Китайцы в Уссурийском крае
Уссурийский край китайцы называют Дунь-Да-Шань, что значит восточные большие горы... Местные китайцы страну также называют У-су-ли-Цзян то есть Большая река Усули. Усули — маньчжурская терминология. Можно встретить также название Уссурийского края и Хай-ен, что значит морское побережье.
Было бы ошибочно думать, что мы экономически владеем Уссурийским краем. Мы владеем им только по Амуру, узкой полосой вдоль железной дороги и на побережье моря. Всё же остальное пространство находится в руках китайцев. Там сыны Небесной Империи царят полновластно, живут самостоятельно по своим законам, а инородцы находятся у них в полнейшем рабском подчинении. Тазы и орочи — это парии у китайцев. Здесь можно видеть рабство в таком же безобразном виде, в каком оно было когда-то в Америке в отношении к неграм. Отнимание детей у матерей, насильная продажа жён, наказания плетьми, бесчеловечные пытки и увечья — это обычные явления в Уссурийском крае.
Да-цзы по-китайски значит инородец, чужеземец. Русская терминология — тазы. Отсюда ю-пи-дацзы (Ю — рыба, Пи — кожа, дацзы — чужеземец). Буквальный перевод будет инородец в рыбьей коже. Теперь почти невозможно отличить таза от китайца ни по языку, ни по религии, ни по одежде. Они совершенно утратили свой орочский облик. [2]
Так как тазы имеют право носить оружие (они все природные охотники — единственная страсть, которую в их натуре не могли вытеснить китайцы) и право на надел земли, то китайцы пользуются такой двойственностью и при всяком удобном случае стараются назвать себя тазами, лишь бы остаться на месте и не быть изгнанными из Приамурья.
При возбуждении вопроса о наделе инородцев землёю, были неоднократны случаи, когда бывший ороч должен был уступить место китайцу только потому, что последний ловко сумел втереть очки новичку чиновнику. Только опытный глаз исследователя или старожила подметит в костюме таза или в его домашней обстановке такую мелочь, которая легко ускользнет от вновь приезжего человека и которая изобличит его ороческое происхождение. К сожалению, помимо злоупотреблений, такие ошибки были не одиночными за последние 3—4 года около залива Св. Ольги.
Чтобы закабалить таза, китайцы прибегают к следующим приёмам: они пользуются тем, что инородцы эти не знают никакой письменности. Поэтому, как только умирает кто-либо из стариков тазов, китайцы являются к его сыну и, показывая исписанный лист бумаги, объявляют ему, что отец его был должен им примерно 2—3 тысячи рублей. Простодушному дикарю и в голову не приходит мысль, что его обманывают и что он может не платить этого долга. Память об умерших родителях свята и потому он соглашается и платит, платит без конца, платит до тех пор, пока китайцу это будет нужно. В конце концов, его продают другому китайцу, тот третьему и т. д. Если должник к указанному сроку не доставит определённого числа соболей — его подвергают жестоким телесным наказаниям.
Так, например, в 1907 году на р. Санхобэ в присутствии старшины (да-е) дом таза Эль-сяо со всеми живущими в нём людьми за долги продан китайцу Лю-Гулу за 15 део (на наши деньги за 3 рубля). Таких купленных людей китайцы называют хулацзы, что именно значит рабы.
На реке Имане в охотничьем поселке Сидатун в 1906 году я видел таза Си-ба-юна, который после смерти своего отца должен был китайцу 400 рублей. В уплату этого долга пошли собранные в течении восьми лет 86 соболей, корень женьшень и две пары пантов, и долг не только не [3] уменьшился, а возрос ещё более. Случилось как-то раз, что Си-ба-юн достал соболей меньше, чем требовал китаец, тогда он был избит палками до полусмерти, а так как после этого наказания он совсем не мог уже заниматься охотой, то за долг у него отобрали жену, дочь и сына, а самого продали за 100 рублей другому китайцу.
Для того, чтобы выколотить долги от кекарей[1] и тазов, китайцы прибегают часто к очень жестоким пыткам. Один раз на реке Бикине я натолкнулся на такую картину: ороч за большие пальцы рук на сравнительно тонкой веревке был повешан на сук дерева. Несчастный стонал, а рядом стояли и плакали его жена и дети. Тут же в стороне кредиторы китайцы равнодушно играли в банковку. Я заступился за обиженного.
Нечего и говорить, что китайцы отбирают от инородцев соболей силою. Бывают случаи, когда они отбирают от них и оружие, чем обрекают их на верную голодовку. Приложенная здесь фотография изображает китайского «бога» Лун-ван-ие (в лавках цена ей 30—50 коп). Картина эта была силою навязана орочу-удэге на р. Самарги в 1908 году. Кекарь должен был уплатить за неё лучшего соболя на выбор. На вопрос инородца, почему так дорого ценится картина, китаец отвечал, что бога нельзя дёшево продавать, потому что бог может обидиться и тогда худо будет и купцу и покупателю. Затем, каждый бог стоит дорого, а богов на картине нарисовано много, потому и цена большая. Как должник, ороч не мог протестовать и подчинился требованию своего кредитора.
Если намеченный инородец не в кабале и потому не сговорчив, китайцы прибегают к следующим приёмам: они берут красные бумажки, пишут на них его имя и фамилию, идут к могилам и там сжигают эти бумажки, как по умершему. Орочи страшно боятся этого.
По внушению китайцев сжигание фамилии живого человека должно принести за собой несчастье, болезни и смерть, Это чрезвычайно сильно действует на воображение запуганного дикаря и он сразу становится уступчивее.
На побережье моря, чтобы закабалить инородцев, китайцы прибегают и к другим способам. Сперва они приучают [4] их пить хан-шин (китайская водка), к которой примешивают немного опия. Как только пациент начнёт болеть, китаец предлагает ему покурить опий. С этого момента таза у него в руках — это его рабочий, раб, скот, животное. Лет пять тому назад орочи-кекари на р. Кусуне ещё не знали, что такое опий, а теперь из всего инородческого населения там нельзя найти и двух человек, которые не имели бы этой пагубной страсти. Кстати, два слова относительно опия. Опий в Уссурийском крае появился сравнительно недавно, не более как лет 25 тому назад. Особенно большие плантации мака в 1906—1908 гг. были в прибрежном районе. Свежесобранный маковый сок тогда ценился 5—6 рублей фунт, а варёный, то есть готовый опий (да-ян) от 1 рубля до 1 р. 20 к. золотник.
Установить точно цифру китайского населения в Уссурийском крае положительно невозможно, так как она постоянно колеблется в зависимости от времени года и от других причин, заставляющих китайцев кочевать с одного места на другое.
С наступлением осени вся тайга сплошь наводняется манзами соболёвщиками. Они приезжают сюда не только из Владивостока, Никольска и Хабаровска, но даже и из Китая. Затем, когда выпадут снега, китайцы покидают заповедники и возвращаются к обычным своим занятиям. Надо считать, что в городах Уссурийского края китайских купцов и рабочих в общей сложности около 100 000, по всей стране хлебопашцев и огородников 150 000 и манз охотников, постоянно живущих в горах, около 10 000 челов.
Надо полагать, что осенью приезд китайцев в Уссурийский край к их отъезду на родину весною относится как десять к двум.
Особенно бродячий элемент представляют собою рабочие манзы. Нанимаясь то здесь, то там, они всё время переходят от одного хозяина к другому и потому постоянного места жительства не имеют.
Почти все крестьяне и очень многие частные землевладельцы сами не обрабатывают земли, а отдают её в аренду китайцам на правах половинщиков. Обыкновенно сам хозяин русский отправляется на заработки куда-нибудь «на сторону», предоставляя китайцу распоряжаться землей, как ему угодно, по своему усмотрению. Желтолицый арендатор тотчас же строит фанзы выписывает из Китая своих родственников, приглашает [5] помощников, нанимает рабочих и начинает хозяйничать. Глядя на такую заимку, так и кажется, будто кусочек Китая вместе с постройками, огородами и людьми взят откуда-нибудь из под Чифу и целиком перенесён на русскую территорию.
Разделять местных китайцев на земледельцев и зверовщиков охотников — нельзя. Земледельцы — они же и зверовщики! Все купцы суть скупщики пушнины, скупщики пантов и женьшеня (цай-тун). Обработкой земли китайцы занимаются лишь постольку, поскольку это необходимо, чтобы собрать продовольствие на время охоты и звероловства и для того, чтобы кредитовать инородцев кукурузой, чумизой и ханшином.
Настоящие ханшинные заводы в период с 1900 по 1907 гг. я видел в прибрежном районе на р. Имане. Это были огромные постройки, поражающие своими размерами, со множеством служб и рабочих, строго говоря, всякая китайская фанза есть маленький ханшинный завод, изготовляющий водку (шао-дзю) для своего употребления и для продажи окрестным инородцам. В каждой фанзе есть заторная яма и примитивное приспособление для выгонки спирта из хлебной закваски.
Всё Приамурье заполнено ханшином, благодаря его дешевизне.
Никакие таможенные заставы, никакие акцизные надзоры, никакой контроль здесь помочь не могут.
Мне кажется, что для борьбы с этим злом есть одно только средство — это допустить хотя бы временную безакцизную продажу русского спирта на Дальнем Востоке, чтобы им убить китайскую торговлю водкой.
Эксплуататоры китайцы разделили всю территорию Уссурийского края на участки по долинам рек. На каждой реке есть свой хозяин кредитор (цай-тун). Все орочи, все тазы, живущие в этой долине обязаны: 1) делать закупки только у него одного по цене, которую он сам единолично устанавливает и 2) сдавать ему за долги всю пушнину, все панты и женьшень, буде такой найден. Продажа этих предметов на стороне жестоко наказывается. Глядя летом на китайцев, работающих около своих фанз на полях и огородах, трудно допустить мысль, что имеешь дело с зверовщиками, а между тем это так.
Осенью, как только поля будут убраны и наступят холода, все китайцы оставляют свои дома и уходят в горы на соболеванье.
Здесь, в глухой тайге, в маленьких фанзочках они [6] живут в одиночку, редко по два человека. Ловушки у них расположены всегда по круговой тропе. Обыкновенно их от 1500 до 3000 штук.
Работа китайца соболевщика очень тяжёлая. Чуть свет он уже на ногах. Несмотря ни на какую погоду он должен ежедневно их осматривать. С маленькой котомкой за плечами он бежит по тропинке и подходит только к тем ловушкам, которые упали. Быстро без проволочек собирает он свою добычу, налаживает ловушку снова и снова бежит дальше. Уже совсем к сумеркам китаец успевает пройти только половину дороги. Тут у него построен где-нибудь маленький балаганчик из дерева, корья и бересты. Переночевав у костра, на другой день с рассветом он проходит вторую половину дороги, вновь на бегу собирает добычу и только к концу дня добирается до своей фанзы. А на завтра он опять уже на работе и опять осматривает ловушки и так изо дня в день подряд в течение нескольких месяцев.
С уходом манз из тайги не все соболиные фанзочки пустуют. Некоторые китайцы живут в них постоянно в течение всей своей жизни. Это в большинстве случаев одинокие старики, давно уже приехавшие в край и порвавшие всякие связи со своей родиной. Дикая природа этих мест наложила на них свою печать. Вечные опасения за свою участь и безотчётный страх перед этой огромной лесной пустыней как будто подавляют их — они утрачивают человеческий образ и становятся дикарями. Живут эти китайцы в самой ужасной, грубой, примитивной обстановке и все цели своего существования сводят лишь к тому, чтобы только найти себе хоть какое-нибудь пропитание. Здесь в глухой тайге они умирают одинокими так, что некому совершить над ними обряд погребения.
Помню, в 1903 году один раз с шестнадцатью стрелками охотничьей команды я пробирался по местности совершенно безлюдной. После восьми дней пути мы остановились биваком в самых истоках р. Улахэ. На другой день утром я пошёл на охоту. Отойдя от бивака версты четыре, я совершенно случайно натолкнулся на маленькую землянку-фанзочку, похожую на логовище зверя. Фанзочка была пустая, но видно было, что в ней ещё живёт человек. Я остался ждать. Минут через 20 пришёл хозяин. Это был глубокий старик, одетый в рубище. Надо было видеть его испуг и удивление. Я его успокоил. [7] Поохотившись в окрестностях, я пришёл к нему ночевать. Мы разговорились. Оказалось, что в краю он живёт 62 года и что здесь в этой землянке совершенно одиноким он прожил подряд уже 46 лет. За всё это время он видел только двух китайцев. Других людей он не видал. Одни и те же, они один раз в году приходили к нему с вьючными конями, привозили буди, соль и кое-что из одежды, а взамен этого забирали у него ту пушнину (хорьков, белок и случайного соболя), которых он мог поймать на своих 120 ловушках. Питался этот старик только горстью чумизы и тою живностью, которую он добывал своим звероловством. Вечером старик заболел, он стонал и жаловался на грудь. Ночью два раза я затапливал его печь. К утру он немного успокоился и уснул. Когда совсем рассвело, я не хотел его будить, тихонько ушёл и присоединился к своему отряду.
