2. Народы Тихого океана и их переселения
| «Переселения из Азии можно предположить на основании ряда островов, которые редко удалены друг от друга более, чем на сто морских миль». |
| Иог. Рейнгольдт Форстер. |
По западной и средней части Тихого океана рассеяны многочисленными группами тысячи островов (см. «Карту народов Океании и Австралазии»). Они примыкают на западе большими островами к Австралии и Малайскому архипелагу: сперва это — Новая Гвинея с внутреннею цепью Меланезийских островов, оканчивающейся на востоке Фиджийской группой; отдельно лежит на востоке группа Новой Зеландии. За Фиджи к востоку и за Новым Мекленбургом к северу лежат бесчисленные более мелкие острова Полинезии. Они простираются от Каролинских островов до острова Пасхи, отделённого промежутком в 500 миль от южноамериканского берега, и от южного острова Новой Зеландии до Гавайских островов. Придвигающаяся Мариинскими островами к Японии, а Палаускими — к Филиппинским островам, в углу между ними лежит вторая группа ещё более мелких островов — Микронезия. Эти три группы не резко разграничены между собой; ещё более мелкие группы отделены от них. Общие черты характера природы и способа происхождения свойственны в значительной мере отдельным островам и островкам. Уже давно признавалось естественным разделение их на высокие и низменные острова; к первым относятся вулканические, а к последним — коралловые острова. Впрочем, эта простая классификация не вполне соответствует разнообразию явлений. Вулканические процессы и частые землетрясения распространены по всей обширной области, и коралловые постройки нигде не достигают такого развития, как в тропическом островном поясе Тихого океана. Лишь некоторые острова, и во главе их Новая Гвинея и два более крупных острова Новой Зеландии, представляют простор для более значительного развития культуры, причём, в особенности в Меланезии, более богатой крупными островами, устанавливается различие между береговыми и внутренними племенами. То обстоятельство, что Новая Гвинея не занимает в Меланезии положения, соответствующего её величине, имея более редкое население, чем бо́льшая часть лежащих перед нею островов, служит только доказательством лености папуасов и непроизводительности их работы. С другой стороны, в Полинезии отдалённость Новой Зеландии не позволяла ей оказывать более глубокое влияние, какое могло исходить от более крупной земли островного мира. Таким образом, почти везде мы видим только населения мелких и многочисленных, далеко разделённых между собою пространств. Именно этнограф должен постоянно иметь это в виду. Вследствие этого более густые населения оказываются лишь на берегу; внутренняя часть населена скудно. Быстрый обмен между населёнными и ненаселёнными частями часто происходит при этих обстоятельствах; немалое число необитаемых в настоящее [154] время островов выказывают следы прежней обитаемости. Бо́льшая часть островов Тихого океана лежит между 20° линиями одинаковой годовой температуры (изотермами) к северу и к югу от экватора, в областях, где преобладают западные морские течения и ветры. Часто указывалось на то, что преобладающее западно-восточное направление пассата облегчало выселение
из Нового Света. Влияние ветров и течений на сообщения в больших областях, без сомнения, весьма значительно, но факты переселений (стр. 159 и след.) доказывают, что ими часто, но не всегда, определялось распространение человечества. Новейшая метеорология указывает нам также воздушные течения с запада, а океаногеография — экваториальное противотечение в том же направлении. При правильных сообщениях полинезийцы дожидаются западного ветра, чтобы ехать к востоку, и, соответственно этому, хранят предание о происхождении их домашних животных с запада. Уже на островах Гервеевых и Тубуайских, за пределами 20°, чувствуется преобладание западных ветров южного полушария.
[155]
Растительный и животный мир этой области с ясно выраженным азиатским характером, который Шамиссо первый привёл в связь с переселениями океанийцев на восток, не мог много доставить человеку. Некоторые из важнейших возделанных растений и домашних животных внесены туда извне, как например свинья, собака и курица, таро и быть может банан. Однако всего теснее связанная с островным миром и по преимуществу определяющая характер его пейзажа — кокосовая пальма (см. табл. «Кокос. и саг. пальмы» выше) делает возможным существование обитателей даже на отдалённых и низменных островах. Орех, пока он зелен, содержит жидкость, которая в свежем состоянии освежает, а в перебродившем — опьяняет. Жирное, более зрелое ядро питательно и в изобилии даёт масло. Внутренняя скорлупа ореха служит сосудом, волокна наружной стороны — материалом для прочного плетения; листьями покрывают крыши и плетут из них циновки, паруса и корзины; ствол идёт на постройку хижин и судов. Кокосовые пальмы, благодаря своим глубоким корням, содействуют, кроме того, укреплению и увеличению коралловых островов и принадлежат к самым ранним и обычным обитателям их. За кокосовой пальмой следует хлебное дерево (см. рис. стр. 154), самое прибыльное из всех полинезийских возделываемых растений: по известному выражению Кука, шесть хлебных деревьев могут прокормить целую семью. На третьем месте должен быть поставлен главный предмет настоящего земледелия, растение таро (см. рис.). Это растение и хлебное дерево сделали там жизнь даже слишком лёгкою. С запада проникла в Меланезию саговая пальма (см. табл. «Кокос. и саг. пальмы»); большая часть населения Новой Гвинеи питается ею.
Таким образом, несмотря на обширное расселение, почти все жители островов средней части Тихого океана пользуются одинаковыми жизненными условиями. Им одинаково свойственны и многие этнографические признаки, благодаря которым, несмотря на различные расовые различия, Полинезия, Меланезия и Микронезия образуют одну этнографическую область. Островная природа превращает жителей в мореплавателей и переселенцев. Мы видим здесь область распространённой колонизации, и поселения одной группы народа находим в области других групп. Но мы видим и замечательную противоположность: даже и там, где открывается большое пространство для распространения во внутреннюю часть острова, как, например, в Новой Гвинее и Новой Зеландии, заселение ограничивается по преимуществу [156] берегами. Орудия и обычаи в мореплавании и рыбной ловле во всей этой области близко сходны между собою. Туземцы не знают железа и, вследствие этого, очень искусны в обработке камня, дерева и раковин. Они достигли высокой ступени в искусстве плетения; ткацкий станок проник с запада, а восток и юг обрабатывают кору и луб. Немногие домашние животные, самые употребительные полевые плоды и опьяняющая кава, или ава, распространены во всех трёх областях. В общественной жизни преобладание племени или общины над семьёю едва ли где-нибудь так резко выражено, как здесь, а в царстве религиозных представлений из многих общих идей в Полинезии образовалась одна из самых разработанных мифологических систем первобытных народов, распространившись по широкому пространству и даже до самых отдалённых островов.
В настоящее время острова Тихого океана на пространстве между западной оконечностью Новой Гвинеи и островом Пасхи, между Гавайским и Новозеландским архипелагом, насчитывают более полутора миллиона жителей, кроме белых. Правда, и теперь ещё на некоторых полинезийских островах оказывается такая численность, которая граничит с перенаселением. В Кингсмильской группе приходится 35 тыс. человек на 8 кв. миль, а на Маршалловых островах — 12 тысяч на 7 кв. миль. Это относится всегда к обитателям некоторых небольших островов, пользующихся кокосовыми рощами и рыбными ловлями целого архипелага. Даже и Тонго, один из менее благоприятных для большого населения архипелагов, Соломонова группа и Бисмарков архипелаг выказывают относительное население, которое не может быть названо редким. Вообще, более мелкие земельные пространства располагают к большей скученности населения. Но бо́льшая часть островов Тихого океана представляет гораздо меньшее число первоначального туземного населения, чем до эпохи европейских влияний. Нужно иметь в виду не только численность, но и географический характер: южный остров Новой Зеландии и Чатэм заключают сильно убывающее, небольшое туземное население, загнанное в самый отдалённый угол, тогда как все естественные выгоды перешли в руки белого населения, превосходящего первое и численностью, и деятельностью. На достоверных основаниях численность маори в 1835—1840 гг. считалась равною 100 тыс.; в настоящее время их только 42 тысячи, и в том числе множество полукровных, которые вскоре уцелеют одни. То же замечается и на Гавайских, и на мелких островах. Отыскивая причины этого явления, которое повело уже к значительным перемещениям местообитания рас и народов, мы видим, что здесь они — те же, что и повсюду. Согласно замечаниям в нашем вступлении (см. выше, стр. 11), их можно совместить в нескольких словах, как это сделал в 1888 году Пеннефетер для маори: пьянство, болезни, одежда из дурных европейских материй, вместо их плотных циновок, мирное состояние, располагающее их к лени и заставляющее менять здоровые жилища на укреплённых холмах на жилища в сырых местах вблизи их картофельных полей, благосостояние, располагающее их к безделью и вредным удовольствиям. Их успеху на пути европейской цивилизации противятся унаследованные обычаи и в особенности политическое раздробление и недостаток личной земельной собственности. Впрочем, над уничтожением мориориев на острове Чатэм особенно потрудилась страсть маори к человеческому мясу.
