В двадцать втором году в Винницком районе была разгромлена банда Гулая. Начальником штаба был у него Адриян Сулак, сельский учитель. Ему удалось уйти за рубеж в Галицию, вскоре газеты сообщили о его смерти. Через шесть лет после этого сообщения мы узнали, что Сулак жив и скрывается на Украине. Чернышову и мне поручили поиски. С мандатами зоотехников в кармане мы отправились в Хощеватое, на родину Судака. Председателем сельрады оказался там демобилизованный красноармеец, парень добрый и простоватый.
— Вы тут кувшина молока не расстараетесь, — сказал он нам, — в том Хощеватом людей живьём едят…
Расспрашивая о ночлеге, Чернышов навёл разговор на хату Сулака.
— Можно, — сказал председатель, — у цей вдовы и хатына есть…
Он повёл нас на край села, в дом, крытый железом. В горнице, перед грудой холста, сидела карлица в белой кофте навыпуск. Два мальчика в приютских куртках, склонив стриженые головы, читали книгу. В люльке спал младенец с раздутой белёсой головой. На всём лежала холодная монастырская чистота.
— Харитина Терентьевна, — неуверенным голосом сказал председатель, хочу хороших людей к тебе постановить.
Женщина показала нам хатыну и вернулась к своему холсту.
— Ця вдова не откажет, — сказал председатель, когда мы вышли, — у ней обстановка такая…
Оглядываясь по сторонам, он рассказал, что Сулак служил когда-то у жёлто-блакитных, а от них перешёл к папе римскому.
— Муж у папы римского, — сказал Чернышов, — а жена в год по ребёнку приводит…
— Живое дело, — ответил председатель, увидел на дороге подкову и поднял её, — вы на эту вдову не глядите, что она недомерок, у ней молока на пятерых хватит. У ней молоком другие женщины заимствуются…
Дома председатель зажарил яичницу с салом и поставил водки. Опьянев, он полез на печь. Оттуда мы услышали шёпот, детский плач.
— Ганночко, божусь тебе, — бормотал наш хозяин, — божусь тебе, завтра до вчительки пойду…
— Разговорились, — крикнул Чернышов, лежавший рядом со мной, — людям спать не даёшь…
Всклокоченный председатель выглянул из-за печи; ворот его рубахи был расстёгнут, босые ноги свисали книзу.
— Вчителька в школе трусов на развод давала, — сказал он виновато, — трусиху дала, а самого нет… Трусиха побыла, побыла, а тут весна, живое дело, она и подалась в лес. Ганночко, — закричал вдруг председатель, оборачиваясь к девочке, — завтра до вчительки пойду, пару тебе принесу, клетку сделаем…
Отец с дочерью долго ещё переговаривались за печкой, он всё вскрикивал «Ганночко», потом заснул. Рядом со мной на сене ворочался Чернышов.
— Пошли, — сказал он.
Мы встали. На чистом, без облачка, небе сияла луна. Весенний лёд затянул лужи. На огороде Сулака, заросшем бурьяном, торчали голые стебли кукурузы, валялось обломанное железо. К огороду примыкала конюшня, внутри её слышался шорох, в расщелинах досок мелькал свет. Подкравшись к воротам, Чернышов налёг на них, запор поддался. Мы вошли и увидели раскрытую яму посреди конюшни, на дне её сидел человек. Карлица в белой кофте стояла над краем ямы с миской борща в руках.
— Здравствуй, Адриян, — сказал Чернышёв, — ужинать собрался?..
Упустив миску, карлица бросилась ко мне и укусила за руку. Зубы её свело, она тряслась и стонала. Из ямы выстрелили.
— Адриян, — сказал Чернышёв и отскочил, — нам тебя живого надо…
Сулак внизу возился с затвором, затвор щёлкнул.
— С тобой как с человеком разговаривают, — сказал Чернышов и выстрелил.
Сулак прислонился к жёлтой оструганной стене, потрогал её, кровь вылилась у него изо рта и ушей и он упал.
Чернышов остался на страже. Я побежал за председателем. В ту же ночь мы увезли убитого. Мальчики шли рядом с Чернышовым по мокрой, тускло блиставшей дороге. Ноги мертвеца в польских башмаках, подкованных гвоздями, высовывались из телеги. В головах у мужа неподвижно сидела карлица. В затмевающемся свете луны лицо её с перекосившимися костями казалось металлическим. На маленьких её коленях спал ребёнок.
— Молочная, — сказал вдруг Чернышов, шагавший по дороге, — я тебе покажу молоко…
Примечания
Впервые в журнале «Молодой колхозник», 1937, № 6, июнь.