Через 38 дней случилось мне возвращаться опять тою же дорогою. Я зашёл в землянку навестить своего нового знакомого. Старик лежал на нарах мёртвым в том положении, в каком я оставил при своём уходе. Мы завалили дверь камнями и буреломом. Без малого только через полгода придут к нему опять те же два китайца и тогда похоронят его по своему обряду. Похоронят ли?..
Кому приходилось путешествовать по Южно-Уссурийскому краю, тот, вероятно, встречал в тайге маленькие юрточки или балаганы из коры где-нибудь около тропки, вблизи ручья или речки. Внимательный наблюдатель заметил бы, что сухая трава и береста положены так, чтобы их не замочил дождь, а дрова наколоты людьми перед самым уходом и прикрыты берестой. Эта забота о путнике. Всякий китаец охотник после ночёвки считает своею обязанностью приготовить дрова и подстилку и для другого человека, которому случится идти тою же дорогой. Однажды на реке Ли-фудзине, на затёске дерева, мы нашли надпись. Китаец проводник прочёл мне её и сделал перевод: «Путник, если ты устал и голоден и у тебя нет запасов, иди по этой тропинке, тут недалеко есть балаган. Особенного ничего в нём нет, но есть спички, соль и чумиза».
Только в дикой безлюдной стране, где целыми неделями можно идти и не встретить жилья человеческого, где действительно можно погибнуть с голода, у местных жителей видна трогательная забота о путнике. И странное дело, мои люди [8] без всякого с моей стороны приказания каждый раз по собственной инициативе поступали точно также. Прежде чем уходить, они поправляли бивак, заготовляли дрова, оставляли сухари и спички и только тогда отправлялись в дорогу.
Китайцы открыто заявляют, что одно только звероловство в Уссурийском крае даёт им возможность в короткий срок скопить столько денег, чтобы потом, по возвращении на родину, жить безбедно. По их словам, нужно быть очень ленивым человеком, чтобы, имея под рукой тазов в течение восьми лет не скопить 50 000 рублей. Накопив деньги, китаец в большинстве случаев ни за что не останется в Приамурье. Он непременно уйдёт на родину. Захватив всю тайгу и разделив её на участки между собою, они воспретили инородцам ходить на охоту до тех пор, пока они сами ловят соболя. Орочи и гольды начинают промышлять только тогда, когда китайцы уйдут из гор и оставят свои дуй-фанзы[2].
Но вот возвратились манзы, пришли с охоты и инородцы. Лихорадочная деятельность охватывает всё китайское население. Это время скупки пушнины, время расчётов и расплаты с должниками. Изголодавшийся ороч озабочен не тем, как бы повыгоднее продать своих соболей (китайцы будут брать их у него по цене, которую они сами назначат), а о том, как бы только при подсчёте с кредиторами они не отобрали бы у него оружие, жену и ребёнка. Наконец, подсчёты кончены, манзы расходятся по своим фанзам и предаются азартной игре в банковку. Китайцы страстные игроки. Ставки доходят до нескольких тысяч рублей и нередко они проигрывают не не только всё своё имущество, но и собственную свободу. В то же время проявляют усиленную деятельность и хунхузы. Они появляются то здесь, то там, нападают на соболевщиков и отбирают у них деньги и всё, что есть ценного. Если китаец не хочет указать, где у него спрятаны деньги, хунхузы прибегают к пыткам.
Вернусь опять к зверовщикам китайцам. За сезон одна фанзоночка собирает приблизительно 15 соболей, около 1000 белок, 100 штук хорьков, около 3000 рябчиков и с сотню голов кабарги (Moschus Moschiferus). Последняя ловится петлями [9] ради её мускуса. Если считать соболя по средней цене в 40 рублей, белку по 50 копеек, хорька по 2 рубля, рябчика по гривеннику и кабаргу по 4 рубля за штуку, то при общем подсчёте получится цифра около 2000 рублей. Прибавьте к этому ещё панты в несколько сот рублей каждая пара, женьшень, ценимый дороже золота и меха, отбираемые от инородцев, то сумма эта увеличится по крайней мере вдвое.
Насколько китайцы самостоятельно распоряжаются в Уссурийском крае, видно из прилагаемой при сём фотографии с документа, взятого мною на р. Такэме в 1907 году. В нём мы читаем: «Китаец, занимавшийся в Уссурийском крае ловлей соболей, ликвидирует свои дела и продаёт реку с притоками как охотничье место, фанзу и 1400 ловушек за 400 рублей»[3]. Таким образом, сдачу земель в аренду в Уссурийском крае производит не управление Государственных Имуществ, а китайцы по своему усмотрению. Поставить это в вину лесничим, принимая во внимание малое число их и огромный район обслуживания — нельзя. В одном Удском уезде 5 000 000 десятин и вся эта огромная территория находится в ведении одного лесничего.
Для китайцев Уссурийский край — золотое дно. Они нашли здесь для себя многомиллионные заработки. Впечатления всего виденного мною таковы: кругом валяются деньги, усердно подбираемые сынами Небесной Империи. Зачем копать из глубины земли ру́ды, когда огромные богатства валяются на поверхности?
И что обиднее всего, что богатства эти не остаются в стране, а все уходят в Чифу, Сан-Синь и Маньчжурию. В будущем я подробно сообщу о всех промыслах китайцев, составляющих предметы массового вывоза за границу, сейчас же я упомяну о них только вкратце.
Начну с оленя.
Ежегодно тотчас после зимы все олени сбрасывают сухие рога и некоторое время ходят безрогими. Затем, когда снега стают и появится зелень, у них снова начинают расти рога и каждый год вырастает одним отростком более. Молодые рога сначала мягкие, сочные и наполнены кровью. — Это и есть [10] панты. Все жизненные силы зверя идут в это время в рост его головных украшений. Олени чрезвычайно их оберегают, уходят далеко в горы и забиваются в самую чащу леса. Вот почему найти пантачей очень трудно и охота на них считается одною из самых тяжёлых. Китайцы приписывают пантам такое же целебное свойство, как и женьшеню. Самые дорогие панты даёт пятнистый олень (Cervus Dibovskii). Ценность их достигает до 1000 рублей и более.
Пятнистый олень чрезвычайно красивое животное. Представьте себе небольшого стройного оленя красного цвета с чёрной полосой на спине и с белыми яблоками по всему телу. Особенного внимания заслуживает этот вид потому, что кроме Южно-Уссурийского края он нигде не водится. Хищническое истребление его китайцами и русскими промышленниками привело к тому, что за последние десять лет площадь обитания его сократилась раз в десять, а количество уменьшилось ещё того более. Там, где раньше старожилы в период между 1885 и 1895 гг. видели стада этих животных в десятки и даже сотни голов, теперь с трудом можно увидеть одного самца с двумя или тремя матками.
Если русские охотники действуют ружьём и на прииск, то манзы до энергичного преследования их лесным надзором действовали для добычи пантов (ки-деу), выпоротков (лу-тай), рогов (кон-цаза) и лакомого оленьего хвоста (лу-иба) своими изгородями и ямами (лу-дёва), а корейцы капканами-башмаками — наверняка. Лу-дёва — это забор, преграждающий доступ животным к водопою. Забор этот делается из буреломного леса и часто тянется на значительном протяжении. Кое-где оставляются выходы и как раз против них роются глубокие ямы, искусно прикрываемые сверху мхом и сухою травою. Ночью животные идут пить воду — встречают забор, идут вдоль него, ищут проходов и попадаются в ямы.
Для суждения о размерах манзовского способа ловли оленей служит таблица, составленная из протоколов по Сучанскому лесничеству.
1) Сучанская лу-дёва в вершине реки Сяо-хэ, впадающей в бухту Преображения; длина 1 верста 400 сажень с одной китайской фанзой близ неё и другой фанзой на берегу моря. Протокол по оценке леса, употреблённого на изгородь, ямы и фанзы, по казённой таксе на 308 руб. 21 коп. [11]
2) Яндагоузская, по правому бассейну низовьев р. Та-Судзухэ, длиною 2 версты с десятью ямами. Протокол на 117 р. 42 к.
3) Тапоузская, осмотренная часть каковой на протяжении 21½ вёрст заключала 13 ям и 1 китайскую фанзу. Протокол на 396 руб. 80 коп.
4) Чингоузская, в бухте Восток, от устья реки Таухэ, с одной фанзой на взморье. Протокол на 309 руб. 80 коп.
5) Ханганская (бухта Валентина). Длиною 7 вёрст с одной фанзой на взморье. Протокол на 492 руб. 71 коп.
6) Вызгоузская, по бассейну низовьев реки Та-Судзухэ. Длина 8 вёрст с 40 ямами.
7) Та-Удиминская, в бассейне реки Та-уди-ми, длиною 10 вёрст с 80 действующими ямами и с одной фанзой. Протокол на 264 рубля 54 коп.
8) Эльдалянзская длиною в 15 вёрст с одной фанзой в бухте Козьмина.
9) Сяо-Судзухинская вдоль по реке Сяо-Судзухэ, длиною 21 верста с 190 ямами и 5 фанзами.
10) Вангоуско-Янбатагоуская, длиною в 55 вёрст с более чем 105 ямами и 8 фанзами. Протокол на 1346 руб. 70 коп.
Наконец, цепь изгородей по обеим сторонам долины р. Та-Судзухэ до предела хвойных насаждений в её вершине, выше устья реки Сяо-Судзухэ, каковые разрушались без всякого исчисления вследствие бегства охотников с момента появления отряда стражи ещё в низовьях долины.
Примером размера добычи по весеннему насту служит случай ареста в бухте Чуз-гоу, что в области залива Находка, 20 марта 1895 года 20 козьих и оленьих туш. 14 оленьих и 2 козьих кож, 8 оленьих выпороток, 4 пары оленьих и 8 пар козьих рог. Всего же здесь, по рассказам корейцев соседней солеварни, было в течение двух недель загнано и зарезано 60 зверей. Исходя из того, что таким систематическим истреблением площадь обитания оленя уменьшилась в течение 40 лет раз в десять и что Аскольд представляет собою единственный в мире естественный питомник пятнистого оленя, нельзя не согласиться, что аскольдовское оленье имущество, капитальной стоимостью в 1 000 000 рублей, должно обратить на себя внимание правительства и пользоваться всяким вниманием со стороны высших начальствующих и административных лиц. [12]
В 1906 и 1907 годах я видел лу-дёвы на р. Синанце, Аохобэ и Адимил-Дун-Тавайзе. Осматривая эти лу-дёвы, мы находили в ямах живых оленей и коз. Мы опутывали их арканами, вынимали на поверхность полузадушенными и отпускали на свободу. В одной фанзе Аохобейской лу-дёвы оказалось около 40 пудов оленьих жил. Можно судить поэтому, сколько понадобилось убить ценных зверей, чтобы собрать такое количество сухожилий.
Далее к предметам промысла китайцев в Уссурийском крае относятся:
1) Трепанги (Holoturia Eduli) — китайцы называют хей-сын. Ловятся с шампунок[4] драгами и особого рода четырёхзубыми острогами. Суточный улов одной лодки в среднем около 120 трепангов, что даёт 6 фунтов сухого продукта. Стоимость на месте одного фунта — 1 рубль, в Чифу — около 2 рублей. В Китае трепангов нет, они давно там все выловлены.
2) Морская капуста (Laminaria Sachalina) по-китайски хай-цай. Достаётся со дня моря особыми крючьями в огромном количестве, сушится на гальке и связывается пучками. Один пучек морской капусты продаётся на месте от 1 руб. 20 коп. до 1 р. 50 коп. В Китае — 6—7 копеек фунт. Как и трепанги, эти слоевцовые водоросли в Китае уничтожены совершенно. Добыча их производится только в Уссурийском крае и на острове Сахалин.
3) Морские крабы (Тахеза-ехеию — по-китайски). Животные ловятся сетями; суточный улов около 500 штук, варятся в котлах, мясо их очищается от наружной панцирной оболочки и высушивается на солнце. Во Владивостоке цена на их сухое мясо 8—12 руб. пуд.
4) Маленький рачок (по-китайски сия) в массе ловится на берегу моря, около устьев рек. Мясо его квасится в сосудах и продаётся, как соя. За границей один фунт стоит 5 копеек.
5) Большой гребешок (Pecten Maximus), китайское название мати-каля. Собирается на берегу моря и в полосе мелководья. От моллюска берутся одни мускулы, их варят и сушат. В Китае продаётся по 3 рубля фунт. [13]
6) Каменный лишай (из группы Parmeliaceae) по-китайски шито-пи, то есть каменная кожа. В массе собирается в Засучанье и отправляется в Китай, цена 7 коg. за фунт.
7) Древесные грибы (Tremelia), китайское название хый-цай.
И, наконец, женьшень.
Я остановлюсь немного на женьшене. У китайцев есть множество легенд о его происхождении. Вот одна из них: её чаще всего можно услышать в Уссурийском крае. Женьшень — это корень, который есть только один на всей земле. Он может превращаться и в человека, и в тигра, в птицу, и во всякое другое животное. Поэтому никто его найти не может.