Занесение европейских болезней во многих областях повело к регрессу. Исследования Кубари над поразительным вымиранием палауских островитян, самым полным и безусловным, какое когда-либо [157] наблюдалось в Океании, открывают ряд внутренних причин. Важные явления в общественной жизни островитян, каковы усыновление в различных формах, наследование звания отца сыновьями, упадок больших домов, указывают на давнее происхождение этого регресса. Туземцы несправедливо приписывают его климатической болезни, инфлюэнце, между тем как главная причина должна заключаться в ослаблении человеческой жизни, в особенности женщин. Упадок числа рождений так велик, что полное вымирание можно предвидеть уже в близком будущем. Ранняя распущенность обоих полов, своеобразный брак, мало связывающий молодых женщин, а прочих угнетающий тяжёлой работой возделывания таро, разделяющий супругов и выдвигающий на первый план практические соображения, и не совсем ещё исчезнувшее добывание голов (по словам Кубари в 1883 г., за последние 10 лет было всего добыто 34 головы) дают настоящее объяснение этого факта. Всё население получает в изображении Кубари патологический характер: склонность к дизентерии вследствие исключительного питания таро, проявление Oxyurus vermicularis, поражение всех стариков хроническим ревматизмом сочленений, вызываемым климатом и обнажённостью тела, малая выносливость мужчин при физических напряжениях.
Этот регресс тесно связан с понижением достигнутого раньше социального и политического уровня, а также и технического развития. В Микронезии прекратилась постройка больших общественных домов. Вследствие этого иссяк источник стимулов к работе воображения и к ручной работе; эти народы производят меньше, чем прежде, оригинальность их исчезла, и они находятся на пути этнографического обеднения. Заглядывая в прошлое этих народов, мы находим остатки исчезнувших поколений, которые говорят о других жизненных условиях, о большей численности, о более значительной производительности и о большей прочности изделий. На небольших Луизиадах сеть внутренних путей оказывается слишком плотной для нынешнего населения. На заброшенном Питкернском острове находят основания построек из камня, каменные топоры и скелеты в пещерах вместе с изображениями луны, звёзд, птиц и пр.; на холмах острова Рапы высятся древние укрепления, и рядом с циклопической мощённой дорогой в Гуагейне находится дольмен, выстроенный вблизи террасы. Развалины Нанматаля на Понапе́ имеют четырёхугольную форму, обнесены базальтовыми столбами и отделены друг от друга каналами. Число таких каменных островов доходит до 80; на некоторых из них прежде, несомненно, находились гробницы. Среди этих развалин возвышается гробница королей Маталанима на фундаменте высотою в 2 метра, длиною в 89 метров и шириною в 70 метров, поднимаясь до высоты 8—10 метров и с толщиною стен в 3 метра. Стены состоят из базальтовых столбов (см. рис. стр. 158).
Классические примеры этого множества остатков более многочисленного и деятельного поколения представляет всего более остров Пасхи. Там особенно замечательны исполинские каменные статуи. Их большое число и в то же время величина и высокое достоинство работы приводят в изумление. Количество их и в настоящее время доходит до нескольких сот, и высота достигает до 15 метров, причём ширина плеч в одном случае не менее 3 метров. Многие из них опрокинуты и наполовину погребены в мелких камнях и песке, но другие стоят на широких платформах, построенных из обтёсанного камня. Первоначально на головах многих из них было прикрытие из красного камня, которое, по описанию Кука, представляло цилиндр с поперечником в 1,5 метра. На задней стороне некоторых из них вырезаны иероглифы. Эти статуи весом в несколько центнеров некогда [158] были спущены с горы на канатах и поставлены в ямах, вырытых внизу. Эти статуи, число и величина которых находятся в противоречии с небольшими размерами острова, а их искусная работа — с крайней простотой его культуры, что уже замечали первые европейцы, естественно вели к различным предположениям о происхождении описываемых изваяний. Рассудительный Бичи высказался за прямую невозможность выполнения этих работ обитателями острова Пасхи: как само исполнение, так и постановка этих произведений, далеко выходят за пределы их способностей. Трудность решения этих вопросов увеличивается ещё отсутствием сведений об их давности, о причине ниспровержения многих из них и,
наконец, о цели их. Опрокинуть их могли землетрясения, но их цель не выяснена ни прежними, ни новейшими наблюдателями. Каменная кладка различного назначения, представляемая островом Пасхи частью в виде положенных одна на другую платформ, частью в виде надземных и подземных хижин, раскрашенных или не раскрашенных, ещё более усиливает впечатление регресса, вызываемое сопоставлением таких грандиозных произведений с нынешними немногочисленными, слабыми и обедневшими обитателями острова.
Океания, самая богатая островами и самая бедная сушею из всех местообитаний человека, кажущаяся с первого взгляда весьма благоприятным поприщем для изучения изолированных форм культурного развития, является, однако, областью весьма богатых сношений и нигде не образует благоприятной почвы для прочного и самостоятельного развития культуры. Она даёт интересные примеры для различных направлений, в которых развиваются при изолирующих условиях отдельные элементы культурного достояния дикого народа, но она не обнаруживает постоянства одного этнического типа и какой-либо одной особой культуры. Вместо длинной лестницы с низшей ступенью культуры бушменов, тасманийцев и [159] огнеземельцев до высшей ступени опытных во многих искусствах, богатых, придерживавшихся солнечного культа перуанских инков, Океания представляет в области культуры лишь незначительные изменения одной основной темы. Её главной задачей было не спокойное развитие местных особенностей, а выравнивающее переселение с одного архипелага на другой и, наконец, из одной части света в другую.
Распространение малайо-полинезийских народов на пространстве в 210 градусов долготы и 80 градусов широты является поразительным фактом. Он получает ещё большее значение, если мы припомним, что обширные морские пространства большой глубины разделяют эти острова, столь небольшие, что даже мореплаватели, исследовавшие этот океан, могли их открыть лишь поздно и с трудом. Никакое объяснение не
могло бы показаться слишком грандиозным для такого явления, и легко понять, почему не только старинные исследователи, как Кирос, и мореплаватели, как Крозе и Дюмон Дюрвиль, но даже и Брока́, допускали возможность, что в этих островах мы видим остатки исчезнувшего материка. И гипотеза особого творения этих обособленных народов применялась в этом случае. Но уже Форстер и Кук говорят о переселениях островитян. Эти переселения всё более и более признавались первостепенным фактом этнографии Тихого океана. Известия о случайных, недобровольных переселениях на этом океане весьма многочисленны. Когда Кук в 1777 г. приехал на Ватиу, сопровождавший его таитянин Маи нашёл там трёх соотечественников, остаток из двадцати, которые 12 лет тому назад были занесены на этот остров, лежащий на расстоянии 1200 километров от Таити. Бичи нашёл в 1825 г. на острове Биам-Мартин 40 мужчин, женщин и детей, остаток из 150, которые несколько времени тому назад от Майатеи, лежащей на 400 километров к востоку от Таити, были занесены слишком ранним муссоном к острову Барроу, отстоящему на 1000 км; они покинули этот остров вследствие его бесплодия и переселились на Биам Мартин. Замечательно, что дорога из Майатеи на остров Барроу лежит противоположно направлению пассата. В 1816 г. Коцебу на Радакском острове Аур нашёл туземца из Улиэ, который с тремя [160] другими, унесёнными во время рыбной ловли, сделали путь в 2700 км против пассата. Обитатели Улиэ в 1857 г. попали на Маршалловы острова. Жители острова Ралика попали на Джильбертовы острова, а обитатели этих последних на Маршалловы и, ещё западнее, на Каролинские острова и затем были занесены вновь из Ялуита в Фараулап на западных Каролинах, на протяжении 1500 миль, по сообщению Финша. Во время своего кратковременного пребывания на Япе и затем на Палау Миклухо-Маклай часто встречал людей, которые были занесены на другие острова и возвратились назад. Кубари в своём описании Палауских островов отмечает как известный факт, что жители Каролинских островов
нередко бывали занесены на Филиппинские. Они попадали всегда на остров Самар или на самую южную часть Лусона: именно здесь северное экваториальное течение разбивается о Филиппинскую цепь. Наоборот, филиппинцев никогда не видали на Палауских островах, но это случалось с обитателями Целебеса и островов, лежащих в Целебесском проливе.
Другая область частых невольных перемещений такого рода находится около Фиджийского архипелага. Пограничными точками её можно назвать Тикопию, Лифу, Савайи и Вавау. Правильные сношения между Тонго и Фиджи могли быть весьма оживлёнными, но присутствие многочисленных тонганцев и помеси тонганцев и фиджийцев именно на подветренной стороне Фиджийского архипелага тогда только могло бы свидетельствовать в пользу перемещений в западном направлении, если бы не были доказаны с точностью такие же невольные перемещения из [161] Тонги и Савайи на лежащие далее к западу острова Банксовой группы, Увеа, Лифу, Вате, Танна и др. Они, по-видимому, встречаются даже на средних Соломоновых островах. Именно внутри меланезийских групп эти движения получают высокий интерес благодаря многочисленности находящихся здесь полинезийцев или частых несомненных следов полинезийского влияния.
Третья область, благодаря местной связи с полинезийскими сказаниями о переселениях, приобретает ещё большее значение. Она охватывает Куковы и Австральные острова и острова Паумоту и Товарищества. К приведённым уже примерам можно добавить следующие:
ненамеренное путешествие англичанина Уильямса на лодке из Рата-Тонги в Тонго-Табу и многих туземцев с Айтутаки в Ниуа. В обоих случаях были пройдены в восточном направлении протяжения в 1600 км. Туземцы из Манигики, которые в 1861 г. были занесены бурей на Эллисову группу, где они первые распространили христианское учение, сделали ещё более длинный путь. Между островами Товарищества, в особенности Таити, и Паумоту, частые и невольные передвижения по направлению пассата и противоположно ему поддерживают особенно тесную связь. Они происходили здесь и в южном направлении, но никогда не переходили за поворотный круг и, таким образом, не поддерживали связи с Новой [162] Зеландией. Наконец, ненамеренные путешествия из Таити на Биам Мартин или на остров Бау доказывают, что во время лета южного полушария возможны подобные перемещения против пассата и течения в восточном, то есть в том направлении, в каком жители острова Пасхи достигли своего отдалённого местообитания.
