ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
сравнительно спокойная, дающая передышку автору, героям его повести, а также читателям
Прошла неделя с того дня, когда Алексей вновь приобрёл своё земное бытие. Кет спала. Пряди её волос разметались по батисту подушки, и брови вздрагивали, подчиняясь видениям сна.
Алексей, отложив в сторону французскую, в жёлтой обложке, книжку романа, уже более часа смотрел, как дышит её грудь, и думал.
Он пытался подвести итоги тем разрушениям, которые произвёл в его жизни налетевший зеркальный ураган, и решить основной вопрос о возможности восстановления. Черепахи, кактусы и немецкие эротические эстампы, которыми двойник засыпал его комнаты, были убраны в первые же дни. Постепенно возобновлён внешний облик старого бытия, но всё же Алексею чудился какой-то запах тления, и гадливое ощущение осквернённости наполняло его душу, когда он входил в комнаты, столь любимые раньше. Потеря своего зеркального отражения и нежелание ежеминутно напоминать Кет о происшедшем заставили его убрать из дома все зеркала, и композиция убранства, основанная на бездонных провалах противопоставленных зеркал, беспомощно обнажилась и умерла.
Однако, как полагал Алексей, в мире вещей всё могло быть исправимым. Он полагал также исправимым и то стеклянное оцепенение мозга, которое временами возвращалось к нему, превращая его в манекена. Горячие ванны и ленивый покой его жизни уже начали смывать эту отраву зеркальных пространств.
Его гораздо более волновала Кет. Она была искренне рада его возвращению, глубоко изумилась рассказу о стеклянном бытии, в ужасе содрогалась при воспоминании о пережитом и мечтала об отдыхе долгом и уединённом.
Однако спокойные ласки Алексея, нежные, кроткие прикосновения его поцелуев как-то не насыщали её; Алексею чудилось, что разбуженная вулканическая страсть не может удовлетвориться человеческой любовью и человеческой лаской, и это тревожило его безмерно.
Его беспокойство возрастало до пределов чрезвычайных, когда до сознания доходило смутное опасение, что стеклянный двойник не рассеялся, как дым, как наваждение детской сказки, но продолжает жить где-то рядом, караулит свою добычу, и борьба между ними далеко ещё не кончена.
Вчера, в вечерней сутолоке Кузнецкого моста, среди цилиндров и колеблющихся эгретов дамских шляп, ему показались на мгновение знакомые черты, а в контурах прохожего, поспешно убегавшего по Петровке, он как будто бы узнал костлявые члены зеркального человека. Этот полунамёк на встречу находил себе подкрепление в многочисленных московских сплетнях о не существовавших Алексеевых похождениях по игорным домам и другим московским вертепам.
Поэтому в ночной темноте, под мерные удары маятника часов, перед лицом спящей Кет он почти чувственно ощущал, как его противник бродит по московским улицам и взбирается по длинным лестницам с одного этажа на другой.
Кет зашевелилась, нахмурила брови, проснулась и села на диване. Его улыбка застыла на устах, когда он увидел, что спокойные полузакрытые глаза её вдруг с диким ужасом раскрылись и, выбросив вперёд руки, она с нечеловеческим криком упала. Алексей обернулся в направлении её рук и за отпотевшими стеклянными дверями балкона на фоне изогнутых чёрных деревьев сада увидел устремлённый на него взор глаз, потрясший его впервые в подвалах канала Gracio.