529-noch-v-dossore

Материал из Enlitera
(перенаправлено с «Ночь в Доссоре»)
Перейти к навигации Перейти к поиску
Ночь в Доссоре
Автор: Константин Паустовский (1892—1968)

Опубл.: 1931 · Источник: Константин Паустовский, Собрание сочинений в девяти томах. Том 7. — М.: Художественная литература, 1983. Качество: 100%


Высокий старик, похожий на Виктора Гюго, лежал на скрипучей койке и читал рассказы Алексея Толстого. Слой тончайшей глинистой пыли покрывал парусиновый костюм старика.

Ровный и упругий ветер работал с настойчивостью моторного вентилятора и накачивал через проволочные сетки солёную пыль. Ветер дул со стороны Каспийского моря. Он нёс тучи гнуса, из прибрежных камышей, хотя до моря было сто километров. Сейчас, ночью, гнуса не было видно, но днём он пролетал над Доссором чёрными извивающимися облаками. Сетки на окнах общежития для холостых были устроены от гнуса.

Старик кряхтел, садился на койку и тщательно вытирал полотенцем потное лицо. Потом он с неодобрением посматривал на полотенце, где отпечатывалась, как на негативе, чёрная пятерня. По числу оттисков можно было судить, что старик вытирался часто.

Толстого он читал как опытный инженер — строго и медленно. Он придирчиво следил за изгибами сюжета и отмечал ногтем те места, где авторская «формула» была недостаточно оправдана. Со стороны казалось, что он проверяет научный доклад, испещрённый цифрами. Иногда он возвращался вспять, перечитывал старые куски, сопоставлял их с новыми и удивлённо хмыкал.

— Сроду у Толстого не было такого въедливого читателя, — сказал в потолок инспектор труда, валявшийся на соседней койке. — Хотите партию в шахматы?

Старик грузно встал и оказался похожим на зебру. В складках его костюма пыли не было, и они белели причудливыми полосами на мятых брюках и куртке.

Электрическая лампочка то желтела, то наполнялась светом. Играть было трудно. Когда лампочка тускнела, старик сердился и отмахивался от неё, как от назойливой мухи.

За стеной заведующий бурением инженер Лисовский говорил надтреснутым тенором, что работа идёт прекрасно. Старик прислушался и шумно вздохнул:

— О-хо-хо! Никакого тут нет героизма, и никакого тут нет достижения! — сказал он, помахивая конём и не зная, куда пойти. — Если интересуетесь знать почему, то с моей стороны последуют пункты. Пункт первый: план буровых работ Москва нам обкорнала, а станков мы запасли много — для большого плана. Пять лишних станков! Поработайте без них, тогда и хвастайтесь. (Гордэ вашей королеве!) Пункт второй: жалобы на пустыню. Пустыня как пустыня, самая обыкновенная, другой она никогда и не бывает. Что ж вы думали, здесь Гагры или парк культуры и отдыха? Пункт третий: нет воды. (Раз вы взялись за фигуру, должны ходить, вы не маленький.) Скажите вернее: не было воды. Во времена Нобеля воду в Доссар качали по нефтепроводу из моря пополам с нефтью, опресняли и пили. А сейчас вам возят воду в новеньких цистернах из Урала и дают по ведру на человека.

— Что вы говорите! — рассердился инспектор труда. — А жара, ветры? А пыль? Неделю назад мальчишка, сын бурового мастера, пошёл в степь ловить ящериц, его захватило ураганом, он сутки пролежал на земле, боялся заблудиться. Пыль сверхъестественная. В пяти шагах ни черта не видно. Думали, пропал мальчишка.

— Надрать ему уши, чтобы не отходил от посёлка.

Инспектор труда пожал плечами и сказал раздражённо:

— Шах!

Старик сделал страшные глаза и закрыл короля турой. На пороге выросла низкая и молчаливая тень.

— Это кто, Саид?

— Саид. Я за тобой пришёл.

Саид был замерщиком на промыслах, на третьей дамбе, а старик - главным инженером треста. Он встал, со скрипом упёршись руками в стол, надел автомобильные очки и кепку и, заметно припадая на ногу, двинулся к двери.

— Пошли!

