IX. «Высочайшее помилование»
В кабинете уже находились Никола и Иван под конвоем двух джентльменов, вооружённых автоматическими пистолетами, действующими сжатым воздухом. Мистер Бэйли стоял у своего письменного стола.
— Подойдите! — сурово сказал он мне, не приглашая сесть.
Я подошёл к столу. Мистер Бэйли уселся. Я не хотел стоять перед ним и тоже сел. Бэйли сверкнул глазами. Брови его зашевелились.
— Вы пытались бежать? — спросил он меня, хотя в голосе его слышалось больше утверждения, чем вопроса.
— Мы хотели прогуляться, — слегка улыбаясь, ответил я.
— Не лгите и не оправдывайтесь! Вы пытались бежать. О последствиях я предупреждал вас.
Мистер Бэйли отдал какой-то приказ одному из вооружённых людей. Тот подошёл ко мне и пригласил следовать за собой.
Суд продолжался менее минуты, — оставалось, очевидно, привести в исполнение приговор. Я поднялся и последовал за конвоиром. Двое других повели Николу и Ивана. На повороте Ивана и Николу увели в сторону, а я отправился дальше. Мы спустились вниз, прошли по коридору. Конвоир остановился у железной узкой двери, открыл её и довольно бесцеремонно втолкнул меня в маленькую камеру со сплошными железными гладкими стенами и небольшой электрической лампой на потолке. Дверь захлопнулась, щёлкнул замок. Я остался один.
«Карцер… Это ещё не так плохо. Я дёшево отделался», — подумал я, осматривая свою тюрьму. Здесь было сухо и чисто, но холодно. На столе висел термометр Цельсия. Такие термометры висели в каждой комнате и даже в коридорах подземного городка, — здесь очень внимательно следили за температурой. Термометр показывал всего шесть градусов тепла.
После бессонной ночи и волнений я чувствовал себя слабым и разбитым. Мне хотелось спать. Ноги мои едва держали меня. Но в комнате не было даже стула. Я опустился на холодный каменный пол и начал дремать. Однако я скоро проснулся от холода. По моему телу пробежала дрожь. Я поднялся и посмотрел на термометр. Он показывал два градуса ниже нуля. «Что бы это значило? — подумал я. — Недосмотр истопника или умысел?»
Чтобы согреться, я начал ходить по камере, но она была так мала, что я мог сделать только два шага вперёд и два назад. Я начал прыгать и махать руками. Я устал ещё больше, но мне удалось восстановить кровообращение. Однако довольно было мне присесть, как холод с новой силой охватил моё тело. Зубы выбивали мелкую дробь. Взглянув опять на термометр, я увидел, что он уже показывал одиннадцать ниже нуля.
Я почувствовал, как холод проникает мне внутрь, леденит спину и сжимает сердце. Но это ощущение я испытывал уже не только от низкой температуры. Страшная мысль овладела мною: мистер Бэйли решил меня заморозить! Поддаваясь инстинкту, я подбежал к двери и начал стучать.
— Отоприте!.. Отоприте!.. — кричал я в исступлении. Но никто не отзывался. Я до крови разбил руки. Наконец опустился на пол…
«Обстоятельства бывают сильнее нас. Не надо быть фаталистом, чтобы понять это…» — вспомнил я слова Элеоноры. Но я всё же боролся, я пытался бежать, я умираю в борьбе за свободу! А она… Впрочем, быть может, и она боролась. Мне вспомнился рассказ Николы о трупе, привязанном на носу ледокола. Так расправляется мистер Бэйли со своими врагами. Быть может, Элеонора и права, — борьба с Бэйли безнадёжна…
Как холодно!.. Руки и ноги невыносимо болят. Я растираю пальцы, но они деревенеют, не сгибаются… С трудом поднимаюсь и смотрю на термометр. Двадцать ниже нуля… Борьба окончена! Я должен примириться со своей судьбой.
Я уселся на пол и погрузился в забытьё. В конце концов, смерть от замерзания не так уж страшна. И пожалуй, она легче, чем смерть на электрическом стуле. Скоро я не буду чувствовать боли и усну…
…Какой-то шорох у двери. Или мне чудится? Я пытаюсь подняться, но холод сковывает моё тело. Всё тихо. Шорох мне почудился.
В камере как будто потеплело. Но это обман чувств. Организм отдаёт тепло в воздух, разность температуры тела и окружающего воздуха уменьшается, и поэтому является кажущееся ощущение тепла. Это испытывают все замерзающие. Значит, конец…
Время шло, но сознание больше не покидало меня, а ощущение тепла всё увеличивалось. Странно! Я никогда не замерзал, но был уверен, что замерзающие должны чувствовать себя как-то иначе. Чтобы проверить свои сомнения, я попробовал шевелить пальцами и, к своему удивлению, убедился, что они шевелятся свободно, хотя незадолго перед этим я не мог согнуть их. Я посмотрел на термометр.