Раньше женьшень жил в Китае и никто не знал о его существовании. Но вот великий пророк Лао-цзы открыл его целебную силу и указал людям его приметы, женьшень бежал к северу в гористые страны. Ученики Лао при посредстве других целебных трав открыли его местонахождения. Тогда женьшень скрылся в Уссурийский край. Прошло много веков.
И вот три брата Ванганго, Касавон и Лиу-у пошли к берегам Великого Океана искать этот чудодейственный корень. Там они заблудились и погибли. С тех пор души их бродят по тайге и перекликаются между собою. Каждый женьшеньщик, если услышит эти стоны и крики, никогда не пойдёт в их направлении, а непременно свернёт в сторону. Если же он рискнёт туда идти, то ничего не найдёт и наверное заблудится.
Чтобы спастись от преследования людей, женьшень наплодил множество корней себе подобных — пан-цуй, как говорят китайцы. Вот почему такой пан-цуй, чем ближе будет к истинному «женьшеню», тем больше он похож на человека, тем больше он размерами, сильнее в нём сила и тем дороже он ценится. Не раз слыша эту легенду, я сопоставлял её с целым сонмом символических легенд, существующих с незапамятных времён у человечества о жизненном элексире. — Идея одна и та же!..
Ежегодно в течение всего лета, приблизительно с начала июня китайцы искатели женьшеня отправляются в тайгу за дорогим корнем. Идут они в одиночку, часто безо всякого оружия, с одною только молитвой и с твёрдою верой, что духи лесов и гор окажут им своё покровительство. Отличительный признак этих искателей — промазанный передник для [14] защиты одежды от росы и длинная палка для разгребания листвы и травы под ногами. Надо удивляться их выносливости и терпению. Я несколько раз видел женьшеньщиков. В лохмотьях, полуголодные и истомлённые, они идут без всяких дорог целиною. Всё время они надламывают кусты или кладут мох и сухую траву на сучки деревьев. Это условные знаки, чтобы другой человек не пошёл бы по этому следу, потому что место это осмотрено и другому делать здесь нечего. Если женьшеньщик нашёл панцуй и не хочет его тотчас взять с собою, он оставляет его расти и отыкает кругом заострёнными палочками. Это знак, что корень найден и уже принадлежит человеку. Ни один китаец, найдя такой огороженный женьшень, не позволит себе его присвоить. Нарушителя этого обычая ждёт смертная казнь.
Сколько их погибло от голода, сколько заблудилось и пропало в тайге без вести, сколько было растерзано дикими зверями, и всё-таки, чем больше лишений, чем больше опасности, чем угрюмее и неприветливее горы, чем глуше тайга и чем больше следов тигров, тем с большим рвением идёт китаец-искатель. Он убеждён, он верит, что все эти страхи только для того, чтобы напугать человека и отогнать его от того места, где находится дорогой панцуй.
Тут, где-нибудь в узком ущелье, в тени, куда никогда не заглядывает солнце, растёт этот удивительный корень жизни, возращающий истомлённому старческому телу бодрость и исцеляющий все недуги.
На всех дорогах, идущих через горы, на самых перевалах всюду можно видеть маленькие кумирни, сложенные из дерева или дикого камня, с изображениями богов Хуа. Кумирни эти поставлены китайскими охотниками и искателями женьшеня. Тут же где-нибудь поблизости повешены на дереве лоскутки красного кумача с надписями, сделанными тушью, следующего содержания:
«Господину истинному духу гор, охраняющему леса. Моя радость сверкает, как чешуя у рыбы и красивое оперение феникса. Владыке гор и лесов, охраняющему прирост богатства. Если просишь, непременно обещай — просящему нет отказа и т. д.[5]. [15]
Первые китайцы, появившиеся в Уссурийском крае, были именно женьшеньщики. Они появляются здесь незадолго (не более, как за 30 лет) до прибытия русских. Первое появление китайцев на памяти у старожилов орочей и Уссурийских гольдов. Старики эти живы ещё и теперь. Прибытие китайцев вызвало среди инородцев много толков. Это было сенсационное событие. До них дошли слухи, что с запада со стороны оз. Ханка появились какие-то новые люди — не то мужчины, не то женщины, — что одеты они были в длинные платья, не имели ни усов, ни бороды, говорили на языке непонятном и приехали на каких-то невиданных животных. Это были лошади, которых никогда не видели орочи. Люди эти были первые женьшеньщики, быть может, — Ванганго, Касавон и Лиу-у.
Первые искатели женьшеня в крае не жили и осенью с наступлением холодов возвращались обратно. Совсем недавно (не более, как за десять, за пятнадцать лет до русских) появились первые китайцы-земледельцы. Они построили маленькую фанзочку около Уссури при впадении в неё р. Сунгачи и отсюда на лодках с помощью инородцев подымались по рекам в горы, опять-таки в поисках за женьшенем. Никакого оружия у них тогда не было. Две другие такие же фанзочки были построены одна у устья р. Имана и другая около урочища Анучина. По слухам, значательно позже две фанзы появились и на берегу моря в бухте Мэа. Фанзы эти были станциями, куда весной стекались манзы-искатели. С тех пор китайцы прибывают в край всё больше и больше. За женьшеньщиками пришли соболевщики и звероловы, а вслед за ними появились и земледельцы. Они потеснили инородцев и эти последние отошли в глубь страны и на север.
Как казаки в Запорожскую сечь, так и в Уссурийский край шли китайцы. Это были или преступники, которые спасались от наказаний и бежали из своего государства, или такие, которые не хотели подчиняться законам Желтой Империи и желали жить в полнейшей свободе, на воле. Отсюда и название манцзы, что значит полный или свободный сын.
Уссурийский край принадлежал древнейшим маньчжурам — Бохаю, но он никогда не принадлежал современному Китаю.
Китайские историки плохо были осведомлены о том, что происходило в Уссурийском Крае в древнейшие времена. В китайской географии династии Цын сведения об этой стране [16] крайне скудны. Нигде не говорится о том, что область эта принадлежала Китаю. Понятия о ней отвлечённые, смутные...
Не буду перечитывать всех выдержек из научной литературы, я только в двух словах коснусь древнейшей истории Уссурийского края так, как это именно говорится у китайских летописцев.
В 302 году по Р. Х. на побережье моря к востоку от Сихотэ-Алиня было особое владение племени домолу, а к западу до р. Тюмень-Ула и Сунгари было владение маньчжурского племени иллоу. С половины VII века в Маньчжурии и на берегах Великого океана в том числе и в Южной части Уссурийского края возникло культурное царство Бо-хай под корейским влиянием. В начале Х века монголо-маньчжурское племя кидони силою оружия уничтожило это влияние и с 912 года владения Бохая простираются от р. Тюмень-Ула к югу до порта Лазарева (провинция Гао-ли) и к северу узкою полосою по берегу моря до озера Ханка и до реки Сучана. Кидони царили над Маньчжурией под именем династии Ляо. В начале XII столетия царство Ляо силою оружия маньчжурских племён чжуржей распалось и на землях его возникла Маньчжурская Империя Гинь (Золотая) с границами до устья Амура. К этой последней эпохе и относятся сказания и памятники, оставленные в Уссурийском Крае маньчжурами.
В период с VIII по XII век орочи были потеснены с юга в северную и центральную часть страны маньчжурами.
После продолжительной и междоусобной войны между легендарным нингутинским властителем Чин-я-тай-цзы и Сучанским царём Куань-юном в Южно-Уссурийском крае настают страшные повальные болезни, уничтожившие почти всё оставшееся после войны население. В крае надолго наступает запустение.
Тогда северные охотничьи племена, жившие в глуши гор и лесов, спускаются к югу и мало-помалу распространяются по всему Уссурийскому краю.
Китайцы вообще плохо знали страну и, если и смотрели на неё, как принадлежащую к Китайской Империи, то так же, как они смотрели на все окружающие их страны и народы, которых они считали своими вассалами и требовали от них дани. Вот почему и Невельской так легко, без одного [17] выстрела захватил весь Уссурийский край от Амура до Владивостока.
Начавшиеся дипломатические переговоры о присоединении нового края к России дали китайцам мысль, что они имеют право на эту землю и потому могут воспрепятствовать русским, но отсутствие твёрдой уверенности, что край принадлежит им, исключило какие бы то ни было осложнения со стороны Китая.
Китайцы и по сие время смотрят на Уссурийский край как на свою собственность, но не принадлежащую ни России, ни Китаю, а принадлежащую манцзам. Это видно из документа (фотография) здесь приложенного. Когда я пришёл на р. Итак, то китайцы, извещая об этом событии своих соседей, писали: «Пришёл иностранец из своего государства».
Теперь о хунхузах. Хунхузы в Уссурийском крае — обычное явление. Неся с собою смерть и ужас, шайки их бродят всюду, нападая то на русские, то на китайские поселения. Везде, где околонизировались манзы, есть и хунхузы. И чем больше китайцев, тем больше хунхузов.
Несмотря на то, что китайцы страдают от них сами, они всеми мерами укрывают их от русских властей. Чем это объяснить? Очень просто. Китайца, который выдал хунхуза, не скрыл его, не оказал ему внимания и гостеприимства или не сообщил своевременно о намерениях и действиях русских, ждёт мучительная смерть от руки мстителя. И куда бы китаец этот ни ушёл, дамоклов меч всюду будет висеть над ним. Вот почему даже в таких городах, как Владивосток и Хабаровск, хунхузов много — больше, чем предположить это можно! Страх перед хунхузами — панический, покорность — полнейшая, рабская. Были примеры, когда два хунхуза, придя в фанзу дроворубов, где жило около 30 человек рабочих китайцев, приказывали им вязать друг друга, и приказание это исполнялось тотчас же без всякого возражения. Обобрав, что нужно, разбойники развязывали только одного человека и уходили, нимало не опасаясь преследования со стороны обиженных.
Резня на острове Аскольде и кровавое нападение на село Никольское (ныне Никольск-Уссурийский) свидетельствуют о том, что усиленная деятельность китайских разбойников в Уссурийском крае началась с семидесятых годов. И чем [18] дальше, тем больше, тем сильнее становились хунхузы. В 1906 г. большая их шайка, человек в 80, оперировала в окрестностях залива Св. Ольги. В 1907 году другая такая же шайка действовала в истоках реки Фудзина и в области Засучанья. В 1908 году хунхузы напали на село Шкотово, а в 1909 году подверглось обстрелу село Владимиро-Александровское на р. Сучане.
Русские, попавшие в руки хунхузов, подвергаются самым ужасным пыткам. Зверские наклонности не имеют удержу, страсти — пределов. Вид крови опьяняет разбойников. Привязав пленника к дереву, китайцы подрезывают ему ногти, ломают суставы пальцев на руках и ногах, разрывают рот, вырывают язык, протыкают уши, выкалывают глаза и т. д. И всё это делается медленно, с промежутками, нарочно с целью, чтобы испытуемый не сразу умер, а мучился бы возможно больше. Пытка продолжается иногда в течение целых суток. Такие пытки не редкость. В 1879 г. такой мучительной смертью погибла вся семья (жена и дети) капитана дальнего плавания г-на Гек, в бухте Седими. В 1900 году погиб так же стрелок Иван Царёв. В 1903 году из знакомых мне охотников на реке Мурени недалеко от озера Ханка был замучен старообрядец Иван Китаев из селения Красный Яр, около Никольска-Уссурийского, 10 июня 1908 г. замучен девятилетний сын казака Шальникова, а в январе 1910 г. сожжены на костре живыми два крестьянина, братья Кравцовы.
Я столкнулся с хунхузами только один раз на берегу моря, в заливе Пластун. Это было в 1906 году. Совершенно неожиданно китайцы открыли огонь. Произошла перестрелка, после которой китайцы бросили свою палатку и ушли в горы.
Вообще, китайцы по природе народ крайне жестокий. Все мысли их направлены к тому, чтобы доставить живому существу какие-либо мучения. Например, бой сверчков, бой петухов, стравливание собак и т. д. Даже тогда, когда дерутся люди, китайцы не разнимают их, а ещё больше подзадаривают ту и другую сторону.
Севернее бухты Терней хунхузы не заходят, потому что страна становится пустынной и безлюдной, к тому же они побаиваются там охотничьей дружины (пао-тоу), районом деятельности которой является всё побережье от залива Пластуна до р. Кусуна и даже ещё севернее. [19]
Дружина эта собралась первый раз в 1839 году и с той поры она уже более не распускалась. В 1866 году китаец Чан-гин-чин был выбран пожизненным начальником Чжан-Бао. Цель дружины — активная борьба с хунхузами. В состав её входили вооружённые китайцы и все тазы до р. Кусуна. По мере заселения края русскими район деятельности этой дружины всё более и более отодвигался на север и число дружинников становилось всё меньше и меньше. В 1906 г. она состояла только из 40 человек.
