы — народ, любящий науку более других. Нгильму, между прочим, есть искусство воровать безнаказанно, а рапаль — усыпление жителей дома волшебным средством, произведённое вором. Если применение рапаля оказывается неудачным, его считают обманом и отказываются от него, а нгильму всегда остаётся предметом уважения. Он является также и тайным знанием магометан. Самое высшее в нём заимствовано из Корана. Кто может сказать, почему дыхание называется дыханием, как оно называется днём и ночью, при выдыхании и вдыхании, куда оно уходит после смерти и где оно пребывает тогда, — тот отчасти уже обладает нгильму. Причина, почему ему обучают лишь нескольких доверенных лиц, заключается в опасении, что если все будут знать его, то от этого произойдут многие недоразумения; тогда и храмы разрушатся, и сила правителей ослабеет.
Учение о божествах не так богато и не так разработано в подробностях, как учение о духах и призраках. Три высшие божества — Батара Гуру, Сорипада и Мангалабулан — для массы существуют только в теории; батаки, например, на практике имеют дело лишь с духами. Божества только там выступают яснее, где верования придают им функции, стоящие выше функций духов, где идеи склоняются к космогоническим проблемам или где уже недостаточно целого сонма отдельных духов. В особенно важных случаях, касающихся целого народа, возвышаются даже до молитвы к высшему богу, творцу всего, которая и христианских миссионеров трогала своею искренностью. Имя высшего существа повторяется и при страшных клятвах. Влияние ислама ничего не изменило в этом отношении. В местности Голонтало, например, господствующая религия — магометанская, но основанием ей служат [463] не изменившиеся старинные языческие обычаи и привычки. Так же как некогда вера индусов вытеснила местную веру в божества дома, поля и леса, почитание предков и поклонение матери-земле и отцу-солнцу, ислам в последние века вытеснил почитание священной смоковницы и браманских богов и богинь, однако он воспринял многое из древних обычаев, и мы напрасно пытались бы резко разграничить эти три наслоения. Часто покровительствующими духами называются возвратившиеся на землю души героев или предков. Видя в Тиморлауте в каждой деревне покровительствующего духа в форме деревянных человеческих фигур, мы видим перед собою настоящую антропотеогонию. В исторических случаях мы ясно распознаём процесс обожествления. Сэр Джеймс Брук освободил даяков от притеснения малайцев и ничего не хотел взять за это. Что же могло понудить его к тому, если бы он не был более, чем обыкновенный человек? Уоллеса во многих местах осаждали вопросами — правда ли, что Брук так же стар, как горы, и что он может оживлять мёртвых.
Высшее существо так далеко от народа, что он едва может дать ему какое-нибудь имя. Это пустое место легко может занять низшее или чуждое божество, как, например, помогавший в деле творения Батара Гуру, который повсюду, где распространился ислам, приобрёл магометанскую окраску. Необъяснимым остаётся название высшего существа Лубуланги у ниасцев, Кабига — у иламутов и Мальяри — у цамбалов; у лусонских ифугао Кабигат является сыном высшего бога Кабуньяна, от браков которого с его сёстрами произошло человечество. Часто можно встретить такие названия: «Господин там наверху». Он считается бесполым существом, и верующие думают, что большое отдаление его от земли мешает ему слышать молитвы. С другой стороны, у тагальских племён Лусона богиня является дочерью высшей божественной четы или супругою высшего бога, который и в других местах считается состоящим в супружестве; каталанганы знают даже две высшие божественные четы. Гальмагерский бог считается, напротив, одиноким существом. Он научил законам мудрых битонгов, называемых его посланниками, а эти последние научили им других и затем исчезли. У даяков высшему богу Тупа, который управляет молнией и громом на небе, не молятся; другое божество, Санггианг Асаи, может превратить женщину в белую скалу.