До нас менее дошло известий о судах, занесённых с азиатского материка или Японии. Оставляя в стороне некоторые исторически установленные случаи, мы знаем повторявшиеся примеры этого рода из Японии к северу и востоку до Лопатки, Кадьяка и Ванкуверова острова, которые
также можно считать исторически достоверными. Суда из Китая попадали и на северо-западный берег Америки. О случаях, происходивших в противоположном направлении, мы заключаем по предметам, происходящим, несомненно, из Северо-Западной Америки и попадавшим на берега Гавайского архипелага. Но мы не открываем никаких сношений с южным материком Америки, так как западные ветры и течения в высших широтах направляются к Южной Америке, а восточные ветры в экваториальных широтах — в противоположную сторону. Здесь возможны только заключения на основании этнографического достояния, которое будет выяснено ниже.
Ввиду этих непреднамеренных путешествий Тихий океан не кажется нам водяной пустыней, где островитяне ведут замкнутую жизнь, но там открываются самые разнообразные сношения между островами и между ними и материками. Эти занесения судов вовсе не исключения, а правило, и происходили во всех направлениях. С этими случаями сношений, образующих в перспективе тысячелетий густую сеть, связывающую земли между собою, этнография должна необходимо считаться, отказываясь от резких [163] разделений народов Океании и отдавая должное не только различному и своеобразному, но и соединяющему, и сходному между собой.
Впрочем, этому воззрению противоречит сама жизнь океанийцев, их идеи и предания. В них живёт резко выраженная страсть к переселениям. Нередко они предпринимают путешествия в несколько сот миль или для того, чтобы попасть на соседние острова и добыть голов для общественных домов, или чтобы съехаться в определённый день года для общего обмена товара. Такими поездками особенно славятся обитатели Япа, Симбо и Тонганских островов. И разбойничьи жители Биака проезжают на своих челноках сотни километров. Главной причиной этих странствований является, конечно, торговля. То обстоятельство, что на Полинезийских островах она велась начальниками или за их счёт, могло быть только благоприятным для таких предприятий, так как лишь начальники, со своим авторитетом и познаниями, могли быть предводителями более крупных экспедиций. Тонганцев, ведущих торговлю между Фиджи и Самоа, обитателей Сикийяны, Пелелиу и др. можно назвать настоящими торговцами. Разделение труда в ремёслах понуждает к обмену. Прежде всего приходится отметить, что высшее развитие какой-либо промышленности, как, например, гончарного дела на Билибили, Тесте или Моресби, островках, лежащих близ Новой Гвинеи, прежде всего поднимает на высшую степень не только орудия для путешествия и перевозки товаров, но и само судостроение. Многочисленными мотивами для странствований далее служили политические смуты. Нападения то на один, то на другой остров и бегство на отдалённые острова могут быть названы там обычными явлениями. Жители Марианских островов при покорении их испанцами бежали на Каролинские острова; тонганцы, бежавшие от начальника-людоеда, населили остров Пильстарт (Ата); угрожаемые нападением Камеамеи каумулии на Кауаи приготовили судно, чтобы во время опасности скрыться с семьёю на один из островов на океане. Наконец, и голод располагает к переселениям, тем более, что голодовки там — достаточно частое явление. Постоянное соприкосновение с морем развило дух отваги, который поддерживается аристократическим разделением общества. Тонганцев можно назвать маленькими финикийцами Юго-Восточной Полинезии; самоанцы и фиджийцы отваживались отправляться на Тонго не иначе как на судах с экипажем из тонганцев. Кроме того, здесь встречаются и настоящие бродячие племена. Припомним и малую цену, какая там придаётся человеческой жизни, в особенности на островах, где отмечается склонность к перенаселению. Это в достаточной степени объясняется детоубийствами, человеческими жертвами, людоедством и постоянным военным положением; из того же источника исходит и выселение.
Ни у одного дикого народа мореходное искусство не достигает [164] высшего развития и большего распространения, чем у полинезийцев и меланезийцев. Бо́льшая часть племён их — настоящие моряки. Если принять в соображение отдалённость океанийцев от крупных культурных народов азиатского материка, то техника судостроения стоит у них не ниже, чем у малайцев. При этом ещё следует обратить внимание на то, что они не знали железа. Без сомнения, и здесь местные условия вызывают неодинаковое состояние кораблестроения, мореплавания и переселения у различных народов. Факты указывают, что фиджийцы в настоящее время редко заходят за пределы их островных групп, а тонганцы с помощью благоприятного ветра часто появляются у них. Но и мореплавание, так же, как кораблестроение, могло с течением времени подвергаться изменениям. Счастливые поездки поднимают дух предприимчивости, а несчастные — понижают его. Острова Самоа получили некогда наименование островов Мореплавателей вследствие мореплавательного искусства своих обитателей. В настоящее время последнее значительно уменьшилось. Многие из Низменных островов так бедны деревьями, что это весьма затрудняет кораблестроение или заставляет пользоваться лесом, приносимым морем; даже на берегу Новой Гвинеи в порте Моресби благодаря недостатку леса не строят судов, а заимствуют их от более искусных соседей. Но, с другой стороны, обитатели бедных лесом островов Паумоту строят лучшие и более крупные суда, чем жители Маркизских островов. Небольшие размеры и бедность их обитания понуждают их к мирным и воинственным странствованиям и завоеваниям, и им это возможно только на море.
Между простым плотом, с одной, и парусным судном с аутригером и двойной лодкой, с другой стороны, существует большое разнообразие судов в этой области. Мы видим отсюда, что для переправы через внутреннее море жители Палауских островов строят плоты из бамбука, так как во всей этой области не много встречается случаев для внутреннего плавания. Впрочем, плотами пользуются и для берегового плавания. Кук не нашёл у семейств, встреченных им в бухте Дёски, никаких лодок, а только плот из древесных стволов, служивший для переправы. Сюда примыкают простые челноки, выдолбленные из дерева, которые связываются между собою и посредством положенных на них досок превращаются в плотообразные суда. Такие плоты из лодок не один раз вели к заключениям, что, например, новокаледонцы переплыли море на плотах. В действительности, мы видим у них только один род простого плота, опирающегося на двух выдолбленных древесных стволах и снабжённого мачтою с треугольным парусом из циновки. И у кунайцев есть двойные лодки и притом очень тщательной работы. Ниже их стоят челноки обитателей островов Лоялти. Но эти челноки — двойные, с помостом, двумя треугольными парусами и вёслами длиною в два метра, пропущенными через отверстие в помосте; длинное весло служит рулём, — и так они плавают до Новой Каледонии. В Гудбее, в Новой Гвинее, пользуются плотами, опирающимися на пяти однодерёвках; на одном помосте может находиться до 100 человек и множество товаров. На них бывают одна или две мачты, каменный якорь и парус из циновки. Пользование отдельными однодерёвками исключительно для мореплавания неупотребительно; наряду с более крупными и сложными судами, они служат для местной потребности берегового плавания и рыболовства. Так, на Таити под именем «бугу» (раковина) встречаются лодки, заострённые с одного конца и выдерживающие обыкновенно не более двух человек. Тем не менее, судостроение там настолько развито, что везде, где это нужно, даже и самые мелкие челноки тщательно собираются из различных частей. Обитатели островов Паумоту на Вайтуги обладают [165] большим числом маленьких челноков, сделанных из дерева кокосовой пальмы, не более 5 метров длины, предназначенных для двух лиц и могущих выдержать не более трёх; у них бывают приставные острые концы спереди и сзади, аутригер и два весла, загнутые назад.
Таитяне строят свои лодки из нескольких кусков уже потому, что на их острове не растёт таких больших деревьев, каковы, например, сосны-каури у маори. На островах Товарищества изящная двойная лодка, называемая «близнецом», составляется из двух однодерёвок, которые должны быть совершенно равны между собою. На Палауских островах так называемый «кабекель» — лодка длиною в 20 метров — вырубается обыкновенно из одного большого ствола; на ней бывает до 40 вёсел. Ширина и глубина судов, по сравнению со значительной длиною, всегда невелики. Вся лодка есть не что иное как выдолбленный киль, который держится на воде с помощью приделанного сбоку аутригера. На середине лодки находится сооружение, крытое бамбуком, где помещаются кормчие и кладь.
Эти однодерёвки служат также основою для более крупных, сложных судов; их киль состоит из ствола, выдолбленного с помощью огня, а у больших судов — из нескольких стволов. Большие суда встречаются по преимуществу на Фиджи, Тонге, Самоа и Новой Зеландии. В соответствии с величиною находится и число лодок. Форстер видел у Таити флот из 159 двойных лодок и 70 небольших челноков. Мелкие суда двигаются очень быстро и поддерживают сношения между более крупными.
Дерево или деревья для лодки срубаются с различными религиозными изречениями и сперва выжигаются огнём. К этой работе допускаются почти все туземцы, но настоящее кораблестроение составляет привилегию особого класса. Это показывает, какие тесные интересы, государственные и общественные, связывались с этим ремеслом и этим искусством. Не только прежде в Полинезии, но и в настоящее время на Фиджи, плотники, занимающиеся почти исключительно кораблестроением, составляют особую касту, носят звучное наименование «мастеров короля» и имеют право выбирать своих начальников. Этими почётными ремесленниками судостроение производится с особенной тщательностью. Киль одевается досками, нос и передняя часть украшаются резными фигурами, паруса и снасти изготовляются и устанавливаются особыми ремесленниками; особыми мастерами приделываются аутригеры. Всё совершается по старому обычаю; постановка киля, окончание всей работы и спуск судна происходит с особыми религиозными обрядами и празднествами. Тангароа считался покровителем судостроителей; его культ они распространили по всему океану. Как мы видим, и боги там строят корабли и предпринимают смелые путешествия.