За дверью ударил в лицо тёплый песчаный гул. Звёзды моргали в тяжёлом небе, будто старались стряхнуть с себя пыль. От промыслов разило едким запахом нефти и горькой соли. Вышки торчали на дамбе среди мелкого солёного озера. Ветер продувал насквозь парусиновый костюм старика, но даже не высушил испарину, — ветер был горяч, он не успел остыть от дневной жары. Изредка в его ровный поток впутывалась шалая прохладная струя. Старик со свистом втягивал в лёгкие эту струю почти без остатка, кашлял и плевался.

Ветер относил вкось от столбов мутные шары фонарей.

Промысел работал будто во сне. Глубокие насосы сонно сопели, выплёвывая густую нефть. В дизельных заунывно пели казахи-маслёнщики.

Старик не торопясь прошёл по дамбе к вышке «128». Ругаясь, он влез по липкой лесенке на помост, где стоял резервуар с нефтью, и зажёг электрический фонарик. Через мутный конус света пролетело разорванное облако гнуса. Мерно лилась в озеро отстоявшаяся в резервуаре пенистая вода. Старик померял уровень нефти в резервуаре, слез и осветил грязный клочок бумаги, исписанный цифрами. Клочок этот ему протянул Саид.

— Так и есть, — сказал старик озадаченно. — Теперь за час прибавляется по два сантиметра.

Саид радостно забормотал:

— Верно. Днём ничего не прибавлялось, когда ты проверял. Потому он, собака, приказал на два часа остановить насос. Потом, как только увидел, что ты идёшь, — сам пустил. Ты пришёл, мерял — ничего не прибавилось, а ты не знал, что насос не работал. Стрелять надо таких людей.

Старик промолчал. Он прикидывал в уме. Дело было так: утром замерщик Саид Бабаев пришёл к нему и попросил прийти на третью дамбу. Старик приехал на промысел на два дня из треста, из Гурьева, и ему не хотелось возиться с мелочами. По натуре скептик, он мало верил разоблачениям.

Саид жаловался на управляющего промыслом Гордеева. Гордеев был на вид прост, ходил в скрипучих сапогах и чесучовом пиджаке — «под подрядчика», считался большим «практиком», знатоком дела, но старику не нравились его рыжие глаза и ласковая скороговорка.

— Что там? Должно быть, чепуха? — сказал старик Саиду.

Саид угрюмо бубнил о насосах, которые стучат и выливают нефть на землю.

В конце концов старик пошёл на дамбу. Саид привёл его к вышке «128». Новый глубокий насос действительно стучал, и сальники брызгались нефтью. Около вышки натекла большая нефтяная лужа. Саид повёл старика дальше. Почти у всех насосов на третьей дамбе пропускали сальники, и нефть медленно лилась мимо труб.

— Ай-яй-яй! — шептал Сайд. — Видишь — золото тикёт. Я ему неделю об этом говорю.

— Да, золото, — повторил старик, и детские его глаза сделались синими и злыми. — Действительно, золото!

Нефть стекала вдоль труб тонкими буро-золотыми плёнками.

Старик приказал Саиду проследить, сколько нефти в час даёт вышка «128». Через два часа Саид принёс ему в общежитие запись на мятой коробке от папирос. Старик позвонил Гордееву и лениво спросил:

— Почему на третьей дамбе падает добыча?

— Буровые играют. То даст за сутки одну тонну, то десять. Там всегда так.

— Насосы в порядке?

— Насосы новенькие.

— Проверьте, и если пропускают, — исправьте сейчас же.

Днём старик пошёл проверять дамбу. Насос на «128-й» уже не бил, и сальники не пропускали, но прибыли нефти не было.

— Да, — пробормотал старик, — или я идиот, или это дело будет иметь несколько весьма неприятных пунктов.

А к ночи все буровые на третьей дамбе увеличили добычу. Одна «128-я» дала за час два сантиметра.

Теперь всё было ясно. Гордеев исправил насосы, но днём остановил их на время, пытаясь удержать цифры добычи на прежнем уровне.

— Какая цель? — спросил старик Саида.

Саид задрожал и ничего не ответил, — голос старика был ужасен.

— Если человек добросовестно ошибается, — старик взял Саида за пуговицу и оттолкнул от себя, — он не скрывает своей ошибки. Если же он ошибается сознательно, — старик рванул Саида к себе, — он хитрит и останавливает насосы, чтобы разница в добыче не била в глаза. Значит…

Пустыня дышала ровными, но слабыми вздохами. Ветер стихал. Старик зашёл в дизельную, позвонил в контору и сонно пробормотал в трубку, чтобы Гордеева немедленно нашли и прислали в дизельную к вышке «128». Он вынул карандаш и сделал подсчёт на стене.