Батара Гуру в индусско-яванских надписях выступает со всеми аттрибутами высшего божества. Это возвышение не нарушает, однако, основного политеистического характера, хотя девы отступают перед ним. Рядом с ним являются высшими богами — Суриа, солнце, и Каламерта, бог или богиня плодородия и смерти. Его положение как бога кающихся, поверье, что он спускается на землю вместе с опустошительной бурей, что он сражается огнём, позволяют видеть его сходство с Сивой индусских верований, но в яванской переработке все его разрушительные наклонности так ослаблены, что почти незаметны. В других свидетельствах яванского индуизма он стоит позади отдалённого высшего божества, в некотором промежуточном положении, в котором он заканчивает творение, назначает места богам политеистического пантеона и управляет ими и землёю. В этом положении он признаётся родоначальником низших божеств, а в то же время и человека. Но даяки Южного Борнео различают Магадару Сангена как родоначальника богов и Магадару Сингсанга как родоначальника человека. У оранг-бенуа всё творение, между прочим и человека, вполне находится в руках высшего божества, которое невидимо живёт над небом. Однажды оно разбило скорлупу, в которой заключена была земля, и из глубины поднялись могучие горы, сдерживающие всё строение земли. [464] затем божество посадило первую человеческую чету в челнок, в котором она долго носилась по воде. Между Пирманом и человеком стоят джины, из которых самый могущественный, джин Буми, насылает болезни. Ему подчинены духи деревьев, рек, гор и пр. Новейшие исследования выяснили основу сиваизма в представлении о Батара Гуру и связь его с Буддой, но при этом вполне сохранился основной малайский характер, выражающийся в признании за этим божеством значения творца и хранителя мира, во главе немногих высших божеств. Чужеземные божества принимают национальный характер даже и там, где индусские следы ещё достаточно заметны. К ним примыкают заимствованные из ислама Пади Аллах и Наби Магомет.
Под названиями Калоэ, Калуэ, Клоэ в Борнео выступает богиня, живущая в подземном мире и то охраняющая жатву, то приносящая вред беременным и новорождённым. Её сравнивали с Прозерпиной и Люцинией древности. Яванцы кладут для этой охранительницы рисовых полей жертвы из кушаний и напитков в жертвенных домиках и прибавляют к ним зеркало, гребень и благовонное масло, так как эта дочь богов пользуется репутацией суетности. Для её удовольствия игорроты устраивают охоты за черепами. Сочетание празднеств очищения или искупления с обычаями, соблюдаемыми при жатве, производит такое впечатление, как будто силы, вызываемые из недр земли для споспешествования росту хлеба, должны быть возвращаемы в подземный мир. И бог войны имеет известную связь с растениями: на Гальмагере старейшина отправляется в лес к дереву, в котором просверлено отверстие, и просит духа спуститься на носилки. Здесь ему предлагаются кушанья, а присутствующие исполняют военный танец. Точно также на Сераме перед войною процессия выносит «духа священного дерева» из лесу, а по окончании войны торжественно относит его обратно. И здесь мы видим немало сходства с полинезийскими обычаями (ср. стр. 313).
Над обыкновенными духами значительно возвышается женский дух океана. Он не только господствует в море, но и далеко на суше, над утёсами и пещерами. Яванская легенда называет его дочерью правителя Паджаджарана, которая убежала от отца, потому что отказывала всем искателям её руки. Изгнанная на южный берег Явы, страдая от мучительной болезни, она напрасно молила богов о помощи. Наконец, она обратилась к Сиве-истребителю. Злые духи схватили её, бросились вместе с ней в море, и демоны морского дна избрали её своей царицей. На суше любимым местопребыванием её служит пещера на реке Упак. И ей предлагаются зеркало, гребень и душистое масло. Сестра её безобразна: она — альбиноска и глухонемая и с пустынного острова, куда она была изгнана, была уведена купцами. У батаков есть также морские духи, называемые «нага». Они находятся на одном уровне с высшими сомбалонами и были рождены божеством. Чета этих нагов на Тобахском озере пользуется высоким почитанием всех тамошних обитателей; мужеский дух живёт возле берега, а женский — в сухом каменном жилище, в глубине среди озера.
