11. Жилища
Зачаток строительного искусства, первая хижина вызвана была потребностью первоначальной и всеобщей. Ни один народ не живёт постоянно в дуплах деревьев, как некоторые группы тасманийцев во времена Кука, или в расщелинах скал, как рассеянные бечуаны в царстве Матабеле. Первая хижина была, конечно, очень простою и непрочною. Настоящее строительное искусство, то есть долговременное и разукрашенное строение, лежит ближе к настоящему времени. По выражению Лапрада, не совсем, впрочем, определённому, «происхождение архитектуры, построение первого храма означает начало исторического времени». Этнографу, ввиду фетишских хижин негров внутренней Африки или меланезийцев, это понятие о храме покажется слишком узким; дальнейший шаг после наиболее первобытной постройки хижин начинается для него гораздо раньше.
Потребность в защите служит первым зачатком, из которого должно впоследствии развиться возвышающее душу великолепие строительного искусства. Мы упомянем сперва о тех заимствованиях у природы, к которым вынуждает необходимость. Мы должны сказать здесь о почти животном обычае обитания на деревьях у многих народов. К нему близко подходит пользование свешивающимися ветвями, которые слегка переплетаются и укрепляются, как это делают полубродячие бушмены. Срезывание ветвей или молодых деревьев, втыкание в землю кругом, связывание верхних концов и прикрытие этой утлой постройки древесными ветвями или шкурами составляют следующий шаг к постройке простой хижины, какую мы находим у огнеземельцев и готтентотов, у галласов и сомалийцев. Отсюда идёт длинный ряд более прочных и всё более и более украшаемых построек до богато разубранных [106] деревянных домов папуасов и малайцев, обитателей Палауских островов и деревянных дворцов королей мангбаттов или вагандов. Другим зачатком искусства каменных построек послужило обитание в пещерах, широко распространённое в первобытные времена и употребительное ещё и в наше время (см. рис. ниже). Преимущество каменной постройки заключается в прочности материала, а невыгода — в меньшей пригодности для украшения, для орнаментации. Но преимущество берёт верх над невыгодой: как скоро является стремление к прекрасному, его легче осуществить здесь в равномерности, основном условии архитектонической красоты.
Жестокое давление нужды не всегда вызывает усиленную деятельность для удовлетворения потребности в защите и пище, усиливающейся при суровости климата и скудости растительного и животного мира. Доказательство этого представляют огнеземельцы, которые, как ни мало вероятным это кажется, делают не больше, а меньше других народов, находящихся в менее неблагоприятных условиях. Так, тасманийцев можно было назвать самыми отсталыми из всех австралийцев по отношению к постройке хижин. В самой Австралии нас поражает, что постройка хижин всего более подвинулась в самых тёплых местностях, а в самых холодных находится в наиболее жалком положении: фактически здесь хижина служит более защитою для огня, чем для человека. Когда такой факт встречается в другом месте (мы находим его, например, в Южной Америке и в Южной Африке), он получает значение опыта, подтверждающего, что не нужда является нашей наставницей, понуждающей к важному культурному успеху, но что лишь в состоянии спокойного развития мирная жизнь и довольство способствуют достижению высших степеней, между прочим, и в постройке хижин и домов.
Для этого всего более нужна оседлость. Кочевые привычки глубже, чем обыкновенно думают, проникают в жизнь даже и народов земледельческих. Прославленное искусство быстрой установки жилищ в форме улья, обычной для готтентотов и бечуанов, требующей гибких, не толстых стволов мимоз, показывает только, что между этими хижинами и шатром не выработалось ещё полного различия. Насколько [107] быстро появляются эти постройки, настолько же быстро они исчезают. Самые изящные хижины негров, имеющие, как, например, на верхнем Ниле, у каждого из племён различные формы основания и крыши и различные размеры, строятся из тростника и травы. Уже сама непрочность их препятствует развитию художественного стиля, который примыкает к предшествующим образцам и на основе прежних создаёт новые произведения. К лёгкости постройки присоединяется разрушительная сила природы. В тропических широтах лёгкие сооружения повсюду подвержены быстрому разрушению, благодаря жуку-сверлильщику, прожорливым термитам и тамошним грозам. Кроме того, их человеческие обитатели вовсе не крепко связаны с почвой, — напротив, свой образ жизни они располагают вполне в духе этой природы, в которой всё подвижно, и, вместо того, чтобы возобновлять свои жилища, они их переносят, отыскивая девственную почву для своих посевов. Так, Юнкер в области Бахр-Эль-Газаля не находил ни одной деревни, положение которой было точно обозначено Швейнфуртом. Уже через несколько лет место некогда благоустроенного селения обозначается разве лишь несколькими кольями, воткнутыми в виде круга, и сильно разросшейся сорной травою из семян некоторых культурных растений.