«Два сантиметра в час = 300 кило нефти. 300 кило нефти примерно даёт 8 тонн в сутки. Насос, по словам Саида, пропускал 7 дней. Значит, из одной только «128-й» вылили на землю, к чёрту, на воздух 56 тонн нефти».

Гордеев пришёл торопливо и насупленно. Начальство не давало спать по ночам.

— Что, Станислав Сергеич? — спросил он хмуро и остановился в тени.

Старик молчал.

— Вы меня вызывали, Станислав Сергеич? — повторил Гордеев и отступил к стене.

— Я человек старый, — тихо сказал главный инженер. Его мохнатые брови и борода затряслись, и трудно было понять, от волнения это или от гнева. — Как и вы, я работал у Нобеля. Я знаю пласты в Бинагадах и Сураханах, как свою квартиру. Но у меня хватило ума понять и оценить новых людей. Они любят нефть не меньше меня. Они нюхом понимают в этом деле больше, чем сотни таких практиков, как вы. Нобель доил Эмбу, как корову, а новые хозяева ищут большую нефть, убивают пустыню, проводят дороги, бурят под соль, поставили всё на дыбы.

— Я, — старик подошёл вплотную к Гордееву, — я работаю с ними и горжусь, что мне, шестидесятилетнему хрычу, доверили из этой сусликовой пустыни создать Великую Эмбу. Я буду биться над ней, пока не подохну! Поняли?

Гордеев молчал.

— Люди идут в пустыню, за сто километров! — крикнул старик. — Без воды, без верблюдов! Люди ищут нефть в Каратоне, где каторга — понимаете, каторга, а не жизнь, — пекло, тоска. Шапку надо снимать перед такими людьми! А вы что делаете!

— Я не пойму, к чему разговор, — сказал Гордеев.

— Завтра же к чёртовой матери с промысла, вот к чему! Нефть спускаете в землю. «Хоть сто тонн, да я им не дам, я, Гордеев, нобелевский приказчик!» Сволочным делом занялись, гражданин Гордеев. Думаете: пустыня, дичь, директора-выдвиженцы ни черта не понимают, главный инженер — старик, спит на производственных совещаниях. Довольно! Вон с промысла и под суд! Формула вполне ясная!

Саид дрожал. Вытаращенные глаза старика налились кровью. Он хрипел и поминутно хватался за горло.

Гордеев, что-то бормоча о месткоме, выскочил из дизельной.

Старик вышел на дамбу. Ветер продувал седую щетину волос. Пронзительные звёзды плавали в озере кристаллами соли.

Саид шёл позади и бережно нёс стариковскую кепку, — старик забыл её в дизельной.

— Ну, прощай, спасибо тебе, — сказал Саид, когда они дошли до конца дамбы.

— Ты куда?

— Домой. Я ночью не работаю. К тебе только пришёл.

Старику не хотелось возвращаться в общежитие. Надо было успокоиться, немного прийти в себя.

— Я с тобой пойду. Покажи, как живёшь.

Саид испугался.

— Грязно очень, — промолвил он тихо. — Сын болен.

— Ничего.

Саид жил на седьмом участке. Молодые инженеры не без язвительности называли его «седьмым небом».

Снова начался ветер. Он вырывал из-под ног густые клубы пыли. Выли тощие киргизские псы, и недоумённо среди дороги стояли верблюды, всматриваясь в прохожих печальными глазами.

Наступало лето — месяцы верблюжьей тоски. Верблюды линяли, шерсть сползала с них клочьями, плешивое тело кусали слепни. Древнюю и пыльную кожу, похожую на переплёт старинных книг, покрыли гнойные струпья. Горбы свисали пустыми и грязными мешками.

— Надо бы их отпустить сейчас в степь за Урал, пускай пожируют, — сказал старик. — Иначе осенью все передохнут.

На кормёжку верблюдов приходилось гнать очень далеко, за Урал. Вокруг промыслов, кроме горькой и редкой солянки, ничто не росло.

Седьмой участок был похож на груду рассыпанных коробок из глины. Серая ночь мутно дымилась над ними, — это была пыль, окрашенная светом звёзд.