Солнце и луна везде считаются великими богами, а звёзды — их потомством. Негритосы, убив животное, бросают кусок мяса вверх, приговаривая: «И это тебе», — а грому приносят в жертву свиней. На Тиморлауте солнце считается местопребыванием главного бога, тогда как женская половина его находится в земле. Для лунного затмения существует выражение: «Змея съела луну». Храмы украшаются, и молодые девушки должны причитать, что месяц умирает, тогда как окружающие смеются и шутят. Производится также и шум, чтобы заставить чудовище отпустить месяц. На луне замечают дерево, изображение Аллаха или уменьшение света, произведённое ангелом Гавриилом: [465] первоначально солнце и луна светили одинаковым светом. Падающие звёзды называются «спущенными из лука», утренняя звезда — «зубом дня». В радуге магометане видят полосу мантии сатаны, и негритосы молятся ей, как и грому; на Тернате верят, что она увеличивает количество рыб.
Землетрясения происходят или от встряхиваний исполинского быка, на рогах которого покоится земля, или от изгибания змеи нага, которая причиняет лунные затмения. Подземный огонь воплощён в злых духах, у которых благодетельная птица похищает огонь, чтобы принести его людям, хотя она при этом и обжигает свои крылья.
Мифологические элементы замечаются в изобилии в династических легендах, наполняющих доисторические времена, а также в легендах о животных. Девы-лебеди стоят у подножия родословного дерева Тернате: одна из семи крылатых небесных сестёр, скарб, опустившихся на землю для купанья, была настигнута принцем и родила ему детей, правящих в Тернате, Тидоре и Батьяне. В одном варианте, у Валентина говорится: короли Тернате, Тидора и Батьяна родились из драконовых яиц; вследствие этого, султан Батьяна носит изображение своего предка — дракона. Более банальным кажется сказание, согласно которому принцесса из Тернате, за которую сватался властитель Тидора, обманув его ожидания, была пущена на плоту и сделалась родоначальницей царствующего дома Батьяна. Ещё далее заходит сказание, которое первого правителя Лолоды заставляет появиться на свет вследствие веяния ветра; он вышел из ствола, который добрые духи пригнали к берегу, и поэтому называется «происшедший из воды». Обитатели лесов бадуйсы верят, что мужественный сын царства Паджаджарана приведёт их обратно на родину, когда спустится с неба, куда он поднялся.
Души после смерти отправляются в загробный мир, который даяки представляют себе в виде города душ Сабьяна, а альфуры восточных островов — в виде дома духов, Сорога или Сорга. Облегчить туда путь для души составляет главную цель большого празднества в честь умершего. Душа не связана с этою страною духов; пребывание её там даже ограничено. Как говорят мааньяны, она возвращается обратно через семь поколений. Если беременной женщине хочется кислого плода, то это значит, что душа хочет вернуться в неё из загробного мира, чтобы родиться вновь в виде человека. Они верят ещё, что загробный мир походит на земной, и высший бог Эпу имеет власть над всеми духами. Он неограниченно управляет ими в невидимом мире. Доброму духу, сыну высшего божества или красивой женщины на празднествах по умершим вверяются все души, и он должен вести их в загробный мир. Путь идёт туда через море, поэтому гробы делаются в форме лодки, а миниатюрные челноки ставятся около могилы (см. рис., стр. 61). Море представляется также в виде огненного моря, под которым проложена дорога. Для отражения опасностей, затрудняющих вступление в рай, умерший мужчина снабжается оружием, а если он был знатным лицом, с ним отправляют свиту рабов. Он должен иметь и средства для подкупа: на узкой тропинке стоит большая злая собака Мавеанг, и горе тому, у кого нет с собою маленькой жемчужины (телак)! Преувеличенно дорогие и шумные похороны, разрушающие благосостояние многих семейств, должны принести пользу умершему, который, впрочем (у даяков), уже при жизни заготовляет себе одежду, в какой он будет [466] погребён, из самой дорогой материи. Без пения и причитаний погребают только рабов. Души игорротов направляются по двум направлениям. Умершие естественною смертью направляются к северу, к Кадунгаяну. Здесь души живут в лесу, деревья которого при наступлении темноты превращаются в хижины; у них есть и сады, а пищу они извлекают из невидимых составных частей животных, риса и жертвенных даров родственников. Поэтому на Северном Борнео для каждого умершего рубят несколько саговых деревьев; точно также и вино, которое живые пьют на погребальном пиршестве, служит для его услаждения. Тот, кто грабит и убивает без всякой причины и умирает, не покаявшись, наказывается на том свете тем, что одна из душ прокалывает его копьём. Но души всех тех, которые погибли от удара копья или как-нибудь иначе насильственным образом лишились жизни, а также и женщин, умерших во время родов, попадают в жилище богов. Мадагассы заставляют души подниматься в воздух или отправляться на гору Амбондромбе, в земле Бетсилео, наводящую страх своей вершиной, окутанной облаками и рёвом бурь. В разговорной речи встречаются упоминания о «лучшей» жизни за гробом. О мёртвых говорят, что они «отправились на покой», а у говасов даже, что они «сделались богами».