Суда фиджийцев (см. рис. стр. 8) долгое время занимали первое место среди судов тихоокеанских островов. Когда Кук в 1772 г. в первый раз посетил Тонгу, он нашёл там фиджийцев, которые привезли знатного тонганца на родной остров на своём судне. В то время у тонганцев, в сравнении с фиджийцами, были тяжёлые суда, и они приняли их суда с парусами. Но они изменили настолько фиджийский образец, насколько сумели тщательнее и искуснее соединить отдельные части и придать всему большее изящество. Эти фиджийско-тонганские суда принадлежат к типу, распространённому по всей Микронезии и характеризующемуся тем, что перенесением паруса задний конец обращается в передний. Фиджийские начальники предпочитали для своих работ тонганских плотников. Отсюда возникло предположение, что тонганцы, вследствие лучшего качества дерева, строили свои суда на Фиджи. Направляясь с Фиджи к западу, мы находим, что к северу от Вате, [166] на Новых Гебридах, употребляются двойные лодки с парусами, чего не замечается на юге, где существуют только мелкие суда. Новокаледонские суда походят на самоанские, но они хуже выстроены и медленнее на ходу. Так же неуклюжи суда обитателей островов Лоялти. Это тем более удивительно, что на обеих островных группах исполинские сосны представляют превосходный материал. На Соломоновых островах судостроение высоко развито, но и здесь встречаются различные ступени его. Самые изящные и лёгкие суда архипелага строятся на Улакуа. Военные суда островов, лежащих далее к западу, чрезвычайно богато украшены фантастическими резными изделиями, перьями, завитками из луба, раковинами и пр., окрашенными в жёлтый или красный цвет. Новомекленбургские суда значительно разнятся от новоганноверских: будучи не столь длинными, они состоят нередко из одного ствола, но боковые стенки их не загнуты сверху. Судно с Новой Померании (см. рис. стр. 159), состоящее из одного ствола, но часто и из двух невысоких досок, по одной с каждой стороны, в среднем больше новомекленбургского и украшено высокими и тонкими фигурами на носу и корме.
Самые большие суда новогвинейцев имеют в длину 5—6 метров и 60—70 сантиметров в ширину. Остов, сделанный из одного куска, из какого-нибудь безукоризненного ствола, выдолблен не толще двух сантиметров; дугообразные подставки не позволяют ему опрокинуться. Оба конца загнуты вверх и скреплены деревянными выступами, из которых передний поднят вверх и украшен арабесками или расписан полосами. Чтобы приподнять борт над ватерлинией, пользуются, по альфурскому обычаю, жилками листьев саговой пальмы, которые прекрасно прилаживаются друг к другу и, прикреплённые к дугам, образуют непроницаемую для воды поверхность. Над бортом укрепляют лёгкие, выдвигающиеся с каждой стороны на полтора метра поперечные брусья, на конце которых другой брус, загнутый под прямым углом, касается водной поверхности; он вставлен в крепкую мачту, лёгкую, как пробка, и служащую поплавком. В середине судна поднимается и здесь на поперечных подставках четырёхугольный бамбуковый ящик, защищённый от непогоды небольшой кровлей из кокосовых листьев. Вообще на Новой Гвинее можно найти все роды судов, начиная от плота. Они все богато украшены, в особенности военные суда.
В Микронезии, суда которой (см. рис. стр. 160 и 161) всего ближе подходят к фиджийским и тонганским, не встречается двойных лодок, употребительных у полинезийцев; даже самые крупные военные суда, в которых может поместиться 60—80 человек, снабжены лишь аутригером. На каждом острове можно видеть известные различия. Челноки жителей Палау отличаются от челноков всех других островитян Тихого океана тем, что они слишком низки и плоски по отношению к длине судна и величине паруса. Поэтому они не пригодны для далёких морских путешествий, какие предпринимают обитатели Япа и островов Мэкензи и Ралик, но на небольших расстояниях оказываются превосходными. Лёгкий и острый «кеп», снабжённый большим треугольным парусом, при малейшем ветерке скользит по волнам с быстротою молнии; даже большие волны не встречают в нём сопротивления, приподнимают челнок, рассекаются у его концов и рёбер и не могут помешать его движению. Украшение микронезийских судов пучками перьев морских птиц и отсутствие резных украшений исходит из Полинезии.
Важный элемент полинезийско-меланезийского судна составляют аутригеры (см. рис. стр. 159, 160 и 161), различающиеся по форме, прикреплению и величине. Для аутригеров берутся лёгкие, прочные куски дерева, которым в Восточной Океании обыкновенно служит Pisonia, достигающая даже на Паумоту 20 метров высоты, а в западной — лёгкий, [167] как пробка, Hibiscus или Erythrina. Вообще, аутригер прикрепляется к судну двумя жердями длиною от 1,5 до 2 метров, из которых передняя — пряма и плотна, а задняя — согнута и упруга. У фиджийцев многие роды судов отличаются только по аутригерам.
Парус, который всегда бывает один, имеет треугольную форму, состоит из плетёных циновок или из луба основания листа кокосовой пальмы, пришит к бамбуковому остову и сдерживается канатом, обёрнутым около всей мачты или её конца (см. рис. стр. 8 и 160). Его нельзя свернуть. Благодаря своему значению он составляет предмет торговли, находящийся в большом спросе. У больших судов длина руля равняется 6 метрам, не считая расширенной части длиною в 2 метра, и поэтому при волнении требует для своего управления двух — трёх людей. Обыкновенные вёсла часто бывают не менее полезной частью судна. Широкая часть весла заострена в виде ланцета; на нижнем остром конце вёсла часто бывают украшены; рукоятка их резная, и все они покрыты изображениями животных или орнаментами. Особенно нарядные вёсла выкладываются перламутром. Там, где они очень крепки, как, например, на Соломоновых островах, они могут служить вместо палиц. Даже ковши своей изящной, покрытой резьбою формой показывают значение, какое придавалось этим орудиям у мореплавателей (см. рис. стр. 162 и 163). Ковш с Адмиралтейских островов с горизонтально вделанной простой рукояткой по его практичности контр-адмирал Штраух ставит выше европейских. Для путешествий заготовляются консервы, сохраняющиеся очень долго, из плодов пандануса и хлебного дерева; кокосовые орехи и их скорлупы, наполненные водою, также употребляются в качестве провианта. Число гребцов на больших военных судах бывает значительно больше ста. Форстер рассказывает о 144 гребцах, а Уилсон о 300 в одной лодке. Погружение вёсел регулируется пением. При поездках, предпринимаемых сообща, кто-нибудь становится на носу переднего судна и указывает направление пучком сухой травы.
Ориентирование приобретает особую важность в этом океане, отдельные острова которого так далеко отстоят друг от друга и так низменны, что нельзя не удивляться тому, как их могли найти. Ещё [168] в настоящем столетии многие острова были открыты вновь на Тихом океане. Здешние островитяне любят наблюдать звёзды и многим из них дали особые имена; они различают восемь стран света и ветров. В их представлениях о земной поверхности море повсюду в изобилии покрыто островами. Этим объясняется безумная смелость их поездок. Для изображения их географических познаний служат карты, но на них до некоторой степени верны только направления, а расстояния переданы весьма неточно. На Ралике изготовление карт из маленьких прямых и изогнутых палочек, изображающих пути, течения и острова, составляет тайну начальников. И у обитателей Маршалловых островов имеется собственная карта всей их группы, составленная из палочек и камешков (см. рис. стр. 163). Они поступают в своих больших морских предприятиях вполне систематически. Более дальние поездки, от 500 до 1000 морских миль, предпринимаются только эскадрами по меньшей мере из 15 судов. Руководить ими предоставляется начальнику, при котором находятся один или несколько лоцманов. Без компаса и карты, без лота, с недостаточным знанием созвездий они умеют находить свою отдалённую цель. При своих поездках они беспрерывно наблюдают угол, какой образует лодка с направлением волны, которое образуется постоянно (к северу от экватора) дующим северо-восточным пассатом. При пользовании им даже и с переменными ветрами туземные лоцманы дошли до большой виртуозности. Так как им известны по опыту и морские течения, то они умеют принимать их во внимание при установлении курса. Вообще, эскадра, чтобы пользоваться самым широким горизонтом, идёт по поперечной линии к цели своего путешествия. Отдельные суда при этом настолько удалены друг от друга, что они могут сообщаться между собою только с помощью сигналов. При движении вперёд широким фронтом устраняется опасность пройти мимо искомых островов. Ночью все суда эскадры собираются в одно место. Мы видим здесь целое искусство мореплавания, опровергающее утверждение, будто до изобретения компаса существовало только береговое плавание.
Полинезийцы и микронезийцы часто ездят на европейских кораблях, где они, за исключением их незначительной телесной силы, ценятся как искусные матросы. Гавайцы или канаки, по словам Уилкса, часто употребляются для китовой ловли, но не для военных судов. В небольших отрядах они удобнее, чем в больших, когда каждый старается свалить работу на другого. Они боязливы, когда нужно подниматься по [169] снастям. Настоящее их место — на гребном судне, но и здесь, перерезая волнение, они предпочитают выпрыгнуть из лодки и плыть. Они с трудом привыкают к команде военных кораблей, но очень усердны, трудолюбивы и бесстрашны на китобойных судах.