В число дружинников не все могли попасть. В неё принимались решением общего собрания только лица, известные своей честностью и храбростью и непременно за поручительством своих товарищей.
У этих людей был один только закон — кровь за кровь, и одно только правило — око за око. Как применялись эти законы, свидетельствует следующая кровавая драма, разыгравшаяся в 1906 году около бухты Терней близ фанзы Дун-Тавайза.
У начальника дружины Чжан-Бао помощником был китаец Лю-Пул. Этот последний был убит японцами при следующих обстоятельствах. Лю-Пул вместе с корейцем Кин-ю-то шёл берегом моря по намывной полосе прибоя. Оба они были приглашены к тазам на праздник на р. Такэму и, так как вышли рано, то не очень торопились в дороге, У того и другого были прекрасные ружья. Отойдя немного от устья р. Адимиль, Лю-Пул отстал, сел на землю и начал переобуваться. Тут недалеко от берега стояла японская шхуна, на которой было около 30 человек экипажа. Отсутствие попутного ветра не позволяло ей уйти в море. Пока Лю-Пул переодевался, от шхуны отделилась лодка и подплыла к берегу. Из лодки вышли японцы, подошли к Лю-Пулу и стали с ним разговаривать. Один из японцев взял его ружье, как будто для того, чтобы его посмотреть. Лю-Пул, ничего не подозревая, продолжал перетягивать ремни обуви. В это время, стоящий позади его японец поднял большой камень и со страшной силой ударил по голове Лю-Пула. Грабители отобрали от убитого ружьё и 20 рублей денег. Пока одни занимались грабежом, другие открыли огонь по ушедшему вперёд корейцу, но последний успел скрыться в скалы и затем кружною тропою вернулся обратно в Дун-Тавайзу. Там как раз в это время был Чжан-Бао и [20] человек тазов. Узнав о случившемся, дружинники решили жестоко отомстить японцам. Поздно вечером они, захватив с собой две банки керосину, сели в лодки и ночью без малейшего шума подошли к судну. Шхуна по-прежнему стояла на своём месте на якоре. Тазы отвязали стоявшую у кормы её лодку, затем облили с боков всё судно керосином и подожгли его. Японцы спали, ничего не подозревая. Пламя охватило шхуну сразу со всех сторон. Треск горящего судна и победные крики тазов заглушали крики японцев, моливших о пощаде. Большая часть их сгорела на шхуне, те же, которые успели выскочить из огня и бросались в воду, были добиваемы китайцами и тазами. Так дружинники, следуя закону око за око, отомстили за смерть своего товарища.
Другая кровавая драма разыгралась недалеко от залива Пластуна на р. Каимбэ.
Дело было так: в конце прошлой войны партия сахалинских дружинников, высадившись на материк в заливе Де-Кастри, направились к югу вдоль по побережью Татарского пролива к заливу Св. Ольги. Так как все не могли поместиться в лодке, имевшейся в их распоряжении (всех было 16 человек), то остальные в числе шести человек шли (попеременно) берегом моря. Плавание их до реки Тавайзы сопровождалось целым рядом грабежей и насилий среди местного китайского и инородческого населения. Около устья р. Тавайзы сахалинцы застали двух орочей-охотников, спящих около костра близ солонцов. Они напали на них врасплох и убили топорами. Забрав с собою ружья инородцев, разбойники поспешно удалились, прикрыв трупы убитых небольшим слоем песка и гальки. Розыски пропавших людей товарищами орочами долгое время были тщетны. Наконец, на реке Адимиль-Тавайза около берега моря было найдено место их бивака. Разбросанные на земле вещи убитых заставили искавших предположить, что здесь совершено преступление. Тут им много помогли собаки. Они начали рыть землю лапами. Орочи обратили внимание. Раскопки в этом месте обнаружили скоро один труп и рядом с ним и другой. Преступление было открыто. Опытный глаз орочей не обманывал их — убийцы были русские. В это время вследствие непогоды и противного ветра партия сахалинцев успела добраться только до р. Каимбэ, где и задержались. Немедленно собралась вся дружина и отправилась к тому месту, где бивакировали [21] сахалинцы. Неожиданно напали они на них и перебили сразу всех тех, которые были на берегу. Тогда остальные бросились в лодку, начали отстреливаться и хотели уйти в море, но противный ветер и волнение мешали их бегству. Лодку прибило волнами к берегу. На несчастье у каторжан скоро иссякли все патроны. Меткий ружейный огонь тазов и китайцев по кучке людей, сбившихся в лодке, оказался настолько действенным, что через несколько минут все пассажиры её уже лежали или убитыми, или ранеными. Тем временем лодку пригнало прибоем к берегу. Из неё выскочили два человека, которые бросились бежать. Китайцы открыли по ним огонь, но они успели скрыться, хотя и ненадолго. Спасаясь в тайге, беглецы наткнулись на пастушескую фанзу, в которую имели неосторожность зайти. Между тем их преследовали специально отряженные для сего шесть человек тазов. Оба беглеца были пойманы в фанзе и тут же убиты. Все трупы были сброшены в море, а лодка сожжена. Китайцев и тазов охотников было около 20 человек.
Лично мне Чжан-Бао оказал большие услуги. Каждый раз, как только заходило солнце, он окружал наш бивак шестью часовыми, выставляя их по всем тропкам. Его лазутчики каждый день сообщали мне, где находятся хунхузы и что произошло в окрестностях за ночь.
Местные китайцы враждебно относятся к русским: 1) потому что русские мало-помалу вытесняют их из края; 2) потому что русские постоянно заступаются за инородцев и; 3) потому что прошлая неудачная война подорвала авторитет русских властей в крае. Они убедили инородцев, что Уссурийский край принадлежит Китаю, что русские попали сюда на время, случайно, по недоразумению, так же как и в Маньчжурию и что поэтому не надо слушаться лоца-мауза (то есть русских), а следует во всём подчиняться китайцам.
В японскую войну после мукденской катастрофы и после разгрома эскадры адмирала Рождественского около острова Цусимы, когда ожидалась осада Владивостока, местные китайцы пришли в сильное возбуждение. Они побросали свои работы, ходили по всем дорогам и тропам и горячо толковали между собою о грядущих событиях и главным образом о том, где достать ружья и патроны. Ходячие среди большей части населения мысли были таковы: «Когда японцы разобьют русских и [22] здесь в Уссурийском крае и когда русские пойдут к Хабаровску, то надо помогать японцам, надо на пути перехватить русских и бить их, где только возможно. Надо сжечь все деревни и перебить не только крестьян, но и детей и женщин, чтобы здесь совсем не было русских и чтобы земля снова стала китайской».
Строй жизни китайцев в Уссурийском крае поражает наблюдателя своей оригинальностью. Эта замечательная организация заслуживает того, чтобы о ней поговорить подробнее. И здесь опять-таки мы видим только один неумолимый закон тайги: кровь за кровь и око за око, прощенья нет — вот тезис, вот главное основание закона! Надо поражаться той железной дисциплиной, которая связывает сочленов этой ассоциации между собою. На каждой реке китайцы живут своею особой жизнью, совершенно не похожей на тот строй, который существует у них в Китае, и в то же время удавительная солидарность царит между ними. Каждая долина реки представляет собою как бы отдельное маленькое государство. В каждой долине свои особые законы: тунь-дянь-лу, как говорят китайцы, то есть всеобще оповещённые правила.
На вопросы, задаваемые китайцам, существует ли такой же порядок, строй... и такие же законы у них на родине, они говорили «нет». А на вопросы, почему же здесь в Приамурье они живут другой жизнью, они отвечали: «Там, в Китае, у нас есть много всяких начальников, а здесь, в Уссурийском крае, начальства нет никакого». И в самом деле! Люди эти, поселившиеся в глубине гор и лесов, долгое время были предоставлены самим себе. Должны же были они выработать себе какие-нибудь правила, чтобы руководствоваться ими в жизни! Тяжёлые условия самой жизни, борьба со стихийными силами природы, хунхузы, дикие звери — всё это наложило на их характер грубый и жестокий отпечаток, а это последнее обстоятельство, как в зеркале, в грубой и жестокой форме отразилось и в самых их законах, которые они создали сами для своего общежития.
Так было раньше, так оно есть и теперь. Условия жизни несколько изменились только в Южно-Уссурийском крае. Старики китайцы частью вымерли, частью вернулись на родину, в крае появился новый элемент, сравнительно недавно [23] приехавший из Китая, но китайцы всё ещё живут по прежним своим долинным законам: кровь за кровь и око за око.
От русских они усиленно скрывают свою организацию и особенно старательно прячут свои законы.
Законы эти удалось достать только три раза. Один раз они добыты покойным г-ном Пальчевским, прожившим в Уссурийском крае 26 лет. Другой раз, по счастливой случайности, в 1906 году на р. Санхобэ с большим риском мне удалось достать два свёртка таких законов. Законы были написаны на широких лентах длиною аршин по 10 каждая. Оба свёртка хранились в особом тайнике в кумирне, позади глинянного бурхана. Надо было видеть, какое волнение среди местного китайского населения вызвала пропажа этих законов. Я едва унёс ноги. В течение двух суток я скрывался в горах и затем кружной дорогой ушёл через хребет Сихотэ-Алинь к р. Иману. И, наконец, в 1908 году китайские законы были добыты на Имане мировым судьей при производстве следствия.
Раз в три года со всей долины собираются китайцы около кумирни, здесь они раскладывают костры и сжигают бумажки по усопшим. По окончании этого обряда они приступают к выбору новых должностных лиц, изменяют, дополняют или вырабатывают новые законы. Это великий день, великий праздник, приуроченный к началу нового года. Новые законы читаются вслух и подписываются всеми присутствующими. Имена тазов пишутся после китайцев на самом конце списка.
Содержание этих законов следующее:
Составлено на 62 год (жизни на морском побережье) 15-го числа 1-й луны в 24-м году эры Гуан-Сюй.
Законы одинаковы для неба и земли, людей и растений. В течение 100 веков они сменяются, как гости. Люди живут, как в сновидении, двигаясь вперёд и возвращаясь обратно. Время мчится быстро, но поле и огород созревает и вянет, почему же не начинают они цвести сначала?!. В действительности природа не изменяется, но изменяется наше сердце. Мы томимся мелочами жизни и не замечаем, что время мчится и уходит безвозвратно. Мы знаем, что будущее может нагрянуть, но истинный путь действительности (смысл настоящего) скрыт далеко. Сегодня кажется так, завтра иначе. Спроси утреннею порою у врагов, сражающихся при дороге — нет у них времени для ответа. Мы стоим у ограды завесы неизвестности и жаждем знать, что находится за нею». [24]
После этого идёт список должностных лиц.
«Пао-тоу — охотники (охотничья дружина).
Пао-тоу-Да-е — начальник охотников Чжан-Бао.
Пао-тоу-бань-бан — помощник старшины охотников.
Охотники делятся на 9 отделений (пай).
1, 4, и 6-ая дощечки — 48 человек, 7-й пай — 13 человек, 9-й пай — 9 человек, 8-й пай — 16 человек.
Среднее отделение: 2-ой пай — 14 челов., 3-й пай — 9 человек.
Дощечки внешних гор, то есть за водоразделом: 1-й пай — 5 челов., 2-й пай — 7 человек. Умершие, которым сжигаются бумажки — 14 человек».
Китайцы в память умерших сжигают золотые и серебряные бумажки (кен-ен-бо), посылая усопшим таким образом в загробный мир, якобы золотые и серебряные деньги.
Имена лиц, которые при жизни оказали общине какие-либо особые услуги, после их смерти заносятся в особый памятный список. Им-то и сжигаются эти бумаги.
Далее следуют:
«Цзун-Да-е — главный старшина.
Тун-Цзун-ли — главный исполнитель закона (лицо соответствующее прокурору).
Бань-Да-е — два главных помощника старшины.
Се-Бань-Да-е — четыре помощника главных помощников старшины. Один из них назначается специально для сношения с русскими властями, когда они прибудут в долину».
Когда я приходил в китайское селение и требовал к себе старшину — старшина являлся. Но это был, значит, не старшина, а именно один из Се-Бань-Да-е, которому положено ведать сношениями с иностранцами.
«Другой из четырёх упомянутых должностных лиц ведает общественным хлебозапасным магазином.
Минь-гуань — три человека главных судей.
Три человека следователей. Один из них старшина морского побережья.
Гуань — шесть человек судей. «Железная голова», то есть обладающий лучшей памятью. Затем, «Прошедший все долины и реки», то есть проводник, знающий все окрестности и ещё 5 человек. Все 13 предназначаются для исполнения поручений должностных лиц.
Далее идут: 1) всеобщий советчик (лицо, соответствующее нашему присяжному поверенному).
2) Помощник советчика.
Тун-ли — главный писарь. [25]
Бань-Тун-Ди — его помощник.
Тэхуси — защитник.
По-Гун-дао — заведывающий почтой».