Столкновение индийских, китайских и магометанских идей с туземной религией повело не к просветлению последней, а к переполнению её избытком суеверий. В мифологиях индийского архипелага, в которые вошли составные части буддизма и браманизма, обнаруживаются воспоминания древних финикийско-вавилонских представлений и отношения к представлениям, заимствованным в новейшее время из Полинезии. Древний культ душ и неограниченное поклонение природе даже в прогрессивной Яве поддерживается наряду с самым фанатическим исламом, с остатками браманизма и сотнями тысяч почитателей Будды; точно также наряду с самым грубым суеверием мы находим самые утончённые формы астрологии и некромантии со всеми промежуточными ступенями. [467] Вследствие этого наиболее подвинувшиеся вперёд малайцы — вместе с тем и самые суеверные. Религиозная способность, которую мы хвалили у полинезийцев, свойственна и малайцам. Так же как на архипелаге сотни тысяч сделались фанатическими мусульманами, Мадагаскар, главным образом благодаря говасам, стал твердынею христианства на востоке. Все 800 тыс. говасов формально считаются христианами и даже пресвитерианами. Сравнительная малочисленность католиков служит главной причиной слабости французского протектората.
У низших народов влияние жреческого сословия соответствует развитию суеверия, поэтому у малайцев мы можем с уверенностью предвидеть выдающееся положение жрецов, хотя чрезвычайная раздробленность верований приносила ущерб их внешнему положению тем, что не дала возможности образоваться концентрированному культу и одинаково расчленённой иерархии. Предвещатели игорротов представляют самых смелых, пронырливых и развратных людей всего племени, которые пользуются своим влиянием для удовлетворения своих материальных потребностей. Единственным знаком их в религиозных образах является ожерелье из зубов каймана или клыков кабана. Обряды их состоят в нанесении себе ран на лице, ужасных кривляниях и в подражании тому, что они видали у миссионеров при исполнении ими церковных служб. И у большинства даякских племён эти люди отличаются заведомой безнравственностью. Другой вид жрецов с отрицательными качествами представляют люди, уверяющие, будто они сошли с неба — мужчины и женщины с большим влиянием, которые нередко становились опасными в политическом отношении, выдавая себя за потомков правителей древних родов и пытаясь вызвать к себе симпатии народных масс.