Мореплавание малайцев в восточных частях океана ограничивается Микронезией. Дальние торговые и разбойничьи поездки малайцев, превратившиеся под конец в переселения народов, происходили на лодках двойных и с аутригерами, с треугольным тростниковым или циновочным парусом (см. рис. стр. 167), и даже в настоящее время многие малайские прау (см. рис. стр. 168) испытанной прочности не содержат ни одного железного гвоздя. Внутренние народы на Малакке, Борнео, Люсоне и других островах не имеют никаких судов, и даже существуют рыболовные племена, довольствующиеся бамбуковыми плотами (катамаранами) по китайскому образцу и однодерёвками. Однако, народы этой распространенной группы, деятельность которых подтверждена историей, — настоящие малайцы или альфуры, тагалы или горамезы, отличаются большой привычкою к морю: ему они обязаны большей частью своим выдающимся положением. Это — те народы, о которых говорится, что они никогда не строили домов на суше, если было место на воде. Их мореплавательное искусство удовлетворяет даже европейским требованиям. Прау когда-то населённой пиратами деревни Зунзанг на берегу Палембанга возили в течение нескольких лет почту между Мюнтоком и Палембангом, и никто не может припомнить ни одного случая, чтобы в бурном проливе Банка какое-либо из этих лёгких судов когда-нибудь значительно запоздало. Нидерландо-индийское правительство на своём большом флоте из крейсеров-прау употребляет только туземцев, по преимуществу настоящих малайцев. На службе в гаванях, наоборот, встречается множество китайцев и арабов. Малайское судно (прау) было первоначально однопарусной, довольно плоской килевой лодкой. В качестве судостроителей пользуются славой обитатели острова Кей, челноки которых из дерева и ротанга ходят по всему архипелагу от Новой Гвинеи до Сингапура, затем бадьосы и бугисы с Южного Целебеса и малайцы из Билитона, Палембанга и Ачина. Мадагассы, по-видимому, многое утратили из своего корабельного искусства, которое некогда они принесли на свой остров. Их обыкновенная лодка — однодерёвка с круглым дном, без киля, которая при отправлении в море снабжается аутригерами (лодки говасов бывают без аутригеров) и большими четырёхугольными парусами, сплетёнными из жилок пальмовых листьев или сделанными из ткани. В лодках другого рода дно состоит из одного выдолбленного ствола, к которому приделаны доски не толще дюйма, образуя корпус судна довольно изящной формы. Острая корма вытягивается в виде высоко поднимающейся шеи, украшенной своеобразными вырезками; узкий нос также приподнят и украшен. И эти суда снабжены аутригерами длиною в 6—8 метров и шириною не более одного метра.
К интереснейшим явлениям малайской жизни принадлежит оживлённая торговля на море. Эта торговля — не только береговая, какую ведут некоторые народы-мореплаватели архипелага, в особенности настоящие малайцы на Суматре и на полуострове Малакке и их колонисты на Борнео и других островах. Малайцы обладают врождённою склонностью к торговле и к игре. Они не отступают перед конкуренцией опасных в торговом отношении китайцев, которых они, очевидно, избрали за образец; обыкновенно они являются искусными посредниками их и проникают внутрь островов, пользуясь поощрением местных властей; они и на восток заходят далее китайцев. Они, впрочем, пользуются и европейскими сообщениями. Пиратство не могло ослабить эту [170] туземную торговлю, которая умеет ладить и с ним. Хотя не проходит ни одного года без того, чтобы горамезская прау не потерпела нападения от негостеприимных папуасов Новой Гвинеи, торговля нисколько не терпит от этого, и обитатели Тидора не перестают посещать целыми флотами эти берега, богатые невольниками и трепангом. Целые народности исключительно отдаются торговле, и в особенности малайцы с острова Суматры, которые вошли в пословицу своей ловкостью, усердием и способностью появляться повсюду, и столь же искусные, сколько коварные, бугисы с Целебеса. Последних можно видеть везде от Сингапура до Новой Гвинеи, и в новейшее время с разрешения туземных правителей они массами переселились на Борнео. Влияние их так велико, что им дозволено управляться по собственным законам, и они чувствуют за собой такую силу, что уже неоднократно делали попытки приобрести полную независимость. В прежнее время подобное же положение занимали ачинцы; после упадка Малакки, которую суматранские малайцы сделали торговым центром, в течение нескольких десятилетий в начале XVII века, Ачин был самым оживлённым рейдом этого отдалённого востока. Принимая всё это во внимание, мы убеждаемся в выдающихся мореплавательных способностях малайо-полинезийцев. Только потому, что эта способность не оценивалась должным образом, распространение малайо-полинезийцев могло казаться загадкой, чем в действительности оно никогда не было.
Распространению тихоокеанских народов по океаническим островам, сперва совершавшемуся с помощью бурь и течений, а потом — и свободного переселения, в новейшее время способствовала ещё торговля людьми, вызванная возрастающей потребностью в рабочих силах для областей, находившихся в состоянии экономического прогресса, каковы Гавайские и Самоанские острова и Квинсленд. Вначале она вполне походила на насильственное похищение людей: мужчины и мальчики силою и различными приманками вывозились со своей родины в такие страны, куда они ни за что не переселились бы по своей охоте. Правила, установленные впоследствии некоторыми правительствами, вследствие недостатка надзора, оставались недействительными. Даже и тогда, когда плантаторы обязаны были через три года отправлять их домой, капитаны высаживали этих рабочих ради собственного удобства на каком-нибудь острове, где эти несчастные оказывались совершенно чужими, и где туземцы дурно обращались с ними и даже убивали их. Со времени появления европейцев, кроме того, регресс населения, происходивший на большинстве островов, содействовал переселениям. На Гавайские острова привозились переселенцы из дальних местностей — от Маркизских островов до Новой Зеландии. С другой стороны, именно Гавайские острова принадлежат к тем островным группам, откуда многочисленные туземные проповедники христианской религии посылались в глубину меланезийской области.
Переселения в силу самых различных мотивов выступают повсюду и в мифологии, и в сказаниях полинезийцев. Всё важное и своеобразное доставлялось морем; широкий горизонт моря, так же, как и узкий горизонт островного мира, сливаются в сказаниях о переселениях с небесным миром; отдалённые острова получают значение промежуточных станций между земным и загробным миром. «Некогда, во время дальней морской поездки, корабль был занесён к чуждым берегам, которые показались путешественникам чрезвычайно странными; они представились им страшной страною призраков, где можно было проходить через дома и деревья, не чувствуя их. Какой-то призрак, вышедший им навстречу, объявил им, что они находятся в стране духов. Они последовали приказанию немедленно возвратиться домой и были оттуда [171] быстро отнесены благоприятным ветром, но едва имели время рассказать о своей странной поездке, так как все умерли. С тех пор избегают этого берега смерти» (Бастиан). На Райатее рассказывалось о Тангароа, что он, заселив свет, превратился в челнок, который после того, как он привёл сюда людей и из крови сделал зарю, послужил образцом для храма. Переселенцы помогали созданию островов. Впоследствии они выказывали притязания на них. Когда остров Саведж поднялся из моря, он был приведён в порядок двумя людьми, приплывшими из Тонги. Крутые берега на одной стороне его приписываются недостаточной старательности работавших там людей. Другие, как рассказывают, утрамбовывали эти острова с помощью этих помощников из моря. Проще произошло дело на Гавайских островах: когда они произошли из яйца морской птицы, к ним приплыли в челноке переселенцы из Таити, мужчина и женщина, с собакой, свиньёй и курицей. Улу привёз хлебное дерево, а брат его — ткань из луба шелковицы. Боги, первоначально обитавшие на этих островах, дали вновь прибывшим разрешение поселиться на них. Земля, откуда они явились, Гаваики, вскоре превратилась в страну духов; всё, что исходило оттуда, считалось священным. Таматекапуа, сын облаков, привёз в Новую Зеландию Ронгомаи в качестве покровительствующего божества из страны духов; туда был привезён из Гаваики каменный идол Матуа-Тонга, сын юга, сохраняемый в качестве бога кумаров. Если, согласно преданию, на Гавайских островах появлялись и духовные лица с белой кожей вместе со своими богами, то это указывает на сношения с западом и намекает на случаи занесения восточных азиатов к этим берегам.
Предания живут не только в воспоминаниях: политические и социальные отношения до сих пор ещё указывают линии, по которым происходили прежде сношения с островными группами, лежащими далеко друг от друга. Сказания о переселениях живут в отдельных деревнях и семьях, где ещё не забыли о старой родине, и связь с нею нередко подкрепляется особым уважением к ней: тонганцы долгое время почтительно приветствовали обитателей Токелау в качестве своих предков. Каролинцы из Улэ, посетившие в 1788 г. остров Гуайам, следовали ещё путевым указаниям, сохранившимся в старинных песнях; с тех пор, впрочем, сношения сделались оживлённее, и в настоящее время каролинцы собирают на Марианских островах кокосовые орехи для чужеземных торговцев. Оставленные или захваченные с собою предметы также нередко содействуют политической связи: острова Улути подчинились власти острова Япа, потому что должно было бы наступить большое разрушение вследствие морского наводнения, если бы был вырыт погребённый здесь топор божества. Вследствие перекрещивания этих путевых соединительных линий дело не могло обойтись без споров за право владения. Так, самоанцы рассказывали, что один из их начальников вытянул на удочке остров Ротуму и посадил на нём кокосовые пальмы, но при следующем посещении встретил там начальника Тукунуа с лодкой, полной людей, и вступил с ним в спор о праве владения. Между маори такие столкновения происходили по другой причине: прибыв с маленьких островов, где было мало земли, каждый из них хотел захватить её слишком много в Новой Зеландии.