В руках главного исполнителя закона (тун-цзун-ли) как символа власти имеется красная дощечка, на ней надпись: «Ни ветер, ни дождь не задержат». Если он, придя в фанзу показывает людям эту дощечку, все тотчас же должны были бросать всякую работу, как бы она ни была спешной, и делать то, что он им укажет. У помощника исполнителя закона есть другая дощечка «Огненная табличка» с надписью «хо-пай», что значит «пожарная тревога».
После лиц, выбранных в правление, начинается список почётных стариков «Да-е». Список этот разделён на три группы и составлен в порядке по старшинству лет. Просматривая его, внимательный наблюдатель замечает некоторые отступления от порядка. Так, например, среди стариков 1-ой категории видна фамилия одного сравнительно молодого китайца. В «Да-е» он попал вследствие своего выдающегося ума. Почти в самом конце среди младших «Да-е» помещён глубокий старик — оказывается, что он туг на ухо и т. д.
Таким образом, мы видим, что при составлении списков «Да-е» и при делении их на три категории, взвешивались не только умственные способности стариков, но и физические их недостатки. Последнее обстоятельство имеет важное значение, потому что на суде все ближайшие к окрестности «Да-Е» участвуют как присяжные заседатели.
На прилагаемой при сём фотографии помещено решение суда, документ этот взят мною в долине реки Санхобэ. Из этого решения видно, что дело разбирало 32 человека, в числе коих было 4 судьи и 28 «Да-е». Вопрос решался об убийстве мальчика. Хозяин китаец, к которому мальчик был отдан в услужение, наказывая его палкой, переломил ему спинной хребет, отчего ребёнок и умер. С согласия матери и в пользу её преступник был приговорён к штрафу в 800 рублей или к закапыванию живым в землю, если он не уплатит всей суммы полностью к известному сроку. Вообще, при всяком разборе дела с согласия пострадавшего наказание может быть применено, так сказать, и не по статье закона, нередко ограничиваясь одним денежным штрафом.
Самый порядок общежития долины, а равно и наказания за [26] нарушения правил общего постановления изложены особо на отдельной ленте.
Эти правила начинаются опять указанием даты времени правления Гуань-сюй, с указанием числа лет существования организации в Уссурийском крае.
«Тун-Дян-лу — правила обязательные для всех.
1) Если злодей совершит убийство и ограбит покойника, то преступника закопать живым в землю. Прощения нет никогда.
2) Если, кто украдёт в отсутствие хозяина из его дуй-фанзы меха, панты и женьшень или продовольствие, то преступника связать и бросить в реку. Прощенья быть не может.
3) Если, кто будет послан со срочной запиской и он по своей надобности задержится где-нибудь в дороге, то бить его палками без конца, Прощенья нет».
Этим объясняется удивительная быстрая передача всяких известий, касающихся общественной безопасности. Вот почему, как только наш отряд показался в низовьях долины, вверху уже все китайцы подробно знали о численности отряда и о направлении его движения.
4) «Каждый должен охранять свой дом. Нельзя передавать его охрану другим. Каждый должен ходить по собственной зверовой тропе, где у него стоят ловушки. Если кто пойдёт ловить соболя по чужой тропе, то хозяин её может того безнаказанно убить, хотя бы был уже и большой снег в лесу.
5) Если торгующий в горных долинах имеет меха, женьшень и панты и кто-либо украдёт и сообщит об этом Да-е, то бросить преступника в реку. Прощенья нет.
6) Если пьяный или поступавший раньше дурно возьмётся за нож или ружьё и кто-либо известит об этом Да-е, то дать злодею 40 ударов большими палками (та-бан) и выгнать его из долины. Прощенья нет.
7) Если в долине что-либо случится требующее созыва схода и Да-е позовёт всех, то, кто не придёт, дать тому 40 ударов большими палками. Прощенья нет.
8) Если у кого-либо есть собственный дом или хлеб то никто из посторонних не может их тронуть. Если же тронет и хозяин заметит и сообщит Да-е, то дать ему 20 ударов большими палками. Взятое возвращается хозяину. Прощенья нет.
9) Если на берегу моря будет склад товаров, то нельзя их тайно брать. Если хозяин заметит и сообщит Да-е, то дать виновному 20 ударов большими палками и наложить штраф в 200 фунтов. Нет прощенья. [27]
Штрафы поступают в общественный хлебозапасный магазин.
10) Если придёт прохожий гость, купец-манза, то с ним следует обращаться мягко и справедливо. Если за ним нет дурного дела, если он уплачивает счета — то нельзя ему делать ничего худого. Если кто поступит зло и о том узнает Да-е, то на того налагается штраф в 200 фунтов товаров. Прощенья нет.
11) Если из других мест появится никому неизвестный человек, то ему нельзя ночевать в долине! Если же он самовольно останется ночевать и хозяин не даст знать Да-е, то виновный штрафуется на 200 фунтов. Прощенья нет.
12) Утверждается мера в 60 цзинь (фунтов); каждый цзинь в 16 лан. Если у кого будет неверный фунт или мера, то Да-е штрафует того на 200 фунтов. Прощенья нет.
13) Воспрещается самовольно пускать палы. Если кто пустит огонь и сгорят чужие вещи и хозяин сообщит Да-е, то виновный штрафуется в пользу потерпевшего. Если потерпевший даёт ложное показание о сгоревших вещах, то он штрафуется на 200 фунтов.
Если кто будет пускать пал после общественного опаливания 1-го числа 4-ой луны, то дать ему 20 ударов большими палками».
Закапывание живых людей в землю имеет различные степени наказания в зависимости от того, будут ли обстоятельства увеличивающие или уменьшающие вину преступника. В первом случае в могиле делается обширный по размерам сруб, чтобы закапываемый не сразу умер. Иногда при смягчении вины в головах преступника ставится зажжённый фонарь, чтобы огонь горел на счёт кислорода воздуха и, следовательно, чтобы углекислота скорее произвела бы своё действие на умирающего.
Согласно ритуалу, перед самым совершением казни в могилу входят двое старших судей и обращаются к людям с речью, что если народ находит, что они осудили человека неправильно, то пусть их самих тотчас закопают в этой могиле вместо осуждённого. Обычай требует, чтобы они трижды сказали это и только после этого они выходят наверх, а вместо них вводится в могилу преступник и приступают к совершению казни. Деревянный сруб заколачивается сверху толстыми досками и засыпается землёю.
Во втором случае, то есть при уменьшении вины, копается только одна яма и никакого сруба не делается. Закапываемого [28] кладут на спину лицом вверх, исполнители держат его за ноги и за руки деревянными развилками.
При особо уменьшающих вину обстоятельствах — преступнику за полчаса до казни дают пить ханшиш и опий.
Закапывание живых людей в землю не отошло в область преданий. Случаи такой казни у китайцев в Уссурийском крае имеют место и по сие время. Так, в 1903 году на р. Санхобэ было закопано три человека. В 1905 году на реке Такэме — 2 человека. В 1906 году на р. Фудзине я немного не застал погребения двух человек. Я опоздал на двое суток. Здесь в овраге, недалеко от фанзы Иолайза, был похоронен один китаец и один молодой красивый таза. Погребение было совершено вечером. Отец таза очень жалел своего сына. Ночью он вместе с двумя своими сородичами пришёл к могиле и раскопал её. Сын его был ещё жив, но в бессознательном состоянии. Тазы засыпали яму и унесли умирающего на руках в горы. Через двое суток больной умер, не приходя в сознанье. Тогда ночью они снова отнесли его на старое место и опять закопали его в ту же могилу. Затем в 1907 году закопан один китаец на р. Ваку, в 1909 году — заживо похоронили человека на р. Имане и в 1910 году такому наказанию была подвергнута кореянка на р. Амгуни.
Не следует думать, что законы разных долин одинаковы. Каждая община, сообразуясь с местными особенностями жизни, вырабатывает свои особые законы, часто совершенно отличные от законов соседей. На реке Имане среди других наказаний было обливание водою зимою голого человека до тех пор, пока он не превращался в кусок льда. Такому наказанию в 1902 году был подвергнут ороч-кекарь Гялондига из стойбища Вагунбэ за то, что ездил с жалобой на китайцев к русскому начальству.
В законах на реке Такэме и Кусуне особенно развит был остракизм. В последнем случае, если виновного изгоняют совсем из долины, то от него берут подписку такого содержания:
«Я Джань-Ди-Шень, живущий на восточных границах русского побережья (Хай-хэ) в местности Сан-хо-бэ-гоу, был главою многих преступлений. Отныне мне вечно не будет позволено войти в долину Санхобэ, где столько я сделал зла. Подчиняюсь решению судей Да-е и прикладываю свою руку (вместо печати)». [29]
Изгоняемому намазывают ладонь руки тушью и он прикладывает её к постановлению. Все складки ладони до мельчайших подробностей остаются на бумаге так, что во всякое время можно точно установить, кому именно принадлежит рука, оставившая свой отпечаток.
Следует отметить ещё одно обстоятельство. Всякий человек, пришедший в долину, хотя бы только на одни сутки, непременно должен подчиняться её законам, как бы суровы они ни были.
Если преступник будет приговорён к наказанию, ему не избежать его даже и в том случае, если бы он ушёл в другую долину. Специально посланные найдут его всюду и при содействии местных Да-е он будет доставлен к месту казни или пытки.
Помещённая ниже фотография есть снимок, сделанный есаулом Февралёвым (посёлок Графский на станции Иман) с троих тазов, осуждённых китайцами к закапыванию в землю живыми. Это было в августе 1905 года. Они из мести убили кредитора китайца. За это по долинным законам р. Имана им надлежало это тяжёлое наказание. Тазы бежали за Уссури в Маньчжурию, но китайцы розыскали их там и при посредстве местных властей доставили их на Иман обратно. Об этом узнал есаул Февралёв и вмешался в дело. Тазы были освобождены, но это не спасло их от смерти. Несмотря на то что они ушли на реку Ното, в том же году они все трое были убиты. Это приписали хунхузам.
В Приамурских ведомостях в 1895 году за № 288 был напечатан один экземпляр подобного рода правил китайской ассоциации. Эти законы, как я уже сказал, были добыты покойным г-ном Пальчевским на р. Имане. Они были написаны на большом листе красной бумаги и наклеены на стене в фанзе писаря Цзун-ли.
Просмотрев их и сравнив с прочитанными выше, читатели увидят, что они во многом отличаются от законов, добытых мною в долине реки Санхобэ в 1907 году.
§ 1. Карточная игра на деньги разрешается с 1 по 20 января, а на съестное — с 15 августа по 15 марта. В [30] последнем случае выигрыш уплачивается натурою и сообща съедается, хозяин должен продавать всё требуемое игроками на деньги.
За игру не на съестное хозяин подвергается оштрафованию одним быком и 15 пуд. муки.
§ 2. За продажу соболя не своему цай-туну (то есть кредитору, хозяину) виновный подлежит 40 палкам и возвращению соболя по принадлежности.
§ 3. За несдачу добытого женьшеня своему цай-туну виновный подвергается 40 палкам и изгнанию с Имана.
§ 4. За тайную от цай-туна куплю (?) пантов — 40 палок.
§ 5. Прохожий имеет право проживать в каждой фанзе по 3 суток бесплатно, а затем обязан платить по 40 копеек, за первые три дня нового года — по 5 рублей.
§ 6. За драку и ругань 40 ударов палок и 7 пудов провизии.
§ 7. Раненый ружьём или ножом должен находиться под наблюдением Да-е 18 дней и, если умрёт, виновный подвергается погребению заживо. Хозяин же, упустивший убийцу, наказывается 20 палками и 15 пудами муки.
§ 8. За обман — 40 палок.
§ 9. Член артели, укравший чужую вещь, должен быть немедленно обличён и представлен на суд для наказания 40 палками и 13 пудами муки.
§ 10. Орочены обязаны возить манз на лодках по следующей таксе: за двух человек с 30 пуд. груза:
до уроч. Ченза (85 вёрст от устья р. И'ма) — 18 руб.
до уроч. Мяо-лин (120 вёрст) — 24 руб.
до уроч. Картун (144 версты) — 30 руб.
до фанзы Ли-чин-фу (280 вёрст) — 42 руб.
до уроч. Сида-Тун (389 вёрст) — 72 руб.
§ 11. За обвешивание на безмене — 20 палок и 7 пудов провизии.
§ 12. За кражу в китайской фанзе — 40 палок и изгнание из Имана.
§ 13. За кражу в балагане — 40 палок.
§ 14. За ссору из-за загнанной собаки — 40 палок.
§ 15. За куплю-продажу большой рысьей шкуры тайно от цай-туна — 40 палок и возврат шкуры по принадлежности.
§16. Работник и половинщик («кулашир») за оставление хозяина ранее одного года не только ничего не получает, но обязан вознаградить хозяина.
§ 17. За напрасный сбор общества Да-е обязаны возместить убытки.
§ 18. За несвоевременное совершение священных обычаев (кхэту) — работнику 40 палок, а хозяину 13 пудов провизии штрафа. [31]
§ 19. Китаец, не вернувший тазу отобранное ружьё к 15 апреля подвергается штрафу.