Институт жриц достигает значительного развития у многих племён Борнео и восточных островов; настоящие малайцы заимствовали его у даяков. Вадьяны Юго-Восточного Борнео, с верховной жрицей во главе, звание которой переходит от матери к дочери, могут считаться более чистой формой, чем блианы настоящих даяков, которые вместе с тем промышляют развратом. У мааньянов каждой женщине предоставляется вступить в число вадьянов. Она должна в таком случае внести деньги за своё учение, чтобы выучиться необходимым изречениям. Только на больших празднествах вадьяны надевают особый костюм: лобная повязка, усеянная блёстками, шириною в три пальца, украшает голову; саронг, крепко стянутый на груди, придерживается поясом; на лбу, щеках, затылке, груди, икрах и голени сделаны кружки, кресты и полосы из рисовой муки; на руках надето по две раковины, обделанных в виде браслетов. Кроме того, молодые вадьяны носят в волосах ланцетовидные листья мелкой породы пальмы, которая должна была вырасти из праха умершей жрицы. В других местах наряд этот проще. Заклинания повсюду производятся одинаково: экстатические пляски, принесение в жертву петуха, извлечение предмета, причиняющего болезнь, очищение и возвращение души составляют элементы этих действий, подготовлением к которым служит обкуривание поставленными под кроватью ароматическими травами. Для усиления заклинания в случае болезни на Целебесе вадьяны пляшут на узком бруске. Движения их при этом отличаются такою силой, что нельзя не удивляться ей; пот катится крупными каплями с их лиц, выражающих физическое напряжение и экстаз. Этим женщинам приписывается близкое сношение с духом земли. При лёгком заболевании пациенты лечатся разом, иногда в довольно большом числе. Если болезнь распространяется эпидемически, то приписывается общее очищение от грехов. Тогда ни в одном округе не до́лжно убивать буйволов, лошадей, коз и кур, не рубить [468] бамбука и никаких деревьев, не рвать и не собирать плодов; в то время усиливаются наказания за преступления, за которые до тех пор налагались лёгкие взыскания. С самыми худшими духами можно иметь общение только ночью. Когда все средства истощены, можно видеть на перекрестках одиноко стоящие свечи рядом с корзиной с рисом, бетелем и печеньем.
Дети охраняют на Гальмагере обед из окрашенного риса, приготовленный для добрых духов; на судах мальчик стережёт, с одной стороны, замысловатые водяные часы, а с другой — покровительствующего фетиша. Таким образом, жизнь настолько наполнена, опутана и проникнута духами, что почти приближается к безумию. Никакая моровая язва или война, ни один неурожай не проходят без того, чтобы человеческие языки, приводимые в движение духами, не начинали пророчествовать. И «сошедшие с неба» появляются в таких случаях в виде добросовестных и недобросовестных обманщиков. Избранному часто указывается во сне средство для отвращения бедствия.
Так как в описываемой области не произошло концентрации культа в определённых местах, то там не существует настоящих храмов, а только многочисленные священные места. Так, у мангкасаров и бугисов священные предметы племени хранятся в особом домике, рядом с другим, служащим для жертвоприношений. На Гальмагере, Тидоре и Тернате домик для принесения жертв ставится рядом с домом для совещаний. Где это возможно, он охраняет вход в деревню и отпугивает злых духов. В деревнях сагу существует четыре домика для духов — для мужских духов, для женских, для общих и дом, предназначенный для жреца, в котором он должен видеть предвещания во сне. Каждый мааньян хранит в маленьком домике, посвящённом богу грома, различные редкости, которые заставляют его верить в их священное значение. Жертвенные домики воздвигаются рядом с большими деревьями, скалами и при входе в пещеры. Каждая могила служит также предметом почитания, в особенности пока она ещё свежа. Почитание распространяется в некоторых случаях на целые области, которые предполагаются обиталищем духов, на тёмные леса, неприступные болота и некоторые горы, поросшие густым лесом. Многие предметы не должны употребляться, если они посвящены злым духам, и надо тщательно избегать оскорбительного отношения к ним, если они предоставлены добрым духам: эти предметы — «пади», или «пали», то есть запретные. Благодаря индусскому влиянию, на Малайском архипелаге воздвигались храмы, величественность которых приводила в изумление потомство, но теперь они уже забыты и заброшены. Ислам ничего не принёс в этом отношении, за исключением нескольких бедных мечетей. «Миссигиты» снаружи и внутри чрезвычайно просты, будучи по большей части деревянными постройками; кровли их покрыты камышом, с острым верхом, и местами поднимаются друг над другом, по 3, по 4 и по 5 в виде башен. Редко можно встретить настоящую башню-минарет, или мейнару; барабан возвещает правоверным время, когда они должны преклоняться внутри или вне храма. Повсюду при входе можно найти большие горшки с водою для обычных омовений, и внутри постройки ниша в западном углу указывает направление Мекки и обращение во время молитвы.