Недостаток сказаний о переселениях в Меланезии выказывает лишь ту же скудость преданий, которая составляет общую черту меланезийской жизни. Фиджи редко доставляют нам примеры сказаний о внутренних странствованиях, направлявшихся с северо-запада к позднее заселившемуся юго-востоку. С этим находится в связи то обстоятельство, что на северо-западе, по ту сторону моря, лежит страна [172] душ, и к северо-западу обращены все места, откуда души отправляются в загробный мир, то есть отплывают туда.
Из этих бесчисленных, вызывавшихся различными причинами переселений и выселений одна группа выделяется по особому распространению своих этнографических влияний, а именно, та группа, которая заняла область между Новой Зеландией и Гавайями, между Фиджи и островом Пасхи, замечательно сходным населением. Это служит лишь одним из доказательств стремления к переселениям в центральной части Тихого океана. Совершенно несправедливо это выставляется единичным событием или даже исключением, тогда как скорее это является правилом. На самом деле, эти народы не знали покоя, а переселялись и на ближние, и дальние острова, колонизируя их сознательно и намеренно, как некогда финикияне и греки. Во всяком случае, этот ряд последних больших переселений и колонизаций составляет единственный факт такого рода на той ступени культурного развития, которую называют «каменным веком». Вследствие этого его не совсем легко объяснить, так как мы не имеем возможности сравнить его с другими проявлениями деятельности подобного рода. Пространство, вызванное к жизни этой колонизацией, значительно превосходит царство Александра или римлян. В области завладения большим пространством это — величайший подвиг до открытия Америки.
Сперва тесная лингвистическая связь океанийцев вызывала удивление. Точно также нельзя было не заметить общего этнографического сходства между ними; в нём трудно было только найти мерило для определения степени родства, и ещё труднее — для определения отдалённости во времени. Без сомнения, от Новой Гвинеи до о. Пасхи и от Новой Зеландии до Гавайев мы видим в сущности одну и ту же культуру; особая ветвь её развилась в более тесной области Полинезии. Менее равномерно распределены элементы этой культуры по островам. Нельзя отрицать возможности, что более тесные родственные отношения обозначаются распространением определённых предметов, но до сих пор ещё не нашли настоящего пути для распознания их, в особенности, если мы примем Новую Зеландию за исходную точку полинезийских переселений. На самом деле, распространение некоторых видов оружия, на котором прежде всего основана эта гипотеза, повсюду так неравномерно и прихотливо, что на него нельзя опираться для каких-либо более широких заключений. То обстоятельство, что в Новой Зеландии мы, по-видимому, находим родину мифа Мауи, что звание арики присваивается здесь жрецам, а в остальной Полинезии — светским начальникам, и что местом происхождения вещей из нефрита, рассеянных по всей Полинезии, могла быть только Новая Зеландия, — всё это ещё не может считаться фактами, на которых могли бы основываться дальнейшие заключения в пользу признания Новой Зеландии исходным пунктом.
Только на основании преданий создалось мнение большинства знатоков этого предмета, что не одни новозеландцы прибыли в свои нынешние места обитания из какой-либо части южной экваториальной Полинезии. У маори есть предание, что они прибыли на нынешние острова из места Гаваики; они, по-видимому, различают более крупный и более мелкий, или близкий и отдалённый Гаваики. «Семя нашего прибытия — с Гаваики, семя пищи, семя человека». Это название Гаваики напоминает множество полинезийских местных названий: Савайи в Самоанской группе, Гавайи — в группе того же имени, Гапайи в группе Тонго, Гевава на Маркизских островах и т. д. Наибольшая вероятность говорит за Савайи, один из островов Самоа, или Мореплавателей, который, подобно Гавайям, образует исходный пункт для переселения в [173] Райатеу и Таити; на Таити указывают, в свою очередь, сказания Маркизских и Гавайских островов. В одной песне Раротонга, Ваэрота, Ваэроти, Парима и Маноно называются как острова, соседние с Гаваики; у самих раротонганцев есть предание, что они происходят из «Аваики». Ваэрота и Ваэроти в настоящее время неизвестны, но Парима и Маноно — маленькие островки Самоанской группы, обитатели которых утверждают, что они прибыли туда из Савайи. Дикие собаки, сходные с собаками Новой Зеландии, сходный вид крыс, бататов и таро и одинаковый вид тыквы находятся также на островах Мореплавателей. Поэтому в пользу того, что с несколько мифического Гаваики переселение направлялось на Раротонгу («ближайший Гаваики» предания), говорят также предания маори, которые называют этот остров дорогой к Гаваики и утверждают, что некоторые лодки новозеландцев построены были на Раротонге. Возможно, что бо́льшая часть маори происходит из Раротонги.
Из песен новозеландцев мы и до сих пор ещё можем узнать причину их выселения и дальнейшего расселения. Междоусобная война, раздиравшая Гаваики, вынудила одного начальника по имени Нгагуэ к бегству; после долгого странствования он достиг Новой Зеландии и вернулся на Гаваики с куском грюнштейна и костью исполинской птицы. Другие сказания дают ему имя Купе и рассказывают, что вместе с ним выселилась в Новую Зеландию слабейшая партия островитян, всё ещё находившихся в войне между собою. Предание сохраняет даже имена двойных лодок, на которых совершился переезд. Сказания и теперь ещё вспоминают, как семена бататов, таро, тыквы, ягод карака, собаки, попугаи, крысы и священная красная краска были помещены в лодке, и как при отъезде флота переселенцев старый начальник убеждал их жить в мире. Не забыта и буря, поднявшаяся ночью и рассеявшая флот, и сомнения — следует ли грести на восток или на запад, и даже мелкие ссоры, происходившие между экипажами отдельных лодок главным образом из-за женщин. Дорогой на островах происходило исправление лодок. Наконец, остаток переселенцев достиг Новой Зеландии в летнюю пору. Ещё прежде, чем начальники определили место, где надо было высадиться, несколько семейств пристало к северному острову, бухты которого казались им особенно привлекательными; только позднее население появилось на среднем и южном острове. До настоящего времени северный остров называется нижним, а южный — верхним. Различные племенные группы ведут своё начало от этих лодок, имена которых они сохранили, так же, как и имена начальников и той местности, где пристала лодка. Одна лодка объехала кругом северного мыса, другая прошла через Куков пролив, и обе доставили первых поселенцев на западный берег. Вместе с Новой [174] Зеландией должно было совершиться заселение лежащего в 60 морских милях от неё Варекаури, острова Чатэма.
Предание отмечает другой исходный пункт на островах Тонго или Дружбы. Обитатели Нукагивы в Маркизских островах выводят своих предков вместе с хлебным деревом и сахарным тростником из Вавау на Тонганском архипелаге. Но у жителей южной части этого архипелага вновь выступает сказание о Гаваики, хотя язык и обычаи их скорее указывают на Таити; при этом можно напомнить, что и на Райатее одна из местностей прежде называлась Гавайей. То же затруднение представляют Гавайские или Сандвичевы острова. Язык и обычаи связывают их обитателей с Таити, на которые, так же, как и на Маркизские острова, намекают путевые мифы гавайцев; с другой стороны, названия местностей выказывают живое воспоминание о Самоанской группе. Из Таити, по-видимому, переселенцы отправлялись на Гавайи, Нукагиву и Раротонгу; впрочем, согласно подробному преданию раротонганцев, их остров был заселён одновременно из Самоа и Таити. Но из Раротонги вышли опять колонисты для островов Гамбье и Рапа, а также и часть тех, которые совершали большие путешествия в Новую Зеландию.
Является сомнение в том, чтобы постоянно [175] повторяющееся имя Гаваики обозначало какой-либо отдельный остров маленького архипелага, откуда в различное время потоки переселенцев изливались на Гавайи и Новую Зеландию, на Таити и на Тонго. Почему называется именно этот, и только этот остров? Очевидно, это имя обладает общим и, подобно другим именам мест, мифическим значением, с которым легче соединяются атрибуты сказаний, чем какое-либо географическое значение. Нас уже и то должно располагать
к осторожности, что сказание о Гаваики — одно из немногих первоначальных сказаний, которые народ передаёт сам, и которые, тем не менее, вполне приняты наукой. В других случаях мы отклоняем подобные предания, так как они всегда имеют мифический элемент. Географическое положение Гаваики обозначается не одинаково точно во всех преданиях; его положение подвергается даже значительным колебаниям. То он выступает как страна духов и как западная земля, где души уходят в подземный мир вместе с солнцем, то как страна душ и поэтому как страна отцов или предков. Легко понять, почему обитатели Маркизских островов верят, будто вся их земля лежала некогда на этом Гаваики и поднялась оттуда. В то же время это — страна, где некогда люди утратили своё бессмертие, из духов превратились в людей. Факт, что имя может встречаться в широком распространении, не будучи заимствованным, доказывается многочисленными названиями местностей. Нельзя, наконец, упускать из виду и разногласие отдельных преданий. Если гавайцы вообще признают своё происхождение с острова Таити, то их предания указывают в то же время на Маркизские и Самоанские острова, а с Маркизских островов нити ведут на Таити, Самоа и даже на Тонгу. Древние гавайцы, по-видимому, под именем Таити понимали всякую чужую страну. И сказания маори[1] убеждают нас, что совершилось не одно, а несколько переселений с севера. Гораздо более позднее переселение повторяется всеми сказаниями. Известно также, почему эти переселенцы считаются первоначальными жителями этих островов, относительно которых геологическая история Новой Зеландии, её [176] окаменелости не показали нам до сих пор никаких следов. На то, что там была ещё иная культура, кроме той, какую видели у маори впервые посетившие их европейцы, указывает спорный ещё факт, что собака была не только спутницей человека, но и охотничьим животным. Сказания о различных выселениях принимают иногда различные формы. В Новой Зеландии пришельцы находят следы ног, позволяющие узнать спутника, который был выброшен из лодки. Одно сказание говорит о светлых туземцах и о происхождении более тёмного племени посредством смешения с прежними обитателями, а также и о людях, которые «после большого чудовища» жили на этих островах и оставили большие кучи раковин. Уже вполне на мифологической почве стоят пуа-реинги, которые жили под землёй и были побеждены только тогда, когда начальник сделал отверстие в земле, через которое проникли туда солнечные лучи. В более редких случаях, например, по отношению к Раротонге, Мангареве, Кингсмиллю и Тубуаи, сказание прямо говорит об их необитаемости.