Монументальность чужда архитектуре негров, и вследствие этого в этой области кочевых построек с усиленной резкостью выступает значение прочности. Сиенский гранит и персеполисский чёрный известняк, сохранившие до нашего времени самые тонкие изваяния и самую гладкую полировку, являются достоверными опорами и носителями предания, имеющими высокое историческое значение. Они свидетельствуют о справедливости выражения Гердера: «Ни одно произведение искусства не является мёртвым в истории человечества». Большое влияние имел на нас уже сам факт, что эти остатки, столь далёкие в отношении пространства и времени от нынешней культуры Нильской долины, дошли до нас в неповреждённом виде. Но насколько выше было значение этих каменных свидетелей национального величия, подвигов, верований и знаний для народа, который жил около этих памятников! Твёрдый камень послужил для предания костяным остовом, удерживавшим его от преждевременного упадка. Во всяком случае оседлость в каменных домах, соперничающих в твёрдости со своим земляным основанием, имеет другое значение, чем оседлость в хижинах из бамбука или прутьев.
Если бы мы установили классификацию народов по их способу построек, то на низшей ступени оказались бы бродячие охотничьи [108] и рыболовные народы типа огнеземельцев, бушменов, тасманийцев и многих австралийцев, не живущих в хижинах, построенных по определённому плану и правильно расположенных друг около друга в виде деревень, а ютящихся лишь во временных приютах из прутьев или из тростника. Кочевники, живущие в палатках, кожаных шатрах, как у арабов, или войлочных юртах, как у монголов, сифанов и пр., немногим стоят выше их по стилю своих построек, но необходимость охранения стад заставляет их ставить эти постройки в виде круга. Таким путём возникают более правильные постройки с
круглым забором или стеною и воротами. К ним примыкают отчасти земледельческие негры, строящие хижины в форме улья или конуса в различных стадиях законченности. Негры Средней Африки, которые, начиная от вагогов и кончая фанами и дуаллами, строят прямоугольные дома с несколькими комнатами и разукрашенными дверями, образуют переход к малайцам Мадагаскара и Индийского архипелага и к народам Тихого океана. Богато украшенные, разнообразные, а нередко и обширные, дома последних представляют высшую ступень совершенства, достигаемого в деревянных постройках дикими народами, у которых в то же время (на острове Пасхи и др.) встречаются зачатки каменных построек в связи с монументальными произведениями искусства ваяния. В каменных постройках или в хижинах, в которых место камня заступает снег, живут полярные народы. Полоса каменных построек в несколько этажей проходит через Индию, Аравию и берберскую Африку. Соединённые друг с другом каменные дома для сотен семейств встречаются у индейцев Новой Мексики и Аризоны. К ним примыкают строители самых больших монументальных зданий, находящиеся [109] вне круга культуры Старого Света — мексиканцы, среднеамериканцы (см. рис. ниже) и обитатели южноамериканских плоскогорий.
Независимо от всех этих превращений, своеобразные роды жилищ и построек развиваются на основе мотива охраны или защиты. При
постройке прочных жилищ на воде, впрочем, не на изменчивом и властном море, но всегда на спокойных внутренних озёрах или медленно текущих реках, человеком, видимо, управляло желание защититься от хищных зверей и от врагов, подобных ему, а на высших ступенях культуры его вынуждала к тому теснота больших человеческих скоплений на ограниченном пространстве, как, например, в Китае, страдающем [110] избытком населения, и в некоторых местностях Индокитая. В первом случае, при сооружении свайных и ярусных построек предпочтительным способом являлось пользование для этой цели охраняющей водою. В других случаях для той же цели служили широкие плоты или прикреплённые суда, или из них также развивались свайные постройки, но в большем масштабе, чем на указанной выше ступени, где они отличались более уединённостью, чем скученностью. Свайные постройки ещё в наше время имеют многочисленных обитателей: большинство народов Индийского архипелага (см. рис. стр. 108) и Меланезии,
многие жители Северо-Западной Африки, Средней и Южной Америки строят свои жилища на сваях, давая нам возможность убедиться, что это — такое же естественное, как и часто встречающееся явление. Поэтому наши европейские свайные постройки не нуждаются в искусственных гипотезах об особых народах, воздвигавших их, вроде этрусских торговых сооружений на сваях для хранения товаров и т. п. Часто этот способ охраны становился излишним и забывался, между тем как обычай продолжал существовать. Для сооружения таких жилищ не всегда необходимы сваи: применяются и многие другие средства для изолирования и хранения жилищ и запасов. Напомним только деревни на каменных насыпях древней Ирландии и города с укреплёнными берегами, каковы Амстердам, Петербург и Венеция. Из стремления к возможной безопасности, и вместе с тем к более здоровому местопребыванию, исходит обычай купцов, живущих на чужеземных берегах, устраивать свои жилища на судах, стоящих на якоре в реках или гаванях и служащих в то же время складом их товаров. Той же цели служат в меньшей мере свайные жилища на суше, весьма распространённые у малайцев (см. рис. выше), но встречающиеся и в Африке, преимущественно в виде житниц. Ливингстон рассказывает, что батоки на нижнем Замбези строят свои хижины среди садов на высоких подпорках, чтобы охранить себя от хищных животных, в особенности от пятнистой гиены. Сюда примыкают жилища на деревьях батаков на Суматре, многих меланезийцев и племён Южной Индии (см. рис. стр. 107), так как это — не первобытная ступень жилья, приближающаяся к древесным обиталищам орангутана, а деревья здесь просто служат в качестве свай; сами хижины, возвышающиеся на них, принадлежат к лучшим произведениям этого рода. [111]