Смерть и погребение у малайцев дают повод к большим торжествам. В честь собирающейся в тяжёлый путь в загробный мир или уже находящейся там души, читаются молитвы и в особенности справляются шумные и продолжительные празднества. Эти празднества, между прочим, могут возвратить душу назад, так как существует и такая смерть, из которой можно вернуться к жизни. Даже у бедных илонготов кладётся на могилу, по крайней мере, несколько [469] припасов для путешествия в вечность. Затем следует празднество, во время которого все оплакивающие умершего съедают и выпивают его запасы и пальмовое вино. У батаков другие жизненные отделы, рождение, возмужалость и свадьба, не сопровождаются большой торжественностью, но тело умершего и у них бывает предметом особой заботливости. В Голонтало богатые люди в первые 40 дней после смерти родственника должны ежедневно осыпать его могилу цветами и деньгами. Даяки возвещают пушечным выстрелом момент, когда душа оставляет тело, а обитатели островов Сулу превращают погребение в самое печальное зрелище, так как родственники в течение восьми дней в особой хижине, поставленной у могилы, должны оплакивать умершего. У миланов на Борнео через несколько месяцев после смерти друзья покойного собираются и устраивают величественный пир и петушиные бои, которые в течение 3—4 дней стоят жизни 300—400 петухам. Альфуры на Гальмагере справляют свои празднества по умершим в течение месяца и даже дольше. Многие вследствие этого разоряются и уходят на чужбину зарабатывать деньги, которые они потом растрачивают в новом подобном же празднестве, зато они могут сказать с полным правом: «Соблюдение адата (обычая) есть цель моей жизни».
И у даяков бывают семидневные празднества по умершем, во время которых приносятся человеческие жертвы, а за неимением их — буйволы. Для этого нарочно покупаются рабы и, одетые в платья умершего, предаются мучительной смерти. Некоторые богачи ещё при жизни отправляют вперёд рабов в загробный мир. К этим празднествам принадлежит игра топинг у батаков, причём один из игроков ставит себе на голову тыквенную фляжку с двумя отверстиями в виде глаз, другой покрывает себя красным платком и держит в руках открытый сверху и снизу четырёхугольный ящик из бамбука, доходящий ему от пупка до подмышечной впадины. Посредине живота находится длинная подвижная палка, на конце которой укреплена двумя шнурами голова птицы носорога, Buceros rhinoceroides, и которую играющий держит в руке; позади из лоскутков у него сделан хвост, и вся фигура его напоминает птицу-носорога. Оба они обмениваются шутками перед собравшимися, требуют бетеля и пугают женщин. Один из играющих в топинг должен привязать на себя деревянную маску, изображающую черты умершего. На этих празднествах буйвол привязывался к шесту, украшенному ветками и цветами, и закалывался ударом копья в сердце. Из того, как он падал, гуру выводили заключение о счастье или несчастье предстоящему кампонгу. Сигонги Борнео сжигают во время семидневного празднования несколько трупов, которые собираются от одного празднества до другого. Жрицы испускают громкие жалобные крики при виде каждого гроба, бросаемого в огонь. Пепел кладётся затем в семейные гробницы, стоящие на сваях. Через семь дней после празднества следует заключение его, причём воздвигается фаллическая статуя, и участники опрыскиваются кровью жертвенных животных.
Мадагассы также опасаются раздражить души умерших, если не отнесутся к трупу и могиле с большей торжественностью. По крайней мере, часть тела умершего должна быть погребена сообразно правилам. Дом его посещается друзьями, и значительная часть его скота умерщвляется и употребляется для пиршеств, продолжающихся целые недели. Музыка и танцы играют при этом видную роль. Перед смертным одром ближайшие родственники сидят на полу и плачут; некоторые отмахивают веерами с ярко красными украшениями вместе с мухами всякие дурные влияния. Все они одеты в тёмную и грубую одежду, с распущенными волосами. Труп относят на носилках в могилу в сопровождении родственников с музыкой и ружейными выстрелами. [470] Могила бывает обыкновенно обращена к северу или к востоку. Умерших в других местах переносят для погребения на их родину. Если не удаётся получить их трупы, там хоронят клочки их волос. Подобные же обычаи господствуют у сакалавов, у которых трупы обмываются и обкуриваются смолой эмбоки, большие пальцы на руках и на ногах связываются волокнами Raphia, и руки складываются на животе. Вместе с ними кладётся и другое платье, а на могилы ставится железная посуда умершего. Затем произносится проклятие тому, кто причинил смерть покойному. Могила обозначается кучей камней или одной каменной глыбой, или же стоячим камнем. Могила знатных лиц делается больших размеров, — у сакалавов из песчаниковых плит, в 5 метров боковой длины и 2 метра высоты. Проходящие мимо увеличивают кучи, подбрасывая к ним камни. У некоторых племён головы быков, убитых для пиршества в честь умерших, втыкаются на шесты вблизи могилы; у говасов можно видеть на могилах маленькие пёстрые флаги. Начальники погребаются нередко в средине своих деревень. Места погребения всегда считаются «фади», и тем не менее, в земле говасов часто приходится слышать о разграблении могил. Потомки чаще всего избирают для себя места погребения вблизи своих предков. В конце года говасы в траурных одеждах посещают могилы.