Времена полинезийских переселений должны были быть различны. С тех пор как полинезийцы стали жить на Тихом океане, они постоянно переселялись. Предание о колонизации Раротонги обнимает 30 поколений, и Новой Зеландии — 15—20. Правда, мы слышим и о 88 поколениях на Нукагиве и о 67 предках Камеамеи. Об этих числах мы ничего не можем сказать, но мы имеем право говорить о менее глубокой древности полинезийской колонизации. У полинезийцев не было времени развить резкие особенности своей культуры. Время их прибытия на Новую Зеландию и в другие области переселения может исчисляться только столетиями. Только заселение Таити относится к более давнему времени. Многие отдельные случайные переселения могли предшествовать большим, сознательным передвижениям. Во всяком случае, следует установить, что существовал промежуток времени, когда колонии должны были высылаться вследствие увеличения населения, и, когда это сделалось возможным, благодаря политической организации. Даже и во вновь занятых областях развитие новых народов началось с довольно высокой ступени и затем понизилось; на самых отдалённых островах Новой Зеландии, Гавайев и острове Пасхи оно стеснялось различными внешними препятствиями, но сохранило многие следы прежнего высшего состояния. Упадок маори представляет выдающийся пример быстрого обеднения благами культуры. Более обширные государственные организации распались на небольшие враждующие между собою общины, у которых уже не было сознания более крепкой связи и культурной охраняющей силы. Народный характер утратил выдержку и дисциплину и становился всё более и более диким и грубым. Вместе с тем происходил упадок веры в древние местные божества, которые превращались в лесных и морских демонов и в прихотливо украшенных идолов. Из государственной и народной религии возникло суеверное служение личности. Даже в искусствах они пошли назад: уже во времена Кука они хранили как святыню произведения предков, воспроизвести которые они уже не могли и не умели.
Эти переселения не ограничивались одной полинезийской областью. Полинезийские колонии появлялись во всех островных группах Меланезии. В общем получается впечатление проникновения полинезийских элементов с востока. Они удерживались на более мелких островах и исчезали на более крупных в массе населения, но всё-таки оставляли известные следы. Этнографические различия лишь тогда становятся понятными, когда мы припомним, что представителями их является тот или другой из обоих элементов. Так, полинезийские колонисты в область жителей Новых Гебрид и Соломоновых [177] островов, живущих в условиях материнского права, внесли отцовское право, являющееся наряду с первым революционным учреждением. Новозеландские заимствования замечаются и в постройке новокаледонского дома, и в ручных палицах восточной части Новой Гвинеи и пр. (см. рис., стр. 174). Полинезийские влияния ещё чаще замечаются в Микронезии. Многое в нравах микронезийцев напоминает в особенности западных полинезийцев и вместе с тем фиджийцев. Но не только полинезийцы переселялись в Меланезию: у нас есть исторические доказательства существования меланезийских колоний в Полинезии.
Ничто не говорит яснее в пользу частых и обширных переселений этого рода, чем незначительное число совершенно необитаемых островов. Тихоокеанские викинги сумели отыскать даже мелкие и отдалённые островки. На всём Тихом океане не существует ни одного сколько-нибудь крупного острова, пригодность для обитания которого впервые была доказана европейцами. Многие из них были посещаемы только от времени до времени благодаря их пальмам или местам для рыбной ловли, но о них всегда можно сказать с уверенностью, что они менее удобны для обитания, чем другие. Из островков, поднимающихся с кораллового дна на уровень моря и образующих группу атоллов, часто бывает обитаем только один, наибольший или доставляющий более обильную пищу. Необитаемость, в её нынешних пределах, ограничивается несомненными признаками прежней населённости. Эти признаки заметны в тех Спорадах центральной части Тихого океана, которые занимают важное место между группами Восточной Полинезии и Гавайских островов, островами Гуано в средней части Тихого океана, Пенринской группой, самыми юго-восточными островами группы Паумоту и др. Только Норфолк в южной части Тихого океана можно назвать островом, который по своим свойствам заслуживал постоянного населения. Но он в своём австралийско-полинезийеком углу лежит далеко от всех передвижений, и величина его не превосходит 0,75 кв. мили.
Пространственное распределение разлагает обширную область на географические группы, отличающиеся друг от друга этнографическими признаками. К Новой Гвинее примыкает Меланезия; к северу оттуда отделённая полосою, почти лишённою островов, тянется Микронезия, против Молукских и Филиппинских островов, к востоку. Полинезия примыкает к ним в виде большого треугольного пространства, заходя за восточные стороны обеих названных областей на юге и на севере, и разделяется морем, менее богатым островами, на западную группу — Тонга-Самоа-Токелау с Фиджи, и более распространённую восточную — от Гавайских островов до Новой Зеландии.
Ввиду разнообразных внутренних различий между населениями является почти излишним выделять, наряду со значительным, но не резко разграниченным различием полинезийцев и меланезийцев, более мелкие группы по их физическим признакам — достаточно лишь слегка коснуться их. Быть может, со временем легче будет указать более резкое расовое различие между Западной и Восточной Полинезией. По Финшу, гавайцы из всех полинезийцев имеют наибольшее сходство с самоанцами, и к ним всего ближе примыкают маори — язык подтверждает близость этого родства. Это явление, сходное с тем, какое выказывает переход более светлого цвета малайцев в более тёмный по направлению к востоку. Придерживаясь большей наглядности, мы попытаемся разложить полинезийский культурный круг на меньшие области. При этом большие влиятельные группы, Самоа и Тонга, как и можно ожидать, обнаруживают родство с близко лежащим Фиджи. Это выражается яснее всего в наших этнографических музеях обилием и разнообразием превосходно вырезанных палиц. Тонга выказывает и [178] особенности языка, обладает луком и глиняной посудой одинаково с Фиджи и строит свои суда иначе, чем Самоа. На Гервеевых островах, лежащих к востоку оттуда, резьба распространилась в виде изготовления топоров с изящными рукоятками, форма которых имеет символическое значение (см. рис., стр. 101). Острова Товарищества в своих работах из перьев и топорах выказывают сходство с Гавайями. Обитатели Маркизских островов вырезают вёсла, палицы и танцевальные ходули условными орнаментами, из которых каждый имеет своё название и значение; это напоминает уже письменные знаки жителей острова Пасхи. Гавайцы отличаются красивыми масками и шлемами из перьев и обладают оружием из деревянных пластинок с зубами акул, всаженными наподобие ножей, достигающим, впрочем, наибольшего развития на Джильбертовых или Кингсмильских островах. Новая Зеландия, в климатическом отношении самое своеобразное место обитания полинезийцев, представляя вершину и рог изобилия художественного развития океанийцев, особенно охотно выделывает маленькие ручные палицы (мерэ) и многие другие предметы украшения из нефрита; богато украшенные жезлы, вещи из грюнштейна, веслообразные почётные знаки, суда (см. рис., стр. 173), подпорки для крыш и пр. она делает вполне согласно с формою их в остальной Полинезии. Отсюда можно заключить, что Новая Зеландия была населена лишь в позднее время и отдалённость этих островов способствовала спокойному развитию и в то же время сохранению многих старинных форм мысли. Если наречие маори во многих отношениях кажется богаче и древнее других полинезийских диалектов, то это можно приписать более частому соприкосновению племён на более обширных пространствах.
С наибольшею своеобразностью выступает остров Пасхи; среди островов он представляет то, что ботаник или зоолог назвал бы уклоняющейся формой. Ни одна местность на земле не выказывает с большею ясностью силу изолирования, чем это небольшое местечко в 2⅐ кв. мили. Наиболее достойные доверия описания обращают внимание на отклонение жителей острова Пасхи от чисто полинезийского типа: более тёмный цвет кожи и маленькие глаза обнаруживают, быть может, примесь меланезийской крови. В населении, которое никогда не превышало трёх тысяч, и ещё до появления оспы и похищения людей, по исчислению первого французского миссионера, было не более 1500, даже и небольшие примеси имели значение. Но и эти особенности, незначительные при каких бы то ни было обстоятельствах, исчезают, если мы будем иметь в виду этнографические качества, как положительные, так и отрицательные. Обитатели острова Пасхи отличались от других полинезийцев прежде всего обладанием гончарным искусством, особого рода письменными знаками (см. рис., стр. 77), резными деревянными человеческими фигурами, исполинскими статуями и постройкою каменных хижин, но, с другой стороны, у них не было художественных палиц, лука и копий.