Потребность в защите не распространяется ни в ширину, ни в глубину там, где она является в изолированном виде, но там, где люди скучены, она может развиваться до весьма обширных форм. Большие города, принадлежащие к самым замечательным явлениям культуры, стоят на конце этих влияний, заставляющих человека скучивать свои жилища на одном месте. Взгляд на положение городов позволяет всего лучше оценить силу стремления к защите. Мы находим укреплённые селения скученными на вершинах гор или на островах, на излучинах рек или на мысах. Так как начало большей части населённых мест относится к временам первого распространения ещё разрежённого населения, когда опасность вражеских нападений ещё у всех
на виду, то вопрос о защите этого местоположения обыкновенно бывает выражен весьма ясно. Для этого достаточно указать положение всех более древних городов Греции и Италии на холмах или на горах, и припомнить факт, что почти все более древние приморские торговые города лежали на островах. Скученность может доходить до крайних пределов, как например в жилищах, отчасти похожих на пещеры, отчасти на замки, у индейцев юго-западной части Северной Америки, вмещающих многочисленное население в возможно тесном пространстве, куда доступ открывается лишь с помощью одной, высеченной в скале или приставной лестницы.
На третьем месте выступают общие интересы труда. Именно, они разрастаются всё больше и больше с развитием экономического разделения труда и, наконец, определяют по преимуществу положение местообитания. Уже на первобытных ступенях культуры более крупные группы по временам собираются на местах, где полезные предметы можно найти в большем количестве. Индейцы большей части Северной Америки отправляются к местам залегания трубочного камня. Другие собираются ежегодно для сбора дикого риса на болотах близ северо-западных озёр; австралийцы области Барку, рассеянные на большом пространстве, сходятся со всех сторон на празднество по случаю сбора семян Marsiliceae. Но это всё лишь временные скопления людей. Как скоро сделан шаг [112] от бродячей жизни к оседлости, для последней цели прежде всего избираются соответственные места. Когда при оседлой жизни население увеличивается, и наступает экономическое разделение труда, вырабатываются более обширные жилища. Наконец, в местах земли, наделённых особенным плодородием, при достижении высших степеней культуры появляется необычайная плотность населения — до 10 тыс. человек на 1 кв. милю. Мы находим это в плодородных низинах Нила и Ганга, на местах каменноугольных и железных залежей Средней и Западной Европы и в золотоносных местностях Австралии и Калифорнии.
Более значительные отдельные скопления являются, напротив, в определённых точках, которые становятся местом перекрещивания путей сообщения. Сперва желание обмена создаёт потребность возможного сближения, и затем сношения создают города. Повсюду, где природа облегчает или усиливает сношения, возникают более крупные скопления людей в виде ли мировых городов, как Лондон, или торговых местечек, как Ньянгве.
До некоторой степени инстинктивно признаём мы известную связь между городами и высшей культурой, что отчасти справедливо, так как в городах расцвет нашей культуры находит своё высшее выражение. Но и китайцы достигли значительного развития городов; этим доказывается независимость известной материальной культуры от высоты умственной культуры и ясно обозначается, насколько города содействуют сношениям, менее зависящим от культуры, и по большей части даже создаются ими. И в том случае, когда города бывают органическими продуктами народной жизни, существование их не всегда обуславливается силами собственного народа. Существуют международные торговые города, каковы Сингапур или, в меньшем масштабе, местечки арабов и суагелиев на берегу Мадагаскара или, наконец, колониальные города, родственные последним, каковы Батавия, Занзибар и Момбас. Сила сношений может быть так велика, что она вносит необходимую для неё организацию даже в среду чуждой народности. Поэтому целые народы, которые становятся органами сношений, приобретают характер горожан. Вообще, городскими народами всего более можно назвать жителей пустыни, так как природа их местообитаний заставляет их тесниться около источников и собираться вместе для защиты, понуждая их в то же время строить более прочные жилища, чем жилища из дерева или сучьев. Разбросанность оазисов по обширному пространству даёт возможность почти каждому скоплению жилищ служить центром сношений в широкой сети степных дорог. Первые завоеватели населённой страны также должны селиться в городах, независимо от удобств сообщения, так как они чувствуют себя в безопасности лишь в плотных поселениях. Впоследствии эти насильственные города, следуя естественным потребностям сношений, меняли свои места. Города, основанные слишком поспешно, служат признаком более молодой колонизации: мы можем видеть развалины новых городов в Средней и Северной Америке. И в китайской колониальной области многочисленные развалины городов на границе кочевников и китайцев, на верхнем Хуанхэ, характеризуют полосу соприкосновения полукультуры и полудикости.