§ 20. Для проживания свыше трёх дней, неизвестный хозяину прохожий должен представить поручителя, что, однако, не избавляет хозяина от ответственности за проступки проживающих у него.
§ 21. Каждая артель обязана иметь проводника за плату 4 руб. сверх пая добычи.
Провинившийся Да-е ставится на колени на время сгорания «сяна» (курительной свечи из гнилушки, длиною в ½ аршина) и, кроме того:
| за | 1 | вину | штраф | |
| » | 2 | вины | » | и палка |
| » | 3 | » | палки | |
| » | 4 | » | » | |
| » | 5 | » | » | |
| » | 6 | » | » |
Провинившийся судебный писарь (цун-ли) ставится на колени на время сгорания трёх «сянов» и штрафуется «быком».
Документы, попавшие в руки иманского мирового судьи и переведённые студентом Восточного Института И. И. Петелиным[6] представляют собою два свитка из красного кумача, длиною один — около четырёх саженей, а другой — около трёх. Свитки исписаны с одной стороны китайскими иероглифами и представляют из себя список участников и правила названного общества. Длинный свиток содержит перечень фамилий участников общества. Перечню предшествует нечто вроде воззвания, приглашающего участников жить в дружбе и оказывать взаимную помощь, как завещано легендарными китайскими героями мифологического мира.
Это воззвание гласит следующее: «После Пан-гу (так называемого китайского Адама) царствовали три императора (Сан-хуан), а затем пять императоров (с 2852 по 2205 до Р. X.). Во времена же удельных княжеств (при Чжоуской династии, царствовавшей с 1122 по 255 год до Р. X.) отличались (взаимною дружбою) Цзо-Ботао и Ян-цзюэ-ай. При Ханьской династии (с 206 года до Р. X. по 220 год после Р. X.) прославились Лю-Бэй, Гуань-Юй и Чжан-фэй. Всем известно, что среди пяти общественных отношений считается также дружба. Что же касается дружбы, то она является добродетелью человека. Хотя наши люди, заключившие это братство, не осмеливаются приравнивать себя по проницательности прежним мудрецам, но [32] всё же они могут хотя бы несколько приближаться к древним. Так как единодушие Гуань Чжуна и Бао Шу-я привело к большому успеху, и дружба Линь-Сян-жу и Лянь-По не знала недоразумений, то потомки их называют святыми и мудрыми. Хотя члены нашего братства не осмеливаются приравнивать себя братскому союзу, заключённому в местности Тао-юань (выше упомянутыми Лю-Бэйем, Гуань-Юйем и Чжан-Фэйем), но всё же они не должны подражать союзу Сунь-Биня и Пан-Цэюаня, которые впоследствии сделались злейшими врагами»[7].
За воззванием идёт перечень имён, которые разделены на тринадцать категорий, или разрядов (пай, собств. «дощечка») по возрасту лиц. Первому лицу первой категории — 79 лет, а последнему лицу 13-й категории — 20 лет. Старший член старшего разряда пользуется званием цзун-лао-да (атамана), а первые лица прочих разрядов называются да-е, или старшинами. При именах обозначены возраст и месяц и день рождения носящего данное имя. При именах некоторых участников обозначены должности, которые занимают данные лица в обществе.
Из таких должностей отметим атамана, старшин каждого разряда, помощников их, судей, различных старост и писарей. Всех участников общества — более трёхсот.
Рассматривая именной список членов можно прийти к заключению, что общество Гун-и-хуэй основано лет 50—55 тому назад несколькими лицами, может быть, около десяти. С течением времени к основателям общества примкнули их братья, сыновья, родственники и близкие знакомые, и таким образом численный состав общества достиг указанной величины.
Второй из упомянутых свитков представляет собою 36 законов общества Гун-и-хуэй. Так как многие из них представляют интерес в различных отношениях, то ниже приводится полный перевод всего второго свитка.
«Братья нашего округа должны знать, что по изданным старшинами (да-е) нашего округа законам каждый год на один месяц разрешается открывать игорные дома, в которых можно играть в карты, в кости и в пластинки с [33] залоговым обеспечением. Игорные дома могут открываться только людьми, принадлежащими к отделениям братства. Не разрешается открывать игорные дома пришельцам, а также — тайные игорные дома. Писцы и заведующие игорными домами также не могут быть из пришельцев. Кто же нарушит эти окружные правила, у того конфискуется имущество в количестве 400 китайских фунтов[8], отбирается одна жирная свинья, и, сверх того, виновный подвергается двадцати ударам бамбуком. Если же такой, тайный игорный дом просуществует больше одного дня, то всё имущество конфискуется в пользу общества Гуан-и-хуэй. Открытие игорных домов разрешается с 15-го числа 11-го месяца, а закрываются они в 12-м месяце 15-го числа. Не разрешается также открывать тайные игорные дома работающим в лесу и десятникам. Виновные в этом подлежат допросу и суду по окружным правилам и законам. Не разрешается открывать игорные дома также в стойбищах инородцев, (да-цзы)[9].
Ни в коем случае не должно быть изъятий из этого закона.
В округе общества Гуан-и-хуэй существует закон, что всякий, кто проникнет в склад тёмною ночью с целью похищения собольих шкурок, подлежит зарытию живым в землю.
Не должно быть никакого снисхождения.
Всякий, кто выкопает корень женьшень, будет ли этот женьшень горный или искусственно культивированный, подлежит смерти через утопление в реке.
Ни в коем случае не прощать.
Всякий, кто украдёт оленьи рога (панты), будет ли это в горных заимках или в посаде, подлежит зарытию живым в землю.
Ни в коем случае не должно быть изъятий из этого закона. [34]
Всякий, кто украдёт собольих шкурок в количестве до пяти штук, подлежит наказанию сорока палочными ударами и изгнанию из нашего округа. Кто же украдёт их более пяти штук, тот подлежит зарытию живым в землю.
Не должно быть никакого снисхождения.
Всякий, кто украдёт небольшое количество корня женьшеня, подлежит наказанию 40 палочными ударами и изгнанию из нашего района. Кто же украдёт большое количество его в посаженном или засеянном виде или просто подберёт уже собранные корни, тот по нашим окружным правилам подлежит зарытию живым в землю.
Ни в коем случае не прощать.
Всякий, кто украдёт деньгами или имуществом до 100 руб., подлежит наказанию 40 палочными ударами и изгнанию из округа.
Ни в коем случае не должно быть изъятий из этого закона.
Всякий, кто имеет сведения о разбойниках или ворах, или только слышал о них, но не доносит о том, является виновным по одному закону с разбойниками.
Ни в коем случае не прощать.
Если наёмный охотник достанет шкуры, то он должен передать их своему хозяину и только на другой день (то есть с разрешения хозяина) может пустить шкуры в продажу. Кто же нарушит этот закон, у того отбирается находка, и виновный подвергается наказанию 40 палочными ударами и изгнанию из округа.
Если товарищи, отправляющиеся на промыслы в горы, найдут что-нибудь, то они должны об этом заявить хозяину. Отнюдь не разрешается перепродавать находку секретным образом. У всякого, нарушившего данный закон, отбирается находка и виновный подлежит наказанию 40 палочными ударами и изгнанию из округа.
Если инородцы (да-цзы) вместе с членами братства достанут панты, то не разрешается им присваивать их одним; не разрешается также эти оленьи рога секретно перепродавать. [35] Виновный в покупке их платит тройную их стоимость, панты отбираются, а виновные да-цзы подлежат сорока палочным ударам.
Всякому путешественнику, приходящему в округ или покидающему его, разрешается три дня жить бесплатно; после же трёх дней всякий платит за ночлег и харчи по 40 копеек в день. За время же праздников Нового года взыскивается особо 15 рублей.
Родственники и друзья принимают меры к взаимногсу соблюдению этого закона.
Строго запрещается заводить ссоры, драться и браниться площадной бранью. У всякого виновного в этом отбирается на 200 китайских фунтов имущества, и, сверх того, виновный наказывается 40 ударами бамбуком.
Закон этот строго соблюдается.
Всякий, кто ружьём или палкою ранит человека или же ножом нанесёт раны, но не смертельные, подлежит наказанию 40 палочными ударами и изгнанию из округа. Всякий, кто скроет такого злодея, также является виновным. Виновный в нанесении тяжёлых и серьёзных ран кормит и лечит потерпевшего в течение 18 дней. После полного выздоровления раненого у виновного конфискуется на 400 китайских фунтов имущества, и виновный наказывается 20 палочными ударами.
Закон этот строго соблюдается.
Не разрешается никому заниматься сплетнями, пересудами и злословием. Виновные в этом подлежат наказанию 40 палочными ударами.
Всякий, кто узнает, что его товарищ заболел, должен об этом известить кого следует. Если же случится, что товарищ скоропостижно умрёт, то тело должно быть доставлено в посёлок для освидетельствования. Всякий виновный в нарушении данного закона подлежит наказанию 40 палочными ударами и изгнанию из округа.
Ни в коем случае не должно быть изъятий из этого закона.
Всякий выбывающий из района или же прибывающий может иметь на одной лодке имущества или товаров в количестве 1000 фунтов по дадзовским весам. До местности Чэн-цзы [36] полагается плата (конечно, к пользу общества Гун-и-хузй) в три лана шкурками или серебром; до местности Мяо-эр-лина — четыре лана, до местности Ха-ли-тун — пять дан; до местности Си-нань-ча — семь лан; до местности Си-да-тунь — десять лан. Во всех случаях — шкурками или серебром.
Мера для веса сыпучих тел должна быть весом в 70 китайских хали-тунских (см. закон 17) фунтов. У всякого виновного в нарушении этого закона конфискуется на 200 фунтов имущества, и виновный наказывается двадцатью ударами бамбуком.
Всякому, кто останавливается на ночлег, будет ли то мань (то есть мань-цзы — китаец), да (да-цзы — инородец) или мяо-пи-цзы («с накрашенной кожей» — очевидно, русский), работник или купец, дозволяется только занимать помещение, но не разрешается ломать и портить вещи и домашнюю утварь. Всякий виновный в нарушении данного закона подлежит 40 ударами бамбуком.
На рыбалках, китайцам, да-цзы и вообще случайным пришельцам не разрешается тайным образом заниматься рыболовством. Всякий виновный в этом наказывается двадцатью ударами бамбуком.
Не разрешается останавливать и требовать старые долги с людей, везущих пассажиров на грузовых дадзовских лодках, а зимой — на грузовых санях. Всякий виновный в этом подлежит сорока ударам бамбуком.
Иметь в посаде собак — очень важное дело. Если кто-нибудь попросит их на некоторое время в пользование, то нужно всегда на этот счёт составить условие. Если же условие не было составлено, и собаки убегут или околеют, то хозяин их не имеет права требовать вознаграждения. Всякий виновный в нарушении данного закона подлежит сорока палочным ударам.
Если да-цзы достанет рысью шкуру, то он должен передать её своему хозяину, но не разрешается эту шкурку отдавать за свой старый долг. Кто же самовольно совершит такой проступок, тот подлежит сорока ударам бамбуком.
Если хозяин какой-либо заимки наймёт работников за деньги или только за харчи, то хозяину не разрешается в [37] половине года рассчитывать таковых, а он должен держать их до осени, так как до этого времени нельзя учинить точный расчёт жалованья. Если же они проживут и за Новый год, то платят за это тридцать рублей.
Сообщается лишь для руководства.
Хозяину, нанявшему работника за деньги или нищего, не разрешается в половине года рассчитывать таковых. Виновный в нарушении сего закона подлежит суду и ответственности, как по предыдущему закону.
Да-цзы и китайцы, имеющие между собою тяжбы, должны всегда обращаться за разрешением их к старшинам округа. Издержки и содержание арестованного падают на счёт проигравшего тяжбу.
В пределах округа запрещается составлять тайное панибратство или родство. Если хозяин дома знает о заключённом у него братстве и не извещает об этом кого следует, то конфискуется у него на 400 фунтов имущества, а виновные в тайном панибратстве и родстве наказываются — каждый 20 ударами бамбуком.
Если да-цзы должен кому-нибудь и платит за это товаром, то товар считается по ценам округа. Требовать с него ружьё можно только до шестнадцатого числа третьего месяца. После этого срока можно взять его ружьё только в том случае, если у него нет других вещей.
Это сообщается лишь для руководства.
На заимках, в посаде или устье реки — нанимающий работника должен иметь поручителей. Если по прибытии рабочих на место службы происходит какое-нибудь преступление, то отвечает хозяин.
Наказание должно быть по закону и без промедления.
Посторонние (вай-цзя — внешнего дома), праздные люди (фу-ла-цза[10]) и бродячие (гэ-лу — разных местностей) да-цзы отличаются хитростью и корыстолюбием и причиняют хозяину [38] разные неприятности. Теперь решено, что на будущее время, если хозяин принимает таких людей, заключается взаимное условие по закону. Если они занимают общее помещение, то получают половину расходов. Если же они занимают большие помещения, то харчей не получают. Подрядчик платит два лана хорошим серебром и два лана менее доброкачественным. Хозяин не обязан давать им разные товары, опий или какие-нибудь другие деньги. Все доходы и расходы делятся по паям. У нарушающего этот закон конфискуется на четыреста фунтов имущества, и он подвергается сорока ударам бамбуком.