Основную идею отдыха, предоставляемого душе, приготовляющейся к путешествию в загробный мир, можно найти повсюду, так же как и идею возвращения души на то место, где погребено тело. Тот или другой способ погребения избирается отчасти по практическим соображениям, а отчасти вследствие внушений из другого мира, получаемых во сне.
Трупы сжигаются, но чаще всего погребаются. В Суматре трупы кладутся в боковую камеру, устраиваемую в могиле; у лампонгов на могилу кладётся высокий камень, закрывающий её. На него насыпается земляной холм, на котором ставятся два деревянных восьмиугольника. На Борнео можно видеть могилы, поднимающиеся уступами, с деревянным помостом, увенчанным домиком, в котором складывается утварь умершего. Здесь употребительна посадка сиронговой пальмы рядом с могилой, а на Гальмагере в головах и в ногах последней сажается куст. Лоскутки, вешаемые над могилой, должны служить демонам для забавы. Несколько отличным от описанных выше и более простым является погребение у батаков. Грудные дети погребаются под самыми домами; дети, не достигшие возраста возмужалости, хоронятся без больших церемоний в маленьких гробах в доме, служащем для сохранения пепла и костей всей семьи.
У многих племён погребение бывает только временным. Даже через несколько лет после него родственники, желая оказать высшие почести умершему, выкапывают его остатки и кладут их в гробницу над землёю, служащую в то же время памятником. Это — самый древний обычай, уничтожившийся впоследствии из бережливости или лености. Такое надземное погребение всегда бывает уделом взрослых. Восточные альфуры поступают в этом случае проще, чем западные малайцы. На Сераме они связывают только что умершего, а часто и умирающего, в скорченном положении, в виде свёртка, катят его в лес и укрепляют в ветвях дерева, чтобы через несколько лет взять оттуда кости. Желание держать труп подальше ясно выражено при этом. И у альфуров Минагассы трупы первоначально обертывались лубом и хоронились в ветвях самых высоких деревьев. Незадолго до прибытия европейцев другое племя ввело у себя погребение в украшенных орнаментами каменных ящиках (тивукар). У батаков, напротив, труп завёртывается в ткани и снабжается различными вещами, причём у более богатых племён на глаза или рот кладутся деньги для того, чтобы [471] душа на своём пути могла что-либо купить. Затем труп вкладывается в гроб грубой работы, по большей части в выдолбленный челнок; вёсла служат дополнением к гробу. Мааньяны даже все находящиеся в доме ценные предметы кладут около трупа, а гинаны снабжают его деревянным факелом для тёмного пути. Труп осыпают также рисом, солью или камфорой и орошают их кровью красного петуха; даяки окрашивают подошвы ног куркумой. Затем крышка плотно закрывается, и гроб остаётся в течение нескольких дней в хижине или под навесом при громком плаче жриц или старых женщин; каждую ночь для него ставится пища. Труп часто остаётся над землёю целые годы. Продолжительность этого времени зависит от представлений о судьбе души и от соображений относительно суммы, потребной для празднества, сообразно с положением умершего. У лампонгов труп начальника торжественно выставляется на 3, 7, 40, 100 и 1000 дней, и затем ежегодно в день смерти устраиваются пиршества в честь умершего, причём ему приносятся коренья, цветы и другие предметы, могущие доставить удовольствие, а над гробом вешается кокосовая скорлупа с освежающим питьём. На местах погребения альфуры восточных островов приносят в жертву первых пойманных рыб. У миланов на Борнео можно встретить обычай, в силу которого гроб покрывается оружием, трубками для бетеля, деньгами и платьем на три дня, в течение которых умерший готовится к своему путешествию. Но и здесь, по крайней мере, остатки начальников, уцелевшие от тления, укладываются в глиняный сосуд и прикрепляются к столбу, выдолбленному и красиво вырезанному из железного дерева. Так как дерево этих памятников почти не разрушается, то некоторые из них относятся к давно прошедшим поколениям. Во многих случаях надземная подставка для гроба получает вид челнока (см. рис., стр. 61). У батаков часто без всякой бережности поступают с остатками после сожжения трупа: пепел и земля складываются вместе в круглый деревянный сосуд, который погребается в лесу, и затем никто уже о нём не заботится. Только самое место погребения содержится в чистоте.