Сладкое зловоние кизячного дыма и сального ватного тряпья густо облепило ноздри. Старик смотрел направо, на пятый участок. Там в огне ярких фонарей призрачно белели лёгкие камышитовые дома.

— К осени снесём ваши саманки, — пообещал он Саиду. — Привезём камышит. Будет просторно.

В доме Саида, похожем на свистульку из обожжённой глины, тлела лампочка. Старик втиснулся в дверь и закупорил комнату, — даже лампочка приглохла и потускнела. Ядовитая гарь свела рот, как щёлок. Комната была полна желтоватого дыма и запаха палёных волос.

Маленький голый мальчик сидел на столе и плакал, а казашка с испуганным лицом затаптывала на полу тлеющую кошму.

— Чуть пожар не наделали, — промолвил старик с облегчением. Но Саид закричал на женщину, вырвал кошму и унёс её во двор.

Мальчик продолжал плакать негромко и горько. Он даже не взглянул на старика. Было ясно, что, покажи ему сейчас лучшую в мире игрушку, он не взглянет и на неё, а будет так же тихо плакать от боли и непонятного предчувствия смерти. Ему ничего сейчас не было нужно, кроме холодной чистой воды (шёпотом он просил пить) и хотя бы короткого сна. Бок у мальчика был в красных больших волдырях.

— Ты что? — пробормотал испуганно старик и нагнулся к мальчику.

Женщина дико смотрела из угла. Саид вернулся и стал у порога.

— Что с ним?

— Сердечная болезнь. Бок болит. Она лечит его по-нашему, — Саид злобно взглянул на жену.

— Чем лечит?

— Кошму зажжёт, прикладывает к боку. Табибы (знахари-казахи) говорят — так надо. Первый умер, второй умер, этот тоже умрёт. Всё делала, — мясо собачье к боку прикладывала, кошму жгла. Порошки доктор дал — выбросила! Верит табибам. Глупая женщина, надо её много учить.

— Ну, прощай, — глухо сказал старик и вышел. Он быстро пошёл, прихрамывая, к общежитию. Он даже забыл о Гордееве.

В общежитие он вошёл шумно, окликнул врача и попросил тотчас же пойти к Саиду и захватить с собой кстати бутылку нарзана. Врач удивился, — нарзан считался неслыханной роскошью в тех местах. Завтра же отправить жену Саида в Гурьев — будет идти моторный вагон. Дать записку управделами треста, чтобы отвёл ей комнату. Мальчика положить в больницу.

Врач кивал головой и недоумевал: мало ли народу, особенно детей, перемёрло здесь от воспаления лёгких и туберкулёза.

Волнение старика казалось неоправданным.

Врач ушёл, дверь за ним хлопнула.

Старик вернулся в свою комнату. Инспектор труда спал. За столом сидел и что-то подсчитывал Ермилов — заместитель управляющего трестом, выдвиженец.

— Ну что, отец? — спросил он, посмеиваясь. — Где бродите?

— Так, небольшая прогулка по промыслам, — ответил старик, вытираясь полотенцем. — Я снял Гордеева и отдаю его под суд, — сознательно льёт нефть в землю, мерзавец! Не возражаете?

— Ещё что? — спросил Ермилов и перестал улыбаться.

— Ещё с завтрашнего дня надо приступить к постройке водопровода из Урала. Хотя бы за счёт сокращения разведок, за счёт самого дьявола, но деньги надо достать. Без воды идти в пустыню — идиотство!

— Правильно! — Ермилов взъерошил волосы. — Гордеев гад, я к нему давно приглядываюсь, только зацепки не было. А вода будет, будет, отец, чего бы это ни стоило.

— Да, ещё один пустяк. Не забыть бы. Замерщика Саида Бабаева надо перевести в буровые мастера — он справится.

Старик разбудил инспектора по труду и сказал ему сердито:

— Ну что же вы! Будете кончать партию?

Инспектор зевнул, сел и посмотрел за окно. Ветер с неизменным упорством нагнетал облака пыли. По оттенку пыли можно было догадаться, что близок рассвет, — пыль посерела.

— Пыль, бессонница, — пробормотал инспектор. — Ну что ж, давайте!

Гурьев, 1930

Примечания

Впервые под названием «Великая Эмба» в журнале «Тридцать дней», 1931, № 8.