Если работники, отправившиеся в горы, вследствие большого снега или болезни не могут вернуться назад, то хозяин обязан послать на розыски и помочь им возвратиться. У хозяина, виновного в нарушении сего закона, конфискуется на двести китайских фунтов имущества, и, кроме того, виновный подвергается наказанию 20 ударами бамбуком.
В зимнее время путешественникам и купцам не разрешается на санях возить водку для продажи её в горах. Разрешается иметь только для своей надобности водки до 10 фунтов. У кого же будет водки более десяти фунтов, тот считается виновным. У виновного конфискуется на двести китайских фунтов имущества, и он наказывается двадцатью ударами бамбуком.
Всякий путешественник или купец, проезжающий через район, платит за стоянку и ночлег в день в гостинице от местности Коу-цзы до Чэн-цзы (см. закон 17) или Бань-ла-во-цзя — 40 копеек, до Мяо-эр-лина (см. закон 17) — 50 коп.; до Цин-цзу-га-ла-туна — 60 копеек; до местностей Тай-цзя-бэ, Си-бэй-ча, Сян-шуй-хэ-цзы, Лао-лю-шана — 70 копеек; до Хо-ши-гоу-цзы — 80 копеек; до Си-да-туна (см. закон 17) — 1 рубль; до Ша-хэ-цзы — 1 р. 20 коп.; до местности Кунь-лун-бэ, Сань-ча-цзы — 1 р. 20 коп. Если же проезжающий доедет до границы района, то он может остановиться в двух верстах за границею.
Просим извинить наших друзей.
Никакому купцу — ни в посаде ни за границей его, ни богатому, ни бедному — не разрешается в горах продавать товары или производить куплю-продажу собольих шкурок. У виновного в нарушении сего закона конфискуется на двести китайских фунтов имущества, отбирается одна жирная свинья, и, кроме того, виновный наказывается двадцатью ударами бамбуком.
Не должно допускать изъятий из этого закона. [39]
В округе купцам, имеющим старые долги за инородцами (да-цзы), разрешается отправляться в горы и требовать свои долги. Но отныне впредь уже не разрешается по старому кредиторам отправляться к инородцам (да-цзы) и требовать новые долги. Только когда да-цзы с санями возвращается с охоты домой, можно требовать с него долг. Если да-цзы не имеет дома, то долг разрешается требовать только на реке. У виновного в нарушении сего закона конфискуется находящегося при нём имущества на двести китайских фунтов, отбирается одна жирная свинья, и виновный наказывается двадцатью ударами бамбуком.
Если да-цзы должен китайцу деньги, будет ли то большая или малая сумма, то не разрешается китайцу стрелять из ружья, а также снимать с должника одежду. У виновного в нарушении этого закона конфискуется имущества на двести китайских фунтов, отбирается одна жирная свинья, и виновный наказывается двадцатью ударами бамбуком.
В 32-й год правления Гуан-Сюйя 4-го числа 3-ей луны (то есть 15 марта 1906 года).
Читатель, вероятно, заметил, что в китайских законах нигде ничего не говорится о женщинах. Это потому, что китайских женщин в краю не было (в настоящее время изредка встречаются маньчжурки и то в городах у богатых купцов и подрядчиков). Китайцы просто отбирали женщин силою от инородцев и этот вопрос считали настолько неважным, что не включали его даже и в свои законы.
Так живут китайцы в Уссурийском Крае, такова их сила и организация.
Сведения об экспедициях штабс-капитана В. К. Арсеньева[11]
Водоразделом между реками, текущими к морю и реками, несущими свои воды в Уссури и к Амуру, является дикий и малодоступный горный хребет Сихотэ-Алинь. Из исследователей, перешедших этот водораздел от Уссури и Амура к морю, [40] известны: Пржевальский, Будищев, Максимович (в Южно-Уссурийском крае) и Д. В. Иванов, М. И. Иванов и Г. Эдельштейн — в северной его половине. Что же касается до других исследователей, посетивших страну в том или другом месте и оставивших свой след в научной литературе, то, помимо классического произведения академика Шренка, мы знаем Маака, Буссе, Будищева, Большева, Максимовича, Маргаритова, Брайловского, Холодова, Алябьева, Надарова и др. В 1894 году охотничьи команды 1-й и 2-й Восточно-Сибирских стрелковых бригад под начальством молодых офицеров (тогда ещё подпоручиков) Горского и Пельгорского пытались проникнуть к морю по рекам Бикину и Иману, но перевалить водораздел им не удалось и «после неимоверных усилий и чрезвычайных лишений, вплоть до человеческих жертв включительно, они вернулись по тем же рекам обратно».
Наконец, с 1900 по 1909 год 23-го Восточно-Сибирского стрелкового полка штабс-капитан Арсеньев предпринимает целый ряд путешествий по Уссурийскому краю, поставив себе целью исследование центральной части горной области Сихотэ-Алиня в таких местах, где ещё не было сделано пересечений предшествующими исследованиями. На карте показаны места где штабс-капитан Арсеньев производил свои исследования. Красные линии обозначают маршруты.
Южная часть Уссурийского края — от Посьета до р. Суйфуна и к востоку до залива Св. Ольги была обрекогносцирована им в промежуток времени между 1900 и 1903 годами включительно.
В начале все поездки предпринимались им по доброй воле, на личные средства, самостоятельно, на свой страх и риск, часто в одиночку, с одним или двумя стрелками из числа желающих побродить по тайге, в горах — на воле.
В 1902 и 1903 гг. г-н Арсеньев, состоя начальником охотничьей команды, имел уже возможность предпринимать и более отдалённые экскурсии с целью изучения окрестностей и сбора статистических данных о населении. Попутно с ведением разведок чисто военного характера, им велись и дневники, в которых записывались те наблюдения, которые могли представить интерес научный, по географии края. Только два раза, а именно в 1901 и 1902 гг. удалось пройти к Посьету, обыкновенно же центром исследований были Шкотово, [41] р. Сучан, р. Судзухэ, Сяухэ, р. Лефу и озеро Ханка. Поднимаясь вверх по рекам Сучану и Майхэ, отряду удалось дважды перевалить водораздел Да-Дянь-Шань и выйти один раз на р. Улахэ к д. Каменке, другой раз на р. Даубихэ к ур. Анучину и далее к почтово-телеграфной станции Лазаревой.
Русско-Японская война 1904 и 1905 гг. приковала всех к месту. Однако г-н Арсеньев, состоя начальником всех охотничьих команд Владивостокского гарнизона, всё же не был в стенах крепости, а рекогносцировал около станции Надеждинской. Границами его разведок были на севере Никольск-Уссурийский, на западе — р. Суйфунь и на востоке — р. Майхэ.
В 1906 году после заключения мира и демобилизации армии при содействии приамурского генерал-губернатора сенатора П. Ф. Унтербергера под общим начальством и руководством штабс-капитана Арсеньева была снаряжена первая большая экспедиция[12] для обследования прибрежного района в Зауссурийском крае к северу от залива Св. Ольги и к западу от водораздела в системе истоков р. Уссури и её притоков между верховьями Лифудзина и р. Имана. Цель экспедиции колонизационная, военно-географическая и попутно естественно-историческая. В этой экспедиции в качестве флориста принимал участие [ныне покойный] г-н Пальчевский, Н. А. Во второй половине мая экспедиционный отряд (сибирские стрелки и Уссурийские казаки) с 12 вьючными конями выступил от Уссурийской железной дороги вверх по р. Уссури и, дойдя до слияния рек Даубихэ и Улахэ, направился по этой последней, затем пошёл далее по р. Фудзину до фанзы Иолайза, а оттуда по южному Лифудзину к хребту Сихотэ-Алиню. На этом пути отряд дважды заблудился в горах. Один раз на переходе от фанзы Джумтайзы к устью Фудзина мимо китайского селения Ното, другой раз в горах Сихотэ-Алиня.
После больших затруднений путешественники перевалили через хребет, сильно утомлённые спустились по р. Вай-Фудину и вышли к морю к заливу Св. Ольги.
Здесь, дав отдохнуть лошадям и пополнив свои запасы, г-н Арсеньев решил продолжать обследования. Подвигаясь к северу, он со своим отрядом поднимался по всем [42] встречающимся ему на пути речкам до самых их истоков, восемь раз перевалил Сихотэ-Алинь и выходил то на р. Лифудзинь то на Иман, то на р. Ното, несущих свои воды к Уссури на запад.
От моря конечный путь экспедиции был по р. Санхобэ [бухта Терней] через водораздел на Иман и далее по этой последней реке к Уссурийской железной дороге.
В октябре месяце, с прекращением вегетационного периода, когда флора стала замирать и блекнуть, г-н Пальчевский оставил отряд и с р. Санхобэ на парусной случайной шхуне уехал во Владивосток для работ по своей специальности.
Во время этого последнего маршрута жестокая снежная пурга захватила путников на самом перевале через Сихотэ-Алинь. При отсутствии лыж движение по глубокому снегу чрезвычайно затруднялось. Люди сильно уставали и еле волочили ноги. С большими лишениями, с огромной затратой физических сил, только на шестнадцатый день они дошли до первого охотничьего китайского посёлка Судатун, где и нашли приют и отдых. Тут незаменимую услугу оказали им орочи-кекари (удэхе). Эти инородцы снабдили путешественников обувью, рукавицами и продовольствием (сухой рыбой и мясом). Несмотря на то что навигация у них была уже закончена и лодки их вытащены на берег, несмотря на то, что по рекам уже шёл лед, орочи всё же спустили свои лодки на воду и везли их до тех пор, пока скопившиеся льды в одном месте на повороте реки совершенно не преградили дорогу. Едва лодки остановились, как тотчас же сзади них вследствие быстроты течения скопилось множество льда. В мгновение ока обе лодки были раздавлены. Люди спаслись от гибели только чудом, благодаря решительности, ловкости и находчивости орочей. Бросив разбитые лодки, путешественники пошли дальше пешком с котомками за плечами. Пробираясь по тайге без дорог и троп по снегу от одного орочского стойбища до другого, маленький отряд только в ноябре месяце достиг первого русского поселения Котельного (в 75 верстах от железной дороги). Срок этой экспедиции был 190 суток.
Экспедиция 1907 года является, как бы продолжением работ 1906 года[13]. На этот раз в путешествии принимает [43] участие флорист г-н Десуляви, Н. А. Отряд прибыл из Владивостока в залив Пластун и отсюда направился вглубь страны. Сильные дожди и недостаток продовольствия не позволили перевалить через Сихотэ-Алинь со стороны р. Синанцы к Иману и потому, пройдя прямо к бухте Терней (конечный пункт в 1906 г.), экспедиция продолжала свои исследования по рекам Биленбэ, Такема, Асмагу, Кулумбэ и Сооми. Так как в программу экспедиции входило также и обследование западных склонов и отрогов Сихотэ-Алиня, то поэтому г-н Арсеньев перевалил через водораздел — спускался по одним горным речкам и возвращался назад по другим, сообразуясь каждый раз с временем года, силами и запасами продовольствия, которые не могли быть большими, так как всё своё имущество и инструменты людям приходились нести на себе в котомках. На этот раз, несмотря на самое расчётливое и внимательное снаряжение, вследствие разлива рек путники хватили тяжёлую голодовку. Чтобы не умереть с голоду, ели кожу; мелко, как лапшу, крошили они её и глотали.
Измученные, обессиленные и больные они едва дотащились до моря. Выброшенные прибоем молюски, морская капуста и маленькие береговые крабы дали возможность продержаться несколько суток.
В таком тяжёлом положении нашёл их на берегу близ устья р. Кулумбэ командир отряда миноносцев капитан 2-го ранга П. Г. Тигерстедт. Обеспокоенный долгим отсутствием г-на Арсеньева он на миноносце Грозный отправился на поиски вдоль побережья моря. Ночью Тигерстедт увидел огни, подошёл к берегу и выслал лодки. Отдохнув немного на р. Амагу, г-н Арсеньев пошёл дальше и осенью в начале октября дошёл до р. Кусуна. Отсюда надлежало идти на запад через хребет Сихотэ-Алинь к р. Уссури. Большая часть имущества и запасы продовольствия везлись морем на лодке, а люди шли по намывной полосе прибоя пешком. Во время этого пути недалеко от реки Кусуна лодку совершенно неожиданно унесло бурей далеко на север к Императорской гавани. Между тем зима надвигалась. Наскоро тут же на берегу моря из буреломного леса и плитнякового камня застигнутые врасплох путники сделали себе маленькие землянки. Без тёплой одежды и без запасов продовольствия они решили зимовать и добывать себе пропитание тем, что найдут около моря. С чрезвычайными [44] трудностями лодка вернулась на реку Кусунь лишь около 20 ноября. В это время по рекам шёл уже лед. Пришлось ждать, когда реки окончательно встанут. Только 5 декабря явилась возможность двинуться в дорогу.