Микронезийцы и в пространственном, и в этнографическом отношении стоят всего ближе к Малайскому архипелагу и восточной Азии. В физическом отношении многие из них с особенною ясностью выказывают монголоидные признаки. В этнографическом смысле они имеют вид этнической группы, понизившейся с более высокой ступени. Они обнаруживают следы высшего развития внешней жизни в общественных и политических учреждениях, деньгах, ткацком станке, мореходстве и пр. Но дальнейший мотив следует искать в меньшей замкнутости всего развития микронезийцев, на которое соседство Азии влияло побуждающим и изменяющим образом. Многие предметы там совершенно сходны с малайскими из известных местностей, как, [179] например, копья Каролинских островов — с копьями из центрального Целебеса. На востоке Микронезии берут перевес полинезийские влияния, в особенности на Джильбертовых островах, что видно, например, из полнейшего сходства орудий татуирования. Сходство между Меланезией и Микронезией заключается во множестве мелких подробностей. В палочке, украшенной петушиными перьями и обмотанной травою, которую молодые люди на бухте Астролябии носят вместе с гребнем в волосах, повторяется странное головное украшение жителей острова Рук; ткацкий станок из Санта-Крус, представляющий нечто единственное в меланезийской области, весьма близко подходит к такому же каролинскому станку и пр.
В области более тёмных рас контрасты, естественно, выступают резче. На каждом архипелаге и в Новой Гвинее можно различить более светлые и более тёмные группы. Папуасы западной части Новой Гвинеи, начиная от Гумбольдтовой бухты, вообще темнее, чем обитатели восточной части; светлых, прямоволосых людей, которых можно смешать с полинезийцами, к западу оттуда уже не встречается. Этнографические признаки указывают отчасти на более восточные острова Зондского архипелага, как, например, короткий бамбуковый лук с тетивой из волокон, а также каменные секиры и вооружения (см. рис. выше); в особенности это можно сказать о мелких признаках, как например о стрелах, совершенно сходных с серамскими. Воинственные, предприимчивые племена живут в восточной Новой Гвинее; они стоят выше обитателей внутренней части острова, туповатых дорейцев и добродушно-хитрых папуасов юго-западного берега. Те же свойства распространяются на обитателей северных и восточных соседних островов. И между Бисмарковым и Соломоновым архипелагом замечается большое сходство сильного, грубого, воинственного характера, [180] способного в то же время к работе и воспитанию. В отличительных особенностях, как например в применении окрашенного луба и травы для украшения, Соломоновы острова напоминают о себе в Новой Гвинее. Вместе с самой восточной частью Новой Гвинеи остров Тробриан, острова Д’Антркасто и прочие острова до Тестэ образуют особую этнографическую провинцию. Мы встречаем здесь уже в большей мере, чем в Новой Гвинее, отчасти прямоволосые и
светлокожие населения, которым свойственны передники из циновок, сделанных из листьев пандануса, обработка костяных пластинок для украшения, особое прикрепление топоров (см. рис. выше), высоко развитое мореходство и каннибализм. Некоторые из этих признаков образуют переход от восточной Новой Гвинеи к более западным областям её. Как в восточной Новой Гвинее, так и на западных соседних островах, развился особый стиль изображения человеческих лиц, передающий нижний край лба вместе с носом в виде двух прямых линий, стоящих друг к другу под прямым углом, в соответствии со ртом. Какая-то схематическая скука в этой физиономии заставила назвать её воспроизведением «скучного англичанина», но она напоминает «черепаший стиль» Торресовых островов, обусловленный материалом. В посредствующем положении жителей Адмиралтейских островов относительно прочих меланезийцев для нас интересно, что все [181] особенности их имеют отрицательный характер. Кроме копья, у них нет другого оружия — ни лука и стрел, ни метательного копья, ни пращи, ни палицы. Лука и стрел нет и у других меланезийцев и австралийцев, но у них зато встречается другое оружие, отчасти в большом изобилии и разнообразии. В скудости этих островитян можно видеть влияние изолирования, доказательство незначительности их сношений. Но многие другие признаки указывают на более близкое родство с теми или с другими, с обитателями Гумбольдтовой бухты, Соломоновых островов, Нового Ганновера и пр.
Более восточные острова Меланезии обнаруживают на Фиджи и на Новых Гебридах наибольшую степень полинезийских влияний. На Фиджи нам многое покажется непонятным, если мы будем рассматривать его отдельно от Тонги: всё фиджийское находится сверху, всё тонганское внизу. Отношения между обеими группами чрезвычайно тесны. В физическом отношении фиджийцев можно назвать смесью между монголоидами и негроидами; лингвистически из всех полинезийских наречий тонганское стоит всего ближе к фиджийскому языку. По своему стилю, фиджийские произведения имеют наибольшее сходство с самоанскими. Но и наиболее распространённые вёсла на Новом Ганновере пробуждают живое воспоминание об этой группе. Новая Каледония и острова Лоялти образуют самостоятельную группу. Обитатели первой — более резко выраженные негроиды, чем последних, где Маре охватытает прочно основавшуюся полинезийскую колонию, но полинезийские влияния ясно замечаются на тех и на других. При устранении влияния почвы и неблагоприятного климата, у нас всё-таки остаются ещё многие особенности, соответствующие замкнутости положения. Сюда же относятся круглые хижины, копья и палицы оригинальной формы, отсутствие лука, применение волос летучей мыши, красивого бурого цвета ко всевозможным украшениям. Рукоятка, обвитая бечёвкой (см. рис., стр. 182), может быть названа особенностью Новой Каледонии; то же можно сказать о тканях, о шерстяных кисточках и т. п., о широких клинках из нефрита, палицах в виде птичьего клюва, и о недостатке или грубости резной работы. Северные Новые Гебриды выказывают всего более родственных черт с Новой Каледонией.
Между тем как через восточную границу меланезийцев полинезийские влияния переходили в таких размерах, что захватывали целые острова, малайские влияния на западной границе оказывались гораздо менее деятельными. Решительное преобладание их замечается только в Западной Новой Гвинее. От восточного берега до Тагаи новогвинейцы ещё десять лет тому назад жили вполне в каменном веке, тогда как на западе обработка железа давно уже была известна, и в прибрежных местах Гельвиккской бухты были уже в употреблении железные наконечники копий, короткие мечи и ножи. Колонии переселившихся с востока, утвердившиеся на береговых местностях Восточной Новой Гвинеи, по-видимому, [182] оказывали большее влияние, чем завоеватели и властители с запада. Тем не менее, здесь должна быть допущена более древняя связь; в этом нас ясно убеждают и негроидные расовые элементы, распространённые по всему малайскому архипелагу, в особенности в восточной половине его, и этнографические признаки. В области, границей которой служит линия к западу от Гальмагеры и Флореса, оба элемента выступают с такой силой, что её можно назвать малайско-меланезийской переходной областью. Здесь появляются формы лука и стрел, представляющие замечательное сходство с меланезийскими; точно так же здесь сохранились в большем распространении старинные формы копий, подпиливание зубов и татуировка.
Едва ли можно сомневаться, что от переселенческого потока, направлявшегося с запада в Тихий океан, небольшие струи отклонялись к Австралийскому материку. И здесь мы находим смешанную расу, основными элементами которой являются более светлые и прямоволосые, с одной стороны, и более тёмные и курчавые, с другой. Сношения со Старым Светом здесь, безусловно, должны быть допущены. Основные идеи и многие подробности посвящения мальчиков и девочек совершенно сходны с океанийскими и позволяют, по крайней мере, Северную Австралию включить в одну область распространения с ближайшей Новой Гвинеей и соседними с ней островами. Следы табу ещё существуют там; если этот обычай не выступает так резко, как в Полинезии, то это зависит от более грубой и скудной жизни австралийцев. Прежде в этой жизни могли преобладать более исследованные и более выработанные обычаи. Для объяснения расового дуализма, который сглаживался быстро происходящим смешением, насколько известно по нынешним наблюдениям, могут быть пригодны только папуасы и малайцы. Как показывают факты, малайцы по временам или постоянно живут среди северноавстралийских племён и оказывают на них достаточно заметное влияние; с другой стороны, не может быть сомнения [183] в том, что обитатели Торресовых островов от времени до времени вступали в сношения с папуасами и австралийцами. На северо-западном берегу Австралии малайское влияние проявляется заметнее, чем всякое другое. Доказательствами его служат распространение бамбука в Земле Арнем, доевропейское существование оспы и отвращение от свиного мяса. Быть может, сюда же относится отсутствие бумеранга в Северной Австралии. Бесспорно, эти народы ещё задолго до исторического времени начали сливаться друг с другом. «Рыбные ловли малайцев на северном австралийском берегу — прочное учреждение, указывающее на его долговременность» (Кемпбел). Пример Тасмании позволяет предположить, что Австралия была населена курчавоволосой расой; население Тасмании было, несомненно, более шерстистоволосым, чем австралийское. Видимо, однообразные условия австралийцев осложняются «тенью, какую великий материк Азии отбрасывает на эти океанийские островные группы» (Бастиан). Отвергать, что малайско-полинезийские элементы могли попасть в Австралию и с востока, как они попали в Новую Гвинею, мы не можем, но у нас нет доказательства этого. Остров Норфолк европейцы нашли необитаемым. Связь с Новой Гвинеей вовсе не была тесною. Мог ли динго действительно появиться в Австралии в постплиоценовую эпоху или не мог, во всяком случае, вероятность говорит за то, что он вступил туда вместе с переселившимся человеком — новогвинейская собака не похожа на него. Этнографические предметы также не сходны между собой по обеим сторонам Торресова пролива.
Примечания
- ↑ Маори — туземец, в противоположении пакега, чужеземец, повторяется в том же значении в виде Маои и Маоли на других островах Полинезии.