Пять выше нуля!
Температура повышается! Я спасён, и мои страхи были напрасными. Очевидно, мистер Бэйли хотел только напугать меня.
Через несколько минут температура в камере поднялась до двенадцати градусов — обычная температура в жилых помещениях подземного городка. Я поднялся и начал разминать свои члены. Пальцы опухли и покраснели. Но я чувствовал, как кровь горячо и сильно согревает их. Благодаря тому, что температура поднималась так же равномерно, как и понижалась, я избег обмораживания.
Однако что же будет со мной дальше? Долго ли меня будут держать в одиночном заключении?..
И как бы в ответ на этот вопрос за дверью опять раздался шорох, и я услышал звук поворачиваемого ключа. Дверь отворилась, вошёл Уильям и жестом пригласил меня следовать за ним.
Я уже не сомневался, что останусь в живых, и бодро вышел из камеры. Уильям вновь провёл меня в кабинет мистера Бэйли.
На этот раз Бэйли пригласил меня сесть, а сам, поднявшись из-за стола, начал ходить по кабинету.
— Мистер Калименко, — сказал он. — Вы вполне заслужили смертный приговор, и если остались в живых, то можете благодарить за это мисс Энгельбрект…
Я с удивлением посмотрел на Бэйли.
— Вы приговорены были мною к смерти. Я выбрал для вас наиболее лёгкий способ перейти в небытие. Мною уже был отдан приказ привести приговор в исполнение… Но у нас чувствуется недостаток в квалифицированных работниках. Мисс Элеонора не справляется… Вы были её помощником, и, прежде чем окончить заботы о вашем деле, я решил спросить её, оказываете ли вы существенную помощь в её работе. Она не знала о том, что´ угрожает вам… Я просто попросил её дать отзыв. Она сказала, что вы отличный работник и незаменимый помощник. Она не соглашалась, чтобы я… перевёл вас на другую должность. И я принуждён был… отменить решение. Вы помилованы! — закончил он очень торжественно, ожидая, вероятно, выражения благодарности с моей стороны.
Но я промолчал и только кивнул головой. Мистер Бэйли криво усмехнулся.
— Мисс Энгельбрект очень горячо… даже слишком горячо доказывала вашу полезность. Она не знает о вашем побеге. Вы ничего не говорили ей?
— Ничего не говорил, — отвечал я.
— Неблагодарный! И вы хотели бежать… от неё!
— Бежать из неволи, из плена, — поправил я мистера Бэйли.
— Но она — её присутствие, её общество не удерживало вас?
— Я прошу не вмешиваться в мои личные чувства и отношения, мистер Бэйли, — сказал я сухо. — Вам, конечно, нет до них никакого дела.
— Вы так полагаете? — спросил он. — Нет, мистер Калименко, мне есть очень большое дело!
Я понял мысль мистера Бэйли. Он, видимо, хотел узнать, не влюбились ли мы друг в друга, я и Элеонора. Эта любовь скрасила бы жизнь Элеоноры, а меня привязала бы к подземному городку лучше цепей. Я был настолько возмущён этими расчётами, что моему зарождающемуся чувству к Элеоноре грозила большая опасность. Бэйли был плохим психологом. Он, очевидно, не знал, что ничто так не губит любовь, как принуждение. А он даже не старался скрывать того, что готов сыграть роль свата, чтобы превратить узы Гименея в цепи, приковывающие меня к его «фабрике».
— Вы помните, — продолжал Бэйли, — я потребовал от вас сло´ва не убегать отсюда, но не настаивал на том, чтобы вы дали это слово. Я не верю в человеческую честность и в особенности не верю… — не волнуйтесь! — не верю в слово человека, данное при таких обстоятельствах, в которых находитесь вы. Как говорит ваша русская пословица: «Как волка ни кушай, то есть ни корми, он всё смотрит в лес». И я решил: пусть лучше вы сами испытаете на практике, что убежать отсюда нельзя. Тогда вы успокоитесь и будете работать. И вы сделали эту практику… Теперь вы наш… И я думаю, что у нас вам не будет очень скучно, если у вас не… деревяшка вместо сердца.
Я поднялся со стула с таким зловещим видом, что мистер Бэйли немного отошёл от меня и сухо рассмеялся.
— Ну, не сердитесь, — сказал он более миролюбиво. — Я же не сказал ничего обидного ни для вас, ни для мисс Элеоноры. Она прекрасная девушка и сделала бы честь любому мужчине. Идёмте со мной. Теперь я могу показать вам многое, что вы ещё не видали. Это вам будет полезно знать.