Последний маршрут экспедиционного отряда был по р. Кусуну и далее по его притоку р. Уленгоу, через хребет Сихотэ-Алинь в бассейн р. Викина, в верхнем его течении. Долгое невозвращение экспедиции в Хабаровск вызвало со стороны приамурского генерал-губернатора опасение за её участь. В декабре того же года по его приказанию была спешно снаряжена новая экспедиция, которой поручалось с запасами тёплой одежды и продовольствием идти на розыски пропавшей экспедиции. Этот отряд под начальством подпрапорщика Мерзлякова поднялся вверх по р. Викину вёрст на сто. Встреча обоих отрядов произошла в начале января 1908 года в китайском селении Сигоу. Срок этой экспедиции 210 суток. Хребет Сихотэ-Алинь пройден четыре раза.
Снаряжённая в 1909 году Приамурским отделом Императорского Русского географического общества юбилейная экспедиция в память 50-тилетнего присоединения Приамурского края России графом Муравьёвым-Амурским[14] работала в северной части Уссурийского края, в области, границами которой были, с одной стороны, побережье Татарского пролива, с другой — река Амур и низовье реки Уссури, с юга — реки Самарги, Хор и на cевере — озеро Кизи.
В этих местах горная область Сихотэ-Алиня являлась водоразделом между бассейнами рек Тумнина, Копи и Самарги, текущих в море, и бассейнами рек Хунгари, Хора и Анюя, несущих свои воды к Амуру, несмотря более чем на полувековой период, отделяющий наше время от того времени, когда русские впервые вступили на эту землю — есть территория, к которой более чем применимо выражение «terra incognita».
Действительное течение рек, положение водоразделов и истинное протяжение параллельных горных хребтов до неузнаваемости изменяют карту, изданную в 1888 году в 40-вёрстном масштабе. [45]
Цель экспедиции естественно-историческая. На этот раз участие в экспедиции принял опять Десуляви, г-н Гусев (физическая география) и в качестве любителя пристроился охотник г-н Дзюль, затем нижние чины: сибирские стрелки и казаки в числе 12 человек.
Насколько Южно-Уссурийский край богат путями сообщений, настолько в северной его части они отсутствуют совершенно. На юге существуют и железные дороги, и почтовые тракты; грунтовые и обыкновенные просёлочные дороги и бесчисленное множество троп бороздят край по всем направлениям.
Тропами Южно-Уссурийский край обязан китайским охотникам. В погоне за соболем и в поисках за женьшенем энергичные сыны Небесной Империи проникали в самые дебри Да-Дянь-Шань и Сихотэ-Алиня.
В каждой долине в глухих горах, в любом ключике всегда можно найти тропинку, которая непременно приведёт путника к маленькой зверовой фанзочке соболевщика китайца. Не то представляют собою центральная и северная части Уссурийского края. Тут нет даже малейшего намёка на тропинку. Всякие дороги отсуствуют. Только вдоль горных хребтов по гольцам и осыпям лоси протоптали свои дорожки, но руководствоваться ими нельзя, ибо они заведут в такие дебри, откуда назад выбраться будет уже невозможно.
Если мы проведём прямую линию от Хабаровска к хребту Сихотэ-Алиня на широте истоков Вай-Фудина и отсюда проведём её вдоль берега к мысу Олимпиады, то этой линией мы разделим Уссурийский край на две неравные части: меньшая — долина р. Уссури, низовья Хора, Бикина и Имана, верхнее течение Уссури, вся южная часть страны и узкое побережье моря до р. Кузнецовой — будет область, сравнительно заселённая тазами, гольдами, корейцами, китайцами и русскими переселенцами. Вся же центральная часть страны и все обширнейшие северные районы, кроме Амура, Императорской гавани и Де-Кастри, представляют собою «лесную пустыню». Целыми неделями можно идти и нигде не встретить ни единой души человеческой. Только по большим рекам можно ещё кое-где найти крытые корьём и берестой, полуразвалившиеся юрточки орочей-удэхе. Но этих инородцев так мало и стойбища их так разбросаны и так далеко отстоят друг от друга и, [46] наконец, места обитании их так непостоянны, что на эту встречу не всегда можно рассчитывать.
Во время этой экспедиции путешественники самую жестокую голодовку перенесли летом 1908 года на р. Хуту. Здесь погибла у них лодка со всем имуществом, оружием, патронами и снаряжением. Предвидеть её крушение никак было нельзя. Эта голодовка длилась 21 сутки. Пробираясь через горы, тайгой через заросли, люди ели всё, что попадалось под руки: зелёные ягоды, листья Petasites, ели не то мох, не то грибы, из сем. Clavaria, от которых тошнило и т. д. По дороге нашли гнилую рыбу, она издавала запах, съели и её. Наконец маленький отряд дотащился до слияния двух рек Хуту и Буту. Здесь люди окончательно обессилили и свалились с ног. Надо было видеть, какой они имели истощённый вид! Это были настоящие скелеты. Все были сумасшедшие, все были душевно больные. Все ссорились между собою из-за всякого пустяка, придирались друг к другу из-за всякой мелочи. Все стали суеверны, начали верить всякому сну, каждой примете. Слабые духом стали говорить о самоубийстве. С г-ном Арсеньевым была любимая его собака, собака эта в течение восьми лет была с ним во всех его предыдущих путешествиях. По его приказанию она была убита, мясо её давалось людям ежедневно по маленькому кусочку и это было общим спасением. Через три недели пришла помощь. Опоздай ещё встречный отряд суток на двое или на трое и, вероятно, половины людей не досчитались бы живыми. Две недели после этого все болели. Истощённый организм и отвыкший желудок отказывались принимать пищу. Только в конце сентября люди оправились настолько, что были в силах продолжать своё путешествие.
Самый тяжёлый маршрут был последний от Императорской гавани к городу Хабаровску. Это было зимой 1909—1910 гг. По мере движения к северу отряд таял всё больше и больше. Кто заболел, кто окончил срок службы и ушёл в запас армии и т. д. Люди эти были отправляемы или из Императорской гавани, или залива Де-Кастри, или с реки Амура, каждый раз со случайными попутными оказиями. Таким образом г-н Арсеньев в конце концов остался только с двумя сибирскими стрелками. И вот втроём одни, без проводников, они пошли в горы. Выступил г-н Арсеньев от [47] моря в конце октября 1909 года, а вышел к Амуру только 11 января 1910 г. Семьдесят шесть дней пути — и все семьдесят шесть дней на лыжах. Каждый ив них троих тащил нарту с коллекциями, инструментами и продовольствием. Зима была крайне суровая, снежная. Бури сопровождали всю дорогу. Снега выпали глубокие (до 1 метра). Начальник экспедиции рассчитывал, что гольды выйдут на охоту за соболем и что он встретит их после перевала через Сихотэ-Алинь и воспользуется проложенной ими дорогой, но они совсем не вышли, и потому им самим пришлось протаптывать дорогу до самого Амура.
О глубине выпавшего снега можно судить по тому, что для того, чтобы набрать дров для костра или сходить за водой к проруби реки на расстояние двух или трёх сажен, надо было одевать лыжи.
Перейдя водораздел, путешественники стали бивуаком в узком ущелье. На рассвете случилось небольшое землетрясение и произошёл снежный обвал — палатку завалило. К счастью, все люди были снаружи (укладывали нарты). Всё время надо было опасаться за палатку. Старенькая, ветхая она обдымилась и расползалась по всем швам — её починяли чем попало. Эта ветхая палаточка была единственной зашитой от ночных морозов (36° С) — единственное спасение. Более всего путники терпели недостаток в обуви. Купить негде — людей нет. Рвали полы полушубков и лоскутьями их починяли унты (инородческая обувь). Порожний мешок из-под сухарей пошёл на починку одежды.
Собаки, взятые с собою (по две в нарту в помощь человеку), все подохли с голода. Собачью юколу сберегли для людей. Четыре дня прокормились ею, потом посчастливилось убить небольшую выдру. Мясо её растянули на шесть суток, затем убили маленькую молодую рысь — и лапы и внутренности её — всё было съедено. 31 декабря ничего уже не ели. В довершение несчастья заночевали без дров. Эту праздничную ночь провели мучительную, тоскливую. На другой день 1 января 1910 года нашли первых людей — это были орочи. Велика была радость. Это был настоящий праздник! Срок этой последней экспедиции 19 месяцев. Из них на днёвки ушло 4 месяца 6 дней и 14 месяцев 24 дня — на чистые маршруты. На этот раз хребет Сихотэ-Алинь перейдён в семи местах. [48]
Во время экспедиций произведены следующие работы. Маршрутные съёмки с помощью буссоли Шмалькальдера и шагомера, причём шагомер вымерялся рулеткой для того, чтобы иметь масштаб шагомера. Все съёмки в числе 39 листов (ватманской бумаги) сданы в штаб Приамурского военного округа. Производились работы по астрономическому определению пунктов с помощью круга Пистора с ртутным горизонтом и с хронометрами. Определено 33 пункта. Высоты измерялись гипсометрами. Для метеорологических наблюдений имелись барометры-анероиды, термометры для измерения температур воздуха, воды, температуры на поверхности земли и в земле, гигрометр, анемометр, флюгер и для геологических работ — горный компас.
Весь свой материал г-н Арсеньев делит на три части. Одну часть он намерен обработать сам (метеорология, физико-географические описания маршрутов, этнография: орочи-удэхе и китайцы), другую часть он может обработать с помощью учёных специалистов (зоология, ботаника, геология) и третью часть может передать только в распоряжение учёных в дополнение такого же материала, имеющегося в их распоряжении (черепа орочей и антропометрические измерения живых людей).
Собранные коллекции распределены следующим образом: 1) военно-географическое и военно-статистическое описание страны сдано в Главное управление Генерального штаба. Военное ведомство ассигновало деньги на печатание этого отчёта; 2) ботанические сборы, сделанные членом экспедиции г-ном Десуляви переданы в Императорскую Академию наук г-ну Литвинову и в Императорский Ботанический сад в г. Петербурге; 3) шкурки птиц переданы г-ном Арсеньевым г-ну Бутурлину; 4) определение рыб любезно взял на себя Л. С. Берг; 5) геологический материал передан г-дам Эдельштейн и Анерт; 6) насекомых, согласно ранее данному обещанию, — г-ну Каховскому с просьбой распределить их между энтомологами по специальностям; 7) профессор А. И. Воейков, г-да А. И. Советов, г-н Шипчинский дали указания, как поступить с дневниками метереологических наблюдений и 8) проверку астрономических вычислений взял на себя г-н Ахмаметьев в городе Хабаровске.
Все материалы, собранные г-ном Арсеньевым за время одиннадцатилетнего пребывания в крае, и записи его в [49] дневниках, ведённых за время путешествий, ждут ещё полной обработки, к которой в настоящее время приступил уже г-н Арсеньев и которая может быть им совершенно закончена в 1912 и 1913 году.
Отдельный оттиск из «Известий Императорского Русского географического общества», том XLVIII, в. VI, 1912 г.
Типография М. М. Стасюлевича. Спб., Вас. остр., 5 лин., 28.
Примечания
- ↑ Орочи-удэге в центральной части Уссурийского края.
- ↑ Название зверовых фанз.
- ↑ Документ демонстрировался в Императорском Русском Географическом Обществе на сообщении. В настоящее время он передан в Румянцевский музей в г. Москве.
- ↑ Китайская лодка.
- ↑ Переводы всех китайских рукописей, добытых мною во время экспедиции, сделаны окончившим Восточный Институт г-ном Шкуркиным.
- ↑ Известия Восточного Института, том XXIX.
- ↑ Полумифические и полуисторические герои: Гуань-Чжун, Бао-Шуй'а, Линь-Сян-жу, Лянь-По, Сунь-Бинь и Пан-Цзюань жили во времена Чжоуской династии.
- ↑ Цзинь, или гинь = 1б весовых лян.
- ↑ В просторечии — китайцы называют дадзами все монгольские и тунгусско-манчжурские племена. Это слово происходит от старинного названия монголов дадань (татары). В Приморской области это слово (тазы) заимствовали также русские, назвав этим именем орочское племя удихэ (Ред.).
- ↑ Фу-ла-цзы, по объяснению местных китайцев, означает то же самое, что цан-цза в Тяньцзине и да-сянь-эр-ди в Пекине, то есть бездельник, праздный человек. Такие люди бывают обыкновенно в игорных домах и прислуживают игрокам. Ред.
- ↑ Сведения о своих экспедициях шт.-кап. Арсеньев любезно доставил по просьбе редакции «Известий» И. Р. Г. О. Ред.
- ↑ Приказ войскам Приамурского военного округа от 22 мая 1906 года за № 404.
- ↑ Приказ войскам Приамурского военного округа 9 июля 1907 г. № 304.
- ↑ Приказ войскам Приамурского военного округа от 24 июня 1908 года № 312.