У сигонгов в Борнео с погребением трупов связан другой обычай, какой мы находим и в Мадагаскаре. Гроб ставится на помост, в полу которого проделано отверстие, а в него вставлен бамбук, входящий концом в устье большого глиняного горшка. Там собираются жидкие части разлагающегося трупа. На сорок девятый день этот горшок уносится с большим шумом. В настоящее время мы находим только следы представления, что в нём находится душа (см. стр. 469). Горшок и гроб крепко заделываются и остаются в доме до празднества в честь умершего.
Время между смертью и окончательным погребением, которое должно успокоить тревожную душу, бывает критическим для каждой малайской деревни. С той минуты, когда выстрел или глухие, мерные удары барабана возвещают о смертном случае, деревня считается нечистой. Вслед затем времена дня до некоторой степени извращаются. Исходя из мнения, что души умерших, в особенности внезапной или несчастной смертью, до самого празднества в их честь охотно наносят вред, и что ночь есть для них деятельное время, каждый, желающий уйти из деревни, должен сделать это до солнечного захода. Если он выйдет позже, никто не должен говорить с ним, и все избегают его. Женщины закрывают лица и испускают жалобные возгласы. Смертный случай считается потерей для всей деревни и ясно указывает крепость племенной связи. Поэтому придаётся большое значение тому, чтобы смерть произошла в самой деревне. При каких бы то ни было обстоятельствах труп должен быть доставлен туда, а если это невозможно, то, по крайней мере, его одежды. [472]
Обритые головы, белые тюрбаны у магометан островов Сулу и покрытая голова у женщин-плакальщиц представляют внешние знаки траура. У мааньянов в течение сорока девяти дней или только семи, если умер ребёнок, родственники не должны есть риса и должны довольствоваться зернистым плодом бурого цвета с неприятным запахом и вкусом. Имена умерших не следует произносить. У некоторых племён, впрочем, и живые никогда не выговаривают своего имени, которое считается «фади». Когда у кого-нибудь спрашивают, как его зовут, за него отвечают другие. Для говасов весьма характерно, что они боязливо стараются избегать всякого напоминания об умерших.
Человеческие жертвы некогда, несомненно, были связаны с погребением (см. стр. 469). В самом жестоком виде они происходили у миланов, которые привязывали раба к шесту, поставленному на могиле, заставляя его умирать с голоду, чтобы он мог служить своему господину за гробом. У батаков игра топинг прежде совершалась невольниками, в то время, когда гроб стоял уже у могилы. Их умерщвляли среди их шуток, трупы их клали в ногах и в головах могилы, и сверху ставили гроб. Хаген упоминает о людоедстве в связи с этими обрядами. Тяжкому преступнику или смертельно ненавидимому врагу наносили величайшее оскорбление, уничтожая его тело вполне и самым позорным образом, то есть съедая его. Без сомнения, страх перед беспокойным духом убитого заставлял всех принимать в этом участие, чтобы, таким образом, установить солидарность между ними.