II. Исторический очерк
Восточный Туркестан на севере, западе и юге окружён необитаемым поясом горных и негостеприимных стран. Это естественное свойство положения, открытого к востоку и замкнутого на западе, обусловливает собой исторический ход событий и даёт особенный характер туркестанской народности.
История Восточного Туркестана показывает, до какой степени пограничные условия имели влияние на развитие его народности. С весьма отдалённых времен, со времён династии Хань в Китае, за два века до Р. X., когда Джань-Цянь или Джань-Кань открыл западный край, и до настоящего времени, Восточный Туркестан был в постоянной зависимости или от Китая, или же от кочевых орд, господствовавших в Монголии и, напротив, не подчинялся политическому влиянию западных своих соседей; даже знаменитый завоеватель Азии Тамерлан, прошедший победоносно Восточный Туркестан, не успел подчинить его своему владычеству.
Замечательно после того, что Восточный Туркестан заимствовал религиозные начала с юга и запада. Буддизм господствовал уже здесь во время династии Хань и держался до IX века, пока не был вытеснен исламом, проникшим [108] из Маврель-награ через Болор и Тянь-Шань. Конечно, народные учреждения Восточного Туркестана должны были подчиниться законам ислама, но под влиянием противодействующих начал эти учреждения потеряли исключительно религиозный характер. За всем тем, влияние ислама немаловажно в политической судьбе этой страны, и только входя в ближайшее рассмотрение водворения и развития его, можно объяснить себе образование, дух и значение существующих ныне в этой стране политических партий и открыть причины, вследствие которых ходжи, производящие в наше время столько восстаний, могли приобрести то нравственное влияние, с которым даже в изгнании они не теряют своего политического значения.
Нельзя положительно сказать, в какое время буддизм водворился в Восточном Туркестане, но, по свидетельству китайских писателей, он существовал там ещё при династии Хань. В 140 году до Р. Х. города Восточного Туркестана составляли отдельные владения и исповедывали буддийскую веру. Гуэн-Чанг, бывший в них при династии Тан, в 629 г. по Р. X., также нашёл всюду религию Будды, множество монастырей, учителей и святых отшельников, аранов. Город Хотан особенно славился своей индийской культурой.
Очень натурально, что после столь продолжительного господства буддизма учение Магомета, проникшее в Восточный Туркестан с VIII века, когда аравийские купцы стали посещать этот край, не могло скоро в нём водвориться. Аравитяне встретили в городах большое сопротивление и первыми последователями их были номады.
Китайцы упоминают о кровопролитной войне, которую в VIII веке вели аравитяне в Восточном Туркестане. Мусульманские историки утверждают также, что Шамар, первый арабский правитель Маврель-награ, был убит в войне с китайцами. В IX веке нескольким мусульманским проповедникам, из коих более известны шейх Хассан-Басри и Абунаср-Самани, удалось обратить в ислам ханов кочевых орд, которые владели городами Восточного Туркестана и были до такой степени сильны, что разрушили [109] владычество Саманидов. Эти турки с ревностью новообращённых принялись с мечом в руках вводить всюду учение Магомета. Гробницы туркестанских царей того времени сохранили им титул гази (воителей за веру). Один из них, Сутук-Богра-хан, умерший в 429 году геджры, распространил газат до Турфана и Комула. Обширные места религиозных побоищ около Хотана, а также между Еркендом и Янысаром, называемые шайдан, то есть местами успокоения блаженных, доказывают, что для введения ислама нужно было много кровопролития. Несмотря на это, область распространения его долго ограничивалась только западными городами. По свидетельству Марко-Поло в XIII веке, жители Комула были идолопоклонниками. Около того же времени образовалось в Восточном Туркестане независимое владение под управлением монгольских ханов из дома Джагитаева, и тогда снова появился в этой стране языческий элемент.
В конце XIV века, в 754 году геджры, хотя один ив потомков Чингиз-хана, Туглук-Тимур-хаиъ, владевший землями от Или до Болора и Куэн-Луна, принял ислам от сеида Рашеддина[1] и его примеру последовали многие монгольские и уйгурские эмиры, но и в следующем ещё столетии буддизм держался в восточных городах, так что посольство Шах-Рока (сына Тамерлана) в Китай встретило в 1420 году в Комуле великолепные мечети, а возле них языческий храм и только в XVI столетии мусульманство успело окончательно вытеснить буддизм из пределов Восточного Туркестана.
Впрочем, до́лжно считать мусульманскую религию с XIV века господствующею в западной части этой страны. Преемники Туглук-Тимур-хана были ревностные мусульмане и, кроме пожалованья потомкам Рашеддина богатых земель, предоставили им особые права и почёт. Следовательно, влияние ходжей началось вместе с введением мусульманства и религиозное влияние их как патронов и духовников развивалось единовременно со светскою властью монгольских ханов.
XIV и XV столетия особенно замечательны для среднеазиатского мусульманства появлением многих учителей, которые приобрели имя святых и чудотворцев. Самарканд и [110] Бухара были средоточием религиозной учёности Востока и развившийся там казуизм достиг, наконец, и Кашгара. Один из сеидов, потомков Магомета, происходивший в ближайшем колене от Имама-Ризы, ходжа Махтуми-Азям приобрёл богословскую известность в Бухаре. Приехав в Кашгар, он был встречен народным уважением и получил от кашгарских ханов богатые поместья, а после смерти Махтуми-Азями сыновья его Имам-Калян и ходжа Исаак-Вали были почтены таким же уважением и сделались религиозными патронами мусульман Восточного Туркестана. С этого времени ходжи начали пользоваться большим значением. Ханы воздавали им почести, а народ оказывал им глубокое уважение. Каждый из двух сыновей ходжи Махтуми-Азяма был окружён толпою последователей, а также множеством фанатических суффи (наибов), дувана (дервишей) и послушников. Таким образом, образовались две партии, отличавшиеся не столько существом учения, сколько характером и качествами лиц, стоявших в главе их. Последователи Имама-Каляна назывались Ишкия, а последователи ходжи Исаак-Вали называли себя Исакия; впоследствии усвоены первым названия белогорцев, а последним — черногорцев, которые и поныне существуют.
Вскоре по зарождении этих партий, проявились и враждебные между ними отношения, конечно, сперва религиозного характера, но когда круг каждой партии значительно расширился, когда всё население шести городов разделилось на два неприязненные лагеря, тогда к религиозным распрям присоединились и стремления к политическому преобладанию. Такое направление ясно выразилось, когда ходжа Аппак, глава белогорской партии, достиг чрез посредство джунгаров светской власти, оно привело Восточный Туркестан к потере своей независимости, потому что как джунгары, так и китайцы умели воспользоваться взаимною ненавистью белогорцев и черногорцев и, поддерживая одну из сторон, успели подчинить всю страну своей власти.
Аппак-ходжа пользовался большим уважением народа; громкая слава учителя и святого привлекала в Кашгар [111] мусульманское юношество со всего Востока, чтобы под его руководством изучать путь к святости. Многие владетельные особы Мавриль-награ были его учениками. Гробница его в Кашгаре привлекает множество пилигримов из разных мусульманских стран и в особенности восточно-туркестан-цев, которые считают его своим патроном и призывают имя его во время опасности.
Кашгарский хан Измаил, ревностный черногорец, принудил Аппака оставить своё отечество; ходжа пробрался в Кашмир и оттуда в Тибет, представился Далай-Ламе и успел так ему понравиться, что тот отправил его к джунгарскому хон-тай-дзи Галдану с письмом, в котором просил его, Галдана, утвердить Аппака в Кашгаре и Еркенде. Галдан, пользуясь этим случаем, в 1678 году покорил Малую Бухарию и сделал Аппака своим наместником, назначив ему столицей Еркенд, а семейство кашгарского хана увёл пленным с собою в Или, где поместил их в мусульманском городе Кульдже. Далай-Лама был так доволен послушанием Галдана, что почтил его титулом бошекту (благословенного). С этого времени до покорения Малой Бухарии китайцами страна эта находилась под владычеством джунгаров, которые во внутреннее управление вовсе не вмешивались, а ограничивались данью 400 000 тяньга в месяц. Внутреннее управление имело с древнейших времен ту же иерархию, как и теперь: каждый город имел хакима, правителя, ишкагу — его помощника, шан-беги, газначи, тысячников, сотников и пр. Вследствие этого внутренние раздоры и борьба партий продолжались. По утверждении Аппака черногорские ходжи, хотя были очень сильны (они имели богатые вотчины: селение Файзбат в Кашгаре, Тугус-кент в Еркенде, Аксарай в Хотане и Ак-Яр в Аксу), однако ж вынуждены были оставить Еркенд и ушли в Кашмир.
Вскоре ходжа Аппак, должно быть, для того чтобы оправдать себя в глазах мусульман, которые смотрели на него как на предателя отечества, сложил с себя светскую власть, вызвал из Уш-Турфана брата хана Измаила [112] Мухаммед-Эмина, и, провозгласив его ханом, убедил его сделать набег на джунгаров. Мухаммед-Эмин вторгся в калмыцкие улусы, разбил их стойбища, и возвратился с 30 000 пленных обоего пола, скотом и имуществом, но потом до того напугался своего поступка, что бежал в горы, где был убит одним из своих спутников. Аппак снова принял светскую власть. После смерти этого ходжи вдова его, Ханым-Падша, дочь одного из ханов, женщина, властолюбивая и решительная, желая доставить верховную власть своему сыну Мехди, при помощи фанатичных дервишей успела убить старшего сына Аппака, ходжу Яхъю, малолетний сын которого Ахмед спасся бегством в горы, и, наконец, сама пала также под ножом этих дервишей. Пользуясь раздорами в семействе Аппака, другой брат Измаила хана — Акбаш утвердился ханом в Еркенде, вызвал черногорского ходжу Даниеля, который находился в Ходжанде. Кашгарцы, которые были всегда ревностные белогорцы, призвали Ахмед-ходжу и провозгласили его ханом. Между Кашгаром и Еркендом завязалась кровопролитная война. Кашгарцы, вспомоществуемые дикокаменными киргизами, осадили Еркенд, чтобы схватить Даниель-ходжу; еркендский хан Ашем, из киргизских султанов, призванный в этот город после того, как Акбаш-хан, неизвестно почему, вместе с сыном Аппака Мехди уехал в Индустан, разбил со своими кайсаками наголову кашгарцев, но вскоре, по проискам ходжей, должен был уйти в свои степи, и светская власть городов Еркенда и Хотана сосредотачивалась в руках Даниель-ходжи. В это самое время калмыки, не имевшие до сих пор времени наказать Кашгар за набег, пришли с большим войском в Еркенд. Даниель-ходжа воспользовался этим случаем, чтобы заслужить внимание джунгаров, со своими еркендцами он присоединился к калмыцкому войску, которое направилось на Кашгар. Кашгарцы после нескольких сражений должны были отворить ворота. Калмыки по выбору народа назначили хаким-бека, а кашгарского ходжу Ахмета и союзника своего Даниеля с семействами их увезли в Илю. [113]
В 1720 году Цабан-Раптан возвратил Даниель-ходжу в отечество с уполномочием управлять шестью городами. По возвращении в Еркенд ходжа назначил по своему усмотрению правителей во вверенные ему города и определил свои доходы по возможности скромно, в год 100 000 тяньга, между тем как Аппак-ходжа получал со 100 000 душ 1000 тяньга. Старший сын его, ходжа Джеган, находился заложником при джунгарских ханах и сам по временам ездил в Или. Галдан-Чирин по вступлении на престол утвердил за ним прежние права. Таким образом, владычество Малой Бухарии перешло в руки потомков ходжи Исаака, то есть черногорской партий. По смерти Даниель-ходжи, Галдан-Чирин воспользовался случаем, чтобы разделить власть в Малой Бухарии и потому прислал грамоты и печать детям его, определив старшему ходже Джегану Еркенд, второму, Юсуфу — Кашгар, третьему, Аюбу — Аксу и младшему, Абдулле — Хотан. Из них особенно был известен кашгарский Юсуф. Мать его была дочь калмыцкого нойона. Молодость свою Юсуф провёл при ней, знал хорошо калмыцкий язык и грамоту.
Обязанный ханом Давацием жить при нём в Или, Юсуф знал хорошо внутренние раздоры, потрясавшие Джунгарию и как человек честолюбивый решился воспользоваться слабостью своих угнетателей, чтобы освободить своё отечество. Под предлогом того что Кашгар находится в опасности от дикокаменных киргизов, он получил дозволение от Давация отправиться на родину. Здесь он начал деятельно заниматься укреплением города и устройством войска. Это было в 1764 году, когда Амурсана обратился к Богдыхану и просил у него войска для покорения Джунгарии. В последнее время калмыки в правители (хаким-беки) назначали людей им преданных и, следовательно, связанных с ними интересами власти. Некоторые из них, Абдул Вахаб аксуйский, ходжа Сыбек уш-турфанский (известный в китайской истории под именем Хадиса), донесли калмыкам об истинных причинах военных приготовлений в Кашгаре. В то же время по их проискам кашгарский ишкага [114] Худояр-бек с артышским беком Абсатаром составили заговор, чтобы убить Юсуфа-ходжу во время молитвы в мечети и потом отдаться под покровительство того, кто победит: Амурсана или Дебачи. Заговор был открыт и виновник его Худояр-бек казнён. Абсатар и сын казнённого Худояра успели спастись и, явившись к Давацию, объявили, что кашгарцы и еркендцы совершенно отложились и что Юсуф-ходжа казнил кашгарского ишкагу за преданность джунгарам. Калмыки при тех обстоятельствах, в которых они тогда находились, не имели возможности послать войско, и потому Даваци решил отправить посланника, чтобы узнать настоящий ход дела. Посланнику приказано было требовать возвращения дикокаменных киргизов племени Кипчак, которое за несколько лет пред тем откочевало чрез Кучу в Хотан, и просить дани, которую города Еркенд и Кашгар не посылали за последние годы, вместе с тем послу дано было тайное повеление при помощи преданных людей схватить Юсуфа и еркендского ходжу Джегана и отправить их с семействами в Или. Авторитет джунгаров был ещё так силен, что Юсуф-ходжа приказал кашгарцам по прежнему обыкновению встретить посла вне городских ворот, но вместе с тем приготовил 1000 человек вооружённых людей в своём дворце и поставил сильную стражу в воротах. Замысел калмыков схватить ходжу в Кашгаре не удался, зато в Еркенде при помощи хакима Гази-бека калмыки успели обманом зазвать ходжу Джегана в дом Гази-бека и арестовать его. Известие это в Кашгаре было встречено с большим неудовольствием. Юсуф-ходжа, собрав народ, объявил, что теперь настало время освободиться от ига неверных и представил всё безнадёжное положение Джунгарии. Воззвание было встречено с энтузиазмом. На городских воротах ударили в бубны, и кашгарцы дали клятву быть верными этому решению. Потом ходжа Юсуф как независимый и мусульманский владетель предложил народу привести в Ислам 300 человек калмыцких купцов, которые стояли в шатрах около города, приказав в случае [115] сопротивления предать их избиению. Небольшое число олотов, которые для полицейского надзора находились в городах Малой Бухарии под названием карахан, были отправлены восвояси, чтобы объявить джунгарскому хану о случившемся. Вместе с тем Юсуф ходжа послал 1000 человек в Бурчук, чтобы сделать нападение на калмыцкого посланника в том случае, если он возьмёт с собою в Или ходжу Джегана, и стал готовить большой отряд в Еркенд. Ходжа Садык, сын ходжи Джегана, избегший ареста, собрал в два дня в Хотане до 7000 войска и подкреплённый киргизами выступил в Еркенд, взяв с собою в цепях семейство Гази-бека, который был хотанский уроженец, для того чтобы предать их смерти, в случае если с отцом его приключится несчастье. Гази-бек, получив известие о судьбе своего семейства и о решительных мерах, принятых Юсуфом, совершенно потерялся, тем более его положение было критично, что жители Еркенда обнаружили общее неудовольствие. Ему оставалось одно — просить прощения у ходжи Джегана, который был человек крайне добрый и слабый. Со слезами на глазах и с кораном на голове явился он к ходже Джегану и получил отпущение своим грехам. Гази-бек объявил о происшествиях в Кашгаре и просил дозволение убить джунгарских послов и поднять знамя ислама. Ходжа отвечал, что убить неверного можно только в сражении и приказал калмыков под конвоем проводить из города и объявить, чтобы впредь не смели посещать эти места. Между тем Юсуф-ходжа отправил послов в Коканд и Бухару с извещением о свержении ига неверных и с просьбою о помощи, также сделано было им воззвание к вождям анджанских киргизов и к главе их Кабат-мирзе. Независимость трёх городов, сложивших с себя джунгарское иго, продолжалась весьма недолго. В это время в Джунгарии произошли события, имевшие впоследствии влияние на судьбу Малой Бухарии.
Амурсана с китайскими войсками явился в 1755 году в Джунгарию. Даваци, не имея возможности сопротивляться, бежал с тремястами человек чрез Музартский проход [116] в Уш-Турфан. Правитель этого города Ходжа-Сыбек (Хадис) представил его в китайский лагерь, за что получил княжеское достоинство. Таким образом Джунгария, бывшая несколько лет грозою соседей и опасною для Китая, была завоёвана без всякого сопротивления.
Войска Поднебесной империи после перой кампании возвратились обратно, оставив в Или генерала Банди с 500 манджуров, чтоб при содействии Амурсаны ввести новый порядок. Амурсана, утвердившись в Или, начал думать о возвращении в зависимость отложившихся городов: Кашгара, Еркенда и Хотана. Послать большое войско Амурсана находил невозножным. Тогда аксуйский правитель Абдул-Вахаб и бек ушский ходжа Сыбек объяснили, что для этого нужно употребить находящихся в Или детей кашгарского ходжи Ахмета. Они говорили, что если послать одного из детей Ахмета с небольшим отрядом и объявить, что они будут назначены владетелями, то Кашгар будет взят без сопротивления, затем сдадутся и другие города, ибо кашгарцы особенно преданы этим ходжам, и в других городах немало их последователей. С согласия китайского генерала Банди дети Ахмета, Бурханеддин и Хан-ходжа, приобретшие впоследствии печальную известность в китайской истории под именами Бурониду и Ходжи-Чжана, были призваны в Кульджу из Эрен-Хабурга, где они находились в ссылке. Старший из них, Бурханеддин, с войском, состоявшим из олотов и туркестанцев с небольшим числом китайцев, отправился в Аксу, а младший Хан-ходжа остался заложником в Или. Бурханеддин усилил в Аксу свои войска и пришёл в Уш, где был радостно встречен жителями.
Слухи о военных приготовлениях черногорских ходжей до того испугали Бурханеддина и его сообщников, что они не решились идти далее и медлили. Силы Бурханеддина состояли из 5000 мусульман из Кучи, Аксу, Турфана и долонов, из 1000 джунгаров, под начальством Даньчин зайсана, и из 400 человек китайцев, под командою Турунтай-даженя, и были далеко недостаточны, чтоб [117] бороться с многочисленным ополчением Еркенда, Кашгара, Хотана и Янысара, подкреплённых соседними ордами киргизов. Между тем известие о приходе войск в Аксу достигло Еркенда. Жители этого города непременно хотели послать навстречу врагу большое ополчение. Юсуф ходжа кашгарский сложил с себя управление и в последнее время жил в Еркенде; он решительно отклонял еркендцев от этого намерения, говоря, что ходжа Бурханеддин сам не решится идти далее и что если посланное ополчение потерпит поражение, что легко может случиться, потому что белогорцы могут изменить, а на киргизов нельзя надеяться, — то неудача может поощрить врагов к дальнейшим предприятиям; но еркендцы, побуждаемые ревностью к своим ходжам, горели желанием идти в Аксу, взять этот город и тем разом пресечь замыслы белогорского ходжи. Значительное ополчение, состоявшее из хотанцев, еркендцев и киргизов, под начальством ходжи Яхии, старшего сына Джегана, еркендского шан-беги Худа-Берды, каргалыкского правителя Миргуз-бека, направилось на Янысар и, присоединив ополчение этого города, чрез Артыш вступило на ушскую дорогу.
Между тем Юсуф-ходжа умер и на его место по обычаю страны подняли на ковре и провозгласили владетелем Кашгара сына его, ходжу Абдуллу, под именем Патша-ходжи. Этот новый правитель в помощь еркендцам послал кашгарские войска, под начальством брата своего ходжи Мумина. Соединённые силы Кашгара, Янысара, Еркенда и Хотана через Аксай и Какшал достигли Уш-Турфана и обложили этот город. Черногорские ходжи послали депутацию осаждённым, призывая их Кораном и именами общих предков забыть вражду, соединиться с ними и общими силами идти на Или. Бурханеддину уступали Кашгар, Аксу и Турфан, а бекам этих городов предлагали наследственные права. Депутация нашла белогорского ходжу, окружённого китайцами, калмыками и другими, по выражению туземного писателя, нечестивыми, каковы: Абдул-Вахаб, бек аксуйский, Алла-кули, бек кучаский, Абдрахим, бек долонский, кроме [118] того, при Бурханеддине находилось много кашгарских и еркендских ахунов и беков белогорской партии, бежавших к нему. Бурханеддин отвечал, чтобы черногорские ходжи ехали лучше в Или и вымолили прощение у наместника китайского императора и у Амурсаны. В лагере осаждавших было много белогорцев, особенно между начальниками. В то время когда шли переговоры, белогорцы и киргизы сносились с Бурханеддином. В первом сражении киргизы предались на сторону неприятеля, а вслед за тем и большая часть беков с войсками, им подчинёнными, так что сами предводители едва избегли плена и, преследуемые киргизами, достигли Кашгара. Бурханеддин, ободрённый успехом, выступил на Кашгар. Жители этого города толпами отправились навстречу и совершенно отказались от повиновения черногорским ходжам; к довершению несчастья, анджанские киргизы, призванные под предводительством Кабат-мирзы для защиты города, объявили, что они не хотят сражаться против Бурханеддина. При таких обстоятельствах черногорским ходжам приходилось оставить Кашгар и они поспешили в Еркенд, а кашгарский хаким-бек Хош-Кяфяк, преданный черногорской партии, эмигрировал в Коканд. Таким образом, белогорский ходжа был принят в Кашгар без сопротивления, при радостных криках народа, который на городских воротах бил в бубны и играл на трубах. Вскоре Бурханеддин двинулся в Еркенд, назначив киргиза Кабада кашгарским хаким-беком. Калмыков было при нём уже только 600, а китайцев 200 человек. Черногорские ходжи, понимая всю критичность своего положения, решились оставить отечество и под предлогом поклонения в Мекку с семействами приготовились к путешествию.
Ходжа Джеган был человек добрый, благородный, поощрял науки, так что туземный писатель время его сравнивает с веком мирзы Гуссейна. Еркендцы большею частью были черногорцы и личные качества этого владетеля ещё более привязывали их к нему. Когда он объявил о своём намерении оставить отечество, то народ со слезами просил [119] ходжу не оставлять их в трудный момент и дал клятву до последней капли крови защищаться против неверных и нечестивых белогорцев. Народ просил только, чтобы хаким-бека Гази и ишкагу Нияза удалить от должностей, ибо первый уже раз показал достаточно своё непостоянство, а второй был белогорец и не скрывал своих убеждений и постоянно находился в сношениях с отцом Бурханеддина — Ахметом. Ходжа Джеган остался, но Гази-бека и Нияза, по доброте и слабости, не хотел арестовать. Белогорский ходжа, явившись под стенами Еркенда, послал в город депутацию и одного китайского мандарина, калмыцкого засайна и некоторых из преданных ему беков. Депутацию представили ходже Джегану, подвергнув её предварительно унизительной церемонии облобызать порог. На предложение Бурханеддина именем Богды-хана и Амур-Саны сдаться и принять покровительство Китая, ходжа отвечал, что он мусульманский владетель и других отношений к неверным, кроме газата, не может иметь, а письмо велел разорвать и бродить в огонь. Началась осада; вылазки, произведённые осаждёнными, были всегда весьма удачны и осаждённые одерживали верх, пока ишкага Нияз, прельщённый обещанием получить место еркендского правителя, и другой Ашур-Кузи-бек, глава придворных самого ходжи, не составили заговор, который хотя и был открыт, но по слабости ходжи остался безнаказанным, несмотря на то, что народ требовал казни виновных. Ещё некоторое время продолжалась безуспешная осада, пока при одной вылазке один из сыновей ходжи Джегана Инаят-ходжа был убит, тогда правитель Гази-бек, пользуясь всеобщим упадком духа, решился исполнить давно задуманный план — передать город в руки неприятеля. Он тайно сносился с Бурханеддином и получил от него обещание сделать его после наследственным беком в Еркенде. Он представил необходимость сделать общую и решительную вылазку под предлогом того, что город претерпевал чрезвычайный недостаток в жизненных припасах; ходжа, не понимая коварных намерений бека, сделал воззвание, чтобы все жители города, от мала до велика [120] ополчились во имя газата, ибо умершие на этом пути будут блаженны (шаид), а убившие — гази (воители за веру); 40 000 человек еркендцев вышли за городские ворота и отбросили неприятеля с позиции; в этот самый момент Гази-бек бросил знамя и обратился в бегство и тем произвёл всеобщее смятение. Киргизы, под начальством Кабада стоявшие в резерве, ударили свежими силами на бегущих еркендцев, которые, столпившись в городских воротах, давили друг друга и почти все пали под копьями бурутов. Жители города пришли в уныние; Гази-бек продолжал свои козни. Ходже Джегану оставалось одно: убить Гази-бека или оставить город, он избрал последнее. Ночью чрез Махасарския ворота вышли из Еркенда все члены фамилии черногорских ходжей с детьми и жёнами и по каргалыкской дороге направились в горы, чтоб пробраться в Индию. На другой день жители города, узнав о бегстве ходжей, отворили ворота и Гази-бек торжественно ввёл Бурханеддина в Еркенд. Новый ходжа тотчас послал пятисотенный отряд для преследования бежавших под начальством долонского бека Рахим-кулы и киргиза Абдуллы, которые догнали их во время переправы через реку Заравшан. Ходжи защищались отчаянно; один из них, Эрке, сын Юсуф-ходжи, пал в драке; наконец, ходжи перешли реку, которая по берегам была покрыта льдом, но в таком состоянии, что продолжать дальнейший ход не имели возможности. Только один молодой принц из этой фамилии, Навар-ходжа, спасся с двумя товарищами в Индию, а остальные сдались. Киргизы, ограбив их дочиста, привезли в Еркенд, где они через несколько дней были казнены. Таким кровавым путём белогорцы достигли снова всеобщего преобладания. Впоследствии Бурханеддин, соединившись с братом своим Хан-ходжой, поднял в 1758 году восстание, которое хорошо известно из китайских историков. После трёхлетней упорной войны Бурханеддин и ходжа Хан, разбитые илийским цзянь-цзюнем Чжаохой и помощником его Фудэ, бежали в Бадахшан, где и были убиты правителем этой страны Султан-Шахом (у [121] китайцев Султан-Ша), а головы их представлены в китайский лагерь. Из всей фамилии Аппаков спасся один малолетний сын Бурханеддина — Сарым-Сак, или Саали-ходжа, из остальных четыре убиты в сражении, двое попались китайцам и отведены в Пекин. Это случилось в 1758 году.
С этого времени Малая Бухария сделалась провинцией Китайской империи. Чтобы упрочить свои завоевания в Западном крае, китайцы основали в 1764 г. на реке Или, на месте, где был курень джунгарских ханов, город Хой-Юань-Чен, известный у нас под названием Кульджи. Джунгария, оставшаяся пустою после избиения полумиллиона олотов, была населена китайцами из провинции Гань-су и для дальнейшей колонизации сделано постановление, по которому эта страна сделана местом постоянной ссылки преступников. Для охранения страны переселены манджуры, солдаты зелёного знамени, и образованы военные поселения в Илийском округе из Сибо, Солонов и Дауров[2]. Для обрабатывания земли 7 тысяч семейств мусульман записаны в казённые землепашцы (таран), остатки истреблённых джунгаров получили определённые места для кочёвок. Для управления завоёванным краем назначен был цзянь-цзюнь с тремя товарищами, из которых один должен жить в Тарбагатае, а другой в Малой Бухарии. Относительно Малой Бухарии, которая оказала более сопротивления, китайцы были осторожны: внутреннее управление оставлено на прежних основаниях, только для поддержания внутреннего спокойствия в значительных городах расположены гарнизоны, для охранения границ поставлены пикеты и для быстроты сообщения устроены станции. Столь успешное покорение Джунгарии и Малой Бухарии возбудило в китайцах воинственный дух и жажду завоеваний. В правление Цянь-Луна китайцы, по-видимому, хотели повторить времена династии Тан. В 1756, 1758 и 1760 годах китайские отряды вступили в земли Средней орды. Падение сильной Джунгарии, бывшей грозой для Средней Азии, и, наконец, завоевание единоверной Малой Бухарии, навели на всю Азию панический страх, тем более что по [122] господствовавшему преданию суеверные мусульмане верили, что перед окончанием света китайцы покорят весь мир. Владетели киргизских орд: Средней — Аблай, Малой — Нурали и бурутские старшины спешили войти в сношения с Поднебесной империей. Аблай в 1766 году признал себя вассалом Богды-хана и получил княжеский титул. Нурали послал посольство в Пекин. Кокандский владелец Эрденя-бий (у китайцев Одона) в 1758 году, а впоследствии преемник его Нарбута-бий (у китайцев Налапота), также признали покровительство Сына Неба. Несмотря на эту видимую покорность, азиаты были сильно встревожены, особенно когда в 1762 г. явились к хану Средней орды Абуль-Мамету и султану Аблаю китайские послы с 130 человеками и объявили, что по воле Цянь-Луна они намерены с наступлением весны послать войско в Туркестан и Самарканд и для препровождения войска просили людей, лошадей, быков и баранов. Эрденя-батыр, овладевший в то время Ташкентом, владетель Ходжанда и Урятюпы Фазыл-би и киргизские султаны послали письмо к авганскому владетелю Ахмет-шаху, сильнейшему из азиатских владетелей в это время, и просили его спасти мусульманский мир от нашествия неверных.
Сын Бурханеддина и кашгарские эмигранты странствовали по всем мусульманским владениям, также прося помощи против китайцев. Страх китайцев был так силён, что среднеазиатские владельцы забыли на время междоусобные раздоры и составили союз, во главе которого явился Ахмет, владетель Кандагара, основатель династии Дураниев, сильнейший владетель Средней Азии. Весной 1763 г. пришли афганские войска и стали между Кокандом и Ташкентом. Депутации от Ахмета были посланы во все мусульманские страны, приглашая всех правоверных на газат — «войну за веру». Торговые сношения среднеазиатов с Китаем были прерваны, к чему убеждали и киргизов. Посольство, отправленное от Ахмета с требованием отдать Восточный Туркестан ходже, было дурно принято в Пекине. Туркестанцы ожидали своего избавления и клятвенно обещались бороться [123] за независимость, а жители Уш-Турфана, надеясь на помощь мусульман, произвели в 1765 году восстание, вследствие которого город этот был совершенно истреблён. Афганский шах был однако же занят войной с сейками, а другие среднеазиатские владельцы были так слабы, что явно не смели враждовать с Китаем и, таким образом, эта лига кончилась ничем; она имела, впрочем, то значение, что виды Китая распространить свои пределы до Ташкента, Сайрами, Сузака и Туркестана, принадлежавших джунгарам, были остановлены, только Бадахшан, преданный проклятию за убийство ходжей, пострадал чувствительно. Пятнадцатитысячный афганский корпус опустошил эту страну, а владелец его Султан-шах был казнён. Поступок этого владетеля относительно ходжи был источником всех несчастий, которые до сих пор тяготеют над этой страной.
На западе распространение владычества Китая ограничилось естественными рубежами Восточного Туркестана и союзом, готовым к сопротивлению. На северо-западе граница Китая примыкала к кочевьям киргизов и бурутов и представляла мало естественных препятствий.
Менее фанатичные жители северо-западных границ сами искали покровительства Богдыхана. В 1763 году, по просьбе киргизского посольства, Богдыхан дал грамоту, дозволявшую кочевать киргизам на местах, остававшихся пустыми после джунгаров, то есть в степях между Балкашом и джунгарским Алатау. Китайцы требовали за это, чтобы киргизы со ста лошадей и рогатого скота давали одну голову, а с тысячи овец — одну. Для сбора этой дани ежегодно посылали отряды: два из Или и по одному из Тарбагатая и Кашгара. Один из илийских отрядов шёл чрез Каратал па Аягуз, где соединялся с тарбагатайским, другой через Сенташ обходил по северному берегу озера Иссык-Куль, огибал западную его оконечность и потом по Заукинскому проходу шёл вверх по течению Нарына до впадения в него реки Шар-крат-ма (впадает с левой стороны); здесь устроен был мост. Кашгарский отряд чрез Теректы поднимался на Аксайское плато, потом чрез горы Биш-Билчир на р. Атбаш [124] и там по проходу, образуемому течением Чар-Крама, выходил на Нарын. Отряды эти менялись таблицами и возвращались по тому же пути обратно. Обыкновенно отряд сопровождали китайские купцы, которые на пути меняли свои товары на скот. Отряды эти назывались разъездными, а путь их следования — разъездной границей. Кроме того, китайцы открыли в Кульдже и Чугучаке торг с киргизами. Богдыхан утверждал грамотами их ханов и посылал чиновников при отрядах для сжигания траурной кущи по умершим султанам. Вследствие этого илийский нзянь-цзюнь имел титул главнокомандующего поколениями заграничных ханов, и в китайском уложении о внешних сношениях появился параграф, определяющий порядок посылки ко двору киргизов и бурутов и право наказывать смертью этих кочевников за нарушение спокойствия.
Восточный Туркестан после ужасных последствий ушского восстания должен был покориться своей участи и нести налоги, определённые Китаем. Таков был ход вещей до 1825 года, когда авторитет китайского могущества одновременно поколебался, как в Малой Бухарии, так и между бурутами и киргизами. Основание внешних округов в Средней орде и появление русских отрядов на семи реках и в кочевьях Багу уничтожили влияние Китая между киргизами и бурутами, а восстание в Малой Бухарии, произведённое потомком Сарым-Сака, Дженгир-ходжой, показало среднеазиатам, что китайцы не так страшны, как казались прежде.
Обращаюсь к обзору действия этого ходжи, потому что они имели большое влияние на последующие события.
Из предыдущего очерка видно, что города Восточного Туркестана, лежащие на восток от Кучи, не принимали участия в исторической её жизни, особенно при ходжах. Вследствие близкого соседства Китайской империи, восточные города подвергались более её влиянию. При династии Хань здесь были военные поселения китайцев, потом в Турфане и Комуле образовалось турецкое владение Ой-Хор, под владычеством Китая. При династии Юань Комул принадлежал к уделу Хубелая, а другие города Малой Бухарии достались [125] в наследство детям Джегатая. Впоследствии, когда Малая Бухария управлялась независимо, восточная часть ещё признавала вассальство Минского дома, только в последние годы этой династии она была предоставлена собственным силам и поневоле подчинилась владычеству джунгаров. В самом начале управления Манджурской династии, комульский бек вступил в подданство Китая, и император Кан-си был сам в этом городе, а Турфан с беком своим Амиль-ходжой, наказанные джунгарами, отдались под покровительство императора Юн-Чжена и были переселены в города, лежащие около китайской стены, Аньси-чжеу и Ша-чжеу и только в 1755 году возвращены в свои земли. Влияние ходжей здесь не распространялось. По этим причинам китайцы всегда отдавали преимущество и исключительные права туркестанцам восточных городов. Князья двух городов получили наследственные титулы цзюн-ван (князей), и император Цян-Лун, желая привязать к себе туркестанцев, женился на одной из комульских книжён. Если эта политика Китая имела успех в восточной части Восточного Туркестана, зато западные города, пользовавшиеся большой свободой, не могли привыкнуть к новому порядку вещей. Обуреваемые духом независимости, привыкшие в постоянных раздорах и войнах к беспокойствам и, наконец, под влиянием фанатических соседей западной части Восточного Туркестана, питали ненависть к китайцам. Ушское восстание показало Китаю всю ненадёжность этих городов, в которых только страх и крутые полицейские меры могли удержать спокойствие народа. Не доверяя туземцам шести городов, китайцы стали назначать в высшие туземные власти комульцев и турфанцев, несомненно, им преданных, и держать сильные гарнизоны. Страх, возбуждённый избиением уш-турфанцев, и вера в непобедимость китайцев удерживала народонаселение шести городов от явного возмущения, хотя жестокости и лихоимства правителей до крайности раздражали народ. При таком положении дел ходжи в своём изгнании сделались для народа предметом особенного почитания. Они поддерживали связи свои с отечеством, [126] благодаря тому, что китайцы хотя внесли вместе со своим владычеством известную систему замкнутости, но по недостатку скотоводства в пределах Малой Бухарии и, наконец, из желания сбывать свои произведения, были поставлены в необходимость открыть шесть городов Малой Бухарии, лежащих близ границ, для торговли с бурутами и жителями соседних азиатских стран. Привилегия, данная иностранцам, доказывает, между прочим, что китайцы хорошо понимали всю выгоду и необходимость этих торговых связей. Тариф китайский был таков: со скота, пригоняемого иностранцами, брали натурой 1/30, между тем как туркестанцы и кочевые подданные Китая платили 1/20.
Право свободы иностранной торговли не распространялось на Комул, Турфан, Харашар и Куча. Это обстоятельство поддерживало в шести городах связь с изгнанными ходжами. Пожертвования (нияз), приношения посылались им постоянно: сильное неудовольствие было скрываемо туркестанцами и они, по-видимому, терпеливо несли свою участь. Спокойствие не нарушалось до 1816 г., но в этом году Зияведдин, ахун черногорской партии, живший в селении Ташмалык, в 180 верстах от Кашгара, и происходивший от наиба черногорских ходжей, поднял знамя восстания и, удалившись в горы, при помощи киргизов делал нападения на китайцев. Хотя он и был пойман и казнён, но восстание продолжалось под предводительством сына его Ашряб-бека, который вскоре был пойман и подвергся той же участи. Малолетний сын Зияведдина Субухеддин отвезён был в Пекин и по совершеннолетии казнён. Восстание это не имело важных последствий, потому что глава его был не ходжа, но замечательно, как последняя попытка черногорцев, составлявших до сих пор патриотическую партию, но вследствие обстоятельств, о которых скажем ниже, сделались противной стороной, то есть более преданными китайцам не из любви к ним, а потому, что на сцену выступили белогорские ходжи, как законные претенденты на кашгарский престол. Черногорцы, хотя ненавидят китайцев, но ещё более ненавидят белогорцев. [127]
Сарым-Сак-ходжа, после долгих странствований по разным среднеазиатским владениям, в конце своей жизни поселился в Коканде, чтобы быть ближе к Кашгару и оттуда получать свои доходы. Белогорцы стали эмигрировать в Коканд и Средняя Азия наполнилась кашгарцами, которые везде и всюду рассказывали с преувеличениями о несчастьях своего отечества, о несправедливостях, жестокостях и притеснениях китайцев, рассказывали, что неверные отнимают у них жён и дочерей и препятствуют свободному отправлению веры. Несчастье и кровавый конец двух кашгарских ходжей всегда возбуждали в азиатах много сочувствия. В начале 1820 годов снова в Азии поднялся этот вопрос. Кашгарцам оказывали всюду большое уважение. Эмигранты этой нации разъезжали из одного города в другой, собирая приношения для предполагаемого газата. Рассказы их о судьбе своей родины производили желанное действие: исторгали слёзы, увеличивали приношение и представляли их самих мучениками в глазах мусульманского народа. В Бухаре публичное чтение книги Абумуслим, в которой говорится о том, как, этот государь воевал с неверными, было запрещено, потому что молодёжь, под влиянием впечатления этого чтения, отправлялась в Персию, чтобы достигнуть богоугодного звания гази или чтобы принять блаженную смерть шеидов, которые, по Корану, идут прямо в рай. Бухара была в мире с Персией, а это увлечение грозило разрывом.
Кашгарские эмигранты своими рассказами производили впечатление в этом же роде. Известный Султан-хан умевший соединить враждебные колена туркменцев в одно целое и производивший набеги на Персию, был, по свидетельству Муравьёва, кашгарец.
Завоевание Бадахшана кундузским эмиром, который переселил жителей этой прекрасной страны в свои болота, было сделано, как говорят азиаты, вследствие памяти о ходжиях, тем более что Мурат-бек был в родстве с Сарым-Саком. Сарым-Сак-ходжа имел трёх сыновей: Мят-Юсуф-ходжа, Пахавведдин-ходжа и Дженгир-ходжа; старший жил в Бухаре. [128]
После переселения ходжей в Коканд, китайцы вступили в сношение с кокандским ханом. Китайское посольство при помощи даров убедило кокандского хана подвергнуть строгому надзору ходжей и обязалось ежегодно давать за то кокандцам по 200 ямб. Переводчик Назаров, бывший в Коканде в 1813 году, видел у кокандского хана Омара китайское посольство.
Дженгир-ходжа родился в 1783 году. Он был человек предприимчивый и умный и, познакомившись с состоянием Китая, зная преданность к своей фамилии туземцев, решился поднять восстание. Пользуясь смертью хана Омара в 1822 году, Дженгир бежал из Коканда в кочевья дикокаменных киргизов и там начал готовиться к походу на Кашгар. Таким образом, Дженгир положил основание постоянным восстаниям, которые не прекращаются до сих пор. Они известны у китайцев под названием бунтов, а у азиатов под почётным названием «газата». В первый раз Дженгир с соколиной охоты в окрестностях Коканда решился вдруг без приготовлений отправиться к дикокаменным киргизам и успел их уговорить идти на Кашгар. Родоначальник киргизского колена Чон-Багыш Суранчи подступил к городу, ограбил окрестные селения, но скоро был прогнан. Эта первая попытка ходжи известна у китайцев под названием «бунта бурута Суранчи». После этой неудачи Дженгир странствовал в горных владениях Болора и в киргизских улусах, пока не попал к киргизам рода Саяк. Значительные вожди этого племени Атантай и Тайлак сделались ревностными его сподвижниками. Верховье р. Нарын — сборное место киргизских стойбищ — сделалось местом постоянного пребывания ходжи. Дженгир умел приобрести между киргизами славу святого и боговдохновенного. Тянь-Шаньские киргизы всегда принимали ревностное участие в делах Кашгара и потому заимствовали от кашгарцев уважение к ходжам. Народные легенды их с большим уважением говорят о ходжах, особенно о последних белогорских братьях и, вообще говоря, киргизы по преимуществу белогорцы. Дженгир со своими кочевыми [129] партизанами из поколения Саяк, Бассыз-Каба делал несколько набегов на Кашгар, всегда, впрочем, безуспешно, но один случай поощрил его к дальнейшим действиям и увеличил число его сектаторов. Китайцы, чтобы окончить разом тревожившие их набеги, отправили 600 человек солонов и сибо под начальством Батыр-амбаня, чтобы врасплох напасть на аул Атантая и захватить Дженгира. Замысел был веден с большим искусством. Киргизские вожаки провели отряд вверх по реке Тоин чрез Чадыр-куль на берега Нарына, несколько ниже укрепления Куртки в урочище Манаты, где стоял аул Атантая. Китайцы шли только по ночам и никто не знал об их движении, но, к счастью Дженгира, его в это время не было у Атантая, а потому китайцы, ограбив аул, возвратились назад. Киргизы и Дженгир, бывшие на каком-то торжестве, получили сведение о случившемся в аулах Атантая, настигли китайцев в узком проходе. Би-Чебылды, из рода Бассыз, атаковал их так стремительно, что только один китаец мог спастись, а остальные были изрублены вместе с своим генералом. Это дело было принято за чудо и Дженгир начал действовать решительнее. Он поспешил уведомить о своей победе кокандского хана, уратюпинского владетеля, кундузского эмира; агенты его были разосланы в разные кочевые племена узбеков, кайсаков и бурутов. Весь 25 год прошёл в приготовлениях. Кашгарские эмигранты, кокандские сипаи, узбеки колен Юз, Кипчак, Тюрк и другие мусульманские воины, горные таджики в своих чёрных костюмах спешили под знамя аппаков. Горные таджики, или гальча, живущие в горах Болора, производящие себя от Александра Македонского, носят чёрные узкие кафтаны, почему азиатцы их обыкновенно называют сияхпушами. Это обстоятельство было поводом к распространению слухов на сибирской границе, что в войске ходжи участвуют европейцы. Многие кокандские чиновники оставили свои места, чтобы идти в газат.
Весной (в мае) 1826 года Дженгир со своими войсками, которыми командовал бывший комендант кокандского города Анджана Иса-датха, расположился лагерем в селении Бишкирим и, увеличив свои силы жителями селений Кашгарского округа, на равнине Давлет-Бах, на правом берегу р. Тюмени, разбил наголову китайцев, вышедших навстречу под личным наблюдением илийского цзянь-цзюня, причём оружие досталось в руки победителей.
При этом горные таджики дрались с особенным [130] мужеством — чёрное и узкое платье их было причиной слухов, распространившихся в то время об участии англичан, которых никогда не было. Китайцы заперлись в свою цитадель, а ходжа при радостных криках народа вступил в Кашгар. Дженгир, занявший Кашгар, принял титул сеида Дженгир-султана и учредил придворные и военные чины по образу кокандскому. В достоинство мин-баши возвёл кокандского датху Иса, все кашгарские беки были оставлены при своих местах, только китайский колпак с шариком и павлиньим пером они переменили на чалму и стали ездить на кокандском седле и кокандских лошадях. Правитель Кашгара Мят-Сеид-ванн, комульский уроженец, за оскорбительные отзывы о ходже и за притеснение народа по суду ахунов был приговорён к смертной казни. Города Еркенд, Янысар и Хотан восстали против китайцев, перерезали гарнизоны и разрушили до основания китайские крепости, а ополчения их спешили в Кашгар на службу к ходже.
В июне месяце пришёл кокандский хан с 15 000 войска, он жаждал славы и не мог быть равнодушным свидетелем этих происшествий. Неизвестно, почему Дженгир встретил его весьма неблагосклонно, так что хан, предоставленный собственным средствам, сделал несколько штурмов на китайскую крепость и потерял до 1000 человек своих солдат. Чрез 12 дней вернулся он обратно и начал бить монету с титулом гази. Между тем Дженгир вёл осаду китайской крепости. Лишённые воды и провизии, китайцы на 70-й день осады должны были прекратить оборону. Мандарины лишили себя жизни, а остальные китайцы ночью успели выйти из крепости и только за Тишикташским караулом в горах были настигнуты кашгарцами и избиты за исключением 400 человек тунгеней и китайцев, принявших ислам. Гарнизон в Кашгаре состоял, по одним сведениям, из 10 000, а по другим — из 8000 чел. под начальством илийского цзянь-цзюня И-Я, имевшего звание гуна. После того ходжа отправил своих послов в Коканд с 400 человек китайцев, в Бухару, Кундуз, [131] Балх, Хиву и в кочевые племена. Эмиссары ходжи доходили до киргизов Большой орды. В ожидании помощи от среднеазиатских мусульман Дженгир не воспользовался своим успехом и, медля, дал время китайцам собрать войска. Если б Дженгир после взятия кашгарской крепости двинулся прямо на Аксу, то, конечно, весь Восточный Туркестан был бы в его руках и даже Кульджа подверглась бы опасности. Дженгир умеренной политикой умел привязать к себе самых усердных приверженцев китайского правительства и многие беки разделяли впоследствии все его бедствия; народ питал к нему неограниченную любовь. Наконец, Дженгир старался привязать к себе и черногорцев, давая им должности. Если верить рассказам, то калмыки пришли в такое брожение, что китайцы отказались употребить их против ходжи, ибо они дезертировали в больших массах. Мусульманское население в городах, оставшихся у китайцев, даже в самой Кульдже, начало думать об избавлении. Многие заговоры были открыты китайцами и виновники их сосланы в южные губернии, между тем происки кокандского хана произвели в войсках ходжи раздоры, так что он должен был лишить Ису звания мин-баши и назначить на его место кашгарца, но перемена эта не изменила положения дел и медленность Дженгира лишила его плодов первых удач, китайцы имели время оправиться и в Кульдже стали сосредоточиваться их войска.
Дженгир имел до 200 тысяч человек войска вооружённого чем попало, имел несколько пушек, взятых у китайцев, ружья обыкновенные и китайские крепостные, которых прислуга состоит из трёх человек, кроме того, у него были замбураки, верблюжья артиллерия. Киргизы содержали разъезды, из них были составлены партизанские отряды для грабежа китайских транспортов с провиантом и фуражом; глава их Атантай имел большой вес в совете ходжи, который отдал ему дочь бывшего хаким-бека.
В сентябре месяце пришли в Аксу 70 000 китайцев, ими начальствовал джун-тан, высший китайский сановник. До февраля китайцы стояли в Аксу, только после Нового [132] года выступили в Кашгар. Сильное ополчение городов Кашгара, Еркенда и Хотана, средне-азиатские волонтёры и дикокаменные киргизы, вспомогательные отряды из Кудусы, Урятюпы и таджиков выступили против китайцев. Китайцы шли в стройном порядке и встретили неприятеля пушечной пальбой. Солдаты из провинции Сы-чуань, одетые в чалмы и кокандские халаты, смешались с ополченцами Дженгира и произвели в них беспорядок. Кокандцы первые пришли в замешательство и обратились в бегство, а за ними и всё ополчение, так что ходжа едва успел спастись в горы, потеряв владычество, продолжавшееся девять месяцев. Китайцы, ободрённые успехом, отправили для преследования Дженгира большой отряд, который приблизился к городу Ош. Это движение напомнило кокандцам опять кончину мира. Хан собирал войска и все были под влиянием фанатического страха. Между тем Дженгир, собрав полчище дикокаменных киргизов, снова сразился с китайцами и изрубил их. Это был последний его подвиг. Исхак-ванн, родом из Куне-Турфана, человек хитрый и вполне преданный китайцам, назначен был правителем Кашгара и сменил Касим-бека, правившего четыре месяца эту должность, а в Яркенд — Паянды бек. Иссак Ван деньгами склонил на свою сторону некоторых дикокаменных киргизов и через своих агентов уверил Дженгира в своей преданности и готовности сдать ему Кашгар и, наконец, при помощи чон-багышского бия из рода Машак успел изменнически захватить Дженгира и предать его в руки китайцев. Отправленный в Пекин он через несколько лет был как мятежник изрезан на части.
Восстание Дженгира, окончившееся в 1828 году, хотя продолжалось всего девять месяцев, имеет чрезвычайное значение по своим последствиям. Свои набеги Дженгир облёк в законную форму домагательств претендента, ищущего наследственные права, а имя «газата», священной войны, возбуждало сочувствие фанатических мусульман Средней Азии. После дженгирского восстания обнаружилась вся слабость китайцев, которые до тех пор для азиатов казались непобедимыми. Кашгарские патриоты ожили духом и получили новую и сильную надежду к возвращению [133] самостоятельности своего отечества, а народ Восточного Туркестана, переносивший с таким терпением все несправедливости китайских чиновников и своих беков, смотрел на ходжей, как на верных защитников, готовых всегда с оружием в руках отстаивать его права.
Кокандцы приобрели то политическое влияние, которым они пользуются ныне.
Полномочный Наян-Чэн, которому поручено было устроить западный край, принял крутые меры к прекращению подобных событий на будущее время. Вся тяжесть мер пала на бедных туземцев, которые подверглись казни, дома их были разорены, а имущество конфисковано. Зная коварные поступки кокандского хана и чтобы наказать его за участие в восстании, полномочный решил арестовать всех кокандских купцов как мятежников и прервать все сношения с этим владением. Китайцы имеют убеждение, что все народы зависят в торговом отношении от них, а потому полномочный считал лишение торговых связей для кокандцев высшим наказанием. С этою целью устроены были в селении Тугузак, в 20 верстах от Кашгара, и в селении Лянгар, в 40 верстах от Еркенда, таможенные заставы и при них торговые дворы. С приближением каждого каравана к пикету встречали его китайские солдаты при доверенном офицере, который ещё вне аула записывал количество прибывших людей, число тюков и товаров, препровождая их на торговый двор, потом приезжал другой чиновник, под надзором которого производилась расторжка. Во всё время торга приезжающие купцы находились безвыходно под строгим караулом, и по окончании промена караван сопровождался обратно за черту китайских владений под конвоем того же офицера, который встречал караван при въезде. Чтобы сделать эти стеснения ещё более чувствительными, китайцы вошли в сношение с бухарцами и кундузцами и приглашали их привозить свои товары, но эти купцы должны были также подвергаться всей стеснительной системе, изобретённый для анджанцев. Дикокаменные киргизы, хотя заслуживали наказания наравне с кокандцами, но [134] так как, по недостатку скотоводства в области шести городов, китайцы находятся постоянно в зависимости от них, то должны были допустить их и даже приглашать к пригону скота. Купец Пеленков рассказывает, что во время войны с Дженгиром в Аксу сделалась такая дороговизна, что китайцы двух баранов покупали по ямбу (113 рублей), а в Кашгаре по 30 рублей серебром. Меры китайского правительства достигли цели. Вся Средняя Азия и Афганистан пользовались чаем, привозимым чрез Коканд из Кашгара, и употребление чая вошло в повсеместное употребление.
В 1829 году стеснения в торговле чаем до того сделались обременительными, что кокандцы решили с оружием в руках открыть себе торговлю.
Мадали-хан, человек молодой, склонный к роскоши и разврату, умел, однако ж, выбрать таких способных помощников, какими были мин-баши, Хак-кулы, узбек из племени Юз и кушбеги Ляшкар, персидский раб, возведённый Мадали-ханом до высших должностей и назначенный потом ташкентским наместником с титулом беглер-бека. При помощи этих визирей Мадали завоевал горные владения Каратиген, Дарваз, Куляб и распространил своё влияние на все бурутские племена, на Большую орду и частью даже на Среднюю. Первая половина царствования этого хана была блестящим временем военной славы кокандцев и потому понятно, что Мадали начал деятельно готовиться к войне с китайцами. Чтобы не встретить сопротивления туземцев, которые вообще были тогда не расположепы к кокандцам, и чтобы пользоваться их содействием, Мадали-хан вызвал тайно от бухарского эмира ходжу Мэд-Юсуфа, старшего брата Дженгира, который постоянно жил в Бухаре. После этого хан сделал воззвание ко всем жителям ханства, объявив, что он как мусульманский владетель и сосед не может быть равнодушным зрителем тягостного ига неверных, которые взимают неправильные налоги, насильствуют жён и дочерей мусульман и пр. Для вящщего возбуждения сочувствия он присовокупил к этому небывалый факт, что китайцы оскорбляют мусульманские [135] святыни и препятствуют свободе к отправлению веры, и потому, внимая воплям правоверных кашгарцев, он хочет освободить их от рабства и возвести Мэд-Юсуф-ходжу на престол предков.
В сентябре 1830 года Мэд-Юсуф-ходжа с войсками кокандскими (20 000), ташкентскими (15 000) и горных татжиков (2000) из Каратигена, всего с кашгарскими эмигрантами до 40 000 человек, при 10 замбураках на верблюдах под начальством самого мин-баши Хак-кулы, тестя ханского Мяд-Шарифа и ташкентского куш-беги Ляшкара выступил в поход. Китайцы, знавшие о военных приготовлениях кокандцев, вышли к ним в числе 3000 человек навстречу, чтобы не допустить к границе, но были наголову разбиты при урочище Мин-Юл. После того Хак-кулы, ещё раз разбивший китайцев, взял Кашгар и ввёл Мэд-Юсуфа-ходжу в управление. Куш-беги Ляшкар овладел Янысаром, Еркендом и Хотаном, прошёл до Аксу, предавая мечу всех, которые оказывали сопротивление и распростёр свои разъезды до Музартского прохода. Китайские войска находились в Карашаре и медлили выступлением. В Кульдже стали собирать от калмыков верблюдов и торгоуты должны были дать до 2000 человек, которые шли неохотно.
Между тем враждебные действия бухарского эмира заставили кокандского хана отозвать Хак-кулы, занятого осадою кашгарской цитадели, и в ноябре месяце кокандские войска возвратились обратно. Мэд-Юсуф-ходжа, видя невозможность удержаться одному и будучи человеком миролюбивого характера, возвратился также в Коканд. Владычество его продолжалось ровно 90 дней. Во время этой войны было переселено в кокандские владения до 70 000 кашгарцев, которые были поселены на Сыр-Дарье, ниже Ходжанта, в урочище Далвас и в Ташкенте, где они основали селение Янышар. Все эти кашгарцы получили десятилетнюю льготу. Кроме того, кокандцы в эту войну захватили до 500 человек китайцев, взяли множество оружия и награбили немалое количество чая и серебра. [136]
Положение западного Китая в этом году было затруднительное. В губернии Шан-Си обнаружилось восстание и инсургенты действовали с успехом; Баркуль был взят магометанскими мятежниками и жители его побиты, поэтому только в январе стали в Или сосредоточиваться войска в то время уже, когда кокандцы оставили Кашгар.
Весною 1831 года кокандцы начали войну с дикокаменными киргизами. Хак-кулы с 7000 сипаев разбил в верховьях Нарына улусы Саяков, взял в плен предводителей их: Атантая и Тайлака — и возвратился с множеством скота, имущества и пленников обоего пола, а ташкентский куш-беги преследовал бугинцев и вторгся в пределы Илийского округа до военных поселений Сибо. Эти обстоятельства заставили китайцев переменить свою политику. В 1831 году, весной, приехали четыре человека китайских послов с предложениями о мире. Кокандский хан задержал троих из них в Коканде, четвёртого отправил со своими послами в Пекин. Кокандским полномочным назначен был купец Алим-патша, который выговорил для своего владетеля следующие права: 1) пошлина с товаров, привозимых иностранцами в шесть городов Восточного Туркестана: Аксу, Уш-Турфан, Кашгар, Янысар, Еркенд и Хотан — предоставляется кокандцам; 2) для сбора этой пошлины кокандцы будут иметь в каждом из вышеупомянутых городов торгового пристава «аксакала» под главным надзором кашгарского пристава, который должен быть вместе с тем и политическим представителем своего владетеля; 3) все иностранцы, приезжающие в шесть городов, должны зависеть от кокандских приставов в административном и полицейском отношениях. Со своей стороны, кокандцы обязаны наблюдать за ходжами и не дозволять им выезжать из границы своего владения, а в случае бегства подвергать заточению.
В 1832 году этот самый Алим был назначен кашгарским аксакалом, получив этот город, как и все должности в Коканде, на аренду.
Таким образом начались снова торговые и политические [137] сношения Коканда с западным Китаем, а вместе с тем и влияние кокандцев, которые, пользуясь миролюбивой политикою китайцев, постепенно присваивали себе разные привиллегии и, как люди, не знающие никаких правил народных отношений, дозволяли себе постоянно дерзости и наглости, которые китайцы переносят с большим терпением.
Восстание Восточного Туркестана в 1825 и 1830 годах и последствия их нанесли китайцам такой удар, от которого до сих пор они не могут оправиться; разъездная граница не посещалась китайцами с 1825 года и для следования войск избран другой путь, через Музартский ледник. Неудачная экспедиция за границу к Нарыну, против Дженгира, на Мин-Юл, привела китайцев в то опасное состояние относительно своих границ, которым отличаются они теперь. Кокандцы, подчинив дпкокаменных киркизов, опоясали границы Восточного Туркестана до самого Хотана, — в 1832 году на Нарыне основано было кокандцами укрепление Куртка, а потом на Памире — Таш-курган.
В городах Восточного Туркестана кокандцы не менее сильны, потому что почти 1/4 часть населения подчиняется им. Интересы Коканда требовали теперь принять меры к прекращению набегов ходжей и потому учреждён был за ними надзор. До 1846 года Восточный Туркестан пользовался совершенным спокойствием под управлением хаким-бека Зурдуна, человека справедливого и защищавшего интересы народа пред китайским правительством. Зурдун-бек в 1830 году эмигрировал в Коканд, оттуда пробрался на сибирскую границу в Петропавловск, был в Казани и, возвратившись чрез Семипалатинск в Кульджу, представился цзянь-цзюню. Зурдун объявил, что он убежал из кокаидского плена, и на этом основании он получил должность кашгарского ишкаги, а потом хаким-бека. Зурдун-бек покровительствовал торговле, любил наших татар и поощрял их завести прямые сношения с Кашгаром; ему обязан Кашгар устройством стен и основанием новых кварталов.
В 1845 году начались смуты в Коканде с [138] возведением на ханство четырнадцатилетнего Худояра под опекою сильного временщика Мусульман-кула. Беспорядки в Коканде отражались и в Кашгаре: аксакалы беспрестанно сменялись и даже один из них — Абдул-Афур, вызванный в Коканд, был повешен. Дикокаменные киргизы толпою врывались в границы китайских пикетов, а кокандский аксакал брал дары, обещая остановить киргизов. Этими беспорядками воспользовались ходжи и с небольшими силами, составленными большею частью из кашгарских эмигрантов и дикокаменных киргизов, подступили осенью 1847 года к Кашгару. Правитель города Касим-бек решился не сдавать города до тех пор, пока ходжи не возьмут китайскую крепость. Китайцы, сделавшие вылазку, были разбиты, обратились в бегство и, преследуемые ходжами, были потоплены в р. Кызыл. Ходжи известили город о своей победе звуком труб, но беки продолжали защищаться и выгоняли народ на городские стены. Между тем кокандский аксакал Намэд-хан из ташкентских купцов, поставленный в эту должность кипчаками, подземным ходом вошёл в сношение с ходжами о передаче им города. На второй неделе рано утром кокандцы отворили ворота и ходжи вступили в город. Хаким-бек Касим и другие беки успели спастись бегством в китайскую цитадель.
Восстание это известно под названием «бунта семи ходжей», потому что в нём участвовали семь человек из фамилии Атаков. Старший из них, Ишан-хан-тюря, известный более под именем Катта-хана, был провозглашён владетелем, а другие ходжи назначены правителями в окрестные селения.
Валихан-тюря, произведший в 1857 году последнее восстание, был правителем города Янысара и успел ознаменовать своё управление беспримерной жестокостью. Владычество семи ходжиев началось грабежом домов беков и составлением обширного гарема. Получив воспитание в Коканде, они чуждались обычаев своих соотечественников и окружили себя анджанцами. Кокандский аксакал Намэд-хан был возведён в звание мин-баши. Вообще [139] Катта-хан не умел ни привязать к себе народ, ни даже внушить страх. Единственный способный человек в это восстание был Тавеккель-ходжа, тоже потомок Магомета, но из другой линии, поселившийся между болорскими таджиками. Этот ходжа, человек деятельный и необыкновенно храбрый, командовал в звании батыр-баши войсками, осаждавшими Кашгар, а потом отправлен был в Аксу. Между тем в Кульдже стали готовиться к войне. Тотчас после получения известия о бунте из Кульджи выступил отряд, который вскоре был возвращен обратно, чтобы не ослабить город, и для отправления в Кашгар ожидали войск из Урумчи и Лян-чжеу. По прибытии их, в ноябре месяце, выступили из Кульджи войска, состоявшие из нескольких сот манджуров, солдат зелёного знамени Сибо и Солонов, подкреплённые 1000 человек торгоутов и 3000 «чампанов», преступников, сосланных из южных губерний, которые пред выступлением ограбили в Кульдже лавки и частные дома. Войско это, под начальством цзянь-цзюня Ио, расположилось на зимние квартиры в Марал-Баши. Перед приходом китайцев ходжа Катта-хан отправился для взятия Еркенда. Китайские преступники, несмотря на запрещение, напали на передовой отряд ходжи и разбили его наголову. Катта-хан поспешил в Кашгар, но жители этого города, недовольные предпочтением, которое он оказывал анджанцам, и обременённые большими налогами, заперли городские ворота. Сделав несколько стычек с китайцами, ходжа бежал в Коканд, а китайцы без усилия заняли Кашгар. Говорят, что китайских войск было до 64 000 и что в Кульджу шли ещё подкрепления. Цифра эта, кажется, несколько преувеличена; надо полагать, что другое известие, по которому считается посланных войск из Урумчи 4000, из Кульджи — 6000, из Лян-чжеу — 20 000, более верно. На этот раз из Кашгара эмигрировало более 20 000 человек обоего пола, которые большею частью от сильных морозов погибли в горах Теректы, где скелеты их до сих пор покрывают этот проход. Бегство происходило в самое холодное время года, в январе; [140] снежные обвалы немало вредили бегущим: один чайный караван был засыпан большим обвалом и товары до весны оставались под снегом. В этом же году по предложению китайцев снова были возобновлены с кокандцами торговые и политические сношения на прежних основаниях. Кокандцы, понявши слабость Китая и всю свою силу над ними, имея в руках ходжей, стали слишком бесцеремонно обходиться с богдыханским правительством. Намэд-хан, передавший Кашгар ходжам и бывший у них мин-башой, был снова назначен кокаидским ханом в звание аксакала. Все кокандцы, служившие ходжам, жили спокойно в Кашгаре под покровительством аксакала. Кокандцы стали мало обращать внимания на действия ходжей, тем более что это не разрывало их сношений, а, напротив, ещё более утверждало их влияние. В 1855 и 1856 годах Кичик-хан-тюря и Валихан-тюря предпринимали несколько нападений, но по малочисленности своих отрядов не могли проникнуть через границы пограничных пикетов.
В 1857 г. происходило последнее восстание[3]. Весною 1857 г. месяца рамазан, в самый день праздника розговения, ходжа Валихан-тюря бежал из Коканда в сопровождении семи человек кашгарских эмигрантов. Ночью, приехав в кокандское укрепление Оксалур, лежащее на пути из Оша в Кашгар, ходжа убил коменданта этой крепости, а гарнизон присоединил к себе. Несколько человек солдат, отправленных кашгарским аксакалом Нар-Мат-датха для сбора зекета с киргизов рода Чон-Багыш, кочующих поблизости укрепления, он также присоединил к себе, поставил на всех дорогах, идущих в Кашгар, караулы, чтобы киргизы не могли дать знать в город и, оставшись тут, послал своих агентов собирать киргизское [141] ополчение. Несколько кашгарских беков, посланных китайцами по направлению к Ошу для собирания слухов о ходжиях, были пойманы и представлены Валихану, который, не вступая ни в какие расспросы, собственноручно отрубил им головы. На другой день, переночевав около переправы через Кызыл, в следующую затем ночь он достиг первого китайского пикета. Часовых на стене у ворот не было, один из спутников ходжи перелез через стену и отворил ворота. Валихан-тюря с обнажённою саблею и в сопровождении своих приверженцев вошёл в казармы и изрубил всех без исключения китайцев, которые лежали и курили опиум; той же участи подверглись и кашгарцы, бывшие на пикете. Покончив с пикетом, ходжа в четвёртом часа утра явился перед юго-западными воротами Кашгара. В городе была совершенная тишина. Приверженцы ходжи собрали дрова, привезённые для продажи в город и оставшиеся вне стены, зажгли у ворот большой кастер и употребили для взрыва их порох, захваченный на пикете. Ничто однако ж не нарушало тишины города и никто не знал там о происходившем. Когда обрушились ворота, один из спутников ходжи проскакал по улицам города с криком «да здравствует Бузрюк-хап-тюря»[4]. Всё вдруг взволновалось, жители города взялись за оружие и, не медля, перебили всех китайцев, разграбив их лавки и дома. Ходжа, приветствуемый в воротах кокандским аксакалом, вступил в город. Дворец хаким-бека, успевшего убежать через другие ворота в китайский город, был очищен, и Валихана-тюря встретили во дворце со звуком труб и бубен. Все беки, не успевшие спастись бегством, были схвачены усердными жителями и ходжа доставил себе удовольствие изрубить из них своеручно несколько человек. На другой день пришли жители селений Артышей, Бишкерим, под начальством влиятельнейшего белогорского [142] шейх-ахуна и двух своих беков: Халык-бека и Таир-бека.
Хотя все беки, служившие китайцам и не успевшие спастись бегством в китайскую цитадель, пали под ножами своих палачей вместе с детьми своими, а жёны их были отданы солдатам ходжи, но два поименованные бека из селения Артыш явились к Валихану-тюря без опасения, потому что, служа китайскому правительству, они были постоянно в тайных с ходжами сношениях и высылали им большие деньги на случай священной войны «газат».
Валихан-тюря тотчас учредил звание мин-баши, в которое возвёл кокандского аксакала Нор-Мамэд (Мухаммеда); другие придворные должности были также отданы кокандским и кашгарским эмигрантам.
Восстание распространилось весьма быстро и ходжа в непродолжительное время составил войско из 70 000 сипаев (кавалерии) и 4000 сарбазов (пехоты), кроме ополчений составившихся в городах и селениях из разных искателей приключений: дервишей, курильщиков гашиша и пр. Войско было одето однообразно, вооружено на счёт ходжи и разделялось на знамёна по 500 человек в каждом, под начальством пан-садов (пятисотенных). Все жители города ежедневно отправлялись с заступами и лопатами и запруживали реку Кызыл, чтобы направить течение её на стены китайской крепости: кроме того, все иностранные купцы вооружены были (от ходжей) короткими копьями и обязаны были являться на осадные работы. Ходжа прибегал ко всевозможным средствам для устройства своего войска, все мастеровые в Кашгаре были заняты работами и изготовлением оружия, лошади отнимались у жителей и у иностранных купцов и отдавались в войско. Валихан беспрестанно увеличивал налоги. Ходжа устроил также артиллерию, составленную из восьми пушек, однако же довольно дурно действовавшую. Пушки выливались в самом Кашгаре под надзором какого-то афганца. По словам очевидцев, войска Валихана были гораздо лучше устроены и вооружены, чем даже у бухарского эмира, который в этом [143] отношении считается в Средней Азии образцом. Китайцы пробовали делать вылазки, чтобы остановить осадные работы, но всякий раз претерпевали поражение, так что в последнее время только стреляли со стен из ружей, а Солоны и Сибо сыпали градом стрелы. Город Янысар был вскоре взят ходжой. Для осады Еркенда он послал своего любимца Тилля-хана, сына одного янысарского эмигранта, который для успеха предприятия ложно назван был ходжой. Осада Еркенда предпринята была в конце июля месяца. Хотя китайцы, вышедшие навстречу Тилля-хану из еркендского мань-чена (китайская цитадель), были разбиты и оружие их досталось в руки победителей, но городские жители решились защищаться. Туземные беки, бухарцы, бадакшанцы и балтинцы убеждали народ, склонный к ходже, не принимать участия в восстании и уверяли их, что Тилля-хан не принадлежит к породе ходжей, а сын янысарского мясника. Замечательна речь, которую говорил народу еркендский хаким-бек Измаил-ванн, не стесняясь присутствием китайцев. В ней, между прочим, было выражено, что если бы пришёл настоящий ходжа, то он сам, Измаил-ванн, не смел бы поднять против него оружия.
Несмотря на материальные силы, поддерживавшие владычество ходжи, нужно было, однако же, много терпения и преданности со стороны кашгарцев, чтобы вынести в продолжение ста десяти дней все жестокости и несправедливости этого тирана. Как человек, подверженный постоянному курению гашиша, Валихан-тюря дошёл до какого-то сумасбродства и неистово предавался своим страстям; мания его была жажда крови, он не мог пропустить дня, чтобы собственноручно не изрубить несколько человек. На берегах р. Кызыл ходжа воздвиг пирамиду из человеческих голов и тщательно заботился о возвышении этого достойного его монумента. Головы убитых китайцев и мусульман собирали во всех местах и отправляли к пирамиде. Многие значительные лица сделались жертвою его лютости, в числе их без причины преданы были казни: Намэд-хан, бывший несколько раз кашгарским аксакалом и бежавший из Коканда, чтобы вступить в [144] службу ходжи; артышский Халык-бек, один из самых храбрых и ревностных сподвижников, находившийся в еркендском осадном корпусе и, наконец, один европеец-путешественник. Последний пробирался в Коканд и должен был на пути представиться ходже; он просил одного моего знакомого маргеланского купца Наман-бая, который был в родстве с ходжой, достать ему индийской золотой парчи, кашмирских шалей, чтобы поднести в подарок Валихану. Говорят, что этот европеец выдавал себя за английского агента, отправляющегося из Бомбея к кокандскому хану; ходжа потребовал бумаг, но он отвечал, что вправе их отдать только тому, кому они адресованы. Этого ответа было достаточно для решения судьбы бедного френга. В Кашгаре считают его за английского агента, но, судя по времени и по тем сведениям, которые получены в Европе, до́лжно с достоверностью заключать, что европеец, казнённый в Кашгаре в лето 1857 года, был никто другой, как учёный прусский путешественник Адольф Шлагинтвейт. Имущество его и бумаги достались в руки ходжи и судьба их неизвестна. Индус, приехавший с ним, живёт и до сих пор в Еркенде. О степени зверства этого ходжи можно судить по следующим фактам: один кашгарец, мастер, сделав несколько сабельных клинков, в сопровождении сына пришёл к ходже, чтобы поднести свои произведения. Представленный ему он удостоился целования руки. Ходжа, взяв одну из сабель в руки, спросил: «Остра ли?» Мастер отвечал утвердительно. «Попробуем», — сказал ходжа и одним взмахом отрубил голову сыну, сказав: «Да, отличная сабля», и приказал наградить мастера почётным халатом.
Рассказывали, что однажды Валйхан-тюря пригласил к себе почётнейших лиц Дашгара и анджанских купцов. По кашгарскому обычаю были призваны музыканты. В самом разгаре пиршества вдруг раздался громовой голос ходжи: «Палач»! Все гости с трепетом ожидали, на кого падёт его выбор; явился палач, и он указал на одного музыканта, который имел неосторожность зевнуть. При всех [145] отрублена была голова и отправлена к пирамиде. Женщины, мужчины, белогорцы и черногорцы, солдаты и муллы равно подвергались кровожадным наклонностям ходжи; тюрьмы были завалены арестантами и весь Кашгар представлял собою огромное лобное место, где повсюду валялись трупы. Обычаи кашгарские, отличные от кокандских, не нравились и преследовались ходжою. Национальный костюм был изгнан: женщины должны были, по примеру анджанских, закрывать волосы белым платком и ни в каком случае не могли показываться на улице с открытыми лицами. Запрещено было заплетать косы, и полиция следила за этим строго. У нарушительниц этого указа обрезывали косы. Мужчины с шестилетнего возраста долиты были носить чалму и регулярно посещать мечети, к чему кашгарцы не привыкли. Очень понятно, что после всего этого известие о движении из Или огромного китайского войска было принято с большою радостью. С нетерпением ожидали скорого освобождения от этого всепарализирующего ужаса; притом же кашгарцы были оскорблены тем, что высшие должности в войске и при дворе были заняты анджанцами. Мин-башой был прежний кокандский аксакал Нар-Магомед, михтяром — Мухаммед-Рахим, газначием — Мэд-Карим-Кари, главою придворных, в звании удайчи, был кипчак Саты-кул и кашгарский эмигрант Муса-пансад, начальником телохранителей, курши, был сначала есаул Тохтар, потом другой, также из кокандцев. Отдельными частями войск командовали: Абдула-хан-ходжа, из шейхов при гробнице Шаймардан в окрестностях Маргелана, более известный под именем Акчепан-ходжи; осадным корпусом в Еркенде — бывший мягрем (вроде турецких чубукчи) Валихана Тилля-хан; а экспедиционными отрядами, отправленными в Аксу и Хотан, командовали:, первым — чалгурт Тохта-Манджу, известный разбойник и искатель приключений, а вторым — какой-то маргеланский мясник. Последний успел овладеть большим селением Гума на пути из Еркенда в Хотан. Начальник аксуйского отряда, Тохта-Манджу, был когда-то за убийство китайца сослан в южные [146] губернии империи и оттуда под видом манджурского чиновника пробрался в Кашгар и служил простым солдатом у кашгарского аксакала. Из кашгарцев при ходже пользовались некоторым значением шейх-ахун из селения Астын-Артыш, самый богатый и единственный значительный белогорец в Кашгаре; на его дочери женился Валихан-тюря. В войске было много кашгарцев и чалгуртов в звании пансадов (полковников), но никто из них не пользовался доверием ходжи и не имел даже к нему свободного доступа. Такое обидное предпочтение анджанцам, которые были из простых солдат, служивших при кокандском аксакале, возбудило при самом начале неудовольствие кашгарских патриотов. Один кашгарский ахун рассказывал мне о том восторге, с которым встретили ходжу. На другой день по взятии Кашгара бишкаримское и артышское ополчения под начальством шейх-ахуна и двух беков, Таира и Халыка, оглашая воздух радостными криками, вооружённые чем могли, с развевающимися знамёнами и с трубными звуками пришли во дворец, чтобы видеть ходжу и облобызать его руку. Вид кокандцев, которые окружали дворец и не допускали их видеть ходжу, возбудил в них шумное неудовольствие. «Если мы призываем ходжу, жертвуем для него нашим достоянием, жизнью, то что же делают анджанцы?» — кричало ополчение. В это время вышел от ходжи Муса-пансад и лаконически сказал: «Если вам не тяжело носить ваших голов, то, ради самого Аллаха, молчите». После этого представления все кашгарцы разошлись молча и разочарованные.
Из фамилии ходжиев в последнее время прибыли к Валихану Кичихан-тюря и тринадцатилетний сын Катты — Хан-тюря.
Средства страны вскоре были истощены, остановка торговли и всякой промышленности сильно чувствовалась. Лошади, ослы были взяты для войска, медные котлы, тарелки и всякая медная посуда отбиралась для отливки пушек. В продолжение ста дней весь народ находился при осадных работах, оставя свои домашние заботы и обыденные занятия. [147] Ко всему этому подозрительность и жестокость ходжи перешли всякие границы. Намэд-хан, командовавший осадными работами, был убит, все чиновники подверглись опале; мин-баши несколько раз сидел в тюрьме и за жизнь свою заплатил огромный выкуп. Жизнь всех и каждого находилась в опасности. Бывший при ходже удайчи рассказывал, что он каждый час и минуту ожидал смерти. Такое напряжённое состояние не могло продолжаться долго; народ ждал с нетерпением взятия китайского города, стены которого от наплыва вод реки Кизыл были близки к падению, но в августе месяце вдруг прибыли китайские войска. Все были обрадованы. Мин-баши, приговорённый к смерти, тотчас со всеми войсками поспешил отступить и бежал в Коканд.
Анджанские купцы, подверженные в продолжение ста пятнадцати дней тягостным осадным работам и также лишившиеся многих своих членов под ударами топора, последовали за мин-башой. Валихан, оставленный один со своими приближёнными, между которыми, надобно заметить, не оставалось ни одного кокандца, бежал в горное владение Дарвас, которого владетель Измаил-шах обобрал всё, что привёз ходжа из Кашгара, а его, по требованию кокандского хана, выдал. Отряды, оставшиеся в Еркенде, обратились также в бегство, а чалгурт Тохта-Манджу, отправленный в Аксу, увёл из Марал-Баши несколько тысяч долонов с семействами и от своего лица представил их кокандскому хану. Хан, несмотря на обязательные отношения свои к китайскому правительству, дозволил ему управлять этими насильственно приведёнными долонами и даже зекет отдан был ему же. Из Кашгара в это время эмигрировали добровольно в Коканд до 15 000 человек. Китайцы, заняв Кашгар, неистовствовали не менее Валихана. Окрестные деревни особенно пострадали от китайцев, которые забирали хлеб, сено, скот и пр.; окна, двери и другие деревянные части в мечетях и гробницах ходжиев, были, к великой скорби мусульман, употреблены на дрова. Калмыки запирали в мечетях своих лошадей, [148] били без всякой особенной причины туземцев и насиловали женщин. Китайцы назначили исправляющим должность хаким-бека Кутлу-бека, бывшего вроде чиновника особых поручений у прежнего хакима Амет-вана (Ахмеда), а бывший хаким-бек Ахмед-ван за нерадение и беспечность предан был суду и при нас отправился в Илю (Кульджу). Кутлу-бек, человек умный и энергичный, успел принять меры к успокоению города, он выгнал из Кашгара калмыков и остановил в городе их бесчинства. По его представлению, все лица, принимавшие участие в восстании, были схвачены и, в пример другим, казнены. Шейх-ахун, о котором мы неоднократно говорили, и старший сын его Казы-ахун после пыток и тюремного заключения были обезглавлены; двое его сыновей успели бежать в Куртку, а оттуда перебрались в Коканд.
Другими жертвами казни были лица незначительные, подвергшиеся казни единственно потому, что были чалгурты, анджанцы или служили во время восстания ходжам и их сановникам. Головы этих казнённых в особенных клетках в виде аллей украшают и поныне дорогу в ворота Кашгара.
Дома анджапцев были заняты кульджинскими и еркендскими беками, пришедшими вместе с китайскими войсками. До августа месяца 1858 года продолжались военные экзекуции китайцев, так что в продолжение почти двух лет Кашгар был театром кровавых сцен, пыток и казни. Торговля в это время оставалась без движения. Опасение за жизнь каждого убивало всякую промышленность и занятия, а всё, что оставалось от прежней деятельности, было ограблено калмыками. Хлебные поля были вытравлены и на всех пашнях, садах и огородах паслись калмыцкие табуны. Между тем в Коканде хан, недовольный ходжами, после возвращения Валихана в Коканд заточил его в урду и просил улемов решить, какому подлежит наказанию Вали-хан за убийство стольких безвинных мусульман. Родственники убитого ходжой Намэд-хана просили удовлетворения; к ним присоединились и другие просители. [149] Вследствие этих жалоб многие кокандцы, служившие ходже, были лишены своих должностей, в числе их и кашгарский аксакал Нар-Магомед. Но дело самого Валихан-тюря, несмотря на настояния Худояра, приняло благоприятный для него оборот, потому что все сеиды явились его защитниками. Члены фамилии Сахиб-Задде, пользующиеся во всём Туркестане фанатическим благоговением народа, дали делу такой оборот, что Валихан не только не подвергся никакой ответственности, но что были даже обвинены просители с наложением на них огромного штрафа. Дело против ходжи касалось всего привилегированного сословия потомков Магомета, сеидов, которые по закону изъяты от смертной казни и телесного наказания. Опираясь на почтение народа и не боясь лишиться жизни, они делают упрёки ханам и те поневоле выслушивают их. Таким образом сеиды в некоторой степени ограничивают деспотизм ханов.
После всего этого очень понятно, почему Худояр-хан встретил сильное сопротивление со стороны всех членов фамилии Сахиб-Задде и ходжей. Право наказания, приведённое в исполнение в первый раз над Валиханом, могло быть применено и к другим сеидам. Однако ж Худояр подвергнул сильному надзору всех ходжей и в пограничные города дал приказ, чтобы каждого ходжу, который выедет за город более десяти раз, представлять под конвоем в Коканд.
Весною 1858 года отправлен был в Кашгар кокандский посланец для возобновления прежних сношений и извещения китайского правительства, что хан был сильно огорчён бегством ходжи и бунтом, который ему удалось произвести в Кашгаре и что в настоящее время мятежник этот находится в оковах и в темнице (китайцы всему этому верят, или по крайней мере показывают, что верят) и что ханом приняты меры к пресечению подобных случаев. Переговоры эти были возложены на Насырэддин Саркара шахриханского правителя, бывшего и в 1847 году посланцем после восстания семи ходжиев. Дело скоро уладилось и [150] кокандцам было дозволено иметь своего аксакала и открыть торговлю на прежних основаниях. В должность аксакала был назначен этот же Насырэддин с титулом датхи. В августе месяце кокандский аксакал прибыл в Кашгар с небольшим караваном и в сопровождении до 5000 кашгарцев, половину которых составляли жёны беков и другие женщины, насильно увезённые солдатами Валихана и теперь отпущенные за большой выкуп. Около того же времени на место Кутлу-бека назначен был в Кашгар новый хаким-бек, хотанский уроженец, Алыч-бек, человек преклонных лет, но преданный необузданному разврату. Алыч-бек — человек слабый и считает за особенное счастье кланяться китайским мандаринам. Его помощником, ишкага-беком, назначен был из Еркенда Сыпергу-бек. Хаким-бек имеет красный шарик и звание тайдзи, а Сыпергу имеет светло-синий шарик и считается в пятом классе. Кутлу-бек, исправлявший должность хаким-бека, получил место правителя селения Файзбат и перед нашим отъездом назначен был в Уш-Турфан хаким-беком.
Записки Имп. Русск. Геогр. общества, 1861 г. кн. третья.
Примечания
- ↑ Сеид, шейх — потомок Магомета.
- ↑ Как указано в Приложении, здесь текст должен быть частично или полностью заменён на «Дауров и Чакаров». Примечание редактора enlitera.ru
- ↑ Эпизод восстания Валихана-тюря был уже напечатан с некоторыми сокращениями в 1-й книжке Записок. Здесь он помещается снова, чтобы не нарушить целости статьи, тем более что в извлечении вкралась ошибка. На 22-й стр. Геогр. Лет. в 1-й книжке сказано: город Яркенд (Эркенд) был вскоре взят ходжой. До́лжно читать: город Янысар был, и пр. — Авт.
- ↑ Бузрюк-хан — единственный сын Дженгира. Этот ходжа ещё не предпринимал газата, но любим кашгарцами, которые ждут его как избавителя. Валихан воспользовался его именем, чтобы найти более сочувствия